Глава первая.

КАК ГРАНАТ ПОЛУЧИЛ ДАРЫ СЕРЕБРЯНОГО ДЕРЕВА

Прошло семь лет с тех пор, как Гранат и его верный олень Аргамак покинули Свирелию.

Мудрец решил поселиться в далёкой горной стране. Он знал, что серебряные деревья лучше всего растут в горах, в прохладе, поэтому и решился на разлуку с друзьями, пожертвовал покоем — лишь бы деревцу было хорошо.

В стране той были высокие Ледяные горы. Они дотягивались головами до неба, и колпаки их блестели на солнце, как серебряная бумага от шоколадок. По соседству стояли горы пониже, где рос приветливый лес.

На макушке одной из гор, около прохладного озера, и посадил мудрец драгоценный кустик, что вырастил под окном своего свирельского домика.

Спустившись с горы, Гранат отыскал пещеру.

— Вот тут я и заживу! — сказал он радостно. — Получится очень даже хорошая лаборатория!

В пещере Гранат нашёл узкий ход куда-то в глубь горы, в подземелье, и уходило это подземелье под Ледяные горы, далеко-далеко. Конечно же, мудрец не мог утерпеть, не разузнать, что там, в этом подземелье. С фонариком лазил он в подземелье и возвращался оттуда с карманами, набитыми песком и кусочками глины, камнями и всякой всячиной.

И очень скоро пещера стала похожа на свирельскую лабораторию Граната. В углу был устроен очаг с маленьким котлом и разными пробирками над ним, всюду громоздились стопы книг, которые Гранат, даже живя в лесу, умудрялся выписывать из других стран, валялись пучки трав и сухие ветки. А посередине пещеры лежали три камня — синий, жёлтый и сиреневый. Их Гранат тоже нашёл в подземелье и решил попробовать, не получится ли из них что-нибудь полезное.

Звери и птицы в лесу, как могли, заботились о мудреце: зайцы сделали ему тюфяк из травы, птица Портниха штопала его рубашку и латала брюки с множеством карманов, а божьи коровки по утрам щекотали Граната, чтоб он не проспал.

Но, сами понимаете, неважное жилище — пещера, не самое вкусное лакомство — питательные коренья, которые так восхвалял доктор Гематоген, и не всегда весело в компании деревьев, зверей и птиц, от которых и словечка человеческого не услышишь.

Живя в лесу один-одинёшенек, Гранат иногда с грустью говорил сам себе:

— Ах, многое бы я сейчас отдал, чтобы побеседовать с Минусом и Гематогеном, насладиться музыкой Тромбуса... Хоть одним глазком увидеть бы, как пляшут свирельцы... Вас-солибас! Разметало бедных свирельцев по свету. Никогда не возьмёт в руки кисть несчастный Карало...

В пещере, от котла, где кипели эликсиры, струился жёлтый дымок, и в дымке этом снова рисовались мудрецу образы свирельцев.

— Где-то теперь Фитилёк?.. Некому смастерить мне вытяжное устройство, — шептал Гранат. — А очутись здесь Гематоген, он заставил бы меня нарядиться в противогаз...

Гранат усмехался сквозь слёзы, дёргал себя за бороду и, прогнав видения, вновь принимался за дело.

Он заботливо прикрывал деревце от зноя и укутывал от холода, слушал пульс на его ветках, омывал озёрной водой и обрызгивал эликсиром каждый его листок.

И деревце выздоравливало, тянулось к солнцу, нежилось под дождями.

Шёл день за днём.

Весна украшала деревце блестящими листьями, лето ласкало ветрами крону, осенние ураганы ревели в ветвях, испытывая их силу, а зима украшала вечно серебристую листву блёстками снежинок.

Летом Гранату жилось ещё так-сяк, но зимой...

В холодные дни борода мудреца покрывалась сосульками, он разжигал костёр и шагал по пещере взад и вперёд, приплясывая на ходу, чтобы согреться.

— Ничего, ничего, — бормотал он, — эта зима будет уж последней...

Наступала новая весна, но дерево не цвело и не пело. Бедному Гранату не оставалось ничего другого, как призывать на помощь мужество и ждать.

Но ведь он не умел сидеть сложа руки и потому варил и варил свои эликсиры и порошки. А когда наварил их столько, что уж некуда было их насыпать и наливать, принялся мудрить над камнями, что принёс из подземелья Ледяных гор.

Камни рассыпались, стоило их чуть коснуться, и Гранат удивлялся этому и всё разглядывал их через лупу. Он дробил их в порошок, и по-всякому смешивал — синий с жёлтым, жёлтый с сиреневым, а потом сиреневый с синим. Он то подливал в эти смеси воду и взбалтывал, то подсыпал эликсирных порошков и подолгу кипятил.

— Идёт бурная реакция... Наверняка получится какой-нибудь новый эликсир! — объяснял мудрец Аргамаку, белкам и зайцам, которые обступили его и с любопытством смотрели, что он делает.

Аргамак потянулся к пробирке, чтобы понюхать, что там варится, и нечаянно опрокинул её.

Смесь пролилась на трёх божьих коровок, которые копошились тут же, в траве, и бедные божьи коровки мгновенно умерли.

Все звери, конечно, расстроились, а Аргамак больше всех. Гранат тоже от души жалел божьих коровок: они ведь так ласково будили его по утрам.

Погоревав, мудрец вдруг задумался, запустил руку в бороду и воскликнул:

— Букашки умерли... Из камней получился яд! Вас-солибас! Отправлюсь-ка я в подземелье ещё разок да поищу эти камни... Вот обидно — не запомнил, сколько надо класть жёлтого минерала, а сколько — синего... А яд этот будет очень даже полезным, если подействует и на змей. Страшно подумать, сколько змей нанесли в Свирелию булыганцы!

Гранат передёрнулся и подскочил на месте, представив, как вся Свирелия теперь кишит змеями, а потом стал думать про неизвестный яд, про то, как он найдёт в подземелье много синих, жёлтых и сиреневых камней, и про то, сколько какого порошка надо брать.

— Но вас-солибас! — спохватился Гранат. — При чём тут минералы! Пока я не отгадал тайну дерева — ни одной новой затеи!

И опять проходила весна, а дерево всё не цвело и по-прежнему молчало.

— В чем же дело? — мучился в догадках Гранат. — Может быть, серебряные деревья поют, цветут и дают плоды, только когда они все вместе?.. Вас-солибас! Если я что-нибудь не придумаю, моё дерево состарится и умрёт неразгаданным.

Чего только не делал Гранат с серебряным деревцем! Он подсыпал к его корням тройные порции разных порошков, осторожно разрезал кору и впрыскивал ему в кровь тройные порции эликсира. Дерево бросало в жар и холод, оно мучилось, скрипя ветвями и отчаянно звеня серебряной листвой.

Надо вам сказать, и Гранат страдал не меньше. Ведь долгих семь лет прожил он в трудах, невзгодах и напрасных ожиданиях. Борода мудреца, в которой путались колючки, поредела и стала белее снега, сам он одряхлел и сморщился, как сушёное лесное яблочко; голубая его панамка и рубашка беспуговичного фасона вылиняли, а походные сапоги просили «каши». Вдобавок ко всему мудрец изрядно простудился.

— Ох, старею я, поясница ноет... Кхе-кхе!.. Кашляю, — кряхтел Гранат. — Но не бросать же дела из-за такой безделицы, как стариковский кашель... — говорил он верному своему оленю.

Бедный Аргамак, и его время не пощадило! Вместо великолепных рогов на старческой голове его торчали две шишки — жалкий след былой красоты.

Иногда мудрец срывал с серебряного дерева листочек, давал его пожевать оленю и пробовал сам — вдруг листья стали целебными! Но ни у мудреца, ни у оленя здоровья не прибавлялось.

Лес ронял осеннюю листву, шуршал дождь, и мудрец совсем приуныл.

— Эх, опять ждать весны!.. Так и умереть от тоски можно... — горестно шептал Гранат.

Чтобы не скучать без дела, он опять занялся своими камнями из подземелья. Он возился с пробирками, смешивая маленькими порциями синий, жёлтый и сиреневый порошки, и как следует запоминал, сколько какого порошка надо брать.

Когда всё получилось хорошо, Гранат решил сварить целый котёл яда. Он приготовил порошки, развёл огонь в очаге и бросил в кипящую жидкость жёлтый порошок.

— Теперь я знаю, как он делается, этот яд... Через семь дней добавлю в котёл сиреневый минерал и семь капель эликсира... Ещё через семь дней — синий порошок и ещё семь капель эликсира... А потом всё это пробурлит тридцать три дня, вода выкипит и получится ядовитый порошок для змей!

Гранат не забывал навещать дерево и кормить его эликсиром.

И вот однажды, поднявшись на гору, мудрец ахнул и сдвинул на затылок панамку: на розовом теле дерева выросли ярко-серебряные почки величиной с фасолину.

— Вот так чудо, вас-солибас! Осень — и вдруг почки!.. И какие-то странные — на свирельских деревьях были совсем не такие! Это от эликсиров! — обрадовался Гранат и стал разглядывать почки через лупу. — Нет, цветы из них не распустятся, цветочные почки такие не бывают. Это какие-то не простые почки. Может, они и есть целебные... Соберу-ка я их, высушу возле огня и сберегу для Гематогена... А три штучки оставлю на дереве. Интересно, что из них вырастет?..

Так Гранат и сделал.

Через три дня и три ночи мудрец поднялся на гору и увидел, что на серебряном дереве из трёх оставленных почек выросли три новые ветки. Они были ярко-розовые, розовее других веток, блестящие листочки на них трепетали и позванивали мелодичнее других листьев, и оттого всё дерево трепетало и звенело.

— Оно собирается запеть! — замер в ожидании Гранат.

Вспомнив, что Серебряная роща в Свирелии при звуках музыки начинала петь, он выхватил из кармана свою старую свирель и заиграл.

По-прежнему листья на дереве позванивали, но не пели.

Гранат сел на пенёк, запустил руку в бороду и стал думать, как помочь дереву запеть.

— Сделаю-ка флейту и сыграю на ней...

Хорошо, что в молодости Гранат научился у маэстро Тромбуса мастерить музыкальные инструменты. Он осторожно срезал с серебряного дерева веточку, которая росла пониже, на скорую руку вырезал из неё флейту и заиграл, притопывая в такт, стараясь развеселить дерево.

Но и песня флейты не подействовала на дерево. Оно только сильнее задрожало, нетерпеливее зазвенело листвой и протянуло к мудрецу три ветки, что выросли из трёх серебряных почек.

— Вот оно что! — догадался Гранат. — Надо смастерить что-нибудь из этих веток! Но не свирель и не флейту, — в раздумье добавил он, — а скрипку. У скрипки самая нежная песня...

С этими словами Гранат бережно срезал три веточки и удалился в пещеру.

Ещё через три дня и три ночи он пришёл к дереву с необычной скрипкой. Она была розовая, как древесина серебряного дерева, а вместо струн на ней были натянуты тонкие серебристые нити — жилки из листьев.

Гранат приложил скрипку к плечу и заиграл. Теперь он играл не весёлые плясовые, а одну из тех мелодий, которые слышал от маэстро Тромбуса.

Скрипка тоненько выводила мелодию, а мудрец зажмурил глаза, и из глаз его катились слёзы. Три дня и три ночи, пока Гранат трудился над скрипкой, он не пил, не ел и не умывался, и теперь слёзы оставляли на его щеках светлые бороздки.

— Ах, если б на скрипке играл Тромбус! — воскликнул Гранат, прервав игру, чтоб получше настроить скрипку. — В его искусных руках эти мелодии звучали бы в сто раз прекраснее!

И мудрец снова заиграл, зажмурив глаза и раскачиваясь от удовольствия.

Вдруг дерево плавно качнулось, серебряные листья мелодично зазвенели, воздух дрогнул от переливистого звука — и дерево запело. Но в тот же миг песня оборвалась — дерево устало опустило ветки, металлически зазвенело листвой и онемело навсегда.

Только скрипка в руках Граната продолжала звучать. И голос её не был похож на голоса обыкновенных скрипок — словно тысяча нежноголосых птиц пряталась в её розовом ящичке.

— В сто раз прекраснее стал голос скрипки! — воскликнул Гранат, кончив играть. — Это неспроста! Очень даже может быть, скрипка стала волшебной! Вас-солибас, тут, наверное, опять тайна!.. Надо поскорее передать скрипку Тромбусу — в ней он разберётся лучше меня...

Гранат печально посмотрел на умершее серебряное дерево, набрал в карманы земли от корней и, прощаясь, потрогал его жестяные листочки.

Держась за больную поясницу, он с трудом спустился к своей пещере.

Тут он принюхался, покашлял и встревожено воскликнул:

— Кончается седьмой день, чуть не опоздал подбавить в котёл сиреневый порошок!

Засучив рукава, он поспешил к котлу, бросил в жёлтую жидкость порошок сиреневого камня и как следует размешал всё это палкой.

— Всё идёт как полагается... Пусть себе кипит ещё семь дней...

Успокоившись, Гранат уселся на тюфяк, собрал лоб гармошкой и, разглядывая палец, выглядывающий из дырки в сапоге, стал рассуждать:

— Как же мне быть дальше? Надо же передать почки свирельцам. Но куда двинусь я на зиму глядя, да ещё в дырявых сапогах?.. Разве что до весны подождать?.. Да как бы к весне сильней не расхвораться... Немощный я старичок, кхе-кхе-кхе! Ох, поясница... Чего доброго, умру в дороге. Что тогда станет со скрипкой? И с целебными почками? И кто доварит яд для змей?

Гранат вздохнул и притих, вцепившись руками в бороду. Потом он вдруг подскочил и воскликнул :

— Вас-солибас! А не попробовать ли мне одну почку?! Может, от неё у меня перестанет ныть поясница, прибавится сил, и я быстро разыщу Тромбуса...

Гранат выбрал самую маленькую сушёную почку, положил её в рот и храбро захрустел. Проглотив почку, мудрец почувствовал, как у него защекотало сперва в горле, потом в носу, а потом и во всём теле, и он поспешил поглядеться в озеро: не помолодел ли?

— Нет, ничего не вышло, не помолодел ни капельки, и поясница ноет, как ныла...

Но окончательно Гранат понял свою ошибку, когда почувствовал, что у него сильно разболелся живот.

— Эх, зря испортил почку! Наверное, дикие они не годятся, а как из них сделать пилюли и порошки — почём я знаю!.. Ладно, пилюлями займётся Гематоген... Только бы у меня хватило сил добраться до свирельцев и поскорей вернуться... Если опоздаю, не брошу вовремя в котёл синий минерал, яд не получится, и только минералы пропадут зря. Но ничего не поделаешь, всё равно надо двигаться в поход...

Мудрец подкрепился ягодами, что росли тут же, под старым дубом, и принялся собираться в дорогу. Он достал свою старую походную сумку и бережно уложил туда футляр с волшебной скрипкой и три мешочка — красный, коричневый и зелёный. В красном мешочке, что сшила Гранату из осенних листьев птица Портниха, были сушёные почки, в коричневом — земля от корней серебряного дерева, а в зелёном — порошок эликсир Р и ЗСС, которые Гранат успел наварить в пещере. Крепко завязав сумку, мудрец подозвал Аргамака, погладил его лысую голову и сказал:

— Завтра на рассвете отправимся в путь, старика...

Утром, едва Гранат успел освежить лицо росой с ветки старого дуба, Аргамак подошёл к хозяину и опустился перед ним на колени, чтоб тот мог поудобнее устроиться у него на спине.

Гранат, кряхтя, уселся на оленя, и они тронулись в путь.

 

Глава вторая.

ГРАНАТ НАХОДИТ СЕБЕ ПОМОЩНИКОВ И ПЕРЕДАЕТ ИМ ДАРЫ СЕРЕБРЯНОГО ДЕРЕВА

К полудню мудрец и Аргамак достигли Дальнего леса.

Подъехав к опушке, они услыхали хлопанье крыльев, птичьи трели и щебет.

— У птиц что-то происходит, — сказал Гранат оленю. — Подожди-ка меня минутку, дружище, я взгляну, что там...

Опираясь на палочку, то и дело хватаясь за больную поясницу, Гранат пробрался сквозь заросли и, раздвинув кусты, глянул на опушку.

Тонкий, как прутик, мальчик в красной с горошком косынке на шее, с новеньким скворечником в руках подошёл к дереву. Он ловко влез на дерево, повесил скворечник и сказал скворцам:

— Вот вам ещё один домик. Поселитесь тут, когда вернётесь из тёплых краёв... А зимой пусть здесь поживут воробьи...

— Спасс-ибо, мальччч-чик! — важно сказал самый главный скворец, стараясь получше выговорить слово «мальчик».

— Чи-чирик-чик! Чи-чи-чик! Ччик! — повторили хором воробьи, весело порхая по веткам. — Чик, Чик! Давай придумаем песенку! Мы, чик-чирик, будем складывать слова, а Соловей и канарейки пусть сочи-чиняют мотив!

Но как ни старались воробьи, начало песенки у них никак не выходило.

Тогда мальчик пришел им на помощь. Он поднял к небу прозрачные зелёные глаза — и начало песенки было готово.

— Браво! Браво! — закричали птицы, когда Чик, смущаясь, продекламировал первый куплет.

— Эти слова чу-уууде-ееесно лягут на музыку! — нараспев произнёс Соловей и тут же насвистал мелодию. — Чу-удесно! — повторил он. — Продолжай, пожалуйста!

Ободрённый похвалой, в которой нуждается всякий сочинитель, Чик уже увереннее запел второй куплет.

Стрижи и скворчихи поддержали его, а воробушки после каждого куплета вставляли: «Чик-чи-рик!» Они очень старались сочинить этот припев складно, но ничего, кроме «чик-чирик», у них не получалось.

Зато у канареек и скворцов сочинение шло бойко. Они во весь голос распевали про свои новые домики и про то, какой добрый мальчик их приятель Чик.

Чик застеснялся, когда птицы начали его расхваливать, опустил длинные, в пол-лица, ресницы и стал смотреть себе под ноги.

А птицы между тем разошлись вовсю и хором закончили:

— Вас-солибас! — вполголоса воскликнул Гранат. — Я так давно не видел людей! А это же отличный мальчик! Я должен немедленно познакомиться с ним!.. Кхе-кхе!

Мудрец выбрался из кустов и появился на опушке.

— Добрый день! — приветствовал он всех. Птицы сделали над гостем круг, хором прочирикали в ответ «добрый день» и начали разлетаться по домам.

— Кто ты такой, мальчик, и как ты очутился в этом лесу? — спросил Гранат.

— Теперь меня зовут Чик, а когда я был маленький, меня звали Караликом, — ответил мальчик. — Я живу в соседнем лесу со своим братом Кореньком.

Несколько мгновений Гранат от волнения не мог произнести ни слова, а потом, воскликнув: «Вас-солибас! Сын Карало!», бросился обнимать мальчика.

Через минуту они уже сидели верхом на Аргамаке, и олень повёз их к домику, где жили Каралик и Коренёк.

Одряхлел за эти семь лет мудрец, пропали к старости рога у Аргамака, неузнаваемо вырос Каралик, которого теперь звали Чик. А Коренька, хоть он и стал уже взрослым, Гранат узнал тотчас же, как только подъехал к домику.

Ростом Коренёк не удался — так и остался низеньким крепышом с огненным чубчиком, — зато весь рост Коренька перешёл в силу. Мускулы его так распирали рубашку, что она кое-где лопалась по швам, а лопата в квадратных ладонях Коренька казалась игрушечной. Как и в детстве, его курносый нос был осыпан веснушками, и золотистые крапинки набились даже в круглые глаза Коренька.

Когда все кончили обниматься и успокоились, Коренёк повёл гостя в домик и усадил на пенёк, который был у них стулом. Он рассказал, как с маленьким Караликом на руках бежал из Свирелии. Шёл он куда глаза глядят до тех пор, пока не забрёл в эти леса. Тут было много грибов, орехов и ягод, и Коренёк решил построить здесь домик. Так и зажил он с Караликом, которого считал своим братом, и, как мог, заботился о нём.

Что и говорить, не очень-то весело было братьям, когда остались они одни-одинёшеньки, но потом привыкли жить в домике на лесной опушке.

Деревья, звери и птицы полюбили братьев. Старая медведица охотно угощала мальчиков мёдом, а белки, которым они помогали сушить на сучках грибы, делились с ними своими запасами. Когда Коренёк с малышом шли по лесу, деревья махали им руками, ежи от радости выкатывались под ноги, а птицы поднимали шум на весь лес.

Пока Гранат, запустив руку в бороду, слушал рассказ Коренька, в домик то и дело залетали дикие голуби, заскакивали ушастые зайцы, заглядывали любопытные лисы.

— Аи! — вскрикнул вдруг Гранат и тут же посмеялся над собой: — Кого испугался? Желтопузика, вас-солибас!

Эта безногая ящерица уже давно жила у братьев. Как-то раз Чик спас Желтопузика от когтей Ястреба, и Желтопузик с тех пор ползал по пятам Чика. Он поселился в подполе домика, следил, чтобы в доме не заводились мыши и тараканы, и смешил Чика разными проделками.

Вот и теперь он старательно кувыркался в углу. Мелькали то серая спинка, то жёлтое брюшко, и весело блестели глаза-бусинки.

Чтобы обратить на себя внимание, Желтопузик скользнул к Гранату, обвился вокруг его ноги и пощекотал языком палец, что выглядывал из порванного сапога.

Когда все посмеялись над забавным Желтопузиком, Коренёк продолжал свой рассказ:

— Я за лесом смотрю, деревья сажаю, на деревьях ранки лечу, а вот Чик, мой братишка, только и знает делать птичьи домишки, сочинять стишки да песенки, с птицами пересвистываться. Всё куда-то вверх смотрит, раз даже упал и нос себе расквасил... Зарядку не делает, от каждого пустяка насморк схватывает...

И правда, Чик тут же, как нарочно, кашлянул три раза, громко чихнул и поднял глаза к небу.

Чик тоже любил деревья, но по-настоящему сердце его принадлежало птицам. Если Коренёк рано утром посылал его к Дикой козе за молоком, то возвращался Чик только к полудню. Войдя в утренний лес, он прислушивался к лесной тишине, к земле в мохнатых росистых травах, к сонному воркованию птиц.

Потом солнце будило лес, просыпались и птицы. Они пели, чирикали, щебетали, порхая на ветках и брызгая в лицо мальчику росой.

Наслушавшись этих песен, Чик шёл к Дикой козе. А на обратном пути его окружали знакомые птицы. И не успеет он с каждой переброситься двумя-тремя словами, придумать имена для птенцов, пополнить коллекцию перышек — птицы ему дарили их в знак дружбы, — как солнце уже высоко, а молоко в его бидоне превратилось в простоквашу. За это Чику попадало от старшего брата — Коренёк терпеть не мог простокваши.

А ещё Чик зимой и летом мастерил скворечники и другие птичьи домики и перенимал птичьи трели. Но для человека что за песенка, если у неё нет слов! И Чик поневоле должен был сочинять стихи к птичьим мелодиям. Когда на него не смотрел строгий Коренёк, Чик доставал записную книжицу и поспешно заносил туда всё, что получалось у него особенно складно. А потом Чик выучивал эти песни наизусть и распевал их в своё удовольствие.

Выслушав, как жили братья, Гранат собрал лоб гармошкой, воскликнул: «Удача, вас-солибас!» — и махнул рукой, чтобы братья приблизились.

Коренёк и Чик не заставили приглашать себя дважды, а у Чика даже уши вытянулись от любопытства.

— Хотите ли вы... кхе-кхе!.. совершить путешествие к свирельцам? — спросил мудрец.

— Ещё как! — откликнулся Коренёк, и в глазах его вспыхнули золотистые крапинки. — Я давно мечтаю вернуться на родину и разводить там леса, как мой отец Чинарий и друг Хвойка...

— Очень даже хорошо! — сказал Гранат. — Но знайте, путешествие будет нелёгким и совершить его смогут только смелые и трудолюбивые мальчики...

— Никакой я не мальчик! — обиделся Коренёк. — И мы не трусы, и работой нас не испугаешь! — с достоинством добавил он, расправил плечи и гордо взглянул на мудреца: замечает ли он наконец с каким силачом имеет дело?

— Вот и отлично! — похвалил его Гранат. — А помните ли вы Серебряную рощу, что была у нас в Свирелии?

Чик растерянно похлопал ресницами — откуда ему помнить? — а Коренёк кивнул и стал описывать, какие розовые стволы были у серебряных деревьев, как блестела на солнце их листва и как он вместе с Хвойкой ходил поливать Серебряную рощу цветочной водой.

— Вас-солибас, всё помнишь, молодец! — обрадовался мудрец и рассказал братьям, как он увёз в горы куст серебряного дерева и семь лет разгадывал его тайны.

— Вот тут они, дары моего дерева! — воскликнул Гранат и похлопал по своей походной сумке. — Теперь я передам их вам, а сам вернусь пока в пещеру... Кхе-кхе! Вот сварю яд для змей и спущусь в подземелье Ледяных гор, в самую глубь — разузнаю, что там спрятано... А тогда можно возвращаться в Свирелию. Только бы хватило сил... Вас-солибас!

Гранат нетерпеливо заёрзал на пеньке и продолжал :

— Слушайте же меня... Первым делом разыщите маэстро Тромбуса. Он поселился где-то неподалёку от Свирелии. Ах, бедная моя страна, будто только вчера взглянул я на неё в последний раз, а ведь прошло целых семь лет! — вдруг прервал мудрец самого себя, чуть не задохнувшись от волнения. — Да-а, найдите маэстро, — повторил он, незаметно утерев слезу, — и маэстро созовёт всех свирельцев... Этот красный мешочек с серебряными почками отдадите доктору Гематогену, а он уж придумает, как всех вылечить и сделать молодыми... Земля от материнского корня серебряного дерева — в коричневом мешочке. Ока пригодится, когда вы станете оживлять Серебряную рощу. Но запомните — серебряные деревья могут жить только в прохладе, поэтому первым делом надо вырастить леса и сады. Крепко запомни это, Коренёк... Эликсирные порошки вот в этом зелёном мешочке. Их будете присыпать к корням деревьев...

Гранат опять приуныл, но пересилил себя:

— Передаю всё вам и надеюсь на вас... Ты, Коренёк, будешь самым главным в свирельском лесу, будешь командовать, как сажать и как растить лес...

Коренёк прямо-таки подрос от этих слов и, загордившись, небрежно взъерошил огненный чубчик.

— Но прежде обещай мне научиться ухаживать за деревьями по всем правилам, а для этого каждый день прочитывай по тридцать три странички из книжек про лес, которые я тебе пришлю, — продолжал Гранат. — Обещаешь мне это?

Коренёк подумал, что он и так хорошо ухаживает за деревьями, и вообще он уже не мальчишка, чтоб учиться по книжкам. Но ему очень захотелось стать самым главным в лесах Свирелии, и он обещал.

Гранат достал из сумки розовую скрипку с серебристыми нитями, подождал, пока братья полюбовались ею, и отдал её Чику.

— Передашь скрипку Тромбусу, в ней — голос моего серебряного дерева, его песня... Очень даже может быть, что она волшебная... Бедный маэстро обрадуется этой скрипке.

Мудрец опять подумал, подняв кустарники-брови и наморщив лоб, и продолжал:

— Аргамак отвезёт меня назад к пещере и вернётся к вам. Пусть Чик едет в Свирелию верхом на Аргамаке... А то еще по дороге засмотрится на своих птиц и свалится в какой-нибудь овраг... Да и чем я стану кормить Аргамака — в подземелье-то не растут мхи, грибы и ягоды... Придётся распрощаться со своим верным оленем, а вы уж позаботьтесь о нём...

— Я никогда с ним не расстанусь! — горячо воскликнул Чик. Лысый смешной олень с первого взгляда ему очень понравился. — Я буду Аргамаку другом!

— В поход лучше отправиться ранней весной, — строгим голосом сказал Гранат. — Зимний путь труден, и Чик может простудиться... А ты, Коренёк, не забудь про книжки.

— Поскорее возвращайтесь в Свирелию, — печально сказал Чик. — Вы, наверное, догоните нас?

— Вернусь, вернусь... Очень даже может быть — догоню... — рассеянно произнёс Гранат. — Как только выберусь из подземелья... Только бы хватило сил...

Усевшись на спине Аргамака, он погрузился в раздумье и не проронил больше ни звука.

 

Глава третья.

КОРЕНЁК И ЧИК ОТПРАВЛЯЮТСЯ В ПУТЕШЕСТВИЕ

Через три дня Аргамак вернулся к братьям с поклажей на спине. Это были книжки про лес для Коренька.

Не очень-то хотелось Кореньку читать эти книжки, но раз уж он дал слово Гранату, то должен был его выполнить.

Сперва Коренёк то и дело поглядывал на потолок, позёвывал, а иногда, забыв, что он взрослый человек и главный свирельский лесовод к тому же, запускал палец в нос. Но стоило ему осилить первые три странички — и он с головой ушёл в чтение.

А Чик в ожидании, пока старший брат прочитает свои книжки, целыми днями пропадал в лесу, провожая птиц в тёплые края.

В лесу звучали озабоченные птичьи голоса, а весёлых песенок не было слышно. До песен ли, когда по утрам так стынут лапки! Чик провожал взглядом птичьи стаи и ронял крупные, как орехи, слёзы.

— Не плач-ч-ч-чь, ч-ч-чирик-чч-чик-чик! — утешали его воробьи.

Только они одни остались в лесу и всё время порхали возле Чика, стараясь его развеселить. Неразлучен с Чиком был и Аргамак. Сперва олень стеснялся появляться в лесу.

— Все звери умрут со смеху, увидев лысого оленя, — печально говорил он Чику. — Я сам, бывало, когда имел красивые рога, посмеивался над старичками.

— А куда же у тебя делись рога? — интересовался Чик.

— К старости у некоторых из нас они уменьшаются, а то и пропадают вовсе, — вздыхал Аргамак.

— Не огорчайся... Вот сделает доктор Гематоген пилюли из серебряных почек — дадим и тебе пилюлю. Ты помолодеешь, и вырастут у тебя рога красивее прежних... — успокаивал оленя Чик.

Иногда, прячась от шумливых воробьев, они забирались в заросли и подолгу лежали рядом. Чик разглядывал травинки, притрагивался пальцем к чашечкам осенних цветов.

— Посмотри какие! — говорил он оленю, и Аргамак смотрел на цветы и даже пробовал, каковы они на вкус.

Когда Коренёк одолел все до одной книжки, он сказал Чику:

— Теперь я возьмусь за тебя! Хватит играть с оленем да с воробьями! Такие, как ты, путешественниками не бывают — мускулов у тебя нет, от каждого пустяка схватываешь насморк...

Скоро в лес пришла зима. Вслед за Кореньком, Чик выскакивал на мороз в одних трусиках, и они купались в снегу, кидались снежками и боролись.

А ранней весной братья собрали походные рюкзаки (большой — Кореньку, а маленький рюкзачок — Чику и вместе с Аргамаком двинулись в путь.

Коренёк шел впереди, на плече у него висело Осечкино ружьё. Время от времени он доставал компас и, положив его на широкую, как лопата, ладонь, определял, где находится север, а где — юг.

Чик, который сам себя назначил помощником командира, Коренька, двигался следом. В руках у Чика был футляр со скрипкой, шею ему обвивал его любимец Желтопузик, а на плечах сидели семь воробьев, увязавшихся провожать путешественников.

Чик отставал — в одном шаге Коренька помещалось три его шажка. К тому же, ожидая, что скоро вернутся из тёплых краёв птицы, Чик то и дело глядел в небо и поминутно спотыкался, так что Кореньку всё время приходилось брать его за руку.

Аргамак, прихрамывая, шёл позади. Он уговаривал Чика сесть к нему на спину, но Чик жалел старого оленя и ни в какую не соглашался.

Вскоре над лесом послышались птичьи голоса — стая за стаей возвращались из дальних стран. За долгую зиму птицы соскучились по родному небу и лесу и теперь щебетали, гоготали, пели. Чик от радости прыгал и тоже свистел, щебетал и гоготал по-гусиному, приветствуя птиц, а птицы поглядывали вниз и махали ему крыльями и хвостами.

Как-то раз от цепочки гусей, что пролетали мимо, оторвался Гусёнок. Он всё отставал и отставал, снижался и снижался и махал только одним крылом.

— Почему он оторвался от стаи? — удивился Чик. — Может, он заболел?

Не успел он сказать это, как, откуда ни возьмись, — Ястреб.

— Го-го! — закричал Гусёнок. — Го-го-го! — пожаловался он и позвал на помощь.

Но гуси не услыхали его, они были далеко.

Гусёнок хотел с силой взмахнуть крыльями, как учил его делать в минуты опасности отец, вожак стаи, но не послушалось крыло, не подняло, а только больно дёрнулось, и Гусёнок стал криво падать, кувыркаясь.

А Ястреб вот-вот настигнет Гусёнка: он уже раскрыл клюв и расправил когти. Но в тот миг, когда Гусёнок почувствовал на спине прикосновение холодных когтей, раздался такой оглушительный свист Чика, что Ястреб шарахнулся в сторону. Потом грянули два выстрела, и Ястреб поспешил убраться прочь.

— Эх, промазал! — сердито пробормотал Коренёк.

А Чик был доволен: он первый испугал Ястреба! Когда надо заступиться за беззащитную птицу или зверька, он всегда бывает смелый и находчивый!

Воробьи, которые всё никак не могли расстаться с Чиком, слетели с его плеча, устроились на кусте и оживлённо обсуждали событие.

Братья бросились искать Гусёнка и нашли его в кустах. Бедняга дрожал от страха и боли — крыло ему свела судорога, и оно тоже дрожало и дёргалось.

Чик растёр ему крыло и накормил лесными орехами из своего рюкзачка. Гусёнок поднялся, помахал крыльями и сказал:

— Го-го-горячо тебя благо-го-го дарю! Мой отец не забудет твоего-го-го добра... Если будем тебе нужны — позови!..

— Прошу тебя, берегись злого Ястреба! — напутствовал его Чик.

А Коренёк три раза выстрелил в воздух — на всякий случай, если Ястреб притаился в засаде. И братья пошли дальше.

 

Глава четвёртая.

ВСТРЕЧА С ТРОМБУСОМ И ВИОЛКОЙ

Позади оставались леса и луга, Коренёк и Чик переходили из одной страны в другую. Иногда Коренёк доставал из походной сумки компас и карту, подаренные Гранатом, и справлялся, правильно ли они идут.

Много ещё дней шли братья. Чик не жаловался на усталость. Как и старший брат, он спал на земле, прижавшись к тёплому боку Аргамака и положив под голову рюкзачок. В сапогах и куртках, пропахших дымом костров, братья были похожи на самых настоящих путешественников. Располагаясь На привал, деловитый Коренёк сушил у огня сапоги, а Чик — отсыревшую под дождём записную книжку.

Наконец кончились леса и начались степи. Если верить карте Граната, братья пришли в страну, что лежала вблизи Свирелии.

— Тут и начнём искать Тромбуса, — заявил Коренёк.

— Не поиграть ли мне на скрипке? — предложил Чик. — У маэстро тонкий слух, он услышит нас и отзовётся...

Вдруг из-за ближайшего забора послышались тоненькие звуки — там кто-то пиликал на скрипке.

— Аргамак, подсади-ка меня, — попросил Чик и, согнав с плеч воробьев, влез на Аргамака, а потом — на забор.

— Лезь же! — шепнул он и махнул рукой старшему брату.

— Выдумал! — буркнул Коренёк, но тотчас же очутился на заборе рядом с Чиком.

Даже любопытный Аргамак встал на задние ноги и заглянул через забор.

На крыльце домика сидела длинноногая девочка со скрипкой. Игра не доставляла ей удовольствия, и большой рот её поминутно кривился.

Из домика слышалось:

— Виола, дочь моя, ты играешь без души и фальшивишь на фа диез... Постарайся, моя девочка, быть прилежнее...

— Надоело! — капризно отвечала девочка. — Всё равно я не стану артисткой! Ни к чему мне скрипка!

— Не говори такое, не огорчай старого отца! Ты играешь прекрасно, когда стараешься!.. — возражал голос, который, как вы и сами догадались, принадлежал маэстро Тромбусу.

— Не хочу-у! — упрямо тянула Виолка. — У меня нет вдохновения!

— Подумаешь! — Коренёк подтолкнул локтем Чика. — Какие слова знает!

Из домика снова слышалось:

— Не жди вдохновения, радость моя, а трудись и трудись! Вдохновение посещает трудолюбивых!..

Девочка опять состроила гримасу, отчего, стала ужасно некрасивой, и нехотя взялась за скрипку.

Это и была дочь музыканта Тромбуса, что родилась в один год с Чиком, в год, когда в Свирелии зацвела Серебряная роща. Это её в честь дерева счастья, судьбы — Арбор Фортунэ — маэстро назвал Виолой-Фортуной.

Ещё совсем недавно Виолка с удовольствием играла на скрипке и мечтала стать артисткой. Иногда она устраивала для соседских ребят спектакли, где исполняла по очереди все роли. Ребятам представления нравились, все дружно аплодировали, и только некоторые мальчишки говорили:

— Фи-и! Такие лопоухие артистками не бывают... И рот до ушей.

Каково было бедной Виолке, когда однажды она услыхала эти злые слова!

Сначала она попробовала научиться поджимать губы, чтобы рот был поменьше, и стала завязывать банты у самых ушей, чтобы спрятать их. Но разговаривать с поджатыми губами было ещё некрасивее, а уши всё равно выглядывали из-под бантов.

— Да, — горестно повторяла про себя девочка, разглядывая себя в зеркало, — такую уродину в артистки ни за что не возьмут...

Она не высказывала вслух своих печальных мыслей, и о том, что творилось в её душе, догадывался разве что один Тромбус. Только теперь Виолка стала упрямой и капризной. Вдобавок, к великому огорчению маэстро, она охладела к музыке.

Но всё же, как ни старалась Виолка забыть о своей мечте, ей это плохо удавалось. Оставаясь одна, девочка наряжалась и начинала представлять.

Вот и теперь, дождавшись, когда голос отца затих, Виолка опустила смычок, прислушалась и сказала:

— Как хорошо, папочка уснул!

Она отложила скрипку и на цыпочках вошла в домик. А через три минуты появилась на крыльце в марлевом платье с блёстками и в картонной короне со стеклянными бриллиантами.

Оглядев себя в оконном стекле, девочка стала шептать что-то, размахивая руками, и тонкая, как камышинка, фигурка её то замирала, то плавно кружилась, подметая крыльцо подолом марлевого платья.

Братья загляделись на это представление, позабыв, что они висят на заборе. Глаза Чика блестели от восхищения, и даже солидный Коренёк расплывался от удовольствия.

А девочка их не замечала. Она всё кружила и кружила, и марлевый наряд её всё подметал и подметал крыльцо. А потом она стала важно раскланиваться и кивать воображаемым зрителям. Бант в её кудряшках подпрыгивал, и братьев начал разбирать смех. Они засунули кулаки в рот, чтоб смех не выскочил наружу, но не удержались и захохотали.

Шлёпнувшись на траву, они задрали головы и стали хохотать во всё горло.

Вдруг — бах! бах! — будто пушечные ядра угодили им в разинутые рты и пребольно стукнули по зубам.

Братья таращили друг на друга глаза, не понимая, что произошло. Над ними, тоже крича во всё горло, суматошно носились воробьи. Испуганно спрятался в карман к Чику Желтопузик.

А откуда-то сверху звенел весёлый смех. Долговязая девчонка сидела на макушке яблони, швыряла яблоками и надрывалась от хохота.

Сделав вид, будто ничего особенного не случилось, братья поднялись с земли.

— Сейчас я ей покажу!.. Так относиться к старшим!.. — грозно сказал Коренёк, взъерошив огненный чубчик.

— Не надо, она ведь артистка, — возразил Чик, которому некрасивая Виолка чем-то сразу понравилась.

Вместе с Аргамаком они направились к калитке.

А девочка спустилась с дерева и уже поджидала «гостей» с яблоками в руках — на случай, если завяжется бой.

— Это разбойница, а не артистка, — проворчал Коренёк, сморщив нос и собрав в кучку веснушки. — Кстати, где она научилась так метко толкать ядра?..

— Попробуем вступить с ней в переговоры, — предложил Чик, и они приблизились к Виолке.

— Здравствуй! Нам понравилось твоё представление... — вежливо сказал Чик, умевший разговаривать с девочками.

— Давно так не хохотал, — ввернул Коренёк. — Ладно уж, не будем больше смеяться!

— Мы не хотели с тобой ссориться... Мы — путешественники, — поспешно добавил Чик и, чтобы Виолка поверила, тронул рюкзачок на спине. — Мы будем с тобой дружить, если ты скажешь, где живёт музыкант Тромбус. Должно быть, ты берёшь у него уроки музыки...

Девочка внимательно оглядела братьев, успокоившись, погладила лысую голову Аргамака и милостиво сказала:

— Идёмте! Музыкант Тромбус — это мой папочка! Только ведите себя, хорошо, он больной,..

Коренёк, Чик, а вслед за ними и любопытный Аргамак вошли в домик и увидели лежащего на постели старичка.

Глаза его были закрыты, а руки с длинными пальцами бессильно лежали поверх одеяла. Правая рука была изуродована глубоким шрамом. Неужели этот немощный старичок и есть Тромбус, лучший музыкант и глашатай Свирелии?!

Маэстро проснулся, нацепил на тонкий нос очки и с любопытством уставился на гостей. Потом он всплеснул руками и начал усиленно подмаргивать одним глазом.

— Сын Чинария Коренёк!.. — воскликнул он слабым голосом. — Олень Аргамак!.. Мальчик в косынке — сын художника Карало!.. Нет, нет! Это мне снится! Разбудите меня!

Когда же бедный старик поверил, что не во сне, а наяву видит своих сограждан, он начал охать и хвататься за виски.

— Сейчас вы узнаете всё по порядку, — важно сказал Коренёк.

И Чик, который умел излагать дело куда более складно, чем взрослый и солидный Коренёк, рассказал Тромбусу о жизни Граната в лесу, о почках и скрипке, которая — очень даже может быть, сказал Гранат, не простая, а волшебная.

Увидев скрипку, маэстро пришёл в неописуемый восторг.

— Ах! Эту розовую древесину я узнал бы и с закрытыми глазами!..

Старик так разволновался, что чуть не потерял сознание. Лишь выпив порцию цветочных капель, которые сохранились у него ещё от доктора Гематогена, Тромбус приободрился.

— О дерево счастья! О чудесный инструмент! — ликовал бедный старик, прижимая к груди скрипку и поливая ее обильными слезами. — Так, значит, он жив, наш мудрый Гранат! Я знал: он раскроет тайны дерева!.. Ох! После ранения здоровье моё стало совсем никудышным, и ещё эта покалеченная рука!.. Но я отлично приспособился работать левой... Я написал симфонию и осмелился назвать её Победной... Виола, подай мне, детка, ноты!.. Вот она, моя «Победная симфония»... А куда девались очки? Виола, где очки?..

— На твоём собственном носу, — ответила Виолка.

— Ах, да, да, — бормотал старый маэстро, разворачивая трубку нот. — Так, так! Вот главная партия скрипки: ти-и-и, ти-и-тии... Вот альты: та-тааа-та-тааа... Их поддерживает виолончель: туууу-ту-туууу.. А вот здесь вступает контрабас: бу-бу-бууу...

Тромбус так увлёкся, что совсем позабыл о братьях. Сидя на кровати, он отстукивал такт ногой в стоптанном шлёпанце, напевая, надувал щёки, вытягивал губы трубочкой и тряс бородкой, которую отрастил на старости лет. Воображение унесло его в далёкие годы. В этот миг он видел цветущие сады Свирелии и был счастлив.

Коренёк попробовал было покашлять, чтобы напомнить о себе, но напрасно. Маэстро уже заиграл на розовой скрипке.

Нет, не сонное сладкое мурлыканье напоминала теперь музыка маэстро! Недаром Тромбус, все эти годы работая над симфонией, забывал о своём слабом здоровье, о еде и отдыхе, о своём режиме дня, который в былые времена был для него нерушим. Дни и ночи сидел он, заваленный листами нотной бумаги, и, то грызя карандаш, то отбрасывая его, прислушивался к себе. Тромбус слышал, как на разные голоса пели скрипки и флейты, свирели и гобои, будто невидимые музыканты настраивали свои инструменты. Когда в этом нестройном разноголосье маэстро чудился вдруг обрывок мелодии, он судорожно хватался за карандаш и, нервно подмаргивая нотному листу, записывал дрожащей левой рукой звуки будущей симфонии.

Тромбус играл до тех пор, пока не выбился из сил.

— Ещё, ещё! — закричала Виолка и вдруг сама взяла розовую скрипку.

На этот раз она не пиликала, а играла с большим чувством. И самое удивительное, что теперь она казалась братьям не долговязой дурнушкой с оттопыренными ушами, а довольно-таки красивой девчонкой.

— Браво! — крикнул Чик, когда Виолка кончила играть.

— Восхитительно! — воскликнул маэстро. — Наконец-то я слышу игру, достойную дочери музыканта! Я всегда говорил, моя радость, что у тебя исключительные способности...

Виолка вспыхнула от смущения и выбежала во двор. Вслед за ней поспешил Чик, а за ним и Аргамак, которому наскучили все эти непонятные дела и разговоры.

Услышав скрипку, на Виолкин двор слетелось множество птичек, и Чик, за зиму соскучившись по птицам, пересвистывался с ними и разливался трелями. Все здешние птицы начали ссориться с воробьями и Желтопузиком, которые ни на минуту не пускали их к Чику на плечи.

Виола притихла и всё глядела и глядела на Чика, а потом, задумчивая, пошла к отцу.

В комнате между тем маэстро и Коренёк вели серьёзный разговор.

— Надо собрать свирельцев и передать доктору Гематогену серебряные почки, — сказал Коренёк.

Маэстро в задумчивости потеребил бородку:

— О, я готов протрубить сбор!.. В первые годы, когда разлука с друзьями казалась невыносимой, мне не раз приходило в голову созвать их тромбиной, чтобы вместе возвратиться в Свирелию. Но, говорил я себе, надо ждать вестей от Граната... Виола, дочь моя, поскорее неси мою тромбину!..

Тромбина стояла в углу комнаты. Видно, долгие годы к ней никто не прикасался, и она густо покрылась пылью. Сильное горло тромбины было заткнуто пробкой, а в слабом устроился паук со своей семейкой.

Виолка разогнала пауков и вынесла трубу из комнаты.

— Стоит подудеть в сильное горло, и все свирельцы, как далеко бы они ни находились, придут сюда! — горячился Тромбус. — Сейчас я ка-ак дуну!.. Это мой долг — ведь я глашатай!..

Братья вывели маэстро на крыльцо, старик вынул пробку из сильного горла тромбины, приосанился и, собравшись с силами, дунул.

Труба издала неуверенный звук, словно пробуя силу, а потом голос её стал громким и звонким.

Тромбина пела, и песня эта летела в дальние страны, звала свирельцев на родину.

 

Глава пятая.

СВИРЕЛЬЦЫ ГОТОВЯТСЯ К ПОХОДУ

Целый день по очереди дудели в тромбину маэстро и братья. И ещё два дня дудели они. А через три со всех концов света стали прибывать свирельцы.

Оркестр явился в полном составе — с трубами, свирелями и барабаном. Музыканты за это время выросли и возмужали, превратившись из свирельчат в бравых свирельцев. Как и прежде, они держались все вместе и были в отличном настроении.

Прибыл из соседней страны учитель Минус и привёз свирельское знамя с серебряной веткой, которое он бережно хранил все эти годы.

Приехал и доктор Гематоген. К этому времени он стал известным профессором и пользовался большим почётом.

Пришли три друга, Шишка, Стружка и Мушка, с полными рюкзаками за плечами и молотками в руках. Они тоже выросли, стали учёными людьми и мечтали отправиться в какую-нибудь экспедицию.

Явился садовник Грушка и привез с собой лесника Хвойку. Старик был полуглухой и так плохо видел, что пытался прикурить от рыжего хохолка Коренька.

Приехал изобретатель Фитилёк на Осечкином мотоцикле с прицепом. Поломанную в баррикадных боях Осечкину коляску Фитилёк отремонтировал, и теперь она была доверху чем-то наполнена.

Прибыл милиционер Гарпун со своим приятелем Лягушонком. Лягушонок, хотя и стал взрослым, по-прежнему любил возиться в воде. Только всё это время он уже делал не игрушечные запруды, а научился строить большие каналы. А Гарпун... Бедный Гарпун! Он был на костылях, раненая щека его была голой, и бакенбарда-мочалка со здоровой щеки свисала одиноко и сиротливо. Но как и прежде, Гарпун браво пыхтел изогнутой трубкой, лихо сдвигал на затылок бескозырку-блин, а грудь его под старой милицейской курткой обтягивала полосатая тельняшка.

Пришли к Тромбусу ещё много незнакомых людей, которые услыхали зов тромбины и захотели узнать, что происходит.

Как всегда при встречах после долгой разлуки, здесь было много жарких объятий, радостных восклицаний и длинных, как годы в разлуке, воспоминаний. Не обошлось, конечно, и без слёз.

Маэстро Тромбус взялся было сыграть на розовой скрипке отрывок из «Победной симфонии». Но ему пришлось прервать игру — от всего пережитого он едва держался на ногах. Профессор Гематоген заставил маэстро выпить свежую микстуру из трав и немедленно лечь в постель.

Как в былые времена, слово взял лучший свирельский оратор, учитель Минус. Он по-прежнему любил произносить речи, годы не убавили его словоохотливости.

— Друзья, наконец мы снова вместе, чтоб идти спасать родину. Каменные чудовища покинули нашу страну, и она пустынна. Мудрец Гранат прислал нам почки с серебряного дерева. Теперь, — Минус многозначительно пошевелил поднятым пальцем, — теперь дело за профессором Гематогеном. Как только он изготовит из почек целебные пилюли, мы отправимся в Свирелию...

— Когда он их изготовит?! — закричали свирельцы. — И так целых семь лет ждали...

— А ждать-то зачем? — раздался вдруг хриплый голос Гарпуна.

Все посторонились, пропуская вперёд бывшего милиционера, а он откашлялся, пригладил свою единственную бакенбарду-мочалку и сказал:

— Ждать-то, говорю, профессорских пилюль для чего?.. Тысяча чертей! Булыганец может напасть, когда оживим Серебряную рощу, когда опять захочется ему серебряных дубинок... Раньше не нападёт! А мы пока делами займёмся... Время-то выиграем! Гром и молния! Выступать в поход надо теперь же!

Свирельцы оживились, предложение бравого вояки всем пришлось по душе.

Гарпуна поддержал его приятель Лягушонок.

— В Свирелии нет воды, надо откопать реку Свирельку и немедленно развернуть строительные работы, — сказал, будто дал распоряжение, Лягушонок, Он любил покомандовать, и это у него получалось.

— А я буду сажать деревья, чтоб скорее стало прохладно, — не желая отстать от Лягушонка, заявил Коренёк.

— Пожалуй, уважаемый Гарпун прав, — подал голос и профессор Гематоген. — Правда, среди нас много слабых здоровьем, и пилюли из серебряных почек были бы очень кстати... Но раз уж все собрались, откладывать поход не стоит. Отправляйтесь в Свирелию, а я приеду, как только сделаю из почек лекарства... Если в походе кто-нибудь заболеет, его будет лечить мой ассистент Витаминчик.

— Ни в коем случае, профессор! Без вас я в пустыню не поеду! — нервно выкрикнул Витаминчик и зябко повёл плечами.

— Удивительный вы человек, Витаминчик! — шепнул ему учитель Минус. — Во время войны вы пересиливали свою боязливость, а теперь опять, как огня, боитесь всего неизвестного...

А Гематоген только с укором посмотрел на своего ассистента, протёр запотевшие очки и, помолчав, сказал решительно:

— В конце концов, поедем все вместе! Я и там могу работать,..

— Что ж, — согласился учитель Минус, — выступим в поход теперь же, я и сам рад этому... А Булыган к нам скоро не придёт...

— Если и нападёт булыганец, тоже врасплох не застанет, — воинственно пыхнув трубкой, скова заявил Гарпун. — Пока мудрец Гранат мудрил над серебряным кустом, мы тоже не сидели сложа руки... В случае чего — продержимся! — И Гарпун распахнул милицейскую куртку, чтоб все увидели под ней морскую тельняшку.

— С волшебными пилюлями кто хочешь пойдёт воевать, а вот мы возьмём да и пойдем без всяких пилюль!.. В молодости ведь повоевали, теперь небось умней стали... — загалдели свирельцы.

Гарпун многозначительно посмотрел на Лягушонка.

Лягушонок, видя, что все взоры обратились к нему, принял важный вид и сказал:

— Дело вот в чём. Камни, раскалённые на солнце, боятся холодной воды... От воды они трескаются... На булыганцев надо действовать водой, за это я голосую двумя руками!

— Что ж, пожалуй, предложение дельное, — поддержал Лягушонка Гематоген. — С медицинской точки зрения это верно: на разгорячённые головы хорошо действуют холодные примочки... Но надо подумать, как лучше разработать эти процедуры.

— Правда, как же действовать водой? Из чего обливать? — послышались со всех сторон вопросы.

— Это пока военная тайна! Не задавайте лишних вопросов! — заявил Лягушонок, сообразив, что ему представляется случай стать самым главным. — А шифрованно эта операция будет называться... ну, хотя бы...

— Операция «холодный душ»! — вставил своё словечко Чик.

— Каждый мальчишка норовит командовать... — недовольно буркнул Лягушонок.

Но название всем понравилось. Тогда Лягушонок и Гарпун отозвали в сторону Фитилька и стали ему что-то шептать.

Фитилёк выслушал их и обещал сделать необходимую для операции аппаратуру.

— Я тоже всё это время без дела не сидел, — смущаясь, сказал он. — Привёз полную коляску удобных лёгких щитов... Будем защищаться от булыганских копий... И ещё много маленьких пик. Нужны только наконечники для них. — И Фитилёк посмотрел на трёх друзей — Шишку, Стружку и Мушку.

— Наконечники сделаем, — деловито сказал Шишка. — Алмаз — самый твёрдый камень. Он будет хорошо дробить каменные туши булыганцев.

— Мы переписывались с изобретателем Фитильком и обещали ему алмазные наконечники... — объяснил Стружка.

— У нас полные рюкзаки алмазов, мы их нашли в горах, — заверил всех Мушка.

— Хорошо, пусть будут на всякий случай, — похвалил Фитилька и трёх друзей Лягушонок. Он уже освоился в роли командира и лишь иногда поглядывал на Гарпуна, ожидая одобрения.

— А ещё, — сказал Тромбус, — на поле боя надо выстроить оркестр из свирелей, и...

— Ну уж! На войне — свирели!.. — перебил Лягушонок. — Боевого духа у нас и без музыки хватит!

— Я буду сочинять походные песни, — робко предложил Чик.

— Послушайте! — не сдавался маэстро. — Ведь наши враги — это люди с окаменевшими от зла сердцами... У нас есть волшебная скрипка, ока поёт голосом серебряного дерева. Может быть, музыка подействует на врага...

— И скрипка и музыка на войне не нужны, — сказал старый солдат Гарпун.

Тромбус умолк, прижав пальцы к вискам. Он был слишком слаб, чтоб затевать спор.

Немедленно начались хлопоты и сборы. Все газеты и радио обратились к жителям других стран, чтобы они помогли свирельцам. Отовсюду двигались тракторы, экскаваторы и бульдозеры. Машин этих набралось столько, что все гаражи и склады страны оказались битком набиты.

Из некоторых стран в подарок свирельцам прислали даже осликов и верблюдов: раз уж Свирелия — пустыня, должны же в ней быть верблюды!

Мешки с семенами для будущих лесов и мешки с хлебом грузили на верблюдов и на машины. Одним словом, готовились к походу вовсю.

И, конечно же, Фитилёк сделал к сроку то, что обещал, для операции «холодный душ». Он ни на шаг не отходил от какого-то ящика, прикрытого чехлом, и поправлял чехол то там, то здесь.

— Что у тебя там? Приоткрой хоть уголок! — приставали к изобретателю свирельцы.

— Отойдите в сторону! Сказано — военная тайна! — отрезал Фитилёк, подражая Лягушонку.

Наконец приготовления окончились. Все собрались, чтоб проститься с теми, кто оставался.

Не взяли в поход Тромбуса и Гарпуна.

Сперва Гарпун сердито стучал костылями, уверял, что он и одноногий сумеет хорошо воевать, и хриплым голосом призывал в свидетели тысячу морских дьяволов. Но потом вдруг затих, махнул рукой и грустным голосом назвал себя «несчастным калекой». Бедный Гарпун, легко ли ему было — ему, старому бравому вояке!

Маэстро Тромбус тоже был опечален до слёз, и профессор Гем утешал его как только мог:

— И вам тоже нужен покой, участие в походе пагубно отразится на вашем здоровье. Обещаю, как только обработаю почки серебряного дерева, я вылечу и Гарпуна, и вас, и вы вернётесь на родину. Пока же — полный покой.

— Хорошо! — покорно кивнул Тромбус. — Пусть тогда вместо меня едет Виолка. Она хоть и маленькая, но сможет быть вам полезной.

— Только детсада нам не хватало в походе! — проворчал Лягушонок.

Виолка мигом очутилась около верблюда и стала подпрыгивать, пытаясь взобраться на него. Но верблюд был очень большой, а Виолка — маленькая. Она оглянулась на Лягушонка, который оказался поблизости, в надежде, что он подсадит её, но Лягушонок с пренебрежением посмотрел на неё и показал ей спину.

Девочка хотела обидеться, но потом опять стала подпрыгивать, и так подпрыгивала бы ещё долго, если бы не появился Чик со стулом. Он подставил стул, и Виолка влезла на верблюда, благодарно взглянув на Чика.

А маэстро в это время говорил учителю Минусу:

— Я не уверен, увижу ли снова родину, может быть, и не доживу до такого счастья... Возьмите от меня хотя бы вот это... — И, нервно подмаргивая, он протянул учителю свёрток нот — «Победную симфонию».

Потом маэстро торопливо засеменил к сидящей на верблюде Виолке. Все терпеливо ждали, каждый понимал, как нелегко несчастному отцу разлучаться с единственной дочерью.

Но отец и дочь, кажется, вовсе не предавались прощальным нежностям. Тромбус деловито говорил что-то, а Виолка в ответ кивала бантом.

Любопытный Лягушонок приблизился было к ним, делая вид, будто хочет осмотреть верблюда. Но маэстро уже в последний раз обнял дочь и отдал ей футляр с розовой скрипкой.

— Возьми ноты у учителя и каждый день упражняйся! — шепнул он на прощанье и отошёл от Виолкиного верблюда, который был не в духе и намеревался плюнуть в доброго маэстро.

— Прощайте! Добрый вам путь! Привет родине! — дрожащим голоском выкрикивал Тромбус, страдальчески подмаргивая.

А Гарпун дымил своей трубкой так яростно, что скоро из-за дыма все потеряли его из виду.

 

Глава шестая.

КАК СВИРЕЛЬЦЫ ДВИНУЛИСЬ В ПОХОД И ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПУСТЫНЕ

Впереди двигались грузовики и бульдозеры, за ними шёл отряд трудолюбивых осликов, а замыкал шествие караван верблюдов, с удовольствием переваливающих с бархана на бархан.

Возглавлял караван важный двугорбый верблюд. За его хвост был привязан второй верблюд, за хвост второго — третий, и так весь караван — будто цепочка. Только трёх молоденьких верблюдов не стали привязывать, и они, шагая в хвосте каравана, могли беседовать друг с дружкой и резвиться.

На первом верблюде-вожаке мирно восседали Коренёк и Лягушонок. А ведь сначала из-за этого верблюда они чуть-чуть не поссорились.

Первым вознамерился взобраться на верблюда Коренёк, но к нему подскочил Лягушонок.

— Я — главный строитель Свирелии, я должен ехать на первом верблюде! — напустился он на Коренька, намереваясь попросту столкнуть его с верблюда.

— Зато я — главный лесовод, меня послал сам Гранат! — закричал в ответ Коренёк.

Они долго размахивали руками и спорили, кто из них главнее, пока в спор не вмешался рассудительный Минус.

— Ну что вы, маленькие, что ли! — сказал он с укором и удивлённо добавил: — И из-за чего, собственно, ссора? Один будет командовать строительством канала, другой — посадкой леса. Значит, оба вы главные, так и садитесь на первого верблюда вдвоём.

Коренёк и Лягушонок простили друг другу обиды и взобрались на верблюда-вожака. Каждый из них по очереди сидел то между горбами, то на хвосте, и спорить больше было не о чем. Наоборот, скоро выяснилось, что Коренёк и Лягушонок очень похожи, оба люди деловые, силачи и любят поворчать. Не удивительно, что они быстро подружились.

Ехать на верблюдах хотелось всем, но всем мест не досталось. Минусу, Грушке и ещё кое-кому пришлось ехать на осликах и в кабинах грузовиков. Оркестр занял весь кузов самой большой машины. Хвойка сидел в кабине и бережно придерживал на коленях рюкзак Коренька, где были спрятаны мешочки с материнской землёй и эликсирными порошками.

Чик верхом на Аргамаке ехал то около одного верблюда, то около другого, стараясь держаться подальше от Коренька. Он что-то строчил в свою записную книжку и звонко распевал песни собственного сочинения. Оркестр аккомпанировал ему, а участники похода дружно подхватывали припев. На плечах Чика и на спине Аргамака бесцеремонно хозяйничали семь воробьев. Чем дальше в пустыню, тем меньше встречалось птиц. И хотя воробьи были крикливы и драчливы, хотя они беспокоили Чика и его Желтопузика, Чик всё равно любил их.

— Развёл тут птичий базар! — не упустил случая поддеть Чика Лягушонок.

Но когда на него никто не смотрел» Лягушонок забывал важничать и, наблюдая, как хорохорятся и шумят воробьи, тоже усмехался.

На последнем в цепочке верблюде ехала Виолка, позади неё уже бежали только три друга-верблюжонка, нагружённые мешками и баками с водой. Присматривать за верблюжатами поручили Шишке, Стружке и Мушке.

Бойко шагая по песку, верблюжата вслух мечтали о том, как хорошо было бы прогуляться на свободе и полакомиться вкусными колючками. Ведь верблюжата выросли в зоопарке и отродясь не видели настоящей пустыни.

— Вы везете важный груз, — строго сказал Шишка, услыхав их разговор.

— Только не потеряйте мешки и не разлейте воду, — попросил Стружка.

— Надеемся, на вас можно положиться, — добавил вежливый Мушка.

Дав наставления верблюжатам, Шишка, Стружка и Мушка заговорили о своих делах. Они то и дело останавливали осликов, подбирали разные камешки и рассовывали их по рюкзакам.

Караван шёл через страны, что лежали по соседству со Свирелией, и тоже превратились в пустыню.

Было так жарко, будто здесь собрали самые горячие пески со всех пустынь света, но поход проходил довольно весело. Даже Виолка переносила жару терпеливо, и только одно чрезвычайно раздражало ее — что в пустыне много пыли.

— Какая гадость! — тихонько говорила она, брезгливо отряхиваясь, и, дёргая Фитилька за рукав, просила его изобрести пустынный пылесос.

Услышь эти слова Лягушонок, бедной Виолке не спастись было бы от его насмешек!

Только Гематоген был задумчив и печален. Поход в Свирелию, неожиданная весть от Граната, которого он считал погибшим, — всё это взволновало старого профессора. Покачиваясь на верблюде, он слушал шуршание песков и думал о тех временах, когда был молод.

Иногда Гематоген отвлекался от грустных размышлений — ему то и дело приходилось посматривать на песок, чтоб верблюд не наступил па змею или ядовитого паука.

Один раз свирельцам повстречался даже удав. Он хотел наброситься на ослика, но Коренёк тут же уложил его на месте из Осечкиного ружья.

— Развелось змей — шагу не сделаешь! — ворчал Лягушонок.

— Как жить и работать в таких условиях! — стонал Витаминчик.

— Сколько всякой нечисти нанесли булыганцы, — бормотал профессор. — Теперь людям и животным каждую минуту будет грозить смерть.... А ведь змеиный яд лечебен... Гм... Надо что-то придумать...

Он поднёс к глазам ладонь козырьком и, прищурившись, посмотрел туда, где ехала машина с нарисованной на боку чашей со змеёй. На машине была нагружена разная аппаратура для походной лаборатории и больницы. В кузове сидели Витаминчик и сестричка Ампулка. Ампулка прижимала к груди санитарную сумку с красным крестом и заботливо придерживала ящик с аппаратурой. Витаминчик, обвязав голову носовым платком, чтобы не случился солнечный удар, то и дело подносил к носу флакончик настойки из трав и громко чихал.

Профессор усмехнулся, поудобнее устроился на своём верблюде и незаметно для самого себя задремал.

Наступила ночь, экспедиция стала располагаться на отдых.

— Есть древний обычай пустыни — ложась на песок, окружать себя шерстяной верёвкой, — сказал учитель Минус. — Колючий верёвочный забор будет отпугивать ползучего гада...

Свирельцы достали из багажных тюков верёвки, разложили их кольцами и каждый улёгся в серединку кольца. Чику не хватило верёвки, и вместо неё он окружил себя Желтопузиком.

До утра по пустыне разносилось дружное похрапывание. Только добрая сестричка Ампулка не сомкнула глаз — по просьбе Витаминчика она за одну ночь связала ему шерстяные носки до самых колен, и Витаминчик, решив спасаться в этих носках от «ползучего гада», не расставался с ними до конца похода.

Утром огромное солнце выплывало из-за барханов, вечером тонуло за ними. Семь дней продолжался поход.

Лягушонок время от времени доставал из сумки карту и, послюнявив карандаш, отмечал на ней путь.

— Мы следуем правильным курсом, — сказал он однажды. — Скоро будет Свирелия.

Но не успели свирельцы ступить на землю своей родины, как им навстречу вырвался столб пыли и песка, а сквозь пыль обозначилось длинное, кишащее змеями туловище Ядозуба. По приказу Булыгана, он охранял границы Свирелии и, завидев людей, качал старательно работать хвостом. Подползти близко к свирельцам он боялся и только пылил и пылил издалека.

Но никто не испугался Ядозуба. Лишь воробьи, всегда такие храбрые, вдруг забеспокоились и полетели было прочь, что-то чирикнув Чику на прощанье.

— Куда же вы, воробушки! — позвал их Чик. — Разве я дам вас в обиду?.. Не бойтесь!

Воробьи тут же вернулись, наперебой крича обрадованному Чику:

— Нич-ч-ч-чего мы не боимся!..

— Пожалуй, не мешает выпить по кружке воды, подкрепить силы, — предложил рассудительный Минус.

— Караван, стой! Все к баку с водой! — крикнул Лягушонок.

Свирельцы столпились вокруг машины, где стоял большой бак, и стали пить, а капли падали на песок и шипели, как на раскалённой сковородке.

Коренёк прицелился было в Ядозуба, но тот успел отползти подальше и стал бить, крутить хвостом с такой силой, что поднялся ураган.

— О, горе мне! — воскликнул вдруг Гематоген, от которого никто ещё не слыхал ни одной жалобы. — Я потерял очки и теперь не смогу работать!..

Он растерянно мигал воспалёнными веками и готов был заплакать от огорчения.

Все принялись искать профессорские очки.

А Ядозуб тем временем не зевал и подкрался к трём верблюжонкам.

Один верблюд вёз два запасных бачка с водой, другой — два мешка с семенами деревьев, которые свирельцы собрались посадить в пустыне, а третий, самый молодой верблюжонок, — два небольших тюка с еловыми шишками, чтобы тоже посадить их и чтобы опять в Свирелии росли ёлки.

Зоопарковские верблюжата не привыкли возить груз, да ещё по жаре. Они отстали от каравана, плелись, еле передвигая ноги, и сердито отплёвывались.

— Ах, я больше не могу! — сказал верблюжонок, который вёз бачки с водой, и со стоном упал на песок, расплёскивая воду.

— И я! — жалобно откликнулся второй и опустился рядом с приятелем.

Третий, самый молоденький, молча растянулся на песке и закрыл глаза.

Ядозуб, увидев, как из бачков полилась вода, стал в ужасе мести своим мощным хвостом с метёлкой, нагонять песчаные горки и засыпать воду вместе с верблюдами, баками и мешками. И там, где только что лежали три обессилевших верблюда, поднялись три бархана, точь-в-точь такие, какими рябит вся пустыня. Покончив с этим делом, Ядозуб, поднимая вихри пыли, пополз в Булыганию, к своему повелителю.

— Ну куда, куда они могли запропаститься! — страдальчески повторял Гем, имея в виду потерянные очки.

Трудно сказать, сколько времени потратили бы свирельцы на поиски профессорских очков, если бы не Желтопузик. Чик шепнул ему что-то, Желтопузик заскользил по песку туда, где недавно прошёл караван, и скоро вернулся с очками.

От души порадовавшись вместе с профессором, свирельцы хотели было двинуться дальше, но тут обнаружилось, что пропали три верблюжонка.

— Сбежали-таки!.. Ну, это им даром не пройдёт, пусть только появятся! — сердито пообещал Шишка.

— Они только прогуляются и вернутся, — пробовал заступиться за верблюдов Стружка.

— Мы сами виноваты, что недосмотрели, — тихо заключил Мушка.

— Могут погибнуть запасные баки с водой, — проворчал Лягушонок. — Нечего и надеяться, что бездельники не расплескают её!..

— Лишь бы не потерялись мешки и тюки с семенами, — забеспокоился Коренёк. — Правда, я их крепко увязал, но вдруг верблюжата начнут прыгать и рассыплют их... Хорошо ещё, что не погрузил на них эликсирные порошки и материнскую землю... Они у Хвойки, Хвойка их сбережёт...

— И всё случилось из-за моих очков! — сокрушался профессор Гематоген и нервно хрустел пальцами, хотя сам терпеть не мог этой привычки. — Что же теперь делать?

— Надо поехать за ними, — твёрдо сказал Шишка.

— Может, они сами догонят нас? — неуверенно предложил Стружка.

— Сами потеряли, сами и разыщем, — решил совестливый Мушка.

Три друга вскочили на своих осликов и повернули назад.

— Не потеряйте компас и не заблудитесь! — крикнул им вдогонку Лягушонок.

 

Глава седьмая,

О ТОМ, КАК СВИРЕЛИЯ СТАЛА ОЖИВАТЬ

— Постойте! — сказал вдруг Лягушонок и повёл носом принюхиваясь. — Я чувствую запах воды. Если верить карте, как раз здесь протекала наша Свирелька... Тут и разобьём лагерь! Надо вырыть колодец, а я тем временем подумаю, что делать дальше.

Он очертил сапогом место, где надо рыть колодец, поставил в сторонке походную палатку и разложил перед собой карты и чертежи. Изучая их, Лягушонок старательно накручивал на палец чуб — это помогало ему думать.

— Вырыть колодец?! Это пустяки! — заявил Коренёк, очень довольный тем, что ему представляется случай показать свою силу. — Я это сделаю один!

Схватив лопату, Коренёк принялся копать в том месте, которое очертил Лягушонок. Из ямы вылетали целые груды песку и огромные камни, и скоро стал виден лишь огненный чуб Коренька.

— Глядите, какой скорый на руку! Силач! — восхищённо переговаривались свирельцы.

Коренёк слушал похвалы, но продолжал копать с равнодушным видом.

А ещё через некоторое время из колодца послышалось :

— Я вижу воду!

Свирельцы подбегали к колодцу, заглядывали внутрь и, облизывая потрескавшиеся губы, кричали друг другу:

— И правда — вода!

Потом, по старинной свирельской привычке, все выхватили из карманов запылившиеся свирели и заиграли давно забытые плясовые, сочинённые Тромбусом.

— Спустим в колодец на верёвках вёдра, а вытягивать их будут верблюды, — распорядился Лягушонок.

Но спускать вёдра не пришлось — вода в колодце прибывала так быстро, что Коренёк, который ещё не успел выбраться наверх, чуть не захлебнулся.

— Прекрасно! — суровым голосом начал было Лягушонок. — Возможно, это и есть Свирелька. Она скрылась в землю, чтоб не погибнуть... — И, внезапно отбросив серьёзность, Лягушонок закричал вовсё горло: — Ура, ура! Да здравствует вода!

— Да здравствует прекрасная свирельская река! — хором ответили ему остальные.

А вода тем временем стала переливаться через края колодца и растекаться по сторонам. Она размывала песок и устремлялась в одном направлении, в глубь пустынной страны. Лягушонок не ошибся: колодец был вырыт как раз у старого русла Свирельки.

Свирельцы без промедления бросились в прохладную воду, начали плавать и нырять, брызгаться и хохотать.

Олень Аргамак, ослики и даже верблюды последовали примеру свирельцев.

— Внимание! — закричал Лягушонок, вынырнув из воды. — Предлагаю отмечать этот день как праздник воды!

— Отличная мысль! — откликнулся учитель Минус, перед тем как нырнуть.

— Хорошо придумано! Пусть будет праздник воды! — весело загалдели все.

Накупавшись, свирельцы стали загорать и заниматься каждый своим делом. Чик листал записную книжку и шептался с воробьями. Ампулка протирала запылившиеся микроскопы и шприцы. Витаминчик, натягивая до самых колен свои шерстяные носки, думал только о том, как бы ему выйти из всей этой истории целым и невредимым. А Гематоген ковырялся в песке, отыскивая змеиное гнездо, чтоб приметить его на всякий случай. Минус устроил из рубашки навес от солнца и читал книжку. Виолка вплетала в косички новые ленты и, старательно поплевав на бумажку, налепляла её на нос, чтоб нос не пострадал от солнца. Старый Хвойка, собрав вокруг себя слушателей, рассказывал, сколько, бывало, тут, в прибрежном лесу, водилось разного зверя и птицы. А садовник Грушка, щупая горячий песок, сокрушался, что, ох, нескоро ещё свирельская земля станет родить крупные яблоки и сочные персики. Коренёк после трудов праведных храпел в палатке Лягушонка. А сам Лягушонок всё ещё барахтался в воде.

Вдоволь отдохнув, свирельцы собрались у палатки Лягушонка — каждому не терпелось узнать, что делать дальше.

Лягушонка не было.

— Где же начальник стройки? — волновались свирельцы.

Наконец появился Лягушонок собственной персоной.

— Я здесь! Не дадут человеку разок искупнуться! — проворчал он.

 — Ну, мы ждём! Скорей говори, что теперь делать! — нетерпеливо загалдели свирельцы.

Лягушонок важно уселся, развернул свои карты и стал водить по ним пальцем.

— Направо от Свирельки есть глубокий овраг, — сказал Лягушонок и пометил на карте овраг красным крестиком. — Из этого оврага мы сделаем озеро, а потом — Свирельское море...

-- Ура! — закричали все. — Будем кататься на пароходах и на лодках!

— Тихо! — прикрикнул Лягушонок и хотел постучать карандашом по столу, но стола не было, ион постучал во чьей-то голове. — Пока что работайте засучив рукава!.. Выроем от Свирельки каналы, чтоб везде была вода. Взгляните сюда, — снова указал он на карту и нарисовал на ней тут и там ещё семь красных крестиков.

Потом Лягушонок соединил крестики красными линиями — и на карте получились каналы.

— Отлично придумал! — похвалил Лягушонка Минус.

— Каналы каналами, а когда же роща? — раздался вдруг обиженный голос Коренька.

— Сам же сказал — без прохлады рощу не оживить! — отвечал Лягушонок.

Все засучили рукава, как велел Лягушонок, и приготовились копать каналы.

А Коренёк уселся на Аргамака — на верблюде-вожаке теперь разъезжал только сам Лягушонок — и решил наведаться в Серебряную рощу.

Печальная картина открылась Кореньку.

Ядозуб своим хвостом с метёлкой намёл в рощу семена кактусов и колючек, и теперь эти зловредные растения впивались в тела деревьев, затягивали на них петли, чтоб никогда не поднялись серебряные деревья.

— Я вам покажу! — закричал Коренёк.

И загулял его топор. Разжимали корявые лапы колючки, шипя, отваливались от серебряных деревьев злые кактусы, а из-под кактусов выползали гадюки и кобры.

Коренёк схватил ружьё — хорошо, что оно было у него с собой! — и стал стрелять в змей. А тех, которые хотели незаметно уползти, догонял и затаптывал Аргамак.

Коренёк оглядел каждое деревце. Только у семи из тридцати трёх деревьев стволы уцелели, а остальные были изгрызены колючками, истёрты в труху.

— Совсем погубили рощу эти колючки! — воскликнул Коренёк и вспыхнул от досады всеми веснушками. — Чего доброго, теперь их и эликсирами не спасёшь...

Он велел Хвойке и Грушке посадить вокруг рощи тридцать три тополя и тридцать три сосны.

— Мало воды — вот беда, — вздыхал старый Хвойка.

— Скорей бы построили каналы да пустили в них воду из Свирельки, — добавлял Грушка. — Без воды какой сад-огород? Цветники развёл, а чем поливать? Хоть бы старые мои кости заломило к дождю... Нет, не ломит... Не бывать дождю!

Лягушонок тем временем изо всех сил старался показать себя. Он деловито сновал около бульдозеров и всяких машин и проверял, правильно ли роют каналы, или носился от одного канала к другому на своём верблюде-вожаке.

Наконец самый главный канал был готов. Лягушонка прямо-таки распирало от гордости, он ходил взад и вперёд по берегу и, размахивая руками, командовал, где надо напоследок подправить шлюзы.

Потом из Свирельки в канал пустили воду, вода наполнила овраг, и получилось Свирельское море. А ещё немного погодя от главного канала во все стороны Свирелии потянулись каналы поменьше и совсем маленькие канальчики.

 

Глава восьмая.

КАК СВИРЕЛЬЦЫ СПАСЛИСЬ ОТ ЗМЕЙ

В своей пустынной стране свирельцы повстречались с новыми жителями, которых в прежней Свирелии не было. Теперь здесь жили мыши Прыгуны и ящерицы. Прыгуны были глазастые и смешные, и Чик с Виолкой сразу же подружились с ними. А ящерицы днём отсыпались, а по вечерам заползали в палатки и хором кричали что-то похожее на «гек-гек», прося угощения. Потому их и прозвали Гекконами. Этот хор, похожий на лягушачий, приводил в восторг музыкальную Виолку. Когда же такая музыка всем надоедала, Желтопузик нападал на какого-нибудь Геккона и откусывал ему хвост — не по злобе, конечно, а просто, чтоб одёрнуть попрошайку. Желтопузик знал, что у Геккона скоро отрастёт новый хвост, ещё лучше откушенного.

Мыши Прыгуны и Гекконы никому не мешали, наоборот, с ними свирельцам было веселей. Зато гадюки и кобры доставляли немало хлопот.

Однажды, когда рыли в песке ямки и сажали деревца, старый Хвойка со следу угодил лопатой в гнездо, где спала кобра. Кобра поднялась, надулась и... плюнула в Хвойку ядом. Хвойка успел отвернуться, но несколько брызг яда всё же угодили бедному старику в глаз.

— А-а-а, мои глаза! — горестно вскричал он. — Теперь я стану совсем слепой!..

Витаминчик, услыхав об этом происшествии, поспешно снял носок и собрался было натянуть его на голову, чтоб спасти от змей глаза, но Гематоген строгим голосом остановил его:

— Оставьте в покое носки, Витаминчик, и немедленно подайте мне спирт!

Семь дней подряд профессор промывал Хвойкин глаз спиртом. Не очень приятно, когда глаза моют спиртом, — щиплет сильней, чем от йода, но бедный Хвойка терпел.

Воевать со змеями взялись Аргамак и Желтопузик. Они совсем потеряли покой и только и знали, что охотиться за змеями. Олень расправлялся с кобрами, затаптывая их копытами, а Желтопузик поедал живьём несметное количество гадюк. И удивительно, это ни капельки не вредило его здоровью. Наоборот, Желтопузик даже заметно растолстел.

Однажды Ник встретил в пустыне птицу с длинными ногами и длинным-предлинным носом.

— Приручу её, и будет она помогать Желтопузику и Аргамаку, — решил Чик.

Так он и сделал. И правда, длинным клювом птица ловко выковыривала из песка змей, а потом убивала их сильными ногами.

Но недолго она охотилась на змей.

— Аргамак и Желтопузик и без неё справятся — сказал начальник стройки Лягушонок и увел к себе длинноносую птицу.

Он приставил её к своей особе и назвал Секретарём. Птица научилась обмакивать длинный клюв в пузырёк с чернилами и стала вести всю канцелярию. Может быть, Лягушонок и прав — какой же это начальник, если у него нет секретаря!

Но Аргамак с Желтопузиком не могли уничтожить всех змей, как ни старались, — змеи прятались в песке и, если на них нечаянно наступали, кусались. От их укусов уже погибло три ослика и два верблюда.

— Так продолжаться больше не может! — нервничал профессор Гематоген. — Надо ловить змей и делать всем прививки от змеиных укусов... Сам я занят, у меня — пилюли... А мой ассистент Витаминчик...

Профессор стремительно прошёлся взад и вперёд, развевая полами халата, потом протёр носовым платком очки и, строго поблёскивая ими в сторону Витаминчика, сказал:

— Вот что, Витаминчик, мне нужен наконец настоящий помощник, а вы всего на свете опасаетесь и ничего полезного за всю свою жизнь не придумали. Боитесь всякого нового дела, боитесь змей... И эти ваши нелепые носки!..

Витаминчик поёжился, но ничего не ответил, только стоял, переступая с ноги на ногу, и краснел. Потом он ушёл в свою палатку, и, затаившись там, тоже краснел и дрожал, и то снимал, то снова натягивал носки.

Всю ночь Витаминчик не сомкнул глаз, всю ночь напролёт размышлял: может ли он исправиться или правда он конченый человек и надо ему бежать от стыда куда глаза глядят?

На рассвете следующего дня кое-кто из свирельцев видел, как бледный Витаминчик на цыпочках прокрался в больничную палатку, где Гем всегда работал с серебряными почками, и вышел оттуда с санитарной сумкой на плече. Сложив и взяв под мышку свою палатку, Витаминчик стянул с ног шерстяные носки, прихватил какой-то мешок и с решительным видом устремился в пустыню.

Незадачливый ассистент Гематогена исчез, ни с кем не попрощавшись.

Ампулка плакала над брошенными шерстяными носками, Гем возился с очками и бормотал, что нельзя было так обижать Витаминчика, а Лягушонок спокойно объяснял всем, что Витаминчик пошёл искать работку полегче — и пусть!

Удалившись от всех, Витаминчик разбил палатку, достал из мешка палку с рогулькой на конце, сел на песок и, бледнея и вздрагивая, стал ждать, когда приползёт змея. А потом растянулся на песке и, сжимая в руке палку, нечаянно заснул — ведь всю ночь Витаминчик глаз не сомкнул из-за тревожных мыслей.

Спал он мёртвым сном, а когда открыл глаза, то увидел, что на груди его, свернувшись кольцом, дремлет гадюка. От ужаса Витаминчик перестал дышать, а сердце его заколотилось с такой силой, что змея стала подскакивать на его груди и, конечно, проснулась.

Гадюка пристально посмотрела Витаминчику прямо в глаза, сердито зашипела и показала чёрный раздвоенный язык. Тут уж Витаминчик завопил не своим голосом и от страха ударил змею так сильно, что она отлетела в сторону. Потом он вскочил и бросился бежать, а змея, наверно, оглохнув от Витаминчикиного крика, поспешила зарыться в песок и улизнуть в другую сторону.

Убежав подальше, Витаминчик перевёл дух и сказал:

— Но ведь не затем я пришёл в пустыню, чтобы опять бояться...

Он подышал поглубже, приободрился и отправился искать свою палатку.

Шёл он и вдруг видит: на песке лежит кобра. Опять от страха запрыгало Витаминчикино сердце, но он кое-как унял его, прицелился и придавил кобре рогулькой затылок. Одной рукой Витаминчик схватил кобру за горло, другой — за хвост. Змея лениво изгибалась: она разомлела на солнце.

Витаминчик даже загордился: а ну, кто ещё из свирельцев умеет ловить змей!

Но тут кобра пришла в себя, тонко свистнула и начала вырываться. Она с силой рванула хвост, закинула его Витаминчику на шею и, накручивая кольца, стала его душить.

Тут бы и конец пришёл отчаянному ассистенту Гематогена! Но Витаминчик не растерялся и обеими руками изо всех сил сжал кобре горло.

Полузадушенная змея разинула пасть и ослабила кольца. Витаминчик немедля оторвал её от себя и отшвырнул на песок. Очнувшись, кобра уже и не подумала нападать на храброго Витаминчика, а быстро спряталась в норку.

Витаминчик еле держался на ногах, но всё же грозно сказал кончику хвоста, что торчал из норы:

— Был бы у меня мешок — не уйти бы тебе!

Кое-как добрался Витаминчик до своей палатки и сладко проспал всю ночь, не ведая ни страха, ни опасений.

На другой день Витаминчик отправился на охоту уже с мешком и встретился со змеёй Гремучником, у которой хвост гремел, как погремушка.

Гремучник кинулся на Витаминчика и вцепился ему в рукав рубашки. Витаминчик ловко сбросил с себя рубашку и схватил рогульку. Гремучник оставил в покое рубашку и снова намеревался кинуться на Витаминчика. А тот — эх, видели бы его сейчас свирельцы! — начал даже дразнить змею, размахивая рубашкой перед её мордой. Змея кидалась на рубашку и кусала её, пока не выбилась из сил. Тогда довольный Витаминчик схватил Гремучника как полагается, за горло и за хвост, и посадил в мешок.

Вернувшись в палатку, Витаминчик осторожно достал змею и, надавив ей, на горло, подставил к пасти склянку. Яд Гремучника стал стекать в склянку капля за каплей.

Когда его набралось сколько надо, Витаминчик отправил Гремучника обратно в мешок, достал из санитарной сумки маленький свёрточек порошка серебряных почек — так вот зачем, оказывается, Витаминчик потихоньку заходил в палатку Гематогена! — всыпал порошок в склянку с ядом и, подражая Тему, трудолюбиво, целых три часа, растирал все это, пока не получилась мазь. Потом Витаминчик намазал мазью руку, сказал: «Э-э, будь что будет!» — и, чуть побледнев и поёжившись, сунул руку в мешок к Гремучнику...

На третий день к вечеру ассистент профессора Гематогена вернулся к свирельцам. Он нёс Ампулкину сумку с красным крестом и мешок, где сидели семь змей разных пород.

Увидев Витаминчика, свирельцы разинули рты: он был босиком и укутан в палатку — всю одежду Витаминчик растерял, дразня змей, — нос его облез от солнца и был малиновый, а весь вид — независимый и довольный.

— Профессор говорил, что я ничего полезного не придумываю, а я взял да и придумал! — весёлым голосом сказал Витаминчик. — В этом мешке — змеи! — И он дал всем послушать, как мешок шипел, свистел, гремел. — А теперь смотрите!

Витаминчик развязал мешок и засунул туда сначала обе ноги, а потом обе руки. Какой тут переполох поднялся!

— Что он делает, спасите его! — закричала Виолка .

Чик смертельно побледнел, у Коренька рыжий чуб встал дыбом, а Минус сказал: «К чему эти фокусы!» — и закурил, хотя вообще был некурящий.

Одни свирельцы лишились чувств, другие зажмурили глаза и побежали прочь, третьи бросились спасать Витаминчика.

— Без паники! — крикнул Витаминчик как ни в чём не бывало.

Он завязал мешок и, усевшись на песок, деловито пересчитал укусы — их оказалось не то семь, не то восемь.

— Вы понимаете, какой я теперь стал? Это от мази... — сказал Витаминчик и объяснил, как это у него получилась такая хорошая мазь. — Теперь нам не страшны змеи. Прошу всех подходить ко мне, начинаю мазать!

А профессор Гематоген только сдвинул очки на лоб и впал в раздумье: неужели это тот самый Витаминчик, который никогда не расставался с шерстяными носками!

Убедившись в том, что это всё-таки тот самый Витаминчик, Гематоген сказал:

— Вы просто молодец, Витаминчик, я вами очень доволен... Пока трудно сказать, что больше помогает от укусов: яд или порошок из почек. Одно ясно: мазь может пригодиться и на войне, она защитит от яда отравленных копий...

Рядом с палаткой Гема Витаминчик разбил свою палатку-лабораторию. Вход в неё был занавешен белоснежной марлей, чтобы не залетали пыль и микробы. Внутри всё сияло чистотой — Ампулка постаралась на славу! — там и тут блестели склянки с ядом. Здесь Витаминчик делал свою мазь и мазал свирельцев.

Теперь Гематоген мог спокойно, не отвлекаясь, заняться почками серебряного дерева. Он толок их в маленькой ступке, добавлял к ним то одни, то другие порошки, прокаливал на огне, смешивал с цветочными маслами, которые по каплям капал из многочисленных пузырьков.

— Мне нужно получить три лекарства, — бормотал Гематоген. — Самый ценный препарат для операции — гранатин-фортунатин — так я думаю назвать его в честь мудреца Граната... Затем мазь для лечения больных суставов и поясниц у стариков — Грушка давно жалуется на ревматизм — и пилюли для омолаживания...

Профессор то и дело скатывал круглые пилюльки и глотал их, и мазал себе коленки какой-то мазью — всё пробовал новые лекарства. И прислушивался к себе: не перестанут ли ныть больные суставы? И поглядывал в зеркало: не почернеют ли седые волосы на висках и не разгладятся ли старческие морщины?

Но нет, ничего не менялось, профессор не молодел. Суставы ныть не переставали. Один опыт за другим делал профессор, но всё безуспешно.

— Не унывайте! — подбадривал его Минус. — Ничто сразу не даётся в руки, надо трудиться...

— Раньше я ни за что не стал бы возиться с этими почками и пилюлями, — задумчиво говорил учителю Гем. — Микстуры из травки, настой из цветочных лепесточков — и готовы лекарства от всех болезней... А теперь я даже удивляюсь, какой я стал упрямый... Сам не пойму, что такое: то мучаюсь, то радуюсь. И если скажут мне: брось эту работу — ни за что не смогу!..

Гематоген протирал очки, опять надевал белый халат и опять принимался стучать в ступке, звякать пузырьками с цветочными маслами, делать новые смеси — чтоб получились наконец пилюли.

 

Глава девятая.

О НЕПРИЯТНОСТЯХ, СЛУЧИВШИХСЯ ИЗ-ЗА ТРЁХ ВЕРБЛЮДОВ, И О ТОМ, КАК БЫЛИ ВОЗНАГРАЖДЕНЫ ДОБРЫЕ ДЕЛА

Всю страну стали поливать из каналов, тут и там подрастал молодой лесок, и от этого делалось в Свирелии прохладнее. Но роща серебряных деревьев по-прежнему чернела печальным кладбищем.

— Скоро начнём оживлять рощу? — нетерпеливо спрашивали свирельцы.

— Быстро захотели! — сердито отвечал Коренёк, которому и самому не терпелось поскорее спасти несчастную рощу. — Вырастет густой лес, станет прохладнее, тогда и начнём! Чем торопить с рощей — сажали бы другие деревья!

Пока были семена, лесники и все свирельцы вместе с Кореньком сажали новые леса и рощи. Но вот саженцы и семена кончились, и дело остановилось.

— О чём думает главный лесовод? — горячился начальник стройки Лягушонок.

— Мешки с запасными семенами — на верблюжатах, а они сбежали... — оправдывался Коренёк, с укором поглядывая на Шишку, Стружку и Мушку, которые вернулись из пустыни без верблюжат.

— Сбежали верблюжата, — как эхо отозвался старый Хвойка. — Мне бы те семена дали, уж я бы их сберёг...

— Мы обошли всю соседнюю пустыню — верблюдов нигде нет, — деловито доложил Шишка.

— Не беспокойтесь — они нас найдут, — добавил добродушный, никогда не унывающий Стружка и почесал ухо, похожее на вареник.

— Мы виноваты — мы и поищем их ещё раз, — пообещал совестливый Мушка.

— Знать ничего не знаю! Моё дело маленькое! Чтоб работы продолжались! — бушевал Лягушонок.

Он всё-таки стал самым главным в Свирелии, и даже главный лесовод Коренёк его побаивался.

Теперь, когда стали думать о спасении Серебряной рощи, все взоры обратились к Кореньку.

Коренёк ходил по берегу канала и старательно морщил нос, собирая и снова разгоняя веснушки. За ним как тень следовал старый Хвойка в очках и со слуховым аппаратиком в ухе. Хвойка чесал рот, заглядывал главному лесоводу в глаза и сочувственно кряхтел, надеясь, что это хоть немного ему поможет... Но ничего спасительного в голову Кореньку не приходило.

— Лучшие семена пропали... И еловые шишки... — бормотал он. — Не будет теперь в Свирелии ёлок... И не будет густого прохладного леса. Не спасти нам Серебряную рощу!..

— Не спасти... Вот беда-то! — грустно вторил Хвойка и в расстройстве тянулся прикурить от огненного чубчика Коренька.

Коренёк отходил подальше и, чтоб облегчить душу, на все лады ругал верблюдов.

Из палатки показался Лягушонок. Хоть он и кричал сгоряча, что его «дело маленькое», в действительности начальник стройки близко к сердцу принял неудачу. На голове его во все стороны торчали завитки — это означало, что Лягушонок всю ночь напролёт не сомкнул глаз, стараясь найти выход из положения. Но его безнадёжно хмурый вид говорил о том, что и он ничего не придумал.

Тогда стали думать все вместе, и каждый предлагал что-нибудь не очень толковое.

Только Виолка не участвовала в споре и преспокойно упражнялась на скрипке. Ведь она дала слово отцу, маэстро Тромбусу, и старалась сдержать его, и поэтому каждую свободную минутку принималась играть.

Лягушонка это невероятно раздражало, и он то и дело пропекал девочку сердитым взглядом.

— Что это, крупнейшая стройка или детский сад? Или, может быть, музыкальная школа?.. — проворчал он и, не сдержавшись, раскричался, что весёлую жизнь ему здесь устроили, что хуже нет брать в походы девчонок!

Виолка опустила смычок, и даже банты в её косичках поникли.

— Я знаю, что делать, а теперь вот не скажу! — дрожащим от обиды голосом сказала она, спряталась за палатку Лягушонка и там дала волю слезам.

— Не размой слезами песок, не то упадёт моя палатка! — крикнул Лягушонок, услышав всхлипывания.

От грубой выходки Лягушонка всем стало не по себе, а в особенности Чику.

— Нехорошо так, — сказал он Лягушонку, сердито взмахнув ресницами. — А ещё взрослый... И начальник... И вообще Виола не какая-нибудь неженка...

— Чик-чик-чирик! — воинственно закричали на Лягушонка воробьи.

— Поду-умаешь, — растерянно протянул Лягушонок, не ожидавший отпора.

Он смерил Чика вместе с воробьями мрачным взглядом, насупился и сердито обратился ко всем:

— Так кто же придумает что-нибудь толковое?

Девочка вышла из-за палатки, не глядя на Лягушонка, отошла в сторонку и опять стала настраивать скрипку.

Лягушонок возмущённо хмыкнул, но промолчал.

— Помирись с Виолкой! — шепнул ему Чик. — И тогда она скажет, что придумала.

Виолка услыхала слова Чика, с благодарностью посмотрела на него и нерешительно произнесла:

— Ник, ты ведь дружишь с птицами... Может, птицы помогут!..

— Замечательно придумала! — воскликнул Чик. — Птицы будут носить нам семена!

— Умница! Отличная идея, — похвалил Виолку учитель Минус.

Даже Лягушонок вынужден был признать, что совет дельный.

— Могло бы это прийти в голову и тебе самому! — всё же буркнул он Чику.

— Деревьям без птиц нельзя, — сказал Коренёк. — Птицы будут клевать вредителей.

— И петь, — тихо добавил Чик.

В ту пору птиц в Свирелии не было, если не считать неразлучных с Чиком воробьев и длинноногого Секретаря из канцелярии Лягушонка.

Но как только в пустынной стране построили каналы, на песке тут и там можно было заметить звериные следы, а в небе над Свирелией иногда стали появляться птицы. Чик приучил их спускаться к озеру, они пили и купались в озере, но остаться жить в здешних местах, где ещё недавно они видели страшного Ядозуба, птицы не решались.

— Поручаю тебе поговорить с птицами, — дал Чику распоряжение Лягушонок.

— Ладно, попробую, — согласился Чик. — Пойду на озеро и дождусь там птиц.

Вместе с Чиком выразила желание отправиться на переговоры с птицами Виолка.

Придя к озеру, Чик и Виолка уселись на берегу. Они весело болтали и глядели в небо, и друг на дружку, и смеялись, оттого что денёк такой хороший и что скоро прилетят птицы.

Наконец первая стая спустилась к озеру напиться.

— Останьтесь здесь жить, птицы, помогите нам, — попросил Чик.

— Нет, мы не можем остаться, — отвечали птицы. — Тут очень жарко... И мало деревьев... И змеи...

— И ч-ч-чего они боятся! — петушились воробьи, задирая кверху хвостики. — Мы нич-ч-чего не боимся! Нам всё нипоч-ч-чём!

— Нипочём, когда вы около людей крутитесь и чужим кормитесь, — отвечали птицы, свысока поглядев на воробьев.

Они недолюбливали воробьев за их бесцеремонность и за то, что они — так считали многие птицы — любили жить на лёгких хлебах.

Воробьи сбились кучкой на плече Чика и, нахохлившись, умолкли.

— Не надо обижать воробушков, — вступился за них Чик. — Они бросили новые домики, которые я сделал для них и скворцов, и полетели со мной, чтоб мне не было скучно... Воробьи — они добрые... Живите и вы у нас, мы вас в обиду не дадим...

— Нет, нет... Мы вернёмся, когда здесь будет лес, — сказали птицы на прощанье.

Чик опустил глаза, чтобы спрятать слезы.

— Не огорчайся, Чик, подождём немножко, и прилетят другие птицы, — успокаивала его Виолка.

Заслоняя ладонями глаза от солнца, они стали опять вглядываться в небо.

Вскоре там появилась гусиная стая.

— О, это мои старые знакомые! — воскликнул Чик и стал насвистывать, зазывая гусей, и размахивать своей красной косынкой в горошек.

— Я узнал тебя, — важно сказал Чику Гусь-вожак, когда стая опустилась на берег, — Мой сын Гусёнок, которого ты спас, рассказывал о тебе. Теперь он вырос и стал вожаком другой стаи... Я давно хотел встретить тебя,.. Возьми на память вот это... — И вожак протянул Чику светлое металлическое колечко.

Чик поблагодарил Гуся и надел кольцо на палец.

— А мне это кольцо надели люди в стране, где мы зимовали... — продолжал словоохотливый вожак. — Я расскажу тебе кое-что интересное о своих путешествиях...

— Не обижайся, но... можно, я послушаю об этом потом? — остановил его Чик. — А сейчас прошу тебя: помоги нам! Принесите нам семян...

— Что ж, — ответил вожак, немного подумав. — Я верю людям и готов им услужить.

— Никого не бойтесь, люди не сделают вам плохого, — ещё раз заверил вожака Чик.

А воробьи с уважением поглядели на вожака и чирикнули, подтверждая слова Чика.

С тех пор гусиные стаи стали делать большие перелёты и приносить в Свирелию семена разных деревьев. Это было нелегко — в клюве умещалось не больше трёх семечек, а летать за ними приходилось так далеко, что гуси не раз опускались на отдых.

И опять, как давным-давно, когда Коренёк был ещё маленьким, они вдвоём с Хвойкой сажали деревца.

Старик кряхтел и часто разгибал спину, чтобы отдышаться.

— Нет от меня, старого, толку, вот беда! — сокрушался он, снимал шапку и краснел до самой макушки. — Мне бы хоть маленькую пилюльку... Тогда б уж я работал спины не разгибая...

— Потерпи, Хвойка, будет тебе пилюля, помолодеешь, — успокаивал его Коренёк и нерешительно добавлял: — А пока не надрывался бы, отдохнул в палатке...

Но бедный старик, как и раньше, и слышать не хотел об отдыхе. И по-прежнему всё путал и делал невпопад.

Однажды, например, Хвойка посадил тридцать три дерева, и все тридцать три корнями кверху! А ещё как-то раз ему показалось, будто в кустах притаился Гнилушка в красных каменных сапогах и подглядывает. Кинулся Хвойка рассказать об этом Лягушонку, да разве станет Лягушонок слушать полуслепого старика! Свирельцы ещё и посмеивались над Хвойкой, вспоминая эти сапоги!

Худо ли, добро ли, а в стране стали разрастаться леса и рощи. Коренёк присыпал понемногу к корням деревьев эликсирных порошков, чтобы росли деревья в семь раз быстрее, чтоб скорее вернулась в Свирелию прохлада.

И скоро настоящий лес закудрявился вокруг Серебряной рощи. Тридцать три тополя и тридцать три мохнатых сосны окружили её, как стражники.

Собиралась в лесной почве влага, густая прохлада обволакивала пока ещё мёртвые тела серебряных деревьев.

Все радовались, что скоро настанет время оживлять Серебряную рощу.

 

Глава десятая.

БУЛЫГАН И ГНИЛУШКА ЗАМЫШЛЯЮТ ПОГУБИТЬ ЛЮДЕЙ

Узнав, что в Свирелию вернулись люди, Булыган задрожал всей тушей и поспешил, насколько позволяли его неповоротливые ноги, к пирамиде, из-под которой выбивались травинки. Что-то непонятное испугало правителя пустыни.

Он притоптал сапожищами землю около пирамиды — на случай, если упрямые травинки снова незаметно высунут из земли носики, — и лишь тогда успокоился.

Вернувшись во дворец, каменный правитель велел позвать к себе Гнилушку.

За это время Гнилушка успел дослужиться у Булыгана до большого чина — он стал главным его советником-генералом, разукрасился орденами из сапфиров и изумрудов и получил наконец от Булыгана рубиновые сапоги.

Без Гнилушки Булыган, мозги которого были тяжелы и неповоротливы, не решался и шагу ступить. Даже по самым пустяковым поводам звал он своего советника.

Гнилушка не замедлил явиться, наряженный в новый зелёный мундир генерала, с новой нашлёпкой на обрубленном носу, в ярко начищенных кроваво-красных сапогах.

— Этот твой мундир отвратителен, он напоминает мне леса дубинковой страны! — взревел правитель пустыни. — Немедленно сними его!

Гнилушке пришлось покориться.

— В дубинковую страну опять пришли люди, — сказал Булыган, когда Гнилушка переоделся. — Подумай, как заставить их убраться.

Гнилушка прикрыл глаза, скривил рот.

— О том, что вернулись людишки, я знаю давным-давно! Я сам прокрался в Свирелию, всё подслушал и подглядел. Посыпают людишки деревья какими-то порошками, и они, проклятые, растут как сумасшедшие!.. А ещё свирельчишки варят волшебные пилюли, и как только сварят — нам несдобровать: от пилюль они станут непобедимыми! Надо извести людишек теперь же...

— Как извести, говори скорей! — выкатил каменные глазищи Булыган.

— Надо уничтожить птиц! Без птиц у свирельчишек не будет семян для новых лесов, а Ядозуб поднимет ураган и, как раньше, спалит деревья... И опять людишки уберутся отсюда.

— А как же их уничтожить, птиц? — удивился Булыган.

— Это уж предоставь мне. Как ты знаешь, хитрости мне не занимать, — сощурился Гнилушка. — Но и тебе на этот раз придётся раскошелиться. Прикажи-ка выдать мне ещё сто драгоценных камней!

Жалко Булыгану расставаться с камнями, но делать нечего. Щёлкнув от досады каменными зубами, он пообещал Гнилушке щедрую плату.

 

Глава одиннадцатая.

ГНИЛУШКА СОВЕРШАЕТ НОВУЮ ПОДЛОСТЬ

Оседлав Ядозуба, Гнилушка отправился в Свирелию. Он прокрался к озеру и из-под чешуи Ядозуба вытащил семь длинных змей. От их жала мог мгновенно умереть кто угодно, но только не Гнилушка. Его змеи не кусали — боялись отравиться.

На озере никого не было. Гнилушка поднёс к воде змей и что было силы нажал каждой на горло. Змеи раскрыли рты, и с чёрных их языков в голубую воду полились жёлтые струйки яда.

Спрятав змей, Гнилушка стал ждать птиц.

Наконец показалась гусиная стая во главе с вожаком. В клюве каждого гуся виднелось по три крупных зёрнышка.

Гнилушка сложил губы трубочкой и засвистел, точь-в-точь, как это делал Чик.

Гуси удивлённо глядели на Гнилушку, в нерешительности кружась над озером. Но, услыхав знакомый свист, они успокоились и спустились пониже.

Тут Гнилушка напустил мёду и масла в глаза и обратился к птицам с такими словами:

— Оставьте семена здесь и слетайте сегодня ещё разочек... Так просил ваш дружок Чик. Нам понадобилось много семян... А пока отдыхайте, милые птички, пейте эту прекрасную водичку...

Снова удивились гуси — никогда Чик не заставлял их делать по два перелёта в день. Встревожился умный вожак. «Но ведь Чик сказал: люди — друзья птиц», — успокоил он себя, и по его знаку вся стая доверчиво опустилась на берег.

Гуси бережно сложили семена в кучку и бросились в воду. Они купались, ныряли, пили, а потом отряхнулись и взвились в небо.

Птицы улетали, не оглядываясь, и потому не видели, как криво усмехался, глядя им вслед, Гнилушка.

Чик издали заметил летящую прочь стаю и сразу заподозрил неладное. Вскочив на Аргамака, он заспешил к озеру.

Гнилушки с Ядозубом, конечно, уже и след простыл, а на берегу лежала кучка семян, о которых Гнилушка впопыхах забыл.

— Странно, — удивился Чик, — почему гуси не подождали меня? Ладно, завтра узнаю, в чём дело.

Но птицы не появились ни завтра, ни послезавтра. Отлетев немного от Свирелии, один гусь за другим стали падать и, падая, умирали. Дольше других держался вожак, но и он скоро упал.

Погибая, обманутые птицы проклинали зловещее озеро и людей.

— Слушайте, птицы, — обращался умирающий вожак к летящим мимо стаям, — я всегда твердил, что люди — наши друзья, но сейчас я говорю: если не хотите погибнуть, не верьте людям, птицы! Свирелия — страна зла и смерти...

Весть о том, что люди предали птиц, распространилась по всем лесам.

— Да, да, людям ни за что нельзя верить, они за добро платят злом, — повторяли птицы.

После этого печального случая они стали облетать Свирелию стороной и никогда уже не раздавались в свирельском небе их звонкие голоса. Птица Секретарь и та не захотела больше служить Лягушонку и улетела.

Одиноким, печальным стоял молодой свирельский лес без птиц. Даже воробьи приуныли и перестали ссориться и шуметь попусту.

 

Глава двенадцатая,

ПОЛНАЯ ПЕЧАЛЬНЫХ И РАДОСТНЫХ СОБЫТИЙ

— Теперь людишки уберутся из Свирелии! Что значит, я взялся за дело! — хвастался Гнилушка.

Он сгрёб драгоценные камни и пересчитал их.

— А не уберутся, — добавил он, — мы успеем натворить ещё кое-что.

— А что же мы будем творить, мой славный советник? — спросил Булыган, нетерпеливо впиваясь в Гнилушку взглядом.

— Плати ещё триста драгоценных камней и ни о чём не беспокойся, — ответил главный советник. — За тебя буду думать я!

Выбрал Гнилушка ночь потемней и оседлал Ядозуба. В один карман сунул он спички, в другой посадил семьдесят семь зловредных жуков Усачей.

Доехав до свирельского леса, Гнилушка прокрался в чащу.

Чиркнул спичкой — и задымились, вспыхнули сухие веточки, взвился над тополями огненный язык.

Ядозуб завертел было своим хвостом, чтобы поднять ураган, но в тот же миг вспыхнула метёлка на его хвосте, и Ядозуб с шипением бросился удирать.

Огонь трещал, лизал головы, руки, бока деревьев. Деревья протяжно стонали, истекали почерневшей кровью. А Гнилушка, видя их мучения, хихикал и горстями разбрасывал во все стороны Усачей.

— Не спалит деревья огонь, так сгрызут их Усачи! — приговаривал он, подёргивая носом. — Птиц нет — Усачам раздолье...

А в это время в другом конце леса старый Хвойка, мучаясь от бессонницы, вышел из сторожки и уселся на пенёк подышать свежим воздухом.

— Что это? Посветлело, будто уже день... И вроде дымом пахнет... — пробормотал Хвойка.

Ещё раз принюхавшись, он засуетился, нацепил очки на нос, вложил в ухо аппарат Фитилька.

— Так и есть!.. Беда!

Хвойка схватил винтовку, заряженную крупной солью, и кряхтя побежал в ту сторону, откуда доносились треск и запах дыма.

Огонь бросался с дерева на дерево. Одни из них падали мёртвые, другие, все в ожогах и ранах, ещё крепились, стояли.

Гнилушка глянул на самый красивый тополь, у которого запылала верхушка, пнул его ногой и уже повернулся, чтобы убраться прочь, как вдруг раздалось: паф! паф! паф!

Это настигли Гнилушку Хвойкины выстрелы.

Завертелся злодей волчком, покатился по земле.

И в этот же миг тополь, собрав последние силы, проскрипел что-то, резко наклонился и всем своим пылающим телом рухнул на Гнилушку.

Примеру тополя последовали и другие деревья.

Гнилушка пронзительно взвыл и заклубился бурым зловонным дымом.

И поднялась над горящим лесом бурая туча, подхватил её ветер и погнал прочь.

Хвойка, растерявшись, глянул вслед туче, глянул на своё ружьё и пробормотал:

— Ага! Так ему, злодею, и надо!...

А потом, повторяя: «Пожар!.. Вот беда-то!» — бросился затаптывать горящие ветки.

Огненные языки уже опалили Хвойке бороду, хватали его за рукава, забирались в сапоги, но бесстрашный Хвойка, задыхаясь и выбиваясь из сил, всё топтал и топтал огонь.

Над Свирелией уже вставал рассвет. А свирельцы так бы и спали, не зная о беде, если б не Аргамак.

В эту ночь Аргамак с Желтопузиком вышли поохотиться на змей — просто так, для своего удовольствия. Желтопузик увидел, как Ядозуб шарахнулся от огня, и пополз вслед за ним, чтоб узнать, сгорит у него весь хвост или только метёлка. А Аргамак, испугавшись пожара и Хвойкиных выстрелов, запрокинул безрогую голову и тревожно закричал. От крика оленя всполошились ослики и верблюды, проснулись свирельцы.

Все бросились в лес.

Одни стали хлопотать около чуть живого Хвойки, другие засыпали огонь песком, третьи носили из канала воду.

— Достать водомёт! — приказал Лягушонок. Фитилёк бросился к накрытому чехлом ящику, который возбуждал любопытство свирельцев, и вытащил оттуда не то какой-то душ, не то военный автомат — что-то железное и с длинным шлангом.

— Секретное оружие — и, пожалуйста, показывай его всем раньше времени! — ворчал Лягушонок, прикрепляя к водомётному шлангу насос.

Конец шланга свирельцы спустили в канал и стали качать насосом воду.

Из водомёта долго била сильная струя, и огонь, наконец, сдался.

В золе Лягушонок нашёл красные рубиновые сапоги, и свирельцы догадались, чьих рук дело этот пожар.

Хвойка сбивчиво рассказал, как всё было, и свирельцы попросили у него прощения за то, что потешались над ним за его рассказ о красных каменных сапогах.

— Молодец, Хвойка! Не дал злодею удрать! — радовались свирельцы.

— Опять подвела наша беззаботность, — печально сказал учитель Минус. — Следовало ожидать, что Гнилушка не станет сидеть сложа руки... Надо было выставить охрану на границу Свирелии.

Только теперь все разглядели как следует, что натворил огонь.

Всюду лежали спалённые деревья, и на этом чёрном кладбище стояла чудом уцелевшая сосенка. Она была смертельно напугана, и с обожжённых ветвей её на землю падали чёрные слёзы.

Каково было видеть это добрым свирельцам! Виолка потихоньку всхлипывала, Коренёк добела сжимал могучие кулачищи, а Лягушонок нервно крутил чуб.

— Что же теперь будет? — растерянно спрашивали свирельцы друг у друга. — Нет семян, нет птиц, нет эликсиров... Бедная роща, теперь её не спасти!..

Но тут вдруг — какая радость! — на горизонте показались три пропавших верблюжонка с баками и тюками на спинах.

Оказывается, полежав и охладившись водой, что пролилась из бачков, верблюжата приободрились, раскидали барханы, подкрепились колючками и отправились догонять свирельцев. Зоопарковские верблюжата не знали дорогу в Свирелию. Они так долго блуждали по пустыне, что натёрли себе мозоли на пальцах и даже на коленках, так как им частенько приходилось ложиться отдыхать.

Свирельцы бросились обнимать верблюжат — никто уж не надеялся увидеть их в живых. Только Лягушонок принялся отчитывать путешественников за самовольство.

Верблюжата же, не желая ронять достоинства, не признались, что упали от усталости. Отвернувшись от Лягушонка, они невозмутимо молчали.

Ничего не оставалось, как простить их, тем более что они доставили семена невредимыми и как нельзя более кстати.

— Ладно уж! — сказал Коренёк, поигрывая мускулами. — Давайте поскорее сажать новый лес! А я понемногу начну подкармливать эликсирами и Серебряную рощу...

И снова засучили рукава свирельцы, и опять, не ленясь, взялись за дело.

А пока сажали лес, новый враг угрожал Свирелии.

Нет, он не был так грозен, как Булыган, не был так хитёр и коварен, как Гнилушка. Новыми врагами были Усачи, которых разбросал по лесу злодей Гнилушка, — совсем не большие и не очень страшные на вид, но очень зловредные жуки.

Весть о беде принёс лесной сторож Хвойка.

— Целые полки идут! — кричал он, испуганно поблёскивая очками и топорща усы. — К Серебряной роще топают! Вот беда-то! Впереди — Усач-командир, усищи — во!.. А следом — Усачихи, гнёзда в коре устраивают, личинки кладут...

Будь в Свирелии птицы, они быстро расправились бы с Усачами. Но птицы больше не прилетали, и Усачи умели так хорошо притаиться на деревьях, что свирельцы сначала их не заметили.

Коренёк подсадил было Хвойку на дерево, чтоб тот переловил Усачей, но они ловко спрятались кто в коре, кто за листьями, и труды Хвойки и Коренька были напрасны.

Вредители проедали на деревьях дырочки, и тела деревьев скручивало судорогой.

Деревья стояли чёрные и печальные. Ещё бы! Не успели войти в силу, не успели зацвести — и пожалуйста, погибай от Усачей! Деревья тягостно вздыхали, и от вздохов этих, покачивались паучьи сети на ветках, и на головы свирельцам сыпалась труха.

В стране объявили траур. Государственные флаги с изображением серебряного дерева были обшиты чёрной каймой.

— Что делать, что делать? — повторял Коренёк, страдальчески морща нос, и рыжий чуб его встал дыбом от огорчения. — Они и на рощу нападут! Чуть начнёт оживать роща — и погибнет опять.

— Если бы в Свирелию прилетели птицы, они склевали б всех Усачей... — грустно говорил Чик.

— Чик-чик-чи-чирик! А мы, ч-ч-что ли, не птицы? — нахохлились вдруг воробьи. — Хватит, ты нас кормил, пора и нам отплатить тебе за добро Ч-ч-чик...

И воробьи со всех крыльев пустились в лес, начали деловито порхать с дерева на дерево и клевать Усачей.

Свирельцы глядели на них и думали: неужели эти семь довольно бестолковых и надоедливые птичек спасут свирельский лес?

И что вы думаете? Воробьи переклевали-таки всех Усачей, и свирельские деревья, облегчённо вздохнув, начали поправляться.

Но сами воробушки — бедные птицы, их было только семь, но они старались съесть побольше Усачей, чтоб Чик их похвалил, — сами воробушки объелись погаными Усачами и все семь умерли от язвы желудка.

 

Глава тринадцатая.

ВТОРАЯ БУЛЫГАНО-СВИРЕЛЬСКАЯ ВОЙНА

Не дождавшись донесений с фронта действий, Булыган решил двинуться собственной персоной на подкрепление Гнилушке и Ядозубу.

— Го-го-го! Гы-гы-гы! — радостно гоготал он. — При виде меня, великого повелителя пустыни, людишки задрожат от страха и поспешат убраться. Или сами попросятся служить мне!.. Гы-гы-гы! Го-го-го!

Но гоготанье застряло в горле Булыгана. К дворцу его спешил Ядозуб, переваливаясь на кривых лапах, громко шипя и задирая кверху обгоревший хвост.

Он забился в нору и больше не показывался на глаза своему грозному хозяину.

На что уж тугодум был Булыган, а тут догадался, что не видать ему теперь своего главного советника.

— Один я остался!.. Как мне воевать с людишками?! — взревел он, топнув ногой.

Но ярость придала Булыгану храбрости.

— Вперёд! Стереть людишек в пух и прах!

Всё это слышал Желтопузик, который вслед за Ядозубом приполз в Булыганию и подкрался к самому дворцу Булыгана.

Заметив Желтопузика, каменный правитель топнул на него своим каменным сапожищем, но Желтопузик успел увернуться, и сапог задел только его хвост. Желтопузик отломил хвост и пустился наутёк.

А глупый Булыган, вытаращив глаза, долго смотрел, как кувыркается на песке хвост Желтопузика, и тыкал в него пикой.

Желтопузик вернулся в Свирелию и рассказал Чику обо всём, что видел и слышал. Он был доволен собой, и даже потеря хвоста его не очень огорчала — через несколько дней у него всё равно вырастет новый. Ведь Желтопузик — безногая ящерица, а для ящерицы хвост — дело наживное.

Итак, не успел ещё Булыган построить своё войско, как свирельцы уже знали, что он замышляет, и готовились встретить врага.

Фитилёк раздал всем маленькие удобные щиты и лёгкие пики, на которые Шишка, Стружка и Мушка успели выточить алмазные наконечники.

А Гематоген принёс из своей палатки большой пакет с пилюлями из почек серебряного дерева и сказал:

— Это далеко не то, что нам нужно, но всё-таки... Получат пилюли только больные.

В самом деле, они были ещё слабые, эти пилюли, и никто от них не помолодел, но все, кто был нездоров, приняв пилюли, почувствовали себя бодрее и попросили оружие.

Командование взял на себя начальник стройки Лягушонок — ведь военному искусству он научился ещё в детстве, когда бился на баррикаде рядом с Гарпуном.

Лягушонок решил прорепетировать» как он будет командовать.

— В атаку! Тысяча дохлых китов! — кричал он звучным голосом, подражая своему кумиру Гарпуну и выпячивая грудь точь-в-точь, как тот когда-то.

Всем своим видом Лягушонок хотел показать, что воевать ему — ровным счётом нипочём.

Тут на глаза ему попалась Виолка. Воткнув в косички рядом с бантами по букетику голубых незабудок, которые разрешил ей нарвать в своём цветнике садовник Грушка, она не обращала внимания на шум и суматоху и играла на скрипке. В последнее время, когда все заговорили о войне, девочка почему-то упражнялась особенно старательно и помногу, чем совершенно выводила из себя Лягушонка.

— И без того шума хватает, а ещё это пиликанье!.. Всегда найдутся люди, которые и на войне считают нужным путаться под ногами... Женщин с поля боя удалить! — вконец расходившись, закричал Лягушонок.

И до этого Виолке пришлось вынести немало грубостей и насмешек Лягушонка, но сейчас терпение её лопнуло. Вмиг завяли её голубые незабудки в косичках, а из глаз брызнули настоящие фонтанчики.

Девочка спрятала скрипку в футляр, влезла на одного из трёх верблюдов и решила отправиться назад в страну, где оставался её больной отец.

— Когда, наконец, кончатся эти грубости! — напустился на Лягушонка Чик.

Лягушонок даже попятился от неожиданности.

Чик, правда, всегда заступался за Виолку, но таким воинственным Лягушонок видел его впервые.

— Поду-умаешь, защитник нашелся... — разом сникнув, протянул Лягушонок и бросил взгляд на Коренька, ожидая поддержки.

Но Коренёк не заступился за своего друга.

— Не думаете ли вы, что на войне уместно развлекаться? — начал было Лягушонок, но тут же замолчал.

— Немедленно вернуть девочку! — распорядился справедливый Минус. — А ты попросишь у неё прощения! — кивнул он Лягушонку.

— Поду-умаешь какие нежности... Уж нельзя и слова сказать... — ворчал Лягушонок. — Слыханное ли дело: командир свирельского войска должен просить прощения у капризной девчонки!..

Верблюд, на котором сидела Виолка, трусил из Свирелии в свой родной зоопарк, подпрыгивая от радости. Один раз он так подскочил, что Виолка ахнула и выронила футляр со скрипкой. Подняв скрипку, она задумалась о чём-то, а потом решительно повернула недовольного верблюда назад.

Приблизившись к Свирелии, девочка увидела такое, что на спине у неё, между лопатками, будто колючками закололо: на свирельцев наступали полчища чудовищ. Они дико вращали глазищами и так разевали пасти, что Виолка вместе со своей скрипкой свободно поместилась бы в любой из них.

— Если один Лягушонок грубиян, другие же невиноваты, — прошептала девочка, вздохнула и, поборов страх, поправила банты на голове. — Сейчас я им покажу!

Ряды свирельцев и булыганцев двигались навстречу друг другу. Булыганский знаменосец, надрываясь, тащил палку с булыжником — каменным портретом своего повелителя. Поодаль плескалась на ветру серебряная ветка на зелёном свирельском знамени.

— Огонь! — скомандовал Лягушонок, и в булыганцев полетели пики. Алмазные наконечники крошили, дырявили их каменные груди. — Отличное оружие, тысяча акул! Огонь! — опять кричал Лягушонок.

И опять летели в булыганцев пики.

Воины ревели, но всё же медленно продвигались вперёд. Вот они взмахнули отравленными копьями, но не успели их метнуть, как в них внезапно ударила мощная струя ледяной воды из водомёта. Это началась операция «холодный душ».

Раскалённые булыганцы зашипели и заклубились паром, в панике затопали кто куда. Порядок был нарушен.

Булыган взревел страшным голосом, взмахнул дубинкой — и снова пошли на свирельцев каменные воины, стали бросать отравленные колючки-копья. Как ни прикрывались свирельцы Фитильковыми щитами, копья всё же попадали в них. Но мазь Витаминчика сделала своё дело — никто не умирал ни от змеиных укусов, ни от колючек, отравленных змеиным ядом.

Коренёк без отдыха качал и качал из канала воду, снова била мощная струя из водомёта — и опять, шипя и клубясь паром, отступали булыганцы.

Но вот в самый разгар боя вода в водомёте вдруг кончилась. Оказывается, силач Коренёк перестарался: слишком сильно надавил на насос и нечаянно сломал его.

Что делать? Ещё немного, и неприятель может повторить атаку.

Хорошо, что у Лягушонка был припасён маленький походный бачок с водой. Смущённый Коренёк прикрепил бачок к водомёту и вырвался вперёд, чтобы взять врага на испуг и отвлечь его внимание.

Булыганцы стали его преследовать. Коренёк время от времени прицеливался в неприятеля и разбрызгивал во все стороны ледяные струи.

Преследователи, снова охваченные ужасом, пошли на попятную. В конце концов они всем отрядом сдались в плен, и Коренёк, наставляя на них водомёт, привёл и сдал военнопленных Лягушонку.

Ни одна из сторон не наступала, заняв позиции. Усталые воины-свирельцы отдыхали. Гематоген, Витаминчик и Ампулка перевязывали раненых. Раны не были смертельными, но причиняли сильную боль.

— А говорили, что неуязвимыми, непобедимыми станем от пилюль, — сквозь стоны укоряли раненые Гематогена. — Выходит, враньё одно... Не годятся серебряные почки, зря их нахваливали...

— Но это ведь первые пробы лекарства, — виновато отвечал Гематоген. — Пока они слабые...

— Сразу ничто не делается, — повторял Минус, заступаясь за Гема. — Подождите, дайте время — ещё получатся у профессора преотличные пилюли!

Фитилёк, не теряя времени, решил починить насос. Однако насос никак не чинился, хоть плачь.

— Повоюешь тут, когда лучшие друзья ломают оружие! — ворчал Лягушонок, наблюдая, как Фитилёк бьётся над насосом.

В этот момент все увидели на поле боя Виолку. На платьице её, как живые, пестрели цветы, а в волосах красовались новые банты — и когда только она успела так прихорошиться!

Чуть дрожащим голоском Виолка крикнула:

— Оркестр, ко мне! Стройся!

Музыканты покосились на Лягушонка, но тут же приготовили инструменты и стали по своим местам, как полагается в оркестре. Виолка тоже достала скрипку и настроила её.

Увидев такую картину, Булыган подумал, что свирельцы решили сдаться и приготовили ему торжественную встречу.

Он двинулся вперед, выпятив грудь и вытаращив глазищи. Вместо злобы в них теперь поблёскивало довольство.

Каменные воины затопали вслед за своим повелителем.

— Ну, скоро, что ли, починишь свой насос! — досадливо крикнул Лягушонок Фитильку и тут, увидев оркестр и Виолку со скрипкой, неожиданно подумал: «А не попробовать ли и вправду музыку? Народ приуныл, может быть, музыка поднимет его дух?.. Поглядим, что выйдет из этой затеи старика Тромбуса...»

— Огонь! — на всякий случай громко скомандовал Лягушонок оркестру.

Та-та-та-тах! — раздался стук барабанов.

Дзинь-дзи-дон! — зазвенели тарелки.

Ту-ту-ту-у-у-у! — завели своё трубы.

А после такого громкого вступления запели семь свирелей. Их голоса приятно журчали, обвивая булыганцев серебристыми струйками, пробивались в их каменные уши.

Поражённые воины остановились, позабыв о топорах и пиках. Свирельцы приободрились, построились в ряды и храбро пошли на врага.

— Что такое? — заорал Булыган, спохватившись. — Вперёд, в атаку! Ко-о-опья на пле-е-ечо!

Каменные воины повиновались.

Но тут опять грянул хор свирелей. Первые ряды булыганцев дрогнули, из рук воинов попадало оружие. Войско снова остановилось, будто заколдованное песней, вмиг затихло злобное рычание.

— Что? Бунтовать?! Я вам покажу! — бесновался Булыган.

Он подбегал то к одному, то к другому воину и стукал их по голове каменной дубинкой.

Снова затопали булыганцы, снова взметнулись копья, и вот уже десяток шагов отделяет каменные чудовища от свирельцев.

Тут Виолка сделала оркестру знак, чтоб он стих, и выступила вперёд.

Кто бы мог подумать, что в этой девочке столько храбрости!

Воины остолбенели, а Булыган стал приближаться к Виолке.

— Ха-ха-ха! — захохотал он.

И в тот миг, когда Булыган с рычанием поднял огромное копьё, чтоб в упор сразить маленькую артистку, Виолка тронула смычком струны.

Она играла, покачиваясь и отбивая ногой такт, и банты в её косичках чуть вздрагивали. Глаза Виолки, как настежь распахнутые оконца, в этот миг не видели никого вокруг. Скрипка пела то грустно, то весело, и обычно некрасивое лицо девочки теперь вспыхивало и светилось.

— Какая красавица наша Виолка! — восхищённо перешёптывались свирельцы, позабыв, что находятся на войне. — И как хорошо играет!

Запрыгали каменные глазищи Булыгана, содрогнулся он всей тушей и попятился, натыкаясь спиной на воинов. Копьё так и застыло у него в руках, И те булыганцы — а таких оказалось немного, всего тридцать три, — у которых сердца окаменели до самой серединки, тоже в страхе начали отступать.

А остальные воины замерли, уронили на землю отравленные копья и стали во все глаза глядеть на девочку и на маленький розовый ящичек в её руках.

Виолка играла «Победную симфонию», и всё вокруг словно менялось. Не стало больше ни печального поля битвы, ни безобразных вражеских туш — цветут, как цветы на лугу, разноцветные домики давней, мирной, Свирелии, шумят на ветру ёлочки, звенят ручьи и водопады, поют свирели в тишине вечера...

Чем дольше слушали музыку булыганские воины, тем ниже опускались их плечи. Они начинали проявлять какие-то признаки волнения.

Вдруг каменные щеки булыганцев, заскрежетав, раздвинулись — это воины пробовали улыбнуться. Потом у них вдруг случился приступ веселья. Они сбросили свои панцири и каски и начали хохотать и извиваться, как будто их кто-то щекочет, — так им было приятно, что они превращаются в людей. От смеха лица воинов ещё больше размякли, а глаза посветлели.

Скрипка пела и пела, и каждый звук невидимой каплей падал на каменное сердце, и это место на сердце оживало.

И вот из прояснённых глаз воинов покатились слёзы. Сначала они были мутны и грязны, но с каждым новым звуком становились всё светлей и всё обильнее струились по оживающим лицам.

Потом воины задвигались, заулыбались и теперь уже почти ничем не отличались от самих свирельцев.

Между прочим, эта картина была запечатлена в стихотворении Чика «Победа», которое учитель Минус очень хвалил.

Виолка, кончив играть, ещё несколько мгновений смотрела на всех невидящими глазами, потом опомнилась, тряхнула бантами и раскланялась.

— Ура! Ура-а-а! — покатилось по рядам свирельцев.

— Ура! Победа! — закричал Минус, быстро взобравшись на помост-вышку, чтобы произнести речь. — Теперь понятно вам, граждане Свирелии, каким оружием надо защищаться от каменных чудовищ? Слава мудрецу Гранату! Он столько трудился над этой скрипкой, хоть и не подозревал, что в ней секрет непобедимости... Один маэстро Тромбус догадался, что надо не только сокрушать каменные туши булыганцев, но и размягчать музыкой окаменевшие их сердца. Слава Тромбусу, сочинившему «Победную симфонию»! Слава маленькой Виолке — она так старалась играть получше, и её искусство помогло нам одолеть врага!

Виолка торжествовала и выглядела до того симпатично и мило, что свирельцы и ожившие булыганцы всё время тянули шеи, чтоб увидеть её в толпе. И сама Виолка то и дело подходила к озеру, чтоб украдкой поглядеться в воду и убедиться, что теперь она не такая уж дурнушка.

Все поздравляли маленькую артистку, и только Лягушонок не решался к ней подойти. Чем больше он глядел на неё, тем больше думал, какая она всё-таки смелая и находчивая, и тем сильнее волновался, что так трудно будет ему теперь искупить свою вину.

Внезапно Лягушонку пришла в голову мысль подарить девочке незабудки, которые она так любит, и садовник Грушка нарвал командиру букетик самых свежих и самых голубых незабудок. Сунув букет в карман, Лягушонок несколько раз направлялся к Виолке, чтоб вручить ей цветы. Но всякий раз, приблизившись, он смущённо покашливал и проходил мимо.

Кончилось тем, что в досаде на себя Лягушонок швырнул незабудки на землю, скрылся в своей палатке и стал нервно накручивать на палец чуб.

А олень Аргамак — он ведь не знал, для чего предназначены незабудки! — подобрал их да и съел.

Виолка заметила мучения командира. Иногда она бросала на него гордые взгляды, желая показать, что ничего не забыла, но в душе давно уже простила Лягушонку всё. Девочка была счастлива, а счастливые люди всегда великодушны. Наконец, она сама пришла к командиру в палатку и предложила ему вечный мир. Что ж, Лягушонок любил поворчать, но ведь это была лишь дурная привычка, от которой при желании не так уж трудно избавиться.

 

Глава четырнадцатая.

СВИРЕЛЬЦЫ РАЗРУШАЮТ ДВОРЕЦ ЗЛА И ОТКРЫВАЮТ БУЛЫГАНСКУЮ КЛАДОВУЮ

Видя, что дело принимает опасный оборот, Булыган и ещё тридцать три воина, окаменевших до самой серединки сердца, бросились удирать. Изрыгая ругательства, Булыган мчался с небывалой прытью, да и другие воины не отставали — страх придал проворства их каменным ногам.

Тут поднялся невообразимый хохот. Смеялись свирельцы, хохотали каменные воины, ставшие людьми, — уж очень уморительно выглядел удирающий Булыган.

Когда все насмеялись, Лягушонок скомандовал :

— В погоню!

— Мы должны идти в Булыганию и разрушить дворец! — добавил учитель Минус.

Первым вскочил на верблюда Лягушонок. Увидев, как его друг Коренёк с печальным видом седлает ослика, он потеснился и великодушно пригласил Коренька к себе, на верблюда-вожака.

В погоню за Булыганом устремились и Фитилек с водомётом в руках, и Чик с Желтопузиком на плече, и Виолка со скрипкой верхом на Аргамаке.

Оркестранты расселись по верблюдам и тоже преследовали булыганцев. Музыка настигала беглецов, приводила их в дрожь.

Позади всех ехала санитарная машина с нарисованными на боку чашей и змеёй.

Вот уж показалась булыганская пустыня, а среди чёрных скал — каменный дворец правителя.

До самого дворца гнали свирельцы каменных злодеев. Булыганцы скрылись во дворце и захлопнули за собой тяжёлые ворота. А Ядозуб не успел заползти и остался у ворот. Он начал трусливо крутить хвостом, чтоб укрыться пылью. Но хвост-то у него обгорел, и ураган не получился.

— Этого зловредного Ядозуба надо застрелить! — воскликнул Коренёк и скинул с плеча ружьё, но, вспомнив, что патроны кончились, повесил его обратно на спину.

И тут бесстрашный Желтопузик соскользнул с плеча Чика и ринулся на Ядозуба.

Завязалась горячая схватка, которая, увы, кончилась печально: издох Ядозуб, задушенный Желтопузиком, но и Желтопузик погиб от ядовитых укусов врага. Жаль бедного Желтопузика, но что поделаешь!

Открыть каменные ворота дворца оказалось не по плечу даже Кореньку.

— Попробуем штурмовать дворец музыкой. Оркестр, стройся! — скомандовал Лягушонок и, бросив взгляд на Виолку, проворчал: — Почему дирижёр не на месте?..

Хотя голос Лягушонка был, как всегда, сердитым, на этот раз девочка и не подумала обидеться.

Музыканты приблизились к булыганскому дворцу, Виолка взмахнула смычком, и грянула «Победная симфония».

Тотчас же от дворца стали отскакивать мелкие камешки, стены его зашатались. Ведь камни при постройке скреплялись песком вперемешку со слезами детей, которых, как вы помните, Булыган специально для этого мучил. Теперь застывшие слёзы стали таять, и дворец зла начал на глазах разваливаться.

А стоило вступить Виолкиной скрипке, как затрещали большие камни, пыль поднялась чёрным столбом, и грохот оглушил всех, кто был поблизости.

Рухнул дворец, не стало ни Булыгана, ни его воинов — наверное, все они погибли под обломками. А могло случиться, что из дворца был тайный ход, и Булыган успел удрать. Может, поселился он где-нибудь в другой стране и по-прежнему делает зло, а чудовища с каменными сердцами тоже разбрелись по свету...

Когда рассеялась пыль, все увидели, что пирамида, запирающая вход в булыганское подземелье, уцелела, и из-под неё высовываются чьи-то любопытные носики.

— Ура, травка! — во всё горло закричал Коренёк.

Самый большой камень пирамиды весь потрескался — когда строилась пирамида, на него тоже пролилось немало детских слёз, и этот горький раствор разъел трещины.

От звуков музыки трещины ширились, и сквозь них доносились какие-то неясные звуки.

Виолка прижалась к камню ухом и сказала:

— Я слышу плеск и журчание...

— Вода? — затаил дыхание Лягушонок. Девочка ещё раз прислушалась и подтвердила:

— Вода!

Услыхав о воде, Лягушонок от радости подхватил Виолку на руки и подкинул её. Потом, смутившись, он покашлял, сделал суровое лицо и приказал:

— Музыканты, огонь!

Все бросились к пирамиде, музыканты дунули в трубы и свирели, ударили в тарелки.

Камень ещё больше потрескался, и сквозь щели засочилась вода.

— Там, в глубине, подземная речка! — сверкнув глазами, закричал Лягушонок.

— Оттого и смогли жить здесь травинки, — рассудительно заметил Коренёк.

Пирамиду разрушили, и все увидели вход в пещеру. Как только отбросили последний камень, закрывающий вход, из пещеры хлынула вода. Это и в самом деле оказалась речка, снова чутьё не обмануло Лягушонка. Речка была небольшая, но и то хорошо: ведь она несла воду в булыганскую пустыню!

Так вот почему каменный правитель построил у входа в подземелье целую пирамиду и всегда так старательно её чинил! Булыган боялся, что из-под земли вырвется вода, а с ней в пустыню вернётся жизнь. Хоть и глуп был Булыган, но он хорошо помнил, как образовалось его государство. Когда-то каменный обвал зажал горло речке. С тех пор речка стала подземной, вокруг умерла жизнь, и здесь, среди камней, нашли прибежище люди с окаменевшими сердцами.

— А где дети? — спросил вдруг Минус. — Где булыганские дети?

Булыганчата прятались за развалинами дворца. Сначала они бросали в свирельцев камнями и песком. Но, увидев их добрые улыбки, дети притихли и дали погладить себя по голове.

— Немедленно перевезти их в Свирелию! — распорядился Минус.

Свирельцы уступили булыганчатам своих осликов и верблюдов, и они, очень довольные, двинулись в Свирелию.

Чик и Виолка верхом на Аргамаке поехали их провожать.

В Свирелии дети сначала пугались деревьев и цветов, которые успел развести кое-где садовник Грушка, — ведь они отроду не видели ничего, кроме камней и песка. Но потом привыкли и стали собирать букеты.

Ласково встретили бедных булыганчат жители Свирелии, а свирельские дети сразу же отдали им свои самые хорошие игрушки.

А какова была встреча булыганчат с бывшими каменными воинами! Дети узнавали своих отцов и вместе с ними плакали и смеялись.

А многие булыганцы уже не хуже свирельцев играли на свирелях и приплясывали от радости.

Между тем в Булыгании произошло ещё одно важное событие.

Когда открылся вход в булыганское подземелье-пещеру, отправиться на разведку вызвались Шишка, Стружка и Мушка.

— Наконец-то и мы займёмся настоящим делом, — строго сказал Шишка.

— Мы пойдём по берегу подземной речки и вдруг опять найдём что-нибудь полезное, — заулыбался всегда всем довольный Стружка.

— До свидания, мы скоро вернёмся, — вежливо закончил маленький чернявый Мушка и вскинул на плечо рюкзак.

Проводив разведчиков, все столпились возле пещеры.

А речка всё текла и текла, раздвигала пески Булыгании и направлялась прямо в сторону Свирелии.

Опять все купались и загорали.

Только Лягушонок, против ожидания, не полез в воду. Он был взволнован, накручивал на палец чуб, чертил схемы и рисовал на карте красные крестики. Он уже воображал, как булыганскую речку соединит каналом со Свирельским морем, как море станет ещё больше, как оживёт булыганская пустыня.

— Помогите! — раздался вдруг чей-то крик.

Три друга-разведчика выносили кого-то из пещеры.

Все бросились на помощь.

— Мы услыхали стоны и наткнулись на человека, — доложил Шишка.

— Его, видно, ушибло камнем, когда всё рушилось, — добавил Стружка.

— Мы надеемся, что он жив, — заключил Мушка и вздохнул.

Пострадавший оказался древним старичком. Он был в выгоревшей панамке, с белой нечёсаной бородой, с туго набитой чем-то походной сумкой на плече. На брюках его и рубашке — множество карманов, в них рассована всякая всячина, и оттого казалось, будто старичок весь в шишках. Незнакомец был без сознания.

Учитель Минус стоял бледный, растерянный, боясь поверить своим глазам, и только неслышно шевелил губами.

— Доктора! — крикнул кто-то.

И прежде чем успел подоспеть Витаминчик, Минус, опомнившись наконец, бросился к старичку со словами:

— Гранат! Дорогой Гранат!

Тот чуть приоткрыл глаза и слабо вздохнул.

— Какое счастье! Он жив! — воскликнул Минус, слушая пульс мудреца.

Но Гранат был так слаб, что не мог выговорить ни слова. Он опять закрыл глаза и потерял сознание.

 

Глава пятнадцатая.

ГЕМ СПАСАЕТ ГРАНАТА И ЛЕЧИТ ДРУГИХ СВИРЕЛЬЦЕВ

— Где же Гематоген?! — в волнении спросил Минус.

— Профессор остался в Свирелии, — ответила Ампулка.

— Что-то там делает с Прыгунами, — уточнил Витаминчик.

— Ах, да, — спохватился Минус, — ведь он получил наконец самое важное лекарство из серебряных почек...

Так оно и было.

Как только булыганцы бежали из Свирелии, Гематоген снова закрылся в своей больничной палатке и опять дни и ночи стучал в ступке, размешивал мази и катал пилюли, кипятил какую-то жидкость и по каплям наполнял ею большую бутыль с надписью «Гранатин-фортунатин».

Когда бутыль наполнилась, Гематоген поймал трёх мышей Прыгунов, уложил их на операционный стол и усыпил. Одному Прыгуну он отрезал хвост, другому — ухо, а у третьего из груди вынул маленькое бьющееся сердечко. Потом Гем достал пипеткой из бутыли гранатина-фортунатина и покапал Прыгунам на хвостик — три капли, на ушко — семь, а на сердце — тридцать три капли. После этого Гем пришил каждому Прыгуну хвост, ухо и сердце на прежнее место.

Проснувшись, Прыгуны посидели минутку, удивлённо потирая лапками хвостик, ушко и грудь, и тут нее как ни в чём не бывало запрыгали своей дорогой.

— Отлично! — радовался профессор. — Наконец-то серебряные почки отдали всю свою силу.

Вот почему Гематоген не пустился вместе со всеми в погоню за Булыганом, вот почему теперь, когда жизнь Граната висела на волоске, профессора не оказалось рядом.

Свирельцы осторожно уложили мудреца на носилки и подняли его на санитарную машину. Чтоб не очень трясло, носилки держали на коленях, сменяясь по очереди, — каждому хотелось хоть немного облегчить страдания несчастного Граната.

Фитилёк поставил на машину мощный мотор — новое своё изобретение — и через семь часов мудрец уже лежал на больничной койке, а профессор Гематоген осматривал и простукивал его.

— Ушиб пустяковый, — заявил Гематоген, ощупав громадную шишку на лбу Граната. — Сложность в другом, — бормотал он и начинал ходить по палатке, протирая очки. — У больного слабое сердце, оно вот-вот остановится... Да, это неизбежно! — наконец сказал профессор, отбросив все колебания. — Необходима срочная операция на сердце! Больного на стол!

Но было уже поздно. Мудрец глубоко вздохнул и затих.

Профессор послушал пульс: он не бился. Мудрец не дышал и не подавал никаких признаков жизни.

— На стол больного! — повторил Гем.

— Так ведь пациент мёртв, — робко возразил ассистент Витаминчик.

А сестричка Ампулка громко всхлипнула.

Но они послушно перенесли мудреца на операционный стол.

Посторонних попросили выйти из палатки, и теперь они толпились у входа, изредка приоткрывая край марли и одним глазком подглядывая, как идёт операция.

А Гематоген вынул из груди мудреца сердце, семь раз окунул его в чашу с гранатином-фортунатином, вложил сердце на место и зашил грудь Граната.

Операция прошла очень хорошо, и после неё мудрец проспал сладким сном тридцать три дня и тридцать три ночи.

Проснулся Гранат бодрым и в отличном настроении.

— Что вы сделали со мной, дорогой профессор, вас-солибас! — кричал он. — Я чувствую себя совсем мальчишкой, мне прямо-таки хочется погонять футбольный мяч!

Свирельцы обступили мудреца и стали расспрашивать его обо всех его приключениях.

И Гранат не заставил себя долго просить. Правда, когда свирельцы сказали, что змеи им уже не страшны, Гранат растерялся и опечалился, что зря, выходит, он варил яд из подземных минералов. А когда свирельцы вспомнили, что в Булыгании змеи ещё кишмя кишат и яд очень даже пригодится, Гранат снова повеселел. Тем более, что храбрый Витаминчик тут же попросил у мудреца немножко яда и вызвался отправиться в Булыганию, чтобы уничтожить там всех змей.

— Я это умею! — заявил он и скромно потупился.

— Когда я передал Кореньку скрипку, — начал рассказывать Гранат, — вас-солибас, мог ли я думать, что это волшебная скрипка! Я сварил яд для змей и пошёл в пещеру, в подземелье Ледяных гор. Что там было!! Но... это пока тайна... Я услыхал зов тромбины, и мне захотелось к вам. Но я подумал: раньше надо осмотреть всю пещеру... Долго я блуждал по подземелью, много дней шёл берегом подземной речки. И — вас-солибас, какая удача! — эта речка вдруг привела меня к вам! Кто бы мог подумать, что выход из подземелья есть и в Булыгании!.. Какое счастье, что вы его открыли! Я бы погиб. Вернуться обратно, к своей пещере, у меня бы не хватило сил... Ну, а что у вас? — нетерпеливо прервал свой рассказ Гранат. — Как Серебряная роща?

— Скоро, скоро начнём её оживлять, — подсаживаясь поближе к мудрецу, солидно заявил Коренёк.

— Нет, раньше надо подумать о больных свирельцах, — возразил Гематоген.

Когда мудрец узнал, что он — первый, кого спасли чудесным лекарством, названным в его честь гранатином-фортунатином, он прослезился и стал благодарить Гема.

— Это вас надо благодарить, — отвечал Гематоген. — Вы добыли серебряные почки...

— Что почки! — возражал Гранат. — От них, сырых, только живот болит... Другое дело — ваши лекарства из почек.

— Верно, лекарства получились отличные! — поддержал Граната Минус. — А сколько профессор бился над ними!

— Ах, что с ним будет! — послышался рядом громкий вздох и шёпот Виолки.

Учитель Минус понимающе посмотрел на Виолку и ласково погладил её по голове:

— Мы помним о твоём отце, помним...

— А милиционер Гарпун? — буркнул Лягушонок. — Не хотите ли вы сказать, что ему лечение не к спеху?

— Сию же минуту поезжайте за Гарпуном и Тромбусом, — распорядился Гематоген и записал маэстро и милиционера первыми к себе на операцию.

Потом он стал записывать в очередь старичков с Макового лужка и всех слабых и больных свирельцев.

— Вообще пора, пожалуй, проверить здоровье у всего населения, — подумав, сказал Гем. — Ампулка, возьмите у всех анализ крови...

И, представьте себе, результаты были удивительными.

И анализы, и рентген показали, что свирельцы за эти годы, когда им пришлось перенести столько тревог, заметно поздоровели.

Тромбуса и Гарпуна доставили к Гематогену как раз вовремя — бедняга маэстро был едва живой, а милиционер, на костылях и весь в шрамах, совсем пал духом. Он не клубил, как прежде, дымом из разбойничьей трубки, не выкрикивал воинственных морских восклицаний. Бедняга считал, что никому-то в жизни, он, калека, больше не нужен, и все его позабыли.

Первым Гематоген взялся оперировать Тромбуса, и операция тоже прошла удачно. Потом профессор сделал маэстро тридцать три укола — и Тромбус перестал нервно подмаргивать.

После лечения и операции Тромбус почувствовал необычайный прилив энергии и вдохновения и с наслаждением углубился в работу над своей симфонией. Ноты он писал по-прежнему левой рукой, излечить покалеченную руку профессору пока не удалось, но это нисколько не омрачало настроения Громбуса.

— Теперь вы понимаете, что значит серьёзная музыка! — повторял он всем и каждому. — Разве раньше у меня была музыка? Так, баловство после сытного обеда... Ах, просто стыд!.. — грустно начинал рассуждать Тромбус, но заметив, что собеседник намеревается сбежать, так как слышал всё это не в первый раз, поспешно хватал его за пуговицу и с жаром продолжал: — Поверите ли, я буквально потерял покой, как только увидел скрипку Граната... И моя дочь выступила с концертом. Моя маленькая Виола-Фортуна... Недаром я дал ей имя счастья, судьбы! В её руках оказалась судьба моей родины, счастье Свирелии...

Снова маэстро принял на себя должность глашатая страны. К этому времени Фитилёк заново начертил схему сигнальных кнопок и звонков, поставил поваленные столбы, отремонтировал все поломанные кнопки. И опять в домике свирельского глашатая Тромбуса призывно звенели колокольчики, и Тромбус появлялся на вышке и созывал сограждан на совет.

Вылечил Гематоген и Гарпуна.

Дело тут было непростое — ведь у Гарпуна не было одной ноги. Долго думал профессор, что же делать, и, посоветовавшись с друзьями, решил, что надо сделать Гарпуну искусственную ногу.

— Эх, был бы жив Плошка, он бы такую ногу выточил — игрушку, а не ногу! — грустно вздохнул садовник Грушка, Плошкин друг.

Все вместе выточили для Гарпуна искусственную ногу, и Гематоген стал делать ему ванны и массажи, мазать ногу новыми мазями и обмывать гранатином-фортунатином.

А через тридцать три дня Гарпун даже не чувствовал, где кончается его собственная нога и начинается искусственная — так прочно и не больно она приросла.

Гарпун отбросил прочь костыли и прошёлся по кругу в лихой матросской плясовой, позванивая медалями и потрясая седой бакенбардой-мочалкой.

Через некоторое время он снова явился в больничную палатку. Пряча за спиной трубку и запинаясь от смущения, он попросил:

— Мне бы ещё... Другую... Не растёт, чтоб её... Гром и молния! — И Гарпун стыдливо тронул голую щёку, где когда-то лихо торчала рыжая бакенбарда.

— Это можно! Вырастет отличная новая бакенбарда! — успокоил старого солдата профессор Гематоген и велел Витаминчику заняться гарпуновской бакенбардой.

Через семь дней на щеке Гарпуна показалась седая щетина. Она стала расти, расти, и выросла новая бакенбарда. Правда, она была короче старой, но это было не очень заметно, и Гарпун был счастлив.

И в третий раз пожаловал бравый вояка в больничную палатку. Там была одна сестричка Ампулка. Гарпун аккуратно приподнял кончиками пальцев белоснежную занавеску и протиснулся в палатку.

Потоптавшись на месте и помолчав, сколько было можно, Гарпун махнул перед лицом рукой и сказал:

— Разве это физиономия? Страх один... Решето... Если б от этих шрамов избавиться...

— Что ты, Гарпун! Зачем от них избавляться! Шрамы и седины тебя, наоборот, даже облагораживают... — ласково заверила его Ампулка.

Польщённый Гарпун ухмыльнулся, боком вытолкнулся из палатки и больше сюда не приходил. Только при встрече с Ампулкой бравый солдат заливался густой краской от ушей до кончика носа.

Снова стал носить Гарпун милицейскую форму и высвистывать разные ноты своим свистком-свирелью. На досуге он по-прежнему любил порыбачить и часто угощал своего спасителя Гема и его Друзей свежей ухой.

Ещё сильнее полюбил Гарпун море, которое наконец-то увидел своими глазами. Тем более, что это было Свирельское море! В неизменной тельняшке и бескозырке, с пиратской трубкой в зубах он частенько красовался на капитанском мостике маленького катера, на котором свирельцы катались по свирельскому морю. Во время остановок катера Гарпун усаживался на палубе, поглаживал новую бакенбарду и начинал:

— Помню, в молодости, когда я еще не был списан на берег...

И хотя в глазах старого вояки светились хитринки, ни один свирелец теперь не сомневался в правдивости Гарпуна.

Вылечив двух самых тяжёлых больных, профессор Гематоген начал лечить всех желающих.

Садовник Грушка избавился наконец от своего ревматизма, и теперь свирельцы узнавали, будет дождь или нет, не по Грушкиным костям, а в бюро погоды.

Дошла очередь и до старого Хвойки.

Хвойка не любил пить горькие лекарства, а чудесные пилюли, слышал он, были горькие. Он начал отнекиваться, но профессор теперь действовал настойчиво.

— Или пей, Хвойка, пилюли, или иди на пенсию! — сказал Гем. — Сторож не имеет права ходить в очках, слушать слуховым аппаратом и носить звонок, чтоб не засыпать на дежурствах!

Хвойка снял шапку, три раза почесал затылок и, мужественно вздохнув, согласился глотать пилюли.

Представьте себе, очень скоро он стал бравым сторожем. Некоторые свирельцы даже перестали с ним здороваться, потому что не узнавали его. Хвойка сперва обижался на невежливых, но потом как-то поглядел на своё отражение в озере и всё понял.

Из водяного зеркала ему весело усмехалось усатое лицо, которое ни в какое сравнение не шло с прежней стариковской физиономией.

Хвойка крякнул от удовольствия, потом схватил очки, слуховой аппарат и звоночек-будильник, увязал их в носовой платок и забросил подальше. Но свирельские ребятишки разыскали узелок, разделили между собой Хвойкины вещички и придумали новую игру — «в сторожа Хвойку».

 

Глава шестнадцатая.

КАК СВИРЕЛЬЦЫ ОЖИВИЛИ СЕРЕБРЯНУЮ РОЩУ

Победив Булыгана, свирельцы спокойно взялись за дела.

Какое счастье, что вернулся Гранат! В его туго набитой походной сумке, кроме яда для змей, было много эликсирных порошков, а у Коренька их как раз осталось совсем мало — он почти все истратил, когда сажали новый лес. Гранат быстро приготовил новые эликсиры, свирельцы начали поливать ими семена деревьев, и деревья стали расти в семь раз быстрее обычного. И воды теперь было у свирельцев целое море.

Но далеко ещё было до прежней Свирелии, где росли могучие деревья.

— Вырубить да сжечь лес — недолгое дело, — бормотал Хвойка. — А новый вырастить — вот беда-то! — целых сто лет надо!

— Да-а, раньше, бывало, деревья росли, что грибы после дождя, сами из земли лезли, а теперь каждый кустик обхаживай, — вздыхали лесники.

— Лес надо сажать по-научному, — важно говорил лесничий Коренёк, подражая мудрецу Гранату.

На щеках Коренька теперь торчала огненно-рыжая щетина — он стал отращивать себе бороду, как мудрец Гранат.

Коренек писал какие-то цифры, составлял специальные карты и, перед тем как посадить семена деревьев, делал над ними опыты, в точности, как Гранат когда-то. Учёные книги про лес он читал по тридцать три странички в день и старался, чтоб мудрец Гранат его похвалил.

Были в теперешней Свирелии и несознательные граждане.

— А ну их, эти деревья! — отмахивались они. — Жди и жди, пока лес вырастет! Может, нас тогда уже и на свете не будет?

— Ай-ай-ай! — стыдил таких учитель Минус. — Зато дети и внуки вспомнят о нас добрым словом...

О чём бы теперь ни заговаривал Минус, он всегда сводил речь к тому, что нет хуже врага у человека, чем лень. Разноцветными мелками учитель рисовал на доске большое сердце и свирелью-указкой показывал, как в сердца ленивых детей попадает вирус зла, и они покрываются каменной коркой.

Увидев эту страшную картину, свирельчата тут же прекращали шалости и, зажав уши, принимались учить уроки. А на уроках труда старательно строгали, пилили и стучали молотками. И, конечно же, после этого все свирельцы, и малыши, и взрослые, ухаживали за деревьями охотно и старательно.

— Вручную опрыскивать деревья труднее. Могу приспособить под опрыскиватель водомёт, — предложил Фитилёк и добавил, глянув на Лягушонка: — Если, конечно, разрешит командир...

— Можно! — согласился польщённый Лягушонок. — А то, чего доброго, он заржавеет... Сейчас время мирное... Перекуём водомёт на эликсиромет. Так и сделали. Фитилёк перестроил водомёт, а Коренёк заявил, что брызгать будет только он сам.

По три раза в день ходил Коренёк к Серебряной роще и обрызгивал каждую корягу.

А Грушка и Хвойка пропадали в садах.

— Отощала земля, плохо родит, — жаловался Грушка Хвойке.

— Да-а, — раздумчиво тянул Хвойка. — Не то, что раньше, — жирная была землица... Да мы ведь сами — вот беда-то! — не уберегли её... Теперь обласкать её надо, может, подобреет...

И скоро свирельцы уже опять не удивлялись, если, как раньше, на деревьях вырастали яблоки величиной с арбуз и груши, налитые таким солнечным соком, что хоть вешай их в палатках вместо электрических лампочек.

По просьбе Грушки Чик придумывал этим сортам плодов звучные названия, например, «Победа», «Майский цветок», «Солнечное сияние». Учёные-садоводы многих стран приезжали в Свирелию за ростками необыкновенных деревьев. А сами свирельцы были щедро вознаграждены за недавние лишения и теперь могли вдоволь наедаться превосходными фруктами.

И если кто-нибудь интереса ради ложился под деревом, открывал рот и ждал, когда персик сам упадёт ему в рот, к нему тут же подходил Грушка.

— Влезь на дерево и сорви себе персик, — строго говорил Грушка. — А заодно глянь, не спрятался ли там, наверху, какой-нибудь паук или усач...

Грушка уже не баловал свирельцев тянучками и коктейли приготавливал только по праздникам.

И вот долгожданная прохлада легла на сады и леса Свирелии, мягко окутала иссохшие тела серебряных деревьев.

— Вот теперь, пожалуй, пора оживлять серебряные деревья! — сказал Гранат.

— Приготовить лопаты! — скомандовал Коренёк.

Он выдал каждому по горсточке материнской земли и порошки эликсира, а Лягушонок пригнал к роще целую цистерну свежей воды, настоенной на цветочных лепестках.

Весёлые песни разносились по стране. Свирельцы ловко подкапывали под корягами землю, обильно поливали её цветочной водой, обрызгивали эликсирами.

Коренёк каждому давал немножко побрызгать из своего эликсиромёта.

Гранат недалеко от рощи устроил себе маленькую лабораторию, установил Ватрушкин котёл и, когда кончались эликсиры, снова варил их в котле, так что свирельцы могли вдоволь поливать эликсирами несчастные серебряные деревья.

Через семь дней и семь ночей семь серебряных деревьев — только семь, те, что не слишком пострадали от кактусов и колючек — стали распрямляться, зеленеть и из безобразных коряг, похожих на скрюченные старческие руки, превращались в деревца с розовыми стволами и нежными серебряными листьями.

А остальные деревья, истерзанные колючками, так и остались распластанными на земле, на могилах свирельцев, погибших на войне. Буйно разрослись на могилах травы и цветы и скрыли коряги от глаз.

А через тридцать три дня на ветвях оживших серебряных деревьев появились бугорки-почки, точь-в-точь такие, как на старом серебряном дереве, что вырастил в горах Гранат.

— Вас-солибас, эти семь деревьев, оказывается, тоже мудрые! — в волнении хватался за бороду мудрец.

— Что ж, это вполне понятно, — отозвался учитель Минус. — Их рубили булыганцы, столько лет пролежали они в раскалённом песке пустыни!.. Деревьям пришлось так много перенести! Неудивительно, что они стали мудрыми...

— Значит, можно будет взять почки для новых порций лекарств? — заволновался профессор Гематоген.

— И можно сделать ещё семь волшебных скрипок? — воскликнул маэстро.

— Ура! Ещё пилюли и ещё семь скрипок! — радостно закричали свирельцы.

С семи серебряных деревьев Коренек снял целебные почки, а из веточек, что выросли из оставленных почек, маэстро Тромбус искусно смастерил семь скрипок.

Виолка играла по очереди на каждой скрипке, и каждое серебряное дерево, как старое дерево Граната, пело и отдавало эту песню скрипке.

Семь волшебных скрипок стало в Свирелии, но семь деревьев, как и старое серебряное дерево, отдав голоса скрипкам, сделались немыми.

Они не подпевали песням свирелей, не звенели мелодично листвой, когда ветерок раскачивал их ветви.

— Какая жалость! — восклицал маэстро, потирая пальцами виски. — Серебряная роща — и не поёт!.. Это невообразимо! Нет, нет, деревья надо как-то спасти!

Он настроил скрипку Граната, закатил глаза и заиграл свою «Победную симфонию».

И чем дольше играл маэстро, тем тревожнее шелестели листвой серебряные деревья. Наконец они стали плавно покачиваться и подпевать нежно и грустно.

Когда маэстро кончил играть, свирельцы поспешили достать из карманов свирели — и рассыпались по траве звуки плясовой. А серебряные деревья, как в прежние времена, снова раскачивались в такт и подпевали песне свирелей.

В середине поющей Серебряной рощицы был построен памятник погибшим свирельцам, а около него сооружена вышка, такая, как на поляне «Ёлочка», только без Плошкиной резьбы. Роща теперь называлась «Рощей павших Героев», и сюда собирались свирельцы в торжественные дни.

Иногда здесь устраивались концерты. И свирельцы, слушая музыкальные пьесы Тромбуса, сидели и вздыхали: никому из них теперь и в голову не приходило зевнуть или, чего доброго, вздремнуть по старинке. Наоборот, некоторые даже потихоньку мурлыкали себе под нос в лад со скрипкой.

 

Глава семнадцатая,

ГДЕ ВСЕ НАХОДЯТ СЕВЕ НОВЫЕ ДЕЛА

С каждым днём веселей и беззаботней становились свирельцы, и лишь Чик день ото дня делался всё грустнее.

Он часто приходил в Серебряную рощу и слушал её пение, но разве сравнишь песни деревьев, даже серебряных, с птичьими песнями! Давно ли по утрам будили Чика кукушки, а вечерами над домиком, в лесу у Ледяных гор, где жили они с Корень-ком, заливались соловьи?., А теперь не будят Чика по утрам птицы, лишь в его сон иногда залетают. А проснётся Чик, посвистит, позовёт птиц — и печально прозвучит его голос, и никто не откликнется ему, кроме эха.

Чик то снимал, то опять надевал на палец кольцо, подаренное Гусем-вожаком. Из глаз его, зелёных и прозрачных, ручейками стекали слёзы, и он доставал из кармана записную книжечку для стихов. Но стоило Чику услышать поблизости голос Коренька, который вместе с Хвойкой целые дни проводил около рощи, как он торопливо вытирал глаза своей косынкой в горошек и прятал подальше записную книжицу.

А Коренёк, наоборот, стал совсем деловым человеком. Он ходил, твёрдо припечатывая шаг, и всё, что он делал, было крепко и прочно.

Но оттого, что сам Гранат хвалил его, Коренёк заважничал и так же, как его друг Лягушонок, частенько бывал грубоват на язык. В особенности попадало от него Чику.

Если Чик, вспоминая птиц, глядел на закат и вздыхал, Коренёк сердито одёргивал его:

— Нечего вздыхать и смотреть на небо — нету там твоих птиц! На земле делом займись! — и, как бы показывая пример, принимался усердно копать землю.

Однажды, когда Коренёк вот так отчитывал Чика, мимо проходили Гематоген с Минусом, и Кореньку неожиданно досталось.

— Слишком уж ты стал деловым, слова доброго никто от тебя не услышит — только командуешь и грубишь... — сказал учитель Минус. — Вылечите-ка его, профессор, от этой привычки...

— Да, да, — откликнулся профессор Гематоген, — и Лягушонка надо бы подлечить. Многим последнее время не нравится поведение обоих начальников. Посмотрим, не появились ли у них какие-нибудь опасные заболевания. Да нет, скорее всего — это просто нервы. Как ни говорите, работа у них хлопотливая... Не волнуйтесь, у меня есть новая микстура — ребята будут здоровы!

Не только Коренёк и Лягушонок не нравились Минусу. У некоторых свирельцев опять появилась привычка лениво зевать и потягиваться, а некоторые снова повадились ходить к садовнику Грушке за фруктовыми тянучками. Это очень огорчало учителя.

— Стоит свирельцам пожить в покое, без хлопот и трудов, как у них сразу же появляются дурные привычки, — говорил он Гранату, Гематогену и Тромбусу.

Гранат поглядел на учителя, раздумывая, по-видимому, о чём-то важном, а потом махнул рукой, подзывая его поближе.

— Все дела улажены, оттого, я думаю, свирельцам стало неинтересно, — сказал он. — У меня есть для них одно дело...

Гранат отвёл учителя в сторонку, и они стали о чём-то шептаться. Минус всё время одобрительно кивал.

— Уважаемый маэстро, подудите, пожалуйста, в свою тромбину, — обратился Гранат к Тромбусу.

Когда протрубили сбор, мудрец влез на вышку и начал:

— Друзья, я хочу опять отправиться в подземелье Ледяных гор... — Гранат задумался и провёл рукой по лицу.

— Не сидится тебе дома! — закричали свирельцы. — У нас всего вдоволь, чего тебе нужно в этом подземелье?..

— Много чего нужно! — уверенно заявил Гранат. — Там я нашёл удивительные камни. Вас-солибас! Розовые, как ветки серебряного дерева, и голубые, как... как небо нашей страны... Из них мы сможем построить себе удобные дома — сколько можно жить в неудобных палатках! И не только дома, а даже дворцы! Мы бы тогда не строили дома из деревьев, как раньше, — надо лес беречь, пусть он украшает Свирелию... Кто хочет помочь мне вынести из подземелья эти камни? Кто пойдёт со мной в экспедицию?

Гул покатился над «Ёлочкой», всем захотелось идти в экспедицию. Каждый тянул руку вверх, поднимался на цыпочки, чтоб Гранат мог увидеть его раньше других, и кричал: «Я! Я!»

Первыми записали трёх друзей-разведчиков: Шишку, Стружку и Мушку, — ведь они ещё в детстве любили собирать всякие камни и давно мечтали отправиться в поход за чем-нибудь полезным.

После них записалось ещё много свирельцев и даже свирелок.

Неожиданно в экспедицию стал настойчиво проситься ассистент Витаминчик, который ещё не так давно отмахнулся бы от этого дела двумя руками. И его, конечно, приняли — теперь все уже не в первый раз видели, на что способен Витаминчик.

Не теряя даром времени, экспедиция во главе с Гранатом двинулась в бывшую Булыганию, к скалам, где находился вход в подземелье.

— Зимовать будем в подземелье, — сказал на прощанье Гранат.

— Назад нас ждите весной! — хором добавили Шишка, Стружка и Мушка.

А Чик после ухода экспедиции совсем запечалился. Целый день бродил он по осеннему лесу. Деревья в лесу стояли раздетые, всё кругом было уныло, и только Серебряная роща светилась вечносеребристой листвой.

Чик подолгу смотрел в небо. Оно было огромно и пусто. Лишь несколько тучек серыми барашками жались друг к дружке.

Чик уселся на большой камень и начал думать, как же ему жить на свете, если нет птиц. И когда наконец он что-то надумал, всё вокруг для него вмиг повеселело, в каждой осенней лужице засверкал солнечный заяц, и внутри у Чика всё запело и зазвенело.

На другой день Виолка даже не узнала Чика: он шагал по лесу, насвистывая песенку, и весело гнал перед собой, как футбольный мяч, еловую шишку.

Виолка заглянула ему в глаза — и в прозрачных, как озёрца, глазах Чика девочка увидела лес, кусочки солнца и себя.

А Чик торжественно сказал:

— Я отправляюсь путешествовать по далёким странам, где зимуют птицы. Мудрец Гранат путешествует, а мне разве нельзя?.. Вернуть птиц в Свирелию могу только я... И будут мои птицы охранять лес от всяких Усачей.

— Это ты хорошо придумал, — ответила Виолка и нерешительно попросила: — Возьми меня с собой. Если можно... Я тоже хочу путешествовать, потому что...

Смутившись, девочка ничего не сказала, но Чик понял её и так.

Маэстро Тромбус снова собрал свирельцев на поляне «Ёлочка», Чик взобрался на вышку и, робея, объявил всем о том, что они с Виолкой отправляются путешествовать.

— Зимовать мы будем в тёплых краях, — подражая Гранату, сказал Чик. — А весной вернёмся с птицами.

Друзья уселись верхом на Аргамака. К этому времени Гематоген вылечил ему ногу, и он перестал хромать, а голову помолодевшего оленя украшали великолепные рога.

Свирельцы проводили Чика и Виолку в далёкий путь.

 

Глава восемнадцатая,

О ТОМ, ЧТО СТАЛО СО СВИРЕЛИЕЙ И СВИРЕЛЬЦАМИ ПОТОМ

Свирелия опять вернула себе славу самой радостной и счастливой страны на свете. Опасения Минуса, как бы свирельцы снова не привыкли жить сладко и легко, оказались напрасными. Теперь свирельцы научились думать и понимали счастье совсем не так, как раньше.

Часто, собираясь после работы на поляне «Елочка», они вспоминали прошлое и толковали о своём нынешнем житье-бытье.

— Чудно! — рассуждали они. — Перестали на дерево надеяться — и сами всему научились. Зато теперь в награду за все труды — эти пилюли и скрипки...

— Что ни день, то новые хлопоты... А как подумаешь, ведь не променяли бы нынешней жизни на прежнюю. Жить на всём готовеньком и объедаться сладостями?.. Нет уж, не надо нам такого счастья!

— У нас теперь лишних семь скрипок и пилюли с семи деревьев... Пусть лежат про запас!..

— Ох, и сказал! Другим людям отдадим, не в сундуках же их держать! Мы теперь и так непобедимые и долголетние...

И правда, с этих пор и на многие годы свирельцы прославились долголетием. Старость не брала их. Столетние женщины ходили на карнавалы и бойко отплясывали вместе со своими правнуками. А щёки стопятидесятилетних старичков были румяны и гладки, как у пятилетних младенцев. Они ходили в туристские походы, играли в футбол и бегали наперегонки. А Маковый лужок давным-давно переоборудовали под спортивную площадку для старичков.

О причинах долголетия свирельцев между учёными до сих пор идут горячие споры. Одни из них считают, что главное заключено в богатых витаминами растениях и плодах, которыми питались свирельцы. Другие утверждают, что корень долголетия свирельцев — в их весёлом нраве и в занятиях спортом. Третьи находят, что всё дело в целебном лесном воздухе и в лечении травами и кореньями. А четвёртые настаивают на том, что только лекарства из серебряных почек могли дать свирельцам долголетие.

Что ж, всякий согласится, что витамины полезны и занятия спортом — тоже. Верно, что очень целительны лекарства из трав и кореньев, которые искусно готовил Гематоген. Некоторые лекарства Гема получили известность в других странах и славятся поныне. Например, пертусин, который вы пьёте, когда схватите кашель, тоже сделан из трав вперемешку с сахаром по рецепту Гематогена. Да что там пертусин! Из обычных трав, листьев и кореньев профессор научился делать такие лекарства, что ими излечивали самые тяжёлые недуги. И, наконец, правда, что многие свирельцы помолодели и поздоровели от пилюль из серебряных почек и препарата гранатина-фортунатина.

Прослышав о волшебных почках и скрипке, приехали в Свирелию люди из многих стран. В семь стран отдали свирельцы семь мешочков с почками, а ещё в семь стран — семь волшебных скрипок. Остались у них самих только пилюли Гематогена да скрипка от старого дерева Граната.

Но люди со всего света всё шли и шли в Свирелию.

— Дайте нам пилюли! Хотим быть молодыми и здоровыми! — требовали одни.

— Подарите хоть одну волшебную скрипку! Хотим побеждать врагов! — просили другие.

— Да поймите же, не только в волшебных почках наше долголетие! Искусство профессора Гема — вот о чём подумайте! — говорил в ответ на эти речи Минус. — Пока бился профессор над пилюлями из серебряных почек, научился он придумывать и делать своими руками отличные лекарства. Волшебные пилюли и у нас когда-нибудь кончатся. Но всё равно мы спокойны за своё здоровье.

— Да, да, конечно! — воскликнул профессор Гематоген, тоже взобравшись на вышку. — Я получал любопытный препарат из корней и пыльцы... Его рецепт... — И профессор стал судорожно шарить по карманам халата. — Впрочем, при чём сейчас рецепт!.. Важно то, что лекарство это ничуть не хуже пилюль из серебряных почек, а со временем я надеюсь получить что-нибудь вроде гранатина-фортунатина... Я провёл только семьдесят семь опытов, но уже сейчас Прыгуны чувствуют себя неплохо... Потому я повторяю: свирельцы могут не беспокоиться за своё здоровье, даже если кончатся серебряные почки...

Гем облегчённо вздохнул, протёр очки и под аплодисменты спустился с вышки.

— А волшебная скрипка? Не верится, что она у вас только одна! А если она сломается? — не унимались те, кто во что бы то ни стало хотел получить у свирельцев дары серебряного дерева.

— Сломается — обойдёмся без неё! — уверенно отвечал Минус. — Мы — народ мирный, но если понадобится, дадим врагу отпор... А на дикарей с окаменевшими сердцами неплохо действует искусство музыканта Тромбуса...

— Если завистники захотят наших богатств — получат по рукам! — грозным голосом крикнул с места Лягушонок.

— Теперь мы учёные и без скрипки не пропадём, гром и молния! — поддержал Лягушонка Гарпун, воинственно пыхнул трубкой и погладил короткую бакенбарду.

— Ах, конечно же, дело не только в волшебной скрипке! — воскликнул маэстро Тромбус. — Главное — настоящая музыка! Она так смягчает сердца!

Пусть будет даже обыкновенная скрипка, но... но пусть будет хорошая музыка, — в волнении повторил Тромбус.

Прибыли в Свирелию и мудрецы из соседних стран, те самые, что щеголяли в лакированных башмаках, нежились в халатах со звёздами и боялись сквозняков. Прибыли и сразу же направились к Гранату.

Мудрец к этому времени, как и обещал, вместе с экспедицией благополучно вернулся из подземелья. Из самоцветных камней, найденных в подземелье, свирельцы стали строить маленькие уютные домики. Снова среди зелени лесов и садов Свирелии зацвели, как цветы на лугу, их разноцветные крыши — розовые, как тела серебряных деревьев, и голубые, как свирельское небо.

Чего только не привезла ещё экспедиция из подземелья, каких только там не было сокровищ! А загадок и тайн Гранат нашёл в подземелье столько, что до конца жизни не отгадаешь — ведь тайны мудрец видел во всём, к чему только ни прикасался. Оттого-то и теперь, не успел он вернуться в Свирелию, как уже снова заказал себе походные сапоги — старые его сапоги совсем разлезлись — и стал собираться в новый поход. Вот тут-то и пожаловали к нему старые знакомые, мудрецы из соседних стран.

— Прости нас, Гранат, что мы посмеялись над тобой, — виновато потупившись, говорили они и хитреньким шепотком добавляли: — Ты мудрец, и мы мудрецы... Дай нам немножко пилюль...

— Никаких пилюль я вам не дам, а дам я вам один совет, — отвечал Гранат. — Вас-солибас! Если вы мудрецы, бросьте греться в тёплых креслах, спрячьте в шкаф свои красивые башмаки и отправляйтесь-ка в поход, ищите своё дерево счастья!

Вернулись мудрецы в свои страны, с досадой на самих себя пошвыряли халаты со звёздами в сундуки и заказали себе походные костюмы — точь-в-точь такие, как у Граната.

Свирельцы же трудились засучив рукава, пели песни и в часы досуга, по старинной привычке, играли на свирелях и весело отплясывали.

А что же стало с Чиком и Виолкой? Всё, что они задумали, сбылось, и к весне они вернулись в Свирелию. Виолка наконец стала настоящей артисткой. А Чик стал учёным-птицеводом и узнал много интереснейших вещей о жизни птиц. В странствиях он поборол робость, перестал спотыкаться, шаг его стал твёрже, а рукопожатие — крепче. Он по-прежнему любил глядеть в небо, но находил себе интересные дела и на земле. Сочинять стихи он, конечно, не бросил и стал знаменитым поэтом Свирелии, Нынешние его стихи нравились даже Кореньку, лишённому воображения.

Впрочем, надо отдать справедливость Кореньку, он заметно изменился в лучшую сторону. Новые микстуры профессора Гематогена оказались очень даже полезными — Коренёк, как и Лягушонок, совершенно отвык от грубостей, а ещё он с помощью учителя Минуса научился видеть вокруг не только полезное, но и красивое.

Вместе с Чиком и Виолкой, вернувшимися на родину, в Свирелию прилетели птицы. Они поселились в цветущей стране и навсегда подружились с её добродушными жителями. Но о том, как Чику и Виолке удалось вернуть доверие птиц, расскажет другая книга — «Чик и Виолка в стране птиц».

В честь возвращения Чика и Виолки в Свирелии был устроен большой концерт-карнавал, где прозвучала «Победная симфония».

Солировала на скрипке Виолка, Это была обыкновенная скрипка. А старая скрипка спокойно лежала в музее на видном месте, под стеклом. Она стала национальной достопримечательностью, и туристам её показывали в первую очередь.

Дирижировал оркестром сам Тромбус. Когда он появился на вышке, свирельцы долго и горячо приветствовали его. Едва смолк гул аплодисментов и установилась тишина, маэстро сделал значительное лицо, закатил глаза и взмахнул дирижёрской палочкой. Ударили по струнам смычки, грянула «Победная симфония»!

И видели бы вы свирельцев! Те самые свирельцы, которые раньше засыпали на концертах Тромбуса, теперь слушали музыку чуть дыша, а многие потихоньку сморкались и прикладывали платки к глазам.

— До чего ж хорошо, до чего ж за душу берёт! — вздыхая, шептали они друг другу.

В первом ряду сидели поэт-птицевод Чик, лесовод Коренёк, профессор Гематоген, лесной сторож Хвойка и строитель каналов Лягушонок.

Слушая музыку, Коренёк, против обыкновения, глядел в небо и чуть не таял от удовольствия.

Гематоген то и дело протирал очки, которые запотевали у него что-то подозрительно часто.

Хвойка поднёс было к усам ладонь, чтобы кашлянуть поделикатнее, да вдруг стал нечаянно подпевать скрипкам. Он, чего доброго, распелся бы не на шутку, если б сидящие по соседству не шикнули на него.

Чик не сводил глаз со сцены, где перед оркестром стояла Виолка со скрипкой. Лицо Чика было задумчиво.

А Лягушонок ёрзал на стуле и бережно оттопыривал пальцами карман, чтоб не помялся спрятанный там букетик незабудок. Лягушонок понял, что на этот раз он уж непременно решится подарить Виолке незабудки, и от этого вдруг почувствовал себя очень счастливым.