Красовский Степан Акимович

Жизнь в авиации

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Воспоминания С. А. Красовского охватывают полувековой период и представляет собой волнующий рассказ о многих событиях из истории отечественного Воздушного флота. Начав службу в 1916 году, С. А. Красовский прошел большой путь от солдата до маршала авиации В книге рассказывается, с каким мужеством сражались летчики на фронтах империалистической и гражданской войн, как первое в мире социалистическое государство создавало свой Военно-воздушный флот в годы первых пятилеток. Большая часть воспоминаний посвящена боевым делам во время Великой Отечественной войны. Автор, один из видных советских военачальников, дает оценку действиям нашей авиации в крупнейших сражениях. Заключительные главы повествуют о ее послевоенных буднях.

Биографическая справка: КРАСОВСКИЙ Степан Акимович, родился 20.8.1897 в деревне Глухи, ныне Быховского района Могилевской области. Русский. Член КПСС. Участник гражданской войны, летчик-наблюдатель, комиссар авиационного отряда. В последующем командовал авиационной бригадой. Окончил курсы усовершенствования начсостава ВВС в 1926, Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского в 1936. Во время советско-финляндской войны 1939 - 40 помощник командующего ВВС 14-й армии, в 1941 командующий ВВС округа. В годы Великой Отечественной войны - командующий ВВС 56-й армии Брянского фронта, затем 2-й и 17-й воздушными армиями. За умелое командование воздушными армиями, личное мужество и героизм 29.5.45 генерал-полковнику Красовскому присвоено звание Героя Советского Союза. После войны командовал ВВС ряда военных округов. Маршал авиации (1959). В 1956 - 1970 - начальник Военно-воздушной академии имени Ю. А. Гагарина. С 1970 - в Группе генеральных инспекторов МО СССР. Член Центральной ревизионной комиссии КПСС в 1961 - 66. Награжден 6 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, орденом Суворова 1 степени, Кутузова 1 степени, Богдана Хмельницкого 1 степени, Суворова 2 степени, Красной Звезды, "За службу Родине в ВС СССР" 3 степени, медалями, иностранными орденами и медалями. Умер 21.4.1983. Именем Героя названа улица в Воронеже. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Воениздат. 1988. Том. 1. Стр. 774-775).

Содержание

Октябрьские зори

До свиданья, родные Глухи

Дорога в большую жизнь

За власть Советов

В Закавказье

Крепнущие крылья

"Трудовой народ, строй Воздушный флот!"

Имени Ивановских рабочих

Соколы мужают в полете

Начало лихолетья

Крушение мира

Ради жизни на земле

Глубинка России

Сражение в междуречье

Решающий год

Накануне поединка

Провал операции "Цитадель"

Каждый вылет - легенда

Над Киевом снова солнце

Хозяева неба

Под крылом - Заднепровье

Курс на Львов и Сандомир

Дружба, рожденная в огне

От Вислы - к Одеру и Нейсе

Конец фашистской Германии

После войны

Заботы мирных дней

На Дальнем Востоке

Кузница крылатых кадров

Примечания

Октябрьские зори

До свиданья, родные Глухи

Улетают годы. Улетают, словно осенние журавли. Но журавли возвращаются и приносят на крыльях своих теплые зори, полные трубных песен и вешнего очарования. А годы уходят безвозвратно, и с каждой весной их становится все меньше и меньше. И тогда человеку хочется вспомнить: а какие же они, те самые годы, что навсегда остались за горизонтом твоей жизни? Вспомнить и рассказать о них тем, кто стоит у светлого истока бытия. И если эта память сердца зажжет пламень в других сердцах, человек тихо скажет себе: "Я счастлив!"

Полвека назад, когда до философского рассуждения о смысле жизни мне было так же далеко, как двадцатой весне до семидесятой, я произнес эти два слова. Но тогда они звучали по-другому, да и содержание их было совсем иным. Я был просто по-юношески счастлив ощущением первого взлета.

Это произошло ранней весной 1917 года на полевом аэродроме 25-го корпусного авиаотряда. Приземлившись на своем "вуазене", летчик Микутский выключил мотор и, подмигнув, спросил меня:

- Ну как, понравилось, Икар?

По-видимому, лицо мое выражало смешанное чувство еще не улегшегося страха - земля кругом шла под крылом, - восторженности зеленой панорамой небольшого городка Вилейки и нарастающего удивления: вот они какие, земля и небо России!

Весело улыбнувшись, пилот пожал мне руку и, словно имениннику, сказал:

- Поздравляю, Степан! Верю: ты еще много будешь летать.

Радостное волнение охватило меня. Я отошел от аэроплана - тогда так и говорили: "аэроплан", "летательный аппарат" - и стал мысленно воспроизводить пленительную картину полета. Сослуживцы и незнакомые ребята хлынули ко мне толпой и буквально засыпали вопросами:

- Страшно было?

- Земля-то сверху круглая?

- О чем думал в небе, Степан?

Невысокий солдатик лет девятнадцати, курносый и веснушчатый, полюбопытствовал:

- Деревню свою разглядел? Все рассмеялись.

- Да нешто мало сел на Руси?..

- Эх ты, армяк.

- Его родина небось далеко...

- А где оно, твое село? - не унимался веснушчатый солдатик.

- Верст двести отсюда, в Быховском уезде, Могилевской губернии.

- Далече, - разочарованно промолвил дотошный собеседник.

За густыми лесами и топкими болотами остались мои родные Глухи, где я провел детство, четыре года учебы и познал цену нелегкого крестьянского труда. Оттуда, из Глух, и повела меня, новобранца, дорога в авиацию.

На втором году империалистической войны деревня вконец обнищала мужиками. В поле работали глубокие старики да женщины с подростками. Я пахал землю на своем скудном наделе, когда подъехал вестовой и объявил, что меня и других парней моего возраста вызывают в Быхов, в уездное управление воинского начальника.

Наутро волостной старшина собрал мобилизованных. Погрузили котомки на телегу, и процессия, гульливая и скорбная, двинулась в путь. Позади остались вереница убогих изб, крытых соломой, церковь, "монополка", волостное управление и четырехклассное народное училище.

За околицей показалась речка Грезля, неторопливо бегущая из озера Стоячего в Друть. Летом тут раздолье - плавай, ныряй, рыбу лови! Искупаются ребятишки и в сосновый бор, что на другой стороне села. А там на полянках и вырубках цветы и ягоды, в чащобе - грибы. Только все это было не для меня и моих друзей из бедняцких семей. С восьми-девяти лет у нас уже почти не оставалось времени для безмятежных забав и отдыха: приходилось постигать извечную науку землеробов.

В нашей семье все дела вершил "патриарх" - дед Ермолай. Четверо сыновей, в том числе и старший - мой отец Аким, беспрекословно повиновались ему. Земли было мало, и о разделе даже речи не могло идти. Невысокого роста, кряжистый и сильный, дед обладал большой крестьянской мудростью, учил сыновей и внуков стойко переносить невзгоды и тяготы жизни.

Несмотря на нужду, по настоянию деда Ермолая осенью 1910 года отец отвез меня в Быхов.

- Пусть учится грамоте, - говорил "патриарх", - без нее тошно жить на белом свете...

Воспоминания о детстве прервали женщины, заголосившие в последний раз по новобранцам. Мать ласково тронула меня за плечо:

- Давай попрощаемся, Степа! Люди обратно собрались идти, сеять надо.

Она заплакала. Заплакала потому, что война еще не кончилась и меня могли убить на фронте, как убивали сотни тысяч крестьянских парней "за веру, царя и отечество"...

- Служи честно, сынок, не позорь имени русского воина...

Слезы матери жгли душу. И когда она вместе с другими глухинскими женщинами, утираясь платком, пошла назад, может быть, впервые за свою жизнь я подумал о своем неоплатном долге перед ней. Как ни старалась она скрыть своей привязанности ко мне, старшему ее сыну, как ни пыталась поровну делить тепло сердца между семью детьми, мне казалось, что она любит меня больше других. Смелая и бойкая, она заступалась за меня, защищая от обидчиков, не боялась спорить с самим дедом Ермолаем.

"Спасибо тебе, родная, за все спасибо", - беззвучно шептал я непослушными от волнения губами.

На большаке, ведущем в Быхов, мы остались одни - молодые крестьянские парни, не знавшие большой жизни, не видевшие крупных и шумных городов, а некоторые из нас даже считали за чудо железную дорогу с паровозом и "избами на колесах".

За спинами котомки. На ногах лапти, оставляющие узорчатые отпечатки на влажной весенней земле. Мы идем, изредка обмениваясь короткими фразами о проводах, о родных и близких. Но больше всего молчим, удрученные горечью расставания с привычным деревенским бытом.

Однако молодость не умеет долго тосковать. Вероятно, так было до нас и так будет после нас - в юности все сложные вопросы кажутся простыми, а будущее видится безоблачным и счастливым, хотя в твоей судьбе происходят не совсем еще понятные перемены. Не успели мы пройти полдороги, как завязался разговор о завтрашнем дне, одна за другой сменялись веселые истории из солдатской жизни, рассказанные в свое время старшими. Кто-то затянул озорную песню с припевом: "Соловей, соловей, пташечка" - и остаток пути промелькнул почти незаметно.

Вот и уездный городок Быхов, расположенный на высоком берегу Днепра. После родного села многим ребятам он показался очень многолюдным и шумным. Особенно оживленной была главная, Могилевская улица с целым сонмом лавчонок, магазинов и других коммерческих заведений, добрая половина которых заколочена досками либо хозяев проглотили более крупные дельцы, либо сорвала торговлю война. Базарную площадь, где раньше торговали скотом, сеном, пенькой и другим деревенским товаром, занимали солдаты, пирамидки винтовок, пушки, повозки.

Я посмотрел на здание высшего начального училища, в которое поступил в 1910 году вместе со своим другом Гришей Молчановым из деревни Холстов. Вспомнился директор Котляр - высокий, представительный старик с окладистой седой бородой, внушавший не только почтение, но и робость и даже страх. Его жена, преподававшая русский язык, миловидная дама лет тридцати пяти, напротив, казалась воплощением самой доброты. Это впечатление еще более усилилось, когда мне и Грише Молчанову пришлось встретиться с директоршей в обстоятельствах не совсем обычных.

Дело в том, что нам очень трудно было сдавать вступительные экзамены. Если с математикой все обстояло более или менее благополучно, то русский язык давался нелегко. Мы с детства привыкли к белорусской разговорной речи, поэтому были не в ладах с орфографией. Написав диктант, мы наделали кучу ошибок и приуныли. Кто-то из разбитных сверстников посоветовал пойти к жене директора, попросить ее замолвить словечко перед грозным Котляром.

Преодолев смущение, я и Гриша постучали в массивную дверь директорской квартиры. Навстречу вышла учительница. Вероятно, сам вид наш вызывал сочувствие и жалость. Она ласково спросила:

- Что случилось, дети?

Мы рассказали о нашей беде.

- Вы очень хотите учиться?

Конечно, нам, крестьянским ребятам, очень хотелось поступить в училище, куда принимали в основном детей помещиков, купцов и состоятельных мещан.

Женщина подумала немного, еще раз пристально оглядела нас, словно прикидывая: "А что, если эти сермяги и в самом деле вырвутся из плена деревенской темноты?" - и, чему-то улыбнувшись, сказала сочувствующим, добрым голосом:

- Идите, ребятки. Вы будете учиться.

Жили мы с Гришей на окраине города, на Белой Горе. С хозяином, Анисимом Голубевым, и хозяйкой ладили. Особенно нравился нам Анисим - человек с гордой осанкой, смелым взглядом и рыжими пушистыми усами. За высокий рост, ладную стать и красоту попал крестьянский сын Голубев, уроженец деревни Кучин, в кирасиры. Кавалерия была тогда привилегированным родом войск. Полк, в котором служил Анисим, не раз маршировал перед императором на парадах и смотрах.

Рядовому кирасирского полка понравилась дочка чиновника. Тайные свидания закончились побегом девушки от состоятельных родителей. Вопреки воле отца и матери беглянка вышла замуж за солдата. Голубев отслужил свой срок, приехал с молодой женой в Быхов и устроился стражником к становому приставу. Строптивым и своевольным стражником оказался Голубев. Не раз у него были острые стычки с самим становым приставом Жебуртовичем. Тот грозился добраться до бунтаря и разделаться с ним. В 1905 году Жебуртович привел угрозу в исполнение. Из стражников Анисима Голубева отчислили, призвали снова в кавалерийскую часть, которая вот-вот должна была отправиться на далекий русско-японский фронт.

Перед самым отъездом на войну Голубев все же отомстил становому. Сильный и ловкий, он на ходу вскочил в пролетку, на которой ехал Жебуртович по безлюдной улице. Не успел оглянуться кучер, как пристав был убит. Оставшись неузнанным, Анисим отправился с эшелоном на Дальний Восток. Однако на полпути, где-то в Сибири, его ссадили с поезда и отдали на расправу военно-полевому суду. Свидетели обвинения говорили, что хмельной Анисим в теплушке сам рассказывал, как разделался со становым. Голубев упорно отрицал вину. Прямых улик не было, но все же дерзкого кавалериста приговорили к каторжным работам.

На Каторге Анисим был недолго. Брат его жены, крупный сибирский чиновник, сумел добиться досрочного освобождения проштрафившегося солдата. Голубев вернулся в Быхов, обучился портновскому делу, к которому пристрастился еще на каторге, и пополнил ряды городских ремесленников, гнувших спину с утра и до глубокой ночи, чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами.

Судя по всему, Анисим родился скорее кавалеристом, чем портным. Своим ремеслом зарабатывал он мало, вот и приходилось пускать на постой сельских ребят.

По вечерам бывший кирасир, стражник и каторжник развлекал постояльцев занимательными историями, в которых не чувствовалось никакого почтения не только к помещикам, чиновникам и другим власть имущим, но даже и к самому царю...

Жить в городе было трудновато: за обучение надо было платить четырнадцать рублей в год, кроме того, по рублю в месяц за койку. Нужны были учебники, письменные принадлежности. Обстановка заставляла и одеваться получше, чем в деревне: не пойдешь же в училище в домотканой одежде и лаптях. Дед Ермолай, отсчитывая затертые медные пятаки, говорил:

- Учись, Степан, авось в люди выйдешь. А мы уж как-нибудь потерпим...

Каждую неделю я ходил домой в Глухи, за восемнадцать верст. Отправлялся из Быхова вечером в субботу, а возвращался в воскресенье или рано утром в понедельник. Домой идти было легко: за плечами пустая котомка. А возвращаться в город с ношей - потруднее: за спиной недельный запас еды: тут и коврига хлеба, и бульба, и кусок сала, уложенные заботливыми руками матери.

Между деревнями Холстов и Язвы по обеим сторонам дороги тянулся сосновый лес. Идти по нему в сумерках было страшновато. Чтобы подбодрить себя, я ускорял шаг и начинал насвистывать. И странно: то ли от быстрой ходьбы, то ли от свиста дикий лес становился приветливей.

В городе жизнь текла однообразно: училище, уроки, иногда походы за Днепр. Случались стычки с учениками из состоятельных семейств. Помню, в Быхов приехал как-то бродячий цирк. Мы с Гришей Молчановым решили во что бы то ни стало пробраться в большую брезентовую палатку. Около цирка увидели своих одноклассников, купеческих и чиновничьих сынков во главе с приехавшим из Могилева реалистом, который гостил у своего отца, именитого коммерсанта Лурье.

Знакомясь, реалист презрительно протянул нам ногу. Стерпеть такое оскорбление мы не могли. Даже цирковое представление не смягчило наши сердца. Вечером мы подкараулили обидчика. Он шел с девушкой. Мы храбро выступили вперед и, перебивая друг друга, изложили свои претензии к купеческому сыну. Его юную спутницу попросили отойти в сторону.

Лурье пытался убежать, но мы цепко схватили его и надавали тумаков. Несколько дней прошло в ожидании возмездия. Однако по совершенно непонятной причине все сошло с рук. Неужели реалист не пожаловался?

Ответ на этот вопрос я получил только в 1929 году. В санатории Суук-Су, где сейчас размещается пионерский лагерь "Артек", среди отдыхающих я встретил пожилую женщину по фамилии Лурье. "Неужели родственница того самого реалиста?" - подумал я. Действительно, она оказалась его старшей сестрой. Именно ей первой он и рассказал, как двое ребят избили его. Сестра, узнав все обстоятельства дела, пожурила брата и сказала, что попало ему поделом. Купеческий сынок проглотил пилюлю и никому больше не рассказывал о своем недостойном поведении.

Самой счастливой порой были, конечно, каникулы. Наступала весна, кончались занятия, и я спешил в родные Глухи. Идешь, бывало, вдоль большака и ног под собой не чуешь. Ласково светит вешнее солнце, в синеве серебряными колокольчиками звенят жаворонки, за каждым поворотом открываются такие знакомые и вместе с тем каждый раз очаровывающие места, что смотришь на них и не насмотришься.

Вот небольшой овражек, за которым стеной стоит густой лес. На березах свежая, яркая зелень. На ее светло-бирюзовом фоне сочными темными пятнами выделяются ветви редких сосен. Дно овражка кажется совсем голубым от россыпи незабудок на влажных берегах маленького ручейка, бегущего куда-то к Днепру.

Во время каникул приходилось работать на земской почте. Почти каждый день ездил из Глух в Быхов и Городище, возил письма, посылки, газеты, изредка пассажиров. С трудом, но все же за лето удавалось заработать деньги, необходимые для продолжения учебы. у В 1915 году я закончил Быховское высшее начальное училище и устроился работать в Селецкое почтовое отделение...

Раздумья об отроческих годах прервал чей-то голос:

- Ну, вот и дошли до уездного воинского начальника.

...Этот дворец был старинным замком князей Сапег. Он стоял на высоком берегу Днепра, над широкой поймой с заливными лугами и уходящим за горизонт далеким лесом.

Со старым Быховским замком связаны многие страницы истории. Во время русско-шведской войны, пользуясь изменой Сапеги, шведы захватили Быхов. Но в 1707 году войска Петра I выбили иноземцев. Коменданта Синицкого, сдавшего шведам крепость без боя, сослали в Сибирь. Потом Быховский замок долгие годы был русским пограничным укреплением.

В июле 1812 года здесь, под Быховом, русские войска во главе с Багратионом сражались против французских интервентов, предводительствуемых маршалом Даву. Сражение, в котором русские чудо-богатыри сорвали наполеоновский план окружения 2-й армии на правом берегу Днепра, вошло в историю военного искусства как образец успешных арьергардных боев.

А теперь в старом Быховском замке собирали крестьянских парней, чтобы наспех сформировать из них воинские команды и отправить на вокзал, а оттуда поездом неведомо куда.

Вместе с другими новобранцами я попал в Сибирский запасный батальон, который находился в лагерях на берегу озера, неподалеку от Торопца, на Псковщине. Здесь мы получили старенькое поношенное обмундирование и с удивлением посмотрели друг на друга: хотя гимнастерки у многих недавних пахарей и ремесленников еще топорщились, вид все же был воинский.

К нам вышел командир роты поручик Удонов с Георгиевским крестом на груди. Он поздравил молодых солдат с началом военной службы и сказал, что мы будем подчиняться непосредственно старшему унтер-офицеру Хохлову. Ротный командир был высок ростом, тонок в талии, отличался изящной строевой выправкой. Немного сдвинутая на затылок фуражка с ярко начищенной кокардой обнажала высокий лоб. Темно-серые глаза светились радушием.

Удонов с первой встречи расположил к себе солдат. Он не лебезил перед начальством и не искал дешевой популярности среди подчиненных. Ровную, спокойную требовательность офицер сочетал с постоянной заботой о новичках. В каждом солдате он прежде всего видел человека.

До войны Удонов учился в университете и принес в Сибирский запасный батальон большую культуру. И это очень радовало нас, потому что мы знали о господствовавших в царской армии уродливых взаимоотношениях между командирами и подчиненными, о барско-пренебрежительном, хамском поведении офицеров, унижавших личное достоинство солдат.

Много лет спустя, когда я встречался с М. Н. Тухачевским, И. П. Уборевичем, В. В. Хрипиным, Я. И. Алкснисом и другими видными советскими военными деятелями, я всегда мысленно сравнивал их со своим первым ротным командиром. Очевидно, у них было что-то общее.

Солдаты гордились поручиком, старались во всем подражать ему. Каждый мечтал быть таким же мужественным и умелым, каким был командир. В батальоне нас называли удоновцами, и это ко многому обязывало.

Чаще всего с нами занимался не старший унтер-офицер Хохлов, а рядовой Бонус. Этот старослужащий солдат из латышей был черствым и сухим служакой, он обладал неиссякаемой энергией и чрезвычайной требовательностью. Не было такого случая, чтобы он допустил послабление и не заметил малейшей оплошности.

Тяготы армейской жизни многие новобранцы переносили с трудом. Рабочим и крестьянам, привыкшим к физическому труду и не избалованным удобствами жизни, было несколько легче. А те, у кого не было трудовых мозолей на руках, чувствовали себя плохо.

Рядом со мной спал на нарах вольноопределяющийся первого разряда, интеллигентный человек лет тридцати пяти, по профессии инженер. Несмотря на товарищескую поддержку, он пал духом. Такие иногда подумывали о самоубийстве или дезертировали.

Однажды мы убедились в том, что жесточайшая требовательность предъявляется не только к нам, рядовым, но и к младшим офицерам.

Личный состав батальона находился во дворе казарм. Ожидали построения для занятий. Дежурный офицер прапорщик С. Г. Васильев, высокий, стройный блондин, увидев командира батальона подполковника Покровского, подал команду: "Смирно! Господа офицеры!"- и строевым шагом направился для доклада. Все замерли, лишь слышен был звон шпор дежурного. "Отставить!" - прокричал фальцетом низкорослый подполковник. Прапорщик энергично повернулся кругом и, возвратившись в исходное положение, снова направился к Покровскому. Тот не принял рапорта. Бледный от смущения, прапорщик был вынужден начинать все сначала. "Ну, уж если господ офицеров так гоняют, - подумал я, - то нам и подавно не приходится обижаться на требовательность".

Вскоре из батальона отобрали наиболее грамотных солдат и вольноопределяющихся и скомплектовали из них учебную команду. Вместе с ними посчастливилось попасть и мне. Так меня зачислили на радиотелеграфные курсы Западного фронта, находившиеся в Минске.

Учиться, познавать новое всегда интересно. Занятия по электро- и радиоделу сменялись тренировками в работе на ключе и приеме радиограмм на слух. Тут-то и пригодились практические навыки, приобретенные мной в Селецком почтовом отделении.

Порядок на курсах был совсем иным, нежели в запасном батальоне. Здесь не было никчемной муштры и изнурительно-однообразных выходов в поле. Лекции читали образованные офицеры, отличавшиеся корректным отношением к курсантам. Однако занятия все же требовали большого напряжения сил. В военное время курсы работали по сокращенному учебному плану, поэтому заниматься приходилось по десять - двенадцать часов в сутки. Кроме того, необходимо было выполнять различные задания во внеурочные часы.

Об отдыхе и думать не приходилось. В увольнение я попал всего лишь один раз, да и то пожалел об этом. Вместе с группой курсантов в воскресенье мне разрешили сходить в кинематограф. Увидев в фойе прапорщика, я попросил у него разрешения присутствовать в кино. Выслушав меня, он сказал: "В фойе находится штабс-капитан". Осторожно пробираясь среди многочисленной публики, я с трудом нашел штабс-капитана и повторил свою просьбу. Штабс-капитан направил за разрешением к подполковнику, который сидел с дамой в буфете. "Иди, братец, разрешаю", - небрежно процедил он сквозь зубы, словно одарил великой милостью.

...Наконец мы получили кавалерийскую радиостанцию и двуколку. Это была громоздкая, но маломощная аппаратура, хотя считалась новейшим достижением русской конструкторской мысли и отечественной промышленности. Особенно много неприятностей доставлял искровой передатчик, который работал с большим шумом. Ночью при нажатии ключа разрядник так светился, что, зная азбуку Морзе, можно было издали зрительно принимать радиограммы. Какая уж тут скрытность связи!

В декабре 1916 года мне присвоили звание "ефрейтор" и назначили начальником радиостанции в 20-й армейский корпус. Мы сложили свои вещички в двуколку, рядом с радиостанцией, и направились в штаб корпуса, который размещался в районе города Вилейки. На фронт прибыли, когда подготовка к наступлению была в полном разгаре. По всему было видно, что в окопах солдатам сидеть придется недолго. Наша радиостанция должна была использоваться для корректировки артиллерийской стрельбы в 28-й пехотной дивизии.

Остро чувствовалась атмосфера ожидания каких-то новых, важных событий. Из уст в уста передавались слухи о расправе солдат над ненавистными офицерами, о забастовках рабочих, о нараставшем недовольстве войной и всей политикой царского правительства.

Однажды вечером кто-то принес в землянку листовку. В ней говорилось, что 24 февраля 1917 года в Петрограде бастовало двести тысяч рабочих. Стачка переросла во всеобщую политическую демонстрацию против царизма. Впервые мы прочитали лозунги: "Долой царя!", "Долой войну!", "Хлеба!". В листовке были выражены мысли и чаяния измученного, оголодавшего народа.

А несколько дней спустя, когда к нам зашел прапорщик Залевский и я стал докладывать: "Ваше благородие..." - он махнул рукой и сказал:

- Я теперь не ваше благородие, а господин прапорщик. Царя свергли, и в армии вводится новый порядок обращения нижних чинов к офицерам.

Вести, долетавшие из Питера, горячо обсуждались солдатами. Все ждали больших перемен. Но шли дни, а каких-либо практических последствий Февральской революции мы не ощущали, если не считать изменения формы обращения нижних чинов к "господам офицерам". Война продолжала уносить тысячи жизней. Солдаты по-прежнему получали из дому безрадостные письма.

Дорога в большую жизнь

14 марта 1917 года нашу радиостанцию вместе с боевым расчетом передали 25-му корпусному авиационному отряду. Я довольно равнодушно воспринял это перемещение. Мне и в голову не приходило, что вся моя дальнейшая жизнь будет связана с авиацией.

Нам было известно, что 25-й корпусной авиаотряд входит в состав 3-го авиационного дивизиона, которым командует известный русский летчик полковник А. С. Воротников. Отряд ведет боевую работу в интересах 20-го армейского корпуса.

На окраине города Вилейки мы без труда нашли дом, в котором находился штаб. Я доложил командиру отряда штабс-капитану Штокмару о том, что радиостанция с боевым расчетом прибыла в его распоряжение. Строгий на вид, высокий и стройный, штабс-капитан обладал приятной внешностью, хорошей строевой выправкой, спокойным, уравновешенным характером. Он поинтересовался состоянием аппаратуры и степенью подготовки радистов, затем приказал отправиться в распоряжение начальника артиллерийского отделения штабс-капитана Г. П. Кадина.

На вооружении 25-го авиаотряда имелись самолеты различных типов: "вуазен", "фарман", "Лебедь-12", "ньюпор", "моран-парасоль". Мы, связисты, с любопытством рассматривали диковинные аппараты. Больше всего поражала конструкция "Фарман-30". У этого самолета было два больших крыла, скрепленных многочисленными стойками и расчалками. В центре располагалась гондола для экипажа, опиравшаяся на два колеса. За кабиной - мотор с толкающим винтом.

"Лебедь-12" казался нам более изящным. Однако летчики недобро отзывались об этом самолете. В первый же день нам пришлось стать невольными свидетелями одного курьезного случая. На окраине аэродрома мотористы готовили к полету две машины - "вуазен" и "ньюпор". Подошли летчики. Они были в пробковых касках и походили на пожарных. Один из них сел в кабину "вуазена". Мотор запустился очень быстро. Летчик опробовал двигатель на малых оборотах, затем резко прибавил газ. Мотор взревел, но, ко всеобщему удивлению, самолет сорвался с места и понесся не вперед, а назад. Мы едва успели отскочить в сторону. "Вуазен" промчался мимо и с грохотом ударился хвостом о стоявшее поблизости строение. Лопнули стальные трубы, остановился двигатель. Из кабины вылез бледный летчик. Размахивая руками, он набросился на моториста:

- Несчастный масленщик! Опять поставил не толкающий, а тянущий винт...

Моторист начал оправдываться. На шум прибежал старший моторист Александр Максимов - отличный знаток своего дела, в прошлом бузулукский слесарь. Он рассказал парню, как быстрее исправить поломку, и успокоил летчика.

Находясь на аэродроме, мы часто слышали интереснейшие рассказы о воздушных схватках наших летчиков с неприятельскими авиаторами, но самим не приходилось видеть небесной баталии. И вот как-то в марте выдался на редкость тихий и ясный день. Кто-то из связистов заметил в светло-синем небе черную точку. С запада приближался немецкий самолет. Очевидно, вражеский летчик вел разведку переправ через реку Вилию.

Навстречу немцу поднялся дежурный самолет-истребитель "Ньюпор-17", пилотируемый молодым летчиком прапорщиком Чарухиным. Высокий и худой, на земле он производил впечатление неуклюжего увальня, и только блестевшие задором глаза выдавали острый ум, быструю реакцию. Скороговоркой, чуть-чуть картавя, он любил повторять собеседнику одну и ту же фразу, выражавшую довольно полно его кредо: "Лучше пожить меньше, но ярко, чем долго и скучно. Зачем мучить себя и других бесполезным существованием?"

Чарухин был учеником прославленного русского аса Евграфа Николаевича Крутеня и перенял у него тактику, обеспечивавшую преимущество над воздушным противником. На боевом счету Чарухина уже числилось несколько сбитых немецких самолетов. За боевые подвиги он был произведен из унтер-офицеров в прапорщики.

Немецкий летчик заметил самолет Чарухина и решил атаковать его на взлете.

Кто-то из мотористов очень метко сказал:

- Смотрите, германец-то взъерошился, как петух.

Немецкий "альбатрос" имел короткие широкие крылья, длинный фюзеляж, множество металлических лент - это придавало ему поразительное сходство с домашней птицей. Поскольку "альбатрос" летел со снижением на повышенной скорости, все ленты под напором встречного потока воздуха "пели", и металлический звон оглашал окрестности.

Чарухин, как будто не замечая приближавшегося противника, медленно набирал высоту. Увлеченные началом поединка, мотористы кричали во весь голос:

- Справа вверху германец! Справа вверху германец!

Русский пилот действовал расчетливо. Он перевел машину в режим горизонтального полета и стал уверенно набирать скорость. Расстояние между самолетами с каждой секундой сокращалось. Все, кто находился на земле, понимали, что исход воздушного боя теперь зависит от выдержки летчиков. Старший унтер-офицер Николай Кузнецов, стоявший у радиостанции и внимательно наблюдавший за действиями Чарухина, восхищенно воскликнул:

- Черт, а не человек!

Развязка надвигалась. Вот-вот должна полоснуть пулеметная очередь с борта "альбатроса". И вдруг наш летчик резко развернул машину влево с набором высоты. Обстановка сразу изменилась: Чарухин оказался выше немца. Он довернул "ньюпор" и открыл огонь по врагу. Самолет противника загорелся и рухнул на землю. Громкое "ура" пронеслось над аэродромом. Солдаты и офицеры приветствовали победителя.

Когда самолет приземлился, Чарухина вытащили из кабины и на руках понесли к большой брезентовой палатке, заменявшей ангар.

Вскоре к нам вновь пожаловал немецкий гость. Как только "альбатрос" оказался над летным полем, от него отделились какие-то предметы.

- Бомбы! - крикнул кто-то из мотористов. - Ложись!

Все разбежались в разные стороны, но взрывов не последовало: оказалось, что это не бомбы, а личные вещи немецкого летчика, сбитого Чарухиным: аккуратно упакованные две пары белья и носки, бритвенный прибор, какие-то письма. Очевидно, сослуживцы немецкого летчика надеялись, что он невредим...

Командиром радиоотделения в отряде был старший унтер-офицер Н. А. Кузнецов. Он ведал всеми радиостанциями, установленными на самолетах, и учил летчиков-наблюдателей правильной эксплуатации их в воздухе.

Меня назначили старшим наземного радиоотделения.

- Будете держать связь с самолетами, корректирующими артиллерийский огонь, - сказал командир отряда. А для того чтобы я хорошо усвоил обязанности, он решил показать работу летчика-наблюдателя на практике.

Легкий апрельский ветерок мягко гладил первые ярко-зеленые ростки молодой травы. На душе было светло и радостно, когда я шел к самолету. Приноравливаясь к ритму собственных шагов, повторял одни и те же слова: "Сей-час по-ле-чу! Сей-час по-ле-чу!" Вот тогда и состоялся мой первый полет с летчиком Микутским.

Вскоре расчет радиостанции отправили для корректировки артиллерийской стрельбы ближе к линии фронта, в деревню Белую. Там находился командный пункт 28-го артиллерийского дивизиона.

Получая с борта самолета данные о разрывах снарядов, мы передавали их артиллеристам, которые вносили необходимые уточнения в свои расчеты. Поскольку радиус действия радиостанции при передаче ключом составлял всего десять двадцать километров, связь самолета с землей часто нарушалась. Для надежности передачи сведений летчикам приходилось улетать из района цели ближе к радиостанции.

Однажды майским утром над нашими войсками появился немецкий самолет. Очевидно, его экипажу поручили корректировать стрельбу своей артиллерии, чтобы подавить батарею у деревни Белой. Мы связались по телефону с артиллеристами и тотчас же начали получать от них данные о месте разрывов вражеских снарядов.

Приемник радиостанции удалось настроить на волну самолетного передатчика противника. Появилась возможность раскрыть код, которым пользовался немецкий корректировщик. Едва кончалась серия точек и тире, передаваемых врагом, как с нашей батареи сообщали: "перелет двести метров", "разрывы слева в ста метрах". Сопоставляя радиограммы и сведения, полученные по телефону, мы поняли немецкую систему корректирования артогня и раскрыли код.

Когда на другой день самолет противника прилетел вновь, мы начали "помогать" ему. Наша радиостанция вела такую передачу, что путала противнику все карты. Разрывы вражеских снарядов не приближались к намеченной цели, а удалялись от нее. Затем немецкая артиллерия вообще прекратила огонь.

Начальник артиллерийского отделения 25-го авиаотряда штабс-капитан Георгий Петрович Кадин остался очень доволен нашей работой. Вскоре он приехал к нам, чтобы установить более тесное взаимодействие авиаторов с артиллеристами. Смуглый, высокий, с черными усиками, штабс-капитан сразу завоевал сердца солдат. Относился он к подчиненным с уважением, часто советовался с ними. Это был грамотный офицер, хорошо знавший боевые свойства артиллерии и возможности авиации.

Кадин получил образование в Казанском университете, известном своими демократическими традициями. Потом он закончил Михайловское артиллерийское училище. Командовал на фронте батареей, затем артдивизионом, успел совершить немало боевых подвигов. За личную храбрость он был награжден Георгиевским крестом и именным оружием.

Штабс-капитан был не только способным артиллеристом, но и лучшим разведчиком и корректировщиком нашего отряда. Он чаще других поднимался в воздух в качестве летчика-наблюдателя.

Позже Кадин без колебаний перешел на сторону революционного народа, и вполне естественно, что, создавая на базе 25-го корпусного отряда авиационную часть молодого советского Воздушного флота, солдаты избрали первым командиром бывшего штабс-капитана. Во время гражданской войны Кадин работал в Управлении авиации действующей армии, затем принимал активное участие в создании авиационной промышленности и был главным инженером одного из авиазаводов.

Наступило лето. Боевая работа продолжалась. Почти каждый день мы вступали в связь с самолетами, получали координаты разрывов снарядов и передавали артиллеристам. Привычный ход событий лишь изредка нарушался вражеским артобстрелом или воздушным боем.

Продолжая антинародную политику, Временное правительство решило организовать наступление на нашем участке фронта. Появились новые воинские части. Летчики 25-го отряда стали чаще летать на разведку.

За несколько дней до наступления на станцию Залесье приехал сам Керенский. Глава Временного правительства с большим пафосом призывал солдат идти в бой "за революцию". Но его словам никто не верил. После отъезда Керенского в землянках появились листовки с призывами: "Долой войну!", "Землю крестьянам!", "Фабрики и заводы - рабочим!".

Большевики энергично агитировали за срыв наступления. Особенно большую роль сыграли решения Всероссийской конференции фронтовых и тыловых военных организаций большевиков. Нам рассказали, что на конференции с докладом по текущему моменту и аграрному вопросу выступил Владимир Ильич Ленин.

Солдаты с радостью восприняли резолюцию конференции "О войне, мире и наступлении", в которой говорилось, что призыв к наступлению для революционной социал-демократии мог быть приемлем лишь в том случае, если бы власть перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов, а революционная демократия открыто и недвусмысленно обратилась бы с предложением мира ко всем воюющим странам.

Не дремали и меньшевики. Они также вели активную пропаганду, призывая солдат к боевым действиям.

Временное правительство бросило солдат в наступление в районе Крео. Оно началось ночной разведкой под сильным прикрытием артиллерийского огня. По вражеским позициям ударила наша артиллерия. Противник открыл ответный огонь. Первой пошла в атаку одна из дивизий 20-го армейского корпуса. Встреченная сильным артиллерийским и пулеметным огнем, пехота залегла. На помощь ей направили 2-ю дивизию и женский батальон.

Во второй половине дня мимо нашего аэродрома потянулись повозки с ранеными. Всем стало ясно, что наступление провалилось. 20-й корпус занял новый участок фронта Поставы - Воропаево, а наш авиаотряд из Вилейки перебазировался в Шарковщизну.

Год службы в армии, фронтовая обстановка, общение с революционно настроенными товарищами существенно изменили взгляды молодых крестьянских парней на жизнь. С каждым днем росла вера в силы народные, появлялось убеждение в правоте тех лозунгов, которые выдвигала Российская социал-демократическая рабочая партия (бальшевиков).

В большевистскую партию я, как и многие другие мои сверстники, пришел не вдруг, не сразу. Тяжело было нам, крестьянским парням, преодолеть предрассудки, внушенные в семье, школе, церкви. Мы учились у жизни, у людей. Подлинными наставниками солдат стали представители большевистской партии, ее посланцы в армии. Первым из них был большевик Иван Мухин. Познакомились мы с ним, казалось, совсем случайно.

Как-то в свободный час пошли в солдатскую лавку, которая находилась в деревне Белой. Продавец, мужчина средних лет, встретил нас широкой улыбкой:

- Проходите. Мухин я, из Иваново-Вознесенска. Слышали, может быть, о таком городе?

Бойкий и разговорчивый, он сразу расположил нас к себе. Продавец так расхваливал галеты, что мы не смогли отказаться и купили по пачке. Мухин подчеркнуто долго завертывал их. Потом получил деньги и, прощаясь, крикнул вдогонку:

- Понравятся - приходите!

Мы присели и развернули упаковку галет. Это были листовки. Тщательно разгладили и начали читать. В одной из них говорилось о предательской политике Временного правительства, другая призывала солдат к прекращению войны, в третьей были напечатаны призывы Ленина о переходе власти в руки Советов.

Походы в лавку под предлогом покупки галет, мыла, спичек все учащались. Мы шли к Мухину за свежими листовками, за разъяснением их содержания - за большевистской правдой.

Перед самым началом летнего наступления Иван Мухин исчез, и я встретил его только в 1928 году в Иваново-Вознесенске. Он был уже видным партийным работником. Только тогда я и узнал, что организациями Красного Креста на Западном фронте руководил Михаил Васильевич Фрунзе. Красный Крест ведал госпиталями, банями, солдатскими лавками. В них было много большевиков, которые вели революционную работу. А Михаил Васильевич умело направлял ее. В случае угрозы провала он быстро перебрасывал того или иного работника на другой участок фронта. И. А. Мухин имел партийную кличку "Резвый". Во избежание провала ему часто приходилось менять место работы.

В Шарковщизне, куда перебазировался 25-й авиаотряд, на радиостанцию прибыл новый электромеханик. Он коротко отрекомендовался:

- Сергей Березин.

Средних лет, морщинистый, с черными усами и гладко выбритой головой, Березин никак не был похож на фронтовика. У новичка почти не было личных вещей, кроме бритвы да книг. Судя по большим, узловатым и мозолистым рукам, можно было предполагать, что он из рабочих. Все свободное время электромеханик читал и писал.

Березин побыл у нас всего около месяца, но в моей жизни успел оставить глубокий след. Ясность мыслей, убежденность в правоте дела - вот что прежде всего я заметил в нем. Он умел располагать к себе людей и оказывать на них сильное влияние. Споры Березина с политическими противниками всегда привлекали много слушателей.

Неподалеку от аэродрома находилась помещичья усадьба. Мы познакомились с батраками и частенько заходили к ним по вечерам. Иногда сюда приходил и сын помещика - студент, считавший себя революционером.

Как-то летним вечером мы сидели на сложенных у дома бревнах. Здесь произошла встреча студента с Березиным. Сын помещика с яростью защищал политику Временного правительства. Он утверждал, что надо продолжать войну до победного конца, что перед лицом общего врага должны быть позабыты классовые распри, а решение земельного вопроса должно быть отложено.

Студент говорил красиво, аргументировал свои мысли четко. Кое-кому даже показалось, что он прав. Но вот выступил Березин:

- Вы, молодой человек, в окопах были? Ах, не были. Вот и пойдите, хотя бы во время каникул, месяца на два. Потом, я уверен, будете кричать вместе с нами: "Долой войну!" Вы учитесь в Питере на деньги, которые добыты потом вот этих батраков. Но они больше не потерпят вопиющей несправедливости. Земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает!

Березин умел просто и ясно ответить на любой вопрос. Нас восхищало мастерство его задушевных бесед с людьми. Солдаты радиостанции видели в нем пример для подражания, сами старались действовать так, как электромеханик.

Летом 1917 года в стране проходило много различных выборов. Фронтовики выбирали делегатов на съезд Советов, депутатов в Учредительное собрание. За какой список голосовать - большевистский, меньшевистский, эсеровский?.. Вот тут-то и пригодились беседы Березина. Мы стали ясно понимать, что наш путь вместе с партией большевиков, защищающей подлинные интересы народа. Отдавая свои голоса за большевистский список, мы знали, что голосуем за прекращение войны, за передачу земли крестьянам, фабрик и заводов - рабочим, за счастье трудового народа. Лишь незначительное меньшинство проголосовало за эсеров.

Электромеханик организовал в отряде политический кружок, главным образом из мотористов, связистов и других технически грамотных солдат. Группа друзей Березина стала впоследствии ядром партийной организации отряда.

В июле Временное правительство перешло к крутым мерам. Стремясь подавить революционное движение, всякое противодействие своей политике, оно приняло антидемократические законы. На фронте начали активно действовать военно-полевые суды, была введена смертная казнь.

Сергей Березин исчез так же неожиданно, как и появился. Даже своим товарищам - П. М. Крылову и мне - он ничего не сказал на прощание. Оставшись без вожака, мы на свой риск и страх решили продолжать дело, начатое им. Связались с единомышленниками и стали вновь собираться для обсуждения насущных вопросов. В беседах с солдатами мы пропагандировали большевистские требования о мире, о земле. Ряды наших сторонников росли.

Так, еще не являясь формально членами большевистской партии, Крылов и я душой и сердцем были вместе с нею. Правда, хорошей идейной закалки, опыта революционной работы у меня, как и у других моих товарищей, в то время еще не было. Мы допускали различные ошибки, не соблюдали конспирацию. Это привело к тому, что осенью 1917 года меня и Крылова арестовали. Тщедушный человек с птичьим лицом, в пенсне и с погонами военного чиновника начал расспрашивать о Березине, о наших связях с большевиками. Мы категорически отрицали эти связи.

Через день нас отправили к прокурору корпуса в Воропаево. Прокурор посмотрел на нас и, кажется, больше для формы задал несколько вопросов:

- Большевики? Воевать не желаете? Землю у помещиков отбирать собираетесь? Кто вас этому научил?

Мы молчали.

Прокурор приказал отправить нас под конвоем трех солдат в Полоцк. В пути охрана куда-то исчезла, и мы решили поехать в Петроград. Там от рабочих узнали, что близится революция.

- Наше место в отряде, - сказал Крылов.

Я согласился с ним, и мы вернулись в Шарковщизну.

Солдаты с радостью встретили нас. А начальству мы доложили, что армейский прокурор в Полоцке разобрался и приказал возвратиться в часть. Только самым близким друзьям рассказали о поездке в Питер, о революционном подъеме, царящем в городе.

Вновь возобновились занятия членов нашего кружка. В него входили летчик Дорошенко, мотористы Солопов и Радченко, шофер Глебовский и другие. Было решено создать в отряде группу сочувствующих большевикам. Как-то вечером собрались в землянке и при тусклом свете коптилки провели организационное заседание. Председателем выбрали Г. А. Глебовского, а меня - секретарем.

Поздней осенью в отряд дошли вести о совершившейся в Питере революции, о том, что к власти пришли большевики. Ленинские декреты о земле, о мире подняли авторитет рабоче-крестьянского правительства в глазах солдат на небывалую высоту.

Руководство жизнью и деятельностью отряда взял на себя солдатский комитет, председателем которого стал Глебовский. Командиром отряда избрали Кадина. На отрядном митинге было принято решение во всем поддерживать народную власть и беспрекословно выполнять решения рабоче-крестьянского правительства.

Царская армия на наших глазах развалилась. Солдаты тысячами садились в теплушки и ехали в тыл, на восток. Из 25-го отряда ушли реакционно настроенные офицеры и некоторые рядовые, сбитые ими с толку. Но здоровое ядро сохранилось. Люди понимали, что надо сберечь авиацию для молодой Советской республики. Они делали все, чтобы самолеты, техническое имущество, радиоаппаратура не попали в руки врагов.

Вскоре в наш авиационный отряд пришла телеграмма Главнокомандующего Н. В. Крыленко. В ней предписывалось личному составу перебазироваться в город Ефремов Тульской губернии для формирования новой, революционной части.

На собрание, созванное солдатским комитетом по этому поводу, пришли почти все летчики, мотористы, связисты, тыловики. Слово взял Глеб Александрович Глебовский. Бывший питерский рабочий, а затем отрядный шофер говорил убежденно, горячо, призывая всех добросовестно выполнить распоряжение Советской власти. Его поддержали все присутствующие.

И вот мы в Ефремове. Здесь кто-то уже успел пустить провокационный слух о контрреволюционных настроениях у прибывающих авиаторов. Ефремовские красногвардейцы решили встретить "белых летчиков" во всеоружии. Станцию оцепили, на крыши затащили пулеметы.

Эшелон с самолетами и имуществом остановился у закрытого семафора. С подножки одного из вагонов спрыгнули Кадин и Глебовский. Их встретил красногвардейский патруль и предложил следовать к коменданту станции. Наших начальников повели под конвоем. Однако вскоре семафор открылся, паровоз тяжело вздохнул и потянул через входную стрелку платформы и теплушки. Еще издали мы увидели на перроне вокзала Кадина и Глебовского. Они встречали нас вместе с комендантом и красногвардейцами. Немного посмеявшись над опасениями ефремовцев, мы начали разгрузку.

Сюда же из Полоцка прибыла 1-я авиабаза нашего дивизиона. Вновь довелось встретить многих знакомых. Среди них был председатель солдатского комитета базы Федор Иванович Жаров. Всегда уравновешенный, рассудительный, солдат пользовался среди сослуживцев большим авторитетом. Впоследствии Федор Иванович занимал крупные руководящие посты в Военно-Воздушных Силах страны. До последних дней жизни своей генерал-лейтенант авиации Жаров отдавал все силы на благо укрепления боевой мощи крылатого флота пятого океана.

Мы наладили тесный контакт с населением, особенно с местной партийной организацией. Это оказывало революционизирующее воздействие на личный состав нашего отряда. К нам пришел старый ефремовский коммунист Поляков. Он был избран председателем партячейки, состоявшей в большинстве своем из сочувствующих. Я по-прежнему оставался секретарем.

Время было трудное. Перед партийной ячейкой вставало множество вопросов, в частности о повышении боеспособности отряда, о разъяснении личному составу политики партии.

После гибели летчика Чарухина командование и партийная организация всерьез взялись за укрепление дисциплины в отряде. Было принято решение всем переселиться с частных квартир на аэродром, в бараки. Ефремовский уездный комитет большевистской партии поддержал наши мероприятия.

По решению партийной ячейки проводились беседы о том, какое значение придает дисциплине Владимир Ильич Ленин, о необходимости создания регулярной Красной Армии. В обстановке нараставшей угрозы военной интервенции никому из нас не были безразличны судьбы молодой Советской республики, вопросы укрепления ее обороноспособности. Летчики, мотористы, связисты полностью разделяли ленинский курс нашей партии и своей самоотверженной работой вносили вклад в дело создания советской авиации.

Партия большевиков сплачивала вокруг себя все здоровые силы. Партийная ячейка нашего отряда пополнялась новыми людьми. На правах сочувствующих в нее вступали летчики, мотористы, красноармейцы. Глебовского, Радченко и Солопова приняли в партию. Более года я был сочувствующим. Теперь, когда изучил Программу и Устав партии, приобщился к партийной работе, вступление в члены РКП (б) стало для меня самым насущным делом. В 1918 году я навечно связал свою жизнь с партией великого Ленина.

За власть Советов

Приказом Наркомвоенмора No 385 от 24 мая 1918 года было организовано Главное управление Рабоче-Крестьянского Воздушного флота (Главвоздухофлот), во главе которого стали А.С.Воротников, К. В. Акашев и А. В. Сергеев. Главвоздухо-флоту подчинялись все авиационные части, школы и учреждения, не принимавшие непосредственного участия в боевых действиях. Для руководства авиацией действующей армии при Реввоенсовете Республики было создано Полевое управление авиации и воздухоплавания (Авиадарм.), начальником которого был назначен А. В. Сергеев.

Летом того же года по приказу Главвоздухофлота 25-й корпусной авиаотряд передислоцировался на Западный фронт, в город Сычевку, Смоленской губернии. Опорой Советской власти здесь были труженики табачной фабрики, железнодорожники из депо и петроградские рабочие, вынужденные из-за голода вернуться в родные края.

Вскоре после перебазирования наш отряд был переформирован во 2-ю Тверскую авиационную группу. Ее командиром назначили Г. П. Кадина. Группа пополнилась самолетами и личным составом. В частности, на должность летнаба приехал коммунист москвич Сергей Глазов.

И все-таки авиационных кадров не хватало. Поэтому приходилось набирать специалистов из местных жителей. К нам попадали люди самых различных политических убеждений. Командир мало интересовался политическими взглядами тех, кто поступал к нам на службу.

Неведомо откуда в группу были зачислены бывшие графы братья Коновницыны. Затем Кадин приютил нескольких монархистов. Контрреволюционеры оживились. Усилившаяся деятельность врагов Советской власти не могла не волновать коммунистов. Обстановка день ото дня накалялась.

Как-то на общем собрании личного состава обсуждался вопрос о наборе специалистов из местного населения. В числе других выступил коммунист метеоролог Григорий Аниховский, закончивший до военной службы Могилевский лесной институт.

- Мы против приема в группу политически сомнительных людей, - решительно сказал он.

Это был прямой намек в адрес командира, без разбора зачислявшего в группу монархистов, кадетов, эсеров... Кадину, видимо, не понравилось выступление Григория. Он стал предвзято относиться к метеорологу и даже грозился арестовать его, но коммунисты поддержали Аниховского.

Осенью на Смоленщине вспыхнули контрреволюционные восстания. В Гжатске заговор изменников возглавил полковник царской армии Попов. Он жестоко расправился с руководителями партийных, советских органов, активистами города и повел свои банды на Ржев и Сычевку.

Уездный партийный комитет мобилизовал коммунистов для борьбы с врагом и поручил проведение операции по подавлению восстания председателю местного ЧК товарищу Зайцеву. Личный состав авиагруппы получил задачу срочно принять меры к обороне города и аэродрома. Отряд разделился: часть сил была брошена на оборону города, а летчики приступили к разведывательным полетам. Надо сказать, что экипажи довольно скоро обнаружили скопление контрреволюционеров и постоянно следили за их действиями.

Меня поставили во главе пулеметной команды, охранявшей южные подступы к Сычевке. К вечеру мы заняли оборону у шоссе. Было холодно, шел мокрый снег. Ждали противника всю ночь и утро. Мы задерживали одиноких пешеходов, обыскивали и допрашивали их. Тех, кто не вызывал подозрений, отпускали, а некоторых отправляли в ЧК, к Зайцеву.

Во второй половине дня была обнаружена большая группа пестро одетых людей. Шли они с хоругвями, крестами и пели молитвы. Это показалось нам подозрительным. Навстречу "крестному ходу" выслали разведчиков. Они донесли, что вслед за молящимися продвигается более крупная группа людей. Мы решили пропустить "крестный ход", а по второй колонне открыть пулеметный огонь. Как только раздались очереди наших "льюисов", послышались ответные выстрелы. Но вскоре строй вояк рассыпался. Белобандиты бросились наутек. Мы организовали их преследование и многих взяли в плен. А спустя несколько дней выездная сессия судила организаторов мятежа, убийц мирных людей в Гжатске. Бандиты получили должное возмездие.

Тяжелое время переживала республика. То здесь, то там вспыхивали антисоветские мятежи. Некоторые авиаторы нашей группы тоже находились под влиянием вражеских элементов. Буквально на глазах изменился летчик Дедущенко. В отряде его называли "дедом". В недавнем прошлом рабочий Александровска, ныне Запорожья, он верил в победу революции. И вдруг в нем что-то надломилось.

- Не устоять Советам, - мрачно сказал он однажды.

- Ты что, с ума спятил? Как это "не устоять"? - От удивления я даже приподнялся на койке.

- Ну ладно, спи! - зло проговорил "дед".

На другой день Дедущенко не зашел в партячейку, не спросил, как обычно: "Газета пришла?" Вообще, с тех пор как он стал водить компанию с богачами Медведцыными, в его настроении произошел какой-то перелом. Он совсем охладел к полетам. Зная, что категорически нельзя отказаться от боевой работы, Дедущенко пошел на обман - умышленно вводил неисправности на машине.

Нам и раньше были известны "фокусы", когда неожиданно начинали коробиться клапаны или лопаться контрольные стаканчики маслосистемы. Чаще всего это случалось зимой, когда, готовясь к полету, какой-нибудь из трусоватых парней или тайных недоброжелателей Советской власти перекрывал кран и холодный стакан лопался от горячего масла. На его замену требовалось время. Поэтому вылет срывался.

Однажды, подойдя к самолету Дедущенко, я попросил моториста дать сигнал на остановку двигателя. Моторист энергично сложил руки крестом, и "дед" выключил мотор. Я стал на плоскость, заглянул в кабину. Кран маслосистемы был перекрыт.

- Ты что? - растерянно спросил Дедущенко.

- Немедленно прекрати свои "фокусы"!

- Степан, - залепетал летчик, - буду, как прежде... Ты же помнишь, как на фронте... На разведку ходил...

Да, он летал на "ньюпорах" всех типов, на "моране", "фармане" и других машинах. Всегда добросовестно выполнял свой долг. А сейчас? Поступок Дедущенко возмутил меня до глубины души. Однако начальству я не стал докладывать. И, кажется, правильно сделал. Дедущенко понял свою ошибку. Вскоре наша дружба снова наладилась. "Дед" добросовестно воевал на Восточном фронте -под Уральском, Астраханью, у Черного Яра.

На протяжении многих лет встречался я с Дедущенко в разных авиагарнизонах, и всегда он говорил мне:

- Не вспоминай о масляном стаканчике!

Последние годы своей жизни Дедущенко был летчиком Гражданского воздушного флота, летал на самолете К-5 на трассе Москва - Горький - Казань. Он погиб в 1935 году, во время авиационной катастрофы.

В один из осенних дней в авиагруппу прибыл председатель местной ЧК Зайцев. Его сопровождал метеоролог Григорий Аниховский. Я был дежурным по группе. Чекист предъявил ордер на арест братьев Коновницыных и некоторых других бывших офицеров старой армии. Арестованные были отправлены в Петроград, где их судили, а штабс-капитана Кадина отозвали в Москву.

Надо сказать, что среди бывших офицеров было немало настоящих патриотов, горячо преданных своему народу. Имена таких летчиков, как А. С. Воротников, К В. Акашев, А. В. Сергеев, Л. А. Юнгмейстер, С. Н. Никитин, Ю. И. Арватов, И. А. Буоб, И. И. Петрожицкий, Е. И. Татарченко, Н. В. Жигалов и других останутся в памяти многих поколений авиаторов.

Немало сделал для молодого советского Воздушного флота прапорщик А. В. Можаев. В 1924 году мне довелось служить вместе с ним в 8-й авиационной эскадрилье. Именно тогда этот интересный человек и способный летчик рассказал мне о своей работе в период октябрьских событий.

На третий день революции в Смольном было образовано Бюро комиссаров авиации и воздухоплавания во главе с Можаевым. Бывший прапорщик сразу оказался в центре революционных событий.

- Наша первоочередная задача заключалась в том, - вспоминал Можаев, чтобы привлечь на сторону революции как можно больше авиационных частей, находившихся в Петрограде. И мы успешно решили эту задачу. Нашей деятельностью заинтересовался Председатель Военно-Революционного Комитета Н. И. Подвойский. От имени Советского правительства он дал распоряжения об организации первых социалистических авиационных отрядов, о привлечении авиаторов к участию в подавлении мятежа Керенского и Краснова.

Вскоре Можаев получил новое ответственное задание. Он был командирован в Архангельск для приема самолетов, прибывших из Англии и Франции. Узнав о революции в России, правительства этих стран распорядились не передавать самолеты Советскому государству. На требования Можаева выгрузить машины капитаны транспортов ответили отказом. Они решили утопить самолеты в море, но этого им сделать не удалось. Рабочие не выпустили суда из порта. Тогда англичане пошли на хитрость, надеясь подкупить Можаева. Ему предлагали крупную сумму денег, роскошную виллу и другие блага. Однако никакие посулы не соблазнили его. Он твердо стоял за интересы Родины, отлично понимая, как нужны боевые машины для защиты молодой Советской республики.

Можаев оставался в Архангельске до тех пор, пока самолеты не были выгружены с транспортов и отправлены в глубь страны. Правда, ему удалось вырвать у бывших союзников России не все двигатели для самолетов. Часть моторов англичане все же утопили в море, и технический состав вынужден был переделывать у "сопвичей" и "ньюпоров" подмоторные рамы, чтобы поставить на них "роны" - моторы отечественного производства.

Авиаторы не раз выражали горячую благодарность бывшему прапорщику, коммунисту Можаеву за все, что он сделал для создания советского Воздушного флота.

Весной 1919 года Центральный Комитет партии, выполняя решения VIII съезда РКП (б), потребовал изжить партизанщину в армии, в том числе и в Воздушном флоте, повысить дисциплину, укрепить партийные ячейки. Комиссарами авиационных отрядов назначались лучшие коммунисты.

2-я Тверская авиагруппа была переформирована в 33-й авиационный отряд, командиром которого был назначен Я. И. Луканидин, а военкомом В. И. Бурмистров.

Невысокий, но живой и энергичный, Яков Иванович Луканидин быстро завоевал авторитет у личного состава отряда. Хороший летчик, он сам выполнял наиболее ответственные задания, подавая личный пример подчиненным экипажам. Под непосредственным руководством Якова Ивановича мне довелось принимать участие в гражданской войне. И я счастлив тем, что в тяжелые годы моим старшим другом и наставником был Я. И. Луканидин.

После гражданской войны Яков Иванович много учился, работал инженером в авиационной промышленности. Сейчас он живет в Москве.

Комиссар Бурмистров - человек серьезный, обстоятельный. Владимиру Ивановичу я обязан тем, что он помогал росту моего политического сознания, учил разбираться в людях, давал наглядные уроки большевистской принципиальности. Из рук Владимира Ивановича Бурмистрова я получил свой первый партийный билет.

В. И. Бурмистров прошел большой путь в авиации. Он принимал участие в Великой Отечественной войне. Старейший авиационный политработник награжден тремя орденами Красного Знамени. В настоящее время он находится на заслуженном отдыхе.

Многие из коммунистов нашей партячейки были выдвинуты на политработу. В начале 1919 года Григория Аниховского назначили военкомом одной из авиагрупп, а немного спустя и я получил предписание явиться в город Козлов (ныне Мичуринск), в штаб авиации Южного фронта, чтобы вступить в должность комиссара 9-го авиаотряда.

Поезд прибыл в Козлов утром. Командующего ВВС Ивана Иосифовича Петрожицкого и его начальника штаба Н. И. Жигалова я разыскал в старом купеческом доме. Оба были в кожаных тужурках, с оружием на ремнях, в старых форменных фуражках с двуглавым орлом.

Петрожицкий - черноволосый, плечистый, среднего роста - с первой же минуты располагал к себе собеседника. Его знали в авиационной среде как образованного человека и умелого боевого летчика. После Майкопского реального училища он получил высшее образование в Донском политехническом институте, а в армии окончил артиллерийское училище и Качинскую школу летчиков. В период Октябрьской революции Петрожицкий в числе первых перешел в ряды Красной гвардии, командовал 6-м авиадивизионом у В. А. Антонова-Овсеенко, а затем возглавлял авиацию Южного фронта.

Мне показалось, что настроение у начавиафронта несколько подавленное, в глазах - озабоченность. Пожимая руку, Петрожицкий сказал мне:

- Слышал о вас. Рад, что будем служить вместе.- После небольшой паузы он продолжал: - Тут у нас большая неприятность - к противнику перелетел девятый авиаотряд. В полном составе, во главе с командиром Снимщиковым. А вы назначены комиссаром этого отряда. Немного опоздали... Подыщите себе какой-нибудь угол и ждите дальнейших указаний.

Моя судьба решилась довольно просто: поскольку другой вакантной должности не оказалось, мне предложили вернуться в прежнюю часть.

В апреле 1919 года 33-й отряд прибыл на Восточный фронт, под Уральск.

Как сейчас, помню небольшую площадку близ станции Ершов. Куда ни глянешь, всюду простирается степь. Раздолье. Тишина. Но это только с первого взгляда. На самом же деле здесь шла ожесточенная борьба, не утихавшая ни на один день.

Как только отряд поступил в распоряжение командира 1-й Московской кавалерийской дивизии, входившей в 4-ю армию, начались интенсивные полеты. Наши войска вели тяжелые бои с белогвардейцами генерала Толстого. Представитель штаба, принимавший авиаотряд, сообщил нерадостную весть: в тылу 4-й армии вспыхнул мятеж Николаевской дивизии; мятеж возглавил командир батальона Куриловского полка Гольцев.

Солдаты, мобилизованные в основном из местных крестьян, не хотели "идти в чужие края проливать кровь". Полк отказался наступать на Уральск. На сторону восставших перешел и бронепоезд, которым командовал приятель Гольцева, некий Богданов - здоровый мужик с окладистой бородой.

К месту дислокации мятежников выехала комиссия в составе председателя Реввоенсовета армии Линдова, представителя ВЦИК Майорова, комиссара штаба армии П. И. Баранова, ставшего впоследствии начальником Воздушного флота, и уполномоченного Самарского губкома партии В. П. Мягги.

На станции Одинки комиссия собрала восставший полк на митинг. Но уговоры не подействовали. Мятежники отказались подчиняться приказам советского командования. Ночью, когда в Одинки прибыл бронепоезд, пьяная команда оцепила вагон, где находились представители штаба армии, ВЦИК и губкома. Вломившись в дверь, Богданов крикнул:

- Сопротивление бесполезно, складывайте оружие!

Линдов вместе с Майоровым и Мягги выскочили из вагона, но тут же были убиты пулеметной очередью с бронепоезда. Баранов уцелел. Куриловцы оставили комиссара штаба в качестве заложника.

Конец этой трагической истории мне рассказал в Минске Александр Михайлович Кущев, которому вместе с бойцами довелось разоружать мятежников.

- Голыми руками бронепоезд не возьмешь, - вспоминал Александр Михайлович. - Винтовка и пулемет тоже не помогут, поэтому мы решили пойти на хитрость. Бронепоезд должен был прибыть на станцию Нахой. Когда я появился там с бойцами, кроме начальника станции, никого не застал. Расположив красноармейцев в засаде, приказал оставить бочку спирта на складе имущества. Начальника же станции предупредил: как только бронепоезд придет, пусть объявит, что путь впереди разрушен, красные бежали, оставив имущество под охраной одного часового.

Дальше все пошло, как по нотам. Мятежники обезоружили часового и начали бражничать, горланить песни, кое-кого одолел сон... По моему сигналу бойцы, которых я заранее проинструктировал и хорошо вооружил, окружили бронепоезд и без особого труда пленили команду. Комиссара Баранова удалось спасти.

В отряде были люди разных политических убеждений, в том числе монархисты, анархисты и меньшевики.

Летчик-наблюдатель Борис Плетнер, сын бывшего директора Смоленской гимназии, не скрывал от товарищей своих анархистских убеждений. Порой он говорил невероятные глупости. Может быть, поэтому в отряде и получил кличку "умный дурак". Плетнер отрицал диктатуру пролетариата, ратовал за абсолютную свободу личности.

Однажды на станцию Ершов подошел эшелон с добровольцами-коммунистами, который следовал в район Уральска. На вагонах были наклеены плакаты: "Все - на Урал!" Среди красноармейцев оказалось много знакомых по Сычевке. Плетнер выступил перед ними с речью, в которой призывал вернуться домой.

- Всякая война - насилие. Долой войну! Все люди свободны! - кричал он.

Добровольцы, конечно, посмеялись над ним.

Плетнер до войны закончил юридический факультет Московского университета. Его статьи, полные самых неожиданных противоречий, подчас появлялись в московских газетах и журналах. Большого роста, тучный, неуклюжий, он носил кепку набок и смотрел исподлобья, но слыл компанейским парнем, иногда рассказывал о временах университетской учебы, о жизни ссыльных в Сибири. Все знали, что до Февральской революции анархист Плетнер находился в ссылке, и теперь он старался подчеркивать эту деталь своей биографии.

После перебазирования в Астрахань в конце 1919 года Плетнера откомандировали из отряда. Он работал комендантом аэродромов в Ташкенте, Архангельске, а когда демобилизовался, занялся литературным трудом.

Труднее всего было с монархистами. Они, как правило, были выходцами из богатых семей, имели хорошее образование и солидный жизненный опыт. Мне и председателю партячейки Полякову нелегко было разобраться в их запутанных философских рассуждениях о необходимости для России режима личной власти царя. В спорах, которые разгорались в землянке партячейки, нас поддерживала твердая вера в правоту нашего дела. Зная лишь самые азы марксистско-ленинских идей, мы тем не менее парировали нападки своих оппонентов простыми и ясными доводами.

- Кому будут принадлежать при царе фабрики, заводы, железные дороги, пахотные земли и леса? Опять капиталистам и помещикам. Для чего же нужна власть монарха рабочим и крестьянам? Они вполне обойдутся и без "батюшки-царя".

Военный летчик прапорщик Степанов исповедовал толстовство. Теория "непротивления злу" переплеталась у него с монархистскими идеями. Летал бывший прапорщик весьма посредственно, боевые задания выполнять не хотел. В конце концов вместе со своей религиозной женой он переметнулся к белым. Это была небольшая потеря для отряда.

Напряженная обстановка, случаи дезертирства потребовали усиления воспитательной работы. Коммунистам и беспартийным авиаторам, преданным Советской власти, пришлось утроить бдительность, принять меры к укреплению дисциплины.

Сплошной линии фронта в Предуралье не было. 22-я стрелковая дивизия, окруженная в Уральске, около двух месяцев отражала атаки врага. Активных боевых действий белые не вели, но и вырваться из окружения советским частям не давали. Наш авиаотряд выполнял задания по связи, вел разведку, штурмовал вражескую конницу с воздуха. Чаще всего эти задачи решались совместно с соседним 26-м авиаотрядом, которым командовал красвоенлет А. М. Лабренц. Несколько недель в осажденном Уральске находился со своим самолетом красвоенлет А. М. Степанов. Он был связным у командира 22-й стрелковой дивизии.

Летчики очень жалели, что у нас не хватает бомб и патронов для штурмовки вражеских войск. Порой вместо бомб приходилось сбрасывать банки и бидоны с просверленными дырками. Падая с высоты со страшным свистом, они сеяли панику среди казачьих кавалерийских частей.

Одно из наших звеньев базировалось на площадке возле станции Дергачи. Днем летчики выполняли боевые задания, а ночью занимали оборону в окопах, чтобы прикрыть аэродром от возможных набегов казацких разъездов.

Однажды командиру экипажа С. К. Маляренко было поручено доставить из Саратова в окруженный Уральск представителя политотдела 22-й дивизии. Сумерки застали "вуазен" Маляренко как раз над Дергачами. Пришлось садиться. Во время посадки заднее колесо самолета попало в канаву. Сломался один из лонжеронов. Смущенный летчик бранил аэродром, темноту и самого себя.

- Могло быть и хуже, - успокоил его пассажир. - А за то, что сделали посадку в сложных условиях, вот вам подарок, - и он отдал Семену Карповичу свой пистолет.

На другой день подготовили самолет "сопвич", и политработник был доставлен в Уральск.

- Я привез вам представителя политотдела, - сказал Маляренко бойцам.

Его сообщение не вызвало энтузиазма: люди были голодны, долго не получали писем от родных, не имели махорки.

- Лучше скажите, как дела с махоркой и письмами?

- Не привезли.

- Жаль...

Политработник тотчас же послал радиограмму: "Вышлите самолет с почтой и табаком для красноармейцев".

На аэродроме собралось много солдат и местных жителей. Главным образом их интересовали вопросы о том, когда будет снята блокада, когда они получат хлеб. Оратор говорил убежденно, ясно и конкретно. Окруженные узнали от него, что Владимир Ильич Ленин уделяет большое внимание Восточному фронту, принимает меры к тому, чтобы как можно скорее освободить Уральск, что на помощь уже идут новые дивизии и полки и город в ближайшее время будет деблокирован.

Кроме нашего авиаотряда на Восточном фронте было еще шестнадцать авиационных частей, в которых насчитывалось более ста самолетов самых разнообразных типов. Правда, большинство из них требовало ремонта, особенно износились моторы. Часто не хватало бензина и приходилось заправлять машины газолином, спиртом-сырцом и другими суррогатами, от которых у летчиков часто возникали головные боли и другие недомогания. Насколько остро стоял вопрос о горючем, мож-но судить по телеграмме, посланной в июне 1919 года Михаилом Васильевичем Фрунзе на имя Э. М. Склянского: "В авиачастях Южной группы совершенно нет горючего. Прекращена воздушная разведка в районе Уральска. Прошу спешно выслать Самару в мое распоряжение тысячу пудов авиасмеси или хотя бы сто пудов эфира".

Сотня самолетов по тем временам, конечно, считалась большой силой, но в связи с вышеизложенными причинами они не полностью использовались. Тем не менее наши летчики наносили ощутимые удары по опорным пунктам, тылам противника и отступающим колоннам, непрерывно вели разведку.

Вскоре под Уральск прибыла 25-я дивизия В. И. Чапаева, и 11 июля части ее 2-й бригады прорвали кольцо блокады и соединились с осажденным гарнизоном. В приказе по красному воздушному флоту 4-й армии отмечалась успешная боевая работа командиров 26-го авиаотряда А. М. Лабренца, 33-го авиаотряда Я. И. Луканидина и красвоенлета А. М. Степанова.

После разгрома белоказаков генерала Толстого наш отряд и 1-я Московская кавалерийская дивизия перебазировались на Юго-Восточный фронт, в район Астрахань, Царицын. Обстановка к осени 1919 года была очень сложной. После неудачных боев с белогвардейцами войска 11-й армии вынуждены были отходить к Астрахани. Пятисоткилометровый путь от Святого Креста до устья Волги пролегал по бездорожью калмыцких степей, лишенных не только растительности, но и питьевой воды. Осенние дожди, голод, отсутствие всякого жилья на пути отхода все это привело к эпидемии тифа, который буквально косил наши войска. Этим, разумеется, воспользовался противник. Он подошел к Астрахани на расстояние сорок - пятьдесят километров. Его кавалерийские части, форсировав Волгу в районе Царицына, совершали набеги на железную дорогу между Астраханью и станцией Красный Кут, являвшуюся жизненно важной магистралью.

Авиация противника активно действовала по железнодорожному мосту через реку Балда, бомбила наши войска в районе Черного Яра и станции Ахтуба. Не раз белые налетали и на пароход, где размещался штаб 50-й дивизии.

На подходе к станции Эльтон неприятель пытался атаковать и наш эшелон с самолетами и личным составом. Но мы заранее подготовились к отражению удара: почти на каждом вагоне поставили пулемет, усилили патрульный наряд и службу наблюдения. Наскок белой конницы был успешно отбит. Понеся немалый урон, она отошла в степь.

На астраханском аэродроме разместились разведчики и истребители нашего отряда, в Ахтубе - бомбардировщики, в Черном Яре - истребители типа "ньюпор" и "спад". Экипажи сразу же включились в напряженную боевую работу. Главным объектом их действий стала белогвардейская конница.

Мастером воздушных налетов на кавалерию врага зарекомендовал себя Семен Карпович Маляренко, награжденный орденом Красного Знамени. Это был настоящий летчик-самородок. Летать он научился, когда работал мотористом. Маляренко имел репутацию пилота, способного выполнить самое сложное задание. Пожалуй, в отряде не было человека, который бы мог с ним сравниться в храбрости и летном мастерстве. Посылая его на ответственные задания, командир, бывало, говорил:

- Или голову сломает, или выполнит задание.

Летать с Маляренко было хотя и рискованно, но интересно. Больше всего он любил двухместные самолеты-разведчики. И вот однажды, когда сообщили, что противник сосредоточивает конницу на левом берегу Волги, отряду поставили задачу найти главные силы белых и атаковать их с воздуха. Я летал с летчиком Маляренко в качестве летнаба на "вуазене".

Самолеты в то время не имели прицелов и бомбодержателей. Все боеприпасы, как правило, укладывались аккуратно в кабину, так, чтобы в воздухе не попали в органы управления. Прицеливание и сбрасывание производились на глаз и вручную. Кабину загрузили мелкими бомбами и металлическими стрелами. Пополнили боекомплект для пулемета "льюис". Взяли также и несколько железных банок с пробитыми в их стенках отверстиями.

Сначала летели вдоль проселочной дороги. Вскоре увидели, как из-за леса, что подходил почти к берегу Волги, показались большие группы всадников. Маляренко сразу же ринулся в атаку. В лицо ударил ветер, в ушах свистело. С высоты семьсот - восемьсот метров сбросили на конницу стрелы, бомбы и банки, затем снизились и открыли огонь из пулемета. Атаку повторили еще и еще раз. Я удивлялся смелости и точному расчету Маляренко. Ведь на самолете не было никаких приборов для контроля за пилотированием машины. Нелегко на "вуазене", с его громоздкими, неуклюжими плоскостями, маломощным мотором "Сальмсон", выполнять виражи, развороты, однако Семен Карпович маневрировал над полем боя очень искусно.

В поисках конницы несколько раз меняли курс, летали над местностью, ничем не примечательной, бедной ориентирами. Закончив штурмовку, Маляренко развернул самолет и уверенно взял курс домой.

Приземлившись, мы узнали, что на аэродроме находится член Реввоенсовета 11-й армии Сергей Миронович Киров. Он остался доволен результатами боевых действий наших экипажей по коннице противника. В непринужденной беседе Киров интересовался настроением, дисциплиной, расспрашивал летчиков о трудностях. Особое внимание Сергей Миронович обратил на экономию горючего. Он рассказал, что войска 11-й армии получают бензин из Баку и доставлять его очень сложно приходится транспортировать на лодках в бидонах.

Второй раз я увидел Сергея Мироновича той же осенью, перед наступлением на Царицын войск 10-й и 11-й армий. Он выступал на митинге в Астраханском городском театре. Зал был переполнен бойцами, прибывшими послушать напутственное слово родного Мироныча. Он был блестящим оратором. Его речь зажигала сердца красноармейцев ненавистью к врагам Советской власти.

Киров говорил о том, что у нашей Родины нет другого выхода, кроме решительного боя. Дорога у нас одна - вперед, на разгром врага! Сергей Миронович не скрывал трудностей, подчеркивал, что на пути к победе будут серьезные препятствия, но в конце концов под руководством партии большевиков мы одолеем темные силы контрреволюции. Его убежденность, непоколебимая вера в правоту нашего дела вдохновляли бойцов на подвиги.

Авиаторы готовились к боям на Северном Кавказе. Для наступления был сформирован экспедиционный корпус под командованием Бутягина. Его поддерживали Волжско-Каспийская флотилия под командованием Кожанова и 33-й авиационный отряд.

Весной 1920 года личный состав нашего отряда вел напряженную боевую работу. Чаще всего самолеты вылетали на разведку войск противника в направлении Святой Крест, Кизляр. Сюда и нацелил свои удары экспедиционный корпус Ю. П. Бутягина, взаимодействовавший с морской пехотой И. К. Кожанова.

В марте Реввоенсовет 11-й армии решил на самолетах передислоцироваться из Астрахани в район Святой Крест, Минеральные Воды. Воздушный путь проходил над пустыней, где не было ни дорог, ни рек. При разработке маршрута предусматривалась посадка на аэродроме Яндыки, в ста двадцати километрах от Астрахани. Для ее обеспечения мы заранее послали на верблюдах техническое имущество, горючее и группу специалистов во главе с начальником штаба отряда летнабом Ф. П. Граудин-Граудсом. Наземный эшелон отправили в Петровск-Кавказский (ныне Махачкала) морским транспортом.

Командарм М. В. Василенко и начавиаарм И. К. Михалюк вылетели первыми, за ними следовал самолет С. А. Монастырева, на борту которого был С. М. Киров. Сразу же после посадки они поехали в войска.

На аэродроме Петровск-Кавказский мы обнаружили несколько неисправных английских самолетов и большое количество авиационно-технического имущества. Трофеи пришлись очень кстати: готовилось наступление Красной Армии на Баку.

С первых же дней наступления 11-й армии отряд включился в активную боевую деятельность.

Особенно отличились в те дни летчик Монастырев с летнабом Граудин-Граудсом. Не зная устали, они совершали полеты на разведку и бомбометание по английским интервентам и мусаватистским войскам.

Уже во второй половине апреля наши части достигли границы Азербайджана и заняли станцию Ялома. Впереди шел бронепоезд под командованием М. Г. Ефремова. 29 апреля был взят Баку. Не приняв боя, англичане бежали.

Население встретило советские войска с большой радостью. Их появление предотвратило жестокую расправу мусаватистского правительства над рабочими, готовившими организовать 1 мая вооруженное восстание.

В это время со всех концов страны поступали радостные вести: "разгромлены банды Деникина", "освобождены Поволжье, Урал, Сибирь", "ликвидирована угроза Петрограду". С большим подъемом встречали бойцы Красной Армии сообщения о новых победах молодой Советской республики.

- Боевые успехи не только радуют, но и заставляют еще самоотверженнее трудиться, - говорил в те дни военком отряда Глеб Александрович Глебовский, сменивший В. И. Бурмистрова.

Глеб Александрович - петроградский рабочий, член партии с 1918 года. В 25-м авиаотряде с начала первой мировой войны и до Октябрьской революции он служил шофером. Затем, как я уже говорил, его избрали председателем отрядного комитета солдатских депутатов. Здесь-то и проявились незаурядный организаторский талант Глебовского, его умение увлекать за собой людей.

Глеб Александрович вел непримиримую борьбу с врагами Советской власти, нытиками и паникерами. Всегда спокойный и уравновешенный, он, как никто другой в отряде, умел обстоятельно решить любой вопрос. Осенью 1919 года Глебовского выдвинули на пост комиссара 33-го авиаотряда, а затем назначили комиссаром 1-го истребительного авиадивизиона Волжско-Каспийской флотилии. Помню, как на собрании партячейки мы утверждали на него характеристику. Вот что в ней было написано: "Считаем товарища Глебовского одним из лучших коммунистов и работников отряда, умеющих в тяжелую минуту поднять дух красноармейцев".

Вместо Глебовского комиссаром отряда назначили меня. Около семи лет я был комиссаром в частях военно-воздушных сил. Постепенно приобретался опыт, появлялись навыки работы с людьми.

Комиссару в те годы приходилось заниматься самыми разнообразными вопросами: политическими, хозяйственными, военными, морально-бытовыми. И конечно, один человек никогда бы не справился с таким большим объемом работы. Помогали советами старшие товарищи, часть забот брали на себя коммунисты. Партийная ячейка была тем организующим центром, опираясь на который командир и комиссар успешно решали все практические задачи.

Мне довелось работать вместе с замечательными политработниками авиации Г. А. Глебовским, М. А. Загулиным, И. И. Никитиным, М. М. Чугуновым, А.Х. Лукке. На всю жизнь остались о них самые теплые воспоминания.

Андрей Христофорович Лукке еще в 1905 году, семнадцатилетним юношей, участвовал в революционной борьбе в Прибалтике. Год спустя он вступил в Латвийскую социал-демократическую рабочую партию. За "крамольную" деятельность царский суд приговорил его к расстрелу. Но Лукке из тюрьмы удалось бежать. С июля 1912 года он - член РСДРП. Через год царские сатрапы вновь посадили его в тюрьму, а затем сослали под надзор полиции - сначала в Харьков, а затем в Баку, где он работал модельщиком на механическом заводе. Весной 1917 года Лукке сражался на бакинских баррикадах против контрреволюционеров. Потом воевал в рядах Красной Армии. В 1920 году его назначили комиссаром воздушного флота Азербайджана. У Андрея Христофоровича можно было поучиться большевистской выдержке, такту, умению слушать людей, понимать их с полуслова.

Питерский рабочий Михаил Михайлович Чугунов начал революционную деятельность в 1912 году. С 1914 года он служил мотористом в 7-м авиационном дивизионе. В 1918 году Михаил Михайлович стал комиссаром. Работая инспектором Политуправления Реввоенсовета Республики по Воздушному флоту, Чугунов не сидел на месте. Приезжая в авиационные части, он детально знакомился с обстановкой, с людьми и всегда давал очень ценные советы молодым комиссарам. Впоследствии Михаил Михайлович был заведующим одного из отделов ЦК нашей партии, принимал участие в Великой Отечественной войне. Ныне, находясь на пенсии, он продолжает вести большую общественную работу.

Оценивая роль военных комиссаров, В. И. Ленин на VIII съезде партии говорил, что без военкома мы не имели бы Красной Армии. Эта ленинская оценка целиком относится и к авиации: без военкома мы не имели бы и красного Воздушного флота.

Политико-массовая работа постоянно была в центре внимания комиссара и партячейки отряда. Она была направлена на воспитание высокой сознательности авиаторов, правильного понимания ими своих задач. Усилилась тяга в партию. Летчики, летнабы, мотористы и другие авиационные специалисты с большим желанием вступали в ряды РКП (б).

В июне 1920 года военный комиссар воздушного флота 11-й армии И. И. Никитин доносил в Главное управление Воздушного флота: "Летчики 11-й армии своей боевой деятельностью зарекомендовали себя с лучшей стороны, большинство из них являются коммунистами".

В партийно-политическую работу вовлекался весь коллектив ячейки. При распределении поручений обязательно учитывались индивидуальные особенности каждого коммуниста. Товарищам, обладавшим ораторскими данными, рекомендовалось делать доклады на общих собраниях, выступать на митингах. Люди с организаторскими способностями возглавляли субботники и воскресники, проводили собрания местных жителей в тех населенных пунктах, где базировался авиаотряд. Коммунисты, имевшие хорошую общеобразовательную подготовку, выступали с лекциями, беседами, организовывали вечера вопросов и ответов, налаживали выпуск стенной или "живой" газеты.

Партийные собрания проводились у нас еженедельно, а при необходимости созывались и чаще. Мы заслушивали доклады, как тогда говорили, по текущему моменту, читали вслух и обсуждали Программу партии по "азбуке коммунизма". Для подготовки к выступлениям докладчики использовали речи и статьи В. И. Ленина, материалы партийных съездов и конференций, Всероссийских съездов Советов, письма и обращения Центрального Комитета партии, Всероссийских съездов работников Воздушного флота, директивы и решения местных партийных и советских органов.

Все наши успехи и неудачи на фронтах борьбы с интервентами и белогвардейцами находили живейший отклик среди коммунистов и беспартийных. Так, в июле 1919 года, когда деникинские полчища развивали успех на царицынском направлении, партийное собрание 33-го авиационного отряда, заслушав доклад по текущему моменту, записало в решении: "Твердо держать в своих руках знамя революции". Оно призвало весь коллектив "к единству, сплоченности, еще более дружной работе".

Часто собрания заканчивались принятием решения, содержавшего просьбу к командованию об отправке авиационного отряда на наиболее ответственный участок фронта, туда, где решалась судьба Республики.

В Закавказье

Из Петровска-Кавказского наш отряд перелетел на аэродромы Арменикенд и Кишлы, но базировался там недолго. Войска 11-й армии, продолжая боевые действия, громили контрреволюционные банды мусаватистов и дашнаков, остатки белогвардейцев в горных районах Нуха, Шуша и Ганджа. Армию должен был поддерживать 18-й авиаотряд, но там свирепствовала малярия, и летчики не могли вести боевую работу с полной отдачей. Поэтому было принято решение перебазировать 33-й авиаотряд на аэродром Евлах.

Эпидемия не обошла и нас. Вскоре малярией заболели многие летчики и мотористы. Люди, кажется, испробовали все средства: глотали хину, пили спирт и все напрасно, болезнь никого не щадила...

Когда боевые действия закончились, правительство Азербайджана приступило к организации национальных вооруженных сил. 33-й авиационный отряд расформировался, его командира Я. И. Луканидина отозвали в Москву. В те дни и было положено начало созданию 1-го Азербайджанского авиационного отряда и военно-морской школы летчиков. Для укомплектования новой части из 33-го авиаотряда на должность командира назначили Граудин-Граудса, а коммуниста шведа Гарри Флекмооре - военным комиссаром. Заместителем военкома утвердили меня.

Флекмооре, работавший до революции артистом цирка, не долго задержался в 1-м Азербайджанском авиаотряде: его вновь потянуло к любимому искусству. Весной 1920 года он стал директором Бакинского цирка. Вместо него был назначен я. Вскоре Граудин-Граудса сменил Борис Людвигович Младковский. Новый командир отряда имел высшее образование. Он обладал разносторонними знаниями, был вежлив, тактичен.

Десятки больших и малых забот легли на наши плечи. Из Москвы прибыли машины отечественного производства- "Лебедь-12" и "Ньюпор-17". Кадры для отряда приходилось брать из добровольцев - подчас непроверенных и неизвестных людей. Помню, к нам прибыл летчик Овшар - уроженец Ирана. Во время беседы выяснилось, что он был пилотом при мусаватистском правительстве. На мой вопрос, не противоречит ли его убеждениям служба в Красной Армии, Овшар ответил:

- Мои убеждения зависят от количества выплачиваемых денег...

Было ясно, что Овшар - человек ненадежный, и мы не взяли его на должность летчика. Он устроился в штаб воздушного флота Азербайджана. Поработав немного, Овшар вместе с женой-врачом сбежал в Иран.

К нам прибывали и летчики, только что вернувшиеся из эмиграции. Многие из них впоследствии честно служили в советской авиации. Вот один из примеров. В отряд был принят поручик С. Ф. Грабовский вместе со своим младшим братом-мотористом. Оба они были в Турции. Братья произвели хорошее впечатление. Они ничего не скрывали от командования. Грабовский-старший откровенно рассказал, как он воевал против нас, летал с аэродрома Петровск-Кавказский в район Царицын, Черный Яр. Он возмущался грубым обращением английских и французских военных с русскими офицерами в Турции. Там Грабовские увидели подлинное лицо "защитников" России, торговавших родиной налево и направо. Их убедительные рассказы, разоблачавшие контрреволюционеров всех мастей, были лучшей агитацией за Советскую власть, за социалистическую Республику. Вскоре мы вручили Грабовским новый "Ньюпор-17".

Среди приехавших из-за кордона были и авантюристы. Вместе с Грабовскими в отряд попал некто Буяновский. Бывший поручик, он выдавал себя за летчика. По его рассказу выходило, что он жил в Ялте, но кто его родители, чем они занимаются - вразумительно ответить не смог. Вызывала недоумение и его внешность. Он был одет в английский военный костюм, украшенный всевозможными лентами и знаками. Это не вязалось с летной этикой. Настоящие летчики в то время одевались весьма скромно. В графе анкеты против вопроса "Ваши убеждения" Буяновский написал: "Монархист".

Я спросил его:

- Зачем же вы приехали? Вы отлично знали, что монарха давно нет...

- Россия - моя родина. Где же мне жить, как не здесь?

- А как вы относитесь к большевикам?

- Большевиков я не знаю, но что касается Керенского, то царь, по-моему, лучше... Посмотрим, как поведут дело большевики. Сумеют наладить жизнь и навести порядок в стране - тогда напишу: "За большевиков".

Как поступить с Буяновским? Чтобы не ошибиться, я обратился в Азербайджанскую ЧК. Председатель Чрезвычайной комиссии Г. А. Атарбеков, пожилой человек с большой бородой и усталыми глазами, сказал:

- Сейчас он монархист, а вы сделайте его советским человеком.

В этих словах заключалась целая программа нашей работы по изучению и воспитанию людей.

Впоследствии выяснилось, что Буяновский служил офицером в автомобильных частях. Зная принципы управления автомашиной, он полагал, что этого достаточно для овладения техникой пилотирования. Однако при первой же попытке подняться в воздух он разбил самолет. На том и закончилась его летная карьера. Боясь привлечения к судебной ответственности, он бежал из госпиталя. Поиски не дали никаких результатов.

Надо сказать, что большинство летчиков добросовестно выполняли все задания командования. Среди них следует отметить А. Н. Гаевского, К. А. Павлова, И. С. Недобежкина, Москвина, летнабов Виганта, Андронникова, Гаджиева. Мы имели прекрасных мотористов и других специалистов-авиаторов - А. И. Максимова. Бандзо, Николаева, Багдасарова, Халафова, Арутюнова, Джафарова, Непрашвили. Особенно запомнился мне Мустафаев - первый летчик-азербайджанец. Он поистине был влюблен в самолет и очень гордился своей новой профессией.

Нелегко было организовать ремонт и эксплуатацию самолетов. Дело в том, что в Азербайджане не было не только авиазавода, но даже обыкновенных авиамастерских. Техническое имущество, детали, шплинты и гайки - все приходилось добывать на частном рынке. Единственное, что мы получали в централизованном порядке, так это пулеметы. Их привозили из Ганджи, со складов республики.

Азербайджанское правительство оказывало нам всяческую помощь. Председатель Совета Народных Комиссаров Нариман Наджир-оглы Нариманов, его заместитель Г. М. Мусабеков с горячей заинтересованностью вникали во все дела отряда, ничего не жалели для снабжения летчиков. Вместе с Наркомвоенмором Караевым они неоднократно заслушивали доклады начальника воздушного флота республики С. А. Монастырева. При решении вопросов строительства авиации республики приглашали командира отряда Б. Л. Младковского и меня.

В апреле 1922 года Нариман Нариманов был включен в состав советской делегации на Генуэзскую конференцию. Бойцы знали, какие цели преследовали капиталисты, предлагая созвать эту конференцию. Организаторы вооруженной интервенции против Советской республики хотели навязать такие условия мира, которые неизбежно привели бы к реставрации капитализма в нашей стране. Советским дипломатам предстояли серьезные испытания.

Перед отъездом за границу Нариманов выступил на гарнизонном собрании бойцов в Маиловском театре. После его речи на трибуну поднялся пожилой солдат в старой шинели. Обращаясь к докладчику, он сказал:

- Вы там ведите твердую советскую линию, товарищ Нариманов. Помните - за вами стоит Красная Армия.

Нариманов был растроган напутствием солдата и расцеловал его. Зал гудел от аплодисментов.

Народный комиссар продовольствия и просвещения Буняд-Заде - бывший сельский учитель - решал по тем временам труднейшую задачу. Как бы ни было голодно в Азербайджане, Буняд-Заде всегда находил продовольствие для воинских частей. Эту заботу мы чувствовали повседневно.

Большую практическую помощь оказывали при формировании Азербайджанского отряда Наркомвоенмор республики Али-Гейдар Караев, а также его заместитель Александр Иванович Тодорский, комдив Хан-Нахичеванский, начподив Шекинский.

У Наркомвоенмора Караева советником был бывший военный министр мусаватистского правительства генерал Махмендаров. Когда войска 11-й армии подошли к границе Азербайджана, в Баку было созвано экстренное совещание правительства. Генерала Махмендарова спросили, может ли армия остановить наступление противника. Он в свою очередь задал вопрос: "Какого противника вы имеете в виду? Если дашнаков или меньшевиков, то можно надеяться, но если же имеется в виду Красная Армия, то наших сил хватит только на минуту". Министры спешно бежали в Грузию, где у власти стояло меньшевистское правительство. А генерал Махмендаров весь остаток своей жизни посвятил служению народу, строительству Красной Армии в Азербайджане.

Неоценимую поддержку мы получали от С. М. Кирова. Сергей Миронович был секретарем Центрального Комитета большевистской партии Азербайджана и постоянно заботился об авиаторах, интересовался их боевой и политической подготовкой.

Осенью 1920 года в горных районах близ Нухи и Шуши вспыхнуло восстание, поднятое мусаватистами, дашнаками и недобитыми белогвардейцами. Вместе с наземными войсками в подавлении вылазки контрреволюционеров приняли участие и летчики. Действиями авиации руководил начвоздухарм-11 Иван Кириллович Михалюк. На аэродромном узле в Евлахе он сосредоточил 1-й Азербайджанский, 2, 18-й авиаотряды и 1-й истребительный дивизион. Авиация действовала весьма активно. Уже на другой день после налета на Нуху противник поднял над крепостью белый флаг.

Не обошлось и без потерь с нашей стороны. 13 декабря на самолете "Альбатрос-Роланд", внешне напоминавшем гигантскую щуку, вылетел на задание экипаж И. К. Михалюка. Вместе со своим старшим братом летел бомбить противника и Михаил Михалюк. На борту самолета находился также военком П. М. Михайлов. В горах, в районе Элендорфа, вследствие сильных восходящих воздушных потоков разрушились крылья самолета, и он врезался в скалу. Члены экипажа погибли и были похоронены в Баку. Иван Кириллович Михалюк пользовался большим уважением и любовью у личного состава Воздушного флота. В связи с его гибелью со всех концов страны и из-за рубежа пришли соболезнования. Среди них была и телеграмма от персидского революционного правительства: "Просим принять наши соболезнования по поводу смерти доблестных летчиков. Тов. Михалюк заслужил всеобщую любовь в Персии, и его смерть болью отзывается в наших сердцах".

В 1960 году, в дни празднования 40-летия освобождения республики, по ходатайству общественности правительство Азербайджана увековечило память летчиков-героев. Одна из улиц Баку была названа именем И. К. Михалюка. В доме, где находился штаб, установлена мемориальная доска. В Кировабаде одной из школ присвоено имя П. М. Михайлова.

Молодая Советская страна переживала трудное время. В партии развернулась дискуссия о профсоюзах. Образовалась так называемая "рабочая оппозиция". Она выступила за то, чтобы руководство всем народным хозяйством передать Всероссийскому съезду производителей. Таким образом, профсоюзы противопоставлялись Советскому государству. Враги внутри партии требовали свободы фракциям и группировкам. В этой обстановке кое-где оживились контрреволюционные элементы, вновь подняли голову недобитые враги Советского государства. Неспокойно было и на Кавказе.

Член Реввоенсовета Кавказского фронта Г. К. Орджоникидзе руководил подавлением контрреволюционных выступлений в Закавказье. В один из зимних дней 1921 года мне срочно приказали прибыть на станцию Ганджа к товарищу Г. К. Орджоникидзе. Едва я вошел в вагон и доложил о себе, как Серго сказал:

- Надо готовить авиацию к активным действиям, не ослаблять воспитательной работы среди личного состава, неустанно повышать дисциплину. - И тут же дал указания, что надо сделать в первую очередь.

Спустя некоторое время у нас произошли организационные изменения. Авиацию 11-й армии возглавил М. И. Земблевич. Еще в годы империалистической войны он сражался в группе русских асов, а во время гражданской командовал авиаотрядом в 1-й Конной армии. Земблевич зарекомендовал себя хорошим летчиком, умелым организатором и грамотным военачальником. Командиром истребительного дивизиона назначили Ивана Константиновича Спатареля, меня перевели на должность военкома ВВС армии.

В феврале 1921 года войска меньшевистской Грузии напали на пограничников Советского Азербайджана. Части 11-й армии начали активные боевые действия и перешли в наступление. Однако продвижение неожиданно приостановилось: мост через реку Куру оказался взорванным. На его восстановление ушло несколько дней. Энергичные меры, предпринятые председателем "Азнефти" Серебровским, позволили быстро восстановить переправу через Куру. Владимир Ильич Ленин объявил благодарность коллективу "Азнефти" за успешную работу, о чем сообщалось в газете "Бакинский рабочий".

В то время когда шло восстановление моста, наша авиация эффективно действовала по тыловым объектам врага, аэродрому в Навтлуге и арсеналу, находившемуся в Тифлисе. Перебежчики помогали нам уточнять многие цели, что позволяло наносить меткие удары. Особенно отличились Леонид Карновский, Борис Кудрин, Всеволод Мельников, а также Гребнев, Лункевич, Климов, Смирнов, Касинский, Соболевский, Петренко, Михайлов и другие летчики 11-й армии.

К нашему удивлению, авиация противника не оказывала противодействия, хотя по фотоснимкам и визуальным наблюдениям было установлено, что в Навтлуге имеется несколько десятков английских и итальянских самолетов. Позже стало известно, что Навтлугская подпольная организация поручила летчику-коммунисту Леонтьеву вывести машины из строя. Леонтьев вместе с мотористом Моболашвили засыпали поташ в масло, вследствие чего были выведены из строя все двигатели самолетов. Попытка начальника авиации меньшевистской Грузии М. С. Мачавариани подняться в воздух не имела успеха - при взлете заклинило мотор.

С помощью авиации наземные войска разгромили меньшевиков и 25 февраля вступили в Тифлис. Однако в горах все еще продолжали действовать банды мусаватистов, меньшевиков и дашнаков. Летом авиаторам пришлось возобновить напряженную боевую работу. Мы вели разведку, доставляли почту, перевозили различные грузы. Приходилось действовать и по войскам противника. В районе города Еревана при выполнении боевых заданий в мае погибли летчик Карновский и моторист Головацкий на "Ньюпоре-10" и летчик Смирнов с мотористом Васильевым на "Фармане-30".

Авиаторам не раз приходилось выполнять особо важные задания. Командующий 11-й армией приказал М. И. Земблевичу: "Срочно выслать самолет по маршруту Тифлис - Нахичевань. На летчиков возложить задачу доставить председателю Ревкома ССР Армении пять пудов золота. Внушить летчикам, что от выполнения этой задачи зависит участь запертых дашнаками и не имеющих связи с внешним миром красных войск Армении. Наши войска занимают район Краклис, Ди-лижан. Предревкома Армении передает, что для спуска аэроплана будет приготовлена площадка в Нахичевани. По выполнении задания самолет должен быть возвращен в Тифлис.

Начпольштарм XI Кузнецов.

Военком Брон".

А вот телеграмма, адресованная командиру 1-го истребительного авиадивизиона:

"Приказываю немедленно подготовить самолет "Д-Хавеланд". Исполнение возложить на Мельникова Всеволода и Кудрина Бориса. Золото, пакеты будут доставлены на аэродром.

Начвоздухарм XI".

В районе Нахичевани дашнаки окружили одну из наших дивизий. Бойцы героически отражали атаки врага, но положение сложилось критическое: советские деньги здесь не признавали, хлеб и мясо дивизия с трудом доставала у населения в обмен на лошадей и сбрую. Тогда Реввоенсовет 11-й армии принял решение отправить самолетом пять пудов золота. На станцию Навтлуг прибыло несколько легковых машин. В одной из них приехал Серго Орджоникидзе. Мотористы Кужекин и Ганс-Ломан погрузили золото в самолет. Обращаясь к Мельникову и Кудрину, Орджоникидзе сказал:

- Вы летите в тыл противника. Будьте осторожны!

Самолет оторвался от земли, набрал высоту и лег на курс. Через несколько часов из дивизии сообщили, что золото доставлено благополучно. 29 марта 1921 года командующий войсками Армении доносил: "Прилет летчиков в район расположения вверенных мне войск произвел в высшей степени благоприятное впечатление на части. Самолет при перелете им линии боевого расположения был встречен с громадным подъемом духа и единодушным "ура".

Всеволод Мельников и Борис Кудрин блестяще выполнили свою задачу, доставив груз в полной сохранности, за что от лица Армянской Красной Армии приношу им сердечную благодарность. Установление прямой связи при посредстве самолета внесло живую струю в жизнь вверенных мне войск, которые после сорокадневной стоянки на позиции и ведения изнурительных боев при недостаточном питании вновь воспрянули духом. Все это всецело отношу к столь блестяще выполненной задаче".

Учитывая необычайную трудность трехсотпятидесятиверстного перелета над высокими горами и глубокими ущельями, Реввоенсовет армии объявил летчикам Всеволоду Мельникову и Борису Кудрину благодарность. А 1 мая 1921 года на Тифлисском аэродроме им были вручены ордена Красного Знамени.

После разгрома контрреволюционных сил в Закавказье повсеместно началось формирование национальных ВВС. В Армении и Азербайджане приступили к созданию авиационных крыльев, в Грузии - авиационного дивизиона. К этому времени почти все авиачасти 11-й армии сосредоточились на Тифлисском аэродромном узле. В состав воздушного флота армии из Сибири под командованием летчика-наблюдателя Савинова прибыл 5-й авиаотряд. Помощь сибиряков еще более укрепила узы боевой дружбы русского народа с братьями в Закавказье.

Осенью 1921 года несколько авиационных отрядов, а также 1-й истребительный дивизион были отправлены в Петроград и другие города для переформирования. В Закавказье осталось несколько отрядов и Грузинский авиадивизион.

Меня назначили на должность комиссара азербайджанского крыла, которым командовал опытный боевой летчик Аркадий Романов. Крыло входило в состав Азербайджанской дивизии, во главе которой стоял талантливый военачальник Хан-Нахичеванский. Впоследствии он работал преподавателем в академии имени М. В. Фрунзе.

В штабе авиакрыла работала чертежницей дочь учителя С. Р. Хиршберг. Вскоре она стала моей женой. Она всегда была и остается моим лучшим другом, куда бы ни забросила нас судьба - в Закавказье, Заполярье, за рубежи родной страны.

Страна переходила на рельсы мирной жизни. Армия сокращалась, в ее рядах остались наиболее подготовленные и грамотные командиры. Многих посылали на курсы, в военные училища, а некоторые уходили на учебу в гражданские вузы.

В ту пору в городах впервые были организованы курсы по подготовке рабочей молодежи в высшие учебные заведения, получившие позже название рабфаков. Срок обучения был двухгодичный. На эти курсы поступил и я. Занимался вечерами, в часы, свободные от службы. Окончив курсы, я сдал вступительные экзамены в Бакинский политехнический институт, но учиться в нем не пришлось: мне не разрешили уволиться из армии.

Летчики авиакрыла не прекращали заниматься боевой подготовкой. Летали над морем и сушей. Во время одного из полетов на самолете М-9 первый летчик-азербайджанец Тепмур Мустафаев и летнаб Гаджиев обнаружили в Каспийском море участки с небольшими нефтяными фонтанчиками. Об этом немедленно сообщили начальнику "Азнефти" Серебровскому и главному инженеру Баринову.

Вскоре над морем вместе с летчиками появились и геологи. Морское дно особенно хорошо видно было с высоты пятисот - шестисот метров, и геологи определили, что здесь богатые нефтеносные участки. Сейчас над Каспием высится лес нефтяных вышек. На плавучих островах вырос целый город нефтяников. Но, видимо, мало кто знает, что богатства эти первыми открыли летчики.

Осенью 1923 года вся авиация Закавказских республик и Особой Краснознаменной армии объединилась в 47-й сводный авиационный отряд. Командиром назначили бывшего полковника царской армии Михаила Сергеевича Мачавариани, комиссаром утвердили меня. Штаб отряда находился в Навтлуге.

Признаться, сначала я весьма осторожно отнесся к Мачавариани. Однако вскоре убедился, что Михаил Сергеевич - человек высокой летной культуры, хороший товарищ. Правда, по характеру он был вспыльчив. Вмешательство комиссара в дела отряда он воспринимал как недоверие лично к нему. Однажды после какого-то спора Мачавариани предложил поехать в штаб и доложить Военному совету армии о наших разногласиях. Мы прибыли в зал заседаний, когда там присутствовали командующий 11-й армией С. А. Пугачев, члены Военного совета Г. К. Орджоникидзе и Ш. Элиава. Первым высказал свои претензии М. С. Мачавариани. Он обвинил меня в предвзятом отношении к офицерам, ранее служившим у мусаватистов и меньшевиков, утверждал, что он хорошо знает их, что им можно доверять. Я же считал, что всех летчиков надо внимательно изучить не только по личным делам, но и на практической работе - лучше всего в тылу страны. Члены Военного совета внимательно выслушали нас. Потом Элиава сказал:

- Вы правы, комиссар, продолжайте работать в этом направлении. Только не увлекайтесь. Во всем нужна мера.

Домой возвращались вместе. Меня радовало то, что после любых споров мы не обижались друг на друга. Нередко проводили вечера за дружеской беседой или партией биллиарда.

О Михаиле Сергеевиче у меня остались самые теплые воспоминания. Сейчас он живет на Кавказе.

Однажды проездом из Боржоми в Москву в отряде побывал начальник Военно-Воздушных Сил РККА Розенгольц, совершенно случайный человек в авиации. О его визите мы были предупреждены за несколько дней. Мачавариани, старый служака, очень волновался в ожидании большого начальника. Он буквально всех поднял на ноги: прибирали помещения, дворы, навели порядок в ангарах, готовили к смотру самолеты.

Наконец Розенгольц приехал. Он прошелся по авиагородку, бегло осмотрел мастерские, побывал в казарме. На прощание сказал:

- Мне все понравилось, только печи маслом не натерли.

И отбыл.

Мачавариани возмущался:

- Какой же это начальник Воздушных сил, черт побери!? Ничего не понимаю. Думал, самолеты посмотрит, с летчиками побеседует, а он - "печи маслом не натерли"... Скажи, комиссар, куда это годится?

К счастью, Розенгольц недолго пробыл во главе Военно-Воздушных Сил страны.

Наш авиаотряд имел на вооружении самолеты разных типов. Здесь были английские "сопвичи", "сопвичи-кемель", итальянские "сва", французские "сальмсон", из отечественных - "Лебедь-12", "ньюпоры". Потрепанные машины требовали ремонта. Рассчитывать на поступление новых самолетов не приходилось: страна только вышла из войны, и авиапромышленность делала лишь первые самостоятельные шаги.

Однако самая трудная задача заключалась в другом. Нужно было подготовить кадры летчиков и техников, воспитать их в духе преданности Советской власти. Армия становилась регулярной. Теперь предстояло за короткий срок превратить ее в первоклассную боевую силу.

Обстановка, в которой приходилось работать, оказалась не из легких. Личный состав 47-го авиаотряда был многонациональным. Здесь служили русские, грузины, армяне, азербайджанцы. Царская политика натравливания друг на друга народов разных национальностей и вероисповеданий еще долго давала о себе знать. Тем не менее люди на глазах менялись. Веселее проходили гарнизонные спортивные праздники, концерты художественной самодеятельности. Красноармейцы и командиры становились близкими друзьями.

На аэродром нередко приходили подростки, интересовавшиеся самолетами. Им показывали устройство машин, а наиболее любознательным поручали выполнять несложные работы. Постепенно создалась целая группа ребят, влюбленных в авиацию, и мы решили послать их учиться в авиационные школы. Торжественно провожали бойцы Татанашвили, Чиркова, Ярамышева, Желанова и других своих воспитанников. Ребята оправдали доверие и стали впоследствии хорошими авиаторами. Е. З. Татанашвили, например, командовал авиационным соединением в годы Великой Отечественной войны. В морской авиации хорошо знают видных инженеров М. Д. Желанова и И. Г. Ярамышева, получивших путевку в нашем авиаотряде. Некоторые питомцы отряда погибли во время минувшей войны...

Самолеты, на которых мы приступили к учебным полетам, были сильно изношены. Если учесть, что летать приходилось над горной местностью, то станет понятно, какому риску подвергались наши летчики. Поэтому весной 1924 года командующий Особой Кавказской Краснознаменной армией С. А. Пугачев возбудил ходатайство перед начальником Военно-Воздушного Флота РККА о перевооружении отряда на новую материальную часть.

В Москве нас принял заместитель начальника ВВС по политчасти П. И. Баранов. Он долго беседовал с нами об учебе, дисциплине и настроении личного состава. Особо интересовался политической обстановкой в Закавказье и взаимоотношениями авиаторов с местным населением. В конце беседы Баранов заверил нас, что отряд в ближайшее время получит новые самолеты. И действительно, вскоре после нашего возвращения из столицы к нам стали поступать обещанные машины. Это сразу подняло настроение у личного состава. На сборку, опробование самолетов в воздухе люди шли как на праздник. А вскоре машины были испытаны и в боевой обстановке.

Осенью 1924 года грузинские меньшевики вновь активизировали свою деятельность. Готовилось восстание. Командующий войсками Особой Кавказской армии С. А. Пугачев приказал мне слетать в расположение 9-го пехотного полка и предупредить командира о том, что ночью ожидается нападение меньшевиков. Командир полка срочно принял меры. И они оказались не напрасными. Нападение состоялось в ту же ночь, но красноармейцы были начеку и встретили мятежников дружным огнем.

Восстание охватило район Кутаиси, Верхнюю и Нижнюю Сванетию. Меньшевики-националисты хотели реставрировать капитализм в Грузии. С помощью обмана и шантажа им удалось поднять местное население против Советской власти. Для подавления восстания были выделены войска, в том числе и авиация под командованием красвоенлета Ивана Чернова - заместителя командира отряда.

Мы стали готовиться к боевой работе с Кутаисского аэродрома. Командир стрелковой дивизии В. П. Яновский приказал вести воздушную разведку и разбрасывать листовки с призывом к повстанцам сложить оружие. В листовках разъяснялось, что меньшевики обманывают простых людей, что настоящей защитницей интересов рабочих, крестьян и ремесленников является Красная Армия. Кое-где листовки оказали свое воздействие: повстанцы бросали оружие и расходились по домам. Однако в районах, где влияние меньшевиков было наиболее сильным, восстание продолжалось. Поэтому мы вынуждены были применить бомбы и пулеметы.

Это была последняя попытка контрреволюционеров восстановить власть помещиков и капиталистов в Грузии.

Крепнущие крылья

"Трудовой народ, строй Воздушный флот!"

Осенью 1924 года меня вызвали в Москву к заместителю начальника ВВС РККА по политической части П. И. Баранову. Петр Ионович долго беседовал со мной, подробно расспросил о службе до революции и после Октября, особенно интересовался боевой работой на Восточном фронте и в Закавказье.

- Опытные люди нам нужны, - сказал он в заключение. - Мы хотим рекомендовать вас военным комиссаром 14-го авиационного отряда. Работа, как вы уже знаете, интересная и ответственная. Согласны?

Я поблагодарил П. И. Баранова за заботу. Состоялся приказ о моем новом назначении. Базировался отряд на Центральном аэродроме. Его командиром был В. Н. Лопатин, начальником штаба - И. И. Карклин. Оба они, в прошлом кавалеристы, принесли в отряд дух непримиримости к недостаткам, стремление неукоснительно поддерживать дисциплину, которой тогда, прямо скажем, не хватало авиаторам.

Вскоре отряд переформировали в 30-ю авиационную эскадрилью имени Красной Москвы.

Командиром назначили опытного летчика Александра Емельяновича Морозова, который, зная прекрасно летное дело, особенно много сил отдавал совершенствованию боевого мастерства летчиков и летчиков-наблюдателей. Александр Емельянович сейчас живет в Черновицах. В своих письмах он вспоминает, как в 1925 - 1926 годах в нашей авиации, и в том числе в 30-й эскадрилье, осуществлялся переход от бессистемных полетов к планомерной боевой подготовке, как стали проводиться занятия в классах.

Инженером эскадрильи работал большой знаток авиационной техники В. С. Пышнов, ставший впоследствии видным научным деятелем. Он и сейчас много сил и энергии отдает вопросам исследования перспективных проблем конструирования и эксплуатации самолетов. Большим авторитетом среди наших авиаторов пользовались братья Туманские -Алексей и Сергей. Первый был хорошим летчиком, второй образцовым мотористом. В настоящее время всей стране известно имя С. К. Туманского - видного конструктора авиационных двигателей.

В начале 1925 года мы получили новые самолеты, построенные на средства трудящихся Москвы. Это были тихоходные, но довольно устойчивые машины "Юнкерс-21". Один из самолетов, врученный летчикам рабочими Сокольнического района, носил имя "Красные Сокольники". В эскадрилье состоялся митинг металлистов, текстильщиков и авиаторов. Один из членов делегации - черноусый пожилой рабочий, с большими, мозолистыми руками - в своем выступлении сказал:

- Мы купили эту машину на трудовые деньги. Берегите ее. Я верю, что со временем в нашей стране будет самый могучий в мире воздушный флот. Порукой тому - любовь народа к авиации, забота о ней родной партии и Советского правительства.

В тот же день самолет поднялся в воздух и более часа летал над Сокольниками. С гордостью смотрели на него трудящиеся района.

А год спустя наша эскадрилья пополнилась новыми самолетами. В их числе были "Л. Б. Красин", "Наркомвоенмор", "Товарищ Нетте". И снова был митинг, на котором выступили видные работники различных наркоматов: С. С. Каменев, С. А. Меженинов, С. И. Аралов, представители нашей части.

1 мая 1925 года состоялся массовый воздушный парад, в котором участвовали восемьдесят восемь самолетов. Через два дня на Центральный аэродром прибыл Наркомвоенмор М. В. Фрунзе. У машин застыли ряды летчиков авиационных частей Московского военного округа. Я в то время исполнял обязанности командира эскадрильи и должен был отдавать рапорт. Вскоре к нашей колонне подошел Михаил Васильевич с сопровождающими его командирами. Докладывая наркому, я очень волновался. Заметив это, Фрунзе улыбнулся и опустил мою правую руку, которая все еще была у козырька фуражки. Сразу стало как-то легче, исчезла скованность, и я свободно ответил на вопросы наркома о боевой подготовке, о летных качествах самолетов.

Михаил Васильевич выслушал доклады всех командиров отрядов и эскадрилий, обошел строй летчиков и, видимо, остался доволен порядком на линейке. В заключение он сказал:

- Каких только самолетов здесь нет: "ньюпоры", "мартинсайды", "юнкерсы". Но мы очень скоро покончим с этим. Красный Воздушный флот будет иметь свои, советские боевые машины.

Несколько позже, выступая на III съезде Советов по вопросам военного строительства, М. В. Фрунзе особенно подчеркивал необходимость создания сильной советской авиации. По его докладу было принято решение: "Съезд констатирует, что увеличение роли авиации в военном деле и неуклонный рост ее во всех странах требуют исключительного внимания к вопросам планового укрепления и развития Красного Воздушного флота.

Отмечая успехи, достигнутые в этом направлении, съезд предлагает Правительству в кратчайший срок провести в жизнь план развития военных воздушных сил и одновременно принять меры к поднятию авиапромышленности, в том числе моторостроения до размеров, обеспечивающих необходимое развитие как гражданского, так и военного Воздушного флота"{1}.

Уже в 1925 году наша промышленность освоила серийный выпуск авиационного мотора М-5 мощностью четыреста лошадиных сил. Этот двигатель устанавливался на новые самолеты Р-1. Появление отечественных крылатых машин с радостью было встречено всем народом, особенно авиаторами. Мы чувствовали повседневную заботу партии и правительства об укреплении могущества Военно-Воздушных Сил. Это позволяло, непрерывно совершенствовать боевую подготовку, летное мастерство.

Наша гражданская авиация уверенно выходила на международные линии. В том же году, например, шесть самолетов, пилотируемые М. А. Волковойновым, М. М. Громовым, А. И. Екатовым, И. К. Поляковым, Н. И. Найденовым и А. И. Томашевским, совершили перелет из Москвы в Пекин. Вслед за ними П. X. Межерауп на самолете Р-1 в рекордно короткий срок достиг Анкары, а Я. Н. Моисеев проложил воздушную трассу между Москвой и Тегераном.

В составе боевых авиационных частей служили в ту пору известные летчики, герои гражданской войны. Я очень близко знал невысокого, коренастого командира 2-й истребительной эскадрильи имени Ф. Э. Дзержинского Алексея Дмитриевича Ширинкина. Летом обычно наши части перебазировались в Климентьевские лагеря, находившиеся километрах в ста от Москвы.

Чуть окая по-уральски, Алексей Дмитриевич рассказывал мне о своей жизни.

- Вырос я в небольшом рабочем поселке, рядом с Нытвенским металлургическим заводом. Заводской народ ютился в закопченных деревянных домишках. В недавнем прошлом это были работные люди графа Шувалова. В дымных кузнях, у литейных печей изнывали мастеровые от непосильного труда. Может, и мне пришлось бы разделить их участь, если б не старший брат Павел, работавший на Гатчинском аэродроме. В нашей семье росло восемь детей. И вот старший брат, чтобы переложить часть забот отца на свои плечи, написал письмо: "Пришлите Алешку в Питер..."

Алексею Ширинкину удалось попасть в Гатчинскую летную школу, которую он успешно закончил. Молодой летчик сразу же получил назначение на фронт. За боевые подвиги в воздушных схватках он был награжден четырьмя Георгиевскими крестами и удостоен звания "поручик".

После Октября А. Д. Ширинкин одним из первых офицеров перешел на сторону революции, а в марте 1918 года стал коммунистом. Партия доверяла ему ответственные посты. В годы иностранной интервенции он командовал отрядами, авиагруппами, эскадрильями, героически дрался с врагами Советской власти. "Красный орел" - так называли сослуживцы этого бесстрашного воздушного бойца, получившего три ордена Красного Знамени.

После каждого летного дня Алексей Дмитриевич обязательно заходил в штаб, где его неизменно встречал Алексей Иванович Мельников, бывший офицер, всегда подтянутый, любивший службу человек.

- Начальник штаба, есть что подмахнуть?

"Подмахнуть" в лексиконе Ширинкина означало подписать бумаги. Мельников с улыбкой отвечал в тон Ширинкину:

- Все подмахнул, Алексей Дмитриевич. И за вас, и за себя. Скажите, какие отряды завтра будут летать?

Ширинкин отдавал короткое распоряжение на очередной летный день, называя время вылета каждого самолета, - памятью он обладал феноменальной.

Журнал "Красная Нива" от 6 мая 1923 года так оценивал деятельность Алексея Дмитриевича Ширинкина: "Он глубоко верит в правоту рабоче-крестьянской революции - это не бесшабашный удалец, готовый в порыве гнева рубить врага направо и налево. Ширинкин - сознательный, окрепший в своих убеждениях воин революции, осознавший и прочувствовавший весь политический смысл борьбы классов".

В эскадрилье А. Д. Ширинкина служили летчики Петр Пумпур, Евгений Птухин, Иван Богослов, имена которых стали особенно популярны после событий 1936 1937 годов в Испании. В небе Мадрида, Гвадалахары и Валенсии родилась их боевая слава.

Невысокий русоволосый Птухин - в отряде его все любовно называли Женей выделялся среди других незаурядным летным мастерством. Петр Иванович Пумпур был немного старше Птухина по возрасту и производил впечатление солидного, знающего себе цену командира. В авиации он начал работать мотористом, затем научился летать. Петр Иванович не любил суеты, все делал обстоятельно.

Известно, что XIII съезд РКП (б) утвердил мероприятия, вылившиеся затем в военную реформу. Красный Воздушный флот, как и вся Красная Армия, становился школой обучения и воспитания людей, кузницей сознательных, беспредельно преданных Родине бойцов. Это было время, когда партия, руководствуясь ленинскими заветами, взяла курс на большую перестройку Вооруженных Сил и дальнейшее укрепление обороноспособности Советского государства.

В. И. Ленин так говорил об опыте строительства Красной Армии в период гражданской войны: "Он прошел, закономерно развиваясь, от случайной, расплывчатой коллегиальности через коллегиальность, возведенную в систему организации, проникающей все учреждения армии, и теперь, как общая тенденция, подошел к единоначалию, как к единственно правильной постановке работы"{2}.

Осенью 1924 года в Большом театре состоялось собрание высшего начальствующего состава Московского гарнизона, посвященное военной реформе в Красной Армии. С докладом выступал М. В. Фрунзе. Его появление на сцене было встречено старыми военспецами, занимавшими первые ряды партера, настороженно. Однако это нисколько не смутило Михаила Васильевича. Не заглядывая в конспект, он убедительно говорил о военной реформе.

Мне запомнилось высказывание М. В. Фрунзе о единоначалии:

- Высшим и наиболее желательным типом единоначалия будет совмещение в одном лице функций как строевых, так и партруководства. Но такое совмещение требует от командира таких свойств и качеств, которые найдутся далеко не у всякого даже партийного командира. В перспективе же, разумеется, этот тип единоначалия будет являться венцом наших достижений.

Едва закончился доклад, как весь зал загремел овацией. Михаил Васильевич всех покорил своей обаятельной простотой, великолепным знанием дела и светлым умом.

...В конце 1926 года должности командира и комиссара в 30-й эскадрилье были совмещены, и мне предложили поехать в Ленинград на курсы усовершенствования начальствующего состава ВВС. После окончания учебы меня временно назначили командиром авиапарка первого разряда, который обеспечивал подразделения, прибывающие на подмосковный аэродром для участия в параде в честь десятилетия Октябрьской революции.

Подготовкой к параду руководил командир авиационной бригады К. В. Маслов. Участник гражданской войны, кавалер ордена Красного Знамени, он пользовался заслуженным уважением у летного состава. Константин Васильевич обладал глубокими военно-политическими знаниями, был хорошим хозяйственником и организатором. Все вопросы решал быстро, оперативно и, как он сам любил говорить, "с учетом местных условий".

Для прибывающих авиаторов нужно было организовать питание. Я обратился в местный кооператив. Там сказали: чтобы открыть столовую, нужен по крайней мере месяц. Удрученный таким ответом, я прибыл к Маслову.

- Чем так озабочен, Степан Акимович? - весело спросил Константин Васильевич, поблескивая стеклами очков.

Я доложил. Маслов выслушал меня, затем сказал:

- На городских кооператоров надежды плохи. Надо действовать с учетом местных условий, мобилизовать внутренние ресурсы, - и тут же посоветовал, что необходимо предпринять.

Было немного досадно, что сам не догадался сделать так, как подсказывал Константин Васильевич. Заметив мое огорчение, он подбодрил меня:

- Ничего. Вы еще молодой, научитесь и потруднее дела решать. Это я знаю по собственному опыту...

Опыт у него был, разумеется, большой. В старой армии Маслов служил поручиком. Революцию принял всем сердцем, и Советская власть доверила ему командование полком, сформированным на Восточном фронте из местных жителей.

На первых порах Константин Васильевич еще не успел изучить подчиненных, которые, кстати говоря, не особенно четко представляли себе суть революционных изменений, происходивших в стране. Коммунистов же в полку не было. А тут приказ командира дивизии И. К. Грязнова: на следующий день перейти в наступление. Маслов повел свою часть в бой, но первый батальон не подчинился ему.

- Если и второй батальон поступит так же, я уезжаю с фронта, - заявил Маслов комиссару полка.

Бывшего поручика подвел и второй батальон. Тогда, ни слова не говоря комдиву, Маслов уехал в Петроград. Его вновь назначили командиром полка, но теперь уже под Нарву, где шли тяжелые бои с Юденичем. Противник прорвал оборону соседа справа, и к Маслову прискакал гонец.

- Кто возглавляет часть?

- Маслов.

- Командир нашего полка Ворожейкин просит поддержки. Вы должны нанести удар во фланг и тыл противнику, а мы поведем наступление с фронта.

Обрадовался Константин Васильевич, узнав, что соседним полком командует бывший подпоручик Г. А. Ворожейкин, с которым они вместе служили когда-то. Бойцы Маслова и Ворожейкина дружно навалились на врага и наголову разгромили одну из основных группировок. Советское правительство наградило Константина Васильевича и Григория Алексеевича орденом Красного Знамени...

Спустя восемнадцать лет К. В. Маслов прибыл в штаб к командующему Забайкальским военным округом и доложил:

- Товарищ командарм второго ранга! Комдив Маслов прибыл для прохождения дальнейшей службы на должность начальника ВВС округа.

- Уж не тот ли Маслов, который был командиром полка в девятнадцатом году?

- Он самый.

Грязнов вышел из-за стола, и два красных командира обнялись и расцеловались...

В 1921 году в стране разразился голод. К. В. Маслову поручили собрать в фонд помощи голодающим золото у духовенства Краснопресненского района Москвы. Нелегкая это была задача, но Константин Васильевич успешно справился с ней.

После гражданской войны партия посылает его в Эстонию. Там пришлось вести подпольную работу среди эмигрантов. Благодаря хорошему знанию языка он справился и с этим поручением.

Успел Константин Васильевич поработать командиром абхазской бригады в городе Сухуми. Закончил академию Генерального штаба (так именовалась тогда единственная в стране военная академия, ставшая впоследствии Академией имени М. В. Фрунзе).

"Академиков", то есть прошедших курс обучения в военной академии, у нас в ту пору были единицы. Стремясь пополнить авиационные части образованными командирами, партия направила в 1923 году нескольких выпускников академии в авиацию. Среди них был Маслов.

С энергией и настойчивостью овладевал тридцатилетний командир, уже носивший в петлицах по ромбу, новым для себя делом. У Маслова можно было поучиться трудолюбию. Начальник штаба эскадрильи, командир авиагруппы, начальник штаба авиабригады, командир авиабригады - такой путь он прошел в авиации за первые четыре года. И все время упорно учился авиационному делу, учил других.

Самые головоломные задачи комбриг решал с каким-то особым, присущим только ему, остроумием. Выход из любого сложного положения находил оригинальный. И когда трудности оставались позади, Константин Васильевич обычно где-нибудь в разговоре с товарищами, как бы подытоживая сделанное, говорил излюбленную фразу, которая в зависимости от интонации могла иметь самый различный смысл:

- Птичка, будь здорова!

Никто не знал происхождения этого масловского восклицания, и, кажется, никто не пытался выяснить у Константина Васильевича, что оно означает.

Просто все привыкли, что если командир, как говорят, в настроении и у него все ладится, то жди обязательно - вскинет он слегка голову вверх, блеснет стеклами очков и, обращаясь к одному из собеседников, а то и ко всем присутствующим, скажет:

- Птичка, будь здорова!

Константин Васильевич очень серьезно готовился к параду, не пропускал ни одной тренировки. Летал в очках, что, однако, не мешало ему отлично выполнять полетные задания. Маленький, пружинистый, он, кажется, не знал ни одной минуты покоя, заражая своей энергией окружающих. С посетителями чаще всего беседовал стоя. "Сядешь - только время потеряешь, - любил говорить он, - а времени у нас мало".

Действительно, работали все напряженно, и каждый день был занят с утра до вечера: мы принимали экипажи, прилетавшие на аэродром из приграничных военных округов. Среди прибывших я встретил сослуживцев по 47-му авиационному отряду. Много было и незнакомых. особенно из молодежи. Именно к тем дням относится моя первая встреча с Сергеем Игнатьевичем Руденко, ныне маршалом авиации.

Готовясь к параду, комбриг Маслов проверял готовность авиаторов к полетам, наблюдал, насколько четко выдерживают они место в строю, маневрируют в воздухе и садятся.

6 ноября на землю пал плотный туман. На другой день, когда проходил парад наземных войск, а затем началась демонстрация трудящихся, погода не улучшилась. Летчики приуныли: столько сил затрачено на подготовку. Все сидят у машин и ожидают команды "По самолетам!". Однако команды так и не последовало.

8 ноября на Центральном аэродроме представители Осоавиахима и ВЦСПС передали красному Воздушному флоту самолеты "Наш ответ Чемберлену". А вечером 9 ноября по этому поводу в Большом театре состоялось торжественное собрание, на котором присутствовала большая группа наших авиаторов.

Внимание собравшихся привлекала очень выразительная надпись: "На средства фонда "Наш ответ Чемберлену" мы даем 100 самолетов, десятки танков, строим военно-морские суда и институт противогазовой обороны". От имени правительства присутствовавших приветствовал Михаил Иванович Калинин. Отметив наши достижения в деле создания Воздушного флота, он сказал, что наше пролетарское государство должно быть впереди буржуазных стран по всем отраслям науки и техники, поэтому нельзя успокаиваться на достигнутом, нужна напряженная, самоотверженная работа в течение ряда лет.

Затем с речью выступил член Реввоенсовета и начальник ВВС РККА П. И. Баранов. Заместитель начальника ВВС Я. И. Алкснис огласил приказ, в котором была объявлена благодарность летчикам и отмечена особая заслуга всего личного состава авиачастей, успешно совершивших перелет в Москву в связи с празднованием десятилетия Октября. Мне было особенно приятно услышать, что Реввоенсовет в первую очередь отметил высокую выучку отряда Н. Н. Васильченко, прилетевшего в полном составе из Тифлиса.

Вслед за Алкснисом выступали директор авиазавода "Икар" Ермолаев и рабочий Барабашкин. Они говорили, что инженеры, рабочие и служащие авиационной промышленности не пожалеют сил: дадут Воздушному флоту новые отечественные самолеты.

От имени авиаторов речь произнес Константин Васильевич Маслов. Он сказал:

- Воздушные бойцы готовы дать отпор империалистам, угрожающим нам войной. Советские летчики всегда начеку. Боевые самолеты, которые нам вручил народ, находятся в надежных руках.

Воздушный парад в честь десятилетия Октября состоялся 10 ноября. Вдоль огромного летного поля на Ходынке выстроилось в несколько рядов около трехсот машин. Сорок самолетов застыли на старте, готовые по первой же команде подняться в воздух. Парадом командовал заместитель начальника ВВС С. А. Меженинов. Он же рапортовал Наркому обороны К. Е. Ворошилову о готовности летчиков к смотру.

Поочередно, одно за другим в воздух взлетели три звена истребителей. Летчики показали высший пилотаж. Потом поднялись разведчики. Их сменила группа учебных самолетов, строй которых образовал римскую цифру "десять"...

Демонстрация боевой мощи советской авиации прошла отлично.

Домой мы возвращались в хорошем настроении. Константин Васильевич спросил меня:

- Может, останетесь в бригаде начальником парка?

Это было лестное предложение - быть рядом с таким человеком, как Маслов. Однако мне хотелось перейти на летную работу. Об этом я и сказал командиру бригады.

- Что ж, дерзайте, пока молодой, - без тени обиды сказал Константин Васильевич.

В декабре 1927 года меня назначили командиром-военкомом 3-го отдельного авиационного отряда, который базировался в Иваново. Однако с Масловым мы встречались часто, поскольку служили в одном военном округе.

В 1929 году К. В. Маслов стал начальником Монинского авиагарнизона, существовавшего пока только на схемах и листах чертежей проектировщиков. Он горячо взялся за строительство городка, вникал во все детали работы инженерных подразделений, был всегда в курсе различных хозяйственных проблем, проявлял трогательную заботу о сохранении деревьев и кустарников и сумел так разместить строения, что они и поныне утопают в зелени.

Гарнизон рос. На аэродроме теперь базировалась бригада тяжелых бомбардировщиков. Возглавил ее Константин Васильевич.

Осенью 1933 года командующий войсками Московского военного округа А. И. Корк проводил в Монино сборы командиров авиачастей. Проверив порядок в гарнизоне, он объявил Маслову выговор "за грязь". В день окончания сборов в Монино прибыл Нарком обороны К. Е. Ворошилов. Во время обеда Климент Ефремович предложил поднять тост за рачительного хозяина гарнизона Константина Васильевича Маслова, который порадовал своих гостей образцовым порядком. Одновременно нарком объявил ему благодарность. Корк вынужден был отменить свой приказ...

В дальнейшем Константин Васильевич командовал авиацией в Забайкалье, в Сибири. Весной 1937 года он безвременно ушел из жизни, но память о нем живет в сердцах многих авиаторов, знавших этого умного, скромного и обаятельного человека. Сейчас одна из улиц поселка Монино, где размещается Военно-воздушная Краснознаменная академия, носит имя Маслова.

Имени Ивановских рабочих

Третий отдельный авиационный отряд летал на самолетах "Юнкерс-21". Летчики очень метко окрестили их "зонтами". Даже при беглом взгляде при заходе Ю-21 на посадку можно было подумать, что на землю опускается не самолет, а огромный зонт.

- Когда же нам дадут отечественные самолеты? - спрашивали авиаторы. Надоели эти каракатицы. Ни скорости, ни прочности...

- В новом году будем осваивать Р-1, - успокаивал я товарищей. - Только учтите, самолет строг в управлении, не терпит безграмотного обращения с ним.

Вскоре мы получили долгожданную технику и принялись осваивать ее. Самым горячим энтузиастом этого дела был Иван Федоров.

- Растегаев, Иванов, Васильев, вызываю вас на соревнование за лучший расчет при посадке! - с задором провозглашал он.

- Принимаем! - отвечали ему товарищи.

Летчики соревновались за лучшее знание материальной части, выполнение упражнений по стрельбе, воздушному бою. Отстающим коллектив отряда оказывал всяческую помощь. Так летчик Владимир Упман, латыш по национальности, был несколько медлителен в решениях и чересчур осторожен в действиях. При полетах в группе он отставал, нарушая боевой порядок.

- Вам нужно сокращать дистанцию и интервал,- сказал ему однажды командир звена.

- Не могу, - заявил Упман. - Чувствую себя в строю неуверенно, боюсь столкновения с ведущим.

Он тут же рассказал, как в Гомеле погиб один из его товарищей. Дело в том, что молодой пилот тоже чувствовал себя неуверенно во время полетов в строю. На него накричали, чуть ли не назвали трусом. Тогда он решил как можно ближе держаться к ведущему, но, не имея достаточной подготовки, в одном из полетов столкнулся с напарником.

Выслушав эту историю, командир всерьез задумался. Потом сказал Упману:

- Хорошо, держись пока на прежних дистанциях и интервалах. Побольше потренируемся, и будет все в порядке.

Впоследствии Владимир Упман стал хорошим летчиком. Во время Великой Отечественной войны он погиб смертью героя...

Когда летчики узнали, что на Р-1 отлично летает заместитель начальника Военно-Воздушных Сил Красной Армии Яков Иванович Алкснис, они стали осваивать эту машину еще более ревностно.

До 1926 года Алкснис был общевойсковым командиром. Человек сильной воли, энергии, мужества, глубоких военно-политических знаний, он быстро нашел себя и в авиации. Яков Иванович отлично понимал: чтобы квалифицированно руководить авиационными частями, надо прежде всего самому летать. Как-то он пригласил к себе летчика-испытателя В. О. Писаренко и спросил:

- Сколько требуется времени, чтобы научиться летать?

- Два-три года, не меньше! - ответил Писаренко. - В летной школе курс три года...

- А за три месяца можно?

- Вряд ли, - пожал плечами летчик.

- Так вот, - твердо произнес Алкснис, - я буду самым добросовестным учеником. Летать будем утром и вечером, ежедневно. Ночью я буду изучать теорию. Согласны обучать меня?

- С удовольствием, Яков Иванович, - ответил Писаренко. - Только за три месяца... - и, не договорив фразы, смущенно развел руками.

Алкснис и Писаренко начали учебные полеты. А в июле 1929 года в печати появилось следующее сообщение: "21 июля заместитель начальника Военно-Воздушных Сил РККА тов. Алкснис и старший летчик Научно-исследовательского института тов. Писаренко вылетели на самолете новой конструкции. Поднявшись с московского Центрального аэродрома в 2 часа 32 минуты утра, они совершили беспосадочный перелет до Севастополя, где и снизились в 8 часов утра. Самолетом управлял тов. Алкснис.

Таким образом, маршрут от Москвы до Севастополя протяжением почти тысяча триста километров был пройден за пять с половиной часов летного времени. Самолет развивал среднюю скорость двести тридцать три километра в час. Она является рекордной и показывает, каких успехов достигли наши конструкторские силы в авиапромышленности. Следует отметить, что по прибытии в Севастополь в баках самолета оказалось еще достаточно горючего для продолжения пути.

Новый самолет построен на заводе Авиатреста по конструкции и под непосредственным руководством инженера Поликарпова. Все испытания нового самолета уже закончены и дали отличные результаты.

Тов. Алкснис и старший летчик тов. Писаренко 22 июля возвратились обратно, вторично совершив беспосадочный перелет из Севастополя до Москвы"{3}.

Хотя Я. И. Алкснис и пилотировал уже самостоятельно, однако официального звания летчика он еще не имел. Яков Иванович обратился в Наркомат обороны с просьбой направить его на несколько месяцев в Качинскую летную школу близ Севастополя, чтобы закрепить летные навыки. Здесь, в Каче, под руководством инструктора А. Левина, он совершил десятки учебных полетов сначала на учебно-тренировочном, а потом и на боевом самолете Р-1. Приказом Реввоенсовета в ноябре 1929 года Алкснису было присвоено звание военного летчика.

В авиации в ту пору нередко случались аварии и катастрофы. Причины были в основном не в отказе техники, а в недисциплинированности летно-технического состава, слабом контроле за его выучкой. И вот Алкснис с исключительной твердостью и настойчивостью, ломая все, что осталось от пережитков старых традиций в русской авиации, приступил к решению важнейшей задачи - летать без аварий и происшествий.

В царском воздушном флоте, как и в большинстве флотов капиталистических стран того времени, сложились неписаные правила, по которым человек, окончивший авиационную школу и получивший диплом военного летчика, не считал нужным совершенствовать свои знания, пренебрежительно относился ко всякого рода проверкам его мастерства. Даже при переходе на другие, незнакомые типы самолетов пилот действовал самостоятельно, без провозных полетов с инструктором. Малейший намек летчику со стороны начальников или товарищей на то, что надо проверить его технику пилотирования, считался высшим оскорблением. Поэтому неотвратимость аварий и катастроф считалась неизбежной.

Еще в Каче, получив официальное звание военного летчика, Алкснис по долгу службы решил проверить технику пилотирования инструкторского состава школы. Рассказывали, что после полета с одним из опытных командиров эскадрилий Яков Иванович - вчерашний курсант - указал на ряд ошибок и небрежностей, допущенных опытным инструктором.

- Ваши замечания оскорбляют мое достоинство... Прошу уволить меня, заявил комэск.

- Если потребуется, вы будете уволены, - спокойно ответил Алкснис. - Но предупреждаю, пока не исправите своих ошибок, вы не будете допущены к полетам, тем более к обучению курсантов. Не хотите учиться - увольняйтесь.

Эта весть, подобно грому среди ясного неба, прокатилась по Каче, а потом дошла и до строевых частей, в том числе и до нашего отряда.

Закончив проверку летной школы, Алкснис собрал всех инструкторов и сделал подробный разбор. Отметив лучших, он заявил, что некоторые товарищи, обладающие отличной техникой пилотирования, приглашаются в Москву, в летную инспекцию ВВС.

Со всех концов Ивановской области (в ту пору в нее входили нынешние Костромская, Ивановская, Ярославская и Владимирская) поступали вести о том, что рабочие, крестьяне, интеллигенция с большим воодушевлением отдают свои трудовые рубли на нужды молодого Воздушного флота:

"Члены Союза работников просвещения, объединяемые Мышкинским сельским комитетом No 1, отдают на постройку авиационной эскадрильи однодневный заработок из февральской зарплаты". "Сотрудники Ивановской зубопротезной лаборатории решили отработать один день в помощь строительству самолета "Ивановский медработник". "Колхоз имени Розы Люксембург, Новленского сельсовета, Нерехтского района отчислил на постройку самолета "Рабочий край" сто шестьдесят килограммов льносемян"...

Первые крылатые машины типа Р-1, приобретенные на собственные средства, ивановские трудящиеся назвали "Громобой", "Арсений" и "Химик". Многое говорили ивановцам эти названия. Во времена царизма передовой рабочий Р. М. Семенчиков имел партийную кличку Громобой, М. В. Фрунзе - Арсений, А. С. Бубнов - Химик.

Роман Матвеевич Семенчиков, преследуемый полицией, вынужден был в начале 1905 года покинуть Иваново-Вознесенск и под именем Захарова перебраться в Ригу, где сразу же стал во главе революционных рабочих масс. За организацию восстания Громобой был арестован и приговорен к смертной казни через повешение. Этот приговор был заменен бессрочной каторгой.

В 1911 году Роман Матвеевич Семенчиков был замучен в тюрьме.

Тринадцать раз подвергался аресту известный революционер Андрей Сергеевич Бубнов. Последний арест в 1916 году кончился для него высылкой в Туруханский край.

О заслугах Михаила Васильевича Фрунзе перед народом говорить не приходится - они общеизвестны.

На стоянках появились машины, на бортах которых было выведено: "За ленинизм", "Дзержинец", "Рабочий край". Трудящиеся заботились о нашем быте, питании и отдыхе. На личные средства они построили два ангара, ремонтные мастерские, казарму для солдат и дом для летно-технического состава. Мы тоже всегда помогали шефам: устраивали субботники, организовывали беседы, лекции и доклады, выступали с концертами художественной самодеятельности.

Крепкая дружба установилась у нас и с рабочими Ивановской области. В одном из городов, где выпускались моторы М-17, авиаторы нашего отряда бывали особенно часто. Тесный контакт с заводским коллективом, который возглавлял инженер Вагнер, способствовал развитию рационализаторской мысли, повышению боевого мастерства и укреплению воинской дисциплины личного состава.

Благодаря взаимным связям молодежь все больше проникалась любовью к авиации. Кажется, не было в те годы города или деревни в огромной Ивановской области, где бы молодежь не занималась в аэроклубе, планерном, парашютном или авиамодельном кружке.

Дом на Красноармейской улице в Иваново, где размещался аэроклуб имени Г. А. Прокофьева - одного из первых советских аэронавтов, - стал самым популярным в городе. Наш отряд помогал аэроклубу в оборудовании учебных классов наглядными пособиями, макетами, снабжал кружки учебно-методической литературой. В свободные часы летчики шли к молодым рабочим, чтобы проконсультировать их по теории полета, штурманскому делу, помогали изучать сердце самолета - мотор. Шли не только в "летный дом", но и на фабрики, заводы, в школы, институты, к юношам и девушкам, увлекавшимся парашютным, планерным, авиамодельным делом.

Один из старейших летчиков - Павел Оскарович Карецкий был первым начальником аэроклуба и больше всех уделял внимания воспитанию летной смены. Помню, однажды весенним днем он пришел в отряд с приятной новостью.

- Завтра в аэроклубе первый выпуск! - взволнованно сказал он.

Одиннадцать молодых авиаторов, освоивших высший пилотаж, предстали перед инспекционной комиссией Центрального Совета Осоавиахима. Была среди них и подмастерье Балашовской ткацкой фабрики Зина Пафелова. На экзаменах она показала отличную выучку.

А через год аэроклуб окончили еще сорок человек - двадцать коммунистов и двадцать комсомольцев. Большинство выпускников попросили направить их на учебу в летные авиашколы Военно-Воздушных Сил. Отныне свое будущее они связывали с военной авиацией.

К этому времени в области работало уже пять аэроклубов. Только в Рыбинском клубе и различных авиакружках на предприятиях занималось четыреста рабочих. В других городах планеризмом занимались тысяча двести пятьдесят юношей и девушек. Двенадцать тысяч юных авиамоделистов подхватили призыв комсомола: "От модели - к планеру, с планера - на самолет!" Шла подготовка к открытию еще десяти новых аэроклубов.

Навсегда запомнилось мне празднование первого Дня Воздушного флота 18 августа 1933 года, проводившееся по решению партии и правительства. Областная газета "Рабочий край" опубликовала рапорт аэроклубовцев обкому партии, облисполкому и трудящимся города Иваново. Праздник совпал с десятилетием деятельности осоавиахимовской авиации в крае текстильщиков. В рапорте сообщалось, что совершено четыре тысячи девятьсот восемьдесят три учебных и сотни агитационно-показательных полетов, с помощью общественности намного увеличился самолето-моторный парк, что десятки юношей и девушек уже получили специальности пилота, планериста, парашютиста, моториста.

Свое летное умение молодежь продемонстрировала на аэродроме. Учлет Мансветов - рабочий типографии газетно-журнального комбината - на самолете По-2 показал виртуозное владение машиной. Не отстала от него и девятнадцатилетняя ткачиха Вера Жарова. Потом летчик Баранов взлетел на По-2, буксируя планер. Набрав высоту, он оставил планер в синем просторе. Пилот-планерист Шмелев, используя восходящие потоки, долго парил над городом и выполнил несколько пилотажных фигур. В заключение состоялись прыжки с парашютом, катание на самолетах. Ударники ивановских предприятий увидели родной город с высоты птичьего полета. И это было лучшей агитацией за авиационный спорт, за то, чтоб молодежь еще дружнее шла в авиацию, обретала крылья.

Было о чем рапортовать и нам, военным авиаторам. Еще в 1931 году командиру отряда и его помощнику первым в Военно-Воздушных Силах были вручены нагрудные знаки "Отличный воздушный боец". Эта награда была свидетельством признания больших успехов личного состава 3-го авиационного отряда имени Ивановских рабочих.

В рапорте, опубликованном в "Рабочем крае", мы докладывали, что личный состав нашей части крепко держит знамя первенства ВВС. На окружных соревнованиях Московского военного округа наши летчики и летнабы заняли ведущее место по основным видам боевой подготовки.

После празднования Дня Воздушного флота в области была проведена авиационная декада. Помимо показательных полетов многие наши товарищи выступили на предприятиях, в школах, институтах, призывая юношей и девушек заниматься авиационным спортом, посвятить свою жизнь службе в Военно-Воздушных Силах. В те дни мы побывали у молодежи Тейково, Кинешмы и других городов.

Десятки прекрасных боевых летчиков дал стране знаменитый край текстильщиков. Только из Вязников, что на Владимирщине, вышло более тридцати Героев Советского Союза. И почти все они получили путевку в небо в аэроклубах, организаторами которых были Чередниченко, Карецкий и другие авиаторы, служившие здесь в конце двадцатых и начале тридцатых годов.

Я уже говорил, что работа командиров и красноармейцев отряда среди местных жителей была исключительно активной и многогранной. Мы участвовали буквально во всех массово-политических кампаниях, разъясняли крестьянам политику партии в деревне, помогали создавать колхозы.

Хорошо была поставлена антирелигиозная пропаганда. Вот один из примеров. По соседству с аэродромом в Иваново был женский монастырь. Монахини во главе с игуменьей всяческими путями старались вербовать себе сторонников среди населения. Однако мы не давали церковникам опутать сетями лжи сознание ивановских рабочих и работниц. В выступлениях "синей блузы" (так назывался коллектив художественной самодеятельности), в броских плакатах, в беседах с местными жителями авиаторы разоблачали сказки о загробном мире, о "святой" жизни монахинь, беспощадно разили идейного врага.

Вспомнилось мне, как К. В. Маслов закрыл монастырь. По его примеру мы попытались уговорить игуменью "свернуть" свою деятельность. Она, разумеется, не согласилась. Тогда трудящиеся выступили с требованием закрыть монастырь. Горсовет пошел навстречу их пожеланиям. Игуменья была вынуждена переселиться на частную квартиру и заняться общественно полезным трудом.

В то время при обкоме партии существовало Общество старых большевиков, у которых мы учились беззаветному служению Родине. Особенно популярным было имя старого революционера, друга М. В. Фрунзе, - Ивана Степановича Шубина. В 1905 году в Середе, близ Иваново, рабочие организовали забастовку. На подавление беспорядков власти послали эшелон казаков. Партийная организация поручила Шубину пустить поезд с карателями под откос. Иван Степанович отправился на станцию Ермолино, чтобы уговорить стрелочника направить эшелон на занятый путь. Тот не согласился. Тогда отважный революционер сам перевел стрелку, и поезд с карателями потерпел крушение. Восставшие рабочие были спасены от расправы.

Пример старых большевиков, их выступления с воспоминаниями оказывали благоприятное влияние на политическое сознание авиаторов. Не случайно бывшие авиаторы впоследствии возглавляли ответственные участки воспитательной работы. Так, наш воспитанник С. А. Васильев - ныне начальник Московской областной милиции, В. И. Власов работает в Торговой палате СССР, бывший секретарь комсомольской ячейки отряда Н. К. Сапетов - директор Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко.

Наш отряд стал осваивать полеты на самолете Р-5, составившем целую эпоху в жизни многих авиационных частей. Это была замечательная по тем временам машина. Как известно, на международной авиационной выставке в Тегеране Р-5 занял первое место, оставив позади себя машины подобного типа английских, французских и голландских фирм. На Р-5 советские летчики совершили ряд дальних международных перелетов. Авиаторы отряда имени Ивановских рабочих гордились тем, что летают на известной всему миру машине, и не жалели сил для совершенствования боевой выучки.

27 мая 1932 года мы отмечали седьмую годовщину своего отряда. В этот день областная газета "Рабочий край" вышла в свет с призывом на первой полосе: "Ивановские пролетарии, в борьбе за промфинплан, за укрепление военной мощи страны следуйте примеру своего подшефного отряда!" Газета поместила портреты ударников обороны, как тогда называли отличников боевой учебы, рассказала о летных буднях авиаторов, о помощи, которую мы оказываем молодежи города в овладении авиационными знаниями.

К тому времени мы научились взаимодействовать с сухопутными войсками зимой и летом. Летчики корректировали артиллерийские стрельбы, вели визуальную разведку и фотографирование, производили учебное бомбометание. Во время учений и занятий в воздух не раз поднимались командир 3-го стрелкового корпуса К. А. Стуцка, командир 14-й Владимирской стрелковой дивизии Кирилл Афанасьевич Мерецков, командир 17-й Нижегородской стрелковой дивизии Иван Степанович Конев, командир 18-й Ярославской стрелковой дивизии Михаил Григорьевич Ефремов и другие общевойсковые командиры. Эти полеты приносили неоценимую пользу: с воздуха лучше замечаешь недостатки в маскировке войск и оборонительных сооружений.

В зимнее время орудия и повозки обычно перекрашивались в белую краску, бойцы надевали маскировочные халаты. Передвижение же происходило по дорогам. На темной ленте шоссе отчетливо выделялись белые фигуры.

- Будь это на войне, - сказал я как-то Кириллу Афанасьевичу Мерецкову, вас бы немедленно обнаружила авиация противника. Если передвигаетесь по дорогам, то уж и принимайте соответствующие меры...

- А ведь вы правы! - ответил Мерецков, вернувшись из полета. - Допускаем условности в обучении.

В те годы общевойсковые командиры всех рангов обязательно проходили стажировку в авиационных частях. Не только в теории, но и на практике они постигали основы летного дела. У нас в отряде стажировались С. М. Буденный, О. И. Городовиков, И. Р. Апанасенко, Я. П. Гайлит и многие другие известные военачальники.

Летом отряд и обслуживающий парк переезжали в лагеря, на аэродром Гороховец, или Сейма. Штаб корпуса, планируя боевую подготовку, как правило, предусматривал участие отряда в дивизионных и полевых учениях. Тщательно отрабатывалось взаимодействие с авиацией. Таким образом экипажи учились тому, что требовалось на войне. Особенно отличались летчики и летнабы Рыженков, Ростегаев, Васильев, Иванов, Борсук, Зарянский, Тихомиров, Ефимов, Демченко.

В организации боевой подготовки большую помощь командиру оказывал штаб, который последовательно возглавляли Савенков, Напольский, Баранов. С последним мы работали особенно дружно. Скромный и вместе с тем энергичный, он успевал следить за порядком и в штабе, и в казармах, и на аэродроме. После Иваново его назначили начальником штаба эскадрильи на Дальний Восток. Баранов долго служил в авиационных частях, затем в звании полковника вышел в отставку и стал преподавать в школе.

С зимы 1932 года отряд начал успешно выполнять ночные полеты не только в районе аэродрома, но и по маршруту. Проверка готовности экипажей к боевым действиям проводилась систематически. Однажды зимней ночью начвоздух МВО И. У. Павлов приказал мне срочно прибыть на самолете в Москву и произвести посадку в 23.00 на Центральном аэродроме. Над столицей наш экипаж появился точно в назначенное время. Однако произвести посадку было невозможно: низкая облачность закрыла землю. Попытка спуститься до ста пятидесяти метров также не дала положительных результатов. Я принял решение возвращаться в Иваново. За умелые и грамотные действия начальник ВВС МВО наградил экипаж часами.

В одном из своих выступлений Я. И. Алкснис так охарактеризовал работу Ивановского авиационного отряда: "В борьбе за освоение техники многие части, подразделения, отдельные летчики, техники, мотористы показывают образцы ударной учебы. К таким образцовым подразделениям следует прежде всего отнести авиаотряд имени Ивановских рабочих, которым командует награжденный недавно правительством тов. Красовский С. А. В отряде, работающем на советских моторах, в течение длительного времени не было ни одной аварии. Это результат умелого руководства командира, настойчивой работы партийной организации, высокосоз-нательного, добросовестного отношения к труду, учебе, освоению техники со стороны личного состава отряда и парка".

Командующим войсками Московского военного округа был Иероним Петрович Уборевич. Стройный, подтянутый, одетый строго по форме, он олицетворял собой тип руководителя высокой военной культуры и требовательности. Мне не раз приходилось участвовать в учениях и присутствовать на разборах, которые он проводил. Это была великолепная школа командирской выучки. Уборевич никому не прощал халатности, недобросовестного отношения к службе, малейшего нарушения воинской дисциплины.

Однажды командующий войсками ехал на автомобиле из Гороховецких лагерей в Горький. И. У. Павлов, следуя на самолете Д-13 вдоль шоссейной дороги, решил обозначить атаку автомашины, однако не рассчитал и на выводе из пикирования задел костылем телеграфные провода. Уборевич не постеснялся в присутствии других командиров объявить Павлову строгое предупреждение.

Хорошо запомнился такой случай. Как-то в штабе округа комвойсками проводил занятие. Во время перерыва мы вышли покурить. Пол в коридоре был натерт до блеска. Один из командиров уронил окурок. Проходя мимо, Уборевич молча поднял его и бросил в урну. Это был наглядный урок для всех присутствовавших.

После тактических учений Уборевич, как правило, устраивал ужин, но не терпел тех, кто злоупотреблял спиртным. Он посылал порученца, и тот во всеуслышание говорил проштрафившемуся командиру:

- Вас комвойсками не приглашает на ужин...

Как авиатор, больше других мне запомнился Иван Ульянович Павлов, с которым у нас установились товарищеские отношения. Он часто бывал в Иваново-Вознесенске, принимал участие в наших конференциях и праздничных торжествах. Прилетая на самолете Д-13, он обязательно выполнял над центром города несколько фигур высшего пилотажа.

Павлов принадлежал к кругу тех людей, которые всю свою незаурядную энергию отдавали беззаветному служению пролетарской революции, большевистской партии. Выходец из крестьянской среды, он на медные гроши учился в сельскохозяйственной школе и, преодолев трудности, стал агрономом.

Но однажды произошло событие, которое перевернуло всю дальнейшую жизнь Ивана Ульяновича, - в 1913 году он впервые увидел самолет.

- Меня так потянуло в воздушную стихию, - рассказывал он, - что стремление к полету овладело всем моим существом. Летать, летать, как птица, даже лучше птицы - вот о чем я мечтал.

Во время прохождения солдатской службы Павлова зачислили в Гатчинскую военно-авиационную школу. В 1917 году он окончил во Франции школу летчиков-истребителей.

- Для меня истребитель - не самолет, а живое существо, с которым я сливаюсь в стремительном полете, - говорил Иван Ульянович.

Его незаурядный летный талант в полной мере раскрылся после Октября. В период гражданской войны, командуя авиационной группой, авиацией 8-й и 13-й армий, Павлов проявил себя искусным летчиком, умелым организатором, волевым командиром.

...Это было в августе 1918 года под Казанью. Во время налетов нашей авиации на город, занятый белогвардейцами, особенно активно вела огонь по самолетам зенитная пушка, установленная на одной из волжских барж. Разведчики узнали, что орудийный расчет имеет сто пятьдесят снарядов.

- Давай заставим беляков расстрелять весь боезапас, чтобы они не подбили кого-нибудь из наших летчиков, - предложил Павлов своему товарищу Феликсу Ингаунису.

Поднявшись на высоту тысяча триста - тысяча пятьсот метров, они подошли к барже. Противник открыл зенитный огонь. Искусно маневрируя, наши летчики несколько раз входили в зону обстрела. Белые вызвали свой самолет-истребитель, но сами же подбили его, так как он был однотипен с нашими машинами. Так Павлову и его напарнику удалось осуществить свой замысел.

Когда положение под Казанью стало особенно тяжелым, Иван Ульянович взял в руки винтовку и отражал вражеские атаки на земле. Вот как это было. 29 августа в авиагруппе узнали, что офицерский отряд под командованием полковника Каппеля прорвался в наш тыл, захватил станцию Тхорлема, взорвал там несколько вагонов со снарядами и утром повел наступление на Свияжск. Тогда Павлов организовал отряд из летчиков и мотористов и в течение двух часов вел огневой бой на передовой линии. Потом, когда улучшилась погода, Иван Ульянович отдал винтовку соседу по окопу и сказал:

- В небе я страшнее для белых, чем на земле.

Спустя некоторое время он взлетел и начал громить неприятеля с бреющего полета.

За геройские подвиги И. У. Павлова наградили тремя орденами Красное Знамя. После войны, находясь на различных командных должностях, он много и плодотворно работал, отдавал все свои силы и знания обучению и воспитанию молодого поколения воздушных бойцов.

Иван Ульянович рассказывал мне о своем пребывании во Франции во время первой мировой войны.

- Русский экспедиционный корпус бок о бок с французскими пехотными соединениями воевал против немцев - говорил он. - На аэродромах Франции тоже можно было слышать русскую речь: в школе высшего пилотажа, что неподалеку от Парижа, вместе со мной учились известные летчики Федоров, Васильченко и другие.

Французы восхищались бесстрашием и мужеством наших авиаторов, действовавших на Западном фронте. Их называли "воздушными казаками Вердена". Виктор Федоров имел на своем боевом счету более десятка сбитых немецких самолетов. Он был награжден всеми высшими боевыми орденами Франции. Виктор погиб 7 ноября 1918 года в воздушном бою с группой германских самолетов.

Искусными воздушными бойцами зарекомендовали себя П. А. Аргеев, П. Маринович, Жариков, Славоросов, О. И. Тетер, Э. М. Томсон, Э. И. Сеос и другие летчики.

С французскими авиаторами у нас был хороший деловой контакт, - закончил Иван Ульянович.

Я не случайно вспомнил рассказ Павлова. Дружба между авиаторами Франции и нашей страны имеет глубокие корни. Если в первой мировой войне вместе с французами сражалась против общего врага русская группа, то в годы второй мировой войны у нас была французская авиационная часть. Летчики полка "Нормандия - Неман" уничтожили двести семьдесят фашистских самолетов. Четверо из них были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

28 июня 1931 года Якова Ивановича Алксниса назначили начальником Военно-Воздушных Сил Красной Армии и членом Реввоенсовета СССР. Верный своему принципу, он решительно насаждал порядок в авиачастях и с течением времени сумел поднять на высокий уровень учебно-боевую подготовку, организовать быстрое и планомерное перевооружение ВВС, переучивание летного состава.

Строевые части значительно окрепли, твердый воинский порядок стал основой их жизни и боевой учебы. О требовательности начальника ВВС летчики и техники говорили уважительно. Мне воочию пришлось убедиться в справедливости широко распространенного среди летного состава мнения о деловитости, принципиальности Якова Ивановича.

Алкснис прилетел в Иваново-Вознесенск. Его встретили местные партийные и советские руководители во главе с секретарем областного комитета партии Н. Н. Колотиловым. Яков Иванович должен был в то же утро присутствовать на заседании бюро обкома.

В отряде шла обычная боевая учеба. Выслушав мой доклад о выполняемых в воздухе упражнениях, командарм решил до заседания бюро проверить в отряде состояние летной работы. Мне было приказано назначить трех летчиков с разным уровнем подготовки для проверки техники пилотирования на самолете Р-1. Двое показали хорошие результаты и были награждены за успехи в овладении авиационной техникой, а один, небрежно отнесшийся к расчету и самой посадке, получил взыскание. Однако в целом Яков Иванович остался доволен результатами ознакомления с отрядом.

На заседании бюро обкома партии с участием Я. И. Алксниса рассматривался очень важный вопрос о срыве одним из заводов поставок авиационных моторов. Оказалось, что не клеилось дело с изготовлением клапанных пружин для мотора М-17, без которых двигатели не могли быть скомплектованы. Директор дал обещание полностью выправить положение и ликвидировать задолженность. Алкснис в своем выступлении поставил вопрос о большевистской принципиальности, сказал, что задержка с выпуском моторов снизит боеспособность Военно-Воздушных Сил.

Обком помог партийной организации предприятия мобилизовать рабочих и инженерно-технический состав на выполнение поставленной задачи. Вскоре удалось наладить изготовление клапанных пружин. Моторы, выпущенные заводом, на испытаниях показали исключительно высокие качества.

На завод приехали Серго Орджоникидзе и Я. И. Алкснис. Директора и парторга ЦК правительство наградило легковыми машинами. По этому поводу Яков Иванович заметил, что он тоже является "виновником" торжества, так как его выступление на заседании обкома помогло руководителям предприятия осознать государственное значение порученного им дела.

С Алкснисом я встречался на сборах командиров бригад и отдельных частей, которые проводил в Монино командующий Московским военным округом. На сборах проверялся уровень оперативно-тактической подготовки, проводились полеты и выполнялись парашютные прыжки, были организованы учебные занятия по различным дисциплинам.

Некоторые занятия проводил лично Алкснис. В то время весьма положительную оценку получил введенный в частях по его инициативе "строевизированный распорядок дня на аэродроме". Старшее поколение авиаторов до сих пор вспоминает этот интересный опыт строгой регламентации всех действий авиаторов во время полетов.

Яков Иванович интересовался буквально всеми сторонами жизни и учебы авиаторов. Часто он сам проверял боевую подготовку в частях, контролировал деятельность командиров, учил их на основе опыта передовых авиаторов. Большое внимание он уделял воспитанию тех летчиков, которые, несмотря на свою высокую квалификацию, не соблюдали требований воинской дисциплины. Одно время такие авиаторы сводились в специальные эскадрильи, где с ними проводилась усиленная воспитательная работа. Это мероприятие для своего времени носило, несомненно, положительный характер.

Однажды, когда я находился в отпуске, отряд проверял комдив Ф. Ф. Новицкий. Были обнаружены серьезные упущения. На документе о результатах проверки Алкснис написал строгую резолюцию, в которой требовал устранить недостатки в кратчайший срок. Одновременно Ф. Ф. Новицкому было приказано через месяц произвести вторичную проверку. Я прервал отпуск и уже через две недели доложил о выполнении указаний начальника ВВС. В отряд снова приехал Ф. Ф. Новицкий.

- Положение неузнаваемо изменилось, - сказал он. - Я доложу об этом товарищу Алкснису.

Яков Иванович прислал мне письмо, в котором отметил оперативность устранения недочетов и в дальнейшем рекомендовал вскрывать недостатки, не дожидаясь особых комиссий. Внимательное отношение к рядовому командиру отряда со стороны начальника ВВС произвело на меня большое впечатление.

За безаварийную работу и высокие показатели в учебно-боевой подготовке 27 октября 1932 года правительство наградило меня орденом Красной Звезды. В тот же день Я. И. Алкснис прислал в Ивановский обком телеграмму: "Поздравляю ивановских пролетариев, партийные организации и советские органы с награждением командира авиаотряда Красовского орденом Красной Звезды за исключительные достижения по боевой подготовке, при полном отсутствии аварий в течение трех лет. Внимание и помощь, оказанные ивановскими пролетариями отряду, обеспечили отмеченные успехи. Воздушный флот гордится вместе с вами этим награждением.

Начальник ВВС РККА Алкснис".

По представлению начальника ВВС РККА наш отряд был занесен на Красную доску имени XVII партсъезда. В газете "Красная звезда" отмечались успехи передовиков боевой и политической подготовки, в том числе инструкторов пилотирования Упмана, Дрозда, Федорова, техника Семенова.

Чтобы закончить рассказ о замечательном военачальнике Якове Ивановиче Алкснисе, я несколько отступлю от хронологии повествования.

В 1934 году я служил в бригаде, которая дислоцировалась в Детском Селе, под Ленинградом, а на лето переезжала в лагерь. Здесь мы снова встретились с Алкснисом.

- Хочу посмотреть, нет ли здесь возможности построить постоянный авиагородок, - сказал Яков Иванович.

Он основательно знакомился с местностью, беседовал с секретарем Дновского райкома партии Сафроновым, взвешивая все положительные и отрицательные факторы, прежде чем принять окончательное решение. Одновременно Яков Иванович проверил технику пилотирования у некоторых летчиков, поинтересовался и другими сторонами жизни и боевой учебы.

Нередко мне приходилось быть участником проводимых Я. И. Алкснисом летно-тактических учений и занятий на картах. Они всегда были поучительными. Однажды он руководил летно-тактическим учением ВВС Белорусского и Ленинградского военных округов. Полеты проводились в разное время суток, в простых и сложных метеорологических условиях. В то время самолеты не имели совершенных приборов, да и квалификация летного состава оставляла желать много лучшего. Тем не менее учения были проведены успешно, потому что все вопросы, которые предстояло отрабатывать во время полетов, Яков Иванович предварительно проигрывал на картах. Такой метод учебы давал нам, командирам, серьезную зарядку. С учений мы возвращались обогащенными новыми знаниями, опытом, умением.

Высокая требовательность Алксниса сочеталась с исключительной заботой о людях. По его рекомендации в 1935 году меня направили на учебу в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Назначение на должность после окончания оперативного факультета несколько задержалось. И вот я встретил Якова Ивановича. Он сообщил, что Б. М. Шапошников рекомендует меня командиром бригады скоростных бомбардировщиков в Ленинградский военный округ, и тут же подробно рассказал о моей будущей работе, о трудностях, с которыми придется встретиться. Много практических советов и пожеланий услышал я в связи с особенностями эксплуатации скоростного бомбардировщика СБ, который Яков Иванович уже освоил.

Это была наша последняя личная беседа. Мудрый и строгий наставник, друг и замечательный человек, у которого было чему поучиться, - таким навсегда остался в моей памяти Я. И. Алкснис.

Соколы мужают в полете

В марте 1934 года из Иваново-Вознесенска меня перевели в Ленинградский военный округ и назначили командиром штурмовой авиационной бригады. Военно-воздушными силами округа командовал В. Н. Лопатин, с которым я служил в 14-м авиационном отряде. Первая встреча с ним была короткой. В конце беседы он сказал:

- Бригаду надо сформировать в очень короткий срок.

Я уже побывал на месте формирования и знал, что с расквартированием личного состава дело обстоит плохо. Как быть? И решил обратиться к Сергею Мироновичу Кирову.

Набираю номер в Смольный и прошу:

- Доложите Сергею Мироновичу, что у него просит приема комбриг Красовский.

Жду. Волнуюсь. Через несколько минут ответ:

- Заходите через полчаса.

Сергей Миронович встретил меня приветливой улыбкой. Защитная гимнастерка, широкий ремень, галифе - полувоенный костюм, который в тридцатых годах носили все партийные работники, придавал его облику простоту и строгость. У глаз залегли лучики морщин.

- Давно мы с вами не виделись! Астрахань не забыли? Девятнадцатый год... Помню, как вы, летчики, перебрасывали нас с Василенко через Кизлярские степи на Северный Кавказ.

Сергей Миронович вспоминал о гражданской войне, о трудностях, которые переживала страна, говорил о темпах роста народного хозяйства, о развитии отечественной авиации.

- А как у вас дела с самолетами? - спросил он. Я доложил, что бригада получает новые машины Р-5Ш.

- Вот только жилищная проблема не решена, Сергей Миронович.

- Кто шефствует над бригадой?

- Облисполком.

- Они обязательно должны помочь, а если не помогут - обяжем! - Киров улыбнулся обаятельной улыбкой, удивительно шедшей к его широкому добродушному лицу, и добавил: - Сейчас шефство не то, что было раньше. Прежде это было проще.

Прощаясь, Сергей Миронович обещал помочь, если встретятся серьезные трудности. И действительно, вскоре летчики авиабригады почувствовали кировскую заботу: нам передали один из бывших царских дворцов, и мы организовали в нем ночной санаторий.

Навсегда запомнились мне декабрьские дни 1934 года. Ленинградцы прощались с Кировым. Я стоял в почетном карауле у гроба и вспоминал встречи с Ми-ронычем, как любовно называли Кирова ленинградцы. Я вновь видел его под Астраханью, в самые тяжелые дни обороны города, в Азербайджане, когда он возглавлял партийную организацию республики, и вот совсем недавно в Смольном... Энергия била в нем ключом. Всякий раз, уходя от него, каждый получал огромный заряд душевной бодрости. Сергей Миронович любил шутку, юмор. Кажется, никогда и никто не видел его печальным.

Прощаясь с Кировым, каждый из нас мысленно клялся отдать все силы Родине, служить ей так же верно и преданно, как служил он, любимец партии, родной Мироныч...

253-я бригада состояла из двух штурмовых эскадрилий, имевших на вооружении Р-5, Р-5Ш и позже Р-5 ССС, и истребительного отряда с самолетами типа И-5. Командовали ими соответственно В. В. Нанейшвили, Н. П. Кретов, И. П. Ларюшкин.

Базировались мы совместно с тяжелыми бомбардировщиками. Это вызывало серьезные трудности. Если учесть, что в условиях ленинградского климата летных дней не так уж много и частые дожди то и дело выводили аэродром из строя, можно себе представить, что делалось в воздухе в солнечные дни. В небе становилось "тесно". Правда, летом бригада перелетала на полевой аэродром в районе Сиверская, где представлялась полная возможность планировать боевую работу без помех со стороны соседей.

Молодые летчики, прибывшие из Качинского авиаучилища, с огромным желанием осваивали новую авиационную технику, успешно овладевали летным мастерством.

В начале марта 1934 года, до моего прибытия в округ, В. Н. Лопатин провел командно-штабную игру на картах. Основная тема - борьба с авиацией "противника". Летом на аналогичную тему проводились летно-тактические учения. Ими руководил командующий войсками округа И. П. Белов.

Одну "воюющую" сторону представляли три тяжелобомбардировочных, легкобомбардировочная и истребительная бригады. Им противостояла усиленная 253-я штурмовая авиабригада. Поскольку я не участвовал в весенней штабной игре, пришлось довольно основательно изучить ее материалы.

Предвидя обстановку, которая может сложиться в первые же дни учений, мы решили: рассредоточить эскадрильи, чтобы не дать возможности "противнику" "уничтожить" самолеты на земле; вести непрерывную разведку и действовать мелкими группами по аэродромам "восточных", нанося удары перед вылетом, когда меньше всего ожидается нападение.

Так и поступили. Наши самолеты-разведчики Р-6 с рассвета и до темноты находились над районами базирования "восточных" и сообщали данные о поведении их авиации на аэродромах. Стоило разведчику передать по радио, что бомбардировщики готовятся к вылету, как в воздух немедленно поднимались штурмовики и действовали с бреющего полета. Посредники выводили из игры на определенный срок "пораженный" аэродром и базировавшиеся на нем экипажи.

В течение двух суток "западные" держали авиацию "восточных" в напряжении. Попытка "противника" атаковать наши площадки успеха не имела. Широкий аэродромный маневр и активные действия мелких групп обеспечили нам успех. Тогда руководство создало обстановку, при которой все эскадрильи 253-й авиабригады вынуждены были остаться ночью на аэродроме Карамышево. Это грозило нам крупными неприятностями.

Рано утром в Карамышево прибыли Белов и Лопатин, и я догадался, что надо ожидать налета "восточных". Наш аэродром позволял взлет с четырех сторон, поэтому мы расположили машины по всей окружности поля. Летчики заняли места в кабинах, чтобы по сигналу немедленно подняться в воздух. В ответственный момент И. П. Белов, пытаясь отвлечь мое внимание, отозвал в сторону.

- Извините, - сказал я. - не могу уйти с аэродрома, жду налета "противника".

Командарм понимающе улыбнулся.

Вскоре показались самолеты "восточных". В воздух взвилась зеленая ракета, и наши машины взлетели.

- На какие аэродромы пошли? - спросил Белов.

- Они знают, - уклончиво ответил я.

Это понравилось командарму. Покидая Карамышево, он поблагодарил личный состав авиабригады за умелые действия.

В 1935 году мы получили самолеты Р-5 ССС. Возросшая скорость полета новой модификации машины Поликарпова намного расширила ее боевые возможности. Наши летчики начали кропотливо отрабатывать упражнения по стрельбе и бомбометанию.

Хотя по сравнению с двадцатыми годами количество аварий и катастроф в авиации значительно снизилось, борьбе с аварийностью уделялось большое внимание. Центральный Комитет партии принял специальное решение по этому вопросу, и Народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов собрал широкое совещание, на котором довелось участвовать и мне.

Во всех выступлениях чувствовалась искренняя забота об укреплении авиации. Хорошо запомнилась речь командарма 2 ранга А. И. Сидякина, проверявшего по поручению наркома авиачасти Киевского военного округа. Он говорил, что нужно повышать требовательность, настойчиво укреплять дисциплину и вместе с тем внимательнее относиться к нуждам авиаторов. О недостатках в работе хозяйственников говорил начальник Роганьского авиационного училища Я. Э. Закс. На совещании выступил и я.

С большим интересом выслушали мы Якова Ивановича Алксниса. Он подчеркивал, что проблема борьбы с аварийностью охватывает очень широкий круг вопросов, что безопасность полетов нельзя обеспечить одними техническими мерами, нужно усилить воспитательную работу и провести в жизнь различные административно-хозяйственные мероприятия. Повышение выучки летного состава, неукоснительная требовательность, сочетающаяся с чуткостью, вниманием и заботой о людях,- вот в чем видел начальник ВВС главные пути снижения числа аварий в авиационных частях.

Боевая выучка нашей бригады была проверена на осенних учениях совместно с механизированным корпусом. Штурмовикам предстояло расчистить дорогу пехоте и танкам, форсировавшим реку Великая, и нанести удар по "противнику" на западном берегу.

Всхолмленная лесистая местность и непогода заставляли серьезно подумать над профилем полета, продумать несколько вариантов заходов на цель. Опытные командиры эскадрилий В. В. Нанейшвили, Н. П. Кретов, командиры отрядов Ляховский, Н. Г. Серебряков и другие подошли к решению задачи творчески. Самолеты, прижатые низкой облачностью почти к самой земле, рассеяв скопления пехоты, прошли вдоль русла реки и поставили плотную дымовую завесу, которая обеспечила скрытное наведение переправы.

Присутствовавший на учении Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский, в ту пору заместитель Народного комиссара обороны, дал высокую оценку действиям летчиков. После разбора учений с командирами и политработниками беседовали секретарь Ленинградского обкома партии А. А. Жданов, М. Н. Тухачевский, Б. М. Шапошников, Я. И. Алкснис.

Я уже говорил, что в 1935 году по рекомендации Алксниса меня направили учиться на оперативный факультет академии имени Н. Е. Жуковского. Приезд в Москву вызвал целый ряд воспоминаний о людях, дружбой с которыми я горжусь до сих пор.

Мне часто приходилось встречаться с начальником ВВС, а затем заместителем Наркома тяжелой промышленности Петром Ионовичем Барановым. Профессионал-революционер, он побывал в царских тюрьмах, потом, на фронте, встретил Февральскую революцию, командовал рабочей армией в Донбассе, рука об руку с Михаилом Васильевичем Фрунзе сражался в Туркестане. Баранов был в числе делегатов X съезда партии, принявших участие в подавлении кронштадтского мятежа. Погиб он в авиационной катастрофе 9 сентября 1933 года...

Однажды, когда я прилетел в Москву из Иванова, дежурный сообщил мне, что на Центральном аэродроме находится Баранов. Я представился Петру Ионовичу, беседовавшему с начальником Ленинградской авиационно-технической школы Ф. И. Жаровым. Несмотря на то что у Баранова было мало времени - он улетал в Белорусский военный округ, - у нас состоялась короткая, но очень важная беседа. Начальник ВВС расспросил меня о боевой учебе летчиков отряда, дал несколько рекомендаций и советов, просил в случае необходимости обращаться лично к нему.

Когда он улетел, Федор Иванович Жаров сказал:

- Сколько в нем неуемной энергии! Понимаешь, приезжает в нашу школу и говорит: "Хочу вместе с механиками изучать мотор М-5. Дайте мне комбинезон..." Вместе с механиками каждый день в девять утра появлялся в мастерских. Не чурался никакой черной работы, зато мотор изучил лучше иного инженера. Вот уж истина: чтобы спросить с других, сначала поучись сам.

Пришли на память и другие встречи с Петром Ионовичем. Как-то раз я присутствовал во время его беседы с секретарем Ивановского обкома партии. Баранов горячо доказывал необходимость создания штурмовой авиации. Он говорил, что еще в годы гражданской войны Владимир Ильич Ленин распорядился использовать самолеты против конницы противника под Воронежем, и авиация успешно выполнила эту задачу. Ленинскую идею штурмовых действий авиации горячо поддержал Михаил Васильевич Фрунзе. Он отдал приказ о создании "эскадрильи боевиков" - прообразе будущих штурмовых частей. И хотя наша авиация не располагала самолетом-штурмовиком, было решено сформировать специальное подразделение из Р-1, проверить возможность штурмовки, изучить тактику стрельбы и бомбометания по наземным целям с малых высот. Действия "эскадрильи боевиков" под командованием А. А. Туржанского проверили во время киевских маневров.

- Туржанский - грамотный летчик, высокообразованный человек, настоящий новатор, - с восхищением говорил Петр Ионович.- Всех удивил! В самый разгар маневров его эскадрилья с бреющего полета атаковала на марше Бессарабскую дивизию конного корпуса Криворучко. Надо было видеть, что творилось у кавалеристов, когда в хвост их колонне зашли девятнадцать самолетов. Ревя моторами, строча холостыми патронами из пулеметов, штурмовики сначала пронеслись над строем, затем сбросили учебные бомбы. Кавалеристы ринулись в лес, лошади опрокидывали орудия и походные кухни. В заключение самолеты поставили над колонной густую дымовую завесу и начисто ослепили конников.

Криворучко прискакал на командный пункт учений, чтобы пожаловаться наркому и начальнику ВВС. Едва он увидел А. А. Туржанского, вызванного на КП, как закричал:

- Порублю! Ты шо, бандит, нашкодил?

- Пришлось успокоить расстроенного комкора и предложить "противникам" помириться, - продолжал Петр Ионович. - Вот и вы, Красовский, обязательно обучайте свои экипажи штурмовым действиям. На войне пригодится!

Позже, когда меня назначили командиром штурмовой бригады, я вспомнил советы Петра Ионовича. Личного опыта в области боевого применения штурмовиков у меня не было, поэтому пришлось поехать к Туржанскому в Гомель, где базировалась его бригада. Александр Александрович принял меня радушно, щедро поделился своими знаниями, посоветовал, как лучше организовать боевую подготовку в эскадрильях.

Туржанский был горячо влюблен в штурмовую авиацию, считал, что ее ждет большое будущее. Свое мнение он подкреплял обычно авторитетом Петра Ионовича Баранова, который постоянно занимался совершенствованием способов боевого применения самолетов, использованием их для штурмовых действий.

О П. И. Баранове с благодарностью вспоминали многие командиры, с которыми я вместе учился в академии. Большинство из них были уже в годах. Однако, несмотря на возраст, к занятиям все относились очень серьезно. "Учиться, если даже начинать с азов, никогда никому не поздно", - повторяли мы слова, сказанные когда-то Петром Ионовичем. Об этом же напомнил нам и начальник нашего факультета комдив Е. А. Шиловский.

- Мы готовим, - сказал он, - командиров и начальников штабов крупных авиационных соединений. Не случайно наш факультет укомплектован людьми, имеющими большой опыт практической работы. Многие из них были на фронтах гражданской войны.

Во время этой беседы в аудиторию вошел начальник академии комкор А. И. Тодорский, автор известной книги "Год с винтовкой и плугом", о которой одобрительно отозвался Владимир Ильич Ленин. Я познакомился с Александром Ивановичем еще в 1922 году, когда он был командиром 2-го Кавказского стрелкового корпуса и заместителем Наркомвоенмора Азербайджана.

Тодорский приветливо поздоровался с нами и рассказал, как будет организован учебный процесс.

- Больше половины всего учебного времени, - подчеркнул он,- отведено на оперативно-тактическую подготовку. Вы изучите также партийно-политическое, боевое и материально-техническое обеспечение действий авиации. Особое внимание уделено изучению методов ведения воздушной разведки.

Начальник академии сказал, что нам предстоит самостоятельно, без помощи преподавателей, осваивать теорию боевого применения авиации, разрабатывать материалы для классных занятий и летно-тактических учений. Затем предстоят поездки в войска и на флот с целью изучения других видов Вооруженных Сил, двухмесячные лагерные сборы в Серпухове и участие в осенних общевойсковых маневрах. Заключительный этап учебы - обобщение накопленного опыта и составление разработки по оперативно-тактической подготовке. На современном языке - это дипломная работа.

Когда официальная беседа закончилась, Тодорский отозвал меня и дружески спросил:

- Ну как, в Азербайджан не тянет?

- С удовольствием побывал бы, да вот все дела...

И я рассказал Александру Ивановичу о своей жизни и службе после Азербайджана, о наших общих знакомых. Прощаясь, Тодорский сказал:

- Если будет что нужно, прошу без стеснения ко мне...

Одну из первых обзорных лекций о перспективах развития авиации нам прочитал начальник управления боевой подготовки штаба ВВС комдив С. Н. Богомягков. Он напомнил, что совсем недавно В. В. Хрипин писал: "У нас, в Воздушном флоте, сколько голов, столько и мнений по кардинальнейшим вопросам применения авиации, ее организации и управления". Так, например, бывший красный военлет и первый начальник авиации действующей армии А. В. Сергеев (Петров) в своей книге "Стратегия и тактика Красного воздушного флота" утверждал, что поскольку "никакой воздушной стратегии нет, а специализация авиации нам не по карману, то для Красной Армии, не насыщенной в достаточной мере пулеметами, артиллерией, автомобилями и другой техникой, авиация в больших размерах - роскошь, ненужная вещь". А единомышленник бывшего начавиадарма А. Григорьев пытался доказать, что большой воздушный флот нам вообще не нужен. И приводил "серьезный" аргумент: зачем, мол, могучая авиация стране, вооруженные силы которой служат лишь для самообороны...

- И знаете, кто дал достойную отповедь этим "теоретикам"?- спросил Богомягков. - Петр Ионович Баранов! Сейчас каждому ясно, что нашей стране нужен мощный Воздушный флот, чтобы защитить созидательный труд народа, строящего социализм.

С увлечением слушали мы лекции по воздушной стратегии. С принятием на вооружение самолетов ТБ-1 и ТБ-3, а затем ДБ-3 и СБ было положено начало формированию бригад тяжелобомбардировочной и фронтовой авиации. Потом тяжелые бригады сводились в корпуса, а корпуса - в армии. В 1936 году началось создание авиационной армии Резерва Главного Командования, которая предназначалась для ведения самостоятельных операций. Претерпела изменения и организационная структура бригад. Уже в годы первой пятилетки вместо смешанных авиационных бригад, состоявших из различных родов авиации, начали формироваться бомбардировочные, штурмовые и истребительные бригады.

Чтобы решать оперативно-стратегические задачи, авиации нужны были высококвалифицированные командные, штурманские и технические кадры. Постановления ЦК ВКП (б) "О командном и политическом составе РККА" от 25 февраля 1929 года и от 5 июня 1931 года предусматривали пополнение частей и учебных заведений ВВС за счет коммунистов и комсомольцев. Уже в 1933 году число коммунистов в авиации составляло около семидесяти шести процентов. По партийной мобилизации в авиацию пришли многие нынешние генералы и офицеры старшего поколения, на долю которых выпала вся тяжесть борьбы на фронтах Великой Отечественной войны.

С большим желанием шла в авиацию молодежь. IX съезд ВЛКСМ положил начало шефству комсомола над Военно-Воздушными Силами. А к X съезду комсомола в стране уже было более 1500 кружков и 232 планерные станции, которые только в течение одного 1935 года выпустили в самостоятельный полет более 20 тысяч пилотов-планеристов. Съезд доложил Центральному Комитету партии, что в 122 аэроклубах страны уже обучено летному делу три с половиной тысячи юношей и девушек.

Из года в год партия усиленно готовила резервы для авиации, без которых была бы немыслима победа в крупнейших воздушных сражениях Отечественной войны.

...После занятий мы шли обычно с комбригом П. И. Пумпуром в общежитие по Чапаевскому переулку, делились впечатлениями о прослушанных лекциях. В гражданскую войну Петр Иванович был мотористом, летать научился уже в мирное время. Высокий, сильный, он отличался философским спокойствием и прирожденным добродушием. Его любимая поговорка "Не спеши, но поторапливайся!" очень точно определяла весь склад души этого обаятельного человека.

Дома, за крепким душистым чаем, приготовленным моей женой, Пумпур с неповторимым юмором рассказывал какую-нибудь смешную историю.

- Хотите послушать, как Адам Залевский сдавал зачет по метеорологии? спросил он как-то.

- Рассказывай, - улыбнулся Андрей Таюрский.

- Преподаватель М. А. Бабиков повесил на доску синоптическую карту и спрашивает своим бархатным басом: "А скажите-ка, Залевский, какая погода в Астрахани?" Не моргнув глазом, Адам выпаливает: "Не знаю, я там никогда не был". Еще один подобный ответ, и доброжелательный, спокойный Бабиков вынужден отправить Залевского "на второй круг". "Готовьтесь, батенька, к зачету как следует..."

От учебных дел разговор переходит к международным событиям. В мире неспокойно. Итальянские фашисты напали на Абиссинию. Что-то будет с республиканской Испанией? Андрей высказал пожелание поехать туда. Мы рассмеялись.

- С такими восточными глазами лучше в Азию! - пошутил Пумпур.

Мы тогда не знали, что вскоре надолго расстанемся с Петром Ивановичем. После окончания учебы он в числе первых летчиков-добровольцев отправился в Испанию. Сражался в небе Мадрида и Барселоны. Встретились мы с ним уже на Севере, в 1939 году...

Занятия шли своим чередом. Лекции сменялись семинарами, потом начались войсковая практика, выезды на учения, подбор материала для разработки "Действия авиационного корпуса в наступательной операции".

Как известно, еще в начале тридцатых годов была разработана теория глубокой наступательной операции. Важная роль в ней отводилась и ВВС. Теперь окончательно утвердилось мнение, что авиация предназначается для совместных действий с сухопутными войсками и военно-морским флотом во всех видах их боевой деятельности. Вместе с тем не отрицалась необходимость проведения самостоятельных воздушных операций.

Эти взгляды нашли свое отражение в проекте Полевого устава 1938 года, в разработке которого принимали участие и преподаватели академии.

Многое дал нам оперативный факультет академии. До сих пор добрым словом мы вспоминаем С. А. Богомягкова, А. С. Алгазина, В. В. Хрипина, В. П. Афанасьева, М. Н. Никольского, А. Н. Лапчинского и других наставников и воспитателей, заложивших основы авиационной теоретической мысли в нашей стране. Курс аэродинамики читал автор широко известных в авиационном мире трудов "Штопор самолета" и "Теория полета" В. С. Пышнов, ныне заслуженный деятель науки и техники, генерал-лейтенант инженерно-технической службы.

После экзаменов все мои товарищи получили назначение и уехали к месту службы. Бывшие однокурсники Р. К. Ратауш, С. И. Руденко, В. Ю. Юнгмейстер, П. И. Пумпур, С. Ф. Жаворонков, Б. А. Туржанский, А. С. Колесов, Ф. Г. Мичугин, К. Н. Смирнов, И. Е. Богослов, А. И. Таюрский и другие занимали, а некоторые и ныне занимают ответственные посты в отечественной авиации.

В город на Неве я возвратился 31 декабря, в канун 1937 года. На Московском вокзале меня встретил начальник штаба 147-й скоростной авиационной бригады майор Юдаев, недавно закончивший академию имени Фрунзе.

Пока мы ехали на "эмке" - популярной в то время автомашине М-1, - Вениамин Федорович успел рассказать о положении дел в бригаде. Через полтора часа мы уже были в Сиверской. На стоянках - ряды зачехленных бомбардировщиков СБ с красивыми серебристыми крыльями.

Этот самолет мы изучали в академии. Его появлению предшествовала напряженная работа большого конструкторского коллектива во главе с Андреем Николаевичем Туполевым.

В ангаре академии ведущий конструктор А. А. Архангельский рассказывал нам, как самолетостроители решали сложную техническую задачу резкого улучшения летно-технических характеристик боевых машин путем создания и внедрения в серийное производство новой схемы скоростного моноплана.

Центральный Комитет партии и Советское правительство поставили перед авиационными научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими организациями задачу приступить к созданию скоростных, высотных самолетов, располагающих большой дальностью полета. Мы уже имели кое-какие достижения в этой области. Дальность серийных тяжелых самолетов возросла в пять-шесть раз, а потолок - в три-четыре раза. Куда сложнее обстояло дело со скоростью. Ученые двумя путями подходили к решению этой проблемы. Самый простой выход - дать самолету более мощные высотные двигатели. И наши молодые талантливые конструкторы А. А. Микулин, А. Д. Швецов, В. Я. Климов создали новые мощные авиационные моторы.

Увеличению скорости способствовали также конструкция свободнонесущего крыла с меньшей толщиной, жесткой и гладкой обшивкой взамен гофрированной, внедрение потайной клепки, гладкой окраски и полировки, убирающиеся в полете шасси.

7 октября 1934 года бомбардировщик, способный вести боевые действия совместно с сухопутными войсками и кораблями военно-морского флота в армейском и фронтовом тылу противника, впервые поднялся в воздух. А три месяца спустя начались летные испытания второй машины, во многом превосходившей по своим данным первую за счет удачного подбора двигателей М-100 конструкции В. Я. Климова. В начале 1936 года серийные СБ с двигателем М-100 стали поступать на вооружение частей. Прошло немного времени, и наша промышленность стала ежедневно выпускать до тринадцати бомбардировщиков такого типа.

В 147-ю бригаду непрерывно прибывали новые самолеты. Летчики эскадрильи Н. Ф. Науменко уже освоили машину, другие продолжали изучать материальную часть. Тренировались производить взлет и посадку, пилотировали в зоне.

Весной бригада начала готовиться к первомайскому параду и впоследствии получила хорошую оценку. Командовать 147-й бригадой мне пришлось недолго. Вскоре меня вызвали на заседание Военного совета округа и предложили вступить в обязанности командира 4-го тяжелобомбардировочного корпуса.

Сдав бригаду полковнику М. И. Котельникову, я выехал в Новгород.

Корпус состоял из трех бригад, которыми командовали полковники И. И. Кузнецов, Р. М. Ярыткин и П. Е. Моисеев.

В августе 1937 года состоялись большие летно-тактические учения. Корпус должен был осуществить "налет" на Ленинград. Перед истребителями и зенитчиками стояла задача отразить нападение с воздуха.

Было принято такое решение: первая бригада наносит удар по цели с запада, вторая - с востока, две эскадрильи третьей бригады осуществляют упреждающий налет с юга, отвлекая на себя истребителей прикрытия.

Разработанный план "налета" удалось осуществить.

На разборе учений командующий ВВС округа С. И. Тестов отметил, что бомбардировочный корпус с поставленной задачей справился успешно.

Осенью того же года под руководством командующего войсками Ленинградского округа командарма П. Е, Дыбенко были проведены окружные учения. 4-й корпус привлекался для выброски воздушного десанта, поэтому мне предоставили довольно скромную роль - посредника без определенных функциональных обязанностей.

Наши ТБ-3 с парашютистами комбрига А. С. Зайцева сосредоточились под Ленинградом. Погода неожиданно испортилась. Я доложил комдиву Тестову по аппарату СТ, что ветер достигает десяти - двенадцати метров в секунду. Если такие же метеоусловия и в районе учений, то парашютный десант надо заменить посадочным.

Однако моему сигналу не придали должного значения, и вылет состоялся.

Через несколько часов самолеты, выбросив десантников, вернулись. Экипажи доложили, что парашютисты не смогли приземлиться компактно, их разбросало на большой территории.

Ночью начальник штаба ВВС полковник А. В. Маковский приказал отправить самолетом в район учений ленинградских хирургов.

- Дело серьезное, - сказал комиссар корпуса П. С. Степанов. - Из-за чьего-то безответственного решения о выброске десанта люди получают увечья...

На следующий день к нам прилетели заместитель начальника политуправления округа корпусной комиссар Корпачев и начальник особого отдела Агеев.

- Какие вы приняли меры, чтобы отменить высадку десанта? - спросили они меня.

- Я предупреждал Тестова, что метеоусловия для выброски десанта неблагоприятны.

- Чем можете подтвердить? Где документ?

Я отправился на узел связи и принес телеграфный текст переговоров.

Для расследования происшествия была назначена правительственная комиссия, однако меня и Степанова больше ни о чем не спрашивали.

Осенью 1938 года меня вызвали в Ленинград, в отдел кадров ВВС.

- Хотим предложить вам должность начальника района авиационного базирования.

- Где?

- В Новгороде.

- Поеду куда угодно, только не в Новгород, - ответил я.

- Тогда в Мурманск.

- Согласен. Черт с ним, с моим радикулитом!..

Поезд несется среди гранитных скал, и в темноте, на фоне снегов, еще не видны, а лишь угадываются зубчатые очертания леса. За вагонным окном все нет и нет долгожданного рассвета, лишь всполохи северного сияния озаряют небо. Экспресс несется сквозь полярную ночь, в Мурманск, к месту моей новой службы.

Глядя на еще не совсем обжитый северный край, на застывшую в морозном убранстве землю, я вспомнил знаменитые лермонтовские стихи: "На севере диком стоит одиноко..." Нет, теперь уже здесь не то, совсем не то. Лет пять назад на Кольский полуостров приезжал Сергей Миронович. С той поры сильно изменился суровый северный край. Чуть-чуть в стороне от железной дороги построен большой город. Он получил имя Кировск.

Сосед по купе, ленинградский геолог, с увлечением рассказывает о несметных богатствах, таящихся в недрах Хибинских гор:

- Здесь, на Кольском полуострове, мои коллеги в начале тридцатых годов нашли большие залежи апатита - ценного минерала, пригодного для выработки удобрений. Горы, где обнаружены запасы этого минерала, местные жители называли Хибинами, а тундру вокруг них - Мончетундрой. Теперь там многое понастроено... Впрочем, приедем - сами убедитесь! Так вот, когда наш Мироныч побывал здесь, было принято решение построить большой комбинат. После нашего брата-геолога сюда столько народу понаехало, что здешних мест не узнать!

Геолог так живо рассказывал об интересных делах зачинателей, что предстоящая работа показалась мне не такой уж трудной, как еще несколько часов назад рисовало воображение.

Наша задача состояла в том, чтобы изучить Кольский полуостров и примыкающие к нему районы Карелии в авиационном отношении, подыскать площадки, пригодные для строительства аэродромов. Маленький деревянный домик на окраине Мурманска стал нашим штабом. Мы занимали две небольшие комнаты, а в двух других располагались сотрудники ленинградского отделения Академии наук СССР, изучавшие климатические условия Кольского полуострова.

Как только бесконечная ночь стала переходить в полярный день и над головой замаячил тусклый диск солнца, мы предприняли первую экспедицию примерно километров за тридцать от города. А спустя полмесяца на оленях отправились в глубь тундры. Взяли с собой копченую колбасу, сухари, спальные мешки, палатки, охотничьи ружья, а также необходимое оборудование для анализа почв, каменистых пород и воды. Начались пешие переходы по тридцать - сорок километров, ночлеги у костра. Обнаружив подходящее место для будущего аэродрома, разбивали лагерь и обстоятельно исследовали все, что было возможно в наших условиях.

С наступлением тепла в тундре появились тучи комаров. Пришлось сделать накомарники, достать резиновые болотные сапоги, без которых невозможно было продвигаться.

Подлинным энтузиастом в нелегком деле, которым мы занимались, стал инженер А. И. Хотимский. Под его руководством началось строительство первого из найденных нами летных полей. Предстояло выполнить большой объем земляных работ, и мы обратились за помощью в обком партии. Секретарь областного комитета М. И. Старостин очень внимательно отнесся к нашей просьбе и, несмотря на то что в городе не хватало строителей для сооружения жилых и промышленных зданий, выделил специалистов.

Работы по вводу в строй разведанных аэродромов пошли полным ходом летом, когда в наше распоряжение прибыло несколько инженерно-строительных батальонов. К осени мы уже имели на Кольском полуострове достаточное количество аэродромов.

Вскоре в небе Заполярья появились истребители И-15 и И-16. Командир полка майор Н. Г. Серебряков, мой знакомый по Сиверской, увидев меня в необычной роли строителя аэродромов, спросил:

- На командную работу не тянет, Степан Акимович?

Что я мог ему ответить. Конечно, тянуло. Правда, новая работа очень увлекла меня, и я даже мечтал о кое-каких перспективах на будущее, связывая свои планы с авиационным тылом.

Осенью к нам прибыли командующий войсками Ленинградского военного округа К. А. Мерецков, комбриг И. И. Копец, работники штаба. В вагон командующего были приглашены командиры частей Мурманского гарнизона.

- Ну, как вы тут развернулись, Красовский? - встретил меня вопросом Мерецков. - Что успели подготовить?

Я доложил о результатах нашей работы в Мончегорской тундре. Видимо, доклад удовлетворил Мерецкова, потому что он тут же стал расспрашивать командира 105-й стрелковой дивизии, есть ли у него накомарники, термосы, вещевые мешки, болотные сапоги. Выяснилось, что ничего этого у пехотинцев нет.

- А у вас есть? - снова обратился ко мне Мерецков.

- Есть.

- Ну вот, видите, - подытожил Кирилл Афанасьевич, - пехота сидит в Мурманске и не хочет из города носа высовывать, а авиаторы всю тундру облазили... Мы, товарищи, живем накануне больших событий. Вы ведь знаете, что происходит сейчас на Западе. В такое время негоже отсиживаться в тепле...

В ходе беседы выяснилось, что в Мурманске будет авиационное соединение.

- Товарищ Красовский, вы назначаетесь командиром бригады, - неожиданно объявил К. А. Мерецков.

Вскоре меня утвердили командующим ВВС 14-й армии.

Военно-воздушные силы 14-й армии состояли главным образом из отдельных подразделений. Эскадрильями ДБ-3 командовали товарищи В. Г. Тихонов и Дашкевич, СБ - А. В. Иванов и Д. Д. Валентик, И-16 - Тряпишников, смешанным полком - Н. Г. Серебряков.

В условиях начавшейся второй мировой войны все мы, люди военные, чувствовали, как накаляется международная обстановка, и отдавали себе отчет в том, что над нашей страной сгущаются тучи. Большая война была не за горами. Как бы прологом к ней явились военные события, происшедшие сначала на Востоке, а затем и на Северо-Западе.

Наш северный сосед - Финляндия - в то время проводил по отношению к СССР явно недружелюбную политику. На советско-финляндской границе было неспокойно. В конце ноября началась советско-финская война.

В этой войне основные решающие операции велись южнее, на Карельском перешейке. Наша 14-я армия вместе с поддерживающей ее действия авиацией имела относительно скромные задачи: нужно было оборонять Мурманск, прикрывать Кировскую железную дорогу, на отдельных разобщенных направлениях вести наступательные действия против северной группы финской армии.

Суровые условия снежной и морозной зимы, темнота полярной ночи сковывали действия войск обеих сторон. На земле борьба шла в приграничной зоне и выливалась в отдельные бои местного значения.

Нелегко было воевать нашим пехотинцам, лыжникам, танкистам. Трудно было и авиаторам. Летчики, прибывшие на Север всего за несколько месяцев до начала войны, не успели как следует освоиться в новой для себя обстановке. Опыт приобретался постепенно, уже в ходе боевых действий.

Остро ощущался недостаток средств связи. Из-за плохой работы связи с трудом удавалось непрерывно поддерживать взаимодействие авиации с частями и соединениями сухопутных войск. Чаще всего летчикам приходилось самим отыскивать цели. Это были обычно узлы дорог, отдельные населенные пункты, где скапливался противник.

В ходе боевых действий выяснилось, что у финнов на нашем участке фронта крупных сил не было. И все же, применяя мелкие группы и отряды, неприятель оказывал упорное сопротивление. Ночные налеты лыжников вносили беспокойство и требовали дополнительных сил для охраны штабов и тыловых объектов.

Наши войска продвигались медленно. Если на пути наступавших встречалась огневая точка, подразделение останавливалось, организуя дополнительную разведку. Это приводило к излишней потере времени. В действиях многих командиров чувствовались нерешительность, скованность, объяснявшиеся, видимо, отсутствием боевого опыта или боязнью взять на себя инициативу.

В воздухе наши авиаторы почти никакого сопротивления не встречали. Лишь отдельные объекты противника прикрывались зенитной артиллерией.

В январе 1940 года на должность командующего ВВС 14-й армии прибыл полковник Т. Т. Хрюкин, прошедший испытание огнем в небе Китая вместе с другими советскими летчиками. Меня назначили его заместителем по бомбардировочной авиации, Короткова, приехавшего с Тимофеем Тимофеевичем, - по истребительной. Прислали группу инструкторов, побывавших в Испании. Среди них был и Петр Иванович Пумпур.

- Прибыл к тебе, Степан Акимович, передавать боевой опыт. Будем истребителей на цели наводить стрелами. В Испании этот способ себя оправдал.

Петр Иванович быстро изобразил на бумаге линию фронта и места, где, по его мнению, следовало расположить стрелы.

- Ну что ж, опыт не очень-то солидный, но тем не менее, когда на истребителях нет радио, может пригодиться. Говорят, на безрыбье и рак рыба...

Пумпур рассмеялся и, перейдя на серьезный тон, продолжал:

- Мы получили в Испании неплохой опыт воздушных боев с фашистами. Оружие на самолетах надо срочно менять. Истребителям нужно пушечное вооружение.

В подтверждение Петр Иванович сослался на один из воздушных боев над Барселоной, когда ему вместе с другими истребителями-республиканцами пришлось отражать вражеский налет.

- Встретился я с итальянским бомбовозом "савойя". Бью по нему из пулеметов ШКАС, а он летит как ни в чем не бывало. Зло меня разобрало. Повторил атаку, и опять все пули, словно в перину, всадил... Третья атака тоже не принесла удачи. И когда боекомплект уже был на исходе, подошел почти вплотную и ударил по бензобакам. Наконец-то бомбардировщик загорелся. В общем, помотал меня итальянец, но и кое-чему научил. Мелковаты наши пульки для фашистских самолетов. А как вы тут воюете?

- Бомб бросаем много, а результаты малоэффективны. Одним словом, похвастаться пока нечем. Надо еще очень многому учиться, чтобы успешно воевать.

Военные действия носили очень своеобразный характер. Сплошной линии фронта не было. К нам в тыл то и дело прорывались диверсионные отряды вражеских лыжников. Однажды перед рассветом меня разбудил начальник погранвойск комбриг К. Ф. Синилов:

- Наша застава у Нот-озера ведет тяжелый бой с противником. Дом, в котором обороняются бойцы, окружен. Выручайте.

Мелькнула тревожная мысль: "А вдруг финны прорвались на тот аэродром, где базируются две наши эскадрильи на самолетах СБ?" Я немедленно поехал на аэродром, но там было все спокойно.

Для поддержки заставы с воздуха вылетело звено И-15 во главе с Борщевским. Летчики рассеяли вражеских солдат, но увлеклись атаками, не рассчитали запаса горючего на обратный путь при встречном ветре и были вынуждены сесть на территории противника. Уничтожив самолеты, они решили добираться в часть пешком, однако в пути обморозили руки и ноги и наскочили на вражескую засаду. Лишь несколько месяцев спустя им удалось вернуться из плена и снова встать в строй воздушных бойцов.

Наступил февраль. Заканчивалась полярная ночь. На горизонте стал появляться оранжевый диск солнца.

Наши сухопутные войска и авиация стали действовать гораздо активнее. Чувствовалось, что приобретенный опыт не остался втуне. Летчики хорошо освоили район полетов, научились грамотно эксплуатировать самолеты зимой. Это придавало им уверенность. Повысилась эффективность бомбовых ударов, улучшилось качество воздушной разведки.

Радовали известия, приходившие к нам с Карельского перешейка. Прорыв "линии Маннергейма" развивался успешно. Наши войска продвигались к Выборгу.

Советско-финская война закончилась в марте. А вскоре после окончания военных действий меня вызвали в Москву. По пути я остановился в Ленинграде, чтобы представиться начальнику ВВС округа комкору Е. С. Птухину.

Птухина я знал давно. Он много и серьезно учился, отлично летал, обладал хорошими организаторскими способностями, - словом, рос быстро. И теперь, когда за плечами у него был опыт испанских боев, ему доверили высокий пост.

Встретил он меня доброжелательно. Мы обменялись новостями, вспомнили старых друзей.

Вскоре я уехал в Москву, к начальнику ВВС комкору Я. В. Смушкевичу. Вхожу в кабинет, а Якова Владимировича нет за столом.

- Заходите, заходите! - услышал я голос из глубины комнаты.

Заглянул за ширму и увидел Смушкевича лежащим на кушетке, забинтованного, но веселого, неунывающего, каким я знал его раньше, на политработе. В двадцатых годах мы довольно часто встречались на совещаниях, а потом почти одновременно перешли на командные должности. Смушкевич переучился на летчика, стал командиром, воевал в Китае и в Испании. Впоследствии за подвиги дважды был удостоен звания Героя Советского Союза.

Несколько позже этой встречи генерал-майор авиации Г. М. Прокофьев, один из добровольцев, сражавшихся в небе Испании, рассказывал мне о Я. В. Смуш-кевиче:

- "Генерал Дуглас" - так называли республиканцы Якова Владимировича пользовался широкой популярностью. В кожаной куртке, широком черном берете, он мало чем отличался от других наших летчиков, но испанцы хорошо знали его. На аэродромах и на улицах Мадрида я не раз слышал, как, завидев Смушкевича, десятки людей приветствовали его возгласами: "Вива! Руса вива!"

"Генерала Дугласа" знали как героя Гвадалахары. А само это слово очень о многом говорило сердцу республиканцев. Именно там, под Гвадалахарой, был разгромлен итальянский экспедиционный корпус, нацеленный фашистами на Мадрид.

Весной 1937 года фронт перед столицей Испании оказался почти оголенным. Разрозненные заслоны республиканских частей, оказавшиеся на пути итальянцев, конечно, не смогли бы оказать серьезного сопротивления. Да враг и не принимал их всерьез, считая, что путь к Мадриду открыт. И вдруг свершилось чудо. Враг побежал под Гвадалахарой!

Случилось это в ненастные дни, когда фашистская авиация сидела на своих аэродромах. К Мадриду двигались плотные колонны войск противника. Убежденные в том, что республиканские летчики не смогут вылететь, итальянцы продвигались на грузовиках, как на параде, даже не помышляя о рассредоточении. И вот над Французским шоссе появились бомбардировщики, штурмовики, истребители. На врага посыпались бомбы, обрушился ливень пулеметного огня. Создалась пробка из горящих машин. Фашисты оказались в ловушке.

А напор с воздуха все возрастал. Одна группа республиканских самолетов сменяла другую. Три дня, не зная передышки, республиканская авиация вместе с танкистами крушила итальянский корпус. Это был какой-то "воздушный конвейер", как рассказывали потом пленные. "Откуда у республиканцев столько авиации?" не без удивления спрашивали они.

Между тем авиации у республиканцев было очень мало, но Смушкевич так организовал дело, что враги считали, будто перед ними по меньшей мере воздушная армада. "Генерал Дуглас" был душой массированных действий, закончил рассказ Г. М. Прокофьев.

...Увидев Смушкевича распластанным на кровати, я хотел было выйти из кабинета, но Яков Владимирович жестом предложил мне сесть:

- Понимаете, Красовский, открылись старые раны. Упал на Р-10 в тридцать восьмом году, поломал ноги. С тех пор часто приходится ложиться в постель...

Я понял, какая нужна сила воли, чтобы в таком состоянии оставаться на работе, заниматься множеством текущих дел.

- Как там на Севере? - спросил Смушкевич. Я доложил.

- Видимо, не только у вас, - сказал Смушкевич,- но и на других участках фронта были существенные недостатки. Плохо мы знаем технику, тактику и возможности противника. А без этого нельзя успешно воевать.

Яков Владимирович еще долго говорил о необходимости тщательной подготовки к военным действиям, которые нам рано или поздно придется вести с империалистами. Особое внимание он обращал на боевую выучку молодежи. Посмотрев на меня, Смушкевич решил:

- Думаю, что лучше всего вам поехать в Краснодар, начальником училища. Дело очень важное и нужное.

- Я никогда не был начальником училища, но работу с молодежью люблю, поэтому охотно еду.

- Советую побывать здесь, в школе спецслужб, приглядеться, как организован учебный процесс. Желаю успехов, Степан Акимович!

Мы тепло попрощались.

Из штаба ВВС я сразу же поехал в Петровский парк, к стадиону "Динамо", где размещалась школа спецслужб. Ее начальником был мой старый знакомый Б. Я. Машенджинов. Рассказав ему о своем новом назначении, я попросил познакомить меня со школой, организацией и планированием учебного процесса.

- Пожалуйста, смотри, вникай. Если потребуется какая-либо консультация, всегда к твоим услугам.

Два дня я пробыл в школе спецслужб и снова поехал в штаб ВВС, чтобы получить командировочное предписание. Там встретил комдива Ивана Ивановича Копеца.

- Ты что тут делаешь? - дружески здороваясь, спросил он.

- Жду командировочное предписание. В Краснодар еду, начальником училища.

- А может, переиначим, пока не поздно. Я назначен командующим ВВС Белорусского округа. Хочешь работать моим заместителем? Родные для тебя места. Подумай и позвони мне вечером в гостиницу "Метрополь".

Вечером я позвонил Ивану Ивановичу:

- Спасибо за предложение, но я все же решил ехать в Краснодар.

Заместителем командующего ВВС Белорусского округа был назначен А. И. Таюрский.

В Краснодар я прибыл в марте. Нет красивее праздника природы, чем ранняя южная весна. В белом уборе цветов стояли пробудившиеся к жизни яблони и вишни, наливалась живительным соком виноградная лоза, над пашнями курился пар.

В прошлом году я встречал свою сорок вторую весну на Кольском полуострове. Помню, мы брели с Хотимским по тундре.

- Весной мне всегда хочется к теплому морю, - сказал инженер, - а тут меряешь резиновыми сапогами чахлую Мончетундру...

- А меня в эту пору тянет на пашню, - признался я. - Праздник труда, торжество земледельца. Я ведь из крестьян. До сих пор не забыл село...

Да, после Мончетундры, с комарами и бесконечной полярной ночью, Краснодарский край мне показался другой планетой.

С первых же дней я с головой, как говорится, ушел в работу. Училище было немалое - две тысячи курсантов, будущих штурманов. Многие из них, наверное, и не думали, что уже будущим летом им придется подниматься в грозовое небо войны и насмерть драться с гитлеровскими воздушными разбойниками.

На Западе уже полыхало пламя второй мировой войны. Фашистская Германия оккупировала Польшу, Норвегию и готовилась проглотить Францию, а затем и всю Европу...

В обстановке нарастающей военной угрозы Советский Союз не мог не предпринимать соответствующих предупредительных мер. В частности, из года в год качественно и количественно росла наша авиация. Существенные изменения произошли и в ее организационной структуре. В период 1938 - 1940 годов были созданы четырех- и пятиэскадрильные полки, которые сначала входили в состав авиабригад, а затем в состав авиадивизий. К 1940 году Военно-Воздушные Силы СССР практически оформились в самостоятельный вид Вооруженных Сил.

В связи с новыми, все возрастающими задачами авиации, ростом ее численности очень остро встал вопрос о подготовке кадров летного и технического состава. Сеть авиаучилищ и школ, существующий порядок их комплектования не могли удовлетворить запросов строевых частей. Как известно, до 1940 года комплектование авиационных школ и училищ происходило на основе добровольного принципа, главным образом за счет спецнаборов коммунистов и комсомольцев из институтов, с заводов и фабрик. В декабре 1940 года было принято решение комплектовать авиационные школы за счет очередных призывов молодежи в армию. По окончании летных и технических школ выпускники получали звание "сержант" и продолжали срочную службу.

Авиационные училища и школы стали делиться на три типа: школы первоначального обучения, создаваемые на базе аэроклубов; нормальные школы военных пилотов и стрелков-бомбардиров, выпускающие сержантов; училища командиров-летчиков и штурманов, готовившие командные кадры эскадрильского звена. В стране развертывались новые школы и училища. В ранее существовавших авиационных учебных заведениях резко увеличился контингент курсантов.

Краснодарское училище тоже играло не последнюю роль в подготовке авиационных кадров. Четыре раза в год выпускало оно по пятьсот - шестьсот стрелков-бомбардиров и штурманов для частей ВВС. Мне по душе пришлась работа на новом поприще. Главное - наглядно видны труды инструкторско-преподавательского коллектива. Из вчерашних школьников и студентов в течение двух лет готовились квалифицированные штурманы.

В училище часто приезжал первый секретарь Краснодарского крайкома товарищ П. И. Селезнев. Немалую помощь оказывал нам и командующий войсками Северо-Кавказского военного округа М. Г. Ефремов, бывший командир 18-й стрелковой дивизии, а затем 3-го стрелкового корпуса в Иваново. Погиб он в 1942 году под Вязьмой. Попав в окружение противника, он предпочел смерть позорному плену...

Осенью 1940 года меня вызвал Народный комиссар обороны С. К. Тимошенко и предложил работать председателем Центрального совета Осоавиахима. Стоило больших усилий доказать наркому и начальнику Генерального штаба К. А. Мерецкову, что для предложенной должности я не подготовлен.

- Хорошо, поезжайте в Краснодар, но мы вас все-таки переведем в другое место, - сказал маршал.

Так и случилось. В феврале 1941 года меня назначили помощником командующего ВВС СКВО по военно-учебным заведениям. В соответствии с решением ЦК ВКП(б) и СНК в округе предстояли большие организационные мероприятия по формированию летных и технических училищ.

Время торопило. В воздухе пахло грозой...

Начало лихолетья

Крушение мира

22 июня вместе с Федором Алексеевичем Астаховым, заместителем начальника ВВС по учебным заведениям, я находился на Краснодарском аэродроме. Генерал интересовался, как в школах округа организован учебный процесс в связи с переходом на ускоренную подготовку будущих летчиков и стрелков-бомбардиров, что из опыта краснодарцев можно рекомендовать для других авиашкол страны.

Накануне, перед вылетом из Ростова, я предложил Федору Алексеевичу:

- Может, отдохнете с дороги? Организуем рыбалку, а в понедельник займемся делами.

- Нет, - возразил Астахов, - полетим. Это хорошо, что появимся на аэродроме в воскресенье. Народ летает, начальства не ждет... Тут и все недостатки как на ладони, самая что ни на есть объективная картина.

22 июня утром мы уже были на старте. Один за другим взлетали в воздух самолеты Р-5, ТБ-1, откуда-то издалека, со стороны синевших на горизонте предгорий Кавказского хребта, доносился отдаленный грохот бомб. Будущие штурманы отрабатывали практическое бомбометание на полигоне.

Начальник училища штурманов полковник Л. Я. Ошурков доложил генералу Астахову, что полеты идут в две смены, без выходных дней.

- Сегодня тоже, товарищ генерал, погода позволяет...

Доклад Ошуркова перебил заместитель начальника училища по материально-техническому обеспечению полковник П. И. Байшев. На ходу выскочив из крытого брезентом "газика", он взволнованно, сбивчиво стал говорить:

- Война! Сейчас по радио выступал Молотов... Немцы напали на нас... Бомбят города...

- Вот оно, крушение мира, - озабоченно проговорил Астахов. - Теперь нам, Степан Акимович, дорогой ценой придется восстанавливать его. Очень дорогой. Многие тысячи людей отдадут свои жизни за будущий, обновленный мир, за окончательное утверждение наших идеалов...

Генерал отдал распоряжение форсировать обучение по программам военного времени, а сам вылетел в Москву.

Мы провели короткий митинг. Начальнику школы истребителей полковнику Н. И. Душутину было приказано немедленно организовать боевое дежурство. Затем я отправился на У-2 в Армавир, где находилась школа летчиков-истребителей, возглавляемая полковником К. И. Шубиным.

Под крылом извилистая Кубань несет свои мирные воды к морю. А западные наши реки уже обагрены солдатской кровью, через них переправляются чужеземцы, грохочущие танки, артиллерия, самоходные орудия. "Коварное, вероломное нападение" - бьется беспокойная, тревожная мысль. Правда, мы давно знали, что схватки с фашизмом не миновать, что договор с Германией о ненападении потому и был заключен, чтобы выиграть время, создать мощный военно-экономический потенциал, оснастить армию современным оружием и боевой техникой, подготовить командные кадры.

Полтора года - срок немалый. И страна успела сделать многое. Многое, но не все, что намечалось. Перевооружение авиации, в частности, затянулось, и вот теперь встречаем войну на СБ, "ишачках" и "чайках". У нас на самолетах пулеметы, у противника пушки. Ю-88 по скорости превосходит нашу "чайку", а об И-15 и говорить не приходится. СБ явно устарел, хотя и был для своего времени хорошим фронтовым бомбардировщиком.

А кадры авиаторов? Боевого опыта у летчиков, штурманов и стрелков-радистов, конечно, маловато, и воевать им будет трудно на самолетах, отживающих свой век. Но это преданные Родине люди, стойкие, идейно убежденные воздушные бойцы. Лютой ненавистью к врагу горят их сердца. Партия, комсомол воспитали авиаторов в духе высокого советского патриотизма. Нет, не зря мы форсировали перед войной подготовку специалистов всех профилей для авиации.

Ранней весной 1941 года начальник ВВС генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов проводил в Москве совещание, на котором присутствовали помощники командующих военно-воздушными силами округов по учебным заведениям. Он поставил тогда задачу сформировать несколько летных школ первоначального обучения и в нашем Северо-Кавказском военном округе.

Выступивший вслед за Рычаговым генерал-лейтенант Ф. А. Астахов подчеркнул, что стране нужен большой резерв летно-технического состава. Поэтому тех курсантов, которые в школах первоначального обучения покажут хорошие результаты, надо немедленно переводить на боевые самолеты. Как можно больше внимания уделять обучению элементам боевого применения!

- А как быть с тем, кого отчисляют по летной неуспеваемости? - спросил кто-то из присутствующих.

- Готовить из них техников, - ответил Астахов.

Без промедления приступили мы к делу. И вот в Майкопе, Махачкале, Грозном, Ставрополе эти школы уже действуют. Учится в них в основном аэроклубов-ская молодежь, вчерашние студенты вузов, десятиклассники. С сегодняшнего дня они будут заниматься по сокращенной программе, чтобы быстрее подняться в огненное небо войны.

Летит, летит У-2 над мирной Кубанью, а мысли мои там, где клокочет бой, на западных границах, вместе со старыми сослуживцами, участниками гражданской войны, закладывавшими основы молодой советской авиации. Как встретили начало лихолетья в Белоруссии Иван Иванович Копец и товарищ по академии Андрей Иванович Таюрский? Судя по сегодняшнему сообщению радио, немцы бросают в бой очень крупные силы авиации, действуют массированно. А у нас нет опыта отражения массированных налетов. Под Киевом - Женя Птухин. Ему, должно быть, тоже сейчас очень тяжело: сегодня утром фашисты бомбили этот замечательный город.

Под крылом обозначились знакомые очертания Армавирского аэродрома. Самолеты рассредоточены, полеты идут полным ходом. У-2 медленно рулит к стоянке. Я вижу взволнованное лицо Шубина. Полковник докладывает о полетах. Жестом руки останавливаю его: знаю, видел с воздуха, да и говорить в таком реве моторов трудно... Потом Шубин протягивает мне телеграмму:

- Вас вызывают в Ростов!

Читаю. Командующий ВВС СКВО сообщает, что вечером выезжает на фронт, и мне надо срочно возвращаться в штаб округа. После обстоятельной беседы с Шубиным о дальнейшем порядке обучения курсантов, о мерах предосторожности, о тревожных событиях в приграничных районах я покидаю Армавир.

Около четырех часов дня прибыл в Ростов. На улицах огромные толпы людей взволнованно обсуждают сообщение о начале войны, у военкоматов - длинные вереницы призывников и добровольцев, требующих отправки на фронт.

Встретивший меня заместитель начальника штаба ВВС округа полковник И. И. Михайлов сообщил, что командующий ВВС генерал Е. М. Николаенко, начальник штаба полковник Н. В. Корнев и командир истребительной дивизии генерал Е. М. Белецкий убыли вместе с генералом И. С. Коневым на фронт, что начальники Батайской и Сталинградской школ полковники А. И. Кутасин и И. К. Нечаев организовали на аэродромах дежурства истребителей и перешли к обучению по ускоренной программе. На аэродромах тоже дежурят истребители: на каждом в готовности номер два по звену ЛаГГ-3 и И-16. Связь работает устойчиво.

В командование войсками округа вступил генерал М. А. Рейтер, который одновременно начал формирование 56-й армии. На меня было возложено командование ВВС СКВО и по совместительству - авиацией 56-й армии.

События развивались стремительно. Еще недавно в сводках Совинформбюро сообщалось о боях под Брестом, на Западной Двине, а теперь уже появились минское, витебское направления. Бои полыхают в моей родной Белоруссии...

Вскоре мы узнали, что в первый день войны свыше тысячи немецких бомбардировщиков подвергли неоднократным налетам шестьдесят шесть приграничных аэродромов, в первую очередь те, на которых базировались полки, вооруженные новыми типами самолетов.

В ночь на 22 июня диверсионные группы врага нарушили связь и в значительной мере парализовали управление ВВС. Поэтому командующие округами не имели возможности выяснить обстановку, быстро и четко поставить боевые задачи подчиненным соединениям, организовать взаимодействие и принять меры по выводу частей из-под удара и рассредоточению их на полевых аэродромах.

Несмотря на крайне тяжелую обстановку, наши летчики смело вступали в схватки с врагом, нанося ему серьезный ущерб на земле и в воздухе. Особенно успешно сражались авиаторы Одесского военного округа, где авиачасти заранее были приведены в повышенную боевую готовность.

Тяжелее всех пришлось летчикам Западного Особого военного округа, где командующим ВВС был И. И. Копец. Когда стали поступать вести, что противник непрерывно бомбит и штурмует аэродромы, Иван Иванович, как позже рассказывали очевидцы, растерялся...

В командование вступил А. И. Таюрский. Ему тоже пришлось нелегко. После трех недель боев в составе авиационных частей Западного фронта вместо ранее имевшихся тысячи девятисот девяти машин осталось всего триста шестьдесят девять.

Однако ни в коем случае нельзя считать, что в первые же дни войны вся наша приграничная авиация была выведена из строя. Советские летчики отважно дрались с воздушным противником и сбили немало вражеских самолетов. Вот что писал о первых днях войны подполковник гитлеровских ВВС Греффрат:

"...Потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думали некоторые. За первые четырнадцать дней боев было потеряно самолетов даже больше, чем в любой из последующих аналогичных промежутков времени. За период с 22 июня по 5 июля 1941 года немецкие ВВС потеряли восемьсот семь самолетов всех типов, а за период с 6 по 14 июля - четыреста семьдесят семь. Эти потери говорят о том, что, несмотря на достигнутую немцами внезапность, русские сумели найти время и силы для оказания решительного противодействия"{4}.

...Ростов был пока глубоким тылом. В наш округ на переформирование прибыло несколько авиаполков и дивизий с западных границ, эвакуировались авиаучилища и курсы из Полтавы, Одессы, Чернигова. Они заняли аэродромы всюду, где можно было разместить технику и людей. Правда, самолетами располагали лишь училища, боевые полки имели порой по два комплекта "безлошадных" экипажей.

В июле из Западной Украины к нам прибыла 14-я истребительная авиадивизия. Начальник политотдела доложил мне о положении дел в соединении.

- Трудно на И-16 тягаться с "мессершмиттами",- закончил он.

В это время в дверь кабинета постучались, и передо мной предстал летчик без знаков воинского отличия, в белом шелковом подшлемнике, в очках. Держал он себя развязно.

- Это что за войско? - спросил я.

- Товарищ генерал, командир четырнадцатой истребительной дивизии полковник Зыканов.

- Потрудитесь надеть положенную форму.

Зыканов вышел. Я спросил начальника политотдела:

- У вас все летчики в таком виде?

- Да нет, что вы! У нас очень хороший народ.

Немного позднее у меня собрались командиры полков, выдержавшие первое, самое трудное испытание. Майор Иван Дмитриевич Подгорный с горечью рассказывал, как дивизия впервые приняла бой с фашистами.

- Сорок шестой полк дрался над Дубно уже в четыре часа утра, - сказал Подгорный. - Недостатка в целях не было. Фашисты шли волнами - одна девятка "юнкерсов" сменяла другую. Истребительное прикрытие сильное. Что мы могли сделать на наших "ишачках"? И тем не менее дрались яростно. Командир звена старший лейтенант Иван Иванов в четыре двадцать пять утра таранил "юнкерса" как раз над теми местами, где в августе четырнадцатого года совершил свой подвиг Петр Николаевич Нестеров... Вслед за Ивановым применяли тараны летчики из других соединений. Наши пилоты обладают прекрасными волевыми качествами. Недостатка в героях не было.

На другой день полковник Зыканов снова прибыл в штаб ВВС. Он где-то раздобыл пилотку, гимнастерку не по росту, ремень.

- Вот теперь видно, что вы командир Красной Армии.

И мы поздоровались.

- Разрешите позвонить в Москву? - попросил Зыканов.

- Звоните.

По ходу разговора я понял, что он докладывает члену Военного совета ВВС П. С. Степанову о тяжелом положении своей дивизии. Через минуту-другую Зыканов протянул трубку мне.

- Красовский,- услышал я, - завтра же отправьте Зыканова в Москву. Видимо, придется привлечь его к ответственности...

Положив трубку, я передал Зыканову:

- Вам завтра надо быть в Москве.

Он ушел.

Война преподносила тяжелые уроки, и надо было извлекать из них все полезное, что могло пригодиться в будущем. "Кто знает, - думал я, - может, фронт подойдет и сюда, к берегам тихого Дона. К сожалению, теперь уже далеко не тихого, потому что над нами ежедневно летают фашистские разведчики".

Каждый день Совинформбюро приносило нерадостные вести с фронтов. В Ростове появилось много эвакуированных из Одессы, Днепропетровска, Запорожья и других городов. Гнали крупный рогатый скот за Дон, в Астрахань, Армавир.

В июле - августе в состав ВВС СКВО прибыли 18, 3-й и 11-й запасные авиационные полки. 11-й полк должен был переучивать летчиков на самолетах ЛаГГ-3. Он базировался на Ростовском аэродромном узле. 3-й полк на аэродромах Астрахань и Элиста переучивал летный состав на самолетах Пе-2. 18-й полк на аэродромном узле Пролетарская осваивал "петляковы".

Дело осложнялось тем, что не хватало учебных самолетов с двойным управлением - "спарок", однако желание летчиков поскорее овладеть новой техникой и улететь на фронт было настолько велико, что они, не считаясь со временем, учились в три смены.

К Ростову, через который следовали важнейшие народнохозяйственные грузы, эшелоны с войсками и военной техникой, все чаще прорывались вражеские самолеты-разведчики. Очевидно, гитлеровское командование намеревалось как можно скорее прервать связь центральных районов нашей страны с Северным Кавказом. Поэтому надежное прикрытие железнодорожного узла от воздействия немецко-фашистской авиации являлось одной из ответственных задач ВВС 56-й армии. Для гарантированного перехвата вражеских самолетов пришлось организовать непрерывное дежурство боевых пар и звеньев истребителей в воздухе.

Для усиления ВВС 56-й армии нам передали 183-й истребительный авиационный полк, вошедший в 65-ю авиационную дивизию подполковника П. Г. Степановича. Вскоре я побывал на его аэродроме и получил возможность познакомиться с летным и руководящим составом.

Смуглый, стройный командир полка майор А. В. Хирный с первого же знакомства вызывал к себе симпатии. Держался он с достоинством, подчиненным отдавал четкие приказания. Чувствовалось, что люди уважают своего командира.

Несмотря на то что полк воевал с первых дней войны, имел потери, как и все части, боеспособность его оставалась высокой. В течение десяти дней прикрывал он железную дорогу Ростов - Шахты. Противник трижды пытался бомбить охраняемый с воздуха объект, но "миги" каждый раз своевременно рассеивали неприятельские бомбовозы. Два самолета противника были сбиты в воздушных боях.

В конце августа 183-й полк был передан в 5-ю резервную авиагруппу.

Шли последние дни сентября. Фронт приближался к Ростову. Враг уже хозяйничал в Донбассе. Танковые клинья фашистов обозначались на рубеже Артемовск, Горловка, Ново-Павловка, Дьяково, Лысогорка, река Тузлов, Генеральское, Чалтырь. Даже при первом взгляде на карту боевых действий становилось ясно, что наступающая вдоль побережья Азовского моря 1-я танковая армия Клейста при поддержке 4-го воздушного флота нацелилась на Ростов-на-Дону - крупный административный и промышленный центр, важный узел коммуникаций, связывающий центральные районы страны с Кавказом. "Ворота на Кавказ" - так фашисты называли Ростов, подчеркивая этим огромное значение города в планах "молниеносной" войны.

17 октября гитлеровцы овладели Таганрогом и поставили своей целью разгромить советские войска севернее города и занять плацдарм на южном берегу Дона. Чтобы избежать длительной борьбы за Ростов, враг рассчитывал обойти город с севера и выдвинуться на Дон через Шахты и Новочеркасск. Затем группа армий "Юг" под командованием фельдмаршала Кейтеля намеревалась развивать наступление на Северном Кавказе, захватить Майкоп и Туапсе.

Перед войсками Южного фронта и 56-й Отдельной армии Верховное Главнокомандование поставило задачу - любыми средствами удержать Ростов и закрыть немцам ворота на Кавказ.

В поредевших за время летних сражений дивизиях оказалось немало неисправных самолетов, и для обеспечения боевых действий 56-й армии мы иногда привлекали авиацию запасных полков и училищ. Правда, восемьдесят процентов их самолетного парка составляли машины устаревших конструкций, но те из них, на которых можно было летать, мы все-таки использовали. Это прежде всего Як-1, ДБ-Зф, СБ.

Вечером 3 ноября мне позвонил из Москвы генерал Алексей Васильевич Никитин, занимавшийся в ту пору авиационными резервами ВВС.

- Как идет подготовка летного состава в запасных частях и школах? спросил он.

- Учим в боевой обстановке, но нередко инструкторский состав из запасных полков и училищ используем на фронте, - ответил я. - Это объясняется недостатком летного состава.

- Учтите, что война, вероятно, будет затяжной, надо беречь инструкторские кадры, - предупредил генерал.

Далее он спросил, как идет освоение самолета ЛаГГ-3. Я ответил, что летчики называют этот истребитель "летающим бревном".

- Как бы там у вас ни называли машину, - сказал Алексей Васильевич, - все равно надо ее осваивать, она принята на вооружение.

Истребители ЛаГГ-3 не отличались высокими боевыми качествами. Одному из конструкторов этой машины, В. П. Горбунову, прибывшему на Ростовский аэродром из Таганрога, летчики-фронтовики заявили:

- Не будем летать на этой "деревяшке", лучше дайте нам "ишаков".

Горбунов успокаивал их как мог, говорил, что конструкторское бюро С. А. Лавочкина уже начало работы по модификации самолета с целью улучшения его летно-тактических качеств.

Действительно, в конце 1941 года самолет ЛаГГ-3 был несколько облегчен, но должного эффекта все-таки не получилось. Впоследствии авиационные инженеры во главе с Лавочкиным создали истребитель Ла-5, превосходивший короля воздуха "фокке-вульф". Он отлично держался в глубоком вираже, обладал хорошей поперечной устойчивостью. Это на Ла-5 начал свой победный путь в курском небе трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб. На "лавочкине" же летчик 2-й воздушной армии старший лейтенант Александр Константинович Горовец в одном бою сбил девять фашистских самолетов.

А тогда, осенью 1941 года, нам ничего другого не оставалось делать, как довольствоваться "летающим бревном". Большинство авиазаводов было эвакуировано на Восток, и самолетов не хватало. Надо искать пути использования имевшихся машин. Но как? И мы решили найти летчика, хорошо владеющего "лаггом", чтобы он показал своим товарищам боевые возможности самолета.

Мне доложили, что в 11-м запасном авиаполку есть майор Елизаров, в прошлом летчик-испытатель. Приехав на аэродром, я вызвал его и попросил, чтобы он показал на самолете ЛаГГ-3 высший пилотаж, применяемый в воздушном бою.

- Когда прикажете?

- Завтра.

К назначенному часу на аэродроме собрались летчики. Некоторые из них скептически улыбались в адрес Елизарова:

- Что он покажет на этом "бревне"?

- На пилотаж майор не пойдет...

Елизаров взлетел, быстро набрал высоту, затем стал выполнять фигуры высшего пилотажа. Летчики внимательно следили за ним. Им не верилось, что такие сложные фигуры можно делать на ЛаГГ-3.

- Ну как? - спросил командир полка И. Д. Подгорный стоявшего поблизости авиатора.

- Оказывается, воевать можно, нужно только умение.

- Вот-вот! Умения-то многим из вас и не хватает. Вывод один: тренироваться - и в бой!

...5 ноября, сосредоточив значительные силы артиллерии и танков, противник перешел в наступление на Шахты, с тем чтобы в последующем ударами с севера и северо-востока овладеть Ростовом. В северных районах области начались ожесточенные бои на земле и в воздухе.

Основные усилия нашей авиации были направлены на борьбу с вражескими танками и пехотой. И здесь прежде всего заявили о себе наши "летающие танки" Ил-2. Экипажи штурмовиков разили врага бомбами, реактивными снарядами, пулеметно-пушечным огнем с бреющего полета. Особенно отличился комсомолец Николай Синяков. По два, три, а то и четыре раза в день вылетал он на штурмовку врага. Насколько мне известно, в летной практике тогда еще не бывало случая, чтобы "ильюшин" атаковал и сбил истребителя. Николай Синяков не растерялся, когда увидел впереди себя "мессершмитт". Чуть довернув машину, он ударил по фашисту из пушек, "мессер" загорелся и упал на землю. А спустя несколько дней Николай Синяков повторил бессмертный подвиг капитана Гастелло, который стал известен всем советским людям.

Летчикам 88-го истребительного авиаполка была поставлена задача нанести штурмовой удар по гитлеровцам, наступавшим в районе станицы Больше-Крепинской. Прилетев в заданный район, экипажи обнаружили двадцать фашистских танков, прорвавшихся в тыл нашим наземным войскам.

Неподалеку, в овраге, находились советские танки. Как навести их на цель? Радиосвязи не было. Значит, можно рассчитывать только на зрительную связь, показать цель эволюциями самолета. Наши летчики снизились, а затем горкой с последующим пикированием обозначили цель. Но этим они не ограничились. Один за другим атаковывали "ишачки" неприятельскую танковую колонну, били по ней реактивными снарядами, из пушек. Вслед за истребителями по фашистам ударили наши танкисты. В стане врага вспыхнуло сразу несколько машин.

Немецкая авиация, поддерживавшая наступление 1-й танковой армии, совершала массированные налеты на наши войска. Противник бросал в бой по тридцать сорок "юнкерсов" с сильным прикрытием истребителей. Чтобы противостоять врагу, свести на нет его численное превосходство, наши летчики показывали истинные образцы мастерства и отваги. Основные силы авиации Южного фронта действовали на северо-восточных подступах к Ростову, а ВВС 56-й армии, занимавшей юго-западные рубежи, - в непосредственной близости к городу.

Еще в октябре, когда на заседании Военного совета армии обсуждался вопрос об эвакуации важнейших предприятий и организаций из Ростова, было решено создать специальную эскадрилью истребителей, которая бы надежно прикрывала от вражеских бомбардировок железнодорожный узел. Такая эскадрилья была организована начальником Сталинградского авиаучилища полковником И. К. Нечаевым. Базировалась она на аэродроме под Ростовом, и теперь ее летчики принимали участие в воздушных боях на ближних подступах к городу и обеспечивали отправление железнодорожных эшелонов на Кавказ, к Волге и в глубь страны. Одной эскадрильи было мало. Поэтому в школах и училищах продолжалось формирование боевых подразделений

За счет школ нам удалось создать в общей сложности два истребительных полка - 248-й и 860-й, составивших авиагруппу, командиром которой стал полковник Я. И. Гиль. Группа располагала замечательными кадрами. Это были летчики-инструкторы, обладавшие безукоризненной техникой пилотирования и отличной огневой подготовкой. Правда, им не хватало знаний тактики, боевого опыта, но воевали они отважно.

В 248-м полку не раз отличались командиры эскадрилий А. И. Новокщенов и В. Т. Кулагин. Помню, как 11 ноября над Кулешовкой они перехватили вражеский бомбардировщик Хе-111. На наших глазах "яки" взяли самолет в клещи, атаковав его одновременно с двух сторон. Раздался сухой треск пушечных очередей, "хейнкель" задымил и упал неподалеку от центра города Азова.

Мне довелось также быть свидетелем двух таранов старшего лейтенанта Владимира Кулагина, которые он совершил в ноябре 1941 года в районе Батайска. Несколько вражеских самолетов сбил и Андрей Новокщенов. К сожалению, фронтовая биография боевых друзей оборвалась слишком рано. 12 декабря в районе Самбека в тяжелом воздушном бою погиб Новокщенов. Через несколько дней не стало Кулагина. Он погиб на аэродроме в результате разрыва вражеской бомбы.

Однополчане жестоко отомстили врагам за безвременную смерть своих товарищей. Многие из них прославились ратными подвигами. Так, летчик из эскадрильи Новокщенова П. А. Гнидо стал Героем Советского Союза. Мне не раз приходилось встречаться с ним на фронте и в послевоенные годы. И каждый раз Петр Андреевич с большой теплотой вспоминал своего первого наставника А. И. Новокщенова.

У авиаторов, павших смертью храбрых в боях за Родину, выросли сыновья. В Северо-Кавказском управлении ГВФ хорошо знают сейчас неутомимого пилота Ан-2 Сергея Новокщенова. Виталий Кулагин связал свою судьбу с армией. Он окончил Оренбургское военное училище и сейчас служит в войсках ПВО. Сыновья верны заветам отцов: продолжают их замечательные традиции...

Для участия в боевых действиях мы привлекали и бомбардировщиков с Полтавских штурманских курсов, базировавшихся в районе Ставрополя. Чаще всего наши ДБ-Зф наносили удары по вражеским аэродромам. Здесь пригодился опыт, приобретенный на учениях ВВС Ленинградского военного округа в 1935 году.

Так, однажды на рассвете группа тяжелых самолетов Полтавских курсов вместе с полком И-15 нанесла бомбово-штурмовой удар по аэродрому противника и сожгла шесть самолетов противника. Вечером на этот аэродром был произведен второй налет, после чего немецко-фашистская авиация резко сократила активность.

Таким образом, практика подтвердила, что малыми силами тоже можно изматывать противника, если по аэродромам действовать мелкими группами круглые сутки.

О привлечении экипажей школ и училищ к боевой работе стало известно в Москве. Генерал Г. А. Ворожейкин потребовал прекратить использование самолетов для выполнения боевых задач.

- Очевидно, вас надо оставить только в должности командующего ВВС пятьдесят шестой армии, иначе от учебных заведений округа ничего не останется, - сказал он.

Я не возражал: в такое напряженное время занимать два ответственных военных поста было нелегко. Спустя некоторое время в соответствии с приказом командующего ВВС Красной Армии я сдал руководство военно-учебными заведениями Северо-Кавказского военного округа.

Чем ближе враг подходил к Ростову, тем ожесточеннее становились схватки в небе. Напряженные воздушные бои шли над мостами и переправами через Дон. В первую очередь фашисты стремились разрушить железнодорожный мост и перерезать дорогу, связывающую центральные районы страны с Северным Кавказом и Закавказьем. Но это им не удавалось.

Трудно рассказать обо всех славных подвигах, совершенных советскими летчиками в небе Ростова. Героизм стал массовым. Чудеса храбрости и отваги показывали целые эскадрильи и полки, хотя нашим авиаторам нередко приходилось в ходе боевых действий искать методы борьбы с противником.

Нашим молодым летчикам и командирам не хватало боевого опыта, из-за чего части несли неоправданные потери.

Однажды я прилетел в Сальск. Едва самолет приземлился, как на горизонте показались вражеские бомбардировщики. Они направлялись прямо на аэродром, не имевший необходимой маскировки. На взлетную полосу и на стоянки самолетов посыпались бомбы. Такие и подобные им ошибки приходилось исправлять на ходу.

В начале 1941 года, подкрепив потрепанные части 17-й и 1-й танковой армий, немцы перешли в решительное наступление. Основной удар наносила 1-я армия, вспомогательный - 17-я. Предвидя, что враг начнет наступление на Ростов с северо-востока и запада, вдоль Азовского моря, командующий 56-й армией генерал Ф. Н. Ремезов создал две группы. Первая, под командованием генерала А. А. Гречкина, действовала у побережья Азовского моря, вторая, возглавляемая генералом П. М. Козловым, занимала позиции севернее и северо-восточнее Ростова. Сюда-то и направил Клейст удар своих механизированных и танковых войск. На этом участке и мы сосредоточили основные силы авиации, обрушив на противника удары штурмовиков и бомбардировщиков.

9 ноября усилиями наземных войск и авиации наступление 1-й танковой армии противника было остановлено на рубеже Ровеньки - Бирюково - Новошахтинск. В этот же день командование Юго-Западного направления обратилось в Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой провести наступательную операцию для разгрома фашистской группировки под Ростовом{5}.

Ставка не возражала, но предупредила, что усилить войска Южного фронта не может и необходимо рассчитывать только на собственные силы. План нашего командования состоял в том, чтобы нанести удар во фланг и тыл главной группировке 1-й танковой армии. Только что сформированная 37-я армия под командованием генерал-майора А. И. Лопатина выполняла в этой операции основную роль, 56-я, взаимодействовавшая с ней, направляла усилия к тому, чтобы удержать Ростово-Новочеркасский район. В случае успешного наступления войск Южного фронта она должна была нанести удар в северо-западном направлении.

По числу дивизий советская группировка превосходила вражескую, однако противник имел двойное преимущество в танках. Для поддержки наступающей группировки были выделены основные силы авиации Южного фронта под командованием генерал-майора авиации К. А. Вершинина и ВВС 56-й армии.

Первое контрнаступление! Оно началось 17 ноября, в тот момент, когда противник был под Москвой и у стен Ростова. Сбивая прикрытие 1-й танковой армии, наши войска продвинулись на пятнадцать - восемнадцать километров. В последующие три дня продвижение частей на направлении главного удара проходило не столь успешно. Приостановив дальнейшее наступление советской ударной группировки на рубеже Дарьевка - Астахово - Болдыревка - Родионово Несветайское, противник усилил нажим на фронте 56-й армии

Штаб ВВС 56-й армии перебазировался в Батайск.

Стояла холодная, ветреная погода. Низко плыли тяжелые тучи, время от времени поднималась поземка. Уже несколько дней, как Дон скован льдом. Старожилы не помнили, чтобы река так рано замерзала. По льду из Ростова отходили наши войска .

На следующий день в Ростове, в помещении обкома партии, состоялось заседание Военного совета

В соответствии с его решением я поставил дивизиям боевую задачу и отправился на КП Северной группы войск 56-й армии, к генералу П. М. Козлову, чтобы на месте уточнить обстановку. Козлов стоял в небольшом укрытии и, пренебрегая опасностью, смотрел в сторону, откуда доносились артиллерийская стрельба и шум танков. Генерал был мрачен. Время от времени он поворачивал осунувшееся от бессонницы лицо к телефонисту и коротко бросал

- "Ястреб" отвечает?

- Нет, товарищ командующий

- А "Сатурн"?

- С "Сатурном" только что прервалась связь.

В небе шли беспрерывные бои. Наши бомбардировщики и штурмовики наносили удары по вражеским танкам, а истребители ввязывались в упорные воздушные схватки Однажды, находясь на командном пункте, мы стали свидетелями замечательного подвига нашего летчика-истребителя. Над нами появился немецкий бомбардировщик. Стремительно, словно сокол, ринулся Як-1 на Ю-88. Враг пытался уйти на повышенной скорости, но истребитель ударил винтом по хвостовому оперению, и "юнкерс" рухнул на землю.

- Герой! - произнес Козлов, провожая взглядом возвращающегося на свой аэродром советского летчика.

- Танки! - неожиданно закричал телефонист и метнулся в сторону.

Генерал посмотрел на связиста таким взглядом, что тот немедленно вернулся на свое рабочее место. Танки повернули и прошли стороной командный пункт был хорошо замаскирован.

19 ноября гитлеровцы прорвались на северную окраину города. На другой день при поддержке авиации фашисты попытались захватить переправу через Дон в районе Аксайской, но наши войска, занявшие оборону на берегу, не дрогнули. Враг стал искать более уязвимое место в обороне Ростова. И нашел. Гитлеровцы ворвались в город. На улицах завязались ожесточенные бои, продолжавшиеся всю ночь и весь следующий день.

21 ноября наши войска отступили за Дон. Но как известно, не всякий успех в военном деле означает окончательную победу. Войска 37-й армии возобновили наступление и 23 ноября овладели станицей Больше-Крепинская. Выход ударной группировки Южного фронта к реке Тузлов создавал опасность флангу и тылу фашистских войск.

Ночью я прибыл в штаб армии. Здесь уже были генерал П. М. Козлов и маршал Г. И. Кулик. Обсудили создавшееся положение. Кулик необоснованно упрекал Военный совет 56-й армии в бездеятельности.

Войска 56-й армии начали энергично готовиться к операции по освобождению Ростова. Было очень жаль, что у нас не хватало сил для нанесения глубокого удара на Таганрог, в тыл главной группировке врага. Исходя из сложившейся обстановки и наличных сил, командующий Южным фронтом после перегруппировки войск решил сначала освободить Ростов, а затем уже продолжать наступление на Таганрог.

В конце ноября наши части перешли в наступление и мощным ударом выбили немцев из Ростова. При этом отличились и соединения, которыми командовал генерал Козлов. Разбитые танковые части Клейста откатились к Таганрогу, на берег реки Миус.

Контрудар войск Южного фронта под Ростовом - одно из важнейших событий в ходе Великой Отечественной войны. Наши войска разгромили танковую армию Клейста. Немцы понесли большие потери в живой силе, боевой технике, военном имуществе и снаряжении.

Разгром армии Клейста предотвратил в 1941 году вторжение врага на Северный Кавказ. Потерпев поражение под Ростовом, немецко-фашистское командование вынуждено было перебрасывать новые войска на рубеж рек Миус и Самбек.

Ради жизни на земле

В один из декабрьских дней 1941 года мне было приказано прибыть в поселок Парижская Коммуна, близ Луганска. Приехав, я представился командующему ВВС Южного фронта генералу К. А. Вершинину. Он сказал, что произошли некоторые организационные изменения, в частности, командующим фронтом назначен Р. Я. Малиновский. С часу на час ожидают главкома Юго-Западного направления маршала С. К. Тимошенко.

Обстоятельства сложились так, что мне пришлось остаться в поселке Парижская Коммуна на несколько дней, ожидая совещания у маршала. Когда мы с Вершининым прибыли к С. К. Тимошенко, в его комнате уже находился генерал Ф. Я. Фалалеев. На большом столе лежала карта. Маршал попросил меня доложить обстановку на фронте 56-й армии и поставить задачи авиации. Я ответил, что нынешней обстановки не знаю, так как выехал из армии пять дней назад.

- Хорошо, доложите данные на день вашего отъезда.

Стало понятно, что маршала интересует не обстановка, а моя оперативно-тактическая подготовка.

Я подробно рассказал о наземной и воздушной обстановке на фронте 56-й армии и поставил задачи авиации. На этом аудиенция закончилась.

Возвратившись в Ростов, я прямо с аэродрома позвонил генералу Ф. Н. Ремезову. Командарм с нарочитой бодростью сказал:

- Приезжай, за обедом поговорим. Меня и члена Военного совета С. И. Мельникова уже освободили... Тебя, наверно, тоже снимут...

Чувствовалось, что он тяжело переживает отстранение от должности. Я, конечно, не ожидал такого поворота дела.

На следующий день прибыл новый командарм генерал В. В. Цыганов, а в первых числах января 1942 года мне было приказано сдать должность Ф. С. Скоблику и самолетом прибыть в Воронеж.

О своем прибытии я доложил командующему ВВС Юго-Западного направления генералу Ф. Я. Фалалееву.

Вместе с ним мы спустились в полуподвальное помещение Воронежского телеграфа, где С. К. Тимошенко заслушивал доклады командармов. Здесь мне объявили приказ о назначении на должность командующего ВВС Брянского фронта.

Утром я улетел в Елец, к месту дислокации фронтового штаба.

Елец... В 1918 году там базировался 11-й авиаотряд нашего дивизиона. Рассказывали, что город чистенький, много в нем садов. А что еще я знаю о Ельце?

В годы гражданской войны здесь, под Ельцом, трагически погиб командир 23-го авиаотряда красвоенлет И. В. Сатунин. Иван Ульянович Павлов рассказывал, что Сатунин с несколькими сослуживцами должен был ехать в Москву. Неподалеку от Ельца путники были вынуждены заночевать в деревне. На авиаторов набросились бандиты и зверски их убили...

Невеселые воспоминания были скоро прерваны. На горизонте показался Елец. Еще с воздуха увидел я вдали золотистые купола елецких церквей. Город разделяет на две части полузамерзшая река Сосна. В северной части Ельца аэродром. Взметая тучи снежной пыли, шли на взлет истребители. "Значит, где-то поблизости воздушный противник",- подумал я.

На аэродроме меня встретили генерал Ф. П. Полынин и полковой комиссар С. Н. Ромазанов. Сразу же поехали в штаб ВВС, находившийся в центре города, в приземистом кирпичном здании банка.

Вскоре меня вызвали в штаб фронта. Командующий Я. Т. Черевиченко и начальник штаба В. Я. Колпакчи информировали об обстановке. В состав Брянского фронта входили три наземные армии - 61, 3, 13-я и несколько авиачастей, в которых после боев на подступах к Москве насчитывалось в общей сложности сто девять исправных самолетов.

Противник не имел в районе Орла подготовленных аэродромов, и его авиация почти не проявляла активности. Однако из-за недостатка самолетов и плохой погоды мы не могли в полной мере воспользоваться благоприятными для нас условиями. Правда, разведывательные полеты совершались в любое время дня и ночи. Особенно отличался лейтенант Василий Александрович Леонтьев. Вместе со штурманом Михаилом Ивановым и стрелком-радистом Михаилом Артемьевым он не раз выполнял самые ответственные задания и возвращался на аэродром с ценными разведывательными данными. За мужество и храбрость Василий Леонтьев был награжден орденом Ленина, а его боевые товарищи - орденом Отечественной войны I степени.

В конце февраля 1942 года фашистским истребителям удалось поджечь самолет Леонтьева, но отважный лейтенант нашел в себе достаточно сил и мужества, чтобы выдержать суровые испытания в тылу врага и вернуться в строй. Василий Леонтьев на своем Пе-2 громил врага под Орлом и Бобруйском, под Варшавой и Берлином. Всего за войну он совершил сто шестьдесят пять боевых вылетов и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. По состоянию здоровья В. А. Леонтьев был вынужден оставить военную авиацию и перейти в Гражданский воздушный флот. Сейчас он работает диспетчером в одном из аэропортов.

На подступах к Мценску шли напряженные бои. Немецкое командование постепенно наращивало силы своей авиации в этом районе. Сопротивление врага усиливалось, и попытки 3-й армии прорвать вражескую оборону не дали ожидаемого эффекта. Сказывалось отсутствие опыта организации наступательных операций: неся неоправданные потери, мы упорно стремились прорвать вражескую оборону в одном и том же месте, маневр силами на другие направления, где противник был слабее, не применялся.

Неудачное проведение наступательной операции явилось причиной отстранения от должности Я. Т. Черевиченко. В командование фронтом вступил генерал Ф. И. Голиков.

Во время январских боев основная тяжесть борьбы в воздухе легла на авиационные части 3-й армии, которыми командовал дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко. Еще в довоенные годы молва о подвигах Григория Пантелеевича на Халхин-Голе широко разнеслась по стране. Однако, несмотря на высокое воинское звание и большие заслуги, держал он себя скромно, всегда проявлял вежливость и присущий ему такт. Это был способный командир, смелый воздушный боец.

После расформирования ВВС 3-й армии Кравченко был назначен командиром 215-й авиационной дивизии. Он не раз лично участвовал в воздушных боях, выполнял самые трудные задания. Ни высокое положение, ни почести не умерили в нем духа солдата. Когда он погиб, летчики клялись: "Будем драться, как командир!" "За командира!" - писали авиаторы на фюзеляжах самолетов и смело шли в бой.

В ВВС 3-й армии хорошо была поставлена служба авиационной разведки, которой много внимания уделял начальник штаба полковник Ф. С. Гудков, знакомый мне по службе в Ленинградском военном округе. Здесь разведку могли вести все летчики. Идет ли экипаж на бомбометание, патрулирует ли в воздухе, он обязательно наблюдает и за землей. Именно экипажи из частей Кравченко первыми сообщили ценные сведения о подвозе противником в район Курска цистерн с горючим, боеприпасов.

На Брянском фронте, на аэродроме Чернь, у меня произошла любопытная встреча. К вечеру я приехал в один из штурмовых авиаполков. Когда начальник штаба докладывал об итогах боевой работы за день, дверь крестьянской избы медленно открылась и в проеме показалась голова в шапке-ушанке. Заглянув, солдат так и не решился переступить порог, захлопнул дверь.

- Кто это? - спросил я.

Начальник штаба вышел и через минуту привел ко мне небольшого широкоплечего бойца в шинели.

- Наш воздушный стрелок Алексей Каравацкий. Говорит, что ваш земляк...

Выяснилось, что мы действительно земляки. Солдат объяснил:

- Мы служим вместе с братом в одном полку. Когда узнали, что приехал генерал Красовский, брат послал меня посмотреть, не наш ли земляк... Раньше я вас никогда не видел, но зато хорошо знал в Глухах ваших братьев. Односельчане говорили, что все шестеро Красовских очень похожи друг на друга. Поэтому, когда я увидел вас, сразу догадался, что вы из нашего села.

Я ничего не знал о судьбе матери, о братьях. И сразу спросил у Алексея о родных.

- Братья ваши в Красную Армию пошли, а что с мамашей - не знаю. Там у нас партизанский отряд формировали, может, туда попала...

Вечером мы ужинали с Каравацким в летной столовой. Алексей держался скромно и зарделся, когда командир полка сказал, что мой земляк ведет себя в бою достойно. Под стать ему и брат Андрей. Оба служат примером для многих.

Из беседы с Каравацким я узнал, что здесь же, на Брянском фронте, находятся мои братья Василий и Игнат, много земляков с Быховщины.

Ни своих братьев, ни Каравацких повидать мне больше не пришлось. Они погибли в боях. И когда после войны отец братьев Каравацких спросил меня: "Что же ты, Степан, не сохранил мне ни одного сына?" - я не знал, что ответить старику. У войны свои, жестокие законы...

Войска Брянского фронта оборонялись восточнее рубежа Волхов - Новосиль Щигры, прикрывая своим правым крылом направление на Тулу, а левым - на Воронеж.

К началу весны 1942 года в состав нашего фронта дополнительно вошли 40-я и 48-я армии. По-видимому, Верховное Командование считало, что с началом летнего периода основные военные события могут вновь развернуться неподалеку от советской столицы, что именно здесь противник и готовит нам решительный удар.

В период обороны наша авиация продолжала вести активную разведку, бомбардировщики и штурмовики действовали по вражеским коммуникациям, истребители, прикрывавшие свои войска, участвовали в напряженных воздушных боях. Мы использовали весь самолетный парк, в том числе и устаревшие машины, которые выполняли самые разнообразные задачи. Так, например, очень эффективно действовали экипажи 208-й ночной бомбардировочной авиадивизии, вооруженной самолетами СБ, Р-5, Р-зет, По-2.

Командир дивизии Феодосии Порфирьевич Котляр рассказал мне о замечательном подвиге летчика Шалико Козаева и штурмана Евгения Овчинникова. Им было поручено передать пакет с приказом командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова командиру танковой дивизии, отрезанной противником от наших главных сил.

- Посадку можно произвести только на озеро и под обстрелом противника, предупредили Козаева.

- Сделаю все, что могу! - ответил летчик.

Ночью маленький По-2 полетел в тыл противника. Когда он появился над замерзшим озером, немцы открыли огонь из орудий и минометов. Кажется, не было ни одного метра пространства, который бы не простреливался. И тем не менее Шалико Козаев не дрогнул. Он повел свою машину на посадку.

Приказ был вручен своевременно. Через полтора часа летчик прибыл на КП фронта.

- Товарищ командующий, ваше задание выполнено. Докладывает пилот рядовой Козаев.

- Рядовой? - удивился генерал Голиков. - Ну так вот что, голубчик, за безупречное выполнение особо важного задания присваиваю вам первичное офицерское звание "младший лейтенант".

- Служу Советскому Союзу! - ответил Шалико.

Командир дивизии всегда поручал наиболее ответственные задания экипажу Козаева. Короткая фронтовая жизнь Шалико Васильевича была достойна глубочайшего уважения. Он родился в Осетии. В семье Козаевых было три сына: Шалико, Федор и Вячеслав. Все они учились в Цхинвальском аэроклубе, а когда грянула война, добровольцами ушли на фронт. Шалико сразу же стал любимцем в полку ночных бомбардировщиков. Под стать командиру экипажа был и штурман Овчинников. Юные следопыты школы No 4 города Челябинска, где в довоенные годы учился Евгений, раздобыли немало новых материалов о нем. Я приведу некоторые из них.

22 июля 1941 года вместе с офицерами Оренбургского авиаучилища штурманов Евгений выехал на фронт. В этот день он писал родителям: "За меня не беспокойтесь. Я не осрамлю наш народ!"

В канун 1942 года командование полка сообщило родителям Овчинникова: "Ваш сын Евгений отлично выполняет боевые задания. Только в ночь на 17 декабря он сделал семь вылетов, а 18 декабря - восемь, налетав при этом 8 часов 15 минут. Это - полковой рекорд. Он произвел уже 200 ночных вылетов". А сам Евгений писал отцу и матери: "Безмерно рад сообщить вам, что меня приняли в члены Коммунистической партии. Теперь я буду защищать нашу Родину коммунистом".

Свой последний героический подвиг Козаев и Овчинников совершили в ночь на 17 января 1943 года во время Острогожско-Россошанской операции.

Один из корпусов 3-й танковой армии вырвался далеко вперед. Связь с ним была прервана. Найти танкистов и передать им приказ командующего фронтом такую задачу предстояло выполнить Козаеву и Овчинникову.

Отважный экипаж доставил пакет по назначению, но на обратном пути неподалеку от аэродрома противника его обстреляли немецкие зенитки. Самолет загорелся. Козаеву и Овчинникову с трудом удалось посадить пылающую машину. К ней кинулись фашисты.

До последнего патрона отстреливался Козаев, прикрывая отход раненого штурмана. Он не сдался врагам и принял смерть в бою.

Овчинников торопился на восток, чтобы доставить донесение, полученное в штабе танкового корпуса. Казалось, вот-вот дойдет он до реки Черная Калитва, на противоположном берегу которой расположены наши войска. Всего несколько сот метров отделяло его от заветной цели, и тут Евгения настигла погоня. Свора овчарок бросилась на штурмана. Собаки повалили его в снег...

Евгения допрашивал фашистский офицер. Ни на один вопрос не ответил ему отважный советский воин.

- Коммунисты не изменяют Родине! - таковы были последние слова героя.

Враги расстреляли Евгения за несколько минут до того, как хутор Карачун был освобожден советскими войсками...

Мне хочется выразить глубокую признательность матерям Шалико Козаева и Евгения Овчинникова, воспитавшим таких замечательных сыновей. Хочется, чтобы память о героях, погибших ради жизни на земле, была увековечена в их родных местах. Пусть воспитанники Цхинвальского аэроклуба летают так же смело, как Шалико, а челябинские комсомольцы сверяют свое поведение с поступками Евгения.

С самого начала войны большая часть авиации входила в состав общевойсковых армий. При такой организации управления возможности решительного сосредоточения авиационных сил в масштабе фронта были очень ограниченны. Положение не улучшилось, после того как в январе 1942 года авиадивизии были упразднены, а полки непосредственно подчинены командующим ВВС наземных армий.

Чтобы подготовиться к летним воздушным боям, нужно было прежде всего укрепить авиацию материально-техническими средствами, провести организационную перестройку.

В мае 1942 года несколько командующих ВВС фронтов, в том числе и я, были вызваны в Москву. Беседовал с нами генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков. Он сказал:

- Авиационная промышленность непрерывно наращивает темпы производства. Среднемесячный выпуск самолетов возрос до двух тысяч и уже превысил довоенный уровень. В самое ближайшее время в боевые части начнут поступать новые типы истребителей Як-7б и Ла-5, не уступающие по своим тактико-техническим данным "Мессершмиттам-109" последней модификации. Расширяется производство бомбардировщиков Пе-2 и штурмовиков Ил-2. Таким образом, благодаря увеличению выпуска новой техники самолетный парк к середине лета должен возрасти по сравнению с январем вдвое. Однако, если мы по-прежнему будем наносить удары "растопыренными пальцами", успеха нам не добиться. Вот почему принято решение о создании воздушных армий, состоящих из однородных дивизий. Это позволит применять авиацию массированно, централизовать управление, оперативнее решать боевые задачи. Будем бить врага крепким кулаком, товарищи!

Участники совещания остались довольны перспективами, о которых рассказал генерал-лейтенант Новиков. Мне было предложено сформировать на базе ВВС Брянского фронта 2-ю воздушную армию.

Вернувшись из Москвы в Елец, я приступил к организации штаба армии. Хотелось сколотить гибкий и мобильный аппарат, опираясь на который можно было бы решать самые сложные задачи.

С боевой техникой дела обстояли пока не блестяще. Мы дорожили каждой машиной. И тем не менее в это время произошел курьезный случай: у нас "украли" четыре самолета...

В Елецких авиамастерских на ремонте стояли штурмовики, поврежденные в боях. Это были машины из дивизии М. И. Горлаченко, которая убыла из состава 2-й воздушной армии на Сталинградский фронт. Вскоре за "илами" приехали летчики во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом И. И. Пстыго. Отдавать самолеты было жалко, и я предложил Ивану Ивановичу:

- Оставайтесь у нас.

Комэск ничего определенного не сказал, однако и не возразил мне. И вот как-то я увидел четыре Ил-2 над Елецким аэродромом. Приказал выяснить, чьи это машины.

- Наши. Их облетывают после ремонта, - доложил начальник рембазы. - У нас сейчас нет своих летчиков-штурмовиков, поэтому свои услуги предложили Пстыго и его товарищи.

Минут через десять, когда "илы" произвели посадку, ко мне подошел старший лейтенант и отрапортовал о результатах облета.

- Много дефектов обнаружили? - спросил я.

- Да, есть, товарищ генерал...

- Продолжайте облетывать.

Когда Пстыго ушел, я предупредил начальника мастерских:

- За сохранность самолетов вы несете полную ответственность...

Каково же было мое удивление, когда на другой день мне доложили:

- Старший лейтенант вместе со своими ведомыми не вернулся с очередного облета. Видно, улетели на Сталинградский фронт.

Я ничего не мог предпринять. Хотя и наказал начальника ремонтной базы, но подумал: "Он тоже не в силах был удержать летчиков. Не по железной же дороге отправили они самолеты в Сталинград". Понимал я и настроение командира эскадрильи и его товарищей: их ждали боевые друзья в родном полку. Там тоже не хватало машин, а в небе шли трудные, непрекращающиеся бои...

Следующая наша встреча с Иваном Ивановичем произошла осенью 1944 года. О ней он сам напомнил мне в 1966 году, в Кремлевском Дворце съездов.

- Это было, помнится, на аэродроме подо Львовом,- улыбаясь, рассказывал генерал Пстыго. - Вы прибыли туда, чтобы ознакомиться с моим полком, который входил в состав 2-й воздушной армии вместе с другими частями 3-го штурмового авиационного корпуса. Я предполагал, что вы забыли случай в Ельце. Однако ошибся. Когда меня представили вам, вы сказали: "Так это же тот соловей-разбойник, что из Ельца самолеты угнал".

Мы рассмеялись, припомнив давние дни... Начальником штаба 2-й воздушной армии был назначен полковник Константин Иванович Тельнов, имевший большой боевой опыт. В 1920 году он начал службу в частях особого назначения при Вольском укоме. Затем, будучи курсантом военного училища, участвовал в подавлении меньшевистского восстания в Грузии, служил командиром взвода, роты, начальником штаба батальона. В 1933 году Тельнов стал слушателем авиационного отделения академии имени М. В. Фрунзе, по окончании которой его назначили начальником штаба тяжелой бомбардировочной эскадрильи.

Начало войны Константин Иванович встретил в должности начштаба 13-й бомбардировочной дивизии. Комдив Ф. П. Полынин, успевший получить к тому времени боевой опыт в Китае, и Тельнов не растерялись в трудной обстановке. Несмотря на понесенные потери, дивизия наносила весьма эффективные удары по врагу.

Меня радовало, что на должность начальника штаба армии пришел опытный, зрелый офицер. Моим заместителем по политчасти утвердили полкового комиссара Сергея Николаевича Ромазанова. Он участвовал в гражданской войне, громил басмачей в Средней Азии, воевал на Халхин-Голе. Начальником политотдела назначили Александра Ивановича Асауленко, выдвинутого на политработу из летчиков.

Под стать старшему поколению были и молодые политработники. В один из майских дней к нам прибыл худощавый, с задорными карими глазами старший политрук.

- Кошелев, помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев, представился он.

Тут же выяснилось, что, несмотря на молодость, Иван Павлович Кошелев уже успел повоевать. Сначала летал стрелком-радистом на дальнем бомбардировщике, а когда под Брянском сложилось очень тяжелое положение, он во главе роты, сформированной из авиаторов, дрался с гитлеровцами на земле. После того как положение стабилизировалось, комсорг авиаполка Кошелев снова занял место среди воздушных бойцов.

Во время беседы с комсомольским вожаком за окном послышались рев моторов и пулеметные очереди. Мы вышли и увидели над Ельцом немецкий воздушный разведчик Ю-88. Поблизости от него находилась наша "чайка". Завязался бой. "Ястребок" произвел несколько атак, не давая врагу фотографировать объекты. Тот огрызался... Затаив дыхание, мы ждали конца поединка. Но вот "юнкерс" задымил и потянул к линии фронта. "Чайка" вплотную приблизилась к нему, но почему-то не стреляла.

- Неужели кончились патроны? - раздался чей-то возглас.

И, словно отвечая на этот вопрос, летчик направил свою машину в черно-желтое туловище вражеского самолета...

Таран совершил двадцатилетний комсомолец Виктор Барковский. Эта победа стоила летчику жизни. На его похоронах проникновенно звучали строки из "Песни о Соколе": "Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!"

Указом Президиума Верховного Совета СССР В. А. Барковскому было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Мужественно сражались и наши летчики-бомбардировщики. Неподалеку от Ельца базировалась 223-я бомбардировочная авиадивизия полковника И. К. Косенко. 224-м полком пикирующих бомбардировщиков в этой дивизии командовал незаурядный летчик Герой Советского Союза подполковник Юрий Николаевич Горбко. Это был высокий, стройный шатен, с большими голубыми глазами и темными дугами бровей на высоком чистом лбу. В его полку сложился дружный боевой коллектив. И душой этого коллектива был старший батальонный комиссар Исаак Моисеевич Бецис.

Человек богатырского телосложения, Бецис отличался честностью и храбростью, летчики готовы были идти за ним, что называется, в огонь и в воду. Порою в день он совершал по четыре-пять боевых вылетов на своем Пе-2, и редко кто видел его усталым, понурым, хотя не раз он приводил машину, как поется в песне, "на честном слове и на одном крыле". Особенно удавались Исааку Моисеевичу вылеты на разведку. Он вылетал на задание или на рассвете или, наоборот, уже в вечерних сумерках. Нередко разведчика преследовали "мессершмитты", но Бецис уходил от них на бреющем полете. Редко кто в полку мог сравниться с ним в технике владения бреющим полетом. Бецис не делал секретов из своего мастерства, щедро делился опытом с молодежью. А когда он видел, что кто-то уклоняется от полетов, становился беспощадным, зло высмеивал трусов.

Как-то один из летчиков плохо отозвался о самолете Пе-2.

- Комиссара будто подменили, - рассказывал мне старший политрук И. П. Кошелев. - Я невольно обратил внимание, как сжались его кулаки, и он тихо сказал присутствующим: - Я попрошу всех выйти из комнаты, мне надо поговорить с товарищем наедине.

Не известно, чем кончился их разговор. Только когда погиб Бецис (от прямого попадания зенитного снаряда его самолет взорвался в воздухе), молодой летчик поклялся, что он будет мстить за комиссара, ставшего для него на фронте родным отцом. Летчик сдержал свое слово. Уже через год за боевые дела он был награжден двумя орденами.

Весной 1942 года летчикам 223-й бомбардировочной дивизии пришлось летать из Задонска под Барвенково. Маршруты были очень большими, и мы не могли организовать сквозного прикрытия своими истребителями. Эту задачу обеспечивало командование ВВС Юго-Западного фронта.

Однажды девятку Пе-2 повел на задание Юрий Николаевич Горбко. Наши наземные войска вели упорные бои за Донбасс, и, естественно, им нужна была поддержка с воздуха. На маршруте почему-то не оказалось истребителей прикрытия, и Горбко решил идти на цель без них. Летчики выполнили боевой приказ, но понесли тяжелую утрату. Как только перетянули через линию фронта, Горбко посадил горящую машину на болото. Приборной доской ему придавило ноги. Попытка штурмана и стрелка-радиста помочь командиру не удалась.

Передавая партийный билет и ордена боевым друзьям, Горбко крикнул:

- Бегите от самолета! Сейчас он взорвется. Прощайте, друзья...

Едва штурман и радист отбежали, как раздался взрыв. Останки Юрия Николаевича были доставлены в Елец. Там он и похоронен вместе с другими бойцами, отдавшими свою жизнь за Отечество.

В тот же день не вернулся с боевого задания комдив И. К. Костенко.

Глубинка России

В начале июня 1942 года противник стал сосредоточивать главную группировку своих войск в районе Курска. Чтобы дезориентировать советское командование, немцы организовали оперативную маскировку, давая понять, что они перебрасывают крупные силы в район Орла. По дорогам между Курском и Орлом продвигались большие механизированные колонны противника. Ночью - к Курску, днем - к Орлу. Враг очень искусно маскировался, и на первых порах ему удалось ввести нас в заблуждение. Разведывательное управление Брянского фронта упорно придерживалось мнения, что главные силы противник сосредоточивает на правом крыле фронта, в районе Мценск, Орел. Лишь в результате интенсивных полетов воздушных разведчиков 18 - 20 июня штаб 2-й воздушной армии получил достоверные сведения о том, что наиболее крупные группировки немецко-фашистских войск в действительности находятся значительно южнее, в районе Курск, Щигры.

Вместе с офицерами разведотдела штаба армии я прибыл к командующему фронтом и доложил о результатах разведки.

- А не ошибаются летчики? Разведчики фронта настаивают, что главные силы противника по-прежнему остаются в районе Орла, Мценска. Где гарантия, что завтра же враг не поведет отсюда наступления на Москву? - спросил командующий.

Такой гарантии, конечно, дать было нельзя, поэтому командующий в переговорах со Ставкой 21 июня довольно осторожно оценивал обстановку: "Я отнюдь не считаю снятой вероятность активных действий противника в лице 2-й танковой армии и 2-й армии из районов Орел, Мценск и Волхов, Малоархангельск, Дросково..."

У него, видимо, были основания именно так оценивать намерения противника: он располагал не только сведениями воздушной разведки, но и другими источниками информации. И лишь когда на рассвете 28 июня началось немецкое наступление на Воронеж, нам окончательно стала ясна обстановка. Невольно возникла мысль: "А не следовало ли во время доклада командующему фронтом настойчивее отстаивать свое мнение?"

С чувством горечи вспоминаешь сейчас и другие промахи, которых можно было избежать. Досаднее всего, что противник немедленно использовал наши оплошности.

Однажды командующий фронтом спросил меня:

- Вы разговаривали вчера с командирами дивизий по радио?

- Нет, - уверенно ответил я.

- Тогда слушайте перехваченную нами разведсводку немцев: "Радиоразведкой вскрыта дислокация штаба 2-й воздушной армии..."

И далее приводились точные координаты нашего штаба.

- Разберитесь, почему вопреки запрещению ведется радиообмен! - приказал комфронта.

Прибыв в штаб, я установил, что наши радисты всего лишь провели проверку связи, и этого оказалось вполне достаточно для противника. Конечно, немедленно было приказано не производить никакого радиообмена до начала активных боевых действий. Это правило соблюдалось в дальнейшем неукоснительно.

А вот еще один случай. Во второй половине мая наши летчики сбили немецкий самолет-разведчик и обнаружили фотопленку со многими советскими аэродромами в полосе Брянского фронта. Такие сведения дали бы в руки противнику большие козыри: он мог безошибочно наносить точные удары по нашим площадкам.

Пришлось немедленно перебазировать части, которые оказались в непосредственной близости к линии фронта, на глубинные аэродромы. Начальнику аэродромного отдела штаба тыла Б. Д. Круглову и его помощнику по маскировочной службе В. И. Лукьянову было приказано форсировать оборудование ложных взлетно-посадочных площадок. И не зря.

В первые же дни наступления враг совершил двадцать массированных налетов на ложные, и только три - на действующие аэродромы. Так, на бутафорскую площадку в районе Кшени было совершено только за день двести двадцать семь самолето-вылетов. Команда одного из ложных аэродромов, привлекавшая на себя удары немецких самолетов, геройски погибла под бомбежкой.

Немцы сосредоточили довольно мощный авиационный кулак. По сведениям, имевшимся у нас, к конце июня на Брянском фронте действовали эскадры 8-го авиационного корпуса 4-го воздушного флота противника. Наши разведчики обнаружили на его аэродромах 310 бомбардировщиков, около сотни истребителей и до полусотни разведчиков, корректировщиков и других самолетов. Перед началом наступления фашисты перебазировали к линии фронта еще ряд авиасоединений, и состав их авиационной группировки увеличился до 800 - 1000 самолетов.

А чем располагала 2-я воздушная армия? К началу активных боевых действий мы имели три истребительные, три штурмовые, две бомбардировочные и одну ночную бомбардировочную дивизии. Однако во всех соединениях был большой некомплект самолетов и летного состава. Армия располагала 106 истребителями, 91 штурмовиком, 106 дневными и 71 ночным бомбардировщиками - всего 374 самолетами, из которых одну треть составляли машины устаревших конструкций. Таким образом, немцы превосходили нас по общей численности самолетов в 2,5 - 3 раза, а по количеству бомбардировщиков - в 4 - 5 раз.

Почти до конца июня авиация противника не проявляла высокой активности, ограничивая свою деятельность разведывательными полетами. Только иногда мелкие группы фашистских бомбардировщиков наносили беспокоящие удары по войскам переднего края.

У фашистов уже стало правилом: крупные операции начинать на рассвете. Так было и здесь, под Воронежем.

В 3 часа утра 28 июня гул авиационной бомбардировки слился с раскатами артиллерийской канонады. Над позициями 40-й и 21-й армий появились плотные колонны "юнкерсов" под прикрытием "мессершмиттов". Часть бомбардировщиков, пересекая линию фронта, устремилась к Воронежу, Ельцу, Старому Осколу, к аэродромам и железнодорожным узлам.

Упорные, кровопролитные бои завязались на земле. Первый удар по нашим войскам нанесли семь дивизий армейской группы "Вейхс". Они наступали на стыке 21-й и 40-й армий в ста - ста двадцати километрах восточнее Курска. К концу дня немецким войскам удалось прорвать главную полосу нашей обороны и продвинуться в глубину на восемь - пятнадцать километров.

Когда определилось направление главного удара противника, Ставка Верховного Главного Командования приняла меры, чтобы усилить наш фронт тремя танковыми корпусами, а также резервной авиационной группой генерала Е. М. Белецкого. Группа перебазировалась в район Ельца и сразу же приступила к боевым действиям.

Обнаружив авиационные резервы, противник снова усилил удары по нашим аэродромам. Для координации действий авиации в Елец прибыли представители Ставки генерал Г. А. Ворожейкин и армейский комиссар 2 ранга П. С. Степанов.

В первые же дни наступления авиачасти понесли в воздушных боях тяжелые потери. Особенно большое напряжение пришлось выдержать летчикам-истребителям дивизии полковника А. П. Осадчего. Они сражались на левом крыле фронта, на участке, где враг наносил главный удар. Противник непрерывно бомбил наши передовые позиции. По двадцать - тридцать "юнкерсов" почти с таким же количеством истребителей прикрытия буквально висели над передним краем. Массированный налет длился в течение трех часов. Потом немцы продолжали бомбежку уже отдельных участков, способствуя продвижению своих войск и нанося удары по нашим подходящим танковым резервам. 28 июня, по неполным сведениям, фашистская авиация совершила до семисот самолето-вылетов.

Летчики дивизии Осадчего в этот день сбили немало "юнкерсов" и "мессершмиттов", однако и сами понесли крупные потери. Мы были вынуждены отвести дивизию в район Усмань, Инжавино, чтобы дать ей время на ремонт оставшихся в строю самолетов. Одновременно с правого крыла фронта в район Воронежа спешно перебазировали другие соединения.

Когда оборона наших войск на переднем крае оказалась прорванной, враг стал наносить сосредоточенные удары с воздуха по узлам коммуникаций и танковым соединениям, устремившимся на ликвидацию бреши. Ожесточенной бомбардировке подвергся Воронеж. Налеты на город продолжались непрерывно, днем и ночью. Основные силы 2-й воздушной прикрывали и поддерживали войска 13-й и 40-й армий.

Только в течение первого дня операции наши летчики в районе Кшени провели двадцать шесть воздушных боев и сбили двадцать семь немецких самолетов. Ожесточенные схватки продолжались 29 и 30 июня, но силы были далеко не равные, 2-я воздушная армия понесла тяжелые потери. Случалось, что на всем фронте мы могли поднять в воздух каких-нибудь два-три десятка истребителей.

Не трудно понять, сколько мужества и стойкости проявляли в те дни летчики-бомбардировщики и штурмовики. Ведь им приходилось наносить удары по наступающему врагу без истребительного прикрытия. Однако это не мешало летчикам оказывать эффективную поддержку наземным войскам. Из штаба 1-го танкового корпуса передали телеграмму:

"В течение 5 июля авиация наносила мощные удары. Наблюдали лично в 11.35 при атаке высоты 220,3 до двадцати горевших танков и автомашин. Атака противника отбита. Майор Адреенко".

Летчикам 205-й истребительной авиадивизии полковника Е. Я. Савицкого более недели пришлось действовать совместно с танкистами генерала М. Е. Катукова, впоследствии маршала бронетанковых войск. Михаил Ефимович Катуков остался доволен действиями истребителей. Они не только обеспечили танкистов разведданны-ми, надежно прикрыли с воздуха, но и уничтожили немало целей на переднем крае и в ближнем тылу противника.

В интересах танковой группы действовали и другие соединения, в частности 225-я и 227-я штурмовые авиадивизии, уничтожавшие войска и боевую технику противника на поле боя.

Следует отметить, что не все у нас шло так, как намечалось. Танковые соединения, выделенные Ставкой из резерва, вступали в бой не одновременно, не закончив сосредоточения. Поредевшие авиадивизии нашей армии не могли оказать им действенной поддержки с воздуха. Прорвав оборону, немецко-фашистские войска продвинулись на восток и подошли к Воронежу. 7 июля 1942 года Ставка разделила Брянский фронт на два фронта - Брянский и Воронежский; 2-ю воздушную армию передали Воронежскому фронту, которым командовал генерал Ф. И. Голиков. Предполагалось, что разукрупнение позволит улучшить управление, даст возможность более конкретно руководить боевыми действиями войск.

Для непосредственного руководства войсками на левом крыле фронта генерал-лейтенант Ф. И. Голиков с группой работников штаба выехал из Ельца в Воронеж. Мне тоже было приказано прибыть туда, чтобы более оперативно решать вопросы взаимодействия авиации с наземными войсками, координировать совместные усилия на тех участках, где в конечном итоге решается исход сражения.

Оставив оперативную группу штаба армии на аэродроме Усмань, к вечеру я направился на КП командующего войсками. Некоторое время ехали по лесной дороге, потом машина вышла на открытый тракт. Вдали показался Воронеж. Солнце только что зашло, и над городом застыл багровый веер вечернего заката. В небо поднимались языки пламени. Из придорожных кустов, из балок выходили люди и с невыразимой горечью смотрели в сторону родного города. В одиночку и семьями шли они по полям и обочинам дороги с домашним скарбом. Нелегко было смотреть им в глаза. К нам подошла скромно, но аккуратно одетая женщина с ребятишками.

- Плохо вы воюете. До глубинки России отступили,- с горечью произнесла она.

Оказалось, муж ее - офицер, командир соединения. Образ этой женщины, плач ее малолетних детей вызывали угрызение совести. Я приказал шоферу отвезти ее в город Эртиль.

В Воронеже командующий фронтом сообщил мне, что на базе группы генерала Белецкого формируется 15-я воздушная армия, которая войдет в состав Брянского фронта. В кабинет вошел генерал-лейтенант. Был он коренаст, невысокого роста, держался спокойно. Филипп Иванович Голиков представил меня ему. Генерал в ответ коротко сказал:

- Ватутин.

"Так вот каков он, Ватутин, представитель Ставки",- подумал я, разглядывая Николая Федоровича. У нас состоялась не очень дружелюбная беседа.

- Плохо работает авиация! - заявил Ватутин.

- Воевать без войск не умею.

- А вот другие умеют! - Ватутин повернулся к окну и стал смотреть на тянувшиеся по дорогам толпы жителей. Помолчав немного, он тяжело вздохнул и негромко добавил: - До глубинки России допустили немца, до исконно русских городов - Орла, Курска, Воронежа... Нет, так воевать дальше нельзя.

Второй раз услышал я слова "глубинка России". Да, именно здесь глубинка русского языка: орловско-курское наречие стало господствующим на огромной территории России - от Москвы до национальных окраин; именно отсюда вышли Тургенев, Лесков, Фет, Кольцов, Никитин, десятки других всемирно известных творцов слова, изумительных произведений самобытной русской культуры. Беженка, которую я встретил по дороге в Воронеж, и генерал Ватутин совершенно правы: плохо мы воюем, коль допустили врага в самую глубинку России...

На следующий день я прибыл на КП с очередным докладом и узнал, что командующим Воронежским фронтом назначен генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин. Он приказал мне подготовить справку о состоянии воздушной армии.

Затем потребовал установить деловую связь с командующими 60-й армией И. Д. Черняховским и 40-й - М. М. Поповым.

Оба командарма - энергичные, деловитые - выглядели молодо. Черняховский казался строгим, немногословным. Попов, наоборот, держался непринужденно, шутил. Впоследствии мне представилась возможность убедиться в их замечательных полководческих способностях.

Стойкость советских войск под Воронежем спутала карты немцам. Они потеряли здесь много времени, не добившись поставленной цели. Когда поздней осенью 1942 года 6-я армия врага была окружена нашими войсками, Гитлер на совещании в своей ставке, происходившем 12 декабря, вынужден был признать, что дело пошло бы быстрее, если бы они, немцы, не задержались так долго у Воронежа.

В организации отпора вражеским войскам важную роль сыграла авиация. В боях за Воронеж отличились сотни летчиков, и прежде всего экипажи наших бомбардировщиков, наносивших удары по живой силе противника, его тылам и коммуникациям.

Мне особенно запомнился в те трудные дни генерал Л. А. Горбацевич, возглавлявший 3-ю ударную авиагруппу. Еще до войны выдвинувшись в число ведущих командиров, Леонид Антонович очень многое сделал для становления советской авиации дальнего действия. Боевой генерал сам был мастером дальних полетов, во всем показывал личный пример. Здесь, под Воронежем, в полной мере проявлялись его незаурядные организаторские способности, умение ориентироваться в быстро меняющейся обстановке. Бомбардировщики Горбацевича наносили сокрушительные удары по прифронтовым объектам врага и переднему краю. Погиб Л. А. Горбацевич во время налета немецкой авиации на КП 60-й армии, откуда он управлял действиями своих экипажей над полем боя.

Отлично действовали штурмовики 267-й дивизии под руководством Л. В. Коломейцева. Что же касается истребителей, то спустя несколько дней после начала наступления фашистов они взяли инициативу в свои руки и непрерывно наращивали удары по воздушному противнику.

Когда наступление вражеских войск приостановилось и немцы вынуждены были перейти к обороне, командующий фронтом Н. Ф. Ватутин организовал несколько мощных контрударов. Именно поэтому фашистское командование не решалось снимать из-под Воронежа части и соединения для использования их на других направлениях. Многие наши генералы и офицеры стали называть Ватутина "генералом от наступления". Он заставлял командиров всех степеней напряженно думать, искать уязвимые места в обороне противника и наносить контрудары.

Однажды я прибыл в штаб 40-й армии. Командарм М. М. Попов сидел, склонившись над большой картой, и сердито ворчал.

- Что случилось, Мартьян Михайлович?

Он бросил на карту карандаш и проговорил:

- Николай Федорович приказал провести наступление. А как я буду наступать, если на фронте нашей армии солдат от солдата стоит на расстоянии ста метров?

Попов, конечно, шутил, однако по всему было видно, что он серьезно продумывает вариант нового контрудара.

- Степан Акимович, окажите мне помощь вот на этом участке, - Попов снова склонился над картой. - Для начала нанесите удар по каменному трехэтажному зданию в Чижовке. Там у противника наблюдательный пункт и штаб.

- Любопытная деталь, - заметил я. - С помощью немецкого КП в Чижовке мы недавно провели одну удачную операцию.

- Как это "с помощью"? - бросил он недоверчивый взгляд в мою сторону.

Я рассказал эту историю.

С берега реки Воронеж, где находился авиационный КП, я не раз наблюдал за пригородом, который расположен на возвышенности, господствующей над окружающей местностью. На окраине Чижовки виднелось трехэтажное каменное здание школы. Лучшего места для КП и искать не надо: обзор на все триста шестьдесят градусов, и фашисты, конечно, не преминули воспользоваться школой.

Истребители из 207-й авиадивизии полковника М. Г. Мачина подтвердили мое предположение. Сопровождая наших бомбардировщиков и штурмовиков, они установили такую закономерность: стоило им появиться в пределах видимости Чижовки, как через пятнадцать - семнадцать минут небо уже кишело "мессершмиттами". Мы несли потери... Враг очень быстро наращивал силы, создавая численное превосходство.

Михаил Григорьевич Мачин понял, что где-то поблизости у немцев есть аэродромы подскока, а в Чижовке, видимо, авиационный пункт наведения. Но как найти аэродромы? Свои соображения командир дивизии доложил мне. Мы начали рассуждать:

- Немцы вызывают своих истребителей только в тот момент, когда увидят в воздухе наши самолеты. Для передачи команды на аэродромы нужно какое-то время, пусть одна-две минуты. Теперь прикинем: сколько минут уходит у немцев на взлет и полет по маршруту?

- Минимум минут десять - двенадцать! - подумав, сказал Мачин.

- Так вот, в радиусе десяти - двенадцати минут полета "мессершмиттов" и ищите немецкие аэродромы Когда найдете, организуем удары по аэродромам.

Мачину сравнительно быстро удалось установить, где находятся немецкие аэродромы, о которых мы не знали ранее. И вот однажды вечером нанесли по этим площадкам бомбово-штурмовой удар и тем самым на некоторое время ослабили активность немецкой авиации.

- Ну, а теперь надо уничтожить командный пункт в Чижовке! - выслушав меня, сказал командарм Попов.- Кто поведет группу?

- Обязательно Мачин! У него эта Чижовка в печенке сидит...

Для выполнения задачи выделили несколько эскадрилий бомбардировщиков Пе-2 и штурмовиков. Лидерами шли истребители Мачина. Они же обеспечили и надежное прикрытие. Самолеты появились над Чижовкой в в сумерках и нанесли исключительно точный удар. Немецкий КП прекратил существование. Однако фашисты, видимо, все же успели передать команду на аэродромы. Прошло четырнадцать минут, и в воздухе появилось полтора десятка "мессершмиттов". Но было уже поздно: наступившие сумерки вынудили противника повернуть обратно...

Несмотря на то что фронт перед Воронежем стабилизировался, боевые схватки в воздухе не прекращались ни на один день. Наша воздушная армия не располагала крупными силами: самолетный парк за время напряженных боев очень поредел; были дни, когда мы имели всего две сотни самолетов, при этом истребителей - не более трех десятков. И надо было видеть, сколько изобретательности и находчивости проявляли командиры, летчики, инженеры, техники, младшие специалисты, чтобы по мере возможности наносить урон врагу и в сжатые сроки отремонтировать самолеты.

Неугасаемая творческая жилка была не только у полковника М. Г. Мачина, возглавившего вскоре 5-й истребительный авиакорпус нашей армии (ныне он Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации), но и у многих других наших командиров. Чаще всего они учили своих подчиненных личным примером. В связи с этим мне припоминается боевая деятельность дважды Героя Советского Союза, ныне маршала авиации, Евгения Яковлевича Савицкого. Тогда он командовал 205-й истребительной дивизией.

Однажды командующий фронтом поставил перед авиацией задачу разрушить железнодорожный мост через Дон у города Семилуки. В дневное время налет на мост делать было нецелесообразно: объект прикрывался многослойным огнем зенитной артиллерии, в воздухе патрулировали "мессершмитты". Поэтому выполнение боевого задания было возложено на 208-ю ночную бомбардировочную авиадивизию полковника Ф. П. Котляра.

- Этим ударом мы поможем защитникам Сталинграда,- сказал я командиру дивизии. - Подумайте, как лучше, с наименьшими потерями выполнить задание командующего фронтом. На подготовку вам отводится двенадцать часов. Свое решение доложите в восемнадцать ноль-ноль.

Для разрушения моста необходимы бомбы весом в 250, 500 и более килограммов. Ни Р-5, ни тем более По-2 не могут брать такой груз. Следовательно, нужны самолеты СБ, но их в дивизии осталось очень мало. Интересно, какой выход предложит комдив?

В назначенный срок полковник Котляр прибыл в штаб.

- Нужда - мать изобретательности! - начал он.- Исходя из возможностей дивизии, решил выполнять задачу комбинированным способом. Первый эшелон самолетов Р-5 с высоты тысяча триста - тысяча восемьсот метров будет уничтожать зенитную артиллерию и пулеметы, прикрывающие мост, в радиусе трех-четырех километров. Второй эшелон, состоящий из самолетов По-2, ударит по прожекторам и зенитной артиллерии уже в одном-двух километрах от цели. А главный эшелон - экипажи четырех СБ, имеющих по две ФАБ-250, и пяти самолетов Р-5 с ФАБ-100 нанесут удар последовательно одиночными самолетами с интервалом в сорок секунд.

В ту же ночь группа приступила к выполнению задания. Все шло по плану. Экипажи СБ, приблизившись со стороны Касторной, нанесли удар непосредственно по мосту, за ними шли Р-5, сбрасывая бомбы на железнодорожное полотно. И хотя летчикам не удалось полностью разрушить мост, две 250-килограммовые бомбы разорвались непосредственно у его опоры. Восточный конец фермы сдвинулся, полотно сместилось, движение по мосту стало невозможным. Кроме того, разрушенными оказались полотно железной дороги и насыпь. Экипажи вернулись на свои аэродромы без потерь. В течение пяти дней воздушные разведчики доносили, что движения по мосту не наблюдается.

Отлично работали и другие экипажи ночников. Так, командир 331-й эскадрильи майор П. М. Ехвалов доносил в армейский штаб:

"В ночь с 21 на 22 сентября экипаж в составе летчика лейтенанта Гладилина, стрелка-бомбардира лейтенанта Пучина, стрелка-радиста сержанта Мусиенко при бомбометании станции Курбатово взорвал вагон со снарядами, от которого загорелся весь эшелон. Результат их удара видели лично я и помощник старшего штурмана дивизии капитан Кошелев. Горело до пятидесяти вагонов".

В двадцатых числах октября меня вызвали в штаб ВВС. Возложив командование армией на своего заместителя генерала В. И. Изотова, я вылетел в столицу.

Уже несколько месяцев под Воронежем шли упорные бои, и, занятый повседневными фронтовыми делами, я просто не имел времени для каких-либо посторонних размышлений. Только на борту самолета, летящего в Москву, появилась возможность отвлечься от мыслей, связанных с боевой работой авиации. В первую очередь, конечно, волновал вопрос: зачем вызывает командующий ВВС? Я терялся в догадках, не находил подходящего ответа.

Под крылом проплыли знакомые очертания подмосковных городов и поселков. Штурман вышел из кабины экипажа и доложил:

- Нас принимает Центральный аэродром.

Через несколько минут машина зарулила на стоянку, и я направился в штаб ВВС. Генерал Г. А. Ворожейкин принял меня немедленно. Он расспросил о делах на фронте, затем сказал, чтобы я позвонил в Генеральный штаб, Александру Михайловичу Василевскому.

- Все узнаете у него, - закончил короткую беседу Ворожейкин.

Когда я набрал нужный номер, мне ответил не Василевский, а Николай Федорович Ватутин:

- Приезжайте в Генштаб, Степан Акимович.

С Ватутиным мы работали вместе уже несколько месяцев. Энергичный и вдумчивый командующий Воронежским фронтом глубоко вникал в авиационные дела. Подчас приходилось слышать от него и не совсем лестную оценку действий наших летчиков. Но такие случаи бывали не часто. Николай Федорович отличался умением владеть собой, обладал редкой выдержкой; если бывал чем-нибудь недоволен, замечание делал очень тактично. Он не был особенно щедр на похвалы, зато уж, если отзывался о ком-либо одобрительно, можно было быть уверенным, что этот человек действительно заслужил похвалы. В общем, под руководством такого командующего фронтом, имевшего солидную оперативную подготовку, опыт службы в больших штабах, работать было легко и интересно.

Поздоровавшись, Николай Федорович немедленно перешел к делу:

- Севернее Сталинграда создается Юго-Западный фронт. Меня назначили его командующим. Я обратился с просьбой к товарищу Сталину, чтобы командующим военно-воздушными силами фронта назначили вас. Иосиф Виссарионович дал свое согласие. Как вы на это смотрите?

- Благодарю, - ответил я.

- Ну вот и хорошо. Значит, снова будем вместе. А работа предстоит большая, и приступить к ней надо немедленно.

Ватутин познакомил меня с обстановкой на Среднем Дону и приказал возвратиться к начальнику штаба ВВС.

- Там получите подробные указания о формировании авиации фронта. Желаю успеха! - закончил он разговор.

Летом и осенью 1942 года под Сталинградом разгорелись ожесточенные бои не только на земле, но и в воздухе. Эскадры 4-го воздушного флота противника вели активные боевые действия. Враг рассчитывал массированными ударами сотен самолетов полностью уничтожить нашу авиацию на сталинградском направлении, подавить волю к сопротивлению защитников города-героя.

Намного уступая противнику в количестве самолетов, советская авиация вступила в неравную борьбу. Оборонявшиеся под Сталинградом войска поддерживали соединения нашей 8-й воздушной армии под командованием генерала Т. Т. Хрюкина. Летчикам этой воздушной армии пришлось действовать с невероятным напряжением. Они храбро вступали в бой в невыгодных для себя условиях и наносили фашистской авиации чувствительные потери.

Советское командование делало все, чтобы усилить группировку нашей авиации. Благодаря героическим усилиям тружеников тыла авиационная промышленность наращивала выпуск боевых самолетов. Новые авиационные части, подготовленные в запасных полках, немедленно направлялись на фронт. В сентябре 1942 года соотношение сил в сталинградском небе начало меняться в нашу пользу. В сражение включилась 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.

В октябре Верховное Главнокомандование приняло решение о формировании Юго-Западного фронта, в состав которого вошли авиачасти, послужившие впоследствии основой для создания 17-й воздушной армии. Начальником штаба фронта назначили генерала Г. Д Стельмаха, оперативное управление возглавил генерал С. П. Иванов - бывший начальник штаба 1-й гвардейской армии.

Ворожейкин уточнил сроки прибытия частей, рассказал о том, какую помощь может оказать мне командование ВВС. Он не преуменьшал трудностей, с которыми придется встретиться на новом месте.

- Начинать придется все сначала, - подытожил наш разговор генерал.

Я попросил выделить мне в помощь нескольких офицеров из штаба 2-й воздушной, а также разрешить использовать в интересах Юго-Западного фронта уже известные мне части и соединения из той же воздушной армии. Г. А. Ворожейкин нашел мою просьбу обоснованной и пообещал немедленно дать соответствующие указания.

Сражение в междуречье

В Ново-Анновке, где шло формирование штаба нового фронта, уже находился полковник К. И. Тельнов, прилетевший туда с несколькими командирами и машинистками из 2-й воздушной армии. Для нас выделили необходимое помещение, и небольшая группа людей, составлявших основу будущего штаба 17-й воздушной армии, приступила к работе.

Всем нам было трудно на первых порах. Требовалось сразу решать десятки важных вопросов, связанных с поступлением людей, техники, организацией тыла, связи. Работать приходилось круглые сутки, отдыхать было некогда, а поесть просто негде: никаких тыловых частей или военторговских организаций пока что не было.

Помню, зашел я однажды в комнату, где Константин Иванович Тельнов диктовал машинистке, уже немолодой женщине, какое-то распоряжение. Пальцы машинистки очень быстро бегали по клавиатуре, работу она не прекращала ни на секунду. Взглянув на утомленное лицо женщины, я увидел в ее глазах слезы.

- Что случилось?

Машинистка закрыла лицо руками и с трудом вымолвила:

- Извините, силы теряю... Есть очень хочется...

Я вспомнил, что и сам давно не ел, обшарил карманы и нашел пачку галет.

- Давайте-ка закусим.

Разделили на троих, запили холодной водой. Это был наш завтрак, обед и ужин...

Требовалось немедленно предпринимать меры, чтобы организовать питание командиров и служащих штаба. В это время в Ново-Анновку прибыл наш батальон связи. Пришлось поставить перед комбатом задачу: прежде всего развернуть кухню и обеспечить горячей пищей не только своих солдат, но и личный состав штаба.

Нам повезло. Командиром батальона оказался распорядительный человек. У него имелся небольшой запас продуктов. В близлежащем совхозе он сумел купить свинью. На следующий день в столовой приготовили наваристый борщ.

Вечером ко мне позвонил командующий фронтом. Расспросил о делах. Потом поинтересовался, не голодаем ли мы, пригласил к себе:

- Мы на котловое довольствие в медсанбат встали. Правда, кашей кормят, нежирно, но вы все-таки приезжайте поужинать.

- Спасибо, - говорю ему, - за приглашение. Приезжайте лучше, Николай Федорович, вы к нам. Угостим свиной отбивной.

Генерал Ватутин очень удивился такому ответу и через час приехал. Повара не подкачали. Ужин был отменный, и Николай Федорович долго потом вспоминал, как в Ново-Анновке состоял на довольствии у авиаторов.

Через несколько дней из Москвы прилетели генерал П. К. Руденко, который ведал тылом ВВС, и Г. А. Ворожейкин. Они оказали большую помощь в формировании ВВС Юго-Западного фронта. Из 16-й воздушной армии нам передали 7-й и 23-й районы авиационного базирования, которые немедленно развернули строительство аэродромов. На новые площадки начали перебазироваться части 1-го смешанного корпуса генерала В. И. Шевченко, 221-й бомбардировочной дивизии полковника И. Д. Антошина, 282-й истребительной дивизии полковника В. Г. Рязанова. Затем прибыла 262-я ночная бомбардировочная дивизия Г. И. Белицкого. Перебазировались в полосу Юго-Западного фронта несколько полков 2-й воздушной армии. К началу нашего контрнаступления ВВС фронта насчитывали уже пятьсот тридцать восемь самолетов. По тому времени это была внушительная сила.

Несколько раз в те дни мне пришлось побывать во вновь прибывших частях. Молодые летчики горели желанием сразиться с врагом. Командиры полков и дивизий нетерпеливо спрашивали:

- Товарищ командующий, скоро ли начнем боевую работу?

- Скоро, друзья, скоро, - успокаивал я их. - Вот получим приказ - и в бой. Нам есть с кого брать пример: рядом знаменитые защитники города на великой водной магистрали Родины - Волге.

Я рассказывал авиаторам о былых сражениях русского народа на этой реке, о сражениях под Казанью, Царицыном, Камышином, Астраханью. Но все прежние битвы не шли в сравнение с нынешней эпопеей. Все мы отдавали должное героизму защитников Сталинграда, выдержавших удары сильнейшей группировки противника. Мы от души гордились ими, желали быть достойными их славного подвига.

В первой половине ноября на нашем фронте боевую работу вели в основном истребители. Перед ними стояла задача не допускать разведчиков противника к районам сосредоточения наших войск. На земле и в воздухе непрерывно дежурили группы истребителей, которые успешно перехватывали вражеские самолеты. Это сыграло свою положительную роль: немецко-фашистское командование не имело сведений о крупном сосредоточении наших войск на Дону и подготовке их к решительному контрнаступлению.

Нашему фронту в контрнаступлении предстояло решать одну из основных задач: нанести удар по врагу с севера и стремительным маневром в направлении на Калач завершить совместно с войсками Сталинградского фронта окружение главной группировки немецко-фашистских войск в районе Сталинграда.

Успех операции во многом зависел от решительных действий 5-й танковой армии, и поэтому основные силы авиации должны были взаимодействовать с танкистами. Смешанный корпус и бомбардировочная дивизия, насчитывавшие в общей сложности более двухсот самолетов, выделялись для того, чтобы расчистить танковым корпусам дорогу к Калачу. Одновременно пришлось выделить авиационные части для 21-й и 1-й гвардейской армий, с тем чтобы надежно обеспечить фланги ударной группировки.

Перед началом операции у нас часто бывали представители Ставки Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. А. Новиков. Они проверяли готовность войск, не раз собирали командующих фронтами и армиями и обсуждали возможные варианты наступления. Каждый вариант обязательно проигрывался на картах и макетах местности.

Впервые за время войны нам предоставлялась возможность в широких масштабах применить военно-воздушные силы для поддержки сухопутных войск.

К началу контрнаступления в составе трех фронтов имелось 25 авиадивизий, включавших 101 авиаполк с общим числом более 1300 исправных самолетов. Предполагалось также использовать и соединения авиации дальнего действия численностью в 200 - 300 бомбардировщиков.

Наращивание наших сил в воздухе стало возможным благодаря самоотверженной работе тружеников советского тыла. Авиационная промышленность выпустила в 1942 году самолетов на семьдесят пять процентов больше, чем в 1941 году.

Героический труд авиаконструкторов и рабочих авиационной промышленности привел к быстрому нарастанию темпов серийного выпуска новейших типов самолетов - Як-7б, Ла-5, Ил-2 и Ту-2. Возросли скорости истребителей на средних высотах и улучшилась их маневренность, что создало благоприятные условия для ведения воздушного боя с применением вертикального маневра. Повысилось качество вооружения.

Вырос и резерв летных кадров. Авиаучилища и школы, запасные и учебно-тренировочные авиаполки ускоренными темпами готовили пополнение для фронта.

Боевое совершенствование нашей авиации шло и по другим направлениям. В целях создания полнокровных авиационных полков и дивизий вместо двух эскадрилий по девять самолетов новые штаты с октября 1942 года предусматривали в истребительных и штурмовых полкак три эскадрильи, по десять машин в каждой. Теперь звено состояло не из трех самолетов, а из двух пар

Произошли существенные изменения в тактике истребителей. Наши летчики стали драться парами, в расчлененных боевых порядках. Это было продиктовано всем опытом предыдущих боевых действий. Правда, взаимодействие в паре не было еще полностью отработано. Состав пары пока не стал постоянным. Ведомые и ведущие недостаточно четко взаимодействовали между собой и зачастую теряли друг друга в ходе воздушного боя; схватки шли в основном с применением горизонтального маневра, истребители плохо боролись за превосходство в высоте и вели огонь с больших дистанций, преследование противника при уходе его на свою территорию не осуществлялось

Учитывая достижения и ошибки недавнего прошлого, командиры упорно искали новые способы боевого применения ВВС, разрабатывали эффективные меры организации взаимодействия авиации с танковыми и механизированными соединениями. В приказе Народного комиссара обороны No 325 серьезной критике подвергалась несостоятельная практика организации взаимодействия.

"Боевые действия танков не обеспечиваются достаточным авиационным прикрытием, авиаразведкой и авианаведением,- говорилось в приказе -Авиация, как правило, не сопровождает танковые соединения в глубине обороны противника, и боевые действия авиации не увязываются с танковыми атаками". В заключение в приказе определялись основные задачи взаимодействия авиации с наземными войсками, которые были положены в основу подготовки военно-воздушных сил к предстоящему контрнаступлению.

В подготовке к активным боевым действиям участвовали все службы, весь личный состав. Большой вклад внесли политработники, партийные и комсомольские организации, воспитывавшие авиаторов в духе беззаветной преданности нашей Родине, верности воинскому долгу, ненависти к врагу. Заместитель командующего воздушной армией по политчасти генерал В. Н. Толмачев со знанием дела и большой душевной чуткостью руководил политическим воспитанием авиаторов.

Накануне операции в авиационных частях состоялись короткие митинги, на которых летчики клялись, не жалея сил, громить фашистских захватчиков. В 774-м истребительном авиаполку особенно интересным было выступление старшего лейтенанта Манойлова. Летчик говорил:

- Гитлеровская армия как бы своей головой пролезла к Сталинграду, распластав по остальным фронтам свое поганое туловище. Мы сейчас бьем по этой голове. Надо отрубить ее, и тогда легче будет добить врага на остальных фронтах.

Сознание правоты нашего дела, ясное понимание своих задач удесятеряло силы авиаторов. И когда пришла пора, они вступали в схватки с численно превосходящими группами самолетов противника и выходили победителями. Так, в первый же день контрнаступления отличились десятки летчиков Юго-Западного фронта. И среди них был старший лейтенант Манойлов, сумевший в невыгодных для себя условиях уничтожить вражеский самолет Ю-88. Очень жаль, что этот молодой, способный летчик, сбивший семь вражеских самолетов, через месяц не вернулся с боевого задания...

В эти дни многие авиаторы изъявили желание идти в бой коммунистами. На нашем фронте сто семьдесят четыре лучших летчика, штурмана, техника были приняты в члены и кандидаты КПСС.

Много внимания уделялось сохранению тайны при подготовке предстоящего контрнаступления. Все оперативные вопросы решались весьма ограниченным кругом лиц. У нас, в штабе воздушной армии, "хранителем" военных тайн был начальник особого отдела Николай Алексеевич Борисов. Старый большевик, чекист, прошедший школу Ф. Э. Дзержинского, он умел тактично и внешне незаметно предупредить все возможности утечки секретных сведении. Вместе с начальником политотдела В. Г. Точиловым Николай Алексеевич часто беседовал с работниками штаба о том, как важно обеспечить полную скрытность подготовки к контрнаступлению. Николай Алексеевич и Василий Георгиевич воспитывали высокое чувство ответственности за сохранение военной тайны. И, конечно, не случайно в 17-й воздушной не было никаких серьезных нарушений установленных правил секретной работы.

С Борисовым мы встречались в 1935 - 1936 годах, когда он был начальником особого отдела 253-й штурмовой авиационной бригады. Наша совместная работа с ним во время войны еще более убедила меня в том, что это честный, принципиальный, энергичный человек. Таким он и остался в памяти всех, кому довелось с ним встречаться.

19 ноября 1942 года в 7 часов 30 минут началось историческое контрнаступление советских войск. После мощного артиллерийского налета пошла в атаку пехота. Едва забрезжил рассвет, как с аэродромов поднялись и взяли курс на позиции врага мелкие группы наших бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. К сожалению, погода была крайне неблагоприятной. Низкие серые облака висели над заснеженными полями, сверху падали хлопья снега, видимость оказалась очень плохой, и налеты с воздуха должного эффекта не дали. В первый день наступления почти бездействовала и авиация противника.

Погода не улучшилась и на второй день, но все же летчики мелкими группами и в одиночку наносили удары по врагу. Поддерживая успешное наступление сухопутных войск, экипажи одновременно бомбили и штурмовали вражеские аэродромы. Больше всего уделялось внимания самым крупным аэродромам врага - в Тацинской и Морозовском, на каждом из которых находилось до трехсот самолетов.

В первые же дни наземные войска добились существенных успехов. 5-я танковая армия, поддержанная авиацией, прорвав оборону, стремительно продвигалась в район Калача, где должна была соединиться с войсками Сталинградского фронта и завершить окружение вражеских войск.

У Белой Калитвы несколько задержался кавалерийский корпус. Комкор доложил в штаб фронта, что в районе наступления действуют не менее тысячи самолетов противника. Член Военного совета фронта корпусной комиссар А. С. Желтов предложил мне выехать на место и принять меры. Я немедленно отправился в Белую Калитву и в течение суток наблюдал за воздушной обстановкой. Действительно, действия вражеской авиации носили активный характер, и кавалерия несла от ее налетов потери, которые объяснялись в первую очередь незнанием тактики вражеской авиации. Кавалеристы передвигались только днем, не соблюдая никаких мер маскировки. Вражеская авиация совершала налеты вечером, а ранним утром повторно наносила удары в районе ночлега конников. В таких условиях прикрыть с воздуха растянувшиеся колонны было очень трудно.

Операция Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов на окружение противника подходила к своему завершению. Железное кольцо советских войск сомкнулось в районе Калача, и враг оказался перед необходимостью либо сдаваться, либо погибнуть в огненном кольце.

В конце ноября погода несколько улучшилась, и наша авиация получила возможность вести боевые действия с большим размахом. Штурмовики дивизий П. И. Мироненко и А. А. Ложечникова, бомбардировщики И. Д. Антошкина, Г. И. Белицкого и Ф. П. Котляра наносили удары по колоннам вражеских войск на дорогах, громили аэродромы противника, успешно поддерживали войска на поле боя. За несколько последних дней ноября части воздушной армии совершили тысячу пятьсот самолето-вылетов.

Летчики, штурманы, техники, воины авиационного тыла не жалели сил, чтобы вырвать у врага победу. В эти дни на нашем фронте широкую известность получило имя летчика-штурмовика Нуркена Абдировича Абдирова, повторившего подвиг Гастелло. Вслед за Абдировым направил свой подбитый самолет на скопление вражеской техники пилот 808-го штурмового авиаполка сержант Андреев.

Солдаты и офицеры сухопутных войск с восхищением отзывались о мужестве и воинском мастерстве наших летчиков. Командующий 3-й гвардейской армией генерал Д. Д. Лелюшенко 4 декабря прислал командиру 1-го смешанного авиакорпуса телеграмму следующего содержания:

"Летчики работали хорошо, а многие отлично. Объявляю благодарность. Лучших представьте к наградам. Лелюшенко".

После окружения вражеской группировки Верховное Главнокомандование срочно перебросило большую группу войск на север - вверх по течению Дона. Этот маневр был предпринят для того, чтобы создать мощное внешнее кольцо вокруг окруженной группировки и сковать действия крупных неприятельских сил, сосредоточившихся в районах Котельниковского и Тормосина. Как показали последующие события, переброска войск вверх по течению Дона оказалась исключительно правильной и своевременной. Именно из Тормосина и Котельниковско-го враг намеревался ударить по нашим войскам и, прорвав кольцо окружения, соединиться с армией Паулюса.

Для руководства намечавшейся операцией противник создал штаб группы "Дон" во главе с генерал-фельдмаршалом Манштейном.

Наше командование разгадало планы врага и срочно приняло контрмеры. Выдвинувшись к Верхне-Чирской, советские войска не только нависли над тормосинской и котельниковской группировками, но и перерезали пути для подхода новых вражеских войск к Сталинграду.

Воздушная блокада окруженных войск противника стала важнейшей задачей нашей авиации. Немцы возлагали большие надежды на обеспечение войск по воздуху. Геринг обещал Гитлеру организовать "воздушный мост" и доставлять армии Паулюса триста - пятьсот тонн груза ежедневно. На аэродромах в районе Тацинской и Морозовского было сосредоточено большое количество транспортных самолетов и бомбардировщиков.

В конце ноября тихоходные Ю-52 и бомбардировщики Ю-88 и Хе-111 начали полеты в район окружения. Спустя несколько дней представитель Ставки по авиации - командующий ВВС Красной Армии генерал-лейтенант А. А. Новиков издал директиву по организации воздушной блокады вражеской группировки. Основное ее требование было сформулировано предельно просто: "Уничтожение транспортных самолетов противника считать основной задачей".

Чтобы придать этой крупной воздушной операции планомерный характер, наша авиация вела борьбу с немецкими транспортными самолетами одновременно в четырех зонах. Прежде всего нужно было уничтожать фашистскую транспортную авиацию за внешним фронтом окружения. В этой зоне действовали летчики 17-й воздушной армии, а с конца декабря к ним подключилась 8-я воздушная армия генерала Т. Т. Хрюкина.

Бомбардировщики и штурмовики наносили удары по тем аэродромам, где воздушные разведчики обнаруживали наибольшее скопление транспортных самолетов. Особое внимание уделялось аэродрому в Тацинской, по которому наши летчики неоднократно наносили весьма эффективные удары.

В уничтожении транспортных самолетов на аэродромах активное участие принимали летчики дальнебомбардировочной авиации. Они действовали по аэродромам, находившимся вне досягаемости фронтовой авиации, - в Ростове, Краматорске, Шахтах и других пунктах.

Между внешним и внутренним фронтами окружения была вторая зона. Здесь действовали истребители 8-й и 16-й воздушных армий. Третья зона окаймляла весь район окружения неширокой полосой. Здесь самолеты врага уничтожали зенитчики. И наконец, в четвертой зоне, в районе окружения, немецкие транспортные самолеты уничтожались в основном истребителями, бомбардировщиками и штурмовиками 16-й воздушной.

Координацию действий трех воздушных армий и авиации дальнего действия осуществляли командующий ВВС А. А. Новиков и начальник штаба ВВС Г. А. Ворожейкин. Они почти все время были на фронте и оказывали большую помощь нам, командующим воздушными армиями.

Система воздушной блокады оказалась весьма эффективной. Враг потерял на аэродромах и в воздухе более тысячи самолетов, из которых почти семьдесят процентов были транспортными. Несмотря на все потуги Геринга, генерала Рихтгофена и фельдмаршала Мильха, "воздушный мост" рухнул, и организовать снабжение по воздуху фактически немцам не удалось. Не получая необходимых материальных средств, окруженная группировка противника с каждым днем теряла свою боеспособность.

Как только войска трех фронтов завершили окружение армии Паулюса, в штабах Воронежского и Юго-Западного фронтов под руководством представителей Ставки началась подготовка новой операции.

В конце ноября 1942 года представители Ставки А. М. Василевский, А. А. Новиков, Н. Н. Воронов, Ф. Я. Фалалеев с сопровождавшими их офицерами вылетели на семи самолетах У-2 734-го авиаполка с аэродрома Юго-Западного фронта в Бутурлиновку. Для доставки видных военачальников и особо важных документов в штаб Воронежского фронта были выделены лучшие летчики: командир эскадрильи К. Я. Василевский, пилоты С. К. Ковзин, В. Д. Рыжков, В. К. Зайцев, П. А. Ганьшин, М. Р. Баграмов и А. П. Назаркин.

Однако самолеты вовремя к месту назначения не прибыли и на другие аэродромы Воронежского фронта посадку не производили. Погода в районе посадки и по маршруту оказалась очень плохой - густой туман плотной, непроницаемой пеленой покрыл землю. Исчезновение семи У-2 вызвало серьезное беспокойство. Мне приказали прибыть в штаб фронта. Н. Ф. Ватутин сухо поздоровался и сказал:

- В Москве очень обеспокоены исчезновением представителей Ставки. Поезжайте сами на аэродром вылета и разберитесь во всем на месте.

На аэродроме меня встретил командир 734-го авиаполка и доложил:

- Погода была нелетной и здесь, и по маршруту. Об этом было доложено генералу Новикову, но он разрешил выпустить самолеты.

- Почему же вы не сумели отстоять свое мнение? - спросил я командира полка.

Он смущенно молчал.

В конце концов эта история кончилась более или менее благополучно. Оказалось, что в воздухе самолеты обледенели, но опытные, искусные летчики сумели посадить плохо управляемые машины в степи, на своей территории. Пассажиры хоть и с запозданием, все же добрались до места назначения. Через несколько дней, прибыв в Калач-Воронежский, где уже находилась оперативная группа Юго-Западного фронта, я встретил А. А. Новикова. Он подробно рассказал мне об этом происшествии.

- Ставка приказала Василевскому и мне провести рекогносцировку района предстоящей наступательной операции на Среднем Дону. Я выделил для полета один Ли-2. Но к утру 24 ноября погода испортилась, о вылете на Ли-2 нечего было и думать. Василевский и Воронов считали вылет обязательным, и я вынужден был вызвать семь экипажей У-2, хотя сам опасался за безопасность полета...

Самолет, на котором летел Новиков, через полчаса после вылета оказался в сплошном тумане и вскоре обледенел. Неподалеку от аэродрома посадки машина врезалась в провода. Генерал и летчик, к счастью, отделались легкими ушибами.

Неприятности выпали и на долю Николая Николаевича Воронова. "Главный артиллерист" Красной Армии не без юмора рассказывал:

- Мотор самолета, на котором я летел, стал вдруг работать с перегрузкой, машину начало встряхивать. Я много летал на разных самолетах, но ничего подобного никогда не испытывал. Вскоре по углу планирования стало понятно, что мы идем на посадку. Сквозь туман показалась земля. Кругом степь, покрытая небольшим слоем снега, никаких признаков аэродрома не видно. Самолет коснулся земли, немного пробежал и остановился. Тут только я обратил внимание, что крылья, стойки между ними и растяжки покрылись толстым слоем льда. Летчик вручил мне гаечный ключ, и мы вдвоем начали скалывать лед с самолета. Потом пилот занялся мотором, а я прошел вперед и проложил "взлетную полосу". Мы снова сели в кабины. Мотор затарахтел, и самолет нырнул в белый, как молоко, туман. Вскоре нас стало трясти пуще прежнего. Но вот показалась земля, последовал не очень сильный удар, и через минуту самолет остановился К нам подошел старшина и сказал, что такой же У-2 только что врезался в провода, но генерал Новиков и летчик чувствуют себя нормально.

Вспоминает неудачный перелет и Маршал Советского Союза А. М. Василевский. В ответах на вопросы редакции "Военно-исторического журнала", опубликованных в январе 1966 года, он с большой теплотой пишет о наших летчиках, выполнявших это рискованное задание. Вину за случившееся ЧП Александр Михайлович великодушно берет на себя...

В начале декабря подготовка операции "Сатурн", осуществлением которой Ставка преследовала цель не дать возможности немецко-фашистскому командованию деблокировать окруженные войска, шла полным ходом. Ударная группировка Юго-Западного фронта сосредоточилась на правом берегу Дона, в районе Верхний Мамон. Сюда прибывали все новые и новые соединения. К фронту шли танки, тяжелая артиллерия. Получила пополнение и 17-я воздушная армия. К нам прибыл 3-й смешанный авиакорпус под командованием генерала В. И. Аладинского.

Воины авиационного тыла под руководством генерала П. М. Ступина в сложных условиях суровой зимы строили аэродромы на правом крыле фронта. Чувствовалось, что предстоит наступление большого размаха.

Как известно, Ставка предусматривала силами войск Воронежского и Юго-Западного фронтов разгромить 8-ю итальянскую армию в районе Кантемировка, Миллерово, а затем нанести удар на Ростов. Однако в ходе подготовки операции этот замысел был несколько изменен. В связи с тем, что противник начал сосредоточение сил в районах Тормосина и Котельниковского, было решено в первую очередь ударить во фланг и тыл войскам Манштейна, чтобы окончательно сорвать попытки немецко-фашистского командования деблокировать окруженную группировку ударами извне. Танковые корпуса Юго-Западного фронта должны были наступать на Тацинскую и Морозовск.

Удерживая господство в воздухе, ВВС Юго-Западного фронта должны были содействовать наземным войскам в прорыве обороны противника и развитии наступления в глубину. Мы понимали, что от успешного решения этой задачи в значительной степени зависит судьба операции, и делали все, чтобы обеспечить высокую эффективность действий авиации в наступлении. В случае разгрома итальянских и немецких дивизий на Среднем Дону Юго-Западный фронт тем самым оказал бы существенную помощь нашим войскам в быстрейшей ликвидации окруженной под Сталинградом группировки противника.

В период подготовки к наступлению мы очень хорошо сработались с командиром 24-го танкового корпуса Василием Михайловичем Бадановым. Небольшого роста, энергичный, он носил простой овчинный полушубок, огромную папаху. Баданов когда-то был учителем, а теперь напоминал командира времен гражданской войны. Но за внешней его простотой таился глубокий ум, твердая воля крупного военачальника.

Корпус имел особую задачу: после ввода в прорыв выйти на аэродром в Тацинской - главной авиационной базе немцев, с которой производилось обеспечение армии Паулюса. Когда мы уточняли с Василием Михайловичем порядок совместных действий, он особенно настаивал на том, чтобы его корпус поддерживало побольше авиационных сил. Помнится, он говорил:

- Артиллерии я с собой много взять не могу. Она обязательно застрянет в снегу и отстанет от танков. Мне бы побольше автоматчиков да еще бы хорошую помощь с воздуха.

Мы обещали командиру корпуса оказать максимально возможную поддержку силами авиации. И действительно, впоследствии авиаторы не нарушили данного ими слова: в ходе операции в первую очередь удовлетворялись заявки В. М. Баданова.

Войска Воронежского и Юго-Западного фронтов сосредоточили свои основные силы на небольшом плацдарме на правом берегу Дона. Их нужно было надежно прикрыть от воздействия авиации противника, однако 207-я истребительная дивизия полковника А. П. Осадчего к началу операции так и не прибыла. После артиллерийской подготовки войска перешли в наступление, но встретили сильное огневое сопротивление. В первый день прорыв не состоялся.

Вечером, возвращаясь с плацдарма, я с тревогой думал: "Если завтра утром авиация противника начнет бомбить наши войска, они понесут большие потери. Ведь прикрыть их нечем: истребителей нет. Не попробовать ли прикрыть войска штурмовиками Ил-2? В данной обстановке это, пожалуй, единственное решение, которое может спасти положение".

Предложение было доложено представителю Ставки генералу Н. Н. Воронову. Он в свою очередь сообщил о нем Сталину и получил разрешение. Тут же командиру штурмовой дивизии полковнику П. И. Мироненко были даны конкретные указания, как прикрывать войска и действовать при появлении бомбардировщиков врага.

Прикрытие организовали в три яруса, эшелонируя "илы" на разных высотах. Когда появлялись немцы, штурмовики встречали их заградительным огнем из 37-миллиметровых пушек. Стрельбу открывали одновременно, всем звеном. Противник сбрасывал бомбы, не дойдя до цели. Нам удалось перехватить доклады немецких летчиков по радио о том, что "появились новые советские истребители с мощным вооружением".

Об эффективных действиях штурмовиков в качестве истребителей можно судить по такому эпизоду. По вызову с КП на прикрытие плацдарма отправилась группа экипажей под командованием младшего лейтенанта В. С. Дьяконова. Когда "илы" были уже над линией фронта, ведущий заметил несколько эшелонов "юнкерсов", идущих по направлению к позициям наших войск. Дьяконов решил атаковать фашистов. С ходу на встречных курсах ринулся он со своим ведомым младшим лейтенантом Гариным на ведущее звено первой девятки бомбардировщиков. Младшие лейтенанты Юхвин и Чекмарев атаковали ведущее звено второй группы "юнкерсов".

С первой же атаки Дьяконов поджег фашистский самолет. Дружным сосредоточенным огнем Чекмарев и Юхвин сбили "юнкерса" из второй девятки. Выходя из атаки, Гарин заметил, что в ста - ста пятидесяти метрах от его самолета разворачивается Ю-87. Летчик довернул свою машину влево, и немец оказался сзади. Этим воспользовался воздушный стрелок старший сержант Титов и дал по врагу длинную очередь. "Юнкерс" накренился, загорелся и врезался в землю.

Таким образом, летчики группы Дьяконова сбили три вражеских машины.

Прикрытие наземных войск самолетами Ил-2 в данной обстановке вполне оправдало себя.

В прорыв были введены танковые корпуса. Части генерала Баданова подошли к Тацинской ночью и атаковали аэродром, на котором было сосредоточено более двухсот самолетов. Как мне потом рассказывал Баданов, немцы не ожидали нападения и были захвачены врасплох.

Глубокой зимней ночью со всех сторон неожиданно раздался грохот советских танков. Гремели пушечные залпы, рвались снаряды, трещали пулеметы, автоматы. Немецких летчиков охватила паника. Они выскакивали из домов и землянок в нижнем белье и бежали куда попало. Некоторые пытались организовать оборону, остановить бегущих, но бронированная лавина крушила на своем пути все: самолеты, автомашины, склады.

Генерал Баданов все время держал с нами связь по радио. Потом связь прекратилась. Мы послали к Баданову бомбардировщик Пе-2, но он не вернулся. Тогда ночью отправили туда У-2, однако он тоже пропал. Позже стало известно, что немцы все время обстреливали аэродром. При появлении наших самолетов обстрел прекращался, но стоило машинам приземлиться, как противник снова открывал огонь. Оба наших самолета оказались выведенными из строя.

Уничтожив вражескую технику, танкисты корпуса В. М. Баданова ночью сосредоточились в северной части Тацинской - вместе с ними находились и экипажи двух наших поврежденных самолетов - и ушли на север. На рассвете, после артиллерийской подготовки, фашисты пошли в атаку на аэродром, но там уже никого не было.

Фельдмаршал Манштейн впоследствии писал:

"Гитлер приказывал обеспечить всем необходимым окруженную армию Паулюса, а обеспечивать было нечем, так как аэродромы Морозовский и Тацинская подверглись жесточайшему разгрому, в результате которого материальная часть и горючее были уничтожены, а личный состав наполовину перебит, другая же половина разбежалась неизвестно куда".

Успешное наступление наших войск на Среднем Дону повлекло за собой крайне неприятные для противника последствия. 8-я итальянская армия практически перестала существовать. Немецко-фашистские дивизии, направлявшиеся к Тормосину для нанесения удара на Сталинград с запада, были втянуты в бои под Миллеровом, Тацинской, Морозовском и основательно потрепаны.

Раскаты грома советских орудий и разрывов наших бомб на Дону донеслись и до Котельниковского, где группа Гота с 12 декабря предпринимала отчаянные попытки пробиться к окруженным войскам. 23 декабря Манштейн был вынужден вывести из боя наиболее боеспособное соединение Гота - 6-ю танковую дивизию и перебросить ее к Тацинской. Комментируя это событие, немецкий генерал Г. Дёрр писал:

"Деблокирующее наступление армейской группы Гота, таким образом, было прервано еще до того, как она смогла подойти к окруженной 6-й армии на такое расстояние, чтобы обеспечить соединение обеих армий. Это роковое решение было принято в связи с прорывом русских на среднем течении Дона"{6}.

В декабрьском наступлении летчики Юго-Западного фронта оказали сухопутным войскам неоценимую помощь. Взаимодействуя с танкистами и пехотинцами, они истребляли немецко-фашистские войска на поле боя, громили подходящие резервы противника, уничтожали фашистские самолеты в воздухе и на земле. Более четырех тысяч самолето-вылетов совершили наши авиационные части в те дни. Активные действия военно-воздушных сил были одним из существенных факторов, обеспечивших успех Среднедонской операции, которая явилась важным этапом на пути к окончательному разгрому немецко-фашистских войск в битве на Волге.

Оценивая значение наступления советских войск на Среднем Дону, английский журналист А Верт в книге "Россия в войне 1941 -1945 гг." писал:

"Быстро продвинувшись в район среднего течения Дона и далее на Запад - на этот раз при значительной поддержке с воздуха (за первые несколько дней наступления советские самолеты совершили четыре тысячи боевых вылетов),- они разгромили остатки 3-й румынской армии, 8-й итальянской армии и вышибли с занимаемых позиций тормосинскую ударную группу немецких войск, которая намеревалась осуществить прорыв к Сталинграду одновременно с наступлением котельниковской группы"{7}.

Среднедонская операция во всех отношениях оказалась не из легких. Перед нами был сильный противник. На полях бушевали метели, по дорогам было трудно проехать. Зимняя погода с низкой облачностью и частыми туманами затрудняла для авиации выполнение боевых задач. К тому же многие авиаполки находились тогда в стесненных условиях базирования.

Помнится, неподалеку от Калача-Воронежского дислоцировалась 205-я истребительная дивизия. Один из полков, которым командовал подполковник Зайченко, располагался в степи, в десяти километрах от ближайшего населенного пункта. Часть и обеспечивавшая ее комендатура могли использовать только "жилой фонд" совхозной фермы, состоявший из двух домиков и скотного двора. В одном доме размещались кухня и столовая, в другом - летный состав и штаб. Что и говорить, удобств мало, однако, несмотря на все трудности, советские летчики совершали по два-три боевых вылета и отважно разили врага.

Мне предоставилась возможность самому убедиться в высокой эффективности ударов авиации. Однажды я вместе с несколькими офицерами ехал на машине к командующему 1-й гвардейской армией генералу В. И. Кузнецову. Неподалеку от Миллерово мы увидели впечатляющую картину. Это было огромное кладбище вражеской боевой техники. На заснеженных полях всюду чернели остовы подбитых танков, бронемашин. На узенькой полузанесенной дороге недвижно стояла огромная автоколонна. Во многих кузовах застыли, как на остановившемся кинокадре, аккуратные ряды солдат: они были убиты и замерзли в машинах. Смерть, которую фашисты несли советскому народу, косила их самих, свершая справедливое возмездие.

Тридцать шесть тысяч самолето-вылетов совершили летчики 8, 16-й и 17-й воздушных армий за время контрнаступления. Прав оказался Г. А. Ворожейкин, когда напутствовал меня осенью в Главном штабе ВВС. Превосходство в самолетах, а значит, и в воздухе впервые за всю войну оказалось на нашей стороне.

Прошли времена, когда в небе, опаленном дымом пожарищ, ноющий, прерывистый гул "юнкерсов" заглушал рокот наших самолетов. Прошли безвозвратно!

Фашистская авиация понесла невосполнимые потери. Вот что пишет по этому поводу бывший офицер генерального штаба немецких ВВС Греффрат: "Немецкие ВВС понесли во время действий под Сталинградом большие потери. За период с 19 ноября по 31 декабря 1942 года немцы лишились около трех тысяч самолетов. В это число входят не только сбитые самолеты, но и захваченные русскими на аэродромах. Было потеряно огромное количество боеприпасов, а также много техники и прочего имущества"{8}.

В результате длительной и ожесточенной борьбы с немецко-фашистской авиацией советские Военно-Воздушные Силы добились преимущества в воздухе. Этим было положено начало завоеванию стратегического господства в воздухе на всем советско-германском фронте.

Силы фашистских войск, находившихся в котле, таяли. Наши войска в январе начали решительный штурм окруженной группировки. 2 февраля 1943 года бои в районе Сталинграда закончились. Красная Армия одержала блестящую победу, завершив разгром трехсоттысячной окруженной армии.

Победа советской авиации в битве на Волге - результат неуклонного роста советской экономики и авиационной промышленности, самоотверженного труда наших трудящихся в тылу.

Наш успех явился результатом высокого морального духа личного состава авиации. Советские летчики, штурманы, техники, мотористы, оружейники показали свою беспредельную преданность Коммунистической партии, Советскому правительству и нашему народу.

За участие в битве на Волге почетное звание гвардейских впервые за время Великой Отечественной войны было присвоено девяти авиационным дивизиям. В боях на Волге и Дону родилась слава советских летчиков И. С. Полбина, В. Д. Лавриненкова, А. В. Алелюхина, Амет-Хан Султана, С. Д. Пруткова, Л. И. Беды, П. Я. Головачева, В. С. Ефремова, А. К. Рязанова, Г. И. Белицкого, И. Д. Антошкина и многих других.

Память о замечательных боевых делах советских летчиков в битве на Волге будет жить вечно.

В то время как Донской фронт уничтожал врага под Сталинградом, Юго-Западный фронт вместе с Воронежским и Южным фронтами продолжал продвигаться на запад. В феврале - марте наши войска вступили в ожесточенные бои с противником в районе Харькова. Схватки в небе носили упорный характер.

Во время боев под Харьковом потери авиации были с обеих сторон. Я прибыл в 294-ю истребительную дивизию. Меня встретил подполковник В. В. Сухорябов. Командир дивизии доложил причины невозвращения с боевого задания командира 183-го полка подполковника Александра Васильевича Хирного и командира эскадрильи младшего лейтенанта А. Н. Гришина.

Мне принесли их личные дела. Я листал аккуратно подшитые страницы, и перед глазами как бы ожили короткие, но прекрасные биографии отважных летчиков-истребителей. Как были похожи они на биографии сотен других авиаторов, сделавших немалый вклад в строительство советского Воздушного флота, прославивших Родину замечательными победами над врагом в годы Великой Отечественной войны!

А. В. Хирный родился в 1907 году в городе Харькове. Рос он в большой рабочей семье. Отец был истопником, мать - уборщицей. В тяжелые годы реакции и начавшейся первой мировой войны трудовой люд был обречен на голод и нищету. Чтобы прокормить семерых детей, отец и мать искали случайный заработок, и вечерами, а то и ночью он колол дрова, грузил вещи, а она убирала квартиры в домах богатеев.

Семья была дружная. Ребята все, как один, росли смышлеными, способными к учению. Одна беда: недоставало средств. И детям приходилось оставлять школу. Саше удалось окончить только три класса городской начальной школы. Двенадцатилетний паренек начал трудовую жизнь. Не до учебы тут было: шла гражданская война, Харьков захватили белогвардейцы.

С четырнадцати лет Саша Хирный работает по найму сначала учеником, затем чернорабочим, в семнадцать - грузчиком на элеваторе.

В тяжелом труде ковался характер будущего летчика. И хотя положение рабочего класса после Октября 1917 года существенно изменилось, в первые годы Советской власти трудящимся пришлось строить новую жизнь, преодолевая многие тяготы и лишения. Потом и мозолями завоевывали они право на светлое будущее.

Молодому рабочему очень хотелось продолжать учебу, приобрести хорошую квалификацию. Наконец его мечты стали сбываться. В 1926 году Александра приняли на завод "Свет шахтера". Родным домом стал для него коллектив передового предприятия, богатого славными революционными и трудовыми традициями. Здесь он получил хорошую специальность, стал шлифовальщиком-инструментальщиком. Его приняли в комсомол, дали путевку на вечерний рабфак.

В 1931 году партия решила направить лучших коммунистов и комсомольцев в авиацию. Среди посланцев харьковской парторганизации был Александр Васильевич Хирный. Быстро пролетели полтора года учебы в школе пилотов. Инструкторы и преподаватели отмечали большое усердие курсанта Хирного, его незаурядные способности. С хорошими и отличными оценками завершил он теоретическое и практическое обучение.

В декабре 1933 года в одну из авиационных частей Киевского военного округа прибыло пополнение. Среди молодых летчиков-истребителей выделялся стройный, ясноглазый двадцатишестилетний пилот А. В. Хирный. Успехи молодого авиатора были скоро замечены командирами. В 1935 году он был выдвинут на должность инструктора техники пилотирования. На следующий год за успехи в боевой и политической подготовке Александр Васильевич был награжден орденом "Знак Почета".

В 1937 году часть, в которой служил А. В. Хирный, перебазировалась на Дальний Восток. Нужно было укреплять оборону наших дальневосточных рубежей: японская военщина, оккупировав Маньчжурию, не раз устраивала инциденты на границах с СССР.

От Читы на юго-восток, через станции Карымская, Оловянная, Борзя, по пустынным степям шла железная дорога в Маньчжурию. Только редкие разъезды встречались на пути. Не было у разъездов даже собственных наименований, одни номера - 111-й, 74-й, 77-й... На одном из разъездов и разгрузились эшелоны с самолетами осенью 1937 года.

Авиаторам пришлось рыть твердый, как скала, грунт, готовить себе жилище, оборудовать стоянки. За лопату и кирку взялись все - от командира эскадрильи до штабного писаря. В суровые морозы осваивали авиаторы новый район. Вместе с тем они выполняли планы летной подготовки. И среди передовиков, энтузиастов строительства и боевой подготовки был лейтенант Хирный.

С началом военных действий на реке Халхин-Гол А. В. Хирный становится командиром эскадрильи в прославленном 22-м истребительном авиаполку, которым командовал Герой Советского Союза Г. П. Кравченко. Комэск водит свою девятку на прикрытие сухопутных войск. В первых воздушных боях формируются тактические приемы, отрабатываются способы атак. Мужество и мастерство Александра Васильевича были высоко оценены Родиной: его грудь украсил орден Красного Знамени.

В 1940 году помощник командира истребительного авиационного полка майор Хирный был направлен на курсы штурманов при Военно-воздушной Краснознаменной академии. В выпускной аттестации слушателя начальник факультета записал: "А. В. Хирный является грамотным, прилежным штурманом-истребителем. Теоретический курс усвоил хорошо. Может быть использован на должности штурмана истребительной части, соединения".

Вскоре Александр Васильевич приступил к формированию 183-го истребительного авиационного полка, дислоцировавшегося в Белоруссии. Молодой командир горячо взялся за дело. В напряженной работе быстро летели дни. Сколачивание полка далеко еще не удалось завершить, как грянула война.

Для майора Хирного, как и для многих наших летчиков, начались суровые, полные драматизма боевые будни. Он первый раз встретился с врагом под Минском, затем вылетал на прикрытие Смоленска, позднее сражался под Москвой. Личным примером учил командир полка своих летчиков.

В конце 1942 года измотанный в тяжелых боях 183-й истребительный полк командование отвело на отдых и переучивание. В часть прибыли молодые летчики. На одном из сибирских заводов авиаторы получили новые самолеты Як-7б.

Ранней весной 1943 года полк вновь на фронте. Молодые летчики рвутся в бой, но им не хватает выучки, опыта, тактической грамотности. Доучивать истребителей приходилось в боевой обстановке. И когда под Харьковом во второй половине марта положение в воздухе стало особенно напряженным, командир полка сам повел в бой своих питомцев.

И вот А. В. Хирный не вернулся с боевого задания. Почему? После разговора с летчиками картина прояснилась. Сопровождая звено пикирующих бомбардировщиков Пе-2, истребители понесли потери от "Мессершмиттов-109". Вступив в неравный бой, группа подполковника Хирного сорвала нападение вражеских истребителей на самолеты Пе-2. Но этот результат был достигнут слишком дорогой ценой. Очевидно, причина заключалась не только в том, что противник располагал количественным превосходством. Сказалась также недостаточная выучка молодых летчиков.

При подходе к цели четыре Me-109 внезапно атаковали пару младшего лейтенанта Гришина, летевшего в ударной группе. Его напарник сержант Запара был подбит и, выйдя из боя, произвел вынужденную посадку на нашей территории. Командир эскадрильи остался без ведомого. Этим немедленно воспользовались фашистские летчики. Затем "мессершмитты" атаковали пару подполковника Хирного, летевшего с лейтенантом Савченко. Ведомый увидел самолет противника слишком поздно, в тот момент, когда "мессершмитт" подошел к Хирному на дистанцию двухсот метров. Савченко бросился на выручку, но оружие отказало. Безоружный летчик был подбит и совершил вынужденную посадку. Командиру полка пришлось вести воздушный бой одному. Атаки следовали одна за другой. Одна из очередей "мессера" стала роковой.

Пара лейтенанта Литвиненко, непосредственно сопровождавшая самолеты Пе-2, не принимала участия в бою и вернулась на свой аэродром. Как погибли Хирный и Гришин, они не видели. Этот случай стал предметом большого разговора в частях воздушной армии. Почему мы несем подчас неоправданные потери? Почему слабо отработано взаимодействие в паре и ведомый не предпринимает необходимых мер для того, чтобы стать надежным щитом ведущего? Почему молодые летчики зачастую забывают об осмотрительности? Эти и другие вопросы волновали летный состав. Чтобы решить их, надо было шире наладить обмен опытом, организовать учебу во фронтовых условиях.

Помню, с каким интересом слушали молодые летчики рассказ штурмана полка Героя Советского Союза П. А. Пологова. Он говорил о том, что техника пилотирования у истребителя должна быть безукоризненной, а все движения рулями надо отработать до автоматизма. В ходе беседы Пологов приводил интересные примеры.

- Был у нас командир полка, - рассказывал Пологов,- который почти не летал. И вот летом 1942 года ему пришлось выполнять боевую задачу. Вылетели мы рано утром на прикрытие войск в районе Воронеж, Усмань. Командир был ведущим, я прикрывал его. В районе станции Усмань на высоте двух тысяч метров встретили мы два Me-109. Слышу команду: "Прикрой, иду в атаку" - "Вижу, понял!" При сближении ведущий самолет ЛаГГ-3 вдруг потерял скорость и свалился в штопор. Я передаю: "Выводи из штопора!" Он выводит из правого, а самолет переходит в левый - и так до земли. Все, кто наблюдал за боем, считали, что командира сбили. Появились у молодых летчиков нехорошие мысли. Вот, мол, сбили самого командира полка. Мало кто знал, что командир летал плохо, а стрелял и того хуже...

Пологов продолжал рассказ:

- Нередко мы несли потери оттого, что среди некоторой части летчиков, особенно необстрелянных, проявлялось зазнайство, недооценка противника, этакое шапкозакидательство.

В сентябре 1942 года перегоночная группа доставила с завода самолеты. Вечером летчики-фронтовики пришли на ужин. Заметив их боевые награды, тыловики начали не очень уважительный разговор: навешали, мол, орденов и медалей... "Летите завтра на задание и посмотрите, как достаются награды, - ответил один из орденоносцев. - Как правило, противник появляется утром. Пока вы машины не передали, попробуйте в воздухе. И нам помощь, и вам польза".

Утром четверка новичков поднялась в небо. На всякий случай я полетел с ними. Минут через пять встретили пару самолетов противника. Четверка вступила с ней в бой. И сразу же бросилось в глаза, что новички дерутся неграмотно. Взаимодействие между летчиками не только в звене, но и в паре не было отработано. Противник сразу определил, что перед ним неопытные бойцы, и перешел в атаку. Пришлось мне помогать новичкам. Одного гитлеровца я поджег, а другой успел подбить двух перегонщиков. Ребята поняли, что в боевой обстановке за тактическую неграмотность приходится расплачиваться кровью...

В марте 1943 года из-под Харькова меня вызвали в Новый Оскол. Маршал авиации Г. А. Ворожейкин приказал вновь принять 2-ю воздушную армию. Начальником штаба назначили Ф. И. Качева, знающего авиацию, требовательного генерала, начальником оперативного отдела - полковника Г. М. Василькова, начальником тыла - генерала В. И. Рябцева.

Штаб сразу же начал разработку плана боевого применения авиации в оборонительной операции. Военный совет утвердил наш план и возбудил ходатайство о пополнении армии соединениями из Резерва Ставки.

В состав 2-й воздушной армии входили 4-й авиационный корпус под командованием И. Д. Подгорного, 1-й штурмовой корпус Героя Советского Союза В. Г. Рязанова, 1-й бомбардировочный корпус генерала И. С. Полбина, 291-я дивизия Героя Советского Союза полковника А. Н. Витрука. Кроме того, к нам прибыли 5-й истребительный корпус под командованием генерала И. Д. Климова, 8-я гвардейская авиационная дивизия генерала Д. П. Галунова и другие части.

Получив пополнение, 2-я воздушная стала полнокровным авиационным объединением. Ее части и соединения развернули подготовку к летним боям.

Решающий год

Накануне поединка

С высокого бледно-синего неба доносится то нарастающий, то затихающий гул моторов пикирующих бомбардировщиков. Адъютант Семен Павличев передает мне бинокль и говорит:

- Посмотрите, как красиво пикируют. Чуть ли не отвесно.

Мы едем на аэродром полбинцев. Открытый "виллис" несется по ровной, как стол, степной дороге. Вокруг расстилаются зеленеющие поля, ветер доносит аромат цветущих яблонь. На израненную курскую землю пришла вторая военная весна.

Я подношу бинокль к глазам. Машину трясет, и трудно удержать в поле зрения летящие самолеты. Наконец становится отчетливо видно, как бомбардировщик выходит к расчетной точке и вдруг, будто с кручи, устремляется вниз. Замечаю, как одна за другой от машины отделяются две черные капли. Это бомбы. Сейчас прогремят взрывы... Вслед за первым самолетом готовится ринуться в пике второй, третий, четвертый...

Сверху, где ныряют бомбардировщики в пике, и почти у самой земли носятся истребители прикрытия. Молодец Полбин! И учебное бомбометание проводит под прикрытием истребителей.

- На войне, как на войне, Степан Акимович! - задумчиво произносит известную поговорку начальник штаба генерал Качев. - Не прими Полбин мер, "мессеры", может быть, сунулись бы к бомбардировщикам. А тут попробуй!

Да, война многому научила его. Нынешнюю систему прикрытия своих бомбардировщиков он выработал еще там, в боях над Волгой и Доном. Просто и надежно. Пока пикировщики с огромной скоростью, доходящей до девятисот километров в час, идут к земле, немецкие истребители не могут взять их в кольцо прицела. "Мессершмитты" обычно подстерегают "петляковых" при вводе в пикирование, когда все внимание летчика и штурмана сосредоточено на прицеливании, или при выходе из него, когда скорость самолета резко падает. Полбин предложил разделить истребительное прикрытие на две группы: одна остается на высоте ввода самолетов в пике, другая уходит вниз и ждет, когда пикировщики сбросят бомбы и снова начнут горизонтальный полет.

Здесь, над учебным полигоном, отрабатывая задачу на бомбометание с пикирования, полковник И. С. Полбин, конечно, руководствовался не только мерами предосторожности: учились взаимодействию с пикировщиками.

Пыльная грейдерная дорога, по которой непрерывным потоком двигались танки, тягачи с орудиями, машины с пехотой, ушла в сторону, и мы по проселку направились к опушке молодого лиственного леса, где стояли замаскированные самолеты. Чуть подальше, за широкой лощиной, раскинулся полигон. Это был очерченный плугом скат лощины с небольшим кругом внутри, посредине которого виднелся выкрашенный известью белый крест. Туда-то и устремлялись бомбардировщики. Вся земля близ креста была перепахана бомбами.

Полбин сидел возле радиостанции с микрофоном в руках и что-то передавал экипажам, находящимся в воздухе. Увидев нас, он отдал микрофон командиру дивизии Ф. И. Добышу.

Мы поздоровались.

- Молодые экипажи тренируются, - доложил Иван Семенович. - Теперь у нас нет никого, кто бы не овладел бомбометанием с пикирования.

В серых глазах Полбина лучились веселые искорки. Чувствовалось, что он доволен своими летчиками. От всей его крепкой фигуры веяло силой и уверенностью. Ворот шерстяной гимнастерки туго охватывал загорелую шею. Загар оттенял белоснежный подворотничок.

Это была вторая встреча с Полбиным. Первая произошла незадолго до моей поездки на аэродром, когда полковник представился мне как командир бомбардировочного корпуса. Тогда я узнал, что Иван Семенович начал войну под Москвой, а до этого несколько лет служил в Забайкалье. В боях на Халхин-Голе получил орден Ленина, на Волге удостоен звания Героя Советского Союза.

- Где были последнее время? - поинтересовался я тогда.

- В Москве, инспектором при штабе ВВС. Три с половиной месяца только и выдержал... Работа оказалась не по моему характеру, и я снова попросился в действующую армию...

Говорят, что первое впечатление - не самое верное, но оно не обмануло меня. Широкая русская натура Полбина привлекала к себе людей многими качествами: смелостью, отвагой, неустанными поисками, творческим дерзанием.

Вот и на этот раз Иван Семенович удивил меня новостью:

- А у нас тут, товарищ командующий, один летчик высший пилотаж на "петлякове" выполняет, - и тут же рассказал мне о Панине - одном из лучших воздушных разведчиков корпуса.

Панину нужно было облетать машину, на которой техники только что заменили мотор. Пикировщик взлетел. На высоте около тысячи метров Пе-2 будто замер, словно перед ним выросла невидимая стена, а потом начал переворот через крыло. Самолет опрокинулся на спину. Потом летчик снова выполнил эту фигуру, перевернул машину через крыло дважды и, заложив крутую спираль, стал снижаться... Бомбардировщик, будто истребитель, крутил бочки - три одинарных и двойную.

Панин каким-то шестым чувством угадал в Пе-2 природу истребителя. И он был недалек от истины. Еще в 1938 - 1939 годах конструкторский коллектив Владимира Михайловича Петлякова создал новый скоростной и высотный бомбардировщик с условным названием "Самолет-100", или ВИ-100 (высотный истребитель). Даже многие фронтовики, воевавшие на Пе-2, не знали, что первоначально разрабатывался проект высотного истребителя дальнего действия с герметической кабиной. Однако позже было решено изменить назначение самолета, потому что производство Ту-2 задерживалось, и создать скоростной высотный бомбардировщик.

Спустя год самолет успешно прошел государственные испытания и под маркой Пе-2 был запущен в серийное производство. Новая машина оказалась очень перспективной. Она не шла ни в какое сравнение с бомбардировщиком СБ, производство которого было прекращено в начале 1941 года.

Полбинцы очень гордились пикировщиком и делали все необходимое, чтобы летать на нем мастерски и выявлять новые возможности машины.

Услышав рассказ о Панине, я спросил Полбина, чем кончилась эта история.

- Хотел было наказать летчика, - улыбаясь ответил Иван Семенович, - но решил сам проверить, действительно ли получаются бочки. - Заметив недоумение на моем лице, он добавил: - Получаются! Сам летал. "Петляков" - отличнейшая, маневренная машина. У молодежи еще больше укрепилась вера в самолет.

- А что говорят инженеры?

- После полетов устроили самый придирчивый осмотр. Крепкая машина, будто из одного куска сделана.

Полбин пригласил меня на опушку рощи, откуда хорошо был виден полигон. По дороге он рассказал, что летчики сейчас отрабатывают бомбометание с пикирования по малоразмерным целям.

- Ориентирую народ на то, - доверительно сообщил Иван Семенович, - что в самое ближайшее время предстоит действовать по переправам, мостам и отдельным огневым точкам противника. В связи с этим очень остро встал вопрос и о слаженности действий экипажа. В горизонтальном полете летчик видит цель до того момента, пока ее не закрывает полкабины. Дальше он выполняет команды штурмана. При пикировании же летчик и штурман действуют вместе. Они должны достичь полного взаимопонимания.

Я радовался успехам Полбина, ничем не выдавая своих чувств.

- В ближайшее время предстоит большая работа,- предупредил я полковника. Отберите экипажи, способные действовать в сумерках...

Дело в том, что командующий фронтом Н. Ф. Ватутин обратился в Ставку с предложением силами нескольких воздушных армий провести крупную воздушную операцию по немецким аэродромам. План этой операции должен был разработать штаб ВВС. На довольно широком участке фронта предполагалось нанести одновременный удар по глубинным аэродромам, где уже сосредоточивалась авиация противника. Но об этих деталях рассказывать было преждевременно.

Пожелав Ивану Семеновичу успехов, мы поехали на аэродром 27-го истребительного полка 205-й авиадивизии.

- Чем занимаются летчики? - спросил я майора Владимира Ивановича Боброва.

- Ведем борьбу с немецкими воздушными разведчиками,- ответил командир полка. - Поэтому часть экипажей находится в готовности номер один. Близ переднего края организованы воздушные засады.

Правильно делают истребители. Ясно, что обстановка накаляется: потерпев поражение на Волге, немцы непременно попытаются взять реванш здесь, на Курской дуге. Надо сорвать их попытку захватить стратегическую инициативу.

- Нельзя пропустить в тыл ни одного воздушного разведчика, - сказал я Боброву.

- Постараемся, - заверил он.

Ответственную задачу летчики 27-го полка решили успешно. С 10 мая по 5 июля, вплоть до начала наступления фашистов, полк сбил двадцать три самолета-разведчика. У самой линии фронта их встречали истребители, вылетавшие из засад. Кроме того, всегда были начеку и экипажи, базировавшиеся на основном аэродроме. Таким образом, фашисты попадали в своеобразные клещи, вырваться из которых было невозможно.

Удрученный неудачами, враг, по-видимому, решил во что бы то ни стало отомстить нашим истребителям. В один из майских вечеров на подходе к аэродрому Грушки, где находился 27-й полк, показалась группа бомбардировщиков Ю-87. Немцы, конечно, рассчитывали застать наших летчиков врасплох. Но недаром говорят: "Где бдительность есть, там врагу не пролезть". Звено истребителей, которое барражировало в воздухе, сразу же получило приказ перехватить вражеские бомбардировщики. Оно нанесло по фашистам внезапный удар. Строй "юнкерсов" дрогнул, и они в беспорядке стали сбрасывать бомбы за пределами аэродрома. Воспользовавшись замешательством неприятеля, в воздух поднялась дежурная эскадрилья. Ей пришлось вступить в бой с Me-109, спешившими на помощь бомбардировщикам.

В этой схватке пополнили свой боевой счет летчики В. А. Карлов, Л. В. Задирака, М. В. Бекашонок, Чепинога, В. Г. Кармин и командир полка В. И. Бобров. Каждый из них сбил по самолету противника. Ни одному Ю-87 не удалось уйти за линию фронта или хотя бы дотянуть до своего переднего края.

Особенно отличился Николай Дмитриевич Гулаев, ставший впоследствии дважды Героем Советского Союза. Он сбил два фашистских бомбардировщика, а когда выяснилось, что боеприпасы кончились, - пошел на таран. И третий "юнкерс", потеряв управление, полетел в последнее пике. Гулаев же, благодаря замечательной выдержке и самообладанию, сумел посадить израненную машину близ переднего края. Пехотинцы 52-й стрелковой дивизии - свидетели этого героического подвига - на руках вынесли летчика из кабины, думая, что он ранен. Но отважный боец не получил ни одной царапины. На своей автомашине они доставили летчика на аэродром.

Прибыв в полк, Николай Дмитриевич ни одним словом не обмолвился о совершенном подвиге. Лишь несколько часов спустя из донесения пехотинцев узнали авиаторы о его мужестве. На митинге, посвященном этому событию, Гулаев не стал много говорить:

- На моем месте каждый из вас поступил бы точно так же. Вот жаль только, что "безлошадником" остался...

Командир дивизии тотчас же приказал выделить летчику новую машину, и он в этот же день снова участвовал в бою... Над Курской дугой Николай Дмитриевич Гулаев пополнил свой счет десятью фашистскими самолетами. Генерал-майор авиации Н. Д. Гулаев до сих пор служит в истребительной авиации, передает свой боевой опыт молодежи, летающей на сверхзвуковых машинах. Где бы я ни был в те дни - у бомбардировщиков Полбина, у штурмовиков Рязанова, у истребителей Галунова и Подгорного, - всюду люди задавали один и тот же вопрос:

- Когда войска фронта пойдут в наступление?

Но тогда еще мало кто знал о планах нашего командования, решившего в упорной обороне обескровить противника, а потом двинуть войска в стремительное наступление. В Генеральном штабе, штабах фронтов и армий накапливалось все больше и больше данных, свидетельствующих о том, что немецко-фашистское командование стягивает крупные силы на центральный участок фронта, в район Курского выступа.

"Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление "Цитадель". Это наступление имеет решающее значение. Оно должно быть осуществлено быстро и решительно. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето. Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлении главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира"

- так, излагая план Курской битвы, писал Гитлер в своем оперативном приказе от 15 апреля 1943 года, зашифрованном под многозначительным названием "Цитадель".

Ни для кого не было секретом, что после зимнего наступления Красной Армии фашистская Германия переживала политический, экономический и военный кризис. Разгром на Волге, поражение на Кубани весной 1943 года мало чему научили фашистских заправил. Как теперь известно, немецко-фашистская армия (по данным германского генерального штаба) с июня 1941 по июнь 1943 года потеряла убитыми, пропавшими без вести, ранеными и больными свыше четырех миллионов ста двадцати шести тысяч человек. Однако, несмотря на это, немцы решили взять реванш в районе Орел, Курск.

Враг делал все для того, чтобы восполнить потери и восстановить боеспособность армии. Немало усилий предпринимал он к тому, чтобы увеличить поступление боевой техники на фронт. Были созданы танки "тигр" и "пантера", штурмовые орудия типа "фердинанд". В 1943 году немецкая авиапромышленность дала фронту двадцать пять тысяч машин. Ускоренно готовились и кадры в учебно-летных центрах. С 15 марта по 30 июня на советско-германский фронт было переброшено тридцать пять авиационных групп из Германии, Франции, Норвегии и Польши, и к 1 июля ВВС противника насчитывали три тысячи шестьсот самолетов.

Разумеется, подготовка к активным действиям на Курской дуге проводилась скрытно, поэтому необходимо было организовать разведку по всем каналам. Самолетов-разведчиков у нас было мало, и в связи с этим каждый экипаж, возвращаясь с задания, обязательно докладывал обо всем, что видел на земле и в воздухе во время выполнения боевого задания.

Штаб фронта особенно интересовался данными о вражеских танках, и мы усилили воздушную разведку, стали посылать самолеты в неприятельский тыл на рассвете и во время вечерних сумерек. Убедившись в достоверности данных, мы доложили генералу Ватутину о том, что перед фронтом обнаружено в общей сложности не менее полутора тысяч танков.

Николай Федорович внимательно выслушал доклад и приказал тщательно следить за всеми перегруппировками немцев.

- Мы должны подготовиться и встретить противника во всеоружии. Для этого у нас есть все возможности, - закончил командующий беседу.

Четыре армии Воронежского фронта оборонялись в первом эшелоне на рубеже Краснополье - Белгород - Волчанск протяженностью около 250 километров. Во втором эшелоне находились две армии - общевойсковая и танковая.

Гитлеровское командование готовило к боям под Курском два воздушных флота - 6-й и 4-й, которые насчитывали в общей сложности более двух тысяч самолетов. Авиационной группировке врага противостояли наши 16-я и 2-я воздушные армии. В оборонительных боях участвовали и соединения 17-й воздушной армии. Кроме того, в Резерве Ставки была 5-я воздушная армия Степного фронта. Таким образом, по численности самолетов мы превосходили противника в 1,2 раза.

К тому времени истребительные части получили на вооружение превосходный истребитель Ла-5. По маневренности, скорости и вооружению он не уступал лучшим фашистским самолетам ФВ-190 и Me-109. Неплохо зарекомендовал себя на фронте истребитель Як-7б. Однако с очередной партией этих машин у нас произошла неприятность. Однажды ко мне прибыл заместитель главного инженера армии Николай Данилович Гребенников и доложил:

- В двести пятьдесят шестой истребительной дивизии полковника Н. С. Герасимова в полете разрушаются новые "яки". Полотняное покрытие отстает от фанерной обшивки.

"Неужели все истребители Як-7б небоеспособны? - мелькнула тревожная мысль. - Ведь это половина всего нашего парка! На чем же летчики будут воевать?"

- Вот что, Николай Данилович, чтобы люди не потеряли веру в самолет, пока не надо поднимать большого шума. Образцы негодной обшивки срочно пошлите в Москву, пусть там разберутся.

Через несколько дней к нам приехала бригада рабочих с авиационного завода. Они рассказали, что обшивка отстает только на тех самолетах, при изготовлении которых использовался клей-заменитель. Рабочие переклеили полотно, и положение было выправлено.

Подготовка к операции шла полным ходом. К нам прилетел представитель Ставки по авиации генерал-полковник Г. А. Ворожейкин. Он только что побывал в штабе 17-й воздушной армии у генерала В. А. Судец.

- Будем бить противника объединенными усилиями двух воздушных армий. У вас, Степан Акимович, сил больше, а значит, и основную задачу придется решать вам. Но без помощи соседей, конечно, не обойтись...

Ворожейкин подошел к оперативной карте и продолжал:

- Меня интересует, какие варианты действий противника предлагает Ватутин?

- У Ватутина три варианта, - начал я. - Противник может наступать на Обоянь, Корочу и Прохоровну. При действиях по первому варианту Судец вряд ли нам сможет помочь: аэродромы далеко.

- Зато по второму и третьему вариантам, - заметил Ворожейкин, - вы вполне можете действовать совместно. Что для этого требуется? Прежде всего, Степан Акимович, надо поручить вашим операторам тщательно разработать варианты использования сил семнадцатой армии в полосе гвардейской армии М. С. Шумилова, на левом крыле фронта.

- Для уточнения деталей не мешало бы пригласить операторов из семнадцатой.

- Я предусмотрел это, - ответил Ворожейкин. - Владимир Александрович Судец пришлет офицера из своего оперативною отдела.

Несколько позже вместе с Ворожейкиным мы рассмотрели все три варианта использования авиации двух воздушных армий. Докладывал начальник оперативного отдела полковник Г. М. Васильков. Вместе с офицером 17-й воздушной был разработан довольно детальный план взаимодействия.

Григорий Алексеевич внимательно слушал и задавал вопросы:

- А как вы предполагаете действовать, если танки противника прорвутся ко второй полосе обороны северо-западнее Белгорода? Сколько самолетов выделяют соседи? Хватит ли штурмовикам и истребителям из семнадцатой армии горючего, чтобы достигнуть цели и вернуться обратно? Какие меры предприняты для организации четкого наведения истребителей семнадцатой на цели? Ведь работаем на разных радиоволнах.

Ворожейкин предупредил, что вряд ли подготовка к операции пройдет в спокойной обстановке. Противник наверняка будет бомбить наши коммуникации, и прежде всего обрушит свои удары по Курску - военному узлу, питающему фронт всем необходимым. Следовательно, надо продумать вопросы взаимодействия с истребителями 16-й воздушной при отражении налетов на город.

Григорий Алексеевич улетел в 16-ю армию только после того как убедился, что наш штаб уточнил все детали предстоящих боевых действий.

В авиационных корпусах развернулась деятельная подготовка к оборонительной операции. Особое значение имела маскировочная служба, работавшая в тесном контакте с оперативным отделом и отделом аэродромного строительства. Маскировочную службу возглавлял у нас майор Владимир Иванович Лукьянов. Прибыл он к нам год тому назад, и с первых же дней почувствовалось, что сложное дело попало в руки надежного, инициативного и очень изобретательного специалиста, хотя до войны московский архитектор В. И. Лукьянов никакого отношения к маскировке не имел.

Об успехах начальника маскировочной службы было известно еще во время боев за Воронеж. Наши действующие аэродромы, на которых самолеты были тщательно замаскированы, почти не подвергались нападению с воздуха. Удары приходились на ложную площадку Казацкая Степь, на которую сразу налетело двадцать бомбардировщиков.

Сейчас нужно было скрытно перебазировать авиачасти в район предполагаемых боевых действий, ввести противника в заблуждение относительно численного состава нашей авиационной группировки, тщательно замаскировать самолеты и другую материальную часть, создать сеть ложных аэродромов.

Владимиру Ивановичу Лукьянову приходилось напряженно работать с утра до вечера. Он договаривался с командирами полков, чтобы они выделили самолеты для имитации работы ложных аэродромов, заботился, чтобы плотники и столяры как можно быстрее построили сотни макетов бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей, доставал необходимые материалы в инженерном управлении фронта, на местах определял объем маскировочных работ. Много труда, изобретательности вкладывали командиры, инженеры, техники в оборудование ложных аэродромов.

Когда в мае в район Обоянь, Прохоровка полки перелетели с левого крыла Воронежского фронта, на освободившихся аэродромах сразу же "заработала" авиация. Противник незамедлительно нанес удары по аэродромам, с которых только что поднялись наши самолеты. Это еще раз убедило нас в том, что маскировочными средствами пренебрегать не следует.

Экипажи ночных бомбардировщиков из дивизии полковника Л. Н. Юзеева стали замечать, что за ними нередко увязываются немецкие воздушные разведчики. Как обмануть противника, навести его на ложный аэродром, не раскрыв своего? Летчики имитировали посадку на ложных площадках, затем, погасив огни, уходили на свой аэродром, и вражеские самолеты сбрасывали бомбы впустую.

Мы делали все возможное, чтобы на ложных аэродромах авиация "работала" круглосуточно. И надо сказать, средства оправдывали цель. На Шелково уже на второй день после оборудования движущихся макетов самолетов налетели "юнкерсы" и перепахали бомбами все поле. Одиннадцать раз подвергалось нападению Стариково. Чтобы продемонстрировать прекращение работы на этом аэродроме, мы подключали в действие соседнюю площадку Ивица. Однако противник решил про-верить, действительно ли аэродром Стариково выведен из строя, и выслал туда свои самолеты. Тут произошел довольно курьезный случай. В одну из ночей два "юн-керса", появившись над Стариково на низкой высоте, зажгли бортовые огни и стали пускать ракеты. Обслуживающая команда прекратила имитацию посадки самолетов, стала выжидать, что будет дальше. Убедившись, что немцы не хотят уходить, кто-то выстрелил из ракетницы, как бы давая разрешение на посадку. Враг немедленно предпринял бомбежку.

Начальник маскировочной службы и солдаты аэродромных команд проявляли столько выдумки, что мы сами диву давались. Помню, мы с летчиком А. А. Пальчиковым едва отыскали аэродром Грушки, где базировался 27-й истребительный полк. Находился он примерно в десяти километрах от переднего края и мог подвергнуться не только бомбардировке с воздуха, но даже артиллерийскому обстрелу. Тем не менее держать здесь истребители для перехвата воздушных разведчиков было крайне необходимо. Местность вокруг была холмистая, общий фон - пятнистый. Чтобы скрыть от глаз немцев аэродром, бойцы по эскизу Лукьянова замаскировали взлетно-посадочную площадку так, что она сверху казалась изрезанной оврагами, хорошо вписывающимися в общий рисунок местности. Солдаты скосили клевер. Скошенные участки засыпали соломой и сожгли ее. На обожженных местах имитировали овраги, по летному полю сделали ложную дорогу.

"Где же аэродром?" - подумал я, когда подлетели к Грушкам. Пришлось снизиться до высоты бреющего полета, чтобы увидеть искусно замаскированные самолеты. Встретивший меня командир полка В. И. Бобров сказал:

- Мы установили очень твердую маскировочную дисциплину. Никаких лишних движений! Выруливание на старт и взлет производим в максимально короткие сроки. Стоит самолету зарулить на стоянку, как тут же его маскируем.

О том, насколько умело и искусно трудились маскировщики и личный состав частей, свидетельствуют и такие факты. Во время подготовки к Курской операции наши летчики сбили немало фашистских воздушных разведчиков, полетные карты которых показывали, что большинство наших действующих аэродромов противник так и не обнаружил.

В течение июня 1943 года немецкая авиация совершила на аэродромы двадцать один налет, из них только три пришлось на действующие. В приказе Военного совета ВВС Красной Армии майору В. И. Лукьянову была объявлена благодарность. Позже он был награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды, несколькими медалями.

В ходе подготовки к боям на Курской дуге наша авиация вела упорную борьбу с ВВС противника, наносила удары по железнодорожным объектам, штабам, узлам связи, войскам. С апреля вплоть по 5 июля летчики 2-й воздушной армии совершили более двадцати тысяч самолето-вылетов.

В период с 6 по 8 мая проводилась крупная воздушная операция с целью уничтожения вражеской авиации на аэродромах. В ней участвовали шесть воздушных армий, в том числе и 2-я.

Скрытность подготовки обеспечила внезапность и высокую эффективность первого массированного удара по семнадцати аэродромам противника. 6 мая под вечер наша авиация нанесла повторный удар. Налеты продолжались утром 7 и 8 мая. Конечно, повторные атаки не были столь эффективны, как первый удар. Противник принял меры к усилению противовоздушной обороны аэродромов, привел в боевую готовность истребительные части, успел рассредоточить и замаскировать технику, перебазировать частично свою авиацию в тыл. Однако ущерб, понесенный немцами, был велик: они потеряли за три дня более пятисот самолетов.

Успешно действовали летчики 2-й воздушной по аэродрому Сокольники. Шестнадцать Ил-2 в сопровождении двадцати трех истребителей уничтожили двенадцать двухмоторных бомбардировщиков. На аэродроме Померки шестерка наших штурмовиков подожгла пять самолетов. Результат был подтвержден воздушным фотографированием. Военный совет Воронежского фронта объявил благодарность всему летному составу, принимавшему участие в этих вылетах.

Примерно через месяц была проведена вторая операция. К ней привлекались силы 1, 15, 16-й и 2-й воздушных армий, а также авиация дальнего действия. В результате четырех массированных ударов по аэродромам противника уничтожено около трехсот машин. Таким образом, только в ходе двух операций наши летчики истребили около восьмисот фашистских самолетов.

2 июня большие группы немецких бомбардировщиков на разных высотах и с различных направлений предприняли налет на Курск. Истребители 2-й воздушной армии во взаимодействии с летчиками 16-й воздушной армии и 102-й дивизии противовоздушной обороны страны успешно отразили их нападение, уничтожив при этом до ста пятидесяти пяти самолетов. В этом бою особенно отличился летчик Володя Багиров, который уничтожил два Ю-88 и на встречных курсах пошел на таран с "Фок-ке-Вульфом-190". Оба самолета при столкновении взорвались в воздухе. Пилоты погибли.

Много внимания мы уделяли вопросам материально-технического и аэродромного обеспечения авиационных частей. В марте 1943 года на должность начальника тыла армии прибыл генерал-майор авиации Виктор Иванович Рябцев. Обладая хорошими организаторскими способностями, он умело преодолевал трудности. Батальоны аэродромного обслуживания имели большой некомплект в личном составе и автотранспорте, а основные базы снабжения находились в ста - ста пятидесяти километрах от аэродромов. Нагрузка на тыл была большая. Так, двадцать семь БАО обслуживали тридцать девять авиаполков на сорока восьми аэродромах, не считая сорока ложных.

Генерал Рябцев сумел спланировать работу автотранспорта так, что даром не пропадала ни одна минута времени. Люди хорошо понимали ответственность возложенных на них задач и работали самоотверженно. Вот два примера. Шофер бензозаправщика ефрейтор А. И. Иванов во время налета бомбардировщиков врага был ранен в правую руку, но не ушел с аэродрома и не покинул своей машины. Наскоро перевязав рану, он продолжал заправлять самолеты. Осколком от бомбы был поврежден бензозаправщик ефрейтора В. Н. Горлова. Машина подлежала списанию. Однако Горлов вместе с товарищами восстановил ее и работал на ней до конца войны.

Несмотря на острую нужду в автотранспорте, тыл воздушной армии сумел не только обеспечить текущую боевую работу авиаполков, но и создать запас материальных средств, которых хватило на период оборонительного сражения и контрнаступления.

Чтобы обеспечить устойчивость и непрерывность управления авиацией, была развернута широкая сеть запасных и вспомогательных пунктов управления. В штабе армии и в соединениях мы проводили специальные занятия по вопросам организации взаимодействия, использования различных средств управления. Большинство командиров, которым предстояло управлять авиацией над полем боя, побывали на тех направлениях, где, по мнению командования фронта, противник мог вести наступательные действия.

Главные силы и средства Воронежский фронт сосредоточивал в центре и на левом крыле, где оборонялись 40, 6 и 7-я общевойсковые гвардейские армии. 6-я гвардейская армия, в полосе которой и был нанесен противником главный удар, занимала полосу обороны на шестидесятичетырехкилометровом фронте.

Действия авиации намечались в соответствии с вариантами возможных действий неприятеля. Контрподготовку планировалось провести сосредоточенными и эшелонированными ударами бомбардировщиков и штурмовиков. Такой порядок применения авиации требовал большого количества самолетов. Это обеспечивалось действиями 2-й и 17-й воздушных армий. План взаимодействия авиации и артиллерии, участвующих в контрподготовке, был одобрен представителем Ставки маршалом Г. К. Жуковым.

4 июля меня вызвали в штаб фронта. Н. Ф. Ватутин вместе с начальником штаба фронта С. И. Ивановым работали, склонившись над картой. Поздоровавшись, командующий сказал:

- Я только что допрашивал пленного сапера. Он показал, что завтра утром немцы переходят в наступление.

Вскоре в штаб воздушной армии приехал Г. А. Ворожейкин.

- Итак, Степан Акимович, первый удар по аэродромам?

- Бьем вместе с Судцом по Харьковскому аэроузлу.

- Достаточно ли разведданных?

- Вполне.

- Давайте посмотрим их.

Вызвали начальника разведотдела Ф. С. Ларина. Он обстоятельно доложил о группировке вражеских войск, затем перешел к характеристике аэродромов противника. Вооружившись лупой, Ворожейкин начал подсчитывать количество "юнкерсов" в Рогани.

Григория Алексеевича я знал еще по службе в Ленинградском военном округе. Высокая штабная культура, глубокое знание летного дела, боевой техники и ее возможностей всегда отличали этого вдумчивого и серьезного командира. У Ворожейкина был за плечами немалый жизненный опыт. Офицер старой русской армии, он всей душой принял революцию и преданно служил ей. В гражданскую войну он командовал пехотным полком и дивизией под Петроградом. Орден Красного Знамени достойно украсил его грудь. В двадцатых годах Григорий Алексеевич перешел служить в авиацию и самозабвенно отдался новому делу. Перед Отечественной войной Г. А. Ворожейкин служил в штабе ВВС Приволжского военного округа.

Вечером 4 июля мы еще раз обсудили вопросы предстоящих действий авиации. Разговор закончился за полночь. Григорий Алексеевич встал, прошелся по комнате и сказал:

- А поспать-то нам сегодня и не придется...

Провал операции "Цитадель"

Ночью из штаба фронта в части и соединения выехали офицеры связи, полетели кодированные телеграммы: "Быть всем начеку. На рассвете немцы переходят в наступление. Ваша задача - упредить врага, нанести ему сокрушительный удар на исходных позициях".

Я представил себе, как сейчас в темноте артиллеристы занимают места у орудий. "Богу войны" предоставлено первое слово в предстоящем сражении. Операция начнется с мощной артиллерийской контрподготовки. Потом подключится и авиация. Еще вечером Н. Ф. Ватутин сказал:

- Вероятнее всего, противник будет наступать на Обоянь. Войска генералов И. М. Чистякова и В. А. Пеньковского примут на себя этот удар. Второе возможное направление удара - корочанское. Там стоят гвардейцы М. С. Шумилова.

Итак, Обоянь и Короча. С ближайших аэродромов я вызвал командиров соединений в штаб армии, а с остальными связался по телефону. На рассвете бомбардировщикам И. С. Полбина, штурмовикам В. Г. Рязанова и А. Н. Витрука совместно с истребителями предстояло нанести удар по восьми аэродромам Харьковского аэроузла. С переходом противника в наступление авиация должна вести борьбу с его танками и подходящими резервами. Надо было еще раз уточнить график вылетов, окончательно утвердить боевые порядки при взаимодействии бомбардировщиков и штурмовиков с истребителями.

Вместе с группой офицеров - майорами Е. А. Гнатюком, А. А. Исаевым, капитаном Юрочкиным - и средствами связи я выехал на командный пункт армии южнее Прохоровки. Средства управления были тщательно замаскированы. Отсюда, с высоты, господствующей над окрестностями, хорошо просматривалась местность и лежащее впереди полотно железной дороги Курск - Белгород. Это позволяло успешно управлять авиацией над полем боя.

Кое-кто в штабе фронта считал возможным нанести первый удар авиации по войскам противника на главном направлении. Но Ватутин заявил, что мы еще сами точно не знаем, где противник применит свои главные силы, а удар по аэродромам намного ослабит группировку врага, где бы она ни наступала.

Едва на востоке обозначилась золотистая полоска зари, как воздух наполнился гулом моторов. Триста пятьдесят самолетов, поднявшись почти одновременно, пошли бомбить и штурмовать аэродромы в Померках, Сокольниках, Микояновке, Томаровке. Конечно, не везде наши летчики застали немцев на земле. Много "юнкерсов" и "мессершмиттов" уже успели взлететь с глубинных аэродромов Однако из строя было выведено более шестидесяти вражеских самолетов. Особенно эффективным оказалась штурмовка восьмерки "ильюшиных" капитана Дмитриева по аэродрому в Рогани. "Илы" появились над целью, когда "юнкерсы" готовились взлететь. Бомбами, пулеметно-пушечным огнем летчики с первого же захода уничтожили несколько самолетов. Воронки на взлетно-посадочной полосе вынудили противника отложить взлет.

Немецкая авиация не смогла в полном составе своевременно подняться в воздух для нанесения массированного удара по нашим войскам. В первом налете приняли участие лишь "Хейнкели-111" и "Юнкерсы-88", взлетевшие с тыловых аэродромов.

Результаты нашего удара могли быть еще эффективнее, если бы части 17-й воздушной армии одновременно действовали по аэродромам истребителей противника, как это планировалось. К сожалению, из-за плохой погоды они не смогли подняться в воздух. Именно по этой причине 291-я штурмовая авиадивизия понесла потери, которых можно было бы избежать.

Тем временем на земле развертывалось гигантское сражение, каких еще не доводилось видеть даже ветеранам.

Приказ Гитлера, обращенный к войскам, сражавшимся на Курской дуге, гласил:

"С сегодняшнего дня вы становитесь участниками крупных наступательных боев, исход которых может решить войну... Мощный удар, который будет нанесен советским армиям, должен потрясти их до основания".

Получилось же наоборот. Надо было видеть, в какое замешательство пришел противник, когда наша артиллерия и авиация обрушили мощные удары по пехоте, занявшей исходное положение для атаки, по огневым позициям артиллерии, командным и наблюдательным пунктам. В районе Обояни немцы вынуждены были отсрочить начало своего наступления на полтора-два часа. Лишь в шесть часов утра под прикрытием огня артиллерии, в сопровождении бомбардировщиков враг перешел в наступление.

Сила огневой мощи нарастала. Над раскинувшимся на холмах Белгородом поднялись тучи огня и дыма. Небо стало темным, казалось, что день, не успев начаться, сменился ночью. На участке от Белгорода до Томаровки широким фронтом наступали сотни танков и самоходных орудий. Впереди, если взглянуть в бинокль, можно было различить "тигры", под их прикрытием двигались средние и легкие бронемашины, самоходные орудия. Главные силы немцев устремились на позиции гвардейской армии генерала И. М. Чистякова. Герои Сталинграда и Севастополя, защитники Ленинграда и Москвы составляли боевое ядро этой армии. Железной стеной стояли они на своих рубежах, ожидая схватки с врагом.

По мере приближения к нашим траншеям танков вражеская артиллерия переносила свой огонь в глубину нашей обороны. Наконец раздались ответные залпы советских противотанковых батарей. Казалось, вся курская земля занялась огнем, загудела от разрывов снарядов.

Я с нетерпением смотрел на небо: считанные минуты оставались до появления пикирующих бомбардировщиков Полбина и штурмовиков Рязанова. И вот они показались на восточном горизонте. Развернутый строй немецких танков уже приближался к нашим позициям, когда над головой прошли первые девятки "петляковых". В небе сразу же стало тесно. К пикировщикам потянулись трассы зенитных разрывов - били "эрликоны".

- Я- "Береза"! - раздался в наушниках чуть измененный динамиком голос Полбина. - Разрешите работать?

- Я - "Клен", работу разрешаю.

Перевалив наш передний край, "петляковы" устремились вниз. Целей у них было более чем достаточно. Стальной смерч рвал броню "тигров", "пантер" и "фердинандов", сжигал все, что встречалось на пути. А над землей в смертельном поединке бешено крутились истребители. Чадя, падали на землю "фокке-вульфы" и "мессершмитты". Оставляя за собой густой шлейф черного дыма, прямо на нас летел подбитый "як". Он успел перетянуть через линию фронта...

Немецкий генерал Форст впоследствии писал:

"Началось наше наступление, а через несколько часов появилось большое количество русских самолетов. Над нашими головами разразились воздушные бои. За всю войну никто из нас не видел такого зрелища".

Свыше семисот тяжелых и средних танков противника, поддерживаемых авиацией, артиллерией и мотопехотой, штурмовали нашу оборону на обоянском направлении. Враг рассчитывал прорваться на узких участках фронта Коровино Черкасское и Задельное - Гремучий и в течение двух-трех дней кратчайшим путем выйти к Курску.

Кое-где, например у Черкасского, немцам удалось вклиниться в нашу оборону. На других участках они потеснили наши войска всего лишь на восемь - десять километров. Но какой ценой! Сотни сгоревших танков, самоходок дымились на поле боя, усеянном вражескими трупами. Фашисты рассчитывали, что под их натиском наши войска дрогнут и беспорядочно побегут. Немецкие разведчики даже получили специальное задание следить за отступлением русской армии. Но вместо победных информации разведчики сообщали:

"Отхода русских войск не наблюдаем, наши танки несут большие потери".

Эти доклады оказались бы еще более мрачными, если бы немецкие авиаразведчики смогли прорваться в наш тыл и увидеть колонны мощных резервов, двигавшихся к району сражения. К фронту подходили соединения второго эшелона нашего фронта и трех армий Степного фронта. Днем и ночью шли уральцы и сибиряки - вчерашние рабочие и колхозники, войска 1-й гвардейской танковой армии М. Е. Катукова, армий А. С. Жадова, С. Г. Трофименко, И. Т. Кулика, танковой армии П. А. Ротмистрова.

Мы приняли меры к тому, чтобы усилить прикрытие поля сражения. Десятки воздушных "этажерок" то возникали, то рассыпались над нашим КП. В 12 часов дня, когда наземные и воздушные схватки достигли предельного напряжения, был введен в бой резерв - 8-я гвардейская истребительная дивизия.

Наше командование видело приближение переломного момента, но пока не распространяло мнения о близости победы: слишком тяжелыми и напряженными были бои. В течение дня мне не раз приходилось бывать на КП фронта и видеть, как в критические минуты Н. Ф. Ватутин, отдавая распоряжения на ввод резервов, творил: "Используем последние пушки", "Применим последние средства". Но резервы эти не были последними. Войска все подходили и подходили.

Вечером, после некоторого затишья, я докладывал командующему фронтом о результатах воздушных боев и о наших потерях. Действуя группами от пятидесяти до ста бомбардировщиков под прикрытием пятидесяти - шестидесяти истребителей, противник стремился проложить путь своим танкам и мотопехоте, наступавшим на главном направлении. В начале сражения неприятелю удалось сковать боем наших истребителей и тем самым обеспечить свободу действий своей бомбардировочной авиации. Основные усилия нашей истребительной авиации были направлены на борьбу с бомбардировщиками противника. В первый день был проведен восемьдесят один воздушный бой с участием большого количества самолетов с обеих сторон. Особенно успешно сражались летчики 5-го истребительного авиакорпуса, которым командовал генерал-майор авиации И. Д. Климов. Только летчики 8-й гвардейской истребительной авиадивизии (командир дивизии генерал Д. П. Галунов) уничтожили семьдесят шесть вражеских самолетов.

Наряду с противодействием авиации противника соединения и части 2-й воздушной армии наносили бомбовые удары по вражеским войскам на поле боя. Большое напряжение выпало на долю частей 1-го бомбардировочного, 1-го штурмового авиакорпусов (командиры гвардии полковник И. С. Полбин и генерал-лейтенант авиации В. Г. Рязанов) и 291-й Воронежской штурмовой авиадивизии под командованием полковника А. Н. Витрука. Части этих соединений группами по шесть - девять самолетов под прикрытием истребителей непрерывно наносили удары по вражеским танкам и мотопехоте на обоянском направлении - в районах Зыбино, Казацкое, Черкасское, Томаровка и Бутово. По данным воздушного фотографирования, на поле боя насчитывалось до сотни сожженных и поврежденных танков и автомашин противника.

Выслушав доклад о наших потерях, командующий фронтом сказал:

- Завтра прибудут новые авиачасти.

И действительно, на следующий день мы получили пополнение.

Вследствие тяжелых потерь и возрастающего противодействия наших истребителей активность вражеской авиации резко снизилась. Если в первый день сражения в полосе фронта было отмечено две тысячи самолето-вылетов, то на второй день только около девятисот. В чем же причина?

На этот вопрос дал ответ немецкий летчик-истребитель из эскадры "Удэт", сбитый 5 июля близ Белгорода.

Во время допроса он держался со свойственной фашистам спесью, не хотел указывать место базирования эскадры, ее численный состав.

- Знаете что, - предложил я командиру полка.--Пригласите его на ужин, угостите водкой. Наверняка разговорится...

Так и сделали. Немец рассказал:

- Эскадра "Удэт" прилетела с Кубани. Там мы понесли большие потери, но к лету получили на пополнение молодых летчиков, которые не умеют как следует драться. Вот и несем тяжелые потери.

В конце беседы он признался:

- Русские летчики стали драться куда сильнее. Видимо, у вас сохранились старые кадры. Я никогда не думал, что меня так скоро собьют...

Мы тоже за два года потеряли немало летчиков, их место в строю заняла молодежь. Опыт, приобретенный в боях, стал достоянием всех наших авиаторов. Только за 5 июня летчики В. М. Беликов, Б. В. Панин и А. Д. Булаев уничтожили по четыре самолета. Младший лейтенант К. А. Евстигнеев поделился с товарищами своими впечатлениями:

- Мы вылетали вчера на прикрытие переднего края обороны наших войск. К намеченному району подошли двумя ярусами на высоте пятисот метров. Внизу под командованием капитана Подгорного шла ударная группа из шести истребителей. Она должна была уничтожить бомбардировщиков противника. Вторая группа из четырех самолетов шла на четыреста - пятьсот метров выше. В случае появления вражеских истребителей она должна была связать их боем и создать благоприятные условия для действий ударной группы.

Как только показались вражеские бомбардировщики, капитан Подгорный повел свою шестерку в атаку. Он умело зашел в хвост "юнкерсам" и вместе со своим ведомым с первой же атаки поджег один самолет. Я шел слева от ведущего и вслед за ним атаковал крайний "юнкерс" из последней пары. Подойдя к нему слева сверху под углом в сорок пять градусов, с дистанции пятидесяти метров первой очередью сбил его. Но в это время появилась вторая группа "юнкерсов". Имея превышение над ними, я немедленно устремился в атаку и врезался в их строй. Развернувшись, зашел в хвост "юнкерсу" и с дистанции пятидесяти - шестидесяти метров зажег его. Строй бомбардировщиков распался, они стали уходить. Я погнался за очередной целью. С резким снижением враг пытался скрыться, но я, не отставая, преследовал его и бил короткими очередями. То был третий самолет, сбитый мною в этом бою...

На второй день Курской битвы накал боев в воздухе ни на минуту не ослабевал. Уже на рассвете вспыхнули ожесточенные схватки. Порой в них участвовали сотни самолетов с той и другой стороны. Чтобы наносить по противнику упреждающие удары, не допустить "юнкерсы" к нашим оборонительным рубежам и надежно прикрыть места сосредоточения наземных войск, истребители 2-й воздушной встречали врага на дальних подступах к линии фронта.

Успешно решал задачу по прикрытию войск 88-й гвардейский истребительный авиаполк, которым командовал майор С. С. Рымша. В первый день битвы летчики этой части сбили тридцать самолетов противника. Никто не сомневался, что и второй день окажется небезрезультатным.

Закончив дежурство близ линии фронта, группа истребителей развернулась на свой аэродром. Замыкающим в ней летел гвардии старший лейтенант Александр Горовец. Не случайно командир эскадрильи Василий Иванович Мишустин предложил ему это место в боевом порядке. Горовец летал уверенно, мог в любой момент прикрыть всю группу от внезапного нападения с задней полусферы. И вот Горовец увидел позади себя большую группу Ю-87, которая шла к нашим позициям. Первая мысль Горовца: немедленно предупредить об этом ведущего группы, но то ли передатчик отказал, то ли где-то осколком повредило кабель, ведущий не услышал предупреждения, и группа продолжала полет прежним курсом.

Горовец один ринулся навстречу группе "юнкерсов". Очередь - и объятый пламенем флагман фашистской армады нырнул к земле. Это сразу же посеяло панику в строю врагов. Они сбросили бомбы: теперь им было не до прицельного бомбометания. Строй "юнкерсов" рассредоточился, огневое взаимодействие внутри группы нарушилось. Этого как раз и ожидал Горовец. Выбрав самолет, который был ближе всех, летчик дал по нему пушечную очередь и опять пламя лижет паучью свастику. Целей сколько угодно, только успевай увертываться от трасс воздушных стрелков да вовремя занимай позицию для атаки. Прошли считанные минуты, а на земле уже пылало четыре "юнкерса", сбитых советским истребителем. Потом он поджег пятого, шестого...

От строя Ю-87 осталось жалкое воспоминание. Бой шел уже на небольшой высоте, когда Александр уничтожил девятого "юнкерса". Охваченный азартом схватки, Горовец только теперь заметил у себя в хвосте "фокке-вульфов". Четыре истребителя против одного. У советского летчика нет возможности набрать высоту, боеприпасы кончились. Однако он принял бой. Имитируя атаки, он, вероятно, выбирал момент для нанесения таранного удара, но вскоре его самолет был подбит. Выпрыгнуть с парашютом не было никакой возможности - слишком мала высота. Изрешеченная машина рухнула на землю.

Все, кто с земли наблюдал за воздушным боем Александра Горовца, с восторгом отзывались об отваге, мужестве и мастерстве летчика. Никому и никогда еще не удавалось в одном бою одержать девять побед!

Прежде чем совершить свой подвиг, Александр Горовец провел немало воздушных боев, много раз летал на штурмовку вражеских войск и аэродромов. И не сразу, конечно, пришло к нему мастерство. Первым боевым наставником на фронте был у него командир эскадрильи Василий Иванович Мишустин, впоследствии удостоенный звания Героя Советского Союза. Я не раз встречался с ним, расспрашивал его о Горовце.

Незадолго до Курского сражения мне довелось вручать Александру орден Красного Знамени.

- Служу Советскому Союзу! - твердо, как клятву, произнес он.

Большое влияние на становление Горовца как боевого летчика оказал коллектив гвардейцев 88-го полка во главе с гвардии майором Стефаном Стефановичем Рымшей. Творческая, ищущая натура, Рымша сам умело воевал и давал замечательные уроки своим подчиненным.

- Самый страшный враг истребителя - шаблон. Всегда думай в бою, извлекай уроки, помогай товарищу! - любил повторять он.

Командир полка увлекал летчиков личным примером. Если он вел группу в бой, то первым атаковывал противника, был там, где обстановка накалялась до предела. Одна из очередей фашистского "мессера" вскоре оборвала его жизнь.

Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 28 сентября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство А. К. Горовцу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Летом 1957 года близ хутора Зоринские Дворы были найдены отдельные части самолета старшего лейтенанта А. К. Горовца, партийный билет, оружие, полетные документы. Ныне на земле белгородской воздвигнут ему памятник.

В первые же дни Курской битвы по нескольку вражеских самолетов уничтожили Герои Советского Союза гвардии капитан Н. Т. Китаев и гвардии старший лейтенант А. Е. Новиков, летчики А. Г. Павлов, Наумов, Рыкунов и другие.

6 июля началась боевая биография советского аса, ныне трижды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации И. Н. Кожедуба. В этот день на его боевом счету появился первый сбитый им фашистский самолет, 7 июля - второй, а 8-го - еще два.

Героический подвиг совершил 8 июля летчик 291-й Воронежской штурмовой авиационной дивизии коммунист младший лейтенант Юрьев. Несмотря на три тяжелых ранения, полученных во время выполнения боевого задания, он сбросил бомбы точно на цель и возвратился на свой аэродром.

Отличился командир эскадрильи 516-го истребительного авиаполка младший лейтенант М. К. Токаренко. Прикрывая штурмовиков в районе Черкасского, он лично сбил два вражеских истребителя и, израсходовав весь боекомплект, начал производить ложные атаки на фашистские истребители. Благодаря мужеству Токаренко штурмовики успешно выполнили задание и без потерь возвратились на свой аэродром.

11 июля летчик-истребитель сержант Агаданцев в одном воздушном бою сбил три вражеских самолета, а четвертый таранил. Герой Советского Союза гвардии майор М. С. Токарев, сражаясь один с десятью фашистскими истребителями, сбил четыре и сам погиб смертью храбрых.

В тот же день десять летчиков 270-го истребительного авиаполка во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Гединым, прикрывая наши войска, встретили девять бомбардировщиков и десять истребителей противника. Атаковав "мессершмиттов", группа сбила два самолета. Затем было уничтожено несколько Ю-87, причем один из них тараном.

14 июля началась боевая слава одного из выдающихся летчиков-истребителей, мастера меткого удара, командира авиаэскадрильи 728-го истребительного авиаполка капитана А. В. Ворожейкина. Патрулируя группой в составе восьми самолетов в районе Богородицкое, Беленихино, Шахово, Арсений Васильевич смело повел своих истребителей в атаку на вражескую авиагруппу бомбардировщиков и шестерку истребителей. В этой схватке противник потерял девять самолетов, из которых три сбил капитан Ворожейкин. Ныне он дважды Герой Советского Союза, генерал-майор авиации, автор ряда мемуарных книг о действиях советской авиации в период Великой Отечественной войны.

Пример товарищеской взаимовыручки показал лейтенант Гридинский, летчик 800-го штурмового авиаполка. Это произошло на третий день боев. В воздухе на "иле" командира эскадрильи Степана Пошивальникова осколком от зенитного снаряда был убит воздушный стрелок. Машина осталась беззащитной. Заметив это, Александр Гридинский стал оберегать командира от атак истребителей. И вдруг от второго попадания зенитного снаряда самолет Пошивальникова загорелся. С трудом перетянув через линию фронта, командир посадил горящий штурмовик на небольшую площадку у переднего края. Фашисты немедленно направили к месту посадки несколько танков. Тогда лейтенант Гридинский, не раздумывая, сел рядом с Пошивальниковым. Оба самолета оказались под вражеским обстрелом.

- Зачем ты это сделал? - сердито спросил Пошивальников.

- Чтобы спасти вас. Садитесь побыстрее. На аэродроме летчиков горячо встречали однополчане. Отвечая на благодарность за товарищескую выручку, Александр Иванович Гридинский сказал: "Беречь командира и товарища в бою обязанность каждого летчика". Совершив сто пятьдесят два боевых вылета, летом 1944 года Гридинский погиб в бою. В связи с двадцатилетием со дня победы над фашизмом лейтенанту А. И. Гридинскому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его имя носит одна из улиц города Шацка Рязанской области, где прошли детство и юность героя.

С 7 по 10 июля танковые и моторизованные войска противника, поддерживаемые авиацией, продолжали наступать, стремясь выйти на оперативный простор.

Действуя над полем боя, соединения 2-й воздушной армии наносили по врагу сосредоточенные удары большими группами самолетов. 7 июля наши механизированные войска, поддержанные двумя сосредоточенными ударами восьмидесяти штурмовиков корпуса генерала В. Г. Рязанова, успешно отразили атаку четырех танковых дивизий противника из района Сырцово, Яковлево в направлении на Красную Дубровку и Бол. Маячки. После сосредоточенных ударов штурмовики непрерывно действовали небольшими группами, уничтожая танки и мотопехоту противника. В результате совместных усилий на поле боя осталось свыше двухсот горящих вражеских танков.

Из штаба 6-й гвардейской армии на имя командира корпуса генерала Рязанова была получена телеграмма: "Командующий 6-й гвардейской армией передал вам, что работой штурмовиков наземные части очень довольны. Штурмовики помогают хорошо".

Усилия истребителей были направлены на прикрытие войск на поле боя и обеспечение действий штурмовиков и бомбардировщиков. Выполнение этих задач проходило в ожесточенной борьбе с авиацией противника. С 7 по 11 июля в ста семидесяти девяти воздушных боях был сбит двести восемьдесят один самолет противника. После этого активность вражеской авиации значительно снизилась.

Убедившись в том, что прорыв на обоянском направлении невозможен, немцы сделали попытку выйти к Курску обходным путем, перенеся с 11 июля свои усилия на прохоровское направление. Командование фронта своевременно вскрыло замысел противника и решило сначала измотать и обескровить его группировку, потом нанести мощный контрудар.

Перед 2-й воздушной армией была поставлена задача: в течение 11 -12 июля всеми силами поддерживать контрудар сухопутных войск. Прикрытие наземных войск было возложено на 4-й и 5-й истребительные авиакорпуса, непосредственная авиационная подготовка - на 1-й бомбардировочный и 1-й штурмовой авиакорпуса, 208-ю ночную легкобомбардировочную и 291-ю Воронежскую штурмовую авиадивизии. При этом 208-я дивизия должна была действовать в ночь на 12 июля, а все остальные авиасоединения армии - с утра 12 июля.

Накануне контрудара ночные бомбардировщики полковника Л. Н. Юзеева вели непрерывные боевые действия на изнурение и уничтожение войск противника в районе Покровка, Гремучий, Бол. Маячки, Яковлево, Мал. Маячки.

Утром 12 июля наши бомбардировщики и штурмовики сбросили тысячи противотанковых бомб на боевые порядки танковых войск противника. Затем на врага обрушился огонь советской артиллерии, после чего в атаку пошли наши танки. Началось знаменитое Прохоровское танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до тысячи пятисот танков и самоходных орудий. Бомбардировщики эшелонированными действиями поддерживали наземные войска, нанося удары по скоплению танков противника в районе Грезное, совхоз Октябрьский, Мал. Маячки, Покровка, Яковлево. Самолеты вызывались на поле боя и наводились на цель по радио авиационными представителями, находившимися в наземных войсках.

"Авиация 12 и 13 июля 1943 года действовала исключительно хорошо перед передним краем нашей обороны, особенно когда вели огневой бой. Мы, все бойцы и командиры, махали пилотками, приветствуя штурмовиков. Заместитель командира по политчасти 3 мсб 56 мехбригады капитан Ваксеев"{9},

- писали в штаб армии танкисты генерала П. А. Ротмистрова.

В результате совместных усилий сухопутных войск и авиации врагу были нанесены тяжелые потери. Только в первый день сражения фашисты потеряли свыше трехсот пятидесяти танков и более десяти тысяч солдат и офицеров. После этого противник вынужден был окончательно отказаться от наступления вначале на главном, а затем и на вспомогательном направлениях.

С 17 по 23 июля наши войска полностью восстановили положение, которое они занимали к 5 июля.

В достижение целей оборонительного сражения существенный вклад внесла 2-я воздушная армия. В результате активных действий летчиков противнику ни разу не удалось подвергнуть ударам с воздуха наши войска в глубине обороны, а также коммуникации и подходившие резервы. Враг вынужден был ограничить действия своей авиации только нашим передним краем.

В борьбе с авиацией противника особенно отличились летчики 5-го истребительного авиакорпуса. За время оборонительного сражения старший лейтенант Н. Д. Гулаев сбил тринадцать самолетов, старший лейтенант И. Н. Шпак - восемь, капитан П. И. Чепинога и младший лейтенант Наумов - по семь, капитан Н. Т. Китаев и лейтенант А. Е. Новиков - по пять.

Хочется подробнее рассказать об одном из рядовых летчиков 2-й воздушной армии - Николае Шутте. Первый раз я встретился с ним незадолго до Курской битвы. Вот как это было.

Однажды командующий фронтом приказал организовать массированный удар по немецким войскам. Оперативная группа прибыла на КП наземного соединения, чтобы наладить связь с авиационными дивизиями. В это время, возвращаясь с задания, курсом на восток шел "як". Показались три "мессершмитта". Они рванулись наперехват нашему самолету. "Прибавляй скорость и уходи", - невольно проговорил я вполголоса. В голове мелькнула досадная мысль о том, что еще мало внимания мы уделяем воспитанию у летчиков осмотрительности и оттого иногда теряем людей и самолеты. "Мессеры" приближались, а наш "ротозей" летел спокойно. Вот один из противников бросился в атаку, но в тот момент, когда должен был прогреметь пушечный залп, командир "ястребка" убрал скорость, выпустил тормозные щитки, и немец пронесся мимо. А когда вражеский самолет оказался чуть впереди, советский летчик снова дал газ, довернул машину и первой же очередью зажег противника.

Мы с восторгом следили за боем, в процессе которого наш летчик то искусно уходил от огня двух "мессершмиттов", то сам атаковывал их. Наконец, когда, видимо, кончились боеприпасы, немцы повернули на запад, а "ястребок" пошел своим курсом.

Я приказал выяснить, кто дрался в воздухе. Через несколько минут доложили: "Николай Шутт, летчик-истребитель из дивизии генерала Баранчука". Николай Шутт? И я вспомнил разговор, происходивший несколько дней назад с заместителем по политчасти С. Н. Ромазановым, прибывшим из дивизии К. Г. Баранчука. Он рассказывал о подвигах летчика-истребителя Николая Шутта и о том, что этот старший лейтенант по каким-то причинам не имеет боевых наград.

Вечером, доложив итоги действий авиации командующему фронтом, я попросил разрешения выехать на аэродром 203-й (вскоре она стала 12-й гвардейской) истребительной дивизии генерала К. Г. Баранчука. Ко мне пригласили Николая Шутта.

- Я видел, как вы дрались с тремя "мессершмиттами". Хорошо дрались. Спасибо. Орден Красного Знамени получите через несколько дней, - сказал я.

- Служу Советскому Союзу!- ответил старший лейтенант, и его юношеские щеки зарделись румянцем.

Пожав на прощание руку, я от души пожелал ему успехов. Н. К. Шутт отважно воевал в небе Берлина и Праги, закончил войну начальником воздушно-стрелковой службы полка, получил за свои победы в воздушных боях много орденов и был удостоен высшей награды - звания Героя Советского Союза.

Когда готовилось издание этой книги, Николай Шутт прислал мне свои фронтовые записи. Они, на мой взгляд, довольно объективно свидетельствуют о том, как мужали в боях советские летчики, как росло их мастерство. Ниже привожу эти записи.

"7 января 1942 года произошла моя первая встреча с врагом. Это было в районе Керчи. Меня подняли в воздух по тревоге. Задача: перехватить немецкого разведчика и уничтожить его. Мой истребитель быстро набирал высоту. И вот в разрывах зенитной артиллерии показался Ю-88. Охваченный каким-то необъяснимым порывом, я бросился к нему. Нас разделяла дистанция в шестьсот - семьсот метров, но я прильнул к прицелу и нажал на гашетки. Когда умолк последний пулемет, немец, к моему удивлению, спокойно уходил в облачность. Беспомощный и злой, вернулся я на аэродром.

Товарищи, выслушав подробности боя, сказали: "Погорячился ты, Николай, надо было поближе подойти к разведчику и стрелять короткими очередями". Я долго не мог уснуть. Мне снова хотелось подняться в воздух и встретиться с тем же немцем, чтобы еще раз померяться силой...

Легко понять мое состояние, когда после двух дней перерыва я встретился с противником, преследовал его и... тоже не мог сбить.

15 января мой командир эскадрильи лейтенант Владимир Антонов уничтожил бомбардировщик Хе-111. Боевой счет полка открыт. Летчики с нескрываемым интересом расспрашивали командира о всех подробностях боя. Взволнованный и счастливый, Антонов рассказал о том, как построил поиск противника, как осуществил сближение, в какой момент начал атаку, с какой дистанции вел огонь и куда направлял его.

Сравнивая действия командира со своими, я все больше убеждался, как далеко мне до боевого совершенства, как много надо учиться, чтобы бить врага наверняка. Во втором воздушном бою я не учел метеоусловий, не использовал облачность для скрытного нападения на врага, забыл о высоте как о непременном условии победы в воздушном бою... Неудача угнетала меня.

30 марта сигнал тревоги снова поднял меня в керченское небо. Девять немецких бомбардировщиков, сбросив бомбы, на максимальной скорости со снижением уходили на север - к Азовскому морю.

Выбрав один из самолетов, я начал преследование. Километрах в двадцати от береговой черты, видя бессмысленность дальнейшего полета, лег на обратный курс. Подойдя к берегу, сориентировался и направился в сторону аэродрома. И вот совсем неожиданно впереди показались два Ю-88 и наш И-16. Стрелки вражеских бомбардировщиков вели по истребителю яростный пулеметный огонь. Я находился выше "юнкерсов" и, осмотревшись, решил атаковать ведомый самолет.

С дистанции семьдесят - пятьдесят метров длинной пулеметной очередью ударил по правому мотору. Объятый пламенем и черным дымом, "юнкерс" начал беспорядочно падать на мыс Казантип, в одном-двух километрах от берега. Два выбросившихся парашютиста были снесены ветром в Азовское море. Медленно снижаясь, я наблюдал за ними. Они упали в воду и через минуту исчезли под набегающими волнами.

Это была моя первая победа над фашистским стервятником.

С каждым днем увеличивался счет боевых вылетов. Мне уже приходилось прикрывать свои наземные войска и различные военные объекты, штурмовать вражескую пехоту и аэродромы, вести воздушную разведку и вступать в бой с фашистскими истребителями и бомбардировщиками. Я учился на ошибках первых полетов, анализировал каждую встречу с противником, вникал в самые мельчайшие детали боев, по крупинкам накапливая боевой опыт.

За сравнительно небольшой период времени летчики нашего полка сбили более двадцати самолетов противника. В боях отличились лейтенанты Владимир Антонов, Иван Черняк, Василий Дрозденко и многие другие.

21 апреля я с ведомым Василием Дрозденко возвращался с боевого задания. В районе аэродрома, на высоте семьсот метров, заметили двух Ме-109, которые нападали на МиГ-3. Ведущий "мессер" зашел в хвост "мигу" и открыл огонь. Ведомый в двухстах метрах сзади прикрывал его. Бросившись на выручку товарища, я с дистанции семьсот метров выпустил два реактивных снаряда. Увидев разрывы, немец бросился в сторону. Я догнал его и ударил еще двумя реактивными снарядами. "Мессершмитт" взорвался.

Это был бесприцельный огонь. Снаряд, выпущенный мной, попал в цель совершенно случайно, но все равно победа! Правда, летчику с "мига" пришлось прыгать с парашютом: немцы все-таки подбили его. Как выяснилось потом, это был лейтенант Владимир Шебенко, мой друг по авиаучилищу.

При встрече Владимир рассказал: "Как только я начал приземляться, ко мне прибежали наши автоматчики. Они рассчитывали, видимо, взять в плен фашиста, но, к своему удивлению, увидели советского летчика.

Два самолета падали одновременно, и ребята не смогли определить, из какого выбросился парашютист. Во всяком случае, они не огорчились и приняли меня очень хорошо".

В части меня горячо поздравили. Оказывается, я первым из летчиков полка сбил "мессера". Вот здорово!

Утром 16 мая, после того как рассеялся туман, наши истребители стали поодиночке покидать аэродром. Мне пришлось улетать последним. Выруливая, я увидел бежавшего ко мне земляка - лейтенанта Евгения Павловича. Мы хорошо знали друг друга: нас сроднили Минск, учеба в Белорусском аэроклубе и в авиаучилище. Евгений служил в другом полку. Несколько дней назад он, израсходовав боеприпасы, пошел на таран. Враг был уничтожен, но и самолет Павловича получил серьезные повреждения...

Евгений вскочил на крыло самолета и, подавая пакет, сквозь шум мотора крикнул:

- Возьми, потом отдашь!

- Что здесь?

- Комсомольский билет, удостоверение... Сохрани! А я на переправу, вплавь через Керченский пролив.

Вот тут-то я и вспомнил рассказы о боях на реке Халхин-Гол, о нашем земляке дважды Герое Советского Союза Сергее Грицевице, который на таком же одноместном самолете И-16 вывез офицера Забалуева, оказавшегося в беде.

- Нет! - отвечаю Павловичу. - Прячь документы в карман.

- Что? Брать не хочешь?

- Возьму, но только вместе с тобой. Быстро выскочив из самолета, я крикнул, показывая рукой на кабину:

- Залезай быстрее, только смотри зажигание не выключи. Протягивай ноги вдоль фюзеляжа за бронеспинку, а голову положишь мне на колени.

- Сумеем ли вдвоем, Николай?

- Не медли, залезай быстрее!

Спустя несколько секунд наш И-16 уже бежал по аэродрому. Он долго не хотел отрываться от земли. Однако в конце взлетной полосы "ишачок" в последний раз стукнулся колесами о землю и плавно повис в воздухе. Шасси убрать уже не было никакой возможности. Мы вышли к морю и на высоте пятьдесят метров полетели на восток, на новый аэродром.

Командир эскадрильи заметил, что самолет шел по маршруту с неубранными шасси. Когда я приземлился, он хотел сделать мне замечание, но, увидев, что мы вылезаем из кабины вдвоем, сказал:

- Молодец, Николай, так должен поступать каждый из нас.

- Я горжусь тобой, - растроганно проговорил Женя Павлович, обнимая меня.

А я гордился Евгением, который несколько дней назад таранил фашистского стервятника.

Нашу беседу прервал внезапный залп зениток. На высоте около двух тысяч метров, пересекая аэродром, уходили на запад два бомбардировщика Ю-88. Находящийся в воздухе молодой летчик сержант Георгий Кончин бросился вдогонку. Пулеметы на его истребителе вскоре смолкли. И тогда Кончин пошел на таран. Вот он уже вплотную пристроился к "юнкерсу", но его внезапно отбросило воздушной струей. Оправившись от неожиданности, Кончин снова бросился на врага. Несколько раз он пытался отрубить ему хвост, но безуспешно. При одном из подходов вражеский стрелок дал очередь по "ястребку" и сбросил гранату на парашюте. В лицо сержанта попало более двадцати осколков. Истекая кровью, он напряг все силы и благополучно посадил самолет на аэродроме.

Когда мы подбежали к израненной машине, летчик был без сознания. Ему тут же оказали первую помощь и отправили в госпиталь...

Осенью 1942 года лейтенант Кончин вернулся в полк и мужественно сражался до окончания войны.

К ноябрю на моем счету стало двести сорок боевых вылетов, а наша часть за отличные боевые действия была удостоена высокой награды - ордена Красного Знамени.

Мы получили новые самолеты Як-7б и направились на фронт в район Курска. Полк включен в 203-ю истребительную авиадивизию, которая должна обеспечивать боевые действия 1-го штурмового авиационного корпуса.

...Каждый день крепнет наша дружба с "воздушными пехотинцами". Мы летаем со штурмовиками с одного аэродрома. Это дает широкие возможности для личного общения, часто собираемся на разборы полетов, где отрабатываются вопросы взаимодействия на маршруте, над целью и на случай нападения истребителей противника. Эти разборы - лучший способ для обобщения и изучения боевого опыта.

Припоминаю, как тепло и сердечно благодарили нас штурмовики за хорошее прикрытие. В свою очередь мы, истребители, говорили, что сопровождать тех, кто умеет взаимодействовать, - одно удовольствие. В этом отношении особенно выделялись группы, ведущими которых были Б. В. Мельников, М. И. Степанов, М. П. Одинцов, А. М. Глебов, Г. П. Александров и другие.

Нанося сильные удары по наземным силам врага, летчики этих групп в любых условиях умело сохраняют строй и нередко вместе с нами вступают в бой против немецких истребителей и бомбардировщиков.

12 июля состоялся бой двенадцати "ильюшиных", возглавляемых майором Мельниковым, с большой группой "юнкерсов". Мы прикрывали штурмовиков четверкой "Яковлевых". Когда "илы" обрушили свой удар по заданной цели, земля предупредила по радио о том, что к переднему краю идет несколько десятков бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Мы решили не отступать. Штурмовики пошли в атаку на "юнкерсов", а наша четверка во главе с капитаном Николаем Дунаевым напала на истребителей прикрытия.

Бой носил ожесточенный характер. Воздух, казалось, кипел от огня пушек и пулеметов. Мы одержали победу. Штурмовики сбили восемь самолетов противника, а девятый пришелся на долю нашего ведущего Николая Дунаева. Успех был обусловлен тем, что летчики-штурмовики вступили в бой не поодиночке, не разрозненными силами, а всей группой, и тем, что мы постарались сделать все, чтобы сковать истребителей врага боем, не дать им возможности обрушиться на наших братьев по оружию.

Бывают у нас и промахи. Так, прикрывая группу "илов" Н. В. Горбачева, мы допустили ряд ошибок. На земле, кажется, все было разработано и предусмотрено, а в воздухе вышло иначе. Уже в районе цели, когда была произведена атака и штурмовики начали сбор, один самолет отстал от группы. И в это самое время появляется пара Ме-109. Увидев отставший самолет, они сразу кинулись на него. Принимаю решение: прикрыть Ил-2. Но в это время из-за облачности появилась десятка истребителей. Силы наши уже были распылены, и, пользуясь этим, одна группа немцев немедленно атаковала шестерку "яков", а другая - штурмовиков.

Мы дрались отчаянно, но инициатива боя была упущена, и восстановить ее не было возможности. Мы потерпели поражение, потому что не было слаженности действий штурмовиков и истребителей...

Мы все время настойчиво требуем от штурмовиков плотного строя: стоит "илу" отстать от группы, как он становится легкой добычей вражеских истребителей.

25 июля после выполнения задания "ильюшины" возвращались домой на бреющем полете. Растянулись так, что их было трудно подсчитать. Значит, не учли добрых советов. Развернувшись, чтобы парой прикрыть отставшее звено, я заметил двух Ме-109. Они выжидали удобный момент для нападения на "илов".

С дистанции пятьсот метров я открыл огонь по ведущему Ме-109. Он отошел в сторону, а его ведомый продолжал преследовать "ильюшиных". Тогда я с принижением догнал его и почти в упор дал две очереди. "Месс" сделал резкий крен, затем беспорядочно полетел к земле: вероятно, был убит летчик.

Все наши самолеты возвратились на свои аэродромы. Но полет мог кончиться печально, если бы не оказали помощь отставшему звену "илов"...

С 5 по 24 июля на Курской дуге летчики моей эскадрильи провели сорок шесть воздушных боев и сбили пятнадцать самолетов противника, не потеряв ни одного своего. Эти победы - результат упорной боевой учебы, проводимой командиром дивизии генералом К. Г. Баранчуком.

6 августа во второй половине дня, когда я только что вернулся с боевого задания, на аэродром приехал начальник политотдела дивизии подполковник А. Стар-чак. Тот самый боевой комиссар, который недавно поздравлял меня с вступлением в члены Коммунистической партии.

- Как обстановка в воздухе? - спросил он.

- Преимущество полностью на нашей стороне, - подчеркнул я, - хотя немцы имеют на нашем участке фронта довольно много асов.

Мы поговорили довольно подробно о боевых делах полка. В конце беседы начальник политотдела сказал, что сегодня мне будет вручен партийный билет. К вечеру я привел себя в порядок и выглядел по-праздничному. На стоянке самолетов собрались члены партийной комиссии во главе с подполковником Старчаком. Присутствовали и другие офицеры, которым тоже предстояло получить партийные билеты.

Первому вручали мне. Подполковник Старчак еще раз поздравил меня и пожелал новых успехов в боях, Я дал клятву, не жалея ни сил, ни самой жизни, драться с врагом во имя любимой Родины, во имя Коммунистической партии.

На следующий день мы готовились к сопровождению "илов". Среди штурмовиков были у нас, истребителей, свои любимцы, которых мы узнавали в воздухе по летному почерку, по боевой "походке". Один из них - старший лейтенант М. И. Степанов, Герой Советского Союза. Отлично владея ориентировкой, он всегда точно и внезапно выходил на цель, что приносило группе большой успех при выполнении боевых заданий.

Моя группа в составе шести истребителей Як-1 поднялась в воздух. На горизонте показалась девятка "ильюшиных" во главе со Степановым. Пристроившись к ним, мы легли на курс. Осматривая боевой порядок, я заметил, что на самолете моего ведомого младшего лейтенанта И. П. Иванова не убирается одна нога шасси. Пришлось подсказать по радио. Ведомый несколько раз пытался ее убрать, не безуспешно. Идти в бой при таком положении рискованно: снижается скорость, ухудшается маневренность самолета. Я приказал Иванову вернуться на аэродром. Нас осталось пятеро.

Когда мы подошли к цели, начался интенсивный зенитный огонь. Внизу, на окраине небольшого леса,- скопление автомашин, танков, пехоты. "Ильюшины" обрушили на врага смертоносный груз. Сделав три захода, штурмовики плотной группой потянулись домой. Мы уже находились километрах в семи от линии фронта, как вдруг я увидел вражеский самолет, шедший вдоль передовой линии. Развернувшись наперерез немцу, я быстро стал набирать высоту. По радио сообщил заместителю о своем решении и приказал сопровождать штурмовиков до аэродрома посадки.

"Мессер" принял мой вызов. Я понял, что передо мной опытный разведчик, который "прогуливался" над нашими наземными войсками. При сближении немец стал в левый вираж, предполагая сразу же зайти мне в хвост. Я резко перевернул свой истребитель в правый вираж. В этот момент мимо носа "яка" прошла трасса. Мне долго пришлось крутиться, пока наконец я оказался позади врага. Крепко увязавшись за ним, я ни на секунду не упускал его из виду, мгновенно реагируя на все эволюции.

Бой переместился почти к самой линии фронта. Вот уже третья очередь прошла мимо самолета противника. "Мессершмитт" с полупереворота нырнул чуть ли не в отвесное пикирование. Каким-то чутьем мне удалось разгадать маневр, и я мгновенно бросился за ним. Мы стремительно теряли высоту. Но вот враг начал выходить из пикирования. Я тоже потянул ручку на себя. Мокрая от пота гимнастерка прилипла к телу, но в таких случаях усталости не чувствуешь. И вот оно, роковое мгновение! Враг заметался. Куда ринуться? В какую сторону бросить самолет? Это не ошибка. Это физическая и моральная слабость врага. Длинная очередь прошила фюзеляж "мессера". Самолет вспыхнул и упал у деревни Старица, на Белгородчине. Это была десятая победа.

Возвратившись на свой аэродром, я пошел на КП полка, чтобы доложить о воздушном бое. Товарищи поздравляли меня, молодого коммуниста, с очередной победой. А в это время механик старшина Войцеховский аккуратно рисовал на борту моего самолета с номером "21" десятую звездочку..."

Я привел выдержки из записной книжки только одного нашего летчика. Эти волнующие записки дают достаточное представление о том, какими замечательными кадрами бойцов располагала 2-я воздушная армия в период боев на Курской дуге.

Каждый вылет - легенда

Потерпев поражение в наступлении на курском направлении, противник, отброшенный на прежний оборонительный рубеж, стремился во что бы то ни стало удержать Белгородско-Харьковский выступ, рассматривая его как "бастион, запираю-щий путь для наступления русских армий на Украину".

С целью разгрома белгородско-харьковской группировки и последующего освобождения Левобережной Украины и Донбасса советское командование еще в период оборонительных сражений готовило наступательную операцию силами Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов. Главный удар наносили Воронежский и Степной фронты в общем направлении на Богодухов, Валки и на Харьков, вспомогательные - на Ахтырку и Мерефу.

Основные задачи 2-й воздушной армии в этой операции состояли в том, чтобы обеспечить прорыв, ввод в прорыв танковых войск и развитие успеха в глубине. Свои задачи мы должны были решать во взаимодействии с 5-й воздушной армией Степного фронта и соединениями авиации дальнего действия.

Подготовка к контрнаступлению осуществлялась в предельно сжатый срок - в течение десяти дней. Она осложнялась тем, что в это время из состава воздушной армии ушли 1-й бомбардировочный, 1-й штурмовой и 4-й истребительный авиакорпуса. Новые соединения - 5-й штурмовой авиакорпус под командованием Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Н. П. Каманина, 10-й истребительный авиакорпус генерал-майора авиации М. М. Головня и 202-я бомбардировочная авиадивизия полковника С. И. Нечипоренко - были укомплектованы в основном молодыми летчиками. Потребовалось много энергии, чтобы подготовить их к боевым действиям.

На основе принятого решения и задач, поставленных перед авиационными соединениями, штаб воздушной армии совместно со штабами общевойсковых и танковых армий разработал планы взаимодействия, единую кодированную карту, схему распределения целей между авиацией и артиллерией. Во все общевойсковые штабы (на главном направлении - вплоть до стрелковых соединений) были выделены офицеры от авиадивизий и корпусов.

В период подготовки к контрнаступлению авиация периодически наносила удары по резервам противника и усиленно вела воздушную разведку. Аэродромы противника и его коммуникации Харьков - Белгород, Ахтырка - Белгород и рокада Харьков - Сумы находились под постоянным наблюдением наших воздушных разведчиков. По данным воздушного фотографирования, штаб фронта издал и затем разослал наземным войскам схемы обороны противника на различных участках фронта. Авиационные соединения и части были снабжены схемами вражеских аэродромов. Все это во многом содействовало успешной подготовке и разгрому противника.

В 6 часов утра 3 августа началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка. В ней участвовали части 5-го штурмового авиакорпуса, 202-й бомбардировочной и 291-й штурмовой авиадивизий, нанесшие два удара по опорным пунктам противника. В период 6.20 - 7.00 был нанесен первый удар силами тридцати шести пикирующих бомбардировщиков и восьмидесяти одного штурмовика под прикрытием сорока девяти истребителей. За четверть часа до начала атаки тридцать шесть бомбардировщиков и семьдесят шесть штурмовиков под прикрытием сорока пяти истребителей нанесли повторный сосредоточенный удар по важнейшим вражеским объектам на участке прорыва.

После авиационной и артиллерийской подготовки наземные войска перешли в наступление. Уже в первой половине дня, сломив упорное сопротивление противника, они вклинились в его оборону на пять - семь километров. В сражение были введены 1-я и 5-я гвардейская танковые армии под командованием генерал-лейтенантов М. Е. Катукова и П. А. Ротмистрова. Для поддержки танковых соединений мы выделили 5-й штурмовой авиакорпус и 291-ю штурмовую авиадивизию. Штурмовики, действуя небольшими группами, уничтожали и подавляли артиллерию, танки и живую силу противника, прокладывали путь танковым частям. 202-я бомбардировочная авиадивизия наносила сосредоточенные удары по резервам противника в районах Томаровки и Борисовки.

К исходу дня 1-я танковая армия вышла на восточную окраину Томаровки, а соединения 5-й гвардейской танковой армии продвинулись в район Саенков, Добрая Воля. Благодаря эффективной авиационной поддержке тактическая зона вражеской обороны в течение одного дня была преодолена наземными войсками, а танковые армии получили возможность развивать успех в оперативной глубине.

4 августа войска фронта при поддержке авиации продолжали развивать наступление. С утра штурмовые соединения воздушной армии подавляли артиллерию противника на огневых позициях в районе Новая Глинка, Мощеное, Томаровка. Последующие штурмовые удары они наносили по колоннам противника, отходившим от Томаровки на Гайворон, и по его резервам, двигавшимся от Боромля на Славгородок. Небольшими группами бомбардировщиков и истребителей противник стремился противодействовать нашим войскам, но успеха не имел. Всего за день наша авиация провела двадцать девять воздушных боев, в которых было сбито сорок три самолета противника.

В этот день шестерка истребителей Як-7б под командованием капитана А. В. Ворожейкина, прикрывая наземные войска в районе Раково, Пушкарное, Томаровка, встретилась с двенадцатью бомбардировщиками Ю-87 и десятью истребителями Ме-109. В завязавшемся воздушном бою нашими истребителями было уничтожено восемь вражеских самолетов, из которых четыре сбил лично А. В. Ворожейкин.

5 августа фашисты были вынуждены оставить Белгород. В этот день Москва впервые салютовала воинам-победителям.

С большим подъемом встретили авиаторы приказ Верховного Главнокомандования, затаив дыхание слушали по радио залпы орудий.

- Нам салютует Родина! Будем достойны высокой оценки нашего ратного труда! - говорили летчики и новыми боевыми делами отвечали на оказанное им внимание.

Немецкое командование, стремясь во что бы то ни стало сорвать наступление, сосредоточивало крупные силы в районах Богодухова и Ахтырки. Воздушная разведка своевременно вскрыла накапливание войск противника. Это помогло командованию фронта принять необходимые меры. Летчики усилили удары по подходившим резервам. В результате противник так и не смог сосредоточить и организованно ввести в действие ахтырскую и богодуховскую группировки.

При отражении войсками фронта контрудара в районе Богодухова 5-й штурмовой, 10-й истребительный авиакорпуса, 208-я ночная бомбардировочная и 291-я штурмовая авиадивизии произвели более тысячи трехсот самолето-вылетов и нанесли противнику значительный урон в танках и живой силе. Весьма эффективна была помощь авиации и при отражении контрудара противника в районе Ахтырки. Враг понес тяжелые потери.

В то время когда войска Воронежского фронта, отражая вражеские контрудары, громили танковые соединения противника в районах Богодухова и Ахтырки, войска Степного фронта развернули бои на подступах к Харькову. Освобождением Харьковского промышленного района 23 августа 1943 года блестяще завершилось контрнаступление наших войск.

В контрнаступлении на белгородско-харьковском направлении авиация сыграла важную роль. Соединения 2-й воздушной армии произвели около восемнадцати тысяч самолето-вылетов. В пятистах семидесяти двух воздушных боях наши летчики сбили пятьсот восемьдесят семь самолетов противника.

Наземные войска высоко оценили помощь авиации в прорыве оборонительной полосы и развитии успеха. Наиболее напряженные боевые действия вела 291-я Воронежская штурмовая авиадивизия. Взаимодействуя с 5-й и 6-й гвардейскими, 40, 27, 4-й гвардейской армиями и 5-м гвардейским отдельным танковым корпусом, летчики этого соединения успешно прокладывали дорогу танкистам.

На командных пунктах наземных войск танкисты часто видели командира дивизии полковника А. Н. Витрука, его заместителя полковника В. Ф. Сапрыкина и других офицеров-авиаторов. По заявкам наземных войск они вызывали штурмовиков на поле боя. Благодаря тому, что в составе дивизии был один истребительный авиаполк, она с исключительной мобильностью выполняла все задачи наземного командования и наносила войскам противника большие потери в живой силе и боевой технике. Экипажи с исключительным упорством, невзирая на сильное противодействие зенитной артиллерии, штурмовали противника, совершая по четыре-пять заходов на цели. 737-й истребительный авиаполк под командованием майора Н. И. Барчука отлично справился с задачами по обеспечению боевых действий своих штурмовиков. В наиболее напряженные дни летчики-истребители делали до пяти-шести самолето-вылетов.

Отлично выполняла свои задачи и 202-я бомбардировочная авиадивизия. Поддерживая наступавшие войска, она большими группами, от сорока до шестидесяти и более самолетов, наносила эффективные удары по отходившим колоннам противника и по резервам.

Наши истребители прочно удерживали господство в воздухе, надежно обеспечивали наземные войска от ударов с воздуха и свободу действий своей штурмовой и бомбардировочной авиации. В воздушных схватках с врагом летчики 10-го истребительного авиакорпуса за двадцать дней боев сбили двести шестьдесят один самолет противника, а 5-го корпуса - двести тридцать восемь.

Немалая заслуга в успешных действиях авиации принадлежит и частям авиационного тыла. За время контрнаступления они построили восемнадцать действующих и двадцать один ложный аэродром. Кстати, из четырнадцати авиационных налетов противника на места базирования нашей авиации тринадцать пришлись на ложные.

С точки зрения использования ВВС Курская битва имела ряд характерных особенностей, отличавших ее от других крупнейших операций Великой Отечественной войны. Прежде всего необходимо отметить, что действия авиации проходили в более благоприятных условиях, чем под Москвой и Сталинградом. Это объясняется тем, что наши Вооруженные Силы значительно возросли как в количественном, так и в качественном отношении. Командный состав получил боевой опыт в проведении операций. Враг понес невосполнимые потери в живой силе и технике, моральный дух его армий был надломлен.

В битве под Курском советская авиация окончательно закрепила за собой господство в воздухе. Ее действия отличались большим размахом. За счет этого влияние ее ударов на весь ход операций намного увеличилось. Содействуя общевойсковым армиям в прорыве тактической глубины обороны противника, авиация впервые в Отечественной войне сумела осуществить непрерывную поддержку главных сил сухопутных войск. Увеличение удельного веса бомбардировщиков, а также повышение артиллерийских плотностей позволили по-иному организовать и провести действия авиации непосредственно, перед атакой наземных войск.

Вот один из примеров применения авиации. Определив направление главного удара войск Воронежского и Степного фронтов, противник уже с утра 4 августа начал перебрасывать из Донецкого бассейна и с оборонительного рубежа на реке Миус несколько танковых и моторизованных дивизий в район Харьков, Богодухов. В связи с этим наше Верховное Главнокомандование приказало переключить авиацию на борьбу с подходящими оперативными резервами врага. Для действий по железным и шоссейным дорогам были привлечены авиационные соединения нескольких воздушных армий (2, 5, 17 и 8-й) и АДД. Здесь мы видим пример решения проблемы борьбы с оперативными резервами за счет использования авиации соседних фронтов, не связанных активными действиями. Это была, по существу, специальная воздушная операция.

Крупную роль сыграли военно-воздушные силы фронтов и во время преследования отходящих немецких дивизий. Например, 23 августа воздушная разведка Воронежского фронта обнаружила отход врага из района Ахтырки на Зеньков. Основные усилия авиации были направлены на действия по отходящим войскам и по переправам через реку Ворскла. Непрерывные эшелонированные удары штурмовиков, дневных и ночных бомбардировщиков продолжались в течение двух суток. Немцы понесли крупные потери в живой силе и технике. Их попытки прикрыть переправы с воздуха были сорваны нашими истребителями.

Таким образом, под Курском советские ВВС успешно и наиболее полно решили вопросы авиационного наступления, начиная от завоевания и удержания господства в воздухе и кончая участием в преследовании разгромленных войск врага и борьбы с его оперативными резервами. С этой точки зрения Курская битва явилась важнейшим этапом в развитии способов и методов оперативно-тактического применения авиации. Здесь подтвердилась правильность главного принципа использования авиации, выдвинутого советским военным искусством,- принципа массирования ее усилий на направлении главного удара противника.

Всего за время Курской битвы наша авиация произвела около ста двадцати тысяч боевых вылетов, то есть в 2,2 раза больше, чем американская авиация за весь 1943 год (около шестидесяти четырех тысяч вылетов на военные объекты Германии).

После разгрома на Курской дуге немецко-фашистское командование отдало приказ о немедленном строительстве "Восточного вала" по правому берегу Днепра. Широкая, многоводная река с высоким западным берегом представляла серьезную преграду для наших наступающих войск.

После непрерывных полуторамесячных боев войска Воронежского фронта, оторванные от баз снабжения, не могли продвигаться вперед столь быстро, как того хотелось бы. Да и противник, пытаясь спасти свои войска в Донбассе от флангового удара, оказывал упорное сопротивление.

Но в наших войсках не угасал наступательный порыв. Близко к сердцу приняли они обращение ЦК Компартии Украины, Президиума Верховного Совета и Совета Министров республики: "Выходи на решающий бой, народ Украины! В борьбе мы не одни. Плечом к плечу с нами идут русские, белорусы, грузины, армяне - сыны всех народов Советского Союза... Вперед, в наступление на врага!"

Наша армия к этому времени имела шестьсот самолетов и состояла из двух истребительных авиакорпусов, укомплектованных новыми машинами Ла-5, Як-7 и Як-9, штурмового корпуса, штурмовой дивизии, двух бомбардировочных дивизий, вооруженных Пе-2 и У-2. Враг имел в своем составе до семи эскадр 4-го воздушного флота, в которых насчитывалось шестьсот шестьдесят пять самолетов.

Начальнику штаба генералу Качеву и оператору Василькову было поручено разработать план использования авиации на дальнейшее время.

Задача состояла в том, чтобы преодолеть водные рубежи с ходу, быстро и решительно обеспечить захват и удержание плацдармов. Именно к таким действиям готовились все рода войск. Военный совет фронта обязал авиаторов вести непрерывную воздушную разведку, поддерживать связь с партизанами, уничтожать отступающего противника, а также прикрывать наземные войска от вражеской авиации, особенно в период подхода к Днепру и при его форсировании.

Большая роль в предстоящих действиях отводилась 291-й штурмовой авиадивизии, которой командовал полковник А. Н. Витрук. Андрея Никифоровича я знал еще с 1934 года по совместной службе в Ленинградском военном округе. В прошлом артиллерист, он успешно закончил летную школу и командовал звеном в 253-й штурмовой авиабригаде. Уже тогда чувствовалось, что из него получится хороший командир.

Человек рассудительный и спокойный, умевший в самых трудных условиях сохранить хладнокровие, он отлично знал людей своей дивизии, сам водил штурмовиков в бой. Дивизия состояла из трех штурмовых и одного истребительного полков. Она отлично решала задачи, взаимодействуя с наземными войсками. Командующий 38-й армией, ныне Маршал Советского Союза, К. С. Москаленко всегда просил:

- Дайте для поддержки штурмовиков Витрука. У нас с ними очень хорошо взаимодействие получается! В дивизии было много замечательных мастеров штурмовых атак. Героев Советского Союза Александра Добкевича, Леонида Шишова, Василия Рощепкина, Виктора Артамонова и многих других хорошо знали в сухопутных войсках. Особенно стойко сражался здесь истребительный полк, которым командовал Герой Советского Союза Н. И. Барчук.

Однажды Николай Изотович летал на сопровождение восьмерки "илов". Мы попросили Барчука рассказать о подробностях полета, а затем написать обстоятельное боевое донесение.

Восьмерка "илов" получила задание нанести штурмовой удар по скоплению войск на опушке леса, близ Днепра.

Штурмовиков сопровождали четыре истребителя. Над линией фронта "яки" поднялись несколько выше "илов" и вдруг заметили восьмерку Ме-109. Варчук передал по радио своему ведомому - штурману полка Калинину: "От штурмовиков не отходить!"

Спустя некоторое время экипажи "илов" устремились на цель. И тут "мессершмитты", разделившись на две группы, начали заходить справа и слева. Варчук приказал истребителям встать в круг и держаться над штурмовиками, не давая противнику возможности атаковать их.

Благодаря правильному решению Барчука задание было выполнено отлично. Самолеты вернулись на свой аэродром без потерь.

В 291-й штурмовой дивизии, как и в других наших соединениях, было много молодежи. Она хорошо знала своих вожаков, равнялась на них в бою. Воздушным стрелком на одном из "илов" летал младший лейтенант Николай Иголкин. Он первым среди комсомольских работников нашей армии был награжден орденом Красного Знамени. В одной из схваток с фашистами Николай сбил "Мессершмитт-109". День, когда представитель ЦК ВЛКСМ вручил отважному комсоргу именные часы вместе с Грамотой Центрального Комитета комсомола, вылился в полковой молодежный праздник. Получая награду, комсорг сказал, что он, как и все его друзья, готов к боям за освобождение Советской Украины.

В частях хорошо знали комсомольских активистов Николая Левцова, Вячеслава Березкина, Николая Пермутова, Сергея Ачкасова, Надежду Кашину...

О Кашиной - комсорге штурмового полка - мне хочется рассказать особо. Ее неугомонной кипучей энергии завидовали все. Именно о таких русских женщинах писал в свое время Николай Алексеевич Некрасов:

Во всякой одежде красива,

Ко всякой работе ловка...

Надежда пришла в полк на должность оружейницы. Вскоре трудолюбивую и расторопную девушку назначили комсоргом. Со временем она овладела профессией воздушного стрелка.

В боях за Киев полк потерял несколько экипажей. Авиаторы ходили подавленные, замкнутые. Однажды вечером Надя подошла к сельской школе, где жили летчики. Из раскрытых окон доносилась раздумчивая, с грустинкой песня:

Эх, как бы дожить бы

До свадьбы-женитьбы...

Надя вошла в школу.

- Что вы, ребята, приуныли? - спросила она.

Песня смолкла. Один из молодых летчиков, вздохнув, вымолвил:

- Друзей жалко, комсорг. Радоваться нечему...

- На войне, ребята, без потерь не бывает. Но я верю, многие из нас доживут до победы, до "свадьбы-женитьбы". Сами знаете, враг уже не тот пошел, отступает, а мы идем вперед.

Потом Надя обернулась к молодому летчику, только что жаловавшемуся на свою судьбу, и попросила:

- Возьмите меня, товарищ лейтенант, в свой экипаж воздушным стрелком. Я везучая, будем летать до конца войны.

Надо было видеть, как просветлели лица летчиков и песня о "свадьбе-женитьбе" сразу приобрела бодрые нотки. А потом послышались смех, шутки...

На другой день утром сержант Кашина полетела в бой. Экипаж отлично выполнил задачу. Вернувшись с задания, Кашина помогла оружейницам подвесить бомбы, зарядить пушки, а вечером выпустила плакат с броским заголовком, стихами и рисунками. По примеру известных в то время стихотворных листовок Главного политического управления "Заветное слово Фомы Смыслова" в полку очень доходчиво популяризировался боевой опыт лучших летчиков и воздушных стрелков, отмечались замечательные качества самолета Ил-2.

Рассказывая о боевых делах летчиков, нельзя не назвать имени А. Л. Шумидуба. Этот летчик-штурмовик вписал не одну замечательную страницу в историю нашей армии.

Однажды девятка "илов" под командой Шумидуба в сопровождении шестерки "яков" на пути к цели встретила большую группу Ю-87. Образуя замкнутый круг, вражеские бомбардировщики с высоты четырехсот - пятисот метров пытались бомбардировать наши наземные войска. "Яки" отсекли от "юнкерсов" истребителей противника и связали их боем. Два головных звена Ю-87 при выходе из пикирования были атакованы штурмовиками. Один бомбардировщик загорелся и упал близ расположения наших войск.

Четвертое звено Ю-87, срезав круг, стало поспешно уходить, но ведущий старший лейтенант Шумидуб атаковал его и первым ударом сбил один самолет против-ника, а вторым подбил другой. Три уничтоженных "юнкерса" - внушительный результат боя.

В другой раз шестерка "илов" Шумидуба в сопровождении шести истребителей, ведомых лейтенантом Окружновым, вылетела на штурмовку автоколонны.противника. На обратном маршруте штурмовики заметили большую группу Ю-87 под прикрытием двенадцати истребителей ФВ-190 и Ме-109. Бомбардировщики летели двумя ярусами над расположением наших войск.

Шумидуб дал по радио команду своим ведомым: подтянуться, набрать высоту. Штурмовики пристроились к своему командиру и всем строем пошли на сближение с фашистскими самолетами, а истребители надежно прикрыли их.

Одно звено Ю-87 Шумидуб и его ведомый Пусев атаковали в лоб. Открыв огонь с дистанции трехсот метров, они зажгли ведущего, а затем и правого ведомого. Почти одновременно со штурмовиками в воздушный бой вступили истребители сопровождения и сбили двух ФВ-190.

Опытным разведчиком слыл во 2-й воздушной летчик-истребитель младший лейтенант Михаил Чабров. Если он вылетал на разведку, можно было не сомневаться - сведения будут точными и своевременными.

Однажды надо было разведать скопление войск противника, защищенных зенитными средствами. Как подойти к цели? Чабров решил лететь на бреющем полете. И вот два "яка" стремительно идут над дорогой, по которой спешит вражеское подкрепление.

Зенитный снаряд разорвался рядом с машиной Чаброва, повредив плоскость и кабину. Летчика ранило в голову. На какой-то миг он выпустил штурвал, но быстро нашел в себе силы и выровнял самолет.

- Продолжаем полет! - передал Михаил своему ведомому младшему лейтенанту Антонову.

Выйдя из-за поворота дороги, разведчики увидели вражескую автоколонну и тотчас радировали на свой КП маршрут ее продвижения. Затем истребители взяли курс на свой аэродром. Превозмогая страшную боль, Чабров с трудом посадил "як", взял лист бумаги и написал: "По дорогам движение автомашин и танков до пятидесяти единиц".

Друзья подхватили теряющего сознание летчика и отправили на медпункт. Сведения, доставленные Чабровым, незамедлительно поступили к штурмовикам. Несколько групп "илов" ушли громить отходящие силы противника.

Вскоре мне пришлось познакомиться с храбрым разведчиком и вручить ему от имени командования орден Красного Знамени.

На одной из встреч с молодыми авиаторами Герой Советского Союза Иван Могильчак так рассказывал о профессии летчика-штурмовика:

- Наши самолеты Ил-2 называют "горбатыми". Пусть. Они, может быть, и некрасивые, зато отлично делают свое дело. Штурмовики, точно огненная метла, неутомимо очищают нашу землю от фашистского хлама. О каждом боевом задании, каждой схватке с врагом фронтовики поведают когда-нибудь своим детям и внукам.

Над Киевом снова солнце

Преодолевая яростное сопротивление фашистов, наши передовые части 21 сентября вышли к Днепру. Немецкое командование возлагало большие надежды на эту естественную преграду, но советские воины с ходу форсировали ее. И южнее Киева захватили букринский плацдарм. Затем, в двадцати километрах севернее города, овладели лютежским плацдармом. Закрепившись на них, войска 1-го Украинского фронта начали наводить переправы через Днепр.

Борьба в воздухе севернее и южнее Киева стала еще более ожесточенной. Следует иметь в виду, что основные силы авиации противника базировались тогда на аэродромах Белая Церковь, Васильков, Умань, Винница. Сравнительно небольшое удаление от линии фронта позволяло фашистам с одной заправкой производить три-четыре вылета. Вражеская авиация неоднократно пыталась разрушить переправы, но каждый раз навстречу бомбардировщикам поднимались наши истребители. Патрулирование в районе переправ осуществлялось по графику. Для наращивания сил применялся вызов с аэродромов дежурных подразделений. Командиры истребительных авиационных корпусов со своими радиостанциями находились на плацдармах. Они вызывали группы самолетов, руководили по радио действиями летчиков, участвовавших в отражении налетов фашистской авиации. Группы в бой водили, как правило, командиры полков.

В воздушных схватках над Днепром отличились десятки советских летчиков-истребителей. За октябрь и ноябрь 1943 года они провели триста семьдесят девять воздушных боев, уничтожив при этом триста пять самолетов противника. Здесь, над Днепром, ярко засияла слава отважного советского летчика Ивана Никитовича Кожедуба. Он сбил к тому времени двадцать шесть вражеских самолетов и был удостоен звания Героя Советского Союза. Позже за ратные подвиги Иван Никитович получил вторую и третью Золотые Звезды Героя.

Хорошо помнится воздушный бой, проведенный группой летчиков, возглавляемых старшим лейтенантом С. Д. Гореловым. Его восьмерка смело вступила в схватку с многочисленным противником и одержала победу: вражеские бомбардировщики были рассеяны.

В 5-м истребительном корпусе отважно сражались с врагом летчики 728-го авиационного полка, которым командовал майор Владимир Степанович Василяка. Командир части неоднократно водил группы истребителей на прикрытие переправ. Умело руководя воздушными боями, он воодушевлял подчиненных личным примером. В полку выросла целая плеяда мастеров воздушного боя. Напористо и тактически грамотно дрались с врагом А. В. Ворожейкин, Н. В. Худяков и другие ведущие групп.

Солдаты и офицеры наземных войск с большой радостью встречали вести о каждой новой победе наших летчиков над воздушным противником. В своих письмах они выражали благодарность мужественным авиаторам, пресекавшим попытки врага бомбардировать войска на плацдармах и переправы через Днепр.

Лютежский плацдарм. Приднепровское село Ново-Петровцы. Здесь командный пункт 1-го Украинского фронта. Неподалеку от блиндажа командующего фронтом пункт управления авиацией. На левом берегу Днепра - посадочная площадка. Вчера там садился командир 5-го истребительного авиакорпуса Д. П. Галу-нов. Только он успел приземлиться, как на низкой высоте появился Ме-109. Увидев У-2, пилот открыл пулеметный огонь, и несколько пуль прошили перкаль на стабилизаторе. Сделав два захода, противник ушел вдоль дороги на юг.

- Рыщут! - произнес генерал Галунов, сожалея о том, что под руками не оказалось пулемета, и добавил:- Да разве с высоты бреющего что-нибудь определишь! Обзор не тот...

Ко мне подошел адъютант:

- Вас вызывает командующий фронтом!

Блиндаж Н. Ф. Ватутина рядом. Когда я вошел, там уже находились генералы П. С. Рыбалко, С. С. Варенцев. В центре, за столом, склонились над картой Н. Ф. Ватутин и начальник штаба фронта С. И. Иванов. На скуластом, крестьянском лице Ватутина озабоченность. В прямом, твердом взгляде проницательных глаз чувствуется непрерывная работа мысли.

В директиве Верховного Главнокомандования перед войсками 1-го Украинского фронта поставлена задача: в сжатые сроки подготовить и провести операцию по овладению Киевом, нанося главный удар с лютежского плацдарма силами 38-й армии генерал-полковника К. С. Москаленко, 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта В. К. Баранова. 2-я воздушная армия должна поддержать войска при прорыве обороны противника и обеспечить ввод в прорыв и действия в глубине танковых и кавалерийских соединений.

Маневр не из легких. Надо во что бы то ни стало обмануть немцев, нанести Манштейну удар через лесной массив, на Пущу Водицу. Значит, большую часть войск с букринского плацдарма надо переправить обратно на левый берег Днепра, а потом снова на правый. Враг подтянул в район южного плацдарма большие силы: прогрызть его оборону пока не удалось. Холмистая местность тоже серьезное препятствие: трудно развернуться танкам.

В двадцатых числах сентября была сделана попытка осуществить прорыв с букринского плацдарма в глубину вражеской обороны. Перед фронтом 40-й и 27-й армий, западнее букринского плацдарма, было решено высадить воздушный десант в составе 1, 3 и 5-й воздушно-десантных бригад.

Относительно времени суток выброски десанта были разные мнения в штабе фронта. Одни считали, что лучше всего начать высаживать десантников в сумерках, предварительно выслав в район Васильков, Белая Церковь усиленные наряды истребителей. При этом принималось во внимание, что плацдарм невелик по размерам и экипажам дальней и военно-транспортной авиации, недостаточно знающим район, в ночных условиях трудно будет точно определить место выброски. Другие стояли за то, чтобы выбрасывать десант ночью. К сожалению, победила вторая точка зрения. Решено было начать десантирование ночью. На воздушную армию возлагалось только материально-техническое обеспечение вылетов.

Надо сказать, что к началу воздушно-десантной операции, проведение которой было назначено на 25 сентября, ни командование, ни десантники не имели достаточно точных сведений о противнике в районе букринского плацдарма. Только позже выяснилось, что до 22 сентября на западном берегу Днепра противник обороны не занимал. Правда, силами местного населения немцы построили вдоль побережья оборонительный рубеж полевого типа. Но к 22 сентября противник подтянул сюда 10-ю моторизованную, 167-ю пехотную и 19-ю танковые дивизии, а к началу десантирования немцы перебросили в этот район еще 73-ю пехотную и 7-ю танковую дивизии.

Командование фронта не имело точных данных о силах противника, но тем не менее сочло возможным приступить к операции. Для этого было привлечено более двухсот бомбардировщиков Ил-4 и транспортных самолетов Ли-2, а также несколько планеров. Они должны были совершить три ночных рейса и доставить десантников в тыл врага.

Одна из воздушнодесантных бригад была переброшена в тыл в ночь на 26 сентября. За несколько рейсов летчики перевезли четыре тысячи пятьсот семьдесят пять десантников. Хуже получилось со второй бригадой. Выброшенные парашютисты, приземлившись, стали подавать сигналы ракетами, зажгли костры. Заметив это, противник, по мере приближения наших самолетов, тоже стал зажигать костры и бросать ракеты, чем, конечно, ввел в немалое заблуждение экипажи. К тому же был усилен зенитный огонь. Вместо того чтобы сбрасывать десанты с высоты шестисот - семисот метров, экипажи вынуждены были поднять потолок до тысячи метров и летать на повышенных скоростях. Все это привело к разбрасыванию десанта и боевых грузов на довольно обширной территории. Зачастую парашютисты приземлялись прямо в боевые порядки противника и с ходу вступали в бой.

Десантники, приземлившиеся на большой площади западнее Черкасс, словно растаяли. Напрасно радисты, дежурившие круглые сутки в штабе фронта, ждали ответных позывных. Не исключено, что многие рации десантников оказались поврежденными при приземлении, а те, что уцелели, находились, возможно, далеко от линии фронта, и их не было слышно.

Представитель Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков решительно требовал от командующего фронтом как можно быстрее установить местонахождение десанта.

- Надо немедленно организовать воздушную разведку района высадки десанта! - приказал мне Ватутин.

Днем все десантники прячутся в лесах. Обнаружить их с воздуха весьма сложно. Единственный выход: искать ночью в лесных районах костры. Немцы леса боятся. Значит, там могут быть только десантники или партизаны. Решено было возложить разведку на летчиков-ночников 208-й дивизии полковника Л. Н. Юзеева.

Юзеев доложил, что в тыл врага полетят капитан Кузьмичев со штурманом старшим лейтенантом И. П. Землянским и старший лейтенант Стрелковский с лейтенантом Константиновым.

Последняя фамилия показалась мне знакомой.

- Какой это Константинов? - спросил я комдива.

- Помните, я вам докладывал, что у нас служит сын известного философа академика Ф. В. Константинова? Отец сражается на идеологическом фронте, а сын на боевом. Отличный штурман!

Первая ночь не принесла ничего нового. Утром, прибыв на КП фронта, Ватутин взглянул мне в лицо и все понял... Даже спрашивать не стал. И это молчание было тяжелее всяких слов. Уж лучше бы отругал!

И на следующее утро связь с десантниками не была установлена. Только на третью ночь летчики заметили подозрительные огни в лесу западнее Черкасс. Но как же определить: наши там или немцы? Нужно рисковать...

Майор А. Я. Летучий построил полк и сказал:

- Связаться с десантниками крайне необходимо. Командующий воздушной армией приказал установить с ними личный контакт. Кто согласится добровольно спуститься с парашютом в тыл врага, туда, где наши товарищи увидели какие-то сигналы?

Из строя вышли пять человек. Командир полка назначил младшего лейтенанта Баранова.

Никогда не унывающий летчик, хороший спортсмен и парашютист, он принял это, как должное. Он аккуратно подогнал лямки парашюта, забрался во вторую кабину маленького самолета и доложил летчику капитану Кузьмичеву о своей готовности. Затрещал мотор, и У-2 оторвался от земли.

Боевые друзья с тревогой ждали возвращения самолета. Несмотря на дождь, никто не уходил с аэродрома. Прошло немногим более часа.

- Пора бы уже возвратиться Кузьмичеву, - сказал кто-то из летчиков.

Но самолета все не было. Минутная стрелка часов медленно ползла по циферблату, заканчивая второй круг. Куда девались летчики? Но вот послышался нарастающий гул мотора. Самолет приближался к аэродрому на низкой высоте, почти у самой земли. Зажглись стартовые огни, и машина побежала по летному полю. К стоянке, обгоняя друг друга, побежали люди в комбинезонах. Они окружили самолет. К удивлению многих, на плоскость вылез не один человек, а сразу двое - и летчик, и штурман. Капитан Кузьмичев не стал дожидаться вопросов.

- За Днепром нижняя кромка облачности на высоте семидесяти-восьмидесяти метров. Прыгать нельзя!

Как быть? Как помочь десантникам? Раз не удалось выбросить парашютиста, значит, надо сажать самолет в тылу врага, иного выхода нет.

В этот полет командир эскадрильи капитан Кузьмичев взял своего штурмана старшего лейтенанта Землянского. Смельчаки точно вышли к световым сигналам, которые, по их мнению, должны были обозначать посадочную площадку в районе действий десанта. Как только самолет оказался на земле, его окружили бойцы. Среди них было немало раненых. Летчики, едва успев договориться с командирами о порядке дальнейших действий, взяли пакеты с документами и полетели на свой аэродром. С ними вместе на двухместном самолете находился тяжело раненный офицер-десантник. Почин был сделан. Теперь появилась возможность наладить регулярную связь с десантниками по воздуху.

Вплоть до 13 ноября наши самолеты летали во вражеский тыл, доставляя бойцам различные грузы. Всего было сделано сто двадцать три самолето-вылета и перевезено при этом тринадцать с половиной тонн боеприпасов и продовольствия. Особенно отличились в те дни летчики и штурманы Сергеев, Михайлевич, Лелеко, Кузнецов, Б. И. Лихов, И. П. Землянский, Д. И. Борзенко, Павлюченко.

Благодаря оказанной помощи солдаты и офицеры смогли развернуть активные боевые действия во вражеском тылу и впоследствии пробились на соединение с войсками 2-го Украинского фронта.

История с десантом очень расстроила Ватутина. А тут еще, в довершение всего, захлебнулось наступление с букринского плацдарма. После неудачи наступать на Киев решили с севера. Было известно, что оборона города усилена двумя мощными рубежами, концы которых выходят к рекам Днепр и Ирпень. Севернее Киева и в самом городе, как выяснила разведка, шесть пехотных и три танковые дивизии противника.

- Надо обеспечить прорыв обороны и быстро освободить Киев, - говорил Николай Федорович на совещании. - Пока Манштейн не успел снять войска с букринского направления и перебросить их к лютежскому, надо торопиться, опередить противника, быстро и скрытно рокировать войска на север.

- А как это сделать? Беззвучных танков у нас нет, да и тракторы, что потащат орудия, тарахтят,- сказал кто-то.

- Предпримем ночной марш, а шум танков приглушим авиацией и артиллерийской канонадой с букринского плацдарма. Пусть противник думает, что мы обязательно будем наступать на Киев с Букрина! Главное - все сделать скрытно. Есть русская поговорка: "Как ни крой концов, а швы наружу выйдут!". Так вот, генерал Рыбалко, вы должны свои танки переправить, чтобы этих швов противник не заметил.

- Понятно, товарищ командующий!

Я гляжу на Ватутина и думаю, сколь щедро наделила природа этого человека. Ему 42 года, а он до войны уже был заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии. Сын крестьянина, Ватутин родился неподалеку отсюда, в Курской области. Службу в Красной Армии начал в 1920 году, получил боевое крещение в боях с бандами на юге Украины, а потом был послан на курсы красных командиров. Там он впервые увидел Михаила Васильевича Фрунзе и, как многие люди нашего поколения, навсегда полюбил замечательного полководца, соратника Ленина. Из рук Фрунзе получил Ватутин и удостоверение краскома. Взвод, рота, штаб дивизии, а затем, после шестилетней службы в войсках, - стены академии имени Фрунзе в Москве. Способности Николая Федоровича были отмечены командованием еще в академии. В 1932 году Высшая аттестационная комиссия при Реввоенсовете занесла в протокол: "Считать целесообразным использовать Ватутина Н. Ф. в Генеральном штабе РККА".

Служба Ватутина в Генеральном штабе совпала с событиями, когда немецкая армия стремительно продвигалась по Франции. Именно тогда молодой советский генерал услышал фамилию заместителя начальника немецкого генерального штаба Манштейна, старого прусского генерала, начавшего службу в высшем штабе за двадцать два года до того, как ее начал Ватутин. Не зная, что летом сорок первого года еще придется встретиться на фронте с Манштейном, он внимательно изучал "почерк" генштабиста из Берлина.

30 июня 1941 года Ватутин был на Северо-Западном фронте. В те тяжелые дни под Псковом он докладывал в Ставку о потере управления войсками, о силе ударов противника, о том, какие меры он предпринимает для укрепления фронта. Ватутин был назначен начальником штаба фронта и сделал все, что можно, чтобы остановить противника, сорвать его планы.

А Манштейн действовал в Прибалтике. Но на этот раз результаты его деятельности были более чем скромными и не шли ни в какое сравнение с триумфальным маршем фашистских армий в Бельгии и Северной Франции...

Летом 1942 года Ватутин возглавил войска Воронежского фронта, который вел тяжелые оборонительные бои. Сил было мало. Обстановка складывалась для нас очень неблагоприятно. Тогда командующий фронтом был по-особому расчетлив и строг. Хорошо запомнился такой эпизод.

Ватутин вел переговоры по телефону с командующим 60-й армией И. Д. Черняховским. Командарм докладывал о тяжелых боях, о потерях и, очевидно, просил подкреплений.

- Вы имеете все возможности для того, чтобы остановить противника наличными силами. Вот у Маркиана Михайловича Попова обстановка гораздо сложнее, а он подкреплений не просит, - ответил Ватутин.

Когда обстановка под Воронежем несколько стабилизировалась, Н. Ф. Ватутин один за другим нанес несколько контрударов по врагу. Мне приходилось слышать от многих генералов, что к Ватутину нельзя идти с проектом приказа, где предусматривается только пассивная оборона. Он просто не признавал таковой.

- Не заслоняться от врага надо, а бить его, - не раз говорил Ватутин. - И задачи своим частям ставьте в предвидении новых контрударов.

Юго-Западный фронт. Здесь я видел Ватутина в тот момент, когда вводили в прорыв танковые соединения. Он ждал, когда можно будет сказать слово "родина" - сигнал для танковой атаки. Ватутин произнес это слово, подхваченное сотнями радистов танковых экипажей, и стальные машины ринулись в прорыв. И снова Манштейн был бит.

Лето 1943-го. Битва на Курской дуге в самом разгаре. На КП фронта приехал с фотопланшетом начальник разведотдела воздушной армии подполковник Ф. С. Ларин. На фотографии четко обозначены свежевырытые окопы. Едва Ватутин взглянул на фотографию, как облегченно вздохнул.

- Вы видите, - воскликнул Николай Федорович, - противник переходит к обороне! Теперь для нас наступила пора перейти в контрнаступление.

Тут сказалась еще одна черта полководческого таланта Ватутина. Если в обороне он непрерывно контратаковал, сковывая противника, то при попытке врага перейти к позиционным действиям он просто громил его, не давая ему передышки.

И вот теперь Днепр! Когда наши войска были еще на дальних подступах к реке, Николай Федорович воспользовался паузой и побывал в Чепухино, навестил свою мать Веру Ефимовну, односельчан. Вернувшись, он оживленно рассказывал о родном селе, о своих родных братьях Павле, Афанасии и Семене. Павел стоял в строю своей батареи, когда генерал инспектировал дивизию. Повидаться не пришлось. Да Николай Федорович и не знал, что брат служит в этой дивизии, а когда Павла отпустили для свидания, командующий фронтом уже уехал в другое соединение.

Афанасий приезжал после контузии, погостил и уехал в свою саперную часть, но даже и словом не обмолвился, чтобы генерал его оставил при себе. Семен танкист. Пишет, что воюет неплохо...

- А у вас, Степан Акимович, где родные? - спросил Ватутин.

- Мать в Белоруссии осталась, а братья тоже на фронте. Жена - в эвакуации.

- Да, поразбросала война людей, - вздохнул Николай Федорович. -И все равно каждого в родные края тянет. Вчера на дороге мы обгоняли трактор с орудием. Смотрю, на лафете тяжело раненный боец лежит. "Что, брат, тяжело? - спрашиваю его. - В госпиталь тебе надо!" А раненый, приподнявшись на локте, ответил: "Ось, подывлюсь трохи на Днипро, тоди и в госпиталь". Я стал убеждать бойца в необходимости ехать в госпиталь, но тут за него заступился старший сержант: "Разрешите, товарищ генерал, ему остаться. Он родился тут, не хочет умирать, не увидев Днепра". "Зачем же умирать? - с укоризной сказал я старшему сержанту. - Вот вылечится, выздоровеет и увидит Днепр!"

И Ватутин добавил:

- С такими людьми нигде не пропадешь. Я верю; к празднику будем в Киеве! Надо вернуть людям солнце, украденное фашистами.

В конце октября перегруппировка войск фронта с букринского на лютежский плацдарм была завершена. За несколько суток удалось скрытно перебросить на расстояние сто пятьдесят - двести километров крупные силы танков, артиллерии и пехоты. Истребительные авиакорпуса прикрыли войска во время движения к районам сосредоточения. Им была поставлена задача - не пропустить ни одного воздушного разведчика противника, не дать возможности немецко-фашистскому командованию вскрыть подготовку наших войск к наступлению с лютежского плацдарма.

Штаб 2-й воздушной армии работал в те дни напряженно. Его офицеры оказывали практическую помощь командирам авиационных частей и соединений в подготовке удара на Киев, выезжали в сухопутные войска для организации взаимодействия. 1 ноября Военный совет фронта рассмотрел и утвердил план взаимодействия частей и соединений 2-й воздушной с войсками 38-й армии.

Предусматривалось, что боевые действия авиации начнутся ночью, накануне наступления. Легкие ночные бомбардировщики У-2 в течение ночи нанесут удары по оборонительным позициям противника в районе Пуща Водица, будут изнурять врага, дезорганизуют его систему управления, разрушат оборонительные сооружения. За тридцать минут до атаки шестьдесят три бомбардировщика Пе-2 должны разгромить опорные пункты противника на окраине Вышгорода. С переходом войск 38-й армии в наступление планировалось подавление огневых средств противника непрерывными ударами штурмовиков. В течение первых двух часов на участке прорыва намечалось использовать сто пятьдесят самолетов Ил-2 5-го штурмового корпуса и 291-й авиадивизии.

Во втором вылете предстояло уже поддерживать сухопутные войска при прорыве второй оборонительной позиции противника. С вводом в прорыв 3-й гвардейской танковой армии ее наступление предполагалось обеспечивать силами 5-го штурмового и 5-го истребительного авиакорпусов. Детальное планирование действий авиационных соединений во многом облегчило последующую работу командиров и штабов.

Пункт управления в Ново-Петровцах имел связь со всеми аэродромами и самолетами, находящимися в воздухе. Неподалеку от села стояла наша приводная радиостанция, на которую выходили все группы самолетов, следовавшие к целям.

Поздно вечером 2 ноября у командующего войсками фронта состоялось совещание, на котором были даны последние указания, установлен час атаки.

На рассвете 3 ноября сухопутные войска и авиация были приведены в полную боевую готовность. На многих аэродромах перед первым вылетом состоялись короткие митинги. На старт были вынесены овеянные славой знамена авиационных частей, сражавшихся с врагом на Дону и Волге, на Курской дуге и под Харьковом. Перед строем летчиков и техников был зачитан приказ Военного совета фронта. В приказе подчеркивалось громадное значение Киева для нашей страны, говорилось о братской дружбе русского и украинского народов. Приказ требовал, чтобы каждый солдат и офицер проникся чувством ответственности за выполнение почетной боевой задачи.

В 8 часов 40 минут после артиллерийской подготовки наши войска атаковали противника. Как и предполагалось, еще в ночь перед наступлением на оборонительные позиции врага самолеты 208-й бомбардировочной авиационной дивизии сбросили бомбовый груз. Экипажи тихоходных У-2 всю ночь не давали фашистам покоя. Особенно успешно действовали экипажи офицеров Ковецкого и Бушина.

К сожалению, утром 3 ноября землю окутал плотный туман. Первый вылет бомбардировщиков и штурмовиков пришлось несколько задержать. Как только рассеялся туман, по основным узлам сопротивления на участке прорыва 38-й армии был нанесен массированный удар, в котором участвовало шестьдесят четыре бомбардировщика Пе-2 и сто три штурмовика Ил-2. Удар с воздуха серьезно нарушил систему огня противника. Части 38-й армии получили возможность быстрее продвигаться в глубину вражеской обороны.

Штурмовики, действуя мелкими группами, непрерывно подавляли огневые точки врага, обеспечивая тем самым продвижение пехоте и танкам.

К исходу дня оборона противника была прорвана на глубину семь километров. Поддерживая наступающие войска, наши части сделали пятьсот сорок пять самолето-вылетов.

С самого утра и в течение всего дня операции над районом сражения шли воздушные бои. Наши летчики сбили тридцать один самолет. Особенно отличились в боях летчики-истребители В. И. Бородачев, В. К. Кулешов, В. П. Бабков, А. С. Романенко, А. С. Куманичкин, И. И. Мусатов, Стерпул. Нанося удары по врагу, авиаторы прочно удерживали инициативу в своих руках, не давая возможности немецко-фашистскому командованию бомбить войска 38-й армии и переправы через Днепр.

На второй день снова не повезло с погодой. Низкая облачность повисла над районом сражения, переправами, аэродромами. Сухопутные войска продолжали напряженные бои на подступах к Киеву и вышли к третьей позиции вражеской обороны.

Стоило облакам чуть-чуть рассеяться, как в воздухе появлялись самолеты. Несмотря на сложные метеорологические условия, летчики-штурмовики использовали малейшую возможность, чтобы метко поражать цели на окраинах Киева. В 95-м гвардейском штурмовом полку отличился молодой летчик Виктор Александрович Кумсков. Бомбы, сброшенные им, попали точно в намеченную цель. На дороге Киев - Житомир движение застопорилось, создалась пробка. Виктор Кумсков и его боевые друзья сделали по нескольку боевых заходов и подожгли немало немецких автомашин.

В ночное время наша авиация продолжала наносить удары по отступавшим войскам противника. Экипажи легких бомбардировщиков постоянно держали под контролем шоссе Киев - Житомир. Сбрасывая бомбы на дороги, летчики-ночники сильно затрудняли отступление вражеских войск.

К вечеру 4 ноября в районе Киева установилась хорошая погода. В воздухе разгорелись ожесточенные бои. На прикрытие лютежского плацдарма по графику вылетали истребители, на бреющем, чуть не касаясь днепровской воды, проносились штурмовики. Лишь временами, когда враг посылал к нашим позициям большие группы бомбардировщиков, приходилось дополнительно вызывать истребителей для наращивания сил. График ломался, но на войне всего заранее не рассчитаешь.

В вечерних сумерках близ КП командующего фронтом я встретил генерал-лейтенанта Петра Михайловича Козлова, моего старого знакомого по боям на ростовском направлении.

- Наступаем, Степан Акимович! - радостно сказал он. - Командую семьдесят седьмым корпусом. В свое время за бои под Ростовом меня сняли...

- А за Днепр геройскую Звезду получил, - добавил я и от души поздравил генерала.

Отсюда, с высоты, мы увидели объятый пламенем древний город. Языки огня высоко поднимались в темное небо, кровавым светом окрашивали дома, купола киевских соборов. То в одном, то в другом конце города раздавались взрывы, и тогда пламя еще ярче озаряло темноту.

- Спешить надо! - глядя на горящий Киев, сказал Козлов. - Смотрите, как немцы уничтожают город.

Козлов исчез в темноте, а я пошел на КП, чтобы еще раз уточнить обстановку. Фашистское командование бросало все новые резервы на северный плацдарм. По всему было видно, что теперь Манштейн будет оказывать все более ожесточенное сопротивление. Это заметно даже по накалу воздушных боев. Вчера я был на КП 38-й армии, у К. С. Москаленко. Наша пехота и танки генерала Рыбалко, наступавшие на главном направлении, пошли в атаку. Немцы тут же вызвали своих бомбардировщиков. Когда появилась большая группа Ю-87, в воздухе находились истребители майора Бабкова.

- Видите "лапотников"? - обратился я открытым текстом к ведомому.

- Вижу.

- Атакуйте немедленно!

С первого же захода группа Бабкова зажгла два "юнкерса", остальные, разгрузившись от бомб над своими позициями, повернули обратно. Пролетая над КП Москаленко, ведущий группы истребителей доложил:

- Задача выполнена!

- Вот теперь я увидел настоящую работу истребителей! - восхищенно произнес К. С. Москаленко. - Объявите соколам, что "царица полей" довольна их действиями.

Пехота, поддерживаемая танками, продолжала продвигаться в направлении Пуща Водица и к вечеру достигла поселка. Вскоре выяснилось, что здесь в обороне врага наши войска создали брешь. Ватутин сразу же решил бросить в ночное наступление всю армию Рыбалко. Включив фары и прожекторы, установленные на машинах, танкисты ринулись в наступление. Их поддержали расчеты реактивных минометов, артиллеристы. Глухой ноябрьской ночью вдруг поднялись гигантские сполохи света и, не угасая, понеслись вперед, к Киеву. Когда танкисты Рыбалко перерезали дороги на Коростень, а потом на Житомир, враг заметался, понял, что за ним вот-вот закроется крышка гигантской западни и тогда уже не избежать окружения. Фашисты дрогнули и побежали.

На рассвете 6 ноября над зданием Центрального Комитета Коммунистической партии Украины взвился наш солнечный флаг.

- Киев свободен! - эта весть с быстротой молнии облетела аэродромы, вызвала новый подъем боевой активности у авиаторов.

Надо было во что бы то ни стало закрепить одержанную победу, так как враг не хотел смириться с потерей города. В район Белой Церкви спешно стягивались немецкие дивизии, прибывшие с запада и снятые с других участков советско-германского фронта. Противник все чаще и сильнее контратаковал. Одновременно повысилась активность немецко-фашистской авиации. Над Фастовом и Белой Церковью шли упорные воздушные бои.

6 ноября в районе Белой Церкви семерка "яков" во главе с капитаном А. В. Ворожейкиным прикрывала передовые части 3-й гвардейской танковой армии. Наши летчики обнаружили в воздухе приближавшиеся с юга три группы вражеских самолетов Ю-87. Бомбардировщиков противника сопровождало двадцать истребителей. Капитан Ворожейкин решил в первую очередь атаковать истребителей, а затем всем составом переключиться на уничтожение бомбардировщиков.

Нашим летчикам удалось обеспечить внезапность первой атаки. На большой скорости "яки" врезались в боевой порядок вражеских самолетов. В результате точного, прицельного огня было сбито несколько немецких истребителей. Остальные заметались в панике, бросив своих бомбардировщиков. Воспользовавшись этим, группа Ворожейкина атаковала "юнкерсов". Противник потерял одиннадцать самолетов.

По поводу этого боя состоялась специальная передача немецкого радио. Фашистская радиостанция сообщала, что якобы в районе Белой Церкви вели воздушный бой тридцать советских истребителей с пятнадцатью немецкими. Далее лживая пропаганда противника утверждала, что советская авиация потеряла в воздушном бою половину своих самолетов, а немецко-фашистская авиация... только пять. Вот как искажал действительность геббельсовский пропагандистский аппарат.

С 7 ноября погода опять ухудшилась. Низкая облачность, дожди очень ограничивали деятельность авиации. Но и в этих сложных условиях отдельные, наиболее подготовленные экипажи продолжали выполнять боевые задачи. Наши штурмовики атаковали танки противника в районах Житомира и Фастова. Воздушные разведчики доставляли командованию ценные сведения о перегруппировках немецко-фашистских войск.

В один из дней начальник разведотдела нашей армии подполковник Ларин доложил, что в Казатине фашисты разгружают на железнодорожных путях танки. В связи с плохой погодой по станции нельзя было нанести бомбардировочный удар, поэтому разведданные были переданы командующему 3-й танковой армией П. С. Рыбалко.

- Ясно одно, - сказал он, - противник обязательно ударит на Фастов, а там у меня танков мало. Могут обойти с флангов. Надо что-то придумать.

И Рыбалко нашел выход из положения. Свои немногочисленные танки он закопал близ шоссе в землю, подступы к ним заминировал на довольно обширном участке. Когда фашисты из Казатина двинулись к Фастову, их встретил сокрушительный огонь. Немало "тигров" и "пантер" подорвалось на минах. К тому же отдельные, наиболее подготовленные экипажи "илов" из дивизии полковника А. Н. Витрука сбросили на врага противотанковые бомбы. Противник понял, что на Фастов ему дорога закрыта.

- Молодцы летчики! - сказал Рыбалко. - Очень своевременно предупредили. И впредь прошу твоих хлопцев, Степан Акимович, пусть внимательно следят за флангами нашей армии. Когда знаешь, что у тебя спокойно на флангах, наступать веселее.

Как только наши войска взяли Киев, я поехал в Святошино, где находился штаб фронта. Николай Федорович Ватутин спросил меня, все ли обеспечено для прикрытия города с воздуха, ведь через несколько дней будет проведен общегородской митинг, посвященный освобождению Киева от фашистских оккупантов. Я ответил, что все готово, наряды истребителей будут патрулировать на подступах к городу.

В день проведения митинга над Киевом висела трехслойная облачность. И только почти над самым городом образовалось широкое "окно", сквозь которое виднелось чистое небо. Истребители барражировали над каждым ярусом облаков, что исключало внезапное нападение авиации противника. В парке имени Т. Г. Шевченко, у памятника великому кобзарю, собрались тысячи людей. Киевляне пришли на митинг семьями, многие в национальных украинских костюмах. Огромная многоцветная толпа ликующих людей расположилась близ трибуны.

Когда началось выступление Н. Ф. Ватутина, горожане неожиданно устремили взоры к небу: донесся отдаленный шум авиационных моторов. "Уж не фашисты ли?" - от одной этой мысли озноб прошел по коже.

- Что объявим людям? - подошел ко мне Нарком госбезопасности Украины Т. А. Строкач.

- Объявите, что наши летчики надежно прикрывают город с воздуха.

Строкач сообщил об этом Ватутину, и тот объявил, что над городом советские истребители. Все успокоились, и митинг продолжался.

- Честь и слава героям Киевской битвы! - заключил свое выступление командующий фронтом, и над рядами пронеслось могучее русское "ура".

А в небе, отныне мирном киевском небе, пели знакомую песню моторы советских истребителей.

Боевые дела летчиков 2-й воздушной, участвовавших в боях за Киев, были высоко оценены Советским правительством. Сотни летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров, техников, младших специалистов были награждены орденами и медалями. Самым отважным было присвоено звание Героя Советского Союза. За участие в освобождении города были удостоены почетного наименования "Киевских" шесть авиационных дивизий, четыре авиаполка и одна отдельная эскадрилья.

Многие авиаторы отдали свою жизнь за освобождение столицы Украины. В числе погибших - командир полка майор А. С. Романенко. Только благодаря Н. Ф. Ватутину тяжелой участи избежал старший лейтенант А. С. Полетаев, девятка штурмовиков которого в сумерках нанесла удар не по намеченной цели.

- До Берлина еще далеко, постараюсь исправить ошибку, - сказал летчик командующему фронтом.

- Воюйте, старший лейтенант, - подавая руку, проговорил Н. Ф. Ватутин. Только впредь внимательней следите, куда бросаете бомбы...

К 12 ноября наши войска вышли на рубеж Чернобыль - Малин - Житомир Фастов - Триполье. Здесь они перешли к обороне и в дальнейшем почти полтора месяца вели напряженные оборонительные бои в районе Житомира.

Отразив контрудар врага, войска 1-го Украинского фронта подготовились к новой операции и зимой 1944 года продолжали вести наступательные бои, участвовали в освобождении Правобережной Украины.

Хозяева нева

Под крылом - Заднепровье

Зима 1944 года на Украине была снежной, но теплой. Вьюги то и дело сменялись дождями. Грунтовые дороги развезло. Аэродромы часто выходили из строя. Только на старых довоенных летных полях, имевших бетонные взлетно-посадочные полосы, боевая работа шла без существенных перерывов. Нелегко было нам, но еще труднее приходилось противнику. Наше Верховное Главнокомандование прекрасно понимало это и принимало все меры, чтоб именно в распутицу наносить новые удары по врагу.

В январе 1944 года войска 1-го Украинского фронта продолжали наступление на луцко-ровенском направлении и на юге, в районе Белой Церкви. Вместе с сухопутными войсками активно участвовали в боевых действиях и наши летчики. Крепко досталось в те дни хваленым асам генерала Деслоха, командовавшего немецкой авиацией на южном крыле советско-германского фронта.

Во 2-ю воздушную армию в ту пору входили два истребительных и один штурмовой корпуса, а также отдельные бомбардировочная, две штурмовые и две ночные бомбардировочные дивизии. Всего мы имели восемьсот исправных самолетов. Поскольку ширина полосы наступления фронта возросла до пятисот - шестисот километров, часть авиационных соединений была сосредоточена на севере, часть на юге.

Немецкое командование бросало свои танковые дивизии то на один, то на другой участок фронта, пытаясь закрыть в системе обороны образовавшиеся бреши. В свою очередь и нам приходилось маневрировать, чтобы постоянно противопоставлять ударным группировкам врага главные силы воздушной армии. Маневр давался нелегко. В тех полках, где не было четкой организации перебазирования, самолеты иногда базировались на трех и даже на четырех площадках, что сильно усложняло управление.

В начале января почти все авиационные соединения были передислоцированы на левое крыло фронта. На севере остались только два полка - штурмовой и истребительный, которые поддерживали войска, наступавшие в направлении Ровно, Луцк, Кременец.

Эскадры 4-го воздушного флота, насчитывавшего тысячу пятьсот самолетов, располагались на аэроузлах Умань, Винница, Одесса, Первомайск, Николаев. Противник имел возможность в зависимости от обстановки использовать свою авиацию то в полосе наступления нашего фронта, то в полосе наступления соседних Украинских фронтов. Временами воздушная обстановка южнее Киева резко обострялась, и соединения 2-й воздушной должны были действовать с максимальным напряжением, чтобы постоянно удерживать инициативу.

Каждый день приносит новые успехи нашим летчикам. Широкую известность среди личного состава получил эффективный удар по Шепетовскому железнодорожному узлу семерки штурмовиков во главе с заместителем командира эскадрильи 525-го штурмового авиаполка лейтенантом И. М. Долговым. Утром 7 января он вылетел на разведку железнодорожного узла, через который шли неприятельские эшелоны с войсками и военной техникой и боеприпасами. Установив, что в Шепетовке все пути забиты составами, летчик возвратился на свой аэродром и сообщил данные разведки. Было принято решение немедленно нанести удар по железнодорожному узлу. Вместе с Долговым в воздух поднялись экипажи майора Н. В. Шаронова, лейтенанта И. В. Ухабова, младших лейтенантов Л. А. Брескаленко, А. С. Косолапова, Г. Ф. Пастухова, Н. И. Родина.

На малой высоте, маскируясь облачностью, штурмовики внезапно вышли к цели с запада. От зажигательных снарядов загорелись вражеские эшелоны, а затем сильный взрыв потряс воздух. Это взорвались вагоны, груженные аммоналом. В результате успешного налета на станцию было уничтожено четырнадцать железнодорожных эшелонов.

Для проверки результатов удара в воздушную армию прибыла комиссия во главе с начальником воздушно-стрелковой службы ВВС генералом А. М. Рафалови-чем. Как только Шепетовка была освобождена, комиссия незамедлительно выехала туда. Жители подтвердили, что железнодорожный узел вывели из строя наши летчики и что фашисты понесли громадные потери. Экипажи, участвовавшие в налете, были награждены орденами.

В конце января главные силы 2-й воздушной армии сосредоточились южнее Киева - готовилась Корсунь-Шевченковская операция. 26 января 40-я и 27-я армии, которыми командовали генералы Ф. Ф. Жмаченко и С. Г. Трофименко, вместе с 6-й танковой армией генерала А. Г. Кравченко при поддержке авиации прорвали вражескую оборону и устремились на юго-восток. Через два дня соединения 6-й танковой армии в районе Звенигородки встретились с войсками 5-й гвардейской танковой армии 2-го Украинского фронта, которой командовал генерал П. А. Ротмистров. Десять немецких дивизий оказались зажатыми в кольцо.

Немецко-фашистское командование попыталось спасти свою окруженную группировку. На внешнем фронте окружения появились свежие танковые дивизии, к окруженным войскам направились транспортные самолеты.

Блокирование противника стало самой главной задачей авиации. Одновременно нужно было помочь сухопутным войскам отражать атаки немецких танков. В Корсунь-Шевченковской операции кроме нашей участвовала воздушная армия, которой командовал генерал С. К. Горюнов. Для координации действий авиации прибыл представитель Ставки генерал С. А. Худяков. По его рекомендации заместителем Верховного Главнокомандующего было принято решение разграничить зоны действий и задачи наших объединений, 5-я воздушная армия должна была уничтожать окруженную группировку и вести борьбу с транспортной авиацией противника в районе окружения. 2-й воздушной армии предстояло действовать на внешнем фронте окружения, уничтожать немецко-фашистскую авиацию на аэродромах и в воздухе, не допуская пролета транспортных самолетов к Корсунь-Шевченковскому.

Вечером 2 февраля меня вызвал к телефону командующий фронтом Н. Ф. Ватутин.

- Положение на внешнем фронте окружения у нас ненадежное, - сказал он. Поблизости никаких резервов нет. Завтра авиация должна содействовать войскам в отражении контрудара и не допустить подхода танков к окруженной группировке. Одновременно необходимо прочно блокировать с воздуха окруженные войска. Прошу вас действовать с максимальным напряжением.

Было ясно, что обстановка обостряется.

От начальника разведки армии полковника Ф. С. Ларина мне стало известно, что севернее Умани обнаружена крупная группировка танков. Лишь в одной балке разведчики насчитали до сорока машин.

Я доложил командующему войсками фронта, что будут приняты все необходимые меры, чтобы разгромить врага ударами с воздуха.

На рассвете 3 февраля группа штурмовиков из 291, 264 и 227-й дивизий полковников А. Н. Витрука, Е. В. Клобукова и А. А. Ложечникова нанесла удары по вражеским танкам, сосредоточившимся для атаки. Застигнутые врасплох, они так и застыли чадящими факелами в оврагах под Гайсином и Христиновкой.

Пытаясь помочь своим окруженным войскам, немецко-фашистское командование продолжало посылать к Корсунь-Шевченковскому транспортные самолеты. Без истребительного прикрытия они становились легкой добычей наших летчиков. Только командир 10-го истребительного корпуса генерал-майор авиации М. М. Головня 3 февраля лично сбил два самолета Ю-52. Существенно пополнили свой боевой счет и другие летчики. Мастерски вели воздушные бои истребители 8-й гвардейской истребительной дивизии.

Наша авиация уничтожала вражеские самолеты не только в воздухе, но и на земле. В тот день нанесены были удары по аэродромам и посадочным площадкам в Умани, Корсунь-Шевченковском, Завадовке, Деренковце. К концу дня враг не досчитался восьмидесяти самолетов. Задача, поставленная командованием, была успешно решена. Вечером от Военного совета 1-го Украинского фронта поступила телеграмма:

"Командирам 10 иак Головня, 264 шад Клобукову, Ложечникову:

Военный совет 1-го Украинского фронта удовлетворен работой летчиков ваших частей по уничтожению транспортной авиации противника 3.2.44 г. Поздравляем с победой. Объявляем благодарность всему личному составу, участвовавшему в разгроме врага.

Военный совет фронта желает больших успехов в уничтожении немецких захватчиков.

Ватутин, Крайнюков".

Активные действия по танкам противника за внешним фронтом окружения и по транспортным самолетам на аэродромах и в воздухе мы вели вплоть до окончательной ликвидации корсунь-шевченковской группировки. Отличились в боях и экипажи 202-й бомбардировочной авиадивизии полковника С. И. Нечипоренко. 4 февраля они нанесли очень эффективные удары по аэродромам противника в Умани и Христиновке.

Первыми к аэродромам врага были посланы группы бомбардировщиков, имевшие целью воспретить взлет вражеских самолетов. Восьмерку Пе-2 повели к Умани старший лейтенант А. Г. Важинский со своим штурманом лейтенантом Воробьевым. К Христиновке направилась другая группа бомбардировщиков во главе с командиром эскадрильи капитаном Н. М. Ермаком и штурманом лейтенантом В. А. Гелетой. Маскируясь облачностью, бомбардировщики проникли в тыл противника и со снижением атаковали цели. Маршрут и профиль полета были выбраны очень удачно. И в Умани, и в Христиновке фашисты не ожидали появления наших самолетов с юга. Внезапно на взлетно-посадочных полосах и на стоянках начали рваться бомбы. Даже дежурные самолеты не смогли взлететь, так как повсюду на летном поле появились воронки.

Не успел враг прийти в себя после первого удара, как появились новые группы самолетов. Их вели подполковники Г. Г. Быстров и А. С. Мозговой. Второй налет был особенно удачным. Серии бомб, сброшенных по команде штурмана полка капитана Л. Н. Гордеева, точно накрыли цели. Враг недосчитался еще шестнадцати боевых машин.

Авиаторы понимали, как нужна их помощь наземным войскам, и вели боевые действия, невзирая ни на какие трудности. Каждый полет был подвигом. Сквозь туман и пургу летчики настойчиво пробивались к целям. С глубоким уважением вспоминаю храбрецов, которые в те дни выполняли боевые задачи,

Трудно было всем: и техникам, обслуживавшим боевые вылеты в пургу, и солдатам авиационного тыла, без устали расчищавшим аэродромы, в то время как вьюга наметала все новые и новые сугробы. Нельзя не вспомнить добрым словом людей, готовивших боевые самолеты к вылетам: техник-лейтенантов А. Д. Самаренко, В. Я. Бурбовского и многих других. "Тружениками авиации" называл своих подчиненных главный инженер 2-й воздушной армии инженер-полковник А. В. Винокуров. И я согласен с ним.

Особенно напряженная обстановка сложилась на фронте к 13 февраля. Сосредоточив до четырех танковых дивизий в районе Ризино, противник потеснил войска 6-й танковой армии. Немецкие танки подошли с юга к Лысянке. С севера туда же пытались прорваться и окруженные войска.

- Надо бросить все силы авиации на уничтожение танков! - приказал командующий войсками фронта, когда я был у него в кабинете. Затем добавил: Товарищ Сталин не доволен нашими действиями. По его мнению, войска и авиация плохо ведут борьбу с прорвавшейся к Лысянке танковой группировкой противника. Он подчеркнул, что для нас сейчас особую угрозу представляют не те вражеские войска, которые находятся в окружении, а те, которые стремятся прорвать внешний фронт.

Командующий посмотрел в окно. Молочно-белая пелена низких облаков сливалась с заснеженным полем.

- Кроме того, известно ли вам, - вновь начал Николай Федорович, - что представитель Ставки по авиации генерал Худяков отозван в Москву? Сюда вылетает командующий ВВС маршал авиации А. А. Новиков.

Конечно, услышать плохую оценку своей работы, да еще от Верховного Главнокомандующего, было не очень-то приятно. "Хотя бы немного улучшилась завтра погода", - только об этом и думал я после разговора с Николаем Федоровичем.

На следующий день погода действительно немного изменилась. И все-таки экипажи всех соединений воздушной армии действовали в этот день с максимальным напряжением и совершили около тысячи самолето-вылетов. Многие танки противника, подожженные комулятивными бомбами, не смогли принять участия в новых атаках. Эффективность действия авиации почувствовали и наши сухопутные войска. Благодаря поддержке с воздуха они остановили дальнейшее продвижение противника на внешнем фронте окружения. Когда во второй половине дня 14 февраля к нам из Москвы прилетел командующий военно-воздушными силами маршал авиации А. А. Новиков, я уже имел возможность доложить ему первые благоприятные вести об успешных действиях летчиков 2-й воздушной.

Но, к сожалению, погода улучшилась ненадолго. Опять повалил снег, и вновь нашим экипажам пришлось или отсиживаться на аэродромах, или летать в чрезвычайно трудных условиях.

Части 291-й штурмовой авиадивизии полковника А. Н. Витрука базировались тогда в Киеве, на аэродроме Жуляны. В течение трех суток мела пурга. Аэродромная команда непрерывно укатывала взлетно-посадочную полосу и расчищала снег. Техники и механики не отходили от самолетов, все время держали машины в боевой готовности. А вылететь на задание не удавалось: метель и снегопад заслоняли все взлетные ориентиры. Тогда на помощь летчикам пришли техники, оружейники, мотористы: они стали живыми ориентирами на взлетной полосе.

Один за другим "илы" начали подниматься в воздух. Но долететь до цели в первый день никому не удалось: низкая облачность, метель, плохая видимость затрудняли ориентировку, самолеты покрывались льдом и становились плохо управляемыми.

Первый день кончился бесславно. Настроение было скверное, все ходили хмурые, неразговорчивые.

На другой день погода ничуть не изменилась. Командир дивизии полковник А. Н. Витрук отдал приказ: загружать машины бомбами наполовину. Он рассчитывал, что самолетам с половинной нагрузкой удастся пробиться к цели.

Первой получила задачу пара во главе со старшим лейтенантом И. Д. Павловым, затем должны взлететь старший лейтенант А. В. Рыков и его ведомый лейтенант В. Л. Басинский. Командир дивизии А. Н. Витрук и командир полка А. И. Рассмотрев дают последние напутствия. Летчики обещают в любых условиях пробиться к цели и выполнить боевое задание.

Наконец самолеты вырулили на старт. Техники опять устроили живую цепочку. Ориентируясь по ней, летчики благополучно взлетели и, не делая круга над аэродромом, легли на курс. Фонари самолетов постепенно затягивало льдом. Из-за обледенения винтов началась тряска моторов. По этой причине на самолете Басин-ского двигатель вышел из строя, и летчик произвел вынужденную посадку в районе Василькова. Но остальные три "ила" продолжали упорно идти к цели. Вскоре радист доложил:

- Установлена связь с группой штурмовиков. Их позывной "Орел".

Беру в руки микрофон, чтобы подбодрить экипажи, выполняющие ответственную задачу в такой тяжелой обстановке.

- Орлы, Родина помнит о вас! Прямо по курсу цель - фашистские танки!

О том, как протекал полет дальше, рассказал старший лейтенант Раков. "Сознание того, что с земли следят за нами,- говорил он, - ждут от нас эффективного удара, придавало новые силы. Мы внимательно вглядывались в белую мглу. Внезапно на снегу показались черные точки. Палец сам лег на кнопку сбрасывания бомб. Я успел разглядеть бензозаправочную машину и около нее три танка. Мелькнула мысль: "Вот это цель!" Вскоре подо мной взвился столб огня. Метко ударили по танковой колонне и Павлов с напарником. Затем пулеметно-пушечным огнем обстреляли мотопехоту врага. Только после четырех кругов, израсходовав весь боекомплект, взяли обратный курс".

Два дня 291-я штурмовая дивизия громила немецко-фашистские войска. Удары с воздуха помогли солдатам и офицерам наземных войск довершить разгром окруженных фашистских дивизий генерала Штеммермана. Помимо действий, связанных с воздушной блокадой и борьбой с фашистскими танками, нашим летчикам в феврале пришлось заниматься и другими делами. На их плечи легла еще одна забота: в условиях бездорожья снабжать горючим и боеприпасами передовые части сухопутных войск.

В воздушной армии имелось две ночные бомбардировочные дивизии - 208-я и 326-я. Вторую из них и решили использовать для доставки грузов сухопутным войскам. Ее части под командованием полковника С. И. Федульева перебазировались на аэродром Фурсы, куда уже подвозилось горючее и боеприпасы. Отсюда штурманы проложили курс к селам Дашуковка и Журженцы, около которых были оборудованы посадочные площадки для приема По-2. Сбрасывать грузы в мягкой упаковке предполагалось возле сел Разумница и Беседка.

Первая попытка перебросить по воздуху горючее оказалась неудачной. Из двадцати шести самолетов только два дошли до цели, шестнадцать вернулись, десять сели вне аэродрома. Туман и обледенение помешали выполнить задачу.

Только через два дня "воздушный мост" начал действовать более или менее регулярно. В первый день наши летчики доставили в Дашуковку и Журженцы 24 тонны горючего и боеприпасов, во второй - 62. Всего же с 6 по 16 февраля наземные войска получили по воздуху 114 тонн различных грузов. Это позволило танкистам и пехотинцам усилить натиск на врага. 17 февраля ликвидация окруженной группировки была завершена.

Пока шли бои в районе Корсунь-Шевченковского, соединения правого крыла 1-го Украинского фронта успешно провели Ровенско-Луцкую операцию, в ходе которой войска 60-й армии под командованием генерала И. Д. Черняховского освободили Шепетовку. Неподалеку от этого крупного железнодорожного узла находится небольшой городок Славута. Сюда в феврале 1944 года передислоцировался штаб 1-го Украинского фронта, а вместе с ним и штаб 2-й воздушной армии. В окрестных селах разместились отделы и службы.

Офицеры штаба воздушной армии развернули напряженную работу по подготовке к Проскуровско-Черновицкой операции. Начальник оперативного отдела полковник Г. М. Васильков, получив задачу, закрылся в своей рабочей комнате и сутками ни с кем не встречался и не разговаривал. Мы с начальником штаба генералом К. И. Тельновым не беспокоили его, зная, что наш "оператор" любит прежде всего самостоятельно обдумывать намеченные варианты предстоящих действий, сделать все основные расчеты и уж потом привлекает к работе своих подчиненных.

В те дни мне пришлось немало летать и еще больше ездить по соединениям, чтобы глубже изучить наши возможности, оказать помощь командирам на местах. Особенно много времени затрачивалось на решение различных проблем базирования.

Как-то часов в девять вечера мы остановились в деревне, километрах в шести западнее Шепетовки. Шофер Садык Бадамшин и адъютант Семен Павличев стали заправлять машину. Вечер выдался тихий, ясный. И вдруг тишину нарушили знакомые звуки, доносившиеся откуда-то сверху. Через минуту-две мы уже явственно различали, как надсадно гудят двигатели немецких "хейнкелей". И хотя самолетов противника не было видно, но направление их полета легко определялось на слух. Фашисты опять летели к Шепетовке.

Уже которую ночь враг пытался с воздуха разрушить восстановленный Шепетовский железнодорожный узел. Немцы спокойно летят к цели, твердо веря в свою безнаказанность. Под Шепетовкой у нас пока не было ночных истребителей ПВО, а фронтовые летчики действовали только днем. Встал вопрос: как отвести удар, как дезориентировать противника? Не попробовать ли создать ложную цель?

Когда первый "хейнкель" сбросил груз на Шепетовку, пожара почему-то не возникло, и я приказал адъютанту поджечь бочку с бензином. Вполне понятно, что летевшие вслед за флагманом немецкие летчики приняли появившийся очаг пожара за реальную цель. Загорелся стоявший у дороги полуразвалившийся сарай. Начался пожар, и тут уж ни один вражеский самолет не прошел мимо... Горевший сарай привлекал внимание экипажей фашистских бомбардировщиков. Ложные цели близ Шепетовки начали действовать каждую ночь. Была послана специальная команда, которая создавала "очаги пожара". Фашистские летчики расходовали бомбовый груз впустую. О том, как авиаторам удалось ввести противника в заблуждение, узнал командующий фронтом. Он поддержал нашу инициативу. Ложные цели для немецкой авиации мы потом часто организовывали на территории Украины и в Польше.

Однако не только мы создавали ложные объекты для авиации. Нам довелось самим убедиться в эффективности подобного мероприятия на примере неудачного налета на Львовский аэродром. Это случилось 2 мая 1944 года. 5-й штурмовой авиакорпус воздушной армии, а также авиация дальнего действия нанесли удар по Львовскому аэродрому. Казалось, что удар был эффективным. Однако очень скоро пришлось разочароваться. 5 мая был сбит немецкий летчик. За ним сел его ведомый. Выяснилось, что они вылетели с Львовского аэродрома и были очевидцами действий нашей авиации 2 мая. На допросе немцы показали, что советские штурмовики атаковали ложный аэродром днем, а бомбардировщики ночью. В те дни маршал Г. К. Жуков на одном из совещаний так прокомментировал нашу неудачу:

- Красовский думает, что только он обманывает немцев. Они успешно делают то же самое.

В конце февраля подготовка к Проскуровско-Черновицкой операции велась быстрыми темпами. Командиры и штабы налаживали управление, отрабатывали взаимодействие. Командующий фронтом генерал Н. Ф. Ватутин перед началом операции вызвал командармов на КП для проверки организации взаимодействия. Туда же прибыл и представитель Ставки маршал Г. К. Жуков. Помню, он и Ватутин внимательно выслушали доклад командующего 60-й армией генерала И. Д. Черняховского. Затем Жуков задал несколько вопросов и сделал вывод:

- Взаимодействие с авиацией и артиллерией должным образом не отработано. Многие детали еще не продуманы.

Обращаясь к Черняховскому, он спросил:

- Сколько вам нужно времени, чтобы отработать все вопросы с Красовским и Варенцевым?

Иван Данилович, не смущаясь, ответил:

- Если будете присутствовать вы, товарищ маршал, и командующий фронтом, то нужен целый день, а если вас не будет, то одного часа хватит.

- Дожили, Николай Федорович, - улыбнулся Жуков, обращаясь к Ватутину. Нас гонят. Ну что ж, делать нечего. Придется уходить. Вы сейчас поедете к Пухову, в тринадцатую?

- Да, направляюсь туда, товарищ маршал! - ответил Ватутин и вышел.

Больше мне не довелось его видеть. На следующий день, 29 февраля, возвращаясь из штаба 13-й армии, Николай Федорович был смертельно ранен. В командование фронтом вступил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Операция началась, как и предусматривалось планом, 4 марта. При поддержке авиации и артиллерии пехота и танки атаковали противника и за несколько дней, прорвав оборону, продвинулись на глубину до ста километров и овладели районом Волочиска. Отсюда в сражение вводились свежие силы - 1-я танковая армия, которой командовал генерал-лейтенант М. Е. Катуков.

Маршал Жуков с сопровождавшими генералами и офицерами прибыл на КП 1-й танковой армии. Лязгая гусеницами, "тридцатьчетверки" ринулись вперед. И в тот же миг над полем боя появились группы Ил-2. Летчики подавляли цели в непосредственной близости от наступающих танков. В утреннем полумраке на значительном расстоянии были отчетливо видны огненные шары летящих в сторону врага реактивных снарядов, пламя, вырывавшееся из 37-миллиметровых пушек. Казалось, штурмовики действуют по объектам, находившимся очень близко от командного пункта.

Генерал Катуков не выдержал:

- Авиация бьет по своим!

- Пусть лучше обозначают передний край, - сказал Жуков.

Я попросил старшего артиллерийского начальника танковой армии проверить, куда ложатся бомбы и снаряды штурмовиков. Через несколько минут артиллерист сообщил:

- Наблюдатели докладывают, что летчики метко ведут огонь по заданным целям.

Командующий фронтом, улыбаясь, сказал:

- Вы погромче доложите Катукову. Пусть не упрекает авиацию...

Обеспечивая войскам стремительное продвижение к Днестру, наши летчики действовали умело. Когда танки подошли к реке, общевойсковым командирам потребовалась разведывательная информация о противнике, и авиация стала основным поставщиком таких данных. В первый же день операции, когда мы были на командном пункте, маршал Г. К. Жуков приказал, чтобы авиаразведка как можно быстрее дала сведения о группировке и передвижениях фашистских войск на западном берегу Днестра.

- Жду вашего доклада через час, - закончил он.

У нас не было мощной радиостанции для связи с аэродромом. Радиостанция РСБ могла поддерживать связь лишь с самолетами, находящимися в воздухе недалеко от КП. К счастью, в это время в воздухе оказалась пара истребителей Героя Советского Союза капитана Н. Т. Китаева. Ей и была поставлена задача на разведку.

Через полчаса Китаев доложил по радио добытые сведения. Опытный летчик сумел установить, где находятся вражеские колонны, как ведут себя войска противника и какова интенсивность движения по дорогам в районе Черновцы. Данные разведки немедленно доложили командующему войсками фронта, и он был весьма удовлетворен результатами:

- Оказывается, наши авиаторы могут работать хорошо. Вместо часа на выполнение задачи им потребовалось тридцать минут.

Войска фронта продолжали стремительное наступление на Каменец-Подольск и Черновцы. Танковые армии П. С. Рыбалко, В. М. Баданова и М. Е. Катукова ушли далеко вперед. Поскольку дороги развезло и снабжение танкистов горючим и боеприпасами было затруднено, авиация фронта должна была не только поддерживать наступающие войска, прикрывать их и вести разведку, но и обеспечивать по воздуху всем необходимым для боя. Последняя задача возлагалась на 326-ю ночную бомбардировочную дивизию, летчики которой совершили в общей сложности три тысячи сто самолето-вылетов днем, ночью и в сложных метеоусловиях. Они перевезли более четырехсот тонн грузов. Кроме По-2 для доставки боеприпасов приходилось использовать и самолеты Ил-2. Штурмовики, как правило, не садились в районе действий танковых армий. Они сбрасывали войскам снаряды и патроны в таре с мягкой упаковкой.

Поддерживая наступающие войска, не раз проявляли мужество и героизм летчики 202-й бомбардировочной авиадивизии. Экипажи пикировщиков наносили удары по отходившим колоннам у переправ через Днестр. Особенно запомнился мне подвиг трех коммунистов - летчика лейтенанта И. С. Кудашкина, штурмана лейтенанта А. В. Чернова и стрелка-радиста сержанта П. А. Уханова. Экипаж сражался под Белгородом, уничтожал фашистов на Днепре, участвовал в освобождении Киева, громил с воздуха корсунь-шевченковскую группировку немецко-фашистских войск. У командира звена Кудашкина на личном счету было семьдесят боевых вылетов, и каждый из них ознаменован десятками уничтоженных врагов, разрушенными укреплениями, взорванными переправами.

Когда 25 марта воздушная разведка донесла о скоплении отступавших вражеских войск у переправы в районе Хотина, командир 36-го гвардейского полка подполковник Мозговой выделил для поражения цели экипаж Кудашкина. Свинцовые тучи низко нависали над землей, то и дело шел мокрый снег. В таких условиях боевую задачу мог выполнить только очень хорошо подготовленный экипаж. И командир, сообщая о своем решении, говорил:

- Только Кудашкину, Чернову и Уханову под силу эта задача. Уверен, они найдут и поразят цель!

Штурман Александр Чернов точно вывел Пе-2 к Хотину. Под самолетом отчетливо были видны сгрудившиеся у переправы через Днестр автомашины, повозки, колонны пехотинцев. И вот открыты бомболюки; в самый центр громадной колонны посыпались бомбы. Фотоаппарат запечатлел меткие попадания. У переправы вспыхнули автомашины. В панике заметались гитлеровцы. Хоть и говорят, что "один в поле не воин", но на этот раз экипаж Пе-2 сумел достичь таких результатов, которые не всегда под силу целой эскадрилье.

Несколько дней спустя, 31 марта, 36-й гвардейский бомбардировочный полк получил новую задачу. Надо было разрушить мост через Днестр в районе Ляшевице и нарушить переправу вражеских войск. Лейтенанту Ивану Кудашкину и его боевым друзьям поручили уничтожить переправу. Бомбардировщик приблизился к Ляшевице на высоте пятидесяти - ста метров и только у самой цели сделал горку, выйдя на минимально допустимую высоту бомбометания. Вокруг рвались снаряды, но Кудашкин не свернул с боевого курса.

Бомбы уже отделились от самолета, когда вражеский снаряд угодил в бензобак. Горящий самолет вошел в последнее пикирование и врезался в скопление войск неподалеку от переправы, в семи километрах северо-восточнее Ляшевице.

Славные боевые дела и геройская гибель трех коммунистов звали летчиков 2-й воздушной армии на новые боевые подвиги. Армейская газета "Крылья победы" поместила тогда статью заместителя по политической части командира 36-го гвардейского бомбардировочного авиаполка майора Короткова. В ней говорилось, как мужественно воевали Кудашкин, Чернов и Уханов. Политработник призывал всех воинов быть такими же верными сынами Родины, какими были трое отважных авиаторов.

В марте наши войска окружили немецко-фашистскую группировку в Тернополе. Блокированный гарнизон оказывал ожесточенное сопротивление. Борьба за город приняла затяжной характер. Тем временем противник концентрировал силы за внешним фронтом, чтобы деблокировать осажденный гарнизон.

Для быстрейшей ликвидации окруженной группировки нужно было привлечь крупные силы авиации. К сожалению, мы не могли этого сделать, так как соединения бомбардировщиков и штурмовиков активно поддерживали наступавшие войска в районе Черновцы. Удары по Тернополю наносили 208-я и 326-я ночные бомбардировочные дивизии. И надо отметить, что они блестяще справились с задачей. Экипажи По-2 вылетали на задание к вечеру, когда немецкие истребители уже возвращались на аэродромы, и на рассвете, когда их еще не было в воздухе. Бомбардировка отличалась высокой точностью.

Когда стало известно, что штаб гарнизона Тернополя находится в ратуше, ночные бомбардировщики осуществили очень удачный налет. Рано утром один за другим в воздух поднялись десятки экипажей По-2 и забросали бомбами штаб и радиостанцию окруженного гарнизона. Комендант города был убит, радиостанция уничтожена, и осажденные лишились связи.

Немецко-фашистское командование, не получая никаких сведений о своем тернопольском гарнизоне, решило, что он уже весь уничтожен, и прекратило наступление с запада на внешнем фронте. Окруженные вражеские войска капитулировали.

В апреле 1944 года наступила оперативная пауза. 1-й Украинский фронт перешел к обороне на рубеже Торчин - Берестечко - Заложцы - Чортков - Коло-мыя - Куты. В командование фронтом вступил Маршал Советского Союза И. С. Конев.

Курс на Львов и Сандомир

Быстро промелькнули несколько относительно спокойных недель, в течение которых наша армия пополнялась людьми и техникой. Летный состав на тактических конференциях, на занятиях в классах изучал опыт минувших боев. Во всех соединениях была организована теоретическая учеба, повсюду шли учебно-тренировочные полеты с отработкой различных приемов атак целей на полигонах. Все были уверены, что скоро предстоят новые серьезные испытания, да и приказ на проведение новой наступательной операции не заставил себя долго ждать.

24 июня командующий ВВС Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков и командующий фронтом маршал Иван Степанович Конев познакомили меня в Москве с замыслом предстоящей операции и сообщили, что в состав воздушной армии передаются четыре корпуса и две отдельные дивизии, после чего армия будет иметь более трех тысяч самолетов. Надо было подготовиться к приему прибывающих соединений. Я возвратился в Лубянки-Выжще, где размещался штаб 2-й воздушной армии.

В последних числах июня личный состав армии начал готовиться к Львовско-Сандомирской операции. Эта работа проходила в несколько своеобразных условиях, которые в значительной степени повлияли на решение всех вопросов организации боевых действий. Включение в состав армии девяти корпусов трехдивизионного состава, трех отдельных дивизий и трех отдельных полков, насчитывавших в общей сложности три тысячи двести сорок шесть самолетов, обязывало ко многому. Если учесть, что сроки подготовки к наступлению очень коротки - всего двадцать суток - и что боевые действия развернутся в двух направлениях: рава-русском и львовском, находящихся друг от друга на удалении ста - ста двадцати километров, легко понять, как усложнялись наши задачи в предстоящей операции.

Казалось бы, не такой уж сложный вопрос - базирование частей, но и тут мы сталкивались с большими трудностями. В течение всего мая и в первой поло-вине июня работники тыла изыскивали и подготавливали новые площадки. К 20 июня армия, имевшая сорок семь авиационных полков, располагала шестьюдесятью пятью аэродромами. Такое количество летных полей обеспечивало широкий аэродромный маневр, позволяло принять дополнительно двадцать - двадцать пять полков. Однако прибывали не двадцать, а сорок два полка!

- Какими возможностями мы располагаем? - спросил я начальника тыла генерала В. И. Рябцева. - Необходимо срочно расширять аэродромную сеть.

- Дело сложное, - подтвердил Виктор Иванович и, подойдя к карте, пояснил: - В намеченном районе базирования нет свободных земель. Значит, остается один выход - использовать посевные площади. А поскольку на территории западных областей Украины еще нет коллективных хозяйств, будет много препятствий. Самое неприятное, конечно, то, что придется уничтожать крестьянские посевы. К тому же мы располагаем всего лишь шестью инженерно-аэродромными батальонами. Самостоятельно они не смогут в сжатые сроки создать необходимое количество новых аэродромов. Значит, придется обратиться за помощью к трудящимся Волынской, Ровенской, Тернопольской и Хмельницкой областей.

- Люди нас поймут! - поддержал Рябцева член Военного совета С. Н. Ромазанов.

Строительные работы начались одновременно на многих площадках. Солдаты и офицеры инженерно-аэродромных батальонов и БАО выполняли главным образом функции инструкторов, а также организовали эксплуатацию аэродромной техники. Большую же часть земляных работ выполнили местные жители. За десять дней было построено тридцать три аэродрома. Поскольку они создавались на вспаханной земле, потребовалось тщательно уплотнять верхний слой почвы. Даже после многократного укатывания грунтовых взлетно-посадочных полос они были очень пыльными. Зачастую после взлета одного самолета приходилось несколько минут ждать, пока улучшится видимость. Пыль затрудняла эксплуатацию и обслуживание машин.

Поскольку мы стремились сосредоточить авиацию на направлениях прорыва, базирование получалось довольно скученным, что влекло за собой известные трудности при одновременных вылетах и посадках большого количества самолетов. Однако даже в таких условиях нам не удалось обеспечить базирование штурмовиков и истребителей вблизи районов активных действий. Часть полков 8-го штурмового и 10-го истребительного корпусов пришлось расположить на расстоянии семидесяти - девяноста километров от линии фронта.

Накануне операции на южном крыле советско-германского фронта проводились крупнейшие перегруппировки авиации. Во 2-ю воздушную армию прибывали авиационные соединения из районов Киева, Одессы, Бельцы. План приема и базирования вновь прибывающих частей и соединений был утвержден Военным советом 1-го Украинского фронта 30 июня. Соединения, включаемые в состав воздушной армии, намечалось разместить на тыловых аэродромах, в ста - ста пятидесяти километрах от линии фронта. Их перелет на передовые аэродромы должен состояться за сутки до наступления или одновременно с первым боевым вылетом. Такой порядок перебазирования авиации устанавливался с целью маскировки мероприятий по подготовке операции.

Перебазирование авиационных соединений производилось железнодорожным транспортом и летными эшелонами. Батальоны аэродромного обслуживания и часть технического состава прибывали наземными эшелонами, летный и технический состав полков, авиационные штабы перебазировались двадцатью пятью транспортными самолетами, которые сделали около трехсот рейсов. Перебазирование проходило организованно и заняло в общей сложности пять - семь суток.

Из числа вновь прибывших соединений только 7-й истребительный корпус и две отдельные истребительные дивизии не были ранее в составе 2-й воздушной. Все же другие соединения на разных этапах войны уже побывали у нас. Конечно, я знал и ценил способности их командиров генералов И. С. Полбина, В. Г. Рязанова, В. И. Аладинского, был знаком со многими летчиками. Однако почти целый год эти соединения находились на других участках фронта. Летный состав обновился - в части пришло много молодых летчиков и штурманов из училищ. Вместе с тем стали опытнее руководящие кадры. Все эти изменения следовало брать в расчет при организации боевых действий.

В 1944 году наша авиационная промышленность изо дня в день наращивала выпуск первоклассных бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей, а боевые потери на фронте неуклонно снижались. Авиационные части теперь уже не ощущали какого-либо недостатка в самолетах и были укомплектованы материальной частью до полной штатной численности. Вот когда мы особенно остро чувствовали неразрывную связь фронта с тылом.

Кроме обычных забот о базировании, боевой подготовке экипажей, планировании действий авиации на нас легла забота о повышении бдительности, организации надежной охраны самолетов, вооружения. Дело в том, что в западных районах Украины буржуазные националисты-бандеровцы развернули подрывную деятельность против советских партийных организаций, против Красной Армии.

Вскоре после перебазирования на территорию Тернопольской области в 208-й ночной бомбардировочной дивизии произошло чрезвычайное происшествие: ночью выстрелом через окно с улицы был убит адъютант командира дивизии. Расследованием происшествия занялся начальник особого отдела воздушной армии полковник А. М. Линев. Опытный и проницательный чекист, он быстро установил, что за несколько дней до своей гибели адъютант познакомился с местной девицей, родственники которой активно сотрудничали с гитлеровцами. Контрразведчики обнаружили группу бандитов и большой склад оружия.

Вспоминается еще один случай. Несколько позже, когда штаб воздушной армии передислоцировался в Старое Село, неподалеку от города Рава-Русская, ночью исчезла одна из женщин, служивших в военторге. После энергичных поисков ее нашли в лесу, истекающую кровью. Бандиты оставили ее там, вырезав на ее спине и на ногах звезды.

Расследование вновь вел Линев. Он очень точно установил все обстоятельства преступления. Оказалось, что ночью женщина вышла из дома на улицу, накинув на плечи чужую офицерскую шинель. Бандеровцы только и ждали случая, чтобы захватить советского офицера. Они набросились на беззащитную женщину, закрыли ей рот, связали и утащили в лес. Там они долго пытались получить от нее сведения о размещении штаба, численности войск, но отважная патриотка вела себя мужественно и не выдала буржуазным националистам военных секретов.

Линеву удалось разыскать преступников. Все они понесли заслуженную кару. Но самое удивительное было то, что во главе шайки бандеровцев, орудовавших в Старом Селе, был пожилой, степенный хозяин того самого дома, в котором я жил. Его сыновья и вырезали звезды на спине и ногах скромной труженицы, работавшей в бухгалтерии военторга.

Когда начальник особого отдела доложил результаты следствия, я долго не мог поверить в правдивость его сообщений. Но он очень скоро развеял все мои сомнения. Передо мной лежал протокол допроса одного из бандитов:

"- Почему вы схватили женщину?

- Ошиблись. Хотели поймать офицера.

- А почему не генерала? Тем более что он живет в доме вашего отца...

- Да, мы уж собирались, но отец запретил. Говорит: "Генерала не трогать".

- Почему?

- Отец сказал, что генерал не разрешил у него забирать коней для Красной Армии. Кроме того, он боялся, что на него обязательно упадут подозрения..."

В большом и трудном деле, которое вели наши армейские чекисты, было много интересного и поучительного. Их подчас незаметный, но очень нужный труд приносил большую пользу. Это чувствовали все воины. И в нужный момент каждый готов был прийти на помощь.

Помнится, как-то рано утром пришел ко мне Линев очень расстроенный. Докладывает:

- Под Бродами поймали мы банду бандеровцев. Посадил я их в сарай, поставил часового. А они ночью сделали подкоп и все ушли. Неприятностей теперь будет много. Прошу помочь.

Я приказал командиру аэродромно-строительной части, находившейся в Бродах, приступить немедленно к поискам бандитов. Вечером Линев вернулся радостный. Всех беглецов удалось поймать...

Но вернемся к подготовке Львовско-Сандомирской операции.

В армии сосредоточилось двадцать восемь авиадивизий. Как рациональнее использовать эту воздушную армаду? Одни предлагали спланировать действия так, чтобы при прорыве вражеской обороны нанести внушительные массированные удары, в результате которых можно будет дезорганизовать систему огня противника, подавить его волю к сопротивлению. Другие считали целесообразным распределить усилия авиации равномерно по времени и месту. Эшелонированные удары при этом основной способ действий.

Обсудив оба предложения, мы решили остановиться на первом. С началом наступления нанести первый удар, второй - через три часа; третий - через шесть часов после "ч". В периоды между массированными ударами предусматривались эшелонированные действия по выявленным огневым точкам.

Незадолго до начала операции на фронт прилетели представители Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и командующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков. Жуков, выслушав доклады, заявил:

- Надо, чтобы авиация наносила крупные массированные удары. И только на главных направлениях. Думаю, что это вполне устраивает командование ВВС и командование фронта.

Возражений не последовало.

Применение крупных сил авиации, сосредоточенных в ограниченном районе, потребовало особенно четкой организации штурманского обеспечения. Штурманская служба, возглавлявшаяся генералом М. X. Гордиенко, подготовила все необходимые расчеты. Прежде всего были четко разграничены зоны маневрирования авиационных соединений. На каждом участке прорыва коридоры для пролета самолетов к цели и обратно маркировались радиотехническими средствами и дымами. Если в предыдущих операциях такие вопросы, как определение порядка сбора групп, их маневра в районе цели, направления маршрутов, решались командирами корпусов и дивизий самостоятельно, то теперь все детали выполнения боевых вылетов разрабатывались централизованно.

Учитывая, что в частях было много неопытных экипажей, мы стремились всемерно облегчить им самолетовождение. С этой целью наряду со штатными средствами (радиомаяки, приводные радиостанции, радиопеленгаторы, светотехнические и пиротехнические средства) использовалась система искусственных ориентиров на местности: применялись буквы и цифры, выложенные на земле из подручного материала. Большую работу по организации системы радиосветотехнического обеспечения провел начальник службы земного обеспечения самолетовождения инженер-подполковник И. Ю. Хайме.

Для развития успеха после прорыва обороны противника привлекались три танковые армии и две конно-механизированные группы. Прикрывать и поддерживать их с воздуха должны были шестнадцать дивизий штурмовиков и истребителей. На каждую танковую армию (группу) выделялось по штурмовому корпусу (со своими истребителями сопровождения) и истребительной дивизии.

Соединения, остававшиеся в резерве, предполагалось задействовать для обеспечения дальнейшего продвижения общевойсковых армий, а также для борьбы с резервами противника во всей полосе наступления фронта.

Закрепление авиационных соединений не означало передачи авиации в оперативное подчинение командующим подвижными группами. В основном сохранялось централизованное управление, которое позволяло при необходимости переключать авиационные соединения на поддержку той или другой группы. Командующий воздушной армией определял общие задачи и боевое напряжение для авиационных соединений. Конкретные же объекты и время действий указывалось командующим танковой армией (командующим конно-механизированной группой).

На КП командующего танковой армией, как правило, находились командиры взаимодействующих авиационных соединений с несколькими офицерами и радиостанциями. Оттуда они осуществляли управление действиями штурмовиков и истребителей в интересах подвижных соединений. В танковых, механизированных и кавалерийских корпусах находились авиационные представители, непрерывно поддерживавшие связь со своими командирами и самолетами, выполнявшими боевые задачи. Их функции заключались в передаче заявок командиров корпусов на действия авиации, а также в уточнении задач или перенацеливании групп самолетов, находящихся в воздухе.

Такая система организации взаимодействия авиации с танками, мотопехотой и кавалерией оказалась достаточно гибкой. Она обеспечивала быстрый вызов авиации для действий на поле боя, непрерывное согласовывание усилий авиационных и общевойсковых соединений.

Важным мероприятием по подготовке к операции явилось командно-штабное учение на картах, в котором участвовали штаб воздушной армии и командиры соединений. На учении детально исследовались возможные варианты действий, уточнялись вопросы взаимодействия с сухопутными войсками. После учения все командиры имели вполне отчетливое представление о том, как им надлежит действовать в различных условиях.

В начале июля немецко-фашистское командование проводило крупные перегруппировки своих войск. Эшелоны один за другим следовали через Владимир-Волынский, Раву-Русскую, Львов, Станислав. Авиация получила задачу: нарушать железнодорожные перевозки врага, уничтожать живую силу и технику противника на станциях погрузки и выгрузки.

В число объектов, по которым должны были действовать летчики 2-й воздушной, входил железнодорожный узел Львов. Выполнение удара по узлу возложили на группу из восемнадцати самолетов Пе-2, возглавляемую капитаном П. А. Плотниковым. В воздушной армии хорошо было известно имя этого меткого снайпера, мастера бомбовых ударов, ставшего впоследствии дважды Героем Советского Союза.

Не успели наши самолеты подойти к цели, как посланный заранее воздушный разведчик донес, что на станции находятся пять железнодорожных эшелонов. Зенитная артиллерия врага открыла яростный огонь. В небе шевелились белые шапки разрывов. Но это не смущало Плотникова и его друзей. Они пробились к станции и разрушили входные и выходные стрелки, а затем начали обрабатывать эшелоны. Противник понес большой урон в живой силе и технике. Экипажи, выполнив задание, благополучно вернулись на аэродром.

6 июля 1944 года на станцию Рава-Русская вылетел экипаж самолета Ил-2 в составе летчика комсомольца М. С. Сошникова и воздушного стрелка М. В. Пичка-лева. Экипаж увидел большое скопление эшелонов. Противник открыл по Ил-2 зенитный огонь, но Сошников ввел машину в пикирование, и на вагоны посыпались бомбы. На станции поднялась паника.

Экипаж начал новую атаку, но в это время зенитный снаряд попал в самолет, и он загорелся. Ни Сошников, ни Пичкалев не покинули машину. Они направили ее в скопление эшелонов... В журнале боевых действий 264-й штурмовой авиадивизии появилась короткая запись: "Экипаж с боевого задания не возвратился". И только позже стало известно о подвиге Сошникова и Пичкалева. Подобных примеров героизма было в те дни немало.

Офицеры-политработники, руководимые заместителем командующего воздушной армией генералом С. Н. Ромазановым, живым, доходчивым словом и личным примером вдохновляли летчиков, штурманов, стрелков-радистов на новые ратные дела. Пятьдесят два политработника готовились лично принять участие в боевых вылетах.

Накануне операции усилился приток в ряды Коммунистической партии. Более семисот авиаторов изъявили желание идти в бой коммунистами.

Перед наступлением на аэродромах состоялись короткие митинги. Авиаторы клялись партии, Советскому правительству, народу, что мужественно выполнят свой долг, будут бесстрашно громить врага. В одной из частей на митинге выступил молодой летчик-истребитель младший лейтенант Аболишин.

- Настал час, - сказал он, - когда мы должны принять активное участие в разгроме врага. Я по поручению молодого летного состава заверяю командование, что, следуя примеру ветеранов, мы, не щадя своих сил и самой жизни, будем сражаться с воздушными пиратами до полного их уничтожения.

Свою клятву летчик сдержал. В боях за Львов он уничтожил пять фашистских самолетов.

Чем меньше дней оставалось до начала операции, тем напряженнее велась подготовительная работа в штабах и частях. Предстояло уточнить некоторые детали взаимодействия, провести облет района ведущими групп, проконтролировать готовность частей. И тут наша разведка вскрыла, что на рава-русском направлении противник собирается отвести свои войска на вторую полосу обороны. Времени терять было нельзя. 13 июля стрелковые соединения, поддержанные штурмовиками, атаковали отступающего врага, не давая ему осуществить планомерный отход.

На львовском направлении с утра 14 июля начали действовать передовые отряды. Они быстро смяли боевое охранение противника и вклинились в глубину его обороны на два-три километра. Часть целей, по которым должна была действовать авиация, заняли наши войска. Около 12 часов дня командующий фронтом решил немедленно использовать успех передовых отрядов и через два часа атаковать врага главными силами. Сам же он выехал на передовой командный пункт, развернутый на львовском направлении, неподалеку от села Заложцы.

Поскольку обстановка изменилась, я попросил у командующего фронтом разрешения остаться на основном КП в Лубянки-Выжще. Он не возражал:

- Находитесь там, откуда удобнее управлять авиацией. А со мной пошлите толкового офицера из вашего штаба.

- В Заложцах уже есть несколько офицеров. Кроме того, с вами направляется инспектор ВВС генерал Иван Лукич Туркель, - доложил я.

14 июля атаке пехоты и танков на львовском направлении предшествовала мощная авиационная подготовка. Более тысячи пятисот самолетов почти одновременно поднялись в воздух. Первыми сбросили бомбы на укрепления противника в районе Пеняки, Олиев, Колтов самолеты 2-го гвардейского и 4-го бомбардировочных корпусов. Колонну бомбардировщиков вел прославленный мастер ударов по врагу генерал И. С. Полбин.

Стояла ясная, солнечная погода. С земли хорошо были видны стройные группы "петляковых" и сопровождавших их "Яковлевых" и "лавочкиных". Наземные вой ска с радостью встречали появление каждой новой группы бомбардировщиков, восхищаясь возросшим могуществом нашего воздушного флота. С началом атаки к участку прорыва вышли штурмовики. Не случайно немецкие солдаты и офицеры называли Ил-2 "черной смертью". Используя прекрасные боевые возможности самолета, летчики 1-го гвардейского и 8-го штурмовых корпусов метко поражали вражеские огневые точки, живую силу в окопах.

В результате удара авиации многие огневые точки в системе обороны противника были уничтожены. С передового КП мне позвонил генерал И. Л. Туркель:

- Комфронта приказал немедленно нанести повторный удар.

- Это невозможно. Самолеты должны после посадки дозаправиться... Маршал утвердил план, согласно которому повторный удар планируется через три часа. Прошу доложить ему об этом.

Разговор оборвался...

После посадки самолетов командиры соединений докладывали о количестве экипажей, не возвратившихся с боевого задания. Их оказалось девяносто. "Почему такие большие потери?" - тревожно раздумывал я. Вскоре, однако, выяснилось, что многие молодые летчики, потеряв в бою ведущего, немедленно пристраивались к первой попавшейся группе и совершали посадку на чужих аэродромах. К вечеру "потерянные" экипажи нашлись.

Вечером 14 июля повторным ударом наши бомбардировщики и штурмовики нанесли существенный урон оборонявшемуся врагу и особенно его резервам в районах Белого Камня, Колтова, Золочева. Находясь под воздействием с воздуха, враг не мог оказать сколь-нибудь сильного сопротивления наступающим войскам 60-й и 38-й армий. К исходу первого дня главная полоса вражеской обороны была прорвана.

Немецко-фашистское командование в ночь на 15 июля спешно подтягивало свои резервы в район Золочев, Плугов, Зборов. А наутро до двухсот танков и крупные силы вражеской мотопехоты нанесли контрудар по 38-й у армии.

Главные силы 2-й воздушной армии были немедленно перенацелены на уничтожение танковой группировки врага в районе Плугова. По контратакующим танкам и резервам противника был нанесен сильный массированный удар, в котором участвовало в общей сложности до трех тысяч самолетов. Враг потерял почти половину техники. В связи с этим его контратаки ослабевали, и наши войска получили возможность развивать наступление в глубину.

Выдвигавшаяся из района Золочева 8-я немецкая танковая дивизия была разгромлена, не успев вступить в бой. Вспоминая об этом, бывший немецкий генерал Меллентин пишет:

"На марше 8-я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело; все надежды на контратаку рухнули"{10}.

К исходу 15 июля в обороне противника образовалась брешь, которая была использована для дальнейшего развития успеха силами наших танковых соединений. Части 3-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал П. С. Рыбалко, начали выдвигаться по узкому "колтовскому коридору" в направлении Кол-тов и Красное. Контратаками и артиллерийским огнем с флангов противник пытался воспрепятствовать вводу в прорыв 3-й гвардейской танковой армии и двигавшейся вслед за ней 4-й танковой армии. В сложившихся условиях действенную помощь танкистам могла оказать только авиация.

Основные силы 2-й воздушной армии были использованы для поддержки и прикрытия танковых войск. Сильные удары по фланговым группировкам противника в районах Сасова и Золочева наносили наши бомбардировщики, противотанковую артиллерию врага подавляли группы самолетов Ил-2 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса. Командир корпуса генерал В. Г. Рязанов находился на КП командующего 3-й гвардейской танковой армией, у населенного пункта Нуще. Он хорошо видел и колонны наших танков, двигавшиеся на запад, и огневые точки противника, которые обстреливали боевые порядки наших войск севернее и южнее Колтова. Генерал Рязанов вызывал по радио с аэродромов группы самолетов-штурмовиков, ставил им конкретные задачи и помогал отыскивать цели.

Мастера штурмовых атак В. И. Андрианов, Т. Я. Бегельдинов, С. Е. Володин, Г. У. Чернецов, И. X. Михайличенко и М. П. Одинцов по три-четыре раза в день водили группы "илов" и громили врага севернее и южнее Колтова. Танкисты горячо благодарили летчиков за помощь. В те дни командующий 3-й гвардейской танковой армией генерал Рыбалко писал:

"Штурмовики-гвардейцы 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса за период взаимодействия с войсками 3-й гвардейской танковой армии на поле боя работали отлично".

Немало подобных отзывов было получено летчиками 2-й воздушной армии и от других общевойсковых командиров.

В период самых напряженных боев советская авиация сумела уберечь наземные войска от воздействия со стороны немецких военно-воздушных сил. Истребительные соединения, которыми командовали генералы А. В. Утин, М. М. Головня и Д. П. Галунов, не давали вражеской авиации возможности атаковать с воздуха наступавшие войска фронта.

Зорко несли боевое дежурство в воздухе патрули 5-го истребительного авиационного корпуса, прикрывавшие действия 3-й гвардейской танковой армии. Только за 16 июля они провели четырнадцать воздушных боев, уничтожив двадцать три фашистских самолета. В этот же день, сопровождая штурмовиков в район Радзехува, восьмерка наших истребителей во главе со старшим лейтенантом Н. П. Гугниным сбила четыре самолета противника. "Илы", надежно прикрытые группой Гугнина, успешно выполнили боевую задачу.

Как всегда, мастерски сражался с врагом полковник А. И. Покрышкин, командир 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии. Вечером 16 июля двенадцать истребителей получили задачу прикрывать наши войска в районе Холоюва. Летчики дежурили в воздухе тремя группами. Ударную вел дважды Герой Советского Союза капитан Г. А. Речкалов, прикрывающую - командир дивизии, третью - Герой Советского Союза старший лейтенант А. И. Труд.

Неся боевое дежурство, летчики своевременно заметили до пятидесяти вражеских самолетов. Используя численное превосходство, немцы рассчитывали прорваться к боевым порядкам наших войск. Однако Покрышкин решил атаковать противника. Первой по его приказу ринулась на врага группа Речкалова. Летчики подожгли два "юнкерса" и сразу же нарушили плотный строй бомбардировщиков. Следующий удар по немецким самолетам нанесла четверка Покрышкина. Опять удача: запылали еще две машины. Звено старшего лейтенанта Труд прочно сковало боем истребителей. "Мессеры" уже ничем не могли помочь своим бомбардировщикам. Пользуясь этим, группы Покрышкина и Речкалова повторили атаки. "Юнкерсы", сбросив бомбовый груз, начали уходить. Покрышкинцы сбили в общей сложности девять вражеских машин.

Умело сражались с врагом и другие летчики 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии. В первые дни операции лейтенант И. И. Бабак сбил шесть фашистских самолетов, лейтенант В. Е. Бондаренко и подполковник Л. И. Горегляд - по четыре. Три вражеских машины уничтожил командир эскадрильи В. И. Бобров.

Высокое мужество проявил ведомый Боброва - старший лейтенант М. П. Девятаев. В районе Горохова он был вынужден покинуть горящий самолет с парашютом. Тяжело раненный летчик попал в плен. Но и там он нашел в себе мужество и силы продолжать борьбу с врагами. Михаил Девятаев стойко вел себя на допросах и не выдал гитлеровцам военных секретов.

8 февраля 1945 года десять советских пленных во главе с Девятаевым, расправившись с конвоирами, захватили самолет "Хейнкель-111" и вернулись на Родину. За этот подвиг коммунист Девятаев был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

В течение первых четырех дней наступления на рава-русском направлении наши истребители уничтожили сто пятнадцать фашистских самолетов. Вражеские летчики были вынуждены отказаться от действий крупными группами. В дальнейшем у линии фронта появлялись лишь отдельные пары и звенья.

Успешно вели боевые действия и наши штурмовики. Группы самолетов Ил-2 непрерывно атаковывали вражескую артиллерию, танки, скопления живой силы, расчищая путь наступавшим войскам.

16 июля к Радзехуву подошли части 27-го стрелкового корпуса 13-й армии и в двух километрах от города встретили сильное сопротивление. Начальник штаба 5-го штурмового авиакорпуса полковник Г. И. Яроцкий. (ныне профессор, доктор военных наук) вызвал по радио с аэродромов две группы самолетов Ил-2. Вскоре к линии фронта подошли пятнадцать штурмовиков 90-го гвардейского авиаполка. Их вел майор А. Г. Кузин. Летчики четыре раза атаковали позиции противника, подавили огонь вражеской артиллерии и минометов. Вслед за группой Кузина к цели вышли еще восемь самолетов Ил-2, которые также нанесли мощный удар по врагу. Наши войска немедленно воспользовались этим, решительно атаковали узел сопротивления и овладели городом Радзехув.

К 18 июля оборона противника была прорвана как на львовском, так и на рава-русском направлении. Поддержанные авиацией танковые соединения устремились

вперед.

Западнее Брод было окружено около восьми немецких дивизий.

Фашистское командование, пытаясь вывести свои войска из окружения, сосредоточило их в районе Белый Камень. Но эта попытка не удалась. 20 и 21 июля наши штурмовики и бомбардировщики нанесли по ним несколько ударов, и 22 июля остатки окруженной группировки капитулировали.

Один из пленных немецких офицеров впоследствии показал на допросе: "Большой ущерб нам причиняла русская авиация. Особенно жестоко нас бомбили 20 и 21 июля в районе Белый Камень, где скопилось много обозов, автомашин и людей. Русские бомбардировщики и штурмовики бомбили в течение всего дня непрерывными волнами. Зная, что русская авиация активно действует на центральном участке фронта, в Белоруссии, мы никогда не могли предполагать, что против нас будет введено в действие такое большое количество самолетов. Бомбили нас беспрерывно, не давая возможности поднять головы"{11}.

Отступая под ударами советских войск, противник концентрировал свои силы в районе Львова. На подступах к городу с востока он поспешно укреплял оборонительные рубежи.

Быстро меняющаяся обстановка потребовала от наших разведчиков большой смелости и высокого искусства. Как и раньше, наряду со штатными разведывательными полками для ведения разведки мы широко привлекали отдельные экипажи и подразделения главным образом из состава истребительных авиационных соединений.

В 728, 91 и 31-м гвардейском истребительных полках, которыми командовали подполковники В. С. Василяка, А. Р. Ковалев и майор С. X. Куделя, было немало искусных разведчиков. Им-то и было поручено добыть сведения о немецко-фашистских войсках в районе Львова. Несмотря на крайне сложные метеорологические условия, майор Ф. Я. Морозов и младший лейтенант А. М. Сирадзе 19 июля доставили очень ценные данные, на основе которых командующий войсками фронта принял решение на штурм Львова. Отлично выполнял разведывательные задачи Герой Советского Союза Г. В. Келосания.

Колонны танков, прикрываемые истребителями, двигались в обход вражеских укреплений. К исходу 24 июля части 3-й гвардейской танковой армии вышли в район Мостиска, Судовая Вишня. С востока и юго-востока к Львову подошли войска 60-й и 4-й танковой армий. Для авиации назначались цели в пяти - десяти километрах восточнее Львова и на дорогах Львов - Самбор, Львов - Стрый. Истребители продолжали вести борьбу с вражеской авиацией, не допуская ее воздействия по нашим войскам.

Утром 26 июля бомбардировщики 2-й воздушной армии нанесли мощные удары по врагу в районах Журавки и Винников. Особенно метко поражали цели с пикирования группы генерала И. С. Полбина и полковника Г. В. Грибакина. Бомбы, сброшенные с наших самолетов, разрывались в самой гуще вражеских войск.

27 июля древний Львов был освобожден. А через три дня состоялся многолюдный митинг трудящихся. Почетную задачу охраны города с воздуха выполняли лучшие летчики 5-го истребительного авиакорпуса: В. И. Бородачев, А. В. Ворожейкин, А. А. Вахлаев, А. И. Выборнов, В. И. Мишустин, М. И. Сачков и другие. Тринадцать частей и соединений 2-й воздушной армии получили право именоваться Львовскими.

Пока шли бои за Львов, армии правого крыла фронта, поддержанные несколькими авиационными соединениями, форсировали Сан и продолжали продвигаться на запад. В конце июля наши части с ходу преодолели Вислу в районе Сандомир, Баранув и захватили плацдарм на западном берегу реки.

Вслед за танкистами и пехотинцами неотступно перемещались подразделения авиационного тыла. Инженерно-авиационные батальоны майоров И. П. Стешенко, В. И. Пепенко, И. А. Кармозина, В. Г. Елизарова и капитана И. П. Григорьева быстро осваивали новые площадки и строили на них аэродромы в сжатые сроки. Солдатам и офицерам батальонов аэродромного обслуживания, которыми командовали майоры Н. Г. Москалюк, И. А. Вергановский, Н. М. Ларин, И. С. Тютюнник, подполковники Г. И. Вертецкий, П. С. Лысенко, удавалось обеспечить боевые вылеты на новых аэродромах в самых сложных условиях. Тыловики проявляли большую изобретательность. Они умело использовали трофейные материалы и механизмы, быстро маневрировали материальными ресурсами.

К концу операции в воздушной армии почти иссякли запасы горючего, и это крайне осложнило нашу боевую работу. Пришлось прибегать к маневру запасами горючего, передавая бензин в 7-й истребительный корпус генерала А. В. Утина из других соединений.

В 133-м автотранспортном батальоне майора С. А. Матейкина была создана специальная колонна для перевозки горючего. В ней особенно отличились водители Г. И. Баршак, В. Т. Борисов, К. Р. Дементьев, Т. Гарапшин, П. И. Зипа, М. Н. Ливак, С. И. Галифастов. Намного раньше намеченного срока доставили они автоцистерны с бензином из 2-го гвардейского бомбардировочного корпуса. Это позволило улучшить прикрытие переправ через Вислу.

В дни боев на сандомирском плацдарме мне довелось побывать на авиационных заводах в районе Баранув, Жешув, Мелец. Фашисты очень искусно маскировали свои предприятия. Основные цеха заводов находились в глухом лесу. Отступая под ударами Красной Армии, противник варварски разрушил многие заводские сооружения. Груды металла остались на месте некоторых цехов, на аэродроме остовы полусгоревших самолетов. Только старые планеры, предназначавшиеся для перевозки десантников, враг не успел сжечь. Все лесные поляны были забиты теперь уже никому не нужными планерами, которых мы насчитали более трехсот.

Стремительное наступление наших войск лишило гитлеровцев возможности выполнить полностью свои намерения - сравнять с землей польские авиационные заводы. Уцелели некоторые цехи и часть оборудования. Мы немедленно использовали все это в качестве ремонтной базы, и вскоре поврежденные в боях самолеты стали возвращаться в строй.

В этом же районе у противника был полигон, на котором испытывались различные образцы ракетного оружия. Поспешно покидая междуречье Сана и Вислы, гитлеровцы постарались уничтожить все следы научно-испытательных работ над ракетами Фау-2. Только сплошная аэрофотосъемка местности позволила определить местонахождение основных объектов полигона и других научных учреждений.

Спустя некоторое время прибыли технические эксперты по вопросам ракетной техники из Москвы. Инженерам удалось найти некоторые детали ракеты Фау-2. Эти детали погрузили на самолет Ли-2, с тем чтобы отправить в Москву. Но самолет, к несчастью, потерпел катастрофу в районе Киева, и весь груз сгорел вместе с машиной.

В начале августа состав 2-й воздушной армии изменился. По решению Ставки несколько авиационных соединений было передано 8-й и 5-й воздушным армиям. Мы распрощались с генералами В. В. Нанейшвили, М. М. Головня, Н. П. Каманиным, полковниками И. И. Гейбо, А. Н. Витруком, В. Я. Кудряшовым, П. В. Недосекиным. Численность самолетов в воздушной армии сократилась. Однако вместо убывших соединений вскоре прибыли 2-й истребительный и 3-й штурмовой корпуса, которыми командовали генералы А. С. Благовещенский и М. И. Горлаченко.

Дружба, рожденная в огне

Соединения 2-й воздушной армии перебазировались на польскую территорию. Сандомир, Жешув, Ярослав, Шебжешин... Эти названия польских городов очень скоро стали нам близки. Солдаты и офицеры сдружились с местными жителями и довольно быстро научились объясняться с ними.

- Мы освободили родную землю и идем вызволять народы Европы из-под фашистского ига. Это наш интернациональный долг, - так закончил одну из своих бесед в штабе армии пропагандист политотдела капитан Е. Г. Федоренко, ныне доктор философских наук. Его слова были встречены аплодисментами.

Авиаторы понимали, что их ожидают нелегкие бои. Ведь была освобождена лишь небольшая часть Польши. На пути наших войск была Чехословакия, оккупированная фашистами. Но все твердо верили, что народы Европы усилят помощь Красной Армии в борьбе против общего врага.

"...Мы ненавидели фашизм, готовы были с ним бороться, не щадя себя, но как и где бороться, чтобы быстрее освободить свою родину, не всем было ясно. Среди нас были и такие, которые считали, что следует пробираться в Англию, где находилось эмигрировавшее чехословацкое правительство, и по слухам, там предполагалось формирование чехословацких частей. Но никому не было ясно, каким образом, когда и где эти части вступят в борьбу с немецко-фашистской армией и как они смогут изгнать фашистов из Чехословакии.

С таким настроением мы и прибыли в штаб формирования, не будучи твердо убеждены, что и здесь мы найдем то, что ищем...

Мы высказали свои настроения и сомнения командиру у батальона подполковнику Л. Свобода и заместителю командира батальона Б. Ломскому и получили от них немногословное, но убедительное разъяснение... В мире существует только одна армия, которая способна одолеть фашизм, - это Красная Армия. Поэтому у нас, чехов и словаков, один путь к освобождению нашей родины - вместе с Красной Армией громить врага до полного его уничтожения".

Эти строки из воспоминаний ветерана полковника военно-воздушных сил Чехословакии К. Борского хорошо отражают настроение офицеров-патриотов, жаждавших борьбы с фашизмом.

К лету 1944 года 1-й чехословацкий батальон, а затем и бригада уже успели получить боевое крещение на Воронежском фронте, в районе Соколово, активно участвовали в составе войск нашего фронта в боях за Киев. Еще весной была создана авиационная эскадрилья, на базе которой был сформирован 1-й истребительный авиаполк.

И вот войска 1-го Украинского фронта подошли к Карпатскому хребту, за которым лежала оккупированная врагом Чехословакия. Братский народ с часу на час ожидал своего освобождения от ига оккупантов, нанося тем временем чувствительные удары по врагу. В августе особенно активизировалась деятельность подпольных групп и партизанских отрядов, возглавляемых коммунистами в восточной части Чехословакии. На очередь дня встал вопрос о координации действий регулярных частей Красной Армии и чехословацких партизанских отрядов. Решить эту задачу можно было только с помощью авиации.

В середине августа 208-я ночная бомбардировочная авиадивизия под командованием полковника Л. Н. Юзеева начала выполнять задачи в интересах штаба партизанского движения 1-го Украинского фронта. По просьбе чехословацких товарищей в тыл противника, в двадцати километрах северо-восточнее Прешова, с самолета была выброшена группа подрывников и минеров в составе шестнадцати человек. Затем в район Прешова мы послали самолет для связи с партизанами. На нем направились в Словакию капитан Михалевич, старший лейтенант Баранов и радистка. Вылетев с аэродрома Рудна Белька (западнее Жешува), экипаж взял курс на юго-запад. Тяжело нагруженный По-2 с трудом набрал высоту, необходимую для преодоления Карпат. В полной темноте, не видя земных ориентиров, Иван Баранов точно вывел самолет к цели.

В семнадцати километрах от города летчик увидел несколько костров. Это была посадочная площадка чехословацких партизан. Самолет пошел на посадку, и через несколько минут экипаж находился в объятиях друзей. Здесь же, у машины, завязалась беседа. Летчик Михалевич рассказал об успехах Красной Армии, о дружеских чувствах советских людей к чехословацкому народу.

На следующую ночь Михалевич и Баранов вылетели снова. На борту По-2 находился командир партизанского соединения Ягута. Экипаж благополучно преодолел значительное расстояние и доставил чехословацкого представителя во Львов, Это был первый вклад наших авиаторов в дело освобождения братского народа.

С огромным энтузиазмом личный состав 2-й воздушной армии узнал, что 1-й чехословацкий истребительный авиаполк включен в состав нашей армии, что двадцать шесть летчиков успешно осваивают Ла-5.

- На боевые задания не спешите их посылать, - предупредили нас. - Вновь сформированную часть надо вводить в бой очень осторожно.

Конечно, нельзя было рисковать единственным чехословацким полком. Тем более что у нас было достаточно своих сил и имелась возможность основательно подготовить чехословацких летчиков к боевым действиям.

Сначала в Проскурове, а затем в Перемышле, куда перебазировался 1-й чехословацкий истребительный авиаполк, развернулась напряженная учеба. Летчикам предстояло изучить незнакомый район полетов, освоиться с нашей системой управления истребителями, получить дополнительную тренировку в технике пилотирования, в практике воздушных боев и стрельбе.

Но жизнь на фронте полна перемен. Недаром говорят: "Победу не ожидают, а догоняют". В самый разгар учебной работы произошло важное событие: на территории Словакии, в полосе наступления нашего фронта, началось народное восстание против немецко-фашистских оккупантов. Учебные дела пришлось срочно свернуть, и 17 сентября полтора десятка наиболее подготовленных летчиков 1-го чехословацкого авиаполка вылетели на аэродром Зволен, в район Баньской-Быстрицы - центр восстания.

Вслед за истребителями в Зволен ночью полетели советские транспортные самолеты. Они везли техников и мотористов, солдат и офицеров 436-го батальона аэродромного обслуживания во главе с инженер-подполковником А. П. Рубцовым. На самолетах были доставлены также горючее и боеприпасы, запасные части и продукты питания - все, в чем нуждались чехословацкие друзья.

5-й авиационный корпус дальнего действия использовался для доставки личного состава, вооружения и боеприпасов на аэродром Три Дуба. Самолеты перевезли в район восстания и одну из бригад 1-го чехословацкого армейского корпуса.

В первых числах сентября была подготовлена Карпатско-Дуклинская операция. Главный удар по врагу наносила 38-я армия генерала К. С. Москаленко вместе с 1-м чехословацким армейским корпусом под командованием Л. Свобода.

Командующий войсками 1-го Украинского фронта приказал:

- Наступление в Карпатах надо поддержать основными силами авиации.

Авиационные начальники доложили ему о наших возможностях и трудностях, в особенности с организацией базирования и снабжения горючим. Дело в том, что все аэродромы были расположены на правом крыле фронта, а в горах, как известно, летные поля найти очень трудно. Значит, до Кросно и Санок надо лететь не менее ста - ста пятидесяти километров. Горючего же во 2-й воздушной армии было всего на две заправки.

- Это почти четыре тысячи самолето-вылетов. Так? - спросил комфронта.

- Даже меньше, если учесть, что часть горючего будет израсходована в полете над своей территорией,- ответил я.

- Не богато. У Варенцова снарядов маловато, у Красовского горючего. А друзьям помогать надо...

Командующий встал, подошел к окну. Подумав немного, он приказал:

- Бомбардировщиков надо держать в резерве, чтобы экономить горючее. Установите дежурство подразделений для нанесения ударов в случае острой необходимости. А в основном постарайтесь обходиться штурмовиками.

За неделю нам предстояло проделать большую работу: согласовать все вопросы с общевойсковым командованием, развернуть систему управления авиацией на новом направлении, потренировать экипажи штурмовых частей для действий в горных условиях.

Готовились спешно, однако все же главные задачи решить успели.

Наступление началось 8 сентября. С большим трудом продвигались в предгорьях Карпат наземные войска, встречавшие ожесточенное сопротивление врага. Искусно используя горно-лесистую местность, он упорно оборонял каждую вершину. Порой нашим летчикам приходилось летать по нескольку раз в один и тот же район, чтобы найти минометную батарею, гаубицу или пулеметы, преграждавшие путь пехоте, артиллерии, танкам.

Очень часто туманы исключали возможность поражения целей с воздуха. И все же авиаторы сумели внести существенный вклад в дело разгрома врага под Кросно, Рыманувым, Дуклей, Комарником. Совершив шесть тысяч самолето-вылетов, летчики нанесли противнику большой ущерб в живой силе и технике.

6 октября советские и чехословацкие войска овладели Дуклинским перевалом и вышли на государственную границу СССР и Чехословакии. С тех пор эта дата стала символом единства наших народов и ежегодно отмечается как День чехословацкой Народной армии.

Боевое крещение 1-го чехословацкого авиаполка оказалось весьма удачным, несмотря на то что летчикам пришлось действовать в очень сложной обстановке. Район базирования находился во вражеском кольце. Все снабжение шло только по воздуху. Зачастую истребители выполняли задачи разведчиков и штурмовиков, летали в сложных метеорологических условиях. За месяц полк совершил более пятисот самолето-вылетов, провел восемнадцать воздушных боев, в которых сбил девять фашистских самолетов. На аэродромах было уничтожено и повреждено двадцать вражеских машин. Действуя по сухопутным войскам, летчики нанесли карателям серьезный ущерб.

С большим мужеством и хладнокровием дрались в небе своей родины Ф. Файтл, Ю. Стеглик, Л. Шром, Ф. Хабера, Ф. Шлычка, П. Коцфельда. В борьбе с фашистскими захватчиками погибли Франтишек Крутя, Франтишек Вацулик, Богуслав Мраз, Томаш Мотычка.

На аэродроме Три Дуба рядом с чехословацкими летчиками всегда были наши солдаты и офицеры. Авиационные техники С. Т. Виноградов, И. А. Антонов, Б. Н. Бабинер, И. П. Каплун, механики В. В. Мелешин, С. Д. Крипопальков, Т. А. Шевченко, В. А. Кулаков и другие делали все, чтобы самолеты были всегда в боевой готовности. Не имея поблизости ремонтных мастерских и не располагая многими запасными частями, обеспечить боевую готовность машин было не так-то просто. Но техники и механики, проявляя изобретательность и находчивость, быстро возвращали в строй израненные самолеты чехословацких друзей.

В конце октября 1-й чехословацкий истребительный авиаполк был вынужден вновь возвратиться в Перемышль. Подготовив самолеты и проводив их в полет, наши техники В. Н. Быков, А. М. Емельянов, А. М. Кукушкин, Н. А. Шумилов, В. И. Клецов и другие ушли в горы и организовали партизанский отряд. Руководители партизан доверительно рассказывали, что они не раз восхищались храбростью, выносливостью и выдержкой, которую проявляли авиаторы. В конце концов наши воины добрались до линии фронта и вновь вернулись в свои части.

1-й истребительный авиаполк положил начало летописи боевых побед чехословацкой авиации. За героизм и отвагу, проявленные личным составом в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами, полк получил почетное наименование Зволенского. Солдаты и офицеры возрождавшейся авиации новой Чехословакии обрели веру в собственные силы. Они почувствовали, что с нашей помощью могут успешно громить фашистов на земле и в воздухе.

В дни Словацкого восстания в расположение 2-й воздушной армии перелетели восемьдесят четыре летчика. В большинстве своем это были чехи и словаки, не желавшие более служить в фашистской авиации. В Перемышле на базе 1-го чехословацкого истребительного авиаполка началось формирование 1-й чехословацкой смешанной авиационной дивизии. Инструкторам 41-го учебно-тренировочного авиаполка 2-й воздушной армии пришлось поработать с большой нагрузкой. Чехословацкие летчики ранее летали на самых разнообразных типах самолетов и, конечно, имели далеко не одинаковый уровень подготовки. В октябре - ноябре 1944 года с ними было сделано более тысячи трехсот учебных полетов. Двадцать восемь летчиков успешно закончили обучение на самолетах Ла-5 и Ил-2.

Командир 1-й чехословацкой смешанной авиадивизии подполковник Людовик Будин показал себя инициативным и распорядительным начальником. Он сумел быстро закончить формирование истребительного и штурмового полков. Несколько позже завершилась организация еще одного истребительного авиаполка.

1-м Зволенским полком по-прежнему командовал майор Франтишек Файтл, 2-й истребительный возглавил майор Иван Галузицкий, штурмовой - майор Микулаш Гулянич.

1-я чехословацкая авиадивизия олицетворяла собой братское содружество воинов разных национальностей. В ней служили 556 чехов и словаков, 297 русских, 110 украинцев, 16 армян, представители других народов. Дивизия приняла активное участие в боях по освобождению родной Чехословакии.

Зимой и весной 1945 года войска 4-го Украинского фронта развернули наступление на моравско-остравском направлении. Чехословацкие летчики получили задачу поддержать наступление войск 38-й армии и 1-го чехословацкого армейского корпуса. Эскадрильи штурмовиков метко разили артиллерию и танки противника, помогая сухопутным войскам продвигаться вперед. Отлично выполняли боевые задания ведущие групп И. Нижнянский, М. Шинглович, Б. Кубица, Л. Коза, Ф. Хабера.

16 апреля капитан И. Нижнянский повел десять Ил-2 в район Ольза. Впереди показалась река Одра, через которую переправлялась крупная группировка врага на запад.

- Переправа - важная цель, - рассказывал позже Нижнянский о своем полете, - и я запросил по радио разрешение нанести удар. С командного пункта ответили: "Добро". Во время первого захода мы сбросили по цели бомбовый груз. От прямого попадания переправа взлетела на воздух. Потом атаковали колонны войск. Противник понес большие потери в живой силе и технике. Фашистам не удалось подтянуть резервы к линии фронта.

Истребители, прикрывавшие группу Нижнянского, надежно защищали штурмовиков. Ведущий, надпоручник Ф. Хабера, вовремя заметил "мессершмиттов". Летчики смело атаковали противника и подожгли два самолета. Остальные поспешно покинули поле боя.

В одном из вылетов группа самолетов Ил-2 (ведущий капитан М. Шинглович) была вынуждена вступить в бой с вражескими истребителями. "Фокке-вульфы" прежде всего атаковали замыкающие самолеты. Экипаж в составе летчика Штефана Козачека и воздушного стрелка Рихарда Гусмана вступил в схватку с фашистским истребителем. Воздушный стрелок, будучи раненным, сбил вражеский самолет.

В районе Моравска-Остравы дивизия понесла потери. С боевых заданий не вернулись на свой аэродром летчики Я. Божек, П. Слатинский, Ф. Майхран, Я. Гуц-ман, воздушные стрелки Я. Билька, В. А. Дорофеев, Я. Валка, С. Н. Пономарев. Однако это не сломило боевого духа авиаторов.

Около шестисот самолето-вылетов совершили летчики 1-й чехословацкой смешанной авиадивизии. Их боевые успехи по заслугам отмечены правительственными наградами Чехословакии и СССР.

К концу войны 1-я чехословацкая авиадивизия возвратилась в состав 2-й воздушной армии. Мы были очень рады вновь встретить старых знакомых, ставших для нас близкими друзьями. Дивизия базировалась на Пражском аэродроме. Она получила на вооружение самолеты Ла-7; ее личный состав прошел хорошую школу войны и представлял собой сплоченный, умелый коллектив.

Мне запомнился день, когда президент и члены чехословацкого правительства прибыли на аэродром 1-й чехословацкой авиадивизии. Президент вручил награды отличившимся авиаторам. Руководители Чехословакии сердечно поздравляли летчиков и техников с победой над фашистской Германией.

На этой торжественной встрече присутствовал всемирно известный ученый профессор Зденек Неедлы. Он заметил, что 1-я смешанная авиационная дивизия должна стать основным ядром военно-воздушных сил Чехословакии, ее своеобразным авиационным университетом. Мы обещали профессору Неедлы, что советские солдаты и офицеры и впредь будут передавать чехословацким друзьям свои знания и опыт, помогут братскому народу построить свой мощный воздушный флот.

Осенью 1964 года вместе с бывшим членом. Военного совета 1-го Украинского фронта генералом К. В. Крайнюковым, бывшим начальником штаба партизанского движения в Словакии генералом в отставке А. Н. Асмоловым, а также товарищами П. К. Климаковым, П. В. Терещенко и А. И. Петровым мне выпала честь побывать в составе делегации Советских Вооруженных Сил на праздновании двадцатой годовщины Словацкого национального восстания. Нас очень тепло, по-братски встречали в Праге, Зволене, Чешских Будеевицах, Кошице, Пльзене.

Военно-воздушными силами Чехословакии ныне командует большой друг советских летчиков генерал И. Восагло. Он сделал все, чтобы наше пребывание в стране было полезным и приятным. Надолго нам запомнились гостеприимство и дружелюбие министра национальной обороны генерала Б. Ломского, а также генералов В. Янко, Ф. Шадека, И. Кукела, И. Тыкала, М. Кричфалуши, 3. Каменицкого, офицеров К. Борского, К. Сенеши, Я. Шрамека, директора авиационного завода Я. Файгла и многих других товарищей. Из всех впечатлений, связанных с пребыванием на дружелюбной чехословацкой земле, самые яркие, конечно, - это встречи с боевыми друзьями на аэродроме, носящем мирное и даже, пожалуй, поэтическое наименование Три Дуба.

Глядя на цветущую долину, окаймленную горами, поросшими темной зеленью, я невольно вспоминал, как в 1944 году создавались первые авиационные части новой Чехословакии, как учились летчики побеждать врага.

Многие воздушные бойцы, ветераны минувшей войны, наблюдали на аэродроме за полетами молодых чехословацких авиаторов, уверенно поднимавших в небо скоростные реактивные машины. Среди ветеранов были: Франтишек Файтл, Иван Галузицкий, Микулаш Гулянич, Леопольд Шром, Иржи Сегнал, Людвиг Коза, Павел Коцфельда, Иосиф Стеглик, Ладислав Валоушек, Антонин Матушек, Франтишек Хабера, Станислав Тацауер, Франтишек Лоуцкий... Суровее стали их лица. У многих виски опалило дыхание времени. Но по-прежнему боевым огнем горят глаза летчиков. Ветераны воздушных боев видят бескрайнюю ширь светло-голубого неба, на котором вышивают затейливые узоры их молодые собратья по летному искусству.

В воздухе одна группа самолетов сменяла другую. Закончили показ своего искусства авиационные спортсмены добровольного общества "Свазарм". На смену им пришли военные летчики. Четко выполнял сложнейшие фигуры высшего пилотажа на сверхзвуковом самолете генерал И. Кукел, бывший летчик 1-й смешанной авиационной дивизии. Сейчас он на руководящей работе в чехословацких ВВС и, безупречно пилотируя новейший истребитель-бомбардировщик, учит своих подчиненных личным примером.

Многие воспитанники 1-й смешанной авиадивизии занимают ныне высокие командные посты в чехословацких военно-воздушных силах. Стал полковником бывший командир звена подпоручик Ян Скопал. Техник истребительного авиаполка Франтишек Початок работает главным инженером авиационного училища. Бывший стрелок Иосиф Белас ведет большую общественно-политическую работу. Он депутат национального собрания Чехословакии, заместитель начальника авиационного училища по политической части.

Нашли свое место в жизни и те авиаторы, которые по разным причинам оставили военную службу. В гражданском воздушном флоте Чехословакии нашел применение своим силам бывший командир 1-го Зволенского истребительного авиаполка Ф. Файтл. Работают в народном хозяйстве офицеры запаса Л. Шром, Ф. Хабера, Л. Коза и другие герои боев под Зволеном и Моравска-Остравой.

В 1965 году я получил теплое письмо от бывшего командира 2-го чехословацкого истребительного авиаполка Ивана Галузицкого. Он жил в Братиславе, продолжал трудиться на благо Родины и часто вспоминал, как в минувшей войне сражались вместе против общего врага советские и чехословацкие авиаторы. Иван Галузицкий умер в 1966 году.

Пройдут многие годы, но из памяти народов никогда не изгладится полное искренности и верности боевое сотрудничество советских и чехословацких авиаторов. В боях против немецко-фашистских захватчиков зародилась и окрепла боевая дружба военно-воздушных сил СССР и Чехословакии. Эта дружба, сцементированная кровью, легла в основу наших сердечных взаимоотношений, которые служат надежной гарантией укрепления оборонного могущества обеих стран.

От Вислы - к Одеру и Нейсе

Новый, 1945 год мы встретили в небольшом польском городке Кольбушово, где размещались отделы и службы штаба 2-й воздушной армии. Авиационные соединения базировались в междуречье Сана и Вислы. Развадув, Жешув, Мелец, Баранув и другие аэродромы были к тому времени хорошо обжиты истребителями генералов Благовещенского, Мачина и Утина, штурмовиками Рязанова, Слюсарева и Горлаченко, бомбардировщиками Архангельского, Полбина и Юзеева.

Вечером 31 декабря генералы и офицеры штаба прослушали концерт художественной самодеятельности, затем несколько арий из оперетт, исполненных профессиональными артистами. Выступила и А. К. Тарасова, приехавшая навестить мужа - начальника штаба генерала А. С. Пронина.

После концерта состоялся товарищеский ужин. Боевые друзья вспоминали минувшие сражения на Дону и Днепре, под Белгородом и Житомиром, говорили о предстоящих боях и, конечно же, мечтали о долгожданной победе.

Однако все понимали: победу придется вырывать у противника в упорной борьбе - на земле и в воздухе гитлеровцы сражались с отчаянием обреченных.

За три года мы, разумеется, многому научились. Вспоминая воздушные сражения, многие из нас зачастую находили ошибки в своих решениях и с горечью думали: "Сейчас бы я поступил совсем иначе". Однако история, как известно, не повторяется. Извлекая уроки из минувших боев, офицеры теперь гораздо глубже анализировали обстановку, серьезнее обдумывали различные варианты действий в предстоящих схватках.

На очереди стоял вопрос о разгроме фашистских армий, оборонявшихся западнее Сандомира, на левом берегу Вислы. В полосе нашего фронта противник создал сильную оборону. Не зря в берлинской печати сандомирский плацдарм называли "пистолетом, направленным в затылок Германии".

На подступах к Кельце, Ченстохову и Кракову вся земля была изрезана линиями траншей. Враг затаился в глубоких железобетонных норах. Ударами авиации нужно было разрушить оборонительные сооружения, уничтожить огневые точки. Как лучше это сделать?

Генералы И. С. Полбин и В. Г. Рязанов - большие энтузиасты пикирования одиночными самолетами и группами - считали, что при прорыве обороны авиационные соединения должны действовать одновременно по большому количеству объектов группами, с круга. У них были сторонники не только в авиационных частях, но и в штабе воздушной армии и даже в штабе фронта. Генералы П. П. Архангельский, С. В. Слюсарев, М. Г. Мачин, А. В. Утин придерживались иной точки зрения. Они исходили из возросших боевых возможностей авиации и считали, что при прорыве наиболее эффективным способом является массированный удар основными силами воздушной армии на главном направлении, на узком участке фронта.

Командующий войсками решил провести совещание командиров авиакорпусов нашей армии и обсудить методы и способы боевых действий авиации в предстоящей наступательной операции. На этом совещании подавляющее большинство командиров высказалось за массированные удары авиации. Начальник штаба фронта генерал армии В. Д. Соколовский поддержал это мнение.

Подводя итоги, И. С. Конев приказал провести летно-тактическое авиационное учение по прорыву обороны. Командующему 52-й армией генералу К. А. Коротееву было предложено в районе Ежова на местности подготовить точную копию немецкой обороны. Через несколько дней строительные работы были завершены. Восточнее Вислы на несколько километров протянулись траншеи и ходы сообщений. На огневых позициях - трофейные пушки, в кустах - танки и зенитные орудия. Предварительно мы с командирами корпусов провели двухдневные занятия на картах и макетах местности, тщательно отработали все детали предстоящих показных учений.

Утром 20 декабря 1944 года Военный совет фронта, командующие армиями, командиры авиационных соединений собрались на небольшой высоте, с которой далеко просматривалось припорошенное снегом поле, местами поросшее невысоким кустарником. Повсюду виднелись глубокие окопы, аккуратно сделанные блиндажи, трофейные танки и орудия.

Точно в срок к полигону вышли истребители 5-го и 6-го истребительных корпусов и уничтожили зенитную артиллерию "противника". Затем группа самолетов, которую вел А. И. Покрышкин, атаковала цели (бочки со смолой). За истребителями последовали в плотном строю бомбардировщики, затем штурмовики. Получилась довольно впечатляющая картина. Фугасными бомбами были разрушены убежища, засыпаны траншеи. Горело несколько десятков танков, орудий, автомашин.

С минуту все молча смотрели на горящую технику. Первым нарушил тишину генерал К. В. Крайнюков.

- Немцам никогда, даже в сорок первом, не удавалось достигать таких результатов.

- Посмотрим, как наши летчики будут бомбить с пикирования, - сказал И. С. Конев.

И вот к другой цели подошли пикирующие бомбардировщики 2-го гвардейского бомбардировочного корпуса. Их вел генерал И. С. Полбин. Самолеты перестроились в круг и начали последовательно пикировать на траншеи, орудия и танки. Чисто работали полбинцы, метко клали бомбы, однако не было впечатления той силы и мощи авиации, которое мы только что пережили. Все почувствовали, что второй способ при прорыве обороны не годится. Обработку целей с пикирования лучше всего применять, когда требуется уничтожить отдельные малоразмерные объекты в динамике борьбы.

Вслед за "петляковыми" к полигону потянулись группы самолетов Ил-2 1-го гвардейского штурмового корпуса генерала В. Г. Рязанова. Не успели еще отгреметь взрывы бомб и реактивных снарядов, треск пушечных очередей штурмовиков, как И. С. Конев встал и сказал:

- Все ясно. Будем наносить массированные удары!

Однако резко ухудшившаяся погода поневоле заставила авиаторов летать одиночными самолетами и мелкими группами. И лишь в апреле 1945 года, когда войска 1-го Украинского фронта прорывали нейсенский оборонительный рубеж, 2-я воздушная армия действовала именно так, как было решено Военным советом фронта.

К началу зимнего наступления наша армия состояла из восьми авиакорпусов, одной дивизии и нескольких отдельных полков. Словом, самолетов у нас оказалось почти столько же, сколько их было летом 1944 года. Как лучше обеспечить в материальном отношении действия такой армады? Мы созвали совещание по этому вопросу.

- У нас в автобатах и батальонах аэродромного обслуживания только две трети штатной численности автомашин, - заявил начальник штаба тыла полковник Г. В. Мусиенко.

- Нет транспортных самолетов для переброски людей с одной точки на другую, - пожаловался командир штурмового корпуса генерал М. И. Горлаченко.

- Не хватает тары для слива бензина, - послышался из угла тенорок начальника 23-го РАБ инженер-полковника М. И. Проценко.

Командиры говорили о своих нехватках, а я думал: "И в самом деле, как, не имея необходимых средств обеспечения аэродромного маневра, достичь высоких темпов перебазирования?"

Нужен был коллективный совет. Дельную мысль высказал один из офицеров штаба тыла:

- Надо автотранспорт свести в автоколонны и использовать централизованно.

Все поддержали его.

Начальник 77-го района авиационного базирования полковник интендантской службы П. И. Байшев, с которым мне довелось работать вместе в Краснодаре еще до войны, предложил:

- А не залить ли заранее часть горючего в бочки, которые в случае необходимости можно погрузить в автомашины и самолеты? Не привлечь ли нам для подвоза бомб и горючего местный гужевой транспорт?

Затем предложения стали поступать одно за другим. Так рождалось решение по организации тылового обеспечения действий авиации в Сандомирско-Силезской операции. Оно предусматривало заблаговременную подготовку семнадцати аэродромов у самой линии фронта, на плацдарме. Туда, за Вислу, заранее завозились бомбы, снаряды и бензин. Часть грузов, в том числе и бочки с бензином, тыловики подготовили к отправке на самолетах. Инженерно-аэродромные батальоны выдвигались к линии фронта, с тем, чтобы вслед за продвижением наземных войск немедленно приступить к строительству и восстановлению аэродромов на освобождаемой территории.

Два лучших батальона аэродромного обслуживания продвигались в колоннах танковых армий генералов П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко. Замысел был прост: как только танкисты захватят тот или иной аэродром, наши люди немедленно начнут осваивать его и готовиться к приему самолетов. В действительности так и вышло: едва части 3-й гвардейской танковой армии заняли Енджеювский аэроузел, как на аэродромы Енджеюв, Дешно, Нагновице сели самолеты Ил-2 1-го гвардейского штурмового корпуса.

17 января наши танки вступили в город Ченстохов. А на следующий день на аэродромы, подготовленные в окрестностях города, приземлились штурмовики и истребители. Темпы наступления достигали пятидесяти - шестидесяти километров в сутки. И там, где люди заранее готовились к стремительному броску, никаких задержек не было. Районы авиационного базирования, начальниками которых были В. Н. Аксенов, П. И. Байшев, М. Н. Глухов, М. И. Проценко, В. М.Зайцев, М. Г. Ржевский и другие, быстро перемещались на запад. Авиация действовала эффективно и наносила противнику большие потери в живой силе и технике.

В первых же числах февраля нежданно-негаданно наступило резкое потепление. Снег растаял, грунтовые аэродромы размокли, колеса самолетов уходили в мягкую землю до самых ступиц. Авиация не могла подняться в воздух, в то время как ее очень ждали за Одером танкисты и пехотинцы.

Положение усложнилось еще более, когда противник начал предпринимать из района Герлиц, Бауцен контратаки крупными силами танков.

Невесело чувствовал я себя, когда шел на очередной доклад к командующему войсками фронта. Маршал встретил меня холодно:

- Лелюшенко жалуется, Рыбалко жалуется, Жадов жалуется. И все об одном и том же: наши истребители перестали прикрывать поле боя. В чем дело?

- Аэродромы размокли. Самолеты не могут взлетать,- попытался я объяснить. - Только на аэродроме Бриг имеется бетонная взлетно-посадочная полоса. Но ведь от Брига до линии фронта двести километров...

- Но противник-то летает, - сказал И. С. Конев.

- Он использует стационарные аэродромы: Гросс-Оснинг, Коттбус, Гросс-Решен, Фюнстервальде, Люббен, Лукау, Фалькенберг.

- Значит, и нам надо лучше подготовить аэродромы, - посоветовал маршал. Есть у вас какие-нибудь предложения?

- Мы думали об этом, товарищ командующий фронтом.

Он выслушал соображения о скоростном строительстве двух аэродромов с металлическими полосами и обещал выделить необходимый транспорт, а также посоветовал обратиться к местному населению:

- Поляки охотно помогут. Натерпелись всяких бед от гитлеровцев, люто ненавидят их.

Сразу же от командующего, не заходя в штаб армии, я отправился на аэродром Гайнау, чтобы на месте разобраться в обстановке. Дорога шла лесом. Среди деревьев виднелись остовы большегрузных планеров. Шофер Садык Бадамшин остановил машину: мне хотелось поближе посмотреть громадное кладбище планеров. Откуда оно?

Позже мне сказали, что в лесу под Гайнау было более тысячи вражеских планеров. Немцы готовили крупную воздушнодесантную операцию осенью 1942 года, но успехи Красной Армии спутали их карты. И никому не нужные крылатые гиганты остались гнить в лесу.

В Гайнау я лишний раз убедился в непригодности аэродрома к полетам: грунтовая взлетно-посадочная полоса раскисла. И вдруг в облачном небе послышался звук авиационного мотора. Чей самолет? Откуда? Минуту спустя Ме-109 вынырнул из облачности и прошел над центром аэродрома на низкой высоте. Сделав один за другим четыре круга, он мягко коснулся земли и, разбрызгивая в стороны грязь, покатился по летному полю.

Летчик спокойно порулил к ангару. Там было все тихо. Шофер и стрелок Медведев по моей команде спрятались за ангар и ничем не выдавали себя. Не выключая мотора, немец вылез из кабины, снял парашют и стал на плоскость. В это время на опушке леса показалась группа советских солдат. Наша маскировка была теперь ни к чему. Бадамшин сел в машину и вместе с Медведевым быстро покатил к немецкому самолету. Вражеский летчик спрыгнул с плоскости и пытался убежать в лес. Погоня была короткой.

Я выключил двигатель, сдал самолет под охрану подоспевшим солдатам из батальона аэродромного обслуживания, а пилота отвез к коменданту. По дороге немец рассказал, что это был его первый вылет, что он потерял ориентировку и поэтому вынужденно сел в Гайнау.

С аэродрома Бадамшин вывел машину на прямую, как стрела, автостраду Берлин - Бреслау. Дорога оказалась исключительно ровной, без каких-либо подъемов и спусков. "Чем не взлетно-посадочная полоса? - подумалось мне. - Только немного узковата".

Я доложил командующему фронтом свои соображения. Маршал сначала сказал, что закрыть дорогу нельзя, но, выслушав доводы о том, что использование небольших участков автострады для взлета и посадки самолетов даст возможность решительно улучшить поддержку и прикрытие войск, принял положительное решение.

Я приказал командиру 6-го гвардейского истребительного авиакорпуса генералу А. В. Утину и начальнику района авиационного базирования инженер-полковнику М. И. Проценко немедленно готовить взлетно-посадочную полосу на автостраде. Промежуток между двумя бетонными лентами засыпали щебнем, покрыли сверху тонким слоем глины и хорошо утрамбовали. Общая ширина полосы составила около двадцати метров, почти в три раза меньше, чем положено. Но это был единственный выход из создавшегося положения.

Командир 9-й гвардейской истребительной авиадивизии полковник А. И. Покрышкин первым взялся испытать импровизированный аэродром. Взлет и посадка удались. Генерал Утин приказал посадить на дорогу все самолеты дивизии.

Вскоре на другой участок автомагистрали перебазировалась и 22-я гвардейская истребительная дивизия полковника Л. И. Горегляда. Мы могли уже противопоставить противнику почти двести истребителей.

Немецкое командование никак не могло догадаться, с каких же аэродромов поднимаются советские истребители. А мы все шире и шире использовали дороги в качестве взлетно-посадочных полос. Даже самолеты Ил-2 1-го гвардейского штурмового авиакорпуса начали взлетать с широкого шоссе, имевшего твердое покрытие.

5-й истребительный авиакорпус, которым командовал генерал М. Г. Мачин, и 3-й штурмовой авиакорпус генерала М. И. Горлаченко использовали восстановленные аэродромы Тарнау и Штайн. Правда, самолеты туда пришлось перевозить с других посадочных площадок на автомашинах и тягачах, так как взлететь они не смогли.

Большую помощь в подготовке аэродромов оказали нам польские друзья. Когда жители города Лисса узнали, что советские самолеты не могут подняться в воздух с расположенного поблизости аэродрома, они собрались на общегородской митинг. Здесь и было принято постановление строить аэродром. Утром в распоряжение нашего командования прибыло четыре тысячи польских граждан с лопатами и тысяча подвод. За пять суток они сделали из шлака взлетно-посадочную полосу, и экипажи 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса генерала С. В. Слюсарева начали боевую работу.

Можно было бы привести много других примеров, когда солдаты и офицеры тыловых авиаподразделений с помощью местного населения буквально сутками трудились на аэродромах, и распутица уже не в силах была помешать боевой работе авиации. Особенно отличился личный состав батальонов аэродромного обслуживания М. С. Шведова, И. К. Свириденко, Г. А. Корниенко, В. А. Гайдая, А. Г. Галеева, А. Ф. Тарана, И. Г. Терещенко, Ф. Е. Богослова, П. С. Лысенко, Г. И. Вертец-кого, всегда отлично обеспечивавших действия авиационных частей.

Трудовой подвиг совершил шофер ефрейтор Яков Шипилов. В 1941 году из Оренбургской области он выехал на фронт вместе со своей автомашиной ЗИС-5, имевшей пробег более сорока тысяч километров. По фронтовым дорогам он наездил несколько сот тысяч километров, не раз бывал в очень трудных ситуациях и все же сберег машину до конца войны. Особенно отличился Яков ранней весной 1945 года, за что и был награжден орденом Красной Звезды. На своем ЗИС-5 он доехал до Берлина, позднее был в Праге и Вене. После демобилизации Яков Шипилов на той же машине благополучно возвратился в Оренбургскую область.

Во время Сандомирско-Силезской операции наши бомбардировщики и штурмовики наносили удары главным образом по колоннам вражеских войск на дорогах и по железнодорожным эшелонам. Уничтожать отступающие немецко-фашистские войска, не давать им закрепляться на выгодных рубежах - вот в чем был главный смысл этих действий.

При высоких темпах наступления особенно эффективными оказались вылеты на свободную "охоту". Мелкие группы самолетов или отдельные экипажи сами находили танки, автомашины, мосты, небольшие группы пехоты, поезда на перегонах и другие цели и поражали их бомбами и пулеметно-пушечным огнем. Инициативные действия "охотников" более всего соответствовали динамичной, быстро меняющейся обстановке и сложным метеоусловиям, когда действия больших групп были невозможны.

К свободной "охоте" допускались, как правило, летчики, умело разбиравшиеся в тактике противника, в наземной обстановке. В нашей воздушной армии были подготовлены сотни таких экипажей. Об одном из них хочется рассказать несколько подробнее.

Командир звена 162-го гвардейского бомбардировочного авиаполка лейтенант Н. А. Григорьев давно завоевал славу смелого, инициативного летчика. Под стать ему и штурман старший лейтенант А. П. Аученков. Мастерски защищал самолет стрелок-радист старшина А. А. Квачев.

Утром 20 января командир полка подполковник А. А. Новиков, один из лучших летчиков-бомбардировщиков 2-й воздушной армии, дал экипажу задание вылететь на свободную "охоту", в район Катовице.

Самолет взял курс вдоль железной дороги. На станции Эстебертен экипаж обнаружил около десяти вражеских эшелонов и разбомбил их. Однако на обратном маршруте "охотников" ожидали тяжелые испытания. Неподалеку от цели их перехватили вражеские истребители. Восьмерка "фоккеров" против одного. В облака уйти не успели, пришлось принимать бой в крайне невыгодных условиях.

Первую победу одержал Аученков. От его меткого огня загорелся и врезался в землю один ФВ-190. Воодушевленный успехом, экипаж продолжал бой. Вскоре было уничтожено еще два фашистских самолета, но и Пе-2 оказался поврежденным.. Храбрецы на одном двигателе упорно шли на восток. Когда самолет приземлился, техники насчитали на нем девяносто пробоин. Но наши ремонтники восстановили машину очень быстро.

Друзья лейтенанта Григорьева, комсомольцы 162-го гвардейского авиаполка написали письмо его матери. Они рассказали ей о подвиге сына. Письмо заканчивалось словами:

"Гвардейцем - героем воздушных боев гордимся и мы вместе с Вами, дорогая Александра Евдокимовна. Такими сынами гордится вся наша Родина, весь народ. Большое спасибо за воспитание сына".

Дружный экипаж совершил немало славных дел. К сожалению, героям не удалось дожить до дня победы. За месяц до конца войны их самолет был подожжен прямым попаданием зенитного снаряда. За светлое будущее всех советских людей отдали свою жизнь скромные и мужественные авиаторы.

У штурмана Александра Петровича Аученкова, до войны служившего в милиции города Егорьевска, вырос сын Саша. Скоро ему будет столько же лет, сколько было отцу, когда он последний раз нажал на кнопку бомбосбрасывателя. Хочется пожелать Александру Александровичу Аученкову, чтобы он был достоин памяти своего отца, чтобы он также верно служил Родине, как наш товарищ, прекрасный штурман, опытный воздушный боец Александр Петрович Аученков.

Мастерски действовали и летчики-штурмовики. У нас было много мастеров штурмовых ударов, но особым мужеством, беззаветной храбростью прославился молодой пилот Иван Григорьевич Драченко. Он прибыл на фронт в 1943 году. В боях под Харьковом противнику удалось поджечь его самолет. Летчик был тяжело ранен, потерял глаз и попал в фашистский застенок.

Драченко удалось бежать, и он возвратился в родную часть. Но как летать человеку, наполовину потерявшему зрение? И все-таки Драченко нашел в себе силы и снова стал водить в бой грозные "илы". В октябре 1944 года Ивану Григорьевичу Драченко присвоено звание Героя Советского Союза. Он один из немногих летчиков, который стал кавалером ордена Славы трех степеней. После войны он по состоянию здоровья демобилизовался. Сейчас живет и трудится в Киеве.

...Сопротивление противника в воздухе ослабевало с каждым днем, но вражеские зенитчики становились все активнее. Теперь нашим летчикам приходилось иметь дело не только с "эрликонами", но и со стационарными зенитными орудиями среднего и крупного калибра.

Над Моравска-Остравой погиб снайперский экипаж командира 6-го бомбардировочного авиаполка подполковника Г. Т. Качалея. Потеряли мы и талантливого летчика, скромного человека, умелого воспитателя полковника В. С. Василяку, чей полк прошел в составе воздушной армии славный путь от Дона до Одера.

С глубокой скорбью встретили авиаторы известие о том, что 11 февраля 1945 года на сто пятьдесят седьмом боевом вылете над Бреслау оборвалась жизнь всеобщего любимца И. С. Полбина. Иван Семенович посмертно удостоен второй медали "Золотая Звезда". После гибели командира корпуса его ученики и последователи Д. Т. Никишин, Ф. И. Добыш, Г. В. Грибакин, Н. А. Рыбальченко, А. А. Новиков, П. А. Плотников и другие продолжали громить врага под девизом "За Полбина!".

26 февраля наземные войска заняли бывший немецкий аэродром Нойкирх, но попытки овладеть аэродромом Бреслау-Западный не имели успеха. Линия фронта длительное время проходила между двумя летными площадками. Наши летчики заметили, что расположение основных ориентиров в районе Нойкирха такое же, как и на подступах к Бреслау-Западный. Расстояние между аэродромами было всего лишь три с половиной километра.

- Не превратить ли аэродром Нойкирх в ложный? - предложил инженер-майор В. И. Лукьянов.- Экипажи транспортной авиации противника летают по ночам к Бреслау и доставляют осажденным различные грузы. Если установить в Нойкирхе такой же режим работы аэродрома, как в Бреслау, то немцы наверняка будут ошибаться.

Предложение было заманчивым. Мы обсудили с инженером все детали работы ложного аэродрома, затем я приказал выделить в распоряжение Лукьянова самолет для разведки действующего аэродрома врага в Бреслау.

В Нойкирх выехала группа солдат во главе со старшим лейтенантом Голышевым. Они сделали все, чтобы превратить Нойкирх в точную копию аэродрома Бреслау-Западный.

С наступлением темноты в воздух поднимался самолет По-2, экипаж которого определял, какой световой знак установлен противником для маркировки Бреслаусского аэродрома ночью. Как только самолет-разведчик возвращался, в Нойкирхе выставлялся точно такой же знак.

Хитрость удалась. Некоторые самолеты сбрасывали грузы с парашютами в Бреслау, а часть в Нойкирхе. По утрам "трофейной команде", как называли группу Голышева, оставалось лишь собрать грузы да потушить огни. За март и апрель на аэродром Нойкирх было сброшено сто сорок девять тонн различных грузов. Сюда же село пять транспортных самолетов Ю-52 и четыре планера. Среди грузов, попавших в наши руки, оказался и тщательно опечатанный кожаный мешок с железными крестами и различными медалями. Не дождались защитники Бреслау наград от фюрера.

Однажды ночью к Нойкирху подошел самолет По-2. Он сделал круг и приземлился. Солдаты решили, что прилетел кто-то из своих. Каково же было их удивление, когда из кабины вылез немец и начал отдавать какие-то распоряжения. Воины не растерялись и обезоружили вражеского летчика. На допросе удалось установить, что на нашем трофейном самолете залетел в плен сам комендант Бреслау. Ему, бывшему летчику, очень понравилась наша машина, и он иногда поднимался на ней в воздух, чтобы проверить светомаскировку. Идя на посадку, комендант, как и многие другие немецкие летчики, принял Нойкирх за свой аэродром.

В марте и первой половине апреля 2-я воздушная армия активно действовала по окруженной в Бреслау группировке противника, помогая частям 6-й армии сжимать кольцо окружения.

Одновременно с Бреслау войска нашего фронта блокировали и гарнизон города Глогау (Глогув). Окруженная в нем группировка противника была невелика. Однако добровольно в плен враг не сдавался. Наряду с бомбардировщиками и штурмовиками здесь мы довольно часто использовали истребителей. Успешно действовали летчики 322-й истребительной авиадивизии, которой командовал полковник (ныне генерал-лейтенант) Александр Федорович Семенов.

Все полки этой дивизии базировались на аэродроме Зарау. Однажды я приехал туда проверить боевую работу летчиков. Командир доложил, что экипажи летают на бомбометание с пикирования, выбирая в Глогау точечные цели.

- И как получается? - спросил я.

- Не у всех одинаково, но большинство бомбит неплохо!

Не успел я как следует осмотреться и познакомиться с летчиками, как над аэродромом появилась четверка ФВ-190. На взлетную полосу посыпались мелкие .бомбы. Пушечные очереди прошили стоянки самолетов. Четыре машины оказались поврежденными. Немцы ушли так же внезапно, как и появились. Второго захода делать не стали, очевидно потому, что дежурная эскадрилья наших истребителей уже поднялась в воздух.

Молодой командир дивизии очень смутился и заверил, что впредь установит патрулирование над аэродромом. И действительно, до последних дней войны дивизия воевала стойко, ни разу фашистам не удавалось застигнуть летчиков врасплох. А. Ф. Семенов рассказал, как действовало его соединение во время Сандомирско-Силезской операции. Дивизия в составе 2-го гвардейского, 482-го и 937-го полков осенью 1944 года была включена в состав 2-й воздушной армии. С октября она базировалась на аэродроме Олещице, западнее Львова.

Во время зимнего наступления 1-го Украинского фронта создались трудные условия для действий авиации: мела сильная поземка, аэродромы заносило снегом. И все же, как только облачность приподнималась, истребители вели бои, не допуская немецких бомбардировщиков к нашим наступающим войскам. Они бомбили и штурмовали очаги сопротивления противника и отходящие войска. Очень удачный удар был нанесен по аэродрому Ченстохов группой в составе двенадцати Ла-5. Водил ее командир 482-го истребительного полка майор Г. В. Диденко. Летчики уничтожили двенадцать вражеских самолетов...

332-я и 8-я гвардейская истребительные дивизии, вооруженные самолетами Ла-5 и Ла-7, негласно соревновались за лучшее выполнение штурмовых задач. Истребительная авиация старалась не отставать от сухопутных войск. Иначе могла случиться задержка, а то и срыв наступления. Как только на освобожденной танкистами территории удавалось подобрать площадку для аэродрома, ее немедленно ровняли, укатывали, используя для этого танки, и тут же сажали истребителей. Самолеты Ла-5 и Ла-7 зачастую перебазировались раньше, чем авиачасти, вооруженные "яками" и "кобрами".

Очень часто летчики при перелетах на новые аэродромы брали своих механиков в фюзеляжи. На Ли-2 переправлялись лишь штабы и часть инженерно-технического состава. Поэтому буквально через два-три часа после начала перебазирования полки уже приступали к боевой работе с новых точек. Случалось, что вылетали на задание с одного аэродрома, а возвращались на другой. Таковы были темпы наступления.

...По приказанию командира 2-го истребительного авиакорпуса генерал-лейтенанта авиации Благовещенского два полка 322-й дивизии произвели посадку на аэродром Гашковицы, чтобы прикрывать 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии. Наши танкисты еще не вышли в этот район, и там бродили остатки разбитых немецких частей.

Ночью довольно многочисленная группа фашистов попыталась захватить аэродром. Но личный состав авиаполков и батальона аэродромного обслуживания, которым командовал майор Бухтяров, организовал сопротивление. Оружейники развернули самолеты в сторону противника и начали вести из пулеметов и пушек огонь. Много фашистов было уничтожено и около трех тысяч взято в плен. Впоследствии с аэродрома Гашковицы наши авиачасти вылетали на прикрытие танковых войск, которые приближались к границе германского рейха.

В конце февраля 322-я истребительная дивизия перелетала на аэродром Трахтенберг, находившийся на территории Германии. Когда было расширено летное поле и улучшены подходы к нему, летчики звеньями и восьмерками поднялись для прикрытия наших войск, переправлявшихся через Одер. В боях в эти дни особенно отличились Диденко, Королев, Зайцев, Лебедев, Майоров, Кошелев, Рябцев, Сомов, Непряхин, Марченко, Левченко, Скрыпник, Бессольцын, Марин, Зеткович, Уткин.

Когда наступило резкое потепление, аэродром буквально за несколько часов превратился в болото. Перед дивизией возникла реальная угроза оказаться небоеспособной. Командование всерьез опасалось, что противник нанесет удар по аэродрому. Посоветовавшись с командирами полков А. П. Соболевым, Диденко, Ф. М. Косолаповым, командир дивизии принял решение построить взлетно-посадочную полосу размером 80X400 метров на опушке рощицы.

Два дня и две ночи трудился весь личный состав полков вместе с 3-м и 253-м батальонами аэродромного обслуживания, пока не закончил пригодную для взлета полосу. Правда, самолеты пришлось подтаскивать к старту на руках, предварительно сняв с них ящики с боекомплектами и слив половину горючего. И вот наконец истребители благополучно оторвались от земли и перелетели на аэродромы Иорксдорф и Штейнау, имевшие взлетно-посадочные полосы с твердым покрытием. Дивизия вновь обрела боеспособность.

В марте летчики 2-й воздушной работали главным образом со стационарных немецких аэродромов Люббен, Шпротау, Заган, Зарау. Там было слишком много частей, и это сильно усложняло организацию боевых вылетов. На старте иногда скапливалась большая очередь самолетов, ожидавших разрешения на взлет. Кроме того, базирование на стационарных немецких аэродромах было небезопасно, так как противник, разумеется, отлично знал их расположение.

Однажды, когда два наших звена стали заходить на посадку на аэродром Люббен, из-за облаков внезапно выскочила восьмерка ФВ-190. Хорошо, что стали в круг и выпустили шасси только четыре самолета. Остальные находились сверху. Ведущий группы майор В. П. Бабков, несмотря на то что на его машине были выпущены шасси, развернулся и пошел в лобовую атаку. Сверху на врага обрушилась группа прикрытия. Внезапный наскок "фоккеров" был сорван.

А на аэродроме Зарау был такой случай. Еще издали наблюдатели заметили подходящие на небольшой высоте два ФВ-190. Командир 937-го полка Герой Советского Союза майор Ф. М. Косолапов находился в это время у своего самолета. Со свойственной ему сноровкой он очень быстро взлетел и с первой же очереди сбил ведущего немецкой пары - гитлеровского полковника, награжденного Рыцарским крестом...

В конце марта, когда началась подготовка к наступлению на Берлин, на многих истребителях Ла-5 вышли из строя моторы АШ-82. Дело в том, что на "лавочкине" был обнаружен один конструктивный недостаток: неудачно расположен воздухозаборник, из-за чего в цилиндры мотора засасывалось много пыли, мелкого, как наждак, песка. Это приводило к снижению мощности двигателя и большому расходу масла. Бывали даже вынужденные посадки из-за отказа моторов.

Личный состав инженерной службы был разбит на бригады, каждая из которых получила определенный участок работы. При выполнении наиболее сложных операций удалось использовать оборудование авиационного завода на аэродроме Зарау. Не считаясь со временем, дни и ночи трудились инженеры, техники, мотористы. К 10 апреля почти все самолеты были исправлены. Особенно отличились инженер 2-го гвардейского полка майор технической службы Лелекин, капитаны технической службы Маренко, Пряженцев, Глушенко, старшие техник-лейтенанты Калинин, Прокопенко, Иванов, механики Грачев, Назаров, Слитков, Егоренков, Медяник и многие другие.

Конец фашистской Германии

К середине апреля войска 1-го Украинского фронта были развернуты на реке Нейсе. Только одна 6-я армия оставалась в тылу, продолжая блокировать окруженный гарнизон Бреслау. Штаб воздушной армии перебазировался в Заган.

Гитлеровское командование стянуло в центральные районы Германии все оставшиеся в его распоряжении силы авиации. В основном это были истребительные эскадры. Значительную часть бомбардировочных соединений немцы расформировали, летчиков срочно переквалифицировали на истребителей, а исправные бомбардировщики приспособили под самолеты-снаряды системы "Мистель".

На нашем фронте самолеты-снаряды несколько раз взрывались в непосредственной близости от важных объектов. Однако система "Мистель" не отличалась высокой эффективностью. Помимо плохой маневренности сцепка имела и ряд других крупных недостатков. Прежде всего на ней не было никакого оборнительного вооружения. Наши истребители легко перехватывали и уничтожали это широко разрекламированное "последнее достижение конструкторской мысли".

Куда труднее было бороться с немецкими реактивными самолетами Ме-262, скорость которых в полтора раза больше поршневых машин. Мы готовили специальных летчиков для борьбы с этими самолетами. В нашей армии первую победу над реактивным истребителем одержали летчики 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса, которым командовал генерал С. В. Слюсарев. Ме-262 был сбит истребителями сопровождения в тот момент, когда он пытался атаковать группу "илов".

Следует заметить, что противник располагал лишь небольшим количеством реактивных машин, которые не были еще как следует освоены. Таким образом, они не могли оказать какое-нибудь существенное влияние на ход борьбы в воздухе, ибо новая техника приводит к изменениям в способах вооруженной борьбы только в том случае, если она применяется в больших количествах.

Подготовка к Берлинской операции проводилась в сжатые сроки. Обстановка требовала как можно быстрее нанести завершающий удар по врагу, чтобы фашистское руководство не успело вступить в сговор с империалистами запада. В Берлин первой должна вступить Красная Армия. Это понимали все - от солдата до маршала.

На подготовку к операции Ставка дала нам около двух недель. В обычных условиях это немалый срок. Но в данном случае обстановка для 2-й воздушной армии сложилась не особенно благоприятно. Только что закончилась Верхнесилезская операция, и авиационные соединения базировались на левом крыле фронта, в районе Оппельна. Нужно было передислоцировать восемь корпусов на расстояние триста - четыреста километров. Вторая проблема - создание необходимых запасов материальных средств. Железные дороги еще не были восстановлены, к тому же ими нельзя было пользоваться в полную меру, поскольку они имели ширину колеи, отличную от нашей. Весь фронт снабжался по единственной автомобильной магистрали Ченстохов - Бреслау - Берлин.

Несмотря на все трудности, мы справились с поставленной задачей. Днем и ночью шли колонны автомашин. На колесах - десятки тысяч тонн снарядов, бомб, горючего, продовольствия. В эти дни офицеры тыла воздушной армии Б. Д. Круглое, А. З.3лобин, А. Г. Кочекан и другие жили только одним - обеспечить авиаторов всем необходимым.

Летчики 2-й воздушной армии готовились к сражению за Берлин с большим подъемом и очень тщательно. Все детали предстоящих боевых вылетов были продуманы до мелочей. В районе прорыва вражеской обороны должны действовать две тысячи пятьсот самолетов. Время и маршрут полета экипажей определялись с максимальной точностью, строго согласовывались с действиями артиллерии, чтобы избежать перекрещивания маршрутов наших "илов" с траекториями артиллерийских снарядов.

Накануне операции к нам прилетел командующий Военно-Воздушными Силами Главный маршал авиации А. А. Новиков. Он спросил:

- Закончили перебазирование, Степан Акимович?

Не успел я ответить на этот вопрос, как Новиков задал второй:

- Как решили действовать при прорыве? Утвердил ли ваш план Военный совет фронта?

Я доложил, что будем наносить крупные массированные удары и что командующий фронтом с порядком применения авиации согласен.

Затем Главный маршал уточнил детали с начальником штаба воздушной армии А. С. Прониным, главным инженером А. В. Винокуровым, главным штурманом М. X. Гордиенко и другими генералами и офицерами. Он поинтересовался нашими трудностями и пообещал помочь в доставке некоторых дефицитных запасных частей.

Александр Александрович побывал в частях, успел побеседовать с летчиками, штурманами, техниками.

И вот Ли-2 командующего ВВС снова в воздухе, на пути в соседнюю воздушную армию. На другой день А. В. Винокуров доложил, что запасные части по распоряжению Главного маршала уже доставлены транспортным самолетом. Это была сверхоперативная работа.

В ночь на 16 апреля вместе с офицерами штаба А. И. Гнатюком и А. А. Исаевым я выехал на командный пункт фронта. Там, на берегу Нейсе, были оборудованы блиндажи с амбразурами, из которых хорошо просматривался левый берег реки, занятый противником. Как никогда, беспокоился я о точности метеорологического прогноза, о предстоящих действиях штурмовых корпусов, которые должны уложиться в тридцать пять минут, отведенных для нанесения первого массированного удара, об экипажах для подавления зенитной артиллерии в Мускау...

Спать в эту ночь почти не пришлось. Едва забрезжил рассвет, как из частей стали докладывать о готовности к боевой работе.

Время приближалось к тому моменту, который во всех планах обозначен буквой "ч" - это срок перехода войск в атаку. Но прежде чем пехота и танки начнут наступление, артиллерия и авиация должны нанести по врагу сокрушительные удары.

И вот из-за горизонта появился ярко-оранжевый диск солнца. Сразу же послышался гул сотен моторов. Бомбардировщики шли на задание плотным строем -девятка за девяткой. Первый удар был обрушен на основные опорные пункты фашистской обороны - Форст и Мускау. Двести восемь экипажей точно положили весь боезапас по целям. Над вражескими позициями высоко в небо поднялись столбы огня и дыма.

Когда на короткое время взрывы смолкли, над линией фронта, над самой гладью Нейсе, пролетела восьмерка "илов", ведомая командиром 144-го гвардейского штурмового авиаполка Героем Советского Союза майором М. И. Степановым. За самолетами тянулся бесконечный шлейф белого дыма. Плотная завеса скрыла окопы противника и одновременно ослепила фашистских наблюдателей, наводчиков орудий, стрелков. Наши войска приступили к форсированию реки.

Как и намечалось, в 8 часов 45 минут в полосе наступления 3-й гвардейской армии генерала В. Н. Гордова начали действовать экипажи 2-го гвардейского штурмового авиакорпуса С. В. Слюсарева. Сто десять самолетов Ил-2 под прикрытием пятидесяти истребителей нанесли удар по оборонительным сооружениям противника и его огневым точкам в районе Форст, Гросс-Цшаксдорф, Койне. Фашистские войска были деморализованы, и пехотинцы без существенного противодействия заняли Койне и Гросс-Цшаксдорф. Тактика нанесения массированных ударов полностью оправдывала себя.

Волновало лишь одно обстоятельство: после первого мощного удара от пыли и дыма резко ухудшилась видимость, летчикам трудно стало отыскивать цели. Пришлось предупредить командиров соединений, чтоб экипажи выбирали цели немного дальше от линии фронта, где видимость была несколько лучше.

Операция развивалась успешно. Под ударами стрелковых соединений, артиллерии, танков и авиации рухнула вражеская оборона на Нейсе. В прорыв двинулись танковые армии генералов П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко.

Заранее было решено, что на поддержку танковых армий переключатся главные силы воздушной армии.

- Авиация при стремительных темпах наступления должна заменить артиллерию, которая наверняка отстанет и не будет непрерывно поддерживать танковые соединения,- такую задачу поставил нам командующий фронтом еще до начала операции.

Для каждой танковой армии выделялось по три авиационных корпуса бомбардировочный, штурмовой и истребительный. Поскольку артиллерийские задачи предстояло решать бомбардировщикам и штурмовикам, их взаимодействие с танкистами было особенно тесным. Командиры корпусов С. В. Слюсарев, В. Г. Рязанов, Д. Т. Никишин и П. П. Архангельский со своими средствами связи находились на КП командующих танковыми армиями: в личном общении командиров надежный залог непрерывного и тесного взаимодействия.

17 апреля Ставка решила использовать 3-ю и 4-ю танковые армии для наступления непосредственно на Берлин. В связи с этим разграничительная линия между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами была несколько смещена на север. Нашим летчикам предстояло прокладывать новые маршруты, поддерживать и прикрывать танкистов, расчищать им дорогу с воздуха на Берлин.

Наступление танковых армий осуществлялось в постоянном взаимодействии с авиацией, которая громила вражеские очаги сопротивления на маршрутах движения танков, уничтожала отступающие войска, не позволяя им закрепиться и организовать оборону. И как результат - стремительное продвижение танковых армий к германской столице.

О том, как умело и мужественно действовали летчики можно судить по примеру штурмовых ударов группы капитана А. Я. Суворова. 18 апреля его десятка "илов" вылетела в район Котбуса. По радио с командного пункта, находившегося в составе танковой колонны, летчики получили задачу: уничтожать противника в районе Фетшау. Ведущий группы вскоре обнаружил железнодорожный эшелон, направлявшийся в Люббен. Он подал команду: "Атаковать поезд". Самолеты стали в круг и сделали по четыре захода на цель. В первой атаке штурмовики разрушили железнодорожное полотно и повредили паровоз. Поезд остановился. Затем наши летчики пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами нанесли большие потери врагу. Было разбито пятнадцать вагонов, повреждено много военной техники и уничтожено около ста солдат и офицеров.

Спокойно и хладнокровно действовали летчики Александра Суворова и 20 апреля, когда группа в составе шестнадцати Ил-2 и шести Ла-5 нанесла меткий удар по узлу сопротивления противника в пункте Диссенхен.

В боях за Берлин отличились многие летчики. Бомбардировщики громили опорные пункты противника, штурмовики непрерывно держали под воздействием все, даже самые мелкие группировки вражеских войск, истребители полностью парализовали деятельность фашистской авиации.

Огненный вал быстро приближался к столице Германии. 22 апреля 3-я гвардейская танковая армия подошла к каналу Тельтов, на южной окраине Берлина. Фашисты упорно обороняли этот водный рубеж. Командующий войсками фронта приказал использовать для огневой поддержки танкистов крупные силы авиации. Свыше двухсот самолетов нанесли бомбовый удар по огневым точкам противника на северном берегу канала. Авиация вместе с артиллерией подавила очаги сопротивления, и танкисты благополучно переправились через водную преграду на пути к центру немецкой столицы.

Последние дни апреля 1945 года на нашем фронте были полны тревожных событий. Гитлеровское командование предприняло отчаянную попытку деблокировать осажденный Берлин. С запада к городу рвались войска 12-й немецкой армии генерала Венка. На соединение к ним пробивались окруженные части 9-й армии генерала Буссе.

Южнее Берлина обстановка осложнилась. Из района Герлица на Шпремберг войска немецкой группы армий "Центр" нанесли контрудар, поставивший в тяжелое положение 2-ю польскую армию, которая наступала на дрезденском направлении. В связи с этим надо было переключить основные силы 2-й воздушной на поддержку нашей 52-й и 2-й польской армий.

Для координации системы управления авиацией на КП генерала К. А. Коротеева выехал начальник штаба воздушной армии генерал А. С. Пронин вместе с необходимыми средствами радиосвязи.

Однако обстановка с часу на час усложнялась, и авиационные соединения еще до приезда Пронина начали действовать по герлицкой группировке противника, используя данные своей разведки. Правда, не всегда удавалось достичь полной согласованности ударов авиации и сухопутных войск, но все же эффективность действий по прорвавшемуся врагу была высокой. Фашистские войска несли большие потери. Вскоре положение на южном участке фронта было восстановлено.

Тем временем в районе Берлина борьба вступила в заключительную фазу. Особенно отчаянно оборонялся враг под Барутом и Луккенвальде, предпринимая попытки вырваться из окружения.

Авиация действовала по принципу: бить врага там, где особенно обостряется обстановка. Летчики обрушивали удары то по колоннам, прорвавшимся из района Вендиш - Бухгольц к Луккенвальде, то по наступавшим частям противника в районе Беелица.

- Авиация сейчас самый подвижный резерв, - говорил маршал И. С. Конев.

В воздушных боях над Берлином летчики 7-й гвардейской истребительной авиадивизии полковника Г. А. Лобова одержали десятки побед и внесли большой вклад в дело разгрома основных сил гитлеровской авиации, сконцентрированных в районе немецкой столицы. 24 апреля командир эскадрильи 1-го гвардейского истребительного авиаполка Герой Советского Союза майор В. К. Ищенко вместе с летчиками А. Г. Фроловым, Е. А. Антоновым и В. Г. Абрамовым вылетел на прикрытие наших танков, переправлявшихся через канал Тельтов. Подойдя к берегу, летчики услышали знакомые позывные радиостанции наведения: "Ястреб-26", я - "Знамя-17". В районе Потсдама восемь ФВ-190 на высоте тысяча триста метров. Идите наперехват с курсом двести семьдесят градусов".

Истребители набрали высоту с таким расчетом, чтобы иметь превышение над вражескими самолетами. Вскоре они заметили их.

- В атаку! - скомандовал Ищенко.

Стремительным был натиск наших летчиков. На максимальной скорости ринулись они на противника. Ведущий подошел к вражескому самолету на дистанцию пятидесяти - семидесяти метров и открыл пушечный огонь. "Фоккер" сразу запылал и, перевалившись через крыло, рухнул на землю. Абрамов и Антонов, следуя примеру командира, сбили еще два самолета. Остальные фашисты пустились наутек...

Трудно теперь с абсолютной точностью сказать, кому принадлежала идея подготовки знамен Победы. И не случайно почти одновременно на Берлин было сброшено два алых полотнища.

В ночь на 1 мая летчики сами готовили знамена. Штурман 115-го гвардейского истребительного полка майор С. Ф. Тихонов, расстелив на полу кумачовое полотнище, белой краской вывел на нем короткое звучное слово: "Победа!", а чуть ниже - "Слава советским войскам, водрузившим Знамя Победы над Берлином!". Такое же знамя было изготовлено и в 1-м гвардейском истребительном авиаполку. На нем были надписи: "Победа!" и "Да здравствует Первое мая!"

В 12 часов 1 мая с аэродрома Альтено поднялись в воздух две группы самолетов. Первую вел командир 115-го гвардейского полка подполковник А. Ф. Косе. В парадном строю летели семнадцать лучших летчиков, в том числе дважды Герой Советского Союза А. В. Ворожейкин, Герои Советского Союза К. В. Новоселов, В. Н. Буянов, И. П. Лавейкин, П. И. Песков. Под посадочными щитками "яка", на котором летел Новоселов, находилось знамя. В 12 часов 25 минут наши самолеты на высоте восемьсот метров появились над самым центром Берлина. Новоселов выпустил щитки. Высвободившееся кумачовое полотнище развернулось и плавно опустилось на рейхстаг.

Через несколько минут к Берлину подошла вторая группа истребителей, ведущим которой был майор Ищенко. С ним летели командир 1-го гвардейского истребительного полка майор И. А. Малиновский, летчики И. Д. Свиридов, А. Т. Фролов, Е. А. Антонов. Знамя находилось на борту самолета Малиновского. Во второй кабине Як-9у находился корреспондент армейской газеты капитан А. М. Хорунжий. По команде летчика над рейхстагом Хорунжий развернул алое полотнище и опустил за борт.

Над Берлином гордо реяли алые стяги Победы, их видели наши офицеры и солдаты, завершающие разгром вражеского гарнизона. Радиостанция наведения с позывными "Залив - Булатов" передала летчикам:

- Знамена видны отлично. Да здравствует наша Победа!

Чувство великой гордости за свою Родину, за свой народ и его армию испытывали летчики, возвращаясь на свой аэродром. Они по праву гордились тем, что на их долю выпало счастье совершить полет в Берлин со знаменами Победы, полет, который навсегда войдет в историю советской авиации.

Летчикам 1-го гвардейского истребительного авиаполка не случайно доверили сбросить на рейхстаг Знамя Победы. История полка уходит к 1918 году, году рождения Советских Вооруженных Сил. Сначала это была 1-я советская боевая авиагруппа. Она объединяла несколько авиаотрядов, в их числе и 11-й корпусной, которым ранее командовал выдающийся русский летчик П. Н. Нестеров. В годы гражданской войны под командованием И. У. Павлова летчики 1-й советской боевой группы отважно дрались с врагами под Казанью, на Южном и Западном фронтах. В дальнейшем группа была развернута в 1-й истребительный дивизион и сражалась с контрреволюционерами в Закавказье. Там я впервые познакомился со многими летчиками этой части.

Мне были особенно памятны смелые полеты замечательных авиаторов Ф. А. Ингауниса, А. Т. Кожевникова, В. Л. Мельникова, А. К. Петренко, Г. С. Сапожникова, Б. Н. Кудрина, отличившихся в боях с белогвардейцами и интервентами. Они, первые советские асы, заложили фундамент боевой славы части.

После гражданской войны из 1-го и 3-го истребительных дивизионов была сформирована 1-я советская эскадрилья истребителей. Ею командовал А. Т. Кожевников, а затем последовательно А. П. Антошин, П. С. Шелухин, В. М. Шалимов. В эскадрилье служили Валерий Чкалов и Анатолий Серов,

Впоследствии эскадрилья была развернута в истребительный авиаполк, который базировался на Дальнем Востоке. С. И. Грицевец, С. П. Супрун, Е. Я. Савицкий, С. У. Рубанов и другие известные авиаторы проходили службу в этом полку.

Личный состав этой части отличился осенью 1941 года в боях под Москвой. Полк первым в наших Военно-Воздушных Силах заслужил почетное право именоваться гвардейским. За время войны тринадцать его летчиков были удостоены звания Героя Советского Союза.

Несмотря на развал гитлеровского государства, миллионная группировка немецко-фашистских войск, оборонявшаяся в Чехословакии, продолжала упорное сопротивление. Поэтому разгром немецко-фашистских войск в Берлине для войск 1-го Украинского фронта не означал еще окончания войны.

Едва закончились бои в Берлине, как маршал И. С. Конев сообщил, что войскам предстоит провести перегруппировку и развернуть наступление на Прагу.

- Сколько надо времени для подготовки воздушной армии к действиям на пражском направлении? - спросил командующий.

- Несколько минут, - последовал ответ. - Никакой особой подготовки не требуется. Из района Шпремберга, где базируются авиационные части, можно летать на юг, к Дрездену и к Праге. Система управления уже отработана.

Наутро следующего дня сотни бомбардировщиков и штурмовиков направились к Бреслау, где фашистские войска все еще держались за бастионами старинной крепости. За несколько вылетов авиация подавила зенитную артиллерию врага. Многие крепостные сооружения были разрушены. Фашисты не выдержали ударов авиации и бурного натиска частей 6-й армии, и 6 мая окруженный гарнизон Бреслау капитулировал.

Крупные события развернулись в Чехословакии. 5 мая в Праге под руководством компартии началось народное восстание. Повстанцы заняли учреждения связи, вокзалы, мосты через Влтаву. На улицах города появились баррикады. Обстановка требовала немедленно оказать помощь братскому народу. Еще не полностью завершив сосредоточение, наши танкисты и пехотинцы 6 мая решительно атаковали врага. Их активно поддерживала авиация. Группы бомбардировщиков, которые вели Ф. И. Добыш, А. А. Новиков, Ф. П. Сербин, Г. В. Грибакин, П. А. Плотников, Е. С. Белявин, И. Г. Чук и другие опытные летчики, громили с воздуха гарнизоны фашистов, уничтожали вражеские войска на маршрутах движения наших танковых армий. Не менее успешно действовали летчики-штурмовики Т. Я. Бегельдинов, Н. Г. Столяров, Н. Н. Кирток, С. И. Потапов, А. П. Артеменко, Н. И. Дегтярь, Н. Н. Кочмарев и другие. Истребители также использовались для поражения наземных целей.

Поддержанные активными ударами с воздуха, танковые армии под командованием генералов П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко стремительно продвигались на Дрезден и Прагу. Нужно было позаботиться о перебазировании авиационных частей. Маршал И. С. Конев отдал распоряжение командующим армиями о выделении специальных сил для захвата аэродромов. Надо сказать, что помощь, оказанная танкистами, оказалась кстати, она позволила ускорить перебазирование авиации к Праге.

9 мая 2-я воздушная армия в последний раз вела активные боевые действия. В этот день авиасоединения совершили тысячу триста двадцать самолето-вылетов. Летчик 9-й гвардейской истребительной дивизии А. Голубев со своим ведомым Кудиновым неподалеку от Праги перехватил вражеский "юнкерс". С первой атаки Голубев поджег фашистскую машину. Группа самолетов Ил-2 во главе с Героем Советского Союза капитаном В. А. Рогожиным нанесла меткий удар по колоннам гитлеровцев и их приспешников - власовцев, пытавшихся уйти на запад.

9 мая в 2 часа 30 минут утра танкисты генералов Рыбалко и Лелюшенко вступили в Прагу. Тотчас же в штабе фронта и в Ставке радисты приняли радиограмму: "Нахожусь в Праге. Еременко". Начальник оперативного отдела штаба 3-й гвардейской танковой армии, однофамилец командующего войсками 4-го Украинского фронта генерала А. И. Еременко, вероятно, не мог предположить, какие события могут произойти из-за его известной фамилии.

Командующий войсками 1-го Украинского фронта Маршал Советского Союза И. С. Конев был очень удивлен: как же так, наши танковые армии разгромили врага под Дрезденом, наступали с высокими темпами, и вдруг в Праге первыми оказались не они, а соединения соседнего фронта. Он приказал запросить по радио генералов Рыбалко и Лелюшенко об обстановке в Праге. Но рации танкистов упорно молчали. Тогда Иван Степанович вызвал меня:

- Вы знаете, что советские войска вступили в Прагу?- спросил маршал.

- Да. Об этом донесли воздушные разведчики.

- А известно ли вам, какие части вступили в город: наши или части четвертого Украинского фронта?

- Нет, отличить войска одного фронта от войск другого с воздуха нельзя.

- Тогда пошлите своих летчиков в Прагу, пусть установят, чьи войска находятся в городе.

Командиру 1-го штурмового корпуса было приказано с рассветом выслать самолет в Прагу. Через два часа с этой же целью был выслан второй самолет. Командующий фронтом ждал донесения. Через каждые пять минут связывался с аэродромами, но самолеты не возвращались. Тогда пришлось послать еще несколько машин. Результат тот же. Куда исчезают самолеты? Наконец я доложил маршалу:

- Летчики из Праги не вернулись.

- Вот и доверь вам, авиаторам, выполнение серьезной задачи... Ну да ладно. Все уже известно: в Праге Рыбалко и Лелюшенко.

На следующий день мы поехали в Прагу. Чехословацкий народ и советские воины торжествовали победу над общим врагом.

Танкисты, пехотинцы, летчики 1-го Украинского фронта с честью выполнили великую освободительную миссию. Они вовремя пришли на помощь восставшему населению Праги. Чехословацкий народ с большой радостью встречал части Красной Армии. Мне никогда в жизни и ни в какой другой стране не приходилось видеть такого искреннего дружелюбия, с которым относилось население к нашим воинам. Советские солдаты и офицеры отвечали чехословакам такой же любовью.

Первым делом я отправился на Пражский аэродром. Среди разбитых самолетов противника были найдены семь наших совершенно исправных "илов", которые накануне вылетели на разведку. Экипажей не было. Охранял машины один из воздушных стрелков.

- Где летчики? - спросил я сержанта.

И тут я узнал, как и почему наши машины, вылетевшие на разведку, остались на Пражском аэродроме. Первый же самолет был встречен жителями с ликованием. Попытка летчика добраться к центру города, чтобы узнать, чьи войска вступили в Прагу, оказалась безуспешной. Сотни людей обнимали его, угощали, каждый хотел посмотреть на первого советского авиатора, прилетевшего в Прагу. Летчику так и не удалось освободиться из дружеского плена. То же самое произошло и с другими экипажами.

10 мая в район Праги перелетели авиационные соединения 2-й воздушной армии, а вместе с ними и 1-я чехословацкая смешанная авиационная дивизия под командованием Л. Будина, разместившаяся на аэродроме Альбрехтички. Одновременно в Прагу вступили части 1-го чехословацкого армейского корпуса. Л. Свобода был назначен на пост министра национальной обороны Чехословакии. Командиром корпуса стал генерал К. Клапалек, а в должность начальника штаба вступил генерал Б. Ломский, ныне министр национальной обороны Чехословакии.

Наступила полоса торжеств: прием у чехословацкого правительства в честь представителей советского командования; товарищеский ужин в штабе фронта по поводу победоносного завершения войны; празднование юбилея одного из соединений воздушной армии; встреча с представителями союзного командования...

Первый раз американские генералы приехали к нам в гости 5 мая. Маршал И. С. Конев в связи с визитом устроил обед, на который пригласил всех командующих армиями. В зал вошел маршал Конев вместе с американцами. Он представил нам каждого из них: Омара Бредли - командующего 12-й группой армий, Левена Аллена - его начальника штаба, Кортни Ходжеса - командующего 1-й американской армией, Хойта Ванденберга - командующего 9-й тактической воздушной армией,..

Обстановка была непринужденной. Велись разговоры о войне, о разгроме фашизма. Напротив меня за столом сидел X. Ванденберг - довольно молодой, энергичный генерал, сторонник тактической авиации и противник стратегической. О результатах действий последней в Европе он говорил довольно сдержанно, по крайней мере не в том восторженном тоне, в каком были написаны газетные сообщения.

Через две недели состоялся ответный визит. Я летел в Висбаден на одном самолете с Ванденбергом. В окно "Дугласа" были видны разрушенные немецкие аэродромы, стоянки которых усеяны остовами сожженных самолетов. Показывая на один из аэродромов, Ванденберг сказал:

- Удары по аэродромам - самый верный способ завоевания превосходства в воздухе!

Я согласился с ним, да и как не согласиться, если сотни раз этот вывод был проверен на боевой практике...

Война завершена. Близилась пора расставаний с боевыми соратниками.

В разное время сражались в нашей армии многие прославленные части и соединения. Их личный состав внес достойный вклад в завоевание победы над немецко-фашистскими захватчиками.

Летчики 2-й воздушной совершили в годы войны триста сорок восемь тысяч боевых вылетов и провели более шести тысяч воздушных боев, уничтожив при этом свыше семи тысяч самолетов противника. В нелегкой борьбе они вырвали у врага инициативу и стали хозяевами неба.

Родина высоко оценила ратный труд авиаторов. Шестьдесят пять авиационных соединений и частей получили гвардейские звания, сто двадцать пять - почетные наименования. Тридцать семь раз Верховный Главнокомандующий объявлял благодарность личному составу нашей армии. Двести восемьдесят один летчик, штурман и стрелок-радист стал Героем Советского Союза, семнадцати лучшим из лучших Золотая Звезда Героя вручалась дважды. Высокого звания трижды Героя Советского Союза удостоился А. И. Покрышкин.

Своими успехами соединения и части армии обязаны мудрому руководству Коммунистической партии, умело направлявшей действия авиаторов, сплачивавшей их под своими знаменами. Никогда, даже в самые трудные дни, у нас не было никаких сомнений в том, что победа будет завоевана.

Все мы чувствовали всенародную заботу о воинах-фронтовиках. Крепкая связь фронта с тылом проявлялась постоянно. Трудящиеся различных городов страны поддерживали переписку со многими частями и соединениями. К нам неоднократно приезжали делегации рабочих и колхозников. Летчики и техники, получая на авиационных заводах новые самолеты, испытывали на себе трогательную любовь советских людей к защитникам Родины, видели, как в самых трудных условиях создавались для них боевые машины.

Авиаторам 2-й воздушной довелось сражаться с врагом под руководством видных советских военачальников. Командующие фронтами генерал Н. Ф. Ватутин и Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и И. С. Конев глубоко вникали во все вопросы деятельности авиационных частей и соединений, хорошо понимали их нужды и всегда проявляли о них заботу.

Нельзя не отметить добрым словом и многих наших авиационных начальников. Командующий Военно-Воздушными Силами Главный маршал авиации А. А. Новиков, его заместители маршалы авиации Ф. Я. Фалалеев, Г. А. Ворожейкин, генерал А. В. Никитин были частыми гостями в нашей воздушной армии. Они помогали нам добрым советом, делились своим большим опытом работы, усиливали армию новыми самолетами, подготовленными экипажами.

Мне неоднократно приходилось быть свидетелем высокого боевого мастерства и героических подвигов советских летчиков в битвах под Ростовом, Сталинградом, на Курской дуге, на Днепре, Висле, Одере, под Львовом, Краковом, Берлином и Прагой. Многих из них я знал лично. Это были люди разных национальностей, возрастов и характеров, но одно у них было общим - любовь к своей Родине, народу, партии.

Мужество и патриотизм тысяч летчиков и штурманов, стрелков-радистов и техников, воинов авиационного тыла навсегда запечатлелись в моем сердце. Их самоотверженный ратный труд служит примером для многих поколений советских авиаторов и нашей молодежи.

Это были воины, не знавшие страха в борьбе с врагом. Я испытываю гордость от сознания того, что служил вместе с ними, в одних рядах шел по дорогам войны, делил радости побед и горечь неудач. Больно сознавать, что некоторые из них, геройски сражаясь, пали в боях за честь и свободу нашей Родины, но светлый образ мужественных товарищей, прекрасных боевых друзей навсегда останется в моем сердце.

После войны

Заботы мирных дней

Из Дрездена самолет взял курс на восток. Под крылом проплывали немецкие города, деревушки с красными черепичными крышами, ровные квадраты лесов, пересеченные синими линиями каналов. Если бы не разрушенный бессмысленной бомбежкой американской авиации в последние дни войны центр Дрездена да не развалины городов близ Одера, можно было бы подумать, что война нанесла не такой уж большой ущерб Германии.

Мы летели в Москву, на парад Победы. Маршал Конев разрешил мне по пути навестить родное село, и теперь я с нетерпением ждал свидания с близкими, которых ни разу не видел за всю войну.

Когда воздушный корабль пересек государственную границу, я пересел на первое сиденье второго пилота, откуда открывалась широкая панорама местности. Хотелось взглянуть на города и села родной республики. Развалины, пепелища, дымки над землянками у проселочных дорог. По скоплениям дымков да по останкам домашних очагов, видневшимся сквозь заросли бурьяна, можно было определить, что вот тут, на этом месте, стояло большое село, и я мысленно переносился в родные Глухи...

Самолет сделал традиционный круг. На аэродроме командир авиаполка предоставил мне свою машину, чтобы доехать до отчего дома. И вот передо мной знакомая дорога, по которой я вышагивал мальчишкой, нагруженный сумкой с домашним хлебом и бульбой - запасом продовольствия на неделю. Те же цветы, те же запахи родной земли.

- Ну и хорошо же здесь у вас, Степан Акимович! - говорил мне корреспондент нашей армейской газеты Володя Степаненко, москвич, направлявшийся со мной в столицу.

На чуть вздыбленном холме показались Глухи. Наш дом - неподалеку от околицы. Увидев запыленную машину с военными, вездесущие мальчишки с криком понеслись по селу, возвещая о приезде гостей. Вышла из дому и моя мать.

- Степан! - только и сказала она, обнимая меня, не в силах унять слез. А когда немного успокоилась, тяжело вздохнула и с горечью произнесла: - Василий и Игнат погибли под Москвой...

И снова в слезы.

Мне уже было известно, что все мои пять братьев в годы войны защищали Родину, но судьбы их сложились по-разному. Андрей потерял правый глаз, Александр пришел без руки. Лишь Дмитрий остался невредимым. Он - капитан, недавно прислал письмо о том, что готовится к увольнению в запас.

Мать после оккупации немцами Могилевщины недолго оставалась в Глухах. Полицаи не раз заглядывали в ее дом, требуя от нее фотографии сыновей и письма. Мать сделала все, чтобы ни один документ не попал в руки врага, а потом вместе с односельчанами ушла в партизанский отряд. Нелегко было ей вышагивать по лесным дорогам, по болотам, но она находила силы и на кухне помочь, и белье постирать, и за маленькими ребятишками присмотреть, пока их матери оказывали помощь раненым партизанам на поле боя. В глухой лесной деревушке Залатве, где находилось в то время командование партизанских отрядов Могилевщины, все знали ее и оказывали всяческое внимание.

Начальник штаба партизанского движения Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, будучи как-то в Ельце, предложил мне перевезти мать через линию фронта.

- Боюсь, что она не выдержит воздушного путешествия, да еще над линией фронта. Ведь ей семьдесят лет! - поблагодарил я Пантелеймона Кондратьевича.

Выпив ради встречи рюмочку коньяку, мать будто помолодела. А в дом все шли и шли односельчане, старики и молодежь, родственники и незнакомые мне люди. Я узнал среди них и Ивана Каравацкого - отца двух воздушных стрелков, сражавшихся на Воронежском фронте во 2-й армии.

От души мне было жаль отца, потерявшего на фронте детей, но война есть война, она без разбору сеет смерть. Да разве словами утешишь горе! Слова тут ни к чему, и в горнице на минуту все притихли.

Я вновь вспомнил, как встретил одного из братьев Каравацких на полевом аэродроме. Позже узнал, что оба они сражались достойно и умерли как герои.

- А мой сын Иван был на фронте танкистом,- вступил в разговор сосед Круталевич. - Сейчас на него тяжко смотреть: ни рук, ни ног...

Война, кажется, не обошла ни одной семьи. У брата моего, Андрея, фашисты расстреляли дочку и сына, помогавших партизанам. С презрением и ненавистью говорили люди о бывших фашистских прихвостнях. Зато сколько гордости можно было прочитать в их глазах, когда речь шла об односельчанах, отличившихся на фронте и в партизанском тылу!

Я рассказал о земляках В. К. Крикуненко, Е. П. Путранкове, Н. И. Веселовском, с которыми встречался на фронте, об их доблести в боях за Родину. Чувство гордости охватило меня, когда узнал, что один из моих племянников, Василий, получил прозвище Бесстрашного Партизана. Позже мне стало известно, что Василий Красовский и в мирные дни остался бойцом. Когда партия призвала молодежь на освоение целины, он одним из первых выехал с отрядом энтузиастов из Белоруссии в Казахстан. Несчастный случай трагически оборвал его жизнь, и Бесстрашный Партизан навсегда остался на целине...

До позднего вечера продолжался в нашем доме задушевный разговор. Верилось, что односельчане трудом своим поднимут из пепла колхоз, заново узнают щедрость родной земли. Ведь не зря же лучшие из них шли на бой и на смерть, глубоко убежденные в том, что те, кому доведется жить после победы, будут счастливы. Узнав, что я направляюсь в Москву, на Парад Победы, люди желали мне здоровья, успехов в службе в мирные дни.

- Ты честно служи, Степан, - снова, как когда-то, провожая в армию, давала мне наставления мать, - и все будет хорошо.

Рано утром я выехал на аэродром и улетел в Москву. На Параде Победы у меня произошел разговор с А. И. Покрышкиным. Он нес знамя сводной колонны 1-го Украинского фронта. В ожидании торжественного марша я спросил, какие у него планы.

- Учиться, товарищ командующий. Сейчас об этом каждый думает, - ответил трижды Герой Советского Союза.

Да, таким, как Покрышкин и сотням других наших молодых командиров, кому не исполнилось еще и тридцати, самая пора учиться. Война им дала колоссальный боевой опыт. Теперь к этому опыту надо добавить солидную теоретическую базу, и тогда послевоенная армия получит великолепных специалистов.

После незабываемого парада на Красной площади я возвращался в Дрезден в приподнятом настроении. На аэродроме в Дрездене меня встретил начальник штаба армии генерал Качев и сразу же познакомил с обстановкой. Соединения и части нашей армии в ближайшие дни должны были перебазироваться на аэродромы Австрии, Венгрии и Чехословакии. Там предстояло привести в порядок материальную часть, демонтировать устаревшие и выработавшие ресурс самолеты, а моторы и прочее оборудование пустить в металлолом для отправки в Советский Союз. Одновременно надо было расформировать многие части и соединения, организованно провести демобилизацию старших возрастов военнослужащих и специалистов, в которых остро нуждалось народное хозяйство.

- Главное, -- предупредил нас командующий ВВС,- сохранить ценные кадры летчиков, штурманов, техников. Наиболее отличившихся в боях направлять на учебу в академии.

Штаб армии расположился в живописном пригороде Вены - Лизинге. Обстановка для работы здесь была превосходная. Отделы штаба разместились в домах, где еще недавно были общежития для рабочих. Неподалеку от штаба - посадочная площадка для приема связных самолетов.

По воскресеньям офицеры выезжали в горы, на озера, в Вену, где многое напоминало о Моцарте, Штраусе, Стефане Цвейге... Из окон коттеджей по вечерам далеко разносились мелодии штраусовских вальсов, и Венский лес, прославленный великим композитором, наяву манил под свою прохладную тень.

Давно мы по-настоящему не отдыхали и теперь использовали выходные дни, как говорится, по их прямому назначению. Однако отдых отдыхом, а боевая учеба для армии - главное.

Однажды командующий ВВС созвал начальствующий состав на сборы, где широко обсуждался вопрос о боевой подготовке в мирное время. Все говорили о трудностях переходного периода, и мне невольно припомнилось окончание гражданской войны. Тогда перед нами тоже встал вопрос о том, как учить войска в мирное время. Теоретически подготовленных офицеров, особенно в авиации, было очень мало, да и сама авиационная наука делала только первые шаги. Как учить летчиков оперативно-тактическому искусству? Где те основы боевого применения авиации, о которых у многих из нас было самое смутное представление? И ветераны гражданской войны находили самый облегченный путь - полеты! И тут уж никто не мог превзойти их в мастерстве. Они рассуждали так: летчик прежде всего должен уметь летать, а обо всем другом позаботятся штабы.

На фронте во время оперативных пауз больше всего уделяли внимания полетам, отрабатывали технику пилотирования, основы воздушного боя, бомбометание и стрельбу - словом, учили тому, с чем завтра же летчик может столкнуться в бою. По-настоящему разобраться в том, от чего зависели удачи или промахи той или иной операции, не хватало времени. И вот теперь предстояло в корне пересмотреть организацию нашей боевой подготовки во всех звеньях, начиная с солдата и кончая командиром корпуса, командующим армией.

На сборах была представлена вся новейшая боевая техника, в том числе и авиационная, с которой мы завершили войну. Теперь задача заключалась в том, чтобы научить солдат, сержантов и офицеров мастерски владеть ею, еще выше поднять боевую готовность частей, несмотря на то, что идет демобилизация.

Все пришли к единодушному мнению, что надо провести оперативно-тактические конференции, на которых следует обстоятельно разобрать крупнейшие операции минувшей войны, обобщить боевой опыт лучших частей и соединений, посоветоваться, какими методами внедрять этот опыт в боевую подготовку.

Интересно прошли конференции по обобщению опыта войны. В них приняли участие не только летчики, штурманы, инженеры, техники и младшие специалисты, но и представители наземных войск, Главного штаба ВВС и Краснознаменной академии командного и штурманского состава. Участники конференций очень подробно анализировали действия 2-й воздушной армии в операциях на Волге, в Курской битве, в битве за Берлин и при освобождении Праги. Схемы, выставки, фотоматериалы хорошо подкрепляли выступления докладчиков. Люди наглядно могли убедиться, какой огромный и трудный боевой путь прошли их родные дивизии и полки в годы войны, чему авиаторы научились и что предстоит сделать, чтобы внедрить драгоценный боевой опыт в учебную практику.

Представители военно-учебных заведений отмечали, что участие военных ученых в подобных конференциях приносит огромную пользу, что изучение опыта поможет создать хорошие учебные пособия, разработать ценные научные исследования. Позже, знакомясь с научными трудами в академии, я увидел, как многое из того, что было высказано творцами боевого опыта - авиаторами 2-й воздушной армии, - внедрялось в систему обучения. Что ж, это вполне закономерно: практика должна обогащать теорию, а теория, подобно лучу мощного прожектора, призвана указывать новые пути практике.

Организуя боевую подготовку, мы уделяли большое внимание вопросам боевого применения с отработкой тактических задач. В полках много летали, авиаторы ни на один день не прекращали учебы. И все же в боевой подготовке частей и соединений было немало недостатков.

После проверки 9-й гвардейской дивизии 1-го гвардейского штурмового корпуса выяснилось, что экипажи недостаточно метко поражают точечные цели на земле. Командир дивизии очень правильно, на мой взгляд, квалифицировал этот пробел:

- На войне летчики чувствовали особую ответственность, да и били-то больше по площадным целям, нежели по точечным. Сейчас - другое дело. Поражение точечных целей требует определенного мастерства. Будем отрабатывать методику обучения экипажей на полигоне.

- Как вы себе это представляете? - спросил я комдива.

- Сначала научусь как следует действовать сам,- ответил он, - а потом дам провозные командирам полков; они в свою очередь - комэскам...

- Когда можно будет вас еще раз проверить?

- Через месяц! -твердо заявил комдив.

Действительно, штурмовикам за месяц удалось ликвидировать выявленный пробел, и они приобрели твердые навыки в бомбометании по точечным целям. И не удивительно. Ведь техника пилотирования, приемы владения оружием у фронтовиков были доведены чуть ли не до автоматизма, значит, предстояло отработать только прицеливание.

Первые итоги послевоенной учебы были подведены на крупных учениях Центральной группы войск, которыми руководил генерал армии В. В. Курасов. В нем участвовал и 5-й истребительный корпус генерала В. М. Забалуева, а также части, предназначенные главным образом для ведения разведывательных действий.

Авиация впервые взаимодействовала с наземными войсками не в бою, а над территорией огромного полигона Алленштайн, близ Вены. Полигон в свое время был крупнейшей учебной базой немецких войск в годы войны. Местные жители утверждали, что здесь тренировалась и 6-я армия генерала Паулюса...

Пересеченная лесистая местность, где сохранились деревни и церквушки (жители давно были выселены), давала полное представление о реальных условиях, с которыми солдат встретится в бою. Ни на одной из рек, пересекавших полигон, не было мостов. Войска самостоятельно, в ходе боя, должны были наводить переправы и форсировать водные преграды. В нескольких местах были построены оборонительные сооружения. Словом, Алленштайн представлял собой вполне современный полигон, где войска могли получить отличную практику в наступлении на долговременную оборону "противника" в условиях пересеченной местности, изобилующей водными преградами. Для нас же основной задачей, которую мы рассчитывали отработать, была четкая организация управления истребителями над полем боя.

И вот первые учения совместно с наземными войсками. Дороги развезло, и наши радиостанции отстали. Когда командир 5-го истребительного авиакорпуса генерал В. М. Забалуев изменил место своего командного пункта, он оказался вообще без средств связи и потерял возможность вызывать самолеты с аэродромов, ставить экипажам боевые задачи. Пришлось передать управление истребителями командиру 8-й гвардейской истребительной дивизии полковнику В. И. Давидкову.

Разумную инициативу проявил начальник штаба 8-й гвардейской дивизии подполковник П. П. Перцов. Находясь в районе базирования частей и не имея связи с командиром, он стал выпускать группы истребителей с аэродромов по ранее намеченному графику. Самолеты появлялись над командным пунктом Давидкова точно в назначенное время. Командир дивизии с помощью имевшейся у него маломощной радиостанции связывался с летчиками и ставил им задачи. Управление было сохранено.

Для всех нас, и особенно для штаба 5-го истребительного авиакорпуса, это было серьезным уроком. Учения показали, что вопросам управления мы еще не уделяем достаточного внимания, что тут еще предстоит немалая работа, упорные тренировки.

Весной 1946 года главком ВВС вызвал авиационных начальников в Москву. Помимо организационно-методических указаний нам предстояло познакомиться и с образцами послевоенной авиационной техники, с работой некоторых конструкторских бюро.

"Чем-то обрадуют нас конструкторы?" - подумал я, увидев входящих в зал заседания А. Н. Туполева, С. А. Ильюшина, А. И. Микояна, А. С. Яковлева, С. А. Лавочкина, С. К. Туманского и других известных создателей отечественных самолетов и авиадвигателей.

Я уже говорил, что в конце войны немцы применяли реактивные самолеты, но они, видимо, еще не были как следует освоены. В дальнейшем немало трофейных Ме-262, Ме-163 и Хе-162 попало в наши руки. Нам было известно, что конструкторы С. П. Королев, В. Ф. Болховитинов и другие настойчиво искали пути развития реактивной техники, создавали опытные машины. И теперь хотелось узнать, насколько они преуспели в этом деле.

Александр Сергеевич Яковлев рассказал, что у нас строятся опытные образцы реактивных самолетов Як-15 и МиГ-9. Он заверил присутствующих, что эти машины будут лучше немецких, хотя, конечно, они еще требуют доработки. Александр Сергеевич подробно рассказывал о технических трудностях, с которыми встретились конструкторы, о необходимости быстрейшей разработки новых форм и профилей крыла, хвостового оперения.

На другой день мне удалось поговорить с конструктором С. А. Лавочкиным.

- Семен Андреевич, когда же мы получим надежный современный истребитель? спросил я его.

- Не раньше, думаю, - конструктор сделал паузу,- чем через пять-шесть лет.

- Зачем же мы уничтожаем сейчас самолеты? Ведь скоро учить летчиков не на чем будет.

- Дело ваше. Только учтите, раньше, чем через пять-шесть лет, хорошей машины не будет, - повторил он. - Нужно преодолеть звуковой барьер, нужны новые металлы, материалы особенно высокой прочности... У нас пока эти проблемы не решены. И решить их в состоянии лишь очень большой коллектив научных работников.

Лавочкин ошибался в сроках, так как советские реактивные машины со стреловидным крылом были созданы намного раньше, однако беседа с конструктором очень озадачила меня. В расчете на немедленное поступление новых самолетов инженерная служба ВВС уже дала указание демонтировать старые машины и сдавать их в металлолом. Пришлось срочно связаться по телефону с инженером армии Н. Д. Гребенниковым:

- Надо прекратить уничтожение истребителей. Ломайте пока старые "илы". Все Ла-5, Ла-7 и "яки" сосредоточивайте в мастерских. Будем ремонтировать.

Впоследствии оказалось, что мы поступили правильно. Поршневые самолеты в течение нескольких послевоенных лет еще хорошо послужили нам. Пока одни полки осваивали реактивные машины, в других бесперебойно продолжались полеты.

В июне 1947 года в Центральную группу войск прибыл главком ВВС К. А. Вершинин. Маршал побывал на многих наших аэродромах, где присутствовал на занятиях. И, кажется, остался доволен положением дел.

И вот вечером Константина Андреевича вызвала Москва

Вернулся он довольно скоро и вдруг сообщил, что мне предстоит новое назначение.

- Куда? - спросил я.

- На Дальний Восток, Степан Акимович. Утром Вершинин улетел в Северную группу войск а я в Москву.

На Дальнем Востоке

Давненько мы с вами не виделись! - встретил меня Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Расспросив о положении дел в армии, о боевой учебе личного состава, о его настроениях, Александр Михайлович сказал:

- Вы назначаетесь, Степан Акимович, командующим авиацией Дальнего Востока.

В приемной у Василевского я встретил многих боевых друзей. Были здесь П. А. Ротмистров, В. Ф. Трибуц, Н. А. Курочкин, незнакомый мне артиллерийский генерал Г. Ф. Одинцов, с которым мы потом подружились на Дальнем Востоке. Здесь же находился и будущий начальник штаба главнокомандующего войсками Дальнего Востока М. А. Пуркаев, который коротко проинформировал о том, что предстоит сделать в ближайшие дни. К нему сразу же посыпались вопросы. Я тоже спросил Пуркаева: при формировании штаба ВВС Дальнего Востока следует ли рассчитывать на местные кадры?

- Нет, - ответил генерал. - Вам дано право подобрать кадры по своему усмотрению.

Во время нашей беседы прибыл Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский. Родион Яковлевич сразу же стал расспрашивать о самочувствии, о том, довольны ли мы новым назначением. Он дал некоторые указания о предстоящей работе на Дальнем Востоке. Министр обороны Н. А. Булганин объявил о нашем назначении и указал срок прибытия в Хабаровск.

Возвратившись в Вену, я доложил о новом назначении генералу армии В. В. Курасову и просил разрешения подобрать кадры. Не забыл и про автотранспорт.

- Представьте список офицеров, желающих ехать с вами, - сказал Владимир Васильевич. - Часть автотранспорта и другой техники можете тоже взять. Эшелон поступит в ваше распоряжение.

Со мной согласились ехать к новому месту службы член Военного совета Сергей Николаевич Ромазанов, начальник штаба 8-й гвардейской истребительной авиадивизии подполковник Петр Пантелеймонович Перцов, начальник связи полковник Даниил Гаврилович Денисенко и ряд других товарищей, в деловых качествах которых сомнений не было.

Накануне вылета в Москву в штабе армии состоялось партийное собрание. Таким образом, почти все сослуживцы оказались в сборе. Я попрощался с товарищами, поблагодарил их за дружную работу в годы войны и в мирные дни. Тяжело было, конечно, расставаться: коллектив у нас сложился дружный, работоспособный, творчески умевший решать большие задачи. Очень жаль, что нельзя было всем штабом, в полном составе, выехать к новому месту службы.

Короткая остановка в Москве. На Центральном аэродроме вновь собрались вместе Ротмистров, Курочкин, Одинцов. Далее мы летели в одном самолете с посадками в Свердловске, Новосибирске. Ночевали в Чите. Время сместилось, и было как-то непривычно ложиться спать, когда за окном занимался рассвет...

О многом говорили мы в длительном полете. И больше всего, пожалуй, о международном положении. После известной речи У. Черчилля в Фултоне снова неспокойно стало в мире. Сложная международная обстановка, агрессивная политика империалистических государств, усиление "холодной войны" заставили нас принять меры к дальнейшему укреплению Вооруженных Сил, в том числе и ВВС.

На Хабаровском аэродроме нас встретили представители штаба. Разместились мы в Богдановском санатории, близ города.

Утром мы побывали у Родиона Яковлевича Малиновского. Главком, справившись о нашем самочувствии после полета, сразу же изложил программу действий. Предстояло решить организационные вопросы, а потом уже знакомиться с частями. Поездка на Сахалин, Курилы, Камчатку и Чукотку намечалась на июль - август. Сначала надо побывать в Забайкалье, Приморье и на Ляодунском полуострове.

К тому времени на дальневосточных рубежах у нас имелось значительное количество авиации. Однако уровень боевой готовности не отвечал возросшим требованиям. В некоторых гарнизонах аэродромное хозяйство находилось в запущенном состоянии. Ремонту подлежали ангары, мастерские. Не хватало жилья, и требовалось всерьез заняться строительством жилых домов, казарм, культурно-бытовых учреждений. Особенно трудным было положение в отдаленных гарнизонах - на Чукотке, Сахалине, Камчатке и Курильских островах - форпостах дальневосточной авиации.

Через несколько дней прибыл эшелон из Австрии. Теперь у нас уже было кое-какое хозяйство. Денисенко сразу же включился в работу по оборудованию узла связи, нашлась работа Перцову, Герою Советского Союза В. А. Меркушеву, прибывшему на должность инспектора по технике пилотирования. На должность главного штурмана ВВС Дальнего Востока был назначен полковник Л. А. Голиадзе.

При первом же знакомстве я попросил Голиадзе доложить, что представляет собой Дальний Восток в штурманском отношении, какие трудности можно встретить во время полетов. Мы подошли к большой карте, и главный штурман начал рассказ. Он подробно охарактеризовал каждый район, его особенности в авиационном отношении.

Несколькими днями позже я "читал" географию Дальнего Востока с борта самолета. Тень от крыльев медленно скользила по земле. Под нами мелькали белые мазанки, окруженные небольшими садами, слева, в синей туманной дымке, тянулась гряда гор. Это отроги Сихотэ-Алиня. Голиадзе то и дело сверял карту с местностью. Сегодня он выступал не только в роли штурмана, но и в роли главного гида в нашем воздушном путешествии по Приморью.

- Под нами Спасск, - объявил штурман. - Но наш путь еще дальше, на юг. Понимаете, - с грузинским акцентом говорил Лев Алексеевич, - кажется, нашу Грузию по красоте трудно с чем-либо сравнить, а здесь есть места не менее экзотичные, чем на Кавказе.

Мы приземлились. Подул резкий пронизывающий ветер.

- Как в аэродинамической трубе, - сказал генерал Д. Я. Слобожан.

В разговор вступили член Военного совета генерал-майор авиации Михаил Иванович Шаповалов и начальник политотдела генерал Я. И. Драйчук. Шаповалов тут заканчивал войну, служил на Ляодунском полуострове, хорошо знает людей и трудности, какие пришлось им пережить.

- Плохо у нас с жильем, - заметил Михаил Иванович. - Получилось так, что жилой фонд в авиагарнизонах занимают семьи, не имеющие никакого отношения к авиации. А летчики, штурманы, техники вынуждены снимать частные квартиры в деревнях. Попытки переселить людей пока не увенчались успехом. Обращение в округ тоже не помогло...

"Тут без вмешательства Родиона Яковлевича Малиновского не обойдется", подумал я.

- Во время войны, - продолжал Шаповалов, - когда японцы часто провоцировали инциденты на границах, в гарнизонах размещали не только авиаторов, но и части других родов войск. Нередко пограничные авиагородки полностью занимали пехотинцы или артиллеристы, а летчиков переводили в тыловые районы. Аэродромы остались, жилой же фонд, сами понимаете, весь оказался занятым. А когда были переброшены войска с запада, положение с жильем еще более обострилось.

- А как дела с аэродромами, ангарами, мастерскими?

- Нечем хвастаться. Кое-где полосы размыло, дренажная система нарушилась. Ангары и мастерские тоже нуждаются в ремонте. Не лучше положение и на аэродромах в Дальнем...

Самолет приземлился в Сан-Шилипу. Ко мне подошел высокий полковник с обветренным лицом. Лохматые, сросшиеся брови, крупный волевой подбородок. Это В. И. Семенов, с которым мы работали еще в 1937 году в авиационном корпусе.

- Вот где довелось встретиться, Степан Акимович!- улыбаясь, сказал он после рапорта.

Здесь же, в Сан-Шилипу, я встретил З. П. Горшунова. Коренастый полковник с красным, как у индейца, лицом подошел ко мне и доложил:

- Командир десятого гвардейского Киевского Краснознаменного бомбардировочного полка гвардии полковник Горшунов!

- Где воевали?

- Под Ленинградом, товарищ генерал. А закончили свой боевой путь у Порт-Артура.

- Выходит, как в песне: "И на Тихом океане свой закончили поход".

- Наши летчики теперь очень часто поют эту песню, - подтвердил Зиновий Павлович. - Каждый прошел немалый путь, прежде чем попал сюда, к берегам Желтого моря...

Затем Горшунов рассказал, как однажды гоминдановцы попытались обвинить авиаторов полка в провокации.

- Полигон находится на одном из островов Желтого моря, близ демаркационной линии. Как-то в штаб полка пришел запрос: кто бомбил по острову в Ляодунском заливе севернее установленной демаркационной линии? Накануне наш полк звеньями и одиночными самолетами вылетал на полигон. Там был очень опытный штурманский состав во главе с Василием Андреевичем Ильяшенко. За войну штурман полка совершил около трехсот вылетов, всегда привозил отличные подтверждения фотоконтроля, а тут якобы промахнулся по учебной цели. Я вызвал Ильяшенко, и мы полетели на полигон, чтобы с воздуха визуально обследовать весь район. Убедились, что ни одна бомба, сброшенная нашими экипажами, не разорвалась за пределами полигона. Для подтверждения сделали фотоснимки.

Что же оказалось на самом деле? Километрах в шести южнее полигона в этот день шли упорные бои между частями китайской Народно-освободительной армии и чанкайшистами. Чтобы оправдаться и дезориентировать свое командование, чанкайшистский генерал заявил, что "красным" китайцам помогли русские летчики, что они разбомбили его войска и бои на острове по этой причине закончились поражением гоминдановцев. На самом же деле части Народно-освободительной армии самостоятельно, без какой-либо помощи разгромили войска чанкайшистов...

Командир полка сообщил далее, что чаще всего приходится летать над морем, взаимодействовать с боевыми кораблями флота, бомбить по подвижным морским целям. Дело это не такое легкое, особенно если учесть, что экипажи раньше летали только над сушей. И в этом я убедился сам, когда побывал на одном из наших аэродромов.

В Приморье и на Сахалине очень своеобразные климатические условия. Почти на каждом аэродроме свой особый микроклимат. В прибрежной зоне много хлопот доставляют частые выносы на материк морского влажного воздуха, образующего завесы густого тумана.

Полковник Г. К. Платоненков рассказывал:

- В полку В. С. Логинова аэродром почти всегда открыт: никаких туманов. Там летчиков мучают только сильные ливни летом и обильные снегопады зимой. А вот у А. С. Куманичкина аэродром недалеко от моря. Ему особенно тяжело...

- В чем же дело?

- Очень обманчивая погода. То над аэродромом ни облачка, а то, буквально через несколько минут, густой туман. Бывает и так, что стена тумана километров на двадцать - тридцать не доходит до аэродрома и стоит целый день. Летать опасно: вот-вот нахлынет белая волна и окутает плотной пеленой самолеты на стоянках, спрячет все аэродромные сооружения, закроет взлетно-посадочную полосу. Беда, если к этому времени самолеты не успеют сесть.

- Как же Куманичкин выходит из положения? - спросил я.

Платоненков рассказал, что командир полка вынужден высылать к побережью, откуда идет вынос морского воздуха, специальный патрульный самолет. Дежурный летчик постоянно сообщает на стартово-командный пункт, как себя ведет стена надвигающегося тумана. Если она стоит на месте или уходит к морю, то полеты продолжаются. А если передняя кромка выноса начинает перемещаться по направлению к аэродрому, тут уже не зевай, быстрей сажай самолеты.

- А как вы боретесь со снежными заносами?

Ответил подполковник Г. С. Концевой, заместитель командира:

- Расчищаем снег день и ночь. Иногда самолеты заметает до штыря антенны. Приходится мобилизовывать на борьбу со снегопадом всех, кто может держать в руках лопату, в том числе и семьи военнослужащих...

Уже третьи сутки наш пароход разрезал форштевнем зеркальную гладь Тихого океана. Вместе с командующим Дальневосточным военным округом генерал-полковником Н. И. Крыловым, генералами П. А. Ротмистровым, П. А. Курочкиным, Г. Ф. Одинцовым мы направились в морское путешествие. На одном из островов сделали первую остановку. Здесь мы увидели оригинальное сооружение на одном из бывших японских аэродромов. Как стало известно, в зимнее время японцы не базировали свою авиацию на Курильских островах. С наступлением же теплых дней с Хоккайдо и других островов архипелага сюда перелетали авиачасти и проводили учебу. Надо сказать, что размеры аэродромов не внушали никакого доверия. К тому же взлет производился только в сторону моря, а заход на посадку - над водой. Нужно было обладать незаурядным летным мастерством, чтоб в таких условиях посадить самолет на узенькую ниточку деревянной взлетно-посадочной полосы.

Ни бетон, ни металлические плиты, которые использовались для сооружения взлетно-посадочных полос на аэродромах в европейской части страны, на Курилах не выдерживали испытаний: деформировались. Японцы нашли оригинальное решение проблемы. Они сооружали деревянные взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки без единого железного гвоздя. Оказалось, что это очень практично, особенно зимой, когда неизбежны температурные колебания.

На другом острове Курильской гряды мы увидели более крупный аэродром, с несколькими полосами. В центре его высилась гора, которую опоясывала рулежная дорожка. У подножия горы японцы соорудили капониры, куда и закатывали самолеты на случай атаки аэродрома или стихийного бедствия. Входы в капониры ограждали подвижные (на роликах) металлические плиты - тоже мера предосторожности. Все это было очень искусно замаскировано под цвет окружающей местности.

Выяснилось, что на острове нет пресной воды. Ее брали из озера, которое образовывалось к весне в результате таяния снега, задержанного низкорослым кедрачом. Вот почему люди здесь любовно ухаживали за этим кустарником. Вырубать его считалось преступлением.

Летчики жили в землянках, и все же мало кто жаловался на трудности. Однажды, идя по гарнизону, я встретил женщину. На руках у нее был грудной ребенок, сзади шел мальчонка лет четырех. Это была жена одного из летчиков. Мы разговорились.

- Живем тут уже третий год, - сказала она. - Привыкли к здешним местам и климату. Одна беда: нет молока для детей. Нельзя ли помочь?

"Вот это - настоящая подруга офицера, настоящая патриотка, - подумал я. Все понимает, все перенесет и мужа подбодрит в трудную минуту".

- Обязательно поможем, - пообещал я жене военнослужащего.

После доклада Р. Я. Малиновскому в каждый батальон аэродромного обслуживания было завезено по нескольку десятков коров, и курильчане получили свежее молоко...

Комендатура дальнего гарнизона майора Петрова не имела ни одного жилого дома. И все же люди здесь трудились, обеспечивали перелеты, самоотверженно несли нелегкую службу. Но одно дело - тяготы службы для военных, совершенно иное - для вольнонаемных - рабочих и служащих. Люди жили в палатках. Я зашел в одну из них. Стенки были обложены толстым слоем мха, посредине стояла печка, за ней виднелась кровать. Занимал палатку пожилой рабочий-столяр со своей женой. Обоим лет под пятьдесят. До переезда на Чукотку они жили в Приморье, имели там комнату с удобствами.

- Что вас заставило поехать сюда? - спросил я хозяина палатки. - Здесь же очень тяжело, особенно пожилым людям.

- О том, что здесь тяжело, мы знали, - ответил столяр. - Но настолько привыкли к нашей части, к людям, что когда узнали о передислокации, то решили поехать с комендатурой Петрова.

- Не жалеете?

- Нисколько. Вот если б организовали сюда доставку свежей картошки, было бы хорошо...

В 1952 году, возвращаясь из Пекина, я встретил на аэродроме в Свердловске подполковника Петрова. После Востока он служил на Урале, тоже начальником комендатуры. В разговоре я вспомнил семью столяра.

- Настоящие патриоты, - подтвердил Петров. - А доставку свежей картошки мы вскоре наладили. Возили из Марково. Потом люди научились свою выращивать...

Мне сразу же припомнился поселок на Колыме, куда я не раз прилетал в летнюю пору. В июне там бывали утренние заморозки. Старожилы разжигали между грядками костры из соломы, и дым медленно тянулся над огородами, не давая холодному воздуху проникнуть к листьям картошки. Над поселком долго висели дымные столбы. Таким мне и запечатлелось Марково - далекий поселок на Колыме, где тоже были свои мичуринцы, научившиеся выращивать на вечной мерзлоте капусту и картошку...

Но вернемся к путешествию по Тихому океану. Позади остались острова Кунашир, Итуруп, Уруп и самый северный Шумушу. Наш пароход приближался к берегам Камчатки. Утром в каюту зашел Н. И. Крылов и, размахивая листком бумажки, спросил:

- Скажи, Степан Акимович, тебе ведь сегодня полсотни стукнуло?

- А откуда тебе известно?

- Вот откуда! - И Крылов протянул мне бланки с поздравительными телеграммами: одна была от Министра обороны, другая - из Хабаровска, от Родиона Яковлевича Малиновского.

Отступать, как говорится, было некуда, и я, ожидая очередного вопроса, посмотрел на Крылова.

- Так вот, надо отметить твой полувековой юбилей,- весело сказал Николай Иванович.

Вечером в кают-компании состоялся товарищеский ужин. Я поблагодарил друзей за поздравления с днем рождения и в ответном слове напомнил им ленинские слова о том, что лучший способ отметить юбилей - еще раз критически взглянуть на результаты своей работы.

Утром мы уже были на одном из камчатских аэродромов. Я тут же поинтересовался жизнью и боевой учебой авиаторов, их бытом, запросами и настроением. Конечно, очень хотелось побывать в знаменитой "долине гейзеров", посмотреть на Ключевскую сопку, но все пришлось отложить. В беседе с командиром выяснилось, что один из летчиков боится летать над морем. Мне принесли его личное дело.

Старший лейтенант К., оказывается, воевал во 2-й воздушной армии, в боях сбил семь вражеских самолетов лично и четыре совместно с товарищами. В боевых характеристиках летчика отмечалось, что дерется он с врагом смело и уверенно, в действиях решителен, не раз выручал друзей из беды.

- Вы заглядывали в личное дело летчика? - спросил я полковника А. А. Осипова.

- Просматривал. Дело яснее ясного: трус он. Поэтому мы отстранили его от полетов.

- Не спешите с выводами... Давайте пригласим летчика на беседу.

Через несколько минут перед нами стоял старший лейтенант К. Лицо бледное, осунувшееся: видно, очень крепко переживает отстранение от полетов. Поздоровавшись, я спросил:

- Какое у вас было задание?

- Полет по маршруту над открытым морем на удалении от берега триста километров. Летали с подвесными баками.

- Почему же вернулись?

- Мне показалось, что отказывает мотор...

- Расскажите подробнее.

- Как только скрылся берег, - продолжал старший лейтенант, - я услышал стук мотора и доложил об этом ведущему группы. Он приказал продолжать полет. После этого мне показалось, что мотор еще хуже стал работать, и я вынужден был покинуть строй. Когда произвел посадку, командир приказал опробовать двигатель. Неисправностей не обнаружили. Меня назвали трусом и отстранили от летной работы.

Выслушав летчика, я сказал ему:

- Мы разберемся и, возможно, переведем вас на материк. А сейчас, мне думается, вам следует продолжать тренировки в полетах над морем. Считайте, что на летной работе вы восстановлены.

Когда К. вышел, у нас состоялся довольно нелицеприятный разговор с командованием части. Здесь грубо нарушили основное правило в летном обучении последовательность. В самом деле, разве можно летчика, пусть и опытного, но никогда ранее не летавшего над морем, сразу выпускать в маршрутный полет на большое расстояние? А ориентировка над морем? Это же целый комплекс сложных задач. Я предложил штурману Голиадзе провести показательные занятия с летчиками-истребителями о способах ориентировки над морем, а инспектору по технике пилотирования и офицерам отдела боевой подготовки - о методике обучения экипажей.

Надо сказать, что наше вмешательство оказалось небезрезультатным. Авиатор К. со временем стал отличным морским летчиком. Он летал много раз на полный радиус действия и вел воздушные бои над морем.

Однако не со всеми летчиками обходилось так благополучно, как с вышеназванным. Расскажу об одном из них, хотя, признаться, воспоминание о нем не относится к числу приятных.

Однажды, когда я был в Москве, в отделе кадров встретился мне стройный, подтянутый летчик, имевший несколько боевых наград. Назовем его майором М. Обратившись ко мне, он сказал:

- Я уже несколько дней ожидаю назначения на должность, но безрезультатно.

- С вами беседовали работники отдела кадров?

- Да, вызывали на беседу несколько раз. Предлагают работу здесь, в штабе. Но я летчик, и готов отправиться хоть на край света, лишь бы летать!

Его увлеченность летной работой выглядела так естественно, что я подумал: "Побольше бы таких энтузиастов". Мы разговорились. Майор рассказал о том, что совершил много боевых вылетов во время войны, что непродолжительный срок его часть входила в состав 2-й воздушной армии. Я спросил летчика:

- Поедете на Дальний Восток?

- Готов ехать немедленно!

Майор не спрашивал меня ни о квартире, ни о де" нежном содержании. Поневоле я почувствовал расположение к этому человеку. Он был назначен на должность инспектора по технике пилотирования.

Ввод в строй летчика М. почему-то затянулся. Первый вылет откладывался с одного дня на другой: то машина не готова, то погода ухудшилась, то еще случались какие-то неполадки. М. стал роптать. Неоднократно заявлял, что перестраховщики "зажимают" его. Генерал А. И. Подольский принял все меры, чтобы майор наконец вылетел.

И вот самолет поднялся в воздух.

Но дальше стало твориться что-то странное. Майор несколько раз пытался зайти на посадку с убранными шасси. На аэродроме объявили тревогу. Летчика запросили по радио:

- Что случилось?

- Не могу выпустить шасси!

Ему рассказали последовательность действий при выпуске шасси. Он выслушал, но ничего сделать так и не смог. Много раз пытался сесть с убранными шасси, однако все получалось неудачно. В конце концов майору все же удалось приземлить непослушную машину. Оказалось, что на Ил-10 он никогда не летал. Пришлось спешно освобождать его от "инспектора техники пилотирования"...

Камчатка осталась позади. В синей туманной дымке снова вырисовывались знакомые берега. Порой налетал ветер, и качка усиливалась. Не раз мы попадали и в штормы. На корабль наваливались гигантские волны, смывавшие все, что не успели закрепить. В таких случаях генерал Н. Ф. Папивин, настороженно прислушиваясь к треску в корпусе корабля, шумел на палубе:

- Где спасательные пояса? Капитан, кажется, решил нас утопить...

Потом море успокаивалось, и все шло своим чередом. Я еще находился под впечатлением встреч с замечательными людьми, пришедшими осваивать суровый край, - моряками, летчиками, строителями, учителями и врачами, солдатами и офицерами отдаленных гарнизонов, всеми, с кем довелось познакомиться за последнее время...

Летом 1950 года на одном из аэродромов Приморья приземлились стреловидные реактивные машины. Это были первые эскадрильи Георгия Агеевича Лобова.

На дальневосточных рубежах сгущались черные тучи войны. Американская военщина уже начала войну в Корее, непрерывно устраивала провокации на границах Китая. Разведывательные самолеты с американскими опознавательными знаками не раз пытались вторгнуться и на территорию советского Дальнего Востока. Нужно было в короткий срок перевооружить наши части на реактивную технику,

Я спрашивал Лобова, какие трудности встретились у него при переучивании на реактивную технику, сколько ушло на это времени, какие извлекли уроки. Он, не торопясь, обстоятельно отвечал. В конце беседы подытожил:

- Главное препятствие, пожалуй, чисто психологического свойства. Первое время о новой машине у нас ходили буквально легенды. Летчики смотрели на реактивный истребитель с чрезмерной почтительностью. А на деле - все намного проще...

- Почтительность тоже не мешает. Ведь дело-то новое, да и не совсем обычное.

- Нет, мешает, - возразил Лобов. - Конечно, не всем, но мешает. Посмотришь на иного летчика и чувствуешь: сковывает машина его действия, создает излишнее напряжение в полете. А не победишь этого в себе - на реактивном самолете не полетишь!

С интересом приглядывался я к Лобову. Он возмужал, на смуглом скуластом лице особенно выразительны были глаза. Лучики морщин без слов говорили, что тридцатипятилетнего авиатора вряд ли баловала жизнь. Я знал, что Георгий Агеевич в юности был рабочим, трудился обжигальщиком на цементном заводе "Пролетарий" в Новороссийске, там же заводские ребята избрали его комсомольским вожаком. Потом - Новочеркасский институт. Георгий хотел строить боевые и гражданские самолеты для нашей авиации, но учиться долго не пришлось. Его вызвали в комсомольский комитет института, потом в горком.

- Хотим направить тебя в школу военных летчиков, - сказал секретарь.

Лобов пробовал возразить, сказать, что строить самолеты не менее важное дело, но его убедили, что Воздушному флоту теперь нужны военные летчики. Летное училище он окончил по первому разряду и сразу же был выпущен командиром звена - всего три курсанта удостоились такой чести. Началась служба в одной из строевых авиачастей под Ленинградом. Георгий учил подчиненных, упорно учился сам, пока не наступила пора проверить приобретенные боевые навыки. В боях с финнами он получил боевое крещение. Отечественную войну встретил на границе, в Западной Белоруссии, будучи политработником.

Когда нависла прямая угроза захвата нашего аэродрома противником, Лобову пришлось вместе с другими летчиками поджигать свои самолеты. Улететь на них было нельзя: они стояли без горючего. Осунувшиеся, измотанные непрерывными боями, летчики чуть не со слезами на глазах выполняли приказ комиссара, но другого выхода не было.

- Мы еще вернемся сюда, - говорил товарищам Лобов, - и дальше пойдем.

Летчики верили, что скоро поднимется на недруга вся наша огромная страна. Трагедия отступления не переросла в бессильное отчаяние, они верили своей партии, представителем которой был для них Георгий Лобов.

С крайних западных рубежей Георгий Агеевич Лобов попал на ленинградский "пятачок". Воевать здесь было очень трудно. Едва наберешь высоту, как под крылом город, тут же и линия фронта. Хотя система обнаружения была довольно несовершенной, истребители не раз наносили ощутимые удары по врагу. Эскадрилья Георгия Лобова состояла из ночников - бойцов высокого летного искусства. Чтобы вести этих людей за собой, комиссару самому надо было уметь многое. И молодые летчики, которым политработник больше всего уделял внимания, оправдывали его надежды. Вылетая в ночное небо Ленинграда, они не раз преграждали путь врагу.

Осенней ночью 8 ноября 1942 года на глазах тысяч ленинградцев летчик Алексей Севастьянов таранным ударом сбил "хейнкель", и обломки самолета с паучьей свастикой упали в Таврический сад. Младший лейтенант Севастьянов учился у Лобова, многое перенял у него, прежде чем стать умелым воздушным бойцом. Ныне одна из улиц Ленинграда носит имя Алексея Севастьянова, не дожившего до светлого дня победы.

На завершающем этапе войны у гвардии подполковника Лобова, командира истребительной дивизии, было на счету уже около двух десятков сбитых вражеских самолетов. А последний, двадцать седьмой самолет он сбил над Прагой.

В мирные дни, когда встал вопрос о том, кому доверить освоение реактивной техники, выбор пал на Лобова. И Георгий Агеевич отлично справился с задачей. Полетев одним из первых на реактивном истребителе, он переучил на новую технику десятки летчиков. В основу обучения он положил личный показ - самое действенное средство в новом деле.

И вот мы беседуем с Лобовым о том, как здесь, на Дальнем Востоке, лучше решить задачу по переучиванию.

- Что, если передать одно из ваших подразделений в часть, которая пока летает на поршневых самолетах?- спрашиваю я.

- На время переучивания? - уточняет Лобов. Чувствуется, что ему жаль расставаться со своими летчиками.

- Да.

- Лучшего способа, пожалуй, сейчас и не придумать, - соглашается Лобов и добавляет: - Неплохо будет, если к нам тоже перевести одно из подразделений, летающих на старой материальной части.

Контроль за переучиванием летчиков на реактивные самолеты был возложен на генерала Алексея Ильича Подольского - энергичного, знающего дело специалиста. Спустя некоторое время он докладывал, что учеба идет полным ходом. Теоретические занятия чередуются с полетами на самолетах МиГ-15. Чтобы ускорить выполнение плана боевой подготовки, полеты организовали одновременно на трех аэродромах.

К осени 1950 года две наши части истребителей полностью переучились на реактивную технику. Метод обмена подразделениями получил самое широкое распространение. Успешно шло переучивание авиаторов, которыми руководили в ту пору офицеры Г. С. Концевой, Г. К. Платоненков, Г. И. Гроховецкий и другие. Успех объяснялся тем, что на Дальнем Востоке мы имели опытные кадры авиаторов. Так, летчики, которыми командовал Герой Советского Союза полковник Н. В. Исаев, еще до переучивания успешно освоили полеты на полный радиус, на предельных высотах вели воздушные бои, уверенно действовали над морем, совместно с наземными войсками не раз на учениях уничтожали морские десанты "противника".

Не все, конечно, шло гладко, бывали и промахи.

Как-то во время проверки боевой подготовки полковник Литвинов доложил, что его часть небоеспособна, так как летчики не успели отработать упражнения в стрельбе по конусу. Полковник Н. В. Исаев с оценкой Литвинова не согласился.

- Дайте мне три-четыре дня на подготовку, а потом можете проверить, заявил он.

Мы пошли навстречу его просьбе. Полковник Исаев организовал интенсивную работу. Сначала он устроил показные полеты с командирами, а те в свою очередь дали провозные летчикам. Наибольший налет оказался у самого Исаева, с утра до вечера не вылезавшего из кабины самолетов.

Четыре дня спустя мы произвели проверку, и авиаторы получили хорошую оценку. Заслуга в этом прежде всего полковника Исаева - боевого, опытного командира, проявившего в трудный момент незаурядные организаторские способности. Кое-кто пытался объяснить успех тем, что, мол, командир устроил аврал.

- Летчики у нас хорошие, - как бы оправдывался Исаев. - Просто, увлекшись техникой пилотирования на Ла-9, мы не уделили одновременно внимания огневой подготовке. А сейчас приняли меры, и навыки восстановлены. Никакого аврала я в этом не вижу.

Не случайно позже летчики Исаева очень быстро переучились на реактивную технику.

Учились не только летчики. Напряженно занимались командиры всех степеней. Главнокомандующий войсками Дальнего Востока Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский систематически проводил учения. И где бы они ни проходили - на Сахалине, в Приморье или в Забайкалье, - главком требовал от нас зрелого мышления, оригинальных решений, нацеливал действовать творчески, применительно к быстро меняющейся обстановке.

Особенно большое внимание уделялось морской подготовке. Летчики научились наносить точные удары по подвижным морским целям, успешно штурмовали "противника", пытавшегося высадить десанты с моря, вели воздушные бои, отражая "налеты" на Владивосток.

Во время учений нам приходилось постоянно взаимодействовать с флотом. У меня остались самые приятные воспоминания о совместной работе с нашими опытными, эрудированными флотоводцами адмиралами Н. Г. Кузнецовым и В. Ф. Трибуцем, которые глубоко понимали специфику действий авиации на морском театре.

В неустанных трудах и учениях рос и совершенствовался коллектив офицеров и генералов штаба ВВС Дальнего Востока. Вдумчиво и обстоятельно решал все вопросы начальник штаба генерал Н. И. Кроленко. Высокой штабной культурой обладал сменивший его генерал А. А. Саковнин. Мы хорошо сработались с товарищами Н. Ф. Папивиным, С. Е. Белоконем, С. В. Слюсаревым и Д. Я. Слобожаном. Товарищи М. М. Шишкин, А. И. Харебов, Н. Д. Гребенников, Н. Г. Афонин, А. И. Любимов и другие не жалели ни сил, ни времени для порученного дела.

Шел уже четвертый год работы на Дальнем Востоке. Я познакомился с людьми, освоился с особенностями края, считал себя дальневосточником и совсем не предполагал, что скоро окажусь вдали от друзей, от родного коллектива.

В октябре 1950 года меня вызвали в Москву. Было два часа ночи, когда я вышел от Александра Михайловича Василевского с новым назначением.

- На аэродром? - спросил шофер, которому, видно, уже не раз приходилось отвозить посетителей начальника Генерального штаба прямо на Центральный аэродром имени Фрунзе.

Вместе со мной летели генералы П. И. Фоменко и В. М. Лихачев. Им, как и мне, предстояло работать в у Китае под руководством генерала армии, ныне Маршала Советского Союза, Матвея Васильевича Захарова.

Вскоре мы прибыли в Читу, а затем вылетели в Пекин. Шесть часов воздушного пути - и вот уже самолет делает традиционный круг над аэродромом, чтобы зайти на посадку. Через час мы уже разговариваем с Матвеем Васильевичем Захаровым.

- Работы предстоит много,- начал Захаров, - в основном по созданию национальных кадров летно-технического состава, формированию новых авиачастей, строительству аэродромов.

Матвей Васильевич назвал срок формирования частей, и стало ясно, что впереди у нас - непочатый край неотложных задач.

Правительство Китайской Народной Республики принимало все меры к тому, чтобы в ближайшие два-три года создать военно-воздушные силы. Торопили события. Военные действия в Корее перешли в такую фазу, когда возникла непосредственная угроза территориальной целостности Китая.

Советский Союз оказывал очень большую помощь Китайской Народной Республике в создании авиации. О размерах этой помощи можно судить хотя бы по такому факту. Вскоре после прибытия в Китай мне было поручено сообщить Мао Цзэ-дуну, что Советское правительство решило безвозмездно передать Китайской Народной Республике несколько сот самолетов МиГ-15. Мао Цзэ-дун поблагодарил наш народ за столь щедрый подарок.

Самолеты прибыли очень скоро. Будет уместно напомнить, что "миги" были подарены КНР в 1951 году, когда мы только начали перевооружение своих истребительных частей на реактивную технику. Кроме боевых самолетов в Китай поступало много разнообразного авиационного имущества: запасные части, инструменты, станки для авиамастерских, аэродромное оборудование, керосинозаправщики.

Большую помощь оказывали мы и в подготовке авиационных кадров. Генерал С. Д. Прутков, ранее прибывший в Китай с большой группой летно-технического состава, уже успел немало сделать. Приступили к работе летные и технические школы. Правда, укомплектовать их оказалось не так-то просто. Среди молодых рабочих и крестьян в стране было много малограмотных: учились в основном дети мелкой буржуазии, промышленников и торговцев. Поэтому китайское правительство развернуло широкую сеть курсов для рабоче-крестьянской молодежи, годной по состоянию здоровья к службе в авиации.

Еще труднее обстояло дело с созданием национальных инженерных кадров для авиации. Раньше их в Китае не было. Мы предложили китайским товарищам призвать в авиацию молодых людей, окончивших технические вузы и средние учебные заведения. Через полгода или год из них можно подготовить квалифицированных специалистов. С нашим предложением согласились. Вскоре по всей стране была развернута сеть краткосрочных курсов, и проблема подготовки инженерно-технических кадров успешно решилась.

Несколько сложнее было готовить летчиков. К тому времени в Китае уже работал ряд училищ первоначального обучения. Молодежь охотно шла в авиацию, с большим трудолюбием изучала советскую авиационную технику - бомбардировщики Ту-2, Пе-2, штурмовики Ил-10, истребители Ла-9 и МиГ-15. Однако китайские товарищи быстро уставали во время полетов. Это объяснялось тем, что в их пищевом рационе не хватало жиров, мяса, масла. К новым же нормам питания они привыкали с трудом, особенно в первое время. По этой причине происходил отсев из училищ.

Другая трудность состояла в том, что советские летчики-инструкторы не знали китайского, а курсанты в свою очередь русского языка. Пришлось срочно издать китайско-русские разговорники. Для советских инструкторов были организованы кружки по изучению китайского языка.

За год будущие летчики налетали по сто - сто двадцать часов, ознакомились с элементами боевого применения, овладели летно-тактической подготовкой. Словом, из недавнего пехотинца получался неплохой летчик, особенно из тех командиров, которые уже успели побывать в боях. Китайские ВВС получили вполне подготовленных авиационных командиров, хорошо знающих природу общевойскового боя, умело разбирающихся в наземной обстановке, что очень важно при современных требованиях к воздушному бойцу.

Советские инструкторы много внимания уделяли обучению китайских товарищей стрельбе и бомбометанию, полетам на больших высотах и на предельный радиус. В каждом авиасоединении были барокамеры, и почти весь летный состав прошел тренировки. Профилактика оказалась не лишней. Потом не было ни одного случая потери летчиками сознания в воздухе. Для полетов на большие расстояния в бомбардировочных частях широко применялся межаэродромный маневр.

Однажды на аэродром, где проходили полеты со стрельбой и бомбометанием, приехал Чжу Дэ. Экипажи действовали настолько умело, что Чжу Дэ усомнился, китайские ли это летчики. По его просьбе после приземления все экипажи были построены у своих самолетов.

Чжу Дэ прошел вдоль строя и, пристально вглядываясь в лица летчиков, каждому задавал один-два вопроса.

- Вот теперь можно считать, что мы вполне удовлетворены подготовкой наших летчиков, - сказал он.

Возвращаясь в город, я спросил Чжу Дэ, почему он так внимательно смотрел на летчиков.

- Пустили слух, что нас обманывают, летают, мол, не китайские летчики, а русские...

Боевая подготовка летного состава китайских ВВС была на уровне современных требований. И когда китайские добровольцы вылетели на фронт, чтобы помочь корейскому народу в борьбе против американских империалистов и их лисынмановских прихвостней, в первых же боях они продемонстрировали не только мужество и отвагу, но и высокое летное мастерство. Они часто обращали в бегство воздушного противника. Факелами летели вниз "мустанги", "сейбры", "шутингстары", "летающие крепости", поверженные китайскими истребителями.

Если учесть, что летчики корейской Народной армии и китайские добровольцы вынуждены были вести борьбу с опытными воздушными пиратами Америки, то станет понятным, сколько от них потребовалось искусства, упорства и настойчивости. Как правило, американцы предпринимали бомбардировочные налеты только при многократном превосходстве истребительного прикрытия. Бывали случаи, когда на один бомбардировщик они высылали десять истребителей. Но и в этих условиях корейские летчики и китайские добровольцы наносили весьма чувствительные потери американским бомбардировщикам, встречая их далеко на подступах к объектам. Американский журнал "Ньюсуик" сообщал об одном из неудачных вылетов, совершенном 30 октября 1951 года: "Потери - 100 процентов. Это были потери, понесенные бомбардировщиками Б-29 в "черный вторник", когда 8 бомбардировщиков Б-29 совершали налет в сопровождении 90 истребителей".

У меня сохранились некоторые номера журнала "Дружба". На страницах его не раз рассказывалось о помощи советских авиаторов китайским. Вот статья героя второй степени подполковника китайских ВВС Ли Ханя "Мой советский друг", опубликованная в февральском номере за 1958 год. В ней рассказывается, как советский летчик Потасьев помогал китайским авиаторам овладеть ночными полетами. Не буду цитировать статью, хочу только рассказать о сути дела.

В китайской части было мало летчиков, которые владели техникой ночных полетов. Чтобы помочь подготовить группы ночников, Потасьев взял на себя личное руководство. Днем он контролировал учебу китайских авиаторов в аудиториях, а ночью уходил на аэродром. Когда ему напоминали об усталости, он говорил:

- Нет, я не устал. Чтобы вы скорее овладели мастерством ночных полетов, я готов работать все двадцать четыре часа в сутки.

Перед окончанием программы обучения Потасьев решил проверить каждого летчика и за одну ночь совершил пять вылетов, ни разу не выходя из кабины самолета.

Прощаясь с китайскими товарищами, он передал им принесенную из дому вечнозеленую тую.

- Я сам посадил это растение, - сказал советский летчик. - Передаю его вам. Пусть наша дружба никогда не увядает, как эта вечнозеленая туя.

У китайцев широко распространена поговорка: "Пьешь воду, не забывай о том, кто вырыл колодец". К сожалению, маоисты очень быстро забыли эту поговорку...

Кузница крылатых кадров

Уже более года командовал я авиацией родной для меня Белоруссии после Дальнего Востока, Китая, службы в Московском и Северо-Кавказском военных округах. Сердце радовалось, что авиация наша крепнет, оружие ее совершенствуется, дальности полетов воздушных кораблей становятся межконтинентальными, скорости - сверхзвуковыми. И вот в апреле 1956 года совершенно неожиданно меня вызвал командующий округом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и объявил:

- Приказом Министра обороны вы назначены начальником Военно-воздушной академии. Поздравляю, Степан Акимович, с новой и вместе с тем знакомой для вас работой - воспитанием авиационной молодежи.

Апрельским солнечным днем ехал я в Монино - небольшой подмосковный поселок. Ехал и думал о предстоящей работе. Придется вспомнить . Краснодар. Да разве прежним опытом обойдешься? Сейчас к подготовке командных кадров военно-воздушных сил предъявляются повышенные требования, тем более что руководить академией предстояло в переломное время. Армия перевооружается. В авиачасти поступает новая техника. Ракетно-ядерное оружие коренным образом меняет представления о характере будущей войны. А сколько нового вносит в военное дело широкое использование радиоэлектроники! Теперь авиация будет вести боевые действия не так, как в годы Отечественной войны. Уже в Корее применение реактивных самолетов изменило тактику борьбы в воздухе. Значит, надо учиться самому и в практике подготовки слушателей пересмотреть опыт минувшей войны.

Наши офицеры должны быть высокообразованными людьми. Без основательных теоретических знаний, глубокого изучения современной техники, правильного понимания сущности происходящих изменений в характере боевых действий нельзя стать хорошими командирами частей и подразделений. Теперь от авиационного командира, как никогда, требуются широта мышления, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке и принимать смелые и обоснованные решения. И где, как не в академии, офицеры должны получать эти знания и навыки!

Пока я размышлял, машина въехала в красивую аллею, ведущую в академический городок, который я не видел уже много лет. Перед глазами вновь предстал первый строитель Монинского гарнизона Константин Васильевич Маслов. Кажется, ничего здесь не изменилось, только, может, деревья подросли с той поры, как мы встречались с Константином Васильевичем.

Нет, изменилось многое... Смотрю по сторонам и вижу новые учебные корпуса, дома, которых раньше не было. Прежний начальник академии Федор Яковлевич Фалалеев, рачительный и вдумчивый хозяин, видать, немало постарался, чтобы людям жилось уютно.

Спустя несколько минут мы встретились с генерал-майором авиации Адамом Станиславовичем Дземишкевичем и генерал-лейтенантом авиации Серафимом Александровичем Пестовым, руководившим до этого академией на протяжении ряда лет. Высокий, слегка сутулый генерал Пестов в свое время был известен в ВВС как хороший летчик-истребитель. Его перу принадлежала популярная книжка "Полеты на У-2", которая стала путеводителем для молодых авиаторов. Я знал, что он снискал себе заслуженное уважение в академии, и был рад, что Серафим Александрович остается моим заместителем.

- Сверхзвуковые скорости полетов, ядерное оружие,- начал Пестов, очевидно, внесут много нового в учебную и научную работу. Я думаю, что коллектив академии справится с большими и сложными задачами.

Мы начали подробно обсуждать предстоящие дела, и я с удовлетворением заметил, что Серафим Александрович, Адам Станиславович и другие помощники тоже много думают о перспективах деятельности академии. Наши взгляды в основном совпадали, и в этом единстве мнений можно было видеть залог успеха дальнейшей работы.

В кабинет вошли новые люди. Это были начальники факультетов и кафедр, политработники. Приятно было видеть среди них знакомых мне по 2-й воздушной армии Владимира Варденовича Нанейшвили, ставшего начальником факультета, Василия Григорьевича Точилова - заместителя начальника академии по политической части.

Полный новых впечатлений, возвращался я вечером домой, продолжая размышлять о неотложных задачах. Надо решительно обновлять программы. Нельзя учить офицеров так, как их учили пять-шесть лет назад. Даже опыт прошлого года придется пересмотреть применительно к новой технике. А люди тут действительно хорошие. Многие прошли школу войны, долго служили в строю. Таким не надо повторять прописных истин о связи академии с жизнью частей. Сами остро чувствуют, что без этой связи нельзя успешно работать.

За шестнадцать лет существования академии здесь сложился большой и дружный педагогический коллектив, в котором немало молодых, талантливых ученых воспитанников академии. Работали здесь и старые преподаватели, еще довоенной формации.

Весной 1940 года, когда на Западе полыхало пламя второй мировой войны, Центральным Комитетом партии и Советским правительством было принято решение о создании авиационной командной академии. 29 марта 1940 года Народный комиссар обороны издал приказ, первый пункт которого гласил: "Выделить из состава Военно-воздушной ордена Ленина академии им. Н. Е. Жуковского факультеты: оперативный, командный, заочный командный, штурманский и КУНС{12} ВВС в самостоятельную академию". Во втором пункте этого приказа было сказано: "Присвоить вновь организуемой академии наименование: Военная академия командного и штурманского состава ВВС Красной Армии".

Первым начальником академии был генерал-майор авиации З. М. Померанцев, возглавлявший до этого академию имени Н. Е. Жуковского. Вскоре Померанцева сменил генерал-лейтенант авиации Ф. К. Арженухин.

За один предвоенный год коллектив молодого учебного заведения достиг немалых успехов: был налажен учебный процесс, первые выпускники покинули аудитории и разъехались по частям, чтобы в суровой боевой обстановке применить свои знания.

В годы войны воспитанники академии находились во всех звеньях Военно-Воздушных Сил, начиная от подразделений и частей и кончая авиационными объединениями и штабом ВВС. Они выполняли самые разнообразные задачи и проявляли при этом исключительно высокие морально-боевые качества. Безграничная преданность социалистической Родине, непоколебимая верность воинскому долгу, высокое боевое мастерство, бесстрашие и героизм - вот те черты, которые были свойственны питомцам академии.

За образцовое выполнение боевых заданий командования, за высокое воинское мастерство, доблесть и мужество, проявленные в Отечественной войне, многие воспитанники академии были удостоены звания Героя Советского Союза. В числе их был и Александр Васильевич Утин, один из талантливых авиационных командиров.

Когда началась война, слушатель второго курса А. В. Утин вместе с товарищами уехал на фронт. Вначале он командовал полком, потом дивизией, а с июня 1943 года - истребительным авиакорпусом. В том же году ему было присвоено звание генерал-майора, а в августе 1944 года - генерал-лейтенанта авиации.

Летом 1944 года 6-й гвардейский истребительный авиакорпус, которым командовал А. В. Утин, прибыл во 2-ю воздушную армию. Энергичный и рассудительный командир пользовался большим авторитетом. Мы поручали ему самые ответственные задачи, и он блестяще решал их.

Летчики 6-го гвардейского истребительного авиакорпуса произвели 33 155 боевых вылетов, участвовали в 1296 воздушных боях. Здесь выросли такие замечательные мастера воздушного боя, как трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин, дважды Герои Советского Союза Н. Д. Гулаев, Д. Б. Глинка, Г. А. Речкалов. Корпусу, преобразованному в гвардейский, было присвоено наименование Львовский и вручен орден Красного Знамени. Боевые успехи корпуса - результат умелого руководства А. В. Утина, показывавшего личный пример в бою. Сам командир летал на всех типах истребителей, какие имелись в корпусе. В конце войны за мужество и героизм А. В. Утин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Дважды Героями Советского Союза стали на фронте воспитанники академии А. В. Ворожейкин, Е. П. Федоров. Отличились и многие другие офицеры.

18 августа 1945 года за успехи в подготовке кадров академия была награждена орденом Красного Знамени. Правительственными наградами был отмечен труд многих офицеров, генералов, служащих.

После войны в академии десятки отважных воздушных бойцов получили глубокие теоретические знания и понесли их в авиационные части. Репутация крупного научного центра, задающего тон при разработке перспективных проблем применения авиации, стала принадлежать ей по праву.

Здесь я встретил бывшего летчика 2-й воздушной армии, ныне Героя Советского Союза, Виктора Дмитриевича Артамонова...

- Здравствуйте, товарищ командующий! - приветствовал он меня.

- Здравствуйте, товарищ Артамонов. Вы что, здесь учитесь?

- Нет, преподаю.

Это очень примечательный факт: лихой штурмовик, один из лучших командиров эскадрилий избрал стезю ученого. Впрочем, один ли он! После войны академию окончили четыреста пятьдесят Героев Советского Союза и двадцать восемь дважды Героев - цвет советской авиации. Многие из них ныне возглавляют части и соединения ВВС, а некоторые, как Виктор Дмитриевич Артамонов, избрали путь в науку. И это вполне закономерно: люди с боевым опытом - наш самый ценный капитал.

Во 2-й воздушной армии был отличный летчик-истребитель, командир одной из лучших эскадрилий Сергей Яковлевич Жуковский. Мне памятны воздушные бои над Днепром, Вислой и Одером, в которых участвовала восьмерка Сергея Яковлевича. Виртуозный пилотаж, стремительность атак, тонкий расчет и глубокое понимание тактики боя - таков "почерк" комэска.

Кончилась война, и мастер воздушных боев Герой Советского Союза С. Я. Жуковский поступает в Военно-воздушную Краснознаменную академию. Здесь он отличается упорством в овладении наукой, прилежанием и особой жаждой знаний. После окончания учебы его назначили командиром полка. Он учил людей, не переставая учиться сам. Новые гарнизоны, новая служба в Белоруссии, на Дальнем Востоке, вновь в европейской части нашей страны... Жуковский генерал-лейтенант авиации, служит в строевых частях, но по-прежнему не забывает родной академии, поддерживает самую тесную связь с ее профессорско-преподавательским коллективом.

Высокие командные посты доверила Родина Герою Советского Союза генералу А. Н. Катричу, дважды Герою Советского Союза генералу А. Н. Ефимову и другим питомцам ВВКА.

Еще с давних времен вошла в обиход военных крылатая фраза: "Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл". Ничуть не преувеличивая, можно сказать, что и в нашей армии каждый талантливый человек может достигнуть многого, если у него есть воля, если он настойчив в достижении поставленной цели, если самозабвенно трудится, отдавая весь жар души любимому делу. Примером тому путь наших молодых ученых, достойно занявших место рядом с ветеранами академии.

Весной 1940 года я впервые знакомился с курсантами Краснодарского авиаучилища штурманов. В строю, вытянув длинные, худые шеи, стояли вчерашние десятиклассники, угловатые парни, съехавшиеся сюда со всех концов страны. Был среди них и невысокий юноша из Ашхабада - Георгий Молоканов, сын машиниста. Только два года тому назад он с отличными оценками закончил десятилетку в родном городе. В училище он с первых же дней зарекомендовал себя как способный математик. А математика в штурманском деле, как известно, наука первостепенная. Осенью 1940 года лейтенант Молоканов стал летчиком-наблюдателем 169-го бомбардировочного авиаполка.

Потом началась война. Полк Молоканова входил в состав резервной авиабригады. Все попытки молодого штурмана попасть на фронт кончались одним ответом:

- Война, вероятно, будет длительной, фронту требуются кадры.

Вскоре молодой штурман звена поехал в Оренбург, где был зачислен слушателем штурманского факультета нашей академии.

Летом 1944 года старший лейтенант Георгий Молоканов, с отличием закончивший академию, был назначен помощником главного штурмана 8-й воздушной армии по радионавигации. Меньше года довелось ему воевать, но и за это время в полной мере проявились его организаторские способности.

После войны Георгий Федосеевич поступает в адъюнктуру и в конце 1949 года защищает диссертацию. Оценивая вклад его в штурманское дело, известный навигатор Герой Советского Союза профессор Александр Васильевич Беляков так отозвался о способностях молодого ученого: "Хорошо подготовлен в области высшей математики и физики, умеет использовать математический аппарат при разработке новых вопросов самолетовождения с применением общих средств, а также радио и астрономии. Достоин назначения начальником кафедры..."

Я вполне был согласен с мнением нашего профессора, и вскоре подполковник Молоканов был утвержден в новой должности.

В настоящее время генерал-майор авиации Георгий Федосеевич Молоканов профессор, доктор технических наук, автор популярных в авиации учебников "Учет ветра в самолетовождении", "Теоретические основы самолетовождения", большого научного труда "Курс самолетовождения"...

И вот теперь совместными усилиями всего профессорско-преподавательского состава, в том числе и бывших воспитанников академии, нам предстояло поднять уровень учебной и научной работы на более высокую ступень, укрепить связи со строевыми частями, сделать новые идеи, научные исследования, теоретические расчеты достоянием широкого круга офицеров-практиков.

Когда мы начали обсуждать эти вопросы, рекомендации были самые различные.

- Надо больше внимания уделять стажировкам слушателей, - предлагали начальники факультетов.

- Хорошо, если бы преподаватели почаще бывали в строевых частях, - вторили им начальники кафедр.

Да, конечно, стажировка слушателей и преподавателей - дело хорошее. Но только ею обойтись нельзя. Слушатели - будущие командиры авиационных частей и подразделений - должны повышать свою летную квалификацию. А много ли можно дать летной практики в условиях академии? Здесь офицеры больше всего занимались теоретической подготовкой.

Решили увеличить время летной практики и войсковой стажировки слушателей непосредственно в частях и за счет этого значительно улучшить подготовку офицеров по их специальностям, а также укрепить деловую связь академии с полками и соединениями.

Новая организация летной практики оказалась весьма эффективной. Годовой налет слушателей на боевых самолетах увеличился почти вдвое. Теперь выпускники, возвращаясь в строй, не нуждались в дополнительных тренировках, как это было ранее, а немедленно приступали к обучению своих подчиненных не только на земле, но и в воздухе.

На состоявшемся собрании партийного актива многие коммунисты обратили внимание на плохую реализацию выполненных в академии исследований.

- Значительная часть научных работ бесполезным грузом ложится на полки нашей библиотеки. Интересные расчеты, ценные выводы не используются на практике в войсках и в конструкторских бюро авиационной промышленности, говорил начальник факультета генерал-лейтенант авиации А. В. Беляков.

Его беспокойство разделяли все присутствующие. Было решено давать более широкую информацию о научных исследованиях. С этой целью в академии начали регулярно издаваться научные труды и пособия под общей рубрикой "В помощь строевым частям". Профессорско-преподавательский состав сразу почувствовал ощутимые результаты своей творческой деятельности. И здесь тесная связь академии со строевыми частями сыграла свою положительную роль.

Немало пришлось затратить сил, чтобы учебный процесс привести в соответствие с задачами времени. У больших полотнищ бумаги, на которых были вычерчены новые учебные планы, разгорались диспуты. Технический вопрос планирования учебного процесса приобрел принципиальное значение. Какие дисциплины и в какой последовательности должны изучаться на факультетах? Как лучше обеспечить дифференцированное обучение слушателей разных специальностей?

Конечно, профилизация обучения потребовала от профессорско-преподавательского состава затраты дополнительных усилий.

- Нам приходится разрабатывать десятки программ, создавать много новых лекционных курсов, - говорил начальник кафедры генерал-майор авиации В. И. Кириллов. - И все же без такой перестройки обойтись нельзя.

Серьезное беспокойство вызывала необходимость изучения слушателями и профессорско-преподавательским составом курсов высшей математики и физики. Молодые офицеры уже на первых курсах приобретают солидные знания по этим дисциплинам. Но как эти знания будут использоваться преподавателями специальных наук? Как они смогут поднять теоретический уровень своих лекций, если сами не изучали высшей математики?

Пришлось заняться общетеоретической подготовкой самих преподавателей. В распорядок дня профессорско-преподавательского состава внесли существенные коррективы. Утром они преподавали, а вечером учились сами. Сначала в расписании вечерних занятий были только физика и высшая математика, затем появились теория вероятности, теория боевой эффективности... С каждым днем все весомее становился общетеоретический багаж знаний преподавателей, повышался теоретический уровень лекций и семинаров.

Теперь предстояло всерьез заняться перестройкой обучения слушателей специальным дисциплинам. Военные кафедры получили возможность широко использовать математический аппарат для аргументации основных теоретических положений. Специальные курсы были обновлены.

Значительно глубже стали исследоваться и научные проблемы. Многие процессы, которые раньше оценивались лишь умозрительно, получили строгое математическое обоснование. Расчеты с использованием вычислительной техники позволили глубже и точнее анализировать тактику боевого применения авиации.

Военные ученые смело решали самые актуальные вопросы боевого использования новейшей авиационной техники. В этой связи мне хочется продолжить рассказ о Герое Советского Союза В. Д. Артамонове.

Вряд ли думал Виктор Дмитриевич, что станет заниматься научно-педагогической деятельностью. До войны он учился в Московском полиграфическом институте и одновременно работал токарем на заводе имени Авиахима. Как и для многих юношей начала сороковых годов, подлинной школой жизни стала для него армия, а первой академией - фронт. В феврале 1943 года младший лейтенант Артамонов прибыл во 2-ю воздушную армию. Только что закончились бои по ликвидации Сталинградской группировки врага, а командир 291-й штурмовой дивизии Андрей Никифорович Витрук уже готовил молодых летчиков к новым схваткам.

- Впереди Украина, всем работы хватит, - сдерживал он порывы молодых, когда те рвались в небо. - Сначала надо подучиться.

Как заботливый отец, Витрук не хотел преждевременно выпускать молодых пилотов в бой, тренировал их в полетах над полигоном, учил, чтобы каждая бомба, каждый снаряд попадали по цели. Не раз видели в те дни Ил-2 Витрука в воздухе. Комдив учил не только рассказом, но и показом. И не было в те дни прилежнее ученика, чем Виктор Артамонов. Настоящую боевую закалку он получил в боях под Киевом, когда штурмовал отступающие фашистские войска. В июле 1944 года Виктор уже водит группы "илов", а потом становится командиром эскадрильи. Закончил он свой боевой путь в Югославии, совершив сто шестьдесят два боевых вылета.

А потом академия, адъюнктура и в 1954 году досрочная защита кандидатской диссертации. Ныне полковник Артамонов - один из ведущих наших ученых. Живой носитель боевого опыта, он умело передает свои знания слушателям, учит их творчески применять все то новое, что внесла практика в жизнь.

Не преувеличу, если скажу, что нет такой авиационной части и тем более соединения, в которых бы не было наших выпускников. Глубокие теоретические знания и хорошие практические навыки позволяют ее питомцам умело выполнять свой служебный долг. Герои Советского Союза Г. Г. Голубев и К. А. Рябов храбро сражались в годы войны. Голубев был ведомым у трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина. После окончания академии Голубев и Рябов были назначены заместителями командиров авиачастей. В настоящее время генерал-майор авиации К. А. Рябов и полковник Г. Г. Голубев - авторитетные командиры, умелые воспитатели своих подчиненных.

Воспитанники академии Герои Советского Союза Г. Т. Береговой, Н. И. Коровушкин испытывают новые самолеты. За успешную работу по внедрению новой техники они удостоены высокого звания "Заслуженный летчик-испытатель СССР".

В 1951 году закончил академию дважды Герой Советского Союза майор В. В. Сенько. Начав войну в звании сержанта стрелком-бомбардиром ночного легкого бомбардировщика, В. В. Сенько к 1945 году уже был прославленным штурманом дальней авиации, дважды Героем Советского Союза. Сейчас он работает в одном из учебных заведений ВВС.

Мы по праву гордимся тем, что наши питомцы принимают непосредственное участие в освоении космического пространства. 18 марта 1965 года на весь мир разнеслось новое сообщение ТАСС о запуске в Советском Союзе космического корабля "Восход-2". В составе экипажа командир корабля летчик-космонавт П. И. Беляев и второй пилот летчик-космонавт подполковник А. А. Леонов.

Павел Иванович Беляев с 1956 года по 1959 год прошел полный курс обучения в нашей академии, "в высшем учебном заведении, - как подчеркивала в те дни "Правда",- известном своими традициями, стоящем на уровне растущих достижений современной авиации"{13}.

Многие преподаватели помнят, что слушатель капитан Беляев отличался в учебе своим трудолюбием и настойчивостью. Успешно окончив академию, он заслужил право стать адъюнктом. Но тут перед ним открылись совершенно новые возможности. Еще несколько лет упорного труда, и наш воспитанник вместе с подполковником Леоновым впервые в истории осуществил увлекательнейший научный эксперимент - полет с выходом человека в космическое пространство. Смелый, дерзновенный полет обогатил отечественную науку, возвеличил авторитет нашей Родины. По отзывам председателя Государственной комиссии, Беляев показал себя прекрасным волевым командиром. Он блестяще руководил всеми работами на корабле, хорошо произвел посадку. Павел Иванович продолжает совершенствовать свои знания и учится заочно в адъюнктуре академии.

Мы постоянно поддерживаем связь с бывшими слушателями. Это дает возможность выпускникам получать необходимую ориентировку в новейших достижениях военно-научной мысли, а академии - совершенствовать качество подготовки авиационных кадров.

Герой Советского Союза полковник В. П. Лакатош писал нам: "Академия явилась для меня высшей школой военного и политического образования, школой воспитания высоких качеств гражданина-воина социалистической Родины".

Жизнь не стоит на месте. Ныне объем знаний, которые получают слушатели, много шире, чем, скажем, пять - десять лет назад. Людям, окончившим академию в пятидесятых годах, приходится думать о существенном обновлении своего теоретического багажа, чтобы не отставать от современных требований науки и передового опыта.

Из года в год крепнут наши связи со строевыми частями. Нередко кафедры проводят выездные заседания, летно-тактические учения, военно-научные конференции. Одно из таких учений состоялось осенью 1965 года в Прибалтийском военном округе. В нем принял участие и преподаватель кандидат военных наук полковник В. Я. Ермаков. Владимир Яковлевич провел в академии ряд очень важных научных исследований, направленных на повышение уровня боевой подготовки строевых авиачастей. И здесь, на учениях, преподаватель нашей академии остался верен своему правилу: проверять теорию практикой!

Длительное время Ермаков занимался исследованием вопроса о вызове сверхзвуковых бомбардировщиков в район цели из положения "дежурства". Дело в том, что еще в довоенное время мы привыкли относить бомбардировщики к тяжелым летательным аппаратам, высотным, сравнительно малоскоростным. "Бомберы", как шутливо их называли летчики других родов авиации, действовали в составе крупных групп, на больших высотах. Подготовка к вылету у бомбардировщиков исчислялась часами...

Во время войны в тактику бомбардировщиков было привнесено немало нового. Вспомним "вертушку" И. С. Полбина: самолеты действовали по точечным целям на поле боя. Они пикировали почти отвесно и переходили к горизонтальному полету почти у самой земли.

Ныне в бомбардировочной авиации служат летчики, в которых живет полбинская жилка: они ищут новые пути применения своего грозного оружия, стремятся сделать свои машины неуязвимыми для противовоздушной обороны противника. Для этого им приходится отрабатывать полеты на предельных скоростях и предельно малых высотах, самостоятельно отыскивать цели и бомбардировать их с ходу...

Во время учений на аэродроме дежурили подразделения военных летчиков 1-го класса Г. К. Долгушева, В. Н. Ботова, А. И. Тунько, А. В. Жукова. Взлетев по сигналу, экипажи быстро скрылись в густой дымке. На маршруте летчики получили задачу - уничтожить в районе Н. пусковые установки ракет и танки "противника". Полет проходил над незнакомой местностью, и нашему преподавателю военному летчику 1-го класса В. Я. Ермакову, пилотировавшему одну из машин, порой было трудно ориентироваться, осуществлять поиск малоразмерных целей, хотя он, как и другие, перед заданием хорошо изучил район по карте крупного масштаба. Полет проходил на малой высоте. Под плоскостями стремительно проносились реки и поля, леса и деревни, и летчику едва хватало внимания, чтобы точно держаться в строю.

Наконец штурман ведущей машины офицер Шаров предупредил о подходе к цели. Стремительным был налет бомбардировщиков. Там, где только что стояли пусковые установки ракет и двигались танки "противника", вздыбилась земля от разрывов бомб. Удар был произведен с ходу, без задержки.

Спустя день после учений в части состоялась летно-тактическая конференция. Основной доклад сделал полковник В. Я. Ермаков. Преподавателя хорошо дополнили подполковник А. А. Ивашов (тоже выпускник нашей академии), рассказавший о методах поиска целей на малых высотах и предельных скоростях, офицер Долгушев - о боевых действиях бомбардировщиков из готовности номер один, и другие участники учений.

Вернувшись в академию, В. Я. Ермаков рассказал преподавателям кафедры об учениях, подчеркнул, как важно сейчас не отставать от жизни, чтобы готовить летные кадры с учетом современных требований. Недавно В. Я. Ермакову присвоено звание "Заслуженный летчик СССР".

Научно-исследовательской работой занимаются не только преподаватели, но и слушатели. С первых же курсов мы прививаем им навыки самостоятельного творческого мышления, учим анализировать и обобщать факты. Многие из нынешних преподавателей начинали путь в науку с работы в кружках. По их стопам идет молодежь.

Воспитанники академии летают сегодня не только над родными просторами. В академию приезжают учиться люди из братских армий социалистических стран. Обучение их осуществляется по тем же программам, что и обучение наших слушателей.

Я уже говорил, что в академии встретил немало боевых товарищей, с которыми прошел большой путь от Дона до Эльбы.

- Хорошо бы к двадцатилетию Победы собраться снова вместе. Есть что вспомнить, да и летной молодежи полезно послушать ветеранов, - сказал как-то в беседе генерал Петр Пантелеймонович Перцов.

Эту мысль поддержал наш партийный комитет. Инициативная группа во главе с генерал-лейтенантом авиации П. П. Перцовым, в которую вошли генерал-майор А. И. Щербаков, полковники Г. С. Васильков, Е. Р. Игнатов, В. А. Кошелев, И. В. Тимохович, В. К. Тихоненко, полковник запаса А. В. Смирнов, подполковник запаса Н. И. Амплеев, направила ветеранам письменные приглашения и попросила прислать свои воспоминания о войне, о боевых друзьях-однополчанах. Сотни конвертов полетели в разные концы страны.

И ветераны откликнулись. Многие приехали на знаменательную встречу. Оказалось, что нет в стране такого участка в народном хозяйстве, где бы не трудились бывшие авиаторы - летчики и штурманы, техники и механики, радисты и мотористы 2-й воздушной.

Дважды Герой Советского Союза полковник запаса Дмитрий Борисович Глинка, одержавший в войну пятьдесят боевых побед, водит ныне воздушный лайнер на международных линиях Аэрофлота. Начальником территориального Управления гражданской авиации работает бывший летчик, а затем командир звена 8-го транспорт-ного авиаполка В. Н. Горб. За время войны он сделал около четырехсот боевых вылетов, из них семьдесят в глубокий тыл противника, доставляя партизанам оружие, медикаменты, эвакуируя раненых.

После войны Владимир Никитович закончил Ростовский государственный университет и высшее училище Гражданского воздушного флота. Сейчас он учится в аспирантуре, готовится защищать кандидатскую диссертацию о применении сверхзвуковых транспортных самолетов в системе Аэрофлота. За успехи в мирном труде он награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалью "За трудовое отличие".

Вместе с В. Н. Горбом трудится генерал-лейтенант авиации запаса Петр Петрович Архангельский, бывший командир 4-го бомбардировочного авиакорпуса. Его смена службы движения получила звание бригады коммунистического труда. Боевую эстафету Петр Петрович передал двум своим сыновьям-летчикам, которые служат ныне в авиации.

В Минске работают бывший снайпер бомбардировочных ударов командир эскадрильи Герой Советского Союза Е. С. Белявин и полковник запаса Алексей Алексеевич Исаев. В 1953 году в родной Минск вернулся бывший командир истребительного авиаполка Герой Советского Союза подполковник в отставке А. В. Лобанов. Тут когда-то прошла его юность: на заводе имени С. М. Кирова он работал токарем и без отрыва от производства закончил аэроклуб. В годы войны Александр Васильевич сделал восемьсот пятьдесят боевых вылетов, сбил двадцать шесть фашистских самолетов. Вернувшись из армии, Лобанов сначала пошел работать инструктором того же самого аэроклуба, где когда-то получил путевку в воздух, затем в институт механизации сельского хозяйства.

Однажды я смотрел по телевизору спектакль А. Салынского "Барабанщица". Мелькнули титры с фамилиями автора, режиссера, художника. Потом надпись: "Музыку к спектаклю написал композитор Леонид Афанасьев".

- А знаете, это ведь бывший летчик из девятьсот сорок восьмого штурмового полка, - сказал мне один из друзей.

- Как? Летчик стал композитором? Уж не тот ли, который написал музыку к песне "Первая эскадрилья"?

- Он самый.

Нас было двенадцать верных друзей

Надежные руки и крылья,

Нас было двенадцать веселых парней

- Первая эскадрилья!

В юности Леонид и не мечтал стать композитором. Он любил небо. Окончив Оренбургское авиаучилище, лейтенант Афанасьев был оставлен в нем инструктором и более года обучал курсантов летному делу. В ноябре 1943 года попал в действующую армию. На своем "иле" немногим более чем за полгода он совершил девяносто семь боевых вылетов, был выдвинут на должность командира эскадрильи, награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени, Александра Невского и многими медалями.

Один из боевых вылетов в июле 1944 года кончился для Леонида Викторовича трагически: он был тяжело ранен и парализован. Потянулись тяжелые дни в госпитале. В довершение ко всему он потерял речь. Только в январе 1945 года Афанасьев вернулся в родной полк, где его уже считали погибшим. "О полетах даже и не думай, отдыхай, поправляйся, а там видно будет", - сказал ему командир полка. Но разве для этого разыскивал Афанасьев на дорогах войны свой родной полк? Раненая нога еще плохо слушалась, а он уже начал тренироваться. Товарищи помогли ему, и он вновь почувствовал, что обрел крылья. А 22 января 1945 года снова повел в бой свою первую эскадрилью.

Когда закончилась война, Леонида Афанасьева списали с летной работы, а год спустя он уволился в запас. Наступила пора выбрать земную дорогу...

В Чите и в Москве, в Кишиневе, в Орле

Мы верности клятв не забыли,

Единой дорогой идет по земле

Первая эскадрилья!

Леонид подал заявление о зачислении в консерваторию. В 1951 году майор запаса Л. В. Афанасьев с отличием закончил Алма-Атинскую консерваторию. За дипломную работу "Концерт для скрипки с оркестром" он был удостоен звания лауреата Государственной премии. Потом учился в аспирантуре Московской консерватории по классу композиции у Арама Ильича Хачатуряна.

Ныне Леонид Афанасьев - автор нескольких симфоний, одна из которых посвящена летчикам, музыки к двенадцати художественным кинофильмам, в том числе "Призвание", "Стучись в любую дверь", "Память сердца", "Евдокия", "Когда деревья были большими", "Утренние поезда". И по-прежнему он верен армейской теме. Когда композитору предложили написать музыку к фильму "Прыжок на заре", он с большой радостью включился в работу, показывающую армию наших сегодняшних дней, новое поколение бойцов, пришедшее на смену ветеранам:

А грянет беда - подросли сыновья,

И тоже мечтают о крыльях!

Нас будет двенадцать, как прежде, друзья,

Первая эскадрилья!

В 948-м штурмовом полку воевал командир эскадрильи капитан Филипп Васильевич Пархоменко. После войны на Всеармейском смотре художественной самодеятельности жюри, куда входили известные артисты, единодушно признало у летчика незаурядное дарование вокалиста. Пархоменко сразу же был зачислен в труппу Большого театра Союза ССР. А потом - годы труда, гастрольные поездки по стране, за рубеж.

Ветер колышет над Красной площадью алые полотнища боевых знамен. Через несколько минут начнется торжественный марш академий и частей Московского гарнизона в честь двадцатилетия нашей Победы. У боевого стяга, когда-то водруженного над рейхстагом, застыли знаменосцы Герои Советского Союза Константин Самсонов, Иван Егоров, Мелитон Кантария, имена которых знали в нашей Советской стране буквально все - от мала до велика.

Сотни героев-фронтовиков в теплые майские дни 1965 года съехались в столицу. Среди них и ветераны 2-й воздушной, ныне заслуженные генералы, передовики производства, колхозники, ученые. Многие из них расположились на гостевых трибунах близ ленинского Мавзолея. Двадцать лет назад, чеканя шаг, они шли на Параде Победы в сводной колонне 1-го Украинского фронта.

После парада многие ветераны 2-й воздушной армии, о которых я рассказывал выше, встретились в Монино. Когда под звуки фанфар в зал внесли боевые знамена прославленных авиакорпусов, дивизий, полков, ветераны встали в едином порыве. И гордость, и волнение охватили каждого: ведь под этими стягами совершены сотни подвигов...

Один за другим выходят на трибуну офицеры, генералы, прославленные воздушные асы. И первое слово ветераны обращали к молодежи: будьте такими же, как ваши отцы и старшие братья, прославившие Родину в битвах с врагом, в беспримерных космических полетах, в завоевании новых авиационных рекордов. Пусть все ваши помыслы будут направлены к одной цели - благородному служению Родине.

Никогда не изгладится из памяти 29 марта 1966 года - день открытия XXIII съезда КПСС. Кремлевский Дворец съездов был залит лучами весеннего солнца. Сюда со всех концов страны прибыли тысячи делегатов, самые достойные сыны и дочери народа, приехали посланцы восьмидесяти шести коммунистических и рабочих партий со всех континентов земли. Сотни счастливых улыбок. Весеннее чувство радости жизни, грядущих свершений и надежд.

Я оказался в кругу сослуживцев по фронту, по 2-й воздушной... Александр Иванович Покрышкин, Иван Никитович Кожедуб, Евгений Яковлевич Савицкий, Иван Иванович Пстыго, Анатолий Леонидович Кожевников... Многих из них я знал совсем молодыми. Неумолимое время наложило печать на их лица, посеребрило шевелюры, лучики морщин залегли у глаз, но ветераны полны энергии.

Почти каждый день мы встречались на съезде. И когда Леонид Гаврилович Монашев, бывший штурман, а ныне первый секретарь Курского обкома партии сказал: "Приехали бы к нам, Степан Акимович, посмотрели на места, где воевали летчики второй воздушной", я подумал, глядя на него: "Авиация многих подняла, в том числе и таких, как Монашев, к высотам государственной и партийной жизни".

- А у нас в Мироновке, - включился в разговор председатель колхоза имени Жданова Киевской области А. Г. Бузиницкий, - уже скоро яблони зацветут... После мартовского Пленума дела пошли в гору.

У Александра Гавриловича рядом со Звездой Героя Социалистического Труда два ряда орденских ленточек - фронтовые награды за ратный труд во 2-й воздушной армии. Всю войну офицер Бузиницкий обеспечивал боевые вылеты летчиков, а теперь вот уже четырнадцать лет руководит передовым колхозом Украины. Я спрашиваю Бузиницкого:

- Будете выступать?

- Записался.

Когда Александр Гаврилович произносил свою речь, съезд не раз аплодировал ему. В его рассуждениях - широта, размах. Государственный человек! Бузиницкий - представитель, если так можно сказать, среднего поколения. А слева от меня, рядом с космонавтами Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым, сидела миловидная девушка, Люба Сысоева, доярка из подмосковного совхоза "Звенигородский". Она шуршала листками блокнота, готовилась к выступлению.

- Главное, не волнуйся, дочка, и все будет хорошо! - сказали мы Любе, когда она направлялась к трибуне.

Замечательно выступила Люба. Как солнце в капле воды, отразились в ее речи достижения народа за полвека Советской власти.

Я думаю о судьбе этой девушки. У Любы было нелегкое детство, на фронте погиб отец. Она осталась в большой семье с матерью, сестренками, братишками один другого меньше. Случись такое до революции, идти бы Сысоевым с сумой, иначе - голодная смерть.

Любу, ее братишек и сестренок подняла на ноги Советская власть. Подняла и возвысила. На груди у Любы - орден Ленина, на лацкане костюма - депутатский значок, она студентка 6-го курса сельскохозяйственного института. Разве есть хоть одна капиталистическая страна, где бы доярку избрали членом парламента?!

- Чувство рабочей гордости - это великое чувство! - доносится с трибуны звонкий голос Любы Сысоевой. - Два года назад я ездила с нашей молодежной делегацией в Америку, и был там такой случай, Чтобы показать, какая у них свобода, нам устроили встречу с американскими сенаторами. Много говорилось о демократии, расхваливался американский строй, но тут-то и вышла осечка. Спрашивают, кто я такая. Я отвечаю: депутат Верховного Совета РСФСР, а по профессии - доярка. Как сейчас помню, у них даже лица вытянулись.

Эти слова Любы съезд встретил смехом, аплодисментами, а она спокойно продолжала свой рассказ об Америке:

- Оно и понятно. В их конгрессе доярок нет, демократия не позволяет. Тогда господа решили меня проверить. В городе Сиракузы один из них, мистер Ли, по-просил, чтобы я показала свои руки. "Ну что ж, мистер Ли, - сказала я, пожалуйста, смотрите - обыкновенные рабочие руки". Но этого оказалось мало. Когда мы были в гостях у американского фермера господина Лешера, меня снова просят: "А теперь покажите, как у вас в России доят коров". И я успешно провела вечернюю дойку, а господину Лешеру пришлось признать, что в Советском Союзе и члены парламента умеют коров доить.

То, что произошло со мной в Америке, не случайно,- заключила Люба. Буржуазная пропаганда хочет изобразить дело так, что в нашей стране простой человек имеет право только на черную работу, а управляют, мол, коммунисты. Они хотят разделить наш народ на правящий класс - партию и на простых исполнителей - массы. А вот в совхозе, где я работаю, каждый пятый рабочий- коммунист. Мы и есть тот самый правящий класс!

Да, мы и есть тот правящий класс, который полвека тому назад пришел к управлению своей страной и сделал ее самой передовой в мире. Хорошо сказала Люба Сысоева, молодой коммунист, одна из тех, кто понесет нашу эстафету вперед, к славному будущему, имя которому - коммунизм.

Десять дней работал съезд, а зарядку дал на многие годы. Перед нами не только предстали дела нашего многомиллионного народа, но и открылись новые, величественные перспективы. И верится, что грандиозные задачи, которые наметил съезд, будут решены, как бы сложны и трудны они ни были. Порукой этому героический труд поколений, вот уже полвека преобразующих нашу страну под водительством партии, рожденной гением и сердцем Ильича.

Пятьдесят лет назад началась моя служба в авиации. Девятнадцатилетним парнишкой я впервые познал романтику летных будней. В двадцать лет встретил Великую Октябрьскую социалистическую революцию, через год навсегда связал свою жизнь с партией.

Почти полувековая история созданных В. И. Лениным, выпестованных Коммунистической партией Вооруженных Сил насыщена крупнейшими событиями. Она связана с воспитанием нескольких поколений воинов - людей беспредельного мужества, стойкости, всем сердцем и душой преданных великому делу коммунизма, своему любимому Отечеству, народу, родной партии.

В разные времена, в разных условиях сражались на фронтах, защищая свободу и независимость первой в мире страны социализма, бойцы Чапаевской дивизии и немногочисленные в пору гражданской войны красные военлеты, стоявшие насмерть панфиловцы и герои Великой Отечественной войны - летчики. Но всех их объединяет одно - пламенный советский патриотизм, готовность отдать свою кровь, а если понадобится и жизнь, во имя Родины.

Эти благородные качества партия воспитывает у всех воинов, в том числе и у авиаторов послевоенного поколения, не прошедших суровую школу боевых испытаний.

Нам, авиаторам старшего поколения, радостно видеть крылатую молодежь, всех, кто стоит у истоков большого пути, перед кем открываются неизведанные дали. Где только сегодня не увидишь советских Икаров! Они охраняют родное небо, участвуют в борьбе за высокие урожаи, помогают открывать богатства земных недр, прокладывают путь кораблям в океане. Кажется, нет ни одной отрасли народного хозяйства, где бы не трудились бывшие летчики. Дорога в космос тоже начинается с полетов на самом обычном самолете. Молодых людей захватывает романтика космических пространств, сверхзвуковых скоростей, полетов к новым планетам. Перед каждым из них открываются заманчивые перспективы.

Ежегодно в нашу Краснознаменную Военно-воздушную академию вливается новый отряд молодых летчиков и штурманов. Это - люди, для которых служба в военной авиации стала смыслом жизни. Именно им придется принять машины, которые, может быть, сегодня только зарождаются в конструкторских бюро.

Я счастлив тем, что вы, наследники нашей крылатой славы, проложите трассы к другим планетам и поведете советские звездолеты в простор, который пока еще называется мечтой романтиков. Всем сердцем верю, что ключи от неба в надежных руках. Дерзайте, друзья мои, расправляйте могучие крылья во весь богатырский размах!

Примечания

{1}Съезды Советов в документах, том 3. Госюриздат, 1960, стр. 95.

{2}В. И. Ленин. Соч., т. 30, стр. 286.

{3}"Вестник Воздушного флота", 1929, No 8.

{4}Мировая война 1939 -1945 гг. Издательство иностранной литературы, 1957, стр. 472.

{5}Архив МО СССР, ф. 228, оп. 3054, д. 2, лл. 42 - 43.

{6}Г. Дёрр. Поход на Сталинград. Воениздат, 1957, стр. 96

{7}А Верт. Россия в войне 1941 -1945 гг. "Прогресс", 1967, стр. 363 -364.

{8}Мировая война 1939 -1945 гг., стр. 481.

{9}Архив МО СССР. Исторический формуляр 1 шак, л. 30.

{10}Ф. В. Меллентин. Танковые сражения 1939 - 1945 гг. Сокращенный перевод с английского. Издательство иностранной литературы, 1957, стр. 237.

{11}Архив МО СССР, ф. 60-й армии, оп. 88486, д. 5, л. 72.

{12} КУНС - курсы усовершенствования начальствующего состава.

{13}"Правда", 19 марта 1965 г.