Александр Васильевич Дружинин, родившийся 20 октября 1824 года, считается предшественником Тургенева в описании женской любви в своей повести «Полинька Сакс» (1847). А образ энергичного практика Константина Сакса предвосхищает гончаровского Штольца и Калиновича из романа А.Ф. Писемского «Тысяча душ».

По инициативе Дружинина в некрасовском «Современнике» появились ежемесячные лёгкие обзоры текущей периодики. Потом появились такие же обзоры зарубежной литературы. И в «Современнике» и в «Отечественных записках» появлялись историко-литературные и литературно-критические очерки – о зарубежных романистах С. Ричардсоне, О. Голдсмите, А. Радклиф, графе Д. Трессане, О. де Бальзаке, В. Скотте, Р. Шеридане, Ф. Купере, Ч. Диккенсе, У. Теккерее.

В «Современнике» Дружинин публиковал юмористические фельетоны о петербургской жизни. Печатал переводы из Байрона. Перевод трагедий Шекспира «Король Лир», «Король Ричард III».

В «Библиотеке для чтения» он опубликовал свои художественные произведения: рассказы, повесть «Петергофский фонтан». Но они так же, как и напечатанный ещё прежде в «Современнике» «Рассказ Алексея Дмитриевича», не шли в сравнение с «Полинькой Сакс».

После прихода Чернышевского в «Современник» Дружинин прекратил сотрудничать с этим журналом. Переключился на «Библиотеку для чтения», куда привлёк в качестве авторов А.Н. Островского, Д. Григоровича, С. Максимова, И. Тургенева, поэтов Некрасова, Мея, Фета, Щербины. Во главе «Библиотеки для чтения» Дружинин вёл полемику с революционными демократами и пропагандировал теорию «чистого искусства».

Продолжил писать и печатать художественные произведения: повести «Легенда о кислых водах» (1855), «Обручённые» (1857), роман «Прошлое лето в деревне» (1862). Но, увы. Интереса у публики они не вызвали.

Этот энергичный человек скончался рано, в возрасте 39 лет: 31 января 1864 года.

В ноябре 1856 года Дружинин предложил создать Литературный Фонд по образцу английского. Благодаря его инициативе возникло Общество для пособия нуждающимся литераторам и учёным, которое просуществовало около 60 лет.

О том, каким уважением и какой любовью пользовался Дружинин, можно судить по стихотворению Фета, откликнувшегося на его кончину:

* * *

Лёня Завальнюк. Мой старый товарищ времён «Юности» шестидесятых годов.

И он, и я часто приходили в этот журнал к Олегу Чухонцеву. Или к Станиславу Рассадину. Часто потом отправлялись посидеть в ЦДЛ.

Лёня писал много. Печатал большие подборки. Книги его выходили на Дальнем Востоке, где он проходил службу в армии. Первую свою книжку Леонид Андреевич Завальнюк, родившийся 20 октября 1931 года, издал в Амурском книжном издательстве в 1953 году. В Москве он окончил Литературный институт в 1959-м и отдельно – семинар Льва Ошанина (1960).

Но этот семинар дал ему немало. Ошанин познакомил его со многими композиторами, которые с удовольствием писали песни на его стихи.

Лёня любил писать. Писал не только стихи и не только для взрослых. Выпустил десяток детских книжек и три взрослые повести.

Другая грань его дарования – живопись. Живописные его работы находятся сейчас в частных коллекциях в разных странах. Лёня дарил полотна легко.

С десяток мультфильмов поставлено по его сценариям. В 1966-м по его повести был снят кинофильм «Человек, которого я люблю». В главной роли Георгий Жжёнов.

Предчувствовал ли он смерть, которая пришла за ним 7 декабря 2010 года? Сдаётся мне, что он слышал её раскаты, когда писал вот это своё позднее стихотворение:

* * *

В детстве я обожал пьесу Бронислава Нушича «Госпожа министерша». Спектакль по ней театра имени Моссовета я несколько раз слушал по радио.

А в 1969 году мне удалось посмотреть вот эту сцену из спектакля, где Живку, на которую внезапно свалилась обязанность стать госпожой министершей, обучает правилам света доктор Нинкович, секретарь министерства иностранных дел. Бесподобная Живка – Марецкая! Блистательный Нинкович – Плятт:

«Живка. Говорят, вы знаете все правила… Ну, как это сказать…

Нинкович. Правила хорошего тона; ле бон тон ди гран монд. [– Le bon ton du grand monde (фр.) – хороший тон высшего света.] О, сударыня, хороший тон – для меня почти воздух, без него я не могу дышать, аристократизм – моя натура.

Живка. Вы понимаете, я должна у себя принимать. Думаю завязать отношения со здешними иностранными посланниками и хочу завести в моём доме хороший тон.

Нинкович. Это вам подойдёт. Поверьте, вы хорошо сделали, что обратились ко мне.

Живка. Да, мне говорили…

Нинкович. Госпожа Драга, пока была министершей, ни одного, даже самого маленького шага не делала, не посоветовавшись со мной. Я составлял ей меню ужинов, обедов, по моему вкусу она обставила свой будуар, я устраивал её приемы, выбирал туалеты. У меня, знаете, особо изысканный вкус. Ен гу парфе. [– Un gout parfait (фр.) – прекрасный вкус.]

Живка. Скажите, пожалуйста! А я как раз думаю сделать себе вечернее платье.

Нинкович (осматривает её с видом знатока). Грис пале.[– Gris pale (фр.) – бледно-серое.] Светло-серое с отливом в голубизну ясного неба, крепдешин, немножко чего-нибудь розового, можно чуть-чуть отделать на рукавах и отворотах, или карманы в цвет… Не знаю, посмотрим… надо чем-нибудь немного оттенить…

Живка. Поедемте вместе со мной к портнихе.

Нинкович. С величайшим удовольствием!

Живка. А что вы ещё рекомендуете мне для хорошего тона?

Нинкович. Ах, да… главное. Се ла шоз пренсипал. [– C'est la chose principale (фр.) – это главное.]

Живка. Я сегодня вставила золотой зуб.

Нинкович. Хорошо сделали, в этом есть шик, это придаёт улыбке шарм.

Живка. Расскажите мне всё, что относится к хорошему тону и что ещё надо сделать. Я всё исполню.

Нинкович. Знаете ли вы какую-нибудь игру в карты?

Живка. Знаю, в «жандарма».

Нинкович. Ах, нет!.. Вы должны научиться играть в бридж.

Живка. Во что?

Нинкович. В бридж. Без бриджа невозможно представить себе даму высшего общества. Особенно если вы намерены принимать у себя дипломатический корпус. Дипломатический корпус без бриджа – это не дипломатический корпус.

Живка (не совсем уверенно). О да!

Нинкович. Госпожа, разумеется, курит?

Живка. Вот уж нет! Я и дыма-то не выношу.

Нинкович. Придётся, сударыня, научиться, ведь нельзя себе представить светскую даму без папиросы.

Живка. Боюсь задохнуться от кашля.

Нинкович. Ну, знаете, ради хорошего тона можно и потерпеть. Ноблес оближ.[-Noblesse oblige (фр.) – положение обязывает.] И ещё, сударыня, если только вы разрешите спросить вас кое о чём?…

Живка. Это тоже для хорошего тона?

Нинкович. Да, сударыня. Только этот вопрос, как бы сказать… не поймите меня дурно, вопрос очень деликатен… Ин кестион ту та фе дискрет.[– Une question tout а fait discrete (фр.) – вопрос совсем скромный.]

Живка. Пожалуйста!

Нинкович. Есть у госпожи любовник?

Живка (удивлена и оскорблена). Как? Ию, за кого вы меня принимаете?

Нинкович. Я вас предупредил, что вопрос очень деликатен, но, если вы хотите быть светской дамой, ин фам ди монд, [– Une femme du monde (фр.) – светская женщина.] вы должны иметь любовника.

Живка. Сударь, но ведь я порядочная женщина!

Нинкович. Екселан! [– Excellent (фр.) – превосходно.] Это-то и интересно; ведь если любовника заводит непорядочная женщина, это совершенно неинтересно.

Живка. Только этого ещё не хватает.

Нинкович. Уверяю вас, сударыня, что вы сможете стать светской дамой высшего общества, ин фам ди монд, только играя в бридж, куря и имея любовника.

Живка. Ию-ю, как трудно. Ну, что касается бриджа и куренья – это ещё так-сяк, ну, а вот… насчёт любовника…

Нинкович. Вы меня спросили, и я счёл своей обязанностью быть с вами откровенным и ответить. Конечно, ваше дело, как поступить. Вы можете быть министершей без бриджа, папирос и любовника и вообще без светскости…

Живка. Ну, хорошо, а госпожа Драга тоже играла в бридж?

Нинкович. Конечно! Научилась!

Живка. И курила?

Нинкович. Конечно.

Живка. И… это?

Нинкович. Да, сударыня, да, у неё был и любовник.

Живка (забывшись, с большим любопытством). А кто?

Нинкович. Я.

Живка. Вы? А госпожа Ната тоже училась хорошему тону?

Нинкович. Ещё как!

Живка. А кто у неё был?

Нинкович. Тоже я.

Живка. Как же это вы… так подряд?

Нинкович. Как только кабинет подаёт в отставку, даю отставку и я».

Надо ли говорить, что я стал охотиться за книгами этого сербского писателя, родившегося 20 октября 1864 года.

Я прочитал его много, и убедился, что это – сербский Гоголь. И в том смысле, что он наследует традиции нашего Гоголя, и в том смысле, что Нушич Гоголю конгениален.

3а 50 лет творческой жизни (а всего Нушич прожил 73 года: родился 20 октября 1864 года, умер 19 января 1938-го) он написал полтора десятка сатирических комедий и совершенно уморительную повесть «Автобиография». Недаром Сербская Академия наук ещё в 1933-м приняла его в свои действительные члены.

* * *

Флорентий Фёдорович Павленков, родившийся 20 октября 1839 года, после службы в конной артиллерии вышел в отставку в чине поручика и занялся в 1866 году в Петербурге издательской деятельностью, открыл книжный магазин на Невском проспекте (дом 36).

Но через год за издание 2-й части сочинений Писарева попал под суд. Был оправдан. В 1868 – за речь на похоронах Писарева был арестован и сослан в Вятскую губернию. В Вятке осенью 1874 года арестован. В Петербурге оказался только в 1877-м, причём неоднократно подвергался обыскам и арестам. В 1880 году за связь с революционерами сослан в Сибирь. Вернулся через год по представлении надёжных поручителей и под полицейский надзор сроком на 5 лет.

В Вятке составил «Наглядную азбуку для обучения и самообучения грамоте». Она выдержала 22 издания и получила почётный отзыв Венской педагогической конференции. Она была рекомендована в качестве образца для обучения в других странах.

Однако на родине отношение к книге было не столь благостным. Постановлением российской духовной цензуры «Наглядная азбука» объявлялась вредной, так как в ней отсутствовали отрывки из Евангелия. Тем не менее Павленков продолжил её допечатывать, а в 1874 году по её подобию издал для детей пособие по обучению математики. Оно одновременно было издано в Москве, Казани и Риги тиражом 30000 экземпляров.

Именно Павленков основал и издавал знаменитую серию «Жизнь замечательных людей». При его жизни вышла 191 книга (и 40 переизданий). Павленков стремился к максимальной дешевизне – доступности книги. Она стоила 25 копеек. Книги раскупались моментально. Эту серию Павленков открыл книгой, посвященной деятельности его выдающегося предшественника-книгоиздателя Н.И. Новикова.

Серия «Научно-популярная библиотека для народа» вобрала в себя всю русскую и зарубежную классику. Запрашивая грошовые цены, Павленков добивался окупаемости за счёт массовости тиражей. Издавая «Энциклопедический словарь издателя Ф. Павленкова», Флорентий Фёдорович заботился, чтобы статьи в нём были написаны доступным для народа языком. Словарь выдержал 7 изданий. Последнее уже в советское время – в 1923 году.

Для книг большого формата Павленков впервые ввёл в печать в два столбца на странице. Первое издание сочинений Герцена под именем Герцена выпущено в России Павленковым.

Наиболее известные павленковские серии: «Популярно-научная библиотека», «Библиотека полезных знаний», «Популярно-юридическая библиотека», серии «Сказочная библиотека» (более 80 книжек), «Пушкинская библиотека» (40 книжек), «Лермонтовская библиотека» (30 книжек).

Павленков стал миллионером, которому удалось выпустить более 750 наименований книг общим тиражом более 3,5 миллионов экземпляров. Жил он скромно. Умер 20 января 1900 года. Всё свое состояние и все доходы от распродажи книг завещал на организацию 2000 народных читален и библиотек, особо оговаривая, «чтобы книга была заброшена в самые бедные глухие места и, по возможности, на большем пространстве России».

* * *

Ну, о том, что Александр Аркадьевич Галич, родившийся 20 октября 1918 года, начинал как типичный советский драматург и поэт-песенник, не написал только ленивый. Я помню радиоспектакль своего детства «Вас вызывает Таймыр». Эту пьесу Галич написал в соавторстве с К. Исаевым. С ним же, кстати, и сценарий фильма «Верные друзья». Жил Галич по-барски: драматурги тогда зарабатывали много. И он ни в чём себе не любил отказывать.

Но артистическая его натура брала верх. Начал писать песни на собственные мелодии. Драматург, он и песни писал как маленькие спектакли, которые всё больше и больше расходились с официозом.

Вообще-то это началось ещё при Хрущёве, когда в 1958 году запретили пьесу «Матросская тишина» (историю её запрещения Галич опишет в автобиографической повести «Генеральная репетиция» (1973), куда вставит и текст пьесы). А в 1962 появилась первая песня Галича о милиционерше Леночке, ставшей «шахиней Л. Потаповой»

Песни всё больше уходили в сатиру. И у Галича начали возникать проблемы. Хрущёвская оттепель кончилась. Сняли Хрущёва, который ещё терпел песни Галича. Новое руководство их терпеть не пожелало. Продолжать сочинять и петь дальше – значило для Галича быть выброшенным из благополучной, сытой жизни, к какой он привык. И Галич пошёл на это. Он сделал выбор: «Мне всё-таки уже было под пятьдесят, – говорил он об этом впоследствии. – Я уже всё видел. Я уже был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуём. И я понял, что я так больше не могу. Что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду».

В короткое время Галич проходит весь путь диссидента: сближается с академиком Сахаровым, вступает в Комитет защиты прав человека, подписывает воззвания и письма в защиту политических заключённых.

Его исключают из Союза писателей, Союза кинематографистов и из Литфонда, отрезают любые источники существования. И в 1974 году выдавливают из СССР.

Последним местом его работы за границей было парижское отделение Радио «Свобода».

Его смерть 15 декабря 1977 года стала трагической случайностью. Вот как её описывает писатель-эмигрант Василий Бетаки, друживший с Галичем:

«Последний мой разговор с Галичем был о Николае Алексеевиче Некрасове. Просматривая в редакции радио перед записью на плёнку мой очередной текст, Галич предложил мне вместе с ним написать и прочесть получасовую передачу к столетию со дня смерти Некрасова – он его очень любил. Разговор был 15 декабря 1977 года около 11 часов утра. Уговорились, что я приду к Галичу домой в три часа, чтоб вплотную заняться передачей. До моего прихода он собирался заехать в специальный магазин, купить какую-то особенную американскую антенну к недавно приобретённой радиомагнитофонной системе.

Перед тем, как идти к Галичу, я примерно в половине третьего завернул с Ветой на улицу Лористон к Максимову. Поднимаясь по лестнице, я громко сказал, что зайду только на минутку – Галич ждёт меня в три (он жил в пяти минутах от улицы Лористон).

Наверху скрипнула дверь, на площадку вышел Володя Максимов и сказал, что Галич умер полчаса назад и что он, Максимов, только что оттуда.

Мы все пошли туда. В квартире ещё были пожарники с врачом-реаниматором.

Когда Галич вернулся домой с новой антенной, Ангелины Николаевны не было дома. Он прошёл прямо в свой кабинет и уже там скинул пальто на стул. Ангелина Николаевна, вернувшись и не увидев его пальто в передней, решила, что его ещё нет, и пошла в кухню.

А он в это время уже лежал в кабинете на полу…

Галич совсем ничего не понимал в технике, и ему страшно хотелось поскорее испробовать новую антенну. И вот он попытался воткнуть её вилку в какое-то первое попавшееся гнездо. Расстояние между шпеньками вилки было большим и подходило только к одному гнезду, которого Галич, наверное, не заметил. Он взял плоскогубцы и стал сгибать шпеньки, надеясь так уменьшить расстояние между ними. Согнул и воткнул-таки в гнездо, которое оказалось под током…

По чёрным полосам на обеих ладонях, которые показал нам врач-реаниматор, было ясно: он взялся двумя руками за рога антенны, чтобы её отрегулировать. Сердце, перенёсшее не один инфаркт, не выдержало этих 220 вольт.

Рядом с ним на ковре лежали плоскогубцы и антенна…

Когда Ангелина Николаевна вошла в комнату и увидела это, она распахнула окно, стала кричать, звать пожарников, казарма которых была напротив, на другой стороне узкой улицы, потом тут же позвонила Максимову. Прибежали пожарники с врачом-реаниматором (в каждой французской пожарной команде он непременно есть и на все вызовы едет впереди команды). Но было поздно…

Естественно, тут же пошли слухи о том, что Галич погиб «от рук КГБ».

Только это был чистейший несчастный случай, результат полной неспособности Галича что-нибудь сделать руками.

Отпевали Галича 22 декабря 1977 года в парижском Соборе Александра Невского».

* * *

Дмитрий Блынский довольно часто мелькал в печати со стихами в моей юности. Орловский поэт выступал с подборками в журналах и газетах, даже в «Правде».

Его младшая сестра вспоминает, что их вернувшийся с войны тяжелораненый и контуженный отец почти сразу лёг в больницу, где его оперировали. Но легче ему не стало. Жена выписала его, чтобы тот, пока она работает в поле, хотя бы присматривал за детьми – подростком Димой и ребёнком Валентиной. Но через неделю после выписки отец умер. Вдова отправилась к бригадиру, чтобы попросить немного зерна для кутьи на поминки, и, как вспоминает её дочь, услышала: «Он не заработал».

Вот в каких условиях рос Дмитрий Иванович Блынский, живший в войну ещё вместе с взрослыми под оккупантами, пока их не выбила из Орловщины Красная армия. Он поступил учиться в Федоскинскую художественную школу, откуда был призван на службу в Балтийский флот. Но из-за язвы желудка был комиссован через два года.

Уже известный своими стихами на Орловщине он был приглашён на Всесоюзный смотр сельской самодеятельности в Москве. А там – обратил на себя внимание московских поэтов. Был послан на межобластной семинар молодых писателей в Воронеже, где получил рекомендацию в Литературный институт.

В Москве его поддержали Лев Ошанин и Михаил Исаковский. Исаковский помог ему опубликовать подборку в «Комсомольской правде», предварив её своим предисловием. Ошанину Блынский пообещал собрать 50 диалектов Орловщины. Собрал больше.

Первый сборник «Сердцу милый край» вышел в 1957 году. Блынского приняли в Союз писателей. Печатали, как я уже сказал, очень охотно. Он писал на темы, которые тогда только приветствовались – о природе, о колхозной жизни, о войне, о стойких коммунистах. Взялся за поэму «Мать» – о матери Ленина. Перелагал стихом сказки народов мира.

12 октября 1965 года газета «Правда» послала Блынского в командировку в Мурманск, чтобы тот написал статью о тружениках Заполярья. Он поехал и через 8 дней – 20 октября скончался от сердечного приступа. Ему шёл 33-й год (родился 12 февраля 1932-го).

Стих ему давался легко. Настолько, что, на мой взгляд, он не мог остановиться. Поэтому в его стихотворениях, как правило, сталкиваешься с длиннотами.

* * *

Вадим Михайлович Кожевников – один из мастодонтов-писателей послевоенной эпохи.

Начинал он до войны. Первый рассказ «Порт» опубликовал в 1930-м. Впоследствии указывал, что учился прозе по произведениям Бабеля.

В 1933 году работал журналистом «Комсомольской правды». Потом в журналах «Огонёк», «Смена», «Наши достижения». Первую книжку рассказов «Ночной разговор» выпустил в 1939-м.

Во время войны был корреспондентом фронтовой газеты. В 1943 году перешёл в штат газеты «Правда». В качестве её корреспондента закончил войну в Берлине.

В «Правде» и началась его административная карьера. В 1947–1948 году он занимал очень высокую должность – редактора отдела литературы и искусств «Правды». С неё переведён главным редактором журнала «Знамя» (с 1949 и до смерти, которая случилась 20 октября 1984 года).

Помню, как на одном из пленумов Союза писателей выступил Григорий Поженян, сказавший: «Подарили Кожевникову «Знамя». Несмотря на бурные аплодисменты, журнал Вадиму Михайловичу оставили.

А на посту главного редактора толстого журнала Кожевников стал обрастать и другими регалиями. Стал секретарём правления СП СССР и секретарём правления СП РСФСР, депутатом Верховного Совета СССР, получил звезду героя соцтруда, Госпремию СССР за повести «Пётр Рябинкин» и «Особое подразделение», награждён двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами «Отечественной войны I степени» и «Красной Звезды».

Писал он довольно увесистые романы «Заре навстречу» (о революции и установлении советской власти в Сибири; 1956–1957), «Знакомьтесь, Балуев» (о строительстве газопровода в Сибири; 1960), «День летящий» (1962), «Щит и меч» (о внедрённом в абвер незадолго до войны нашем разведчике; 1965), «В полдень на солнечной стороне» (1973), «Корни и крона» (производственный роман; 1981–1982).

Это – кроме семи повестей, двенадцати рассказов, двух пьес (одна совместно с И. Прутом), четырёх киносценариев (один без соавторов).

Я был близко знаком с Ниной Каданер, многолетней работницей «Знамени». Знал я и рано умершего Мулю Дмитриева, работавшего в «Знамени» в отделе критики. И потому знал секреты творческой кухни Кожевникова.

Они – Нина и Муля – получали от него рукопись, над которой трудились как редакторы. Впрочем, это только называлось «как редакторы», потому что рукопись, как рассказывала мне Нина, приходилось переписывать. Иногда придумывать какие-то сюжетные ходы, чтобы залатать рваную ткань повествования.

Чаковский в «Литературной газете» тоже имел негров, которым передавал диктофонную запись. Но он делился с Синельниковым и с нашими корректорами гонораром. Кожевников держал обоих на ставках, оплачиваемых государством.

И ещё один чудовищный поступок Кожевникова: он передал в КГБ рукопись романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», который тот доверчиво принёс в «Знамя», тем самым сильно укоротив Гроссману жизнь.

Однажды мне пришлось поехать на Дни литературы Новосибирской области, которые возглавлял Кожевников, решивший, как сказал он делегации писателей, побывать на родине, в Сибири. Потом, заглянув в его биографию, я увидел, что родился он 22 апреля 1909 года вовсе не в Новосибирской, а в Томской области. Впрочем, наверное, за давностью лет он потерял точные ориентиры: Новосибирск в Сибири и Томск в Сибири – и этого достаточно.

Они сидели за пиршественном столом рядом – оба в одинаковых строгих чёрных костюмах, у обоих значки депутатов и звёзды героев – Вадим Михайлович Кожевников и Фёдор Степанович Горячев, первый секретарь Новосибирского обкома КПСС. Оба произносили невероятно похожие друг на друга тосты. Впечатление было такое, что эти люди взаимозаменяемы. Что Вадим Михайлович хоть завтра сможет работать первым секретарём обкома, а Фёдор Степанович – писать романы «Щит и меч» и «Знакомьтесь, Балуев»!