Я подружился с Евгением Михайловичем Винокуровым, родившимся 22 октября 1925 года, в 1965 году, когда помогал журналу «Семья и школа» формировать его редакционный портфель. Мы быстро перешли на «ты» и очень часто гуляли вместе по Гоголевскому бульвару, благо я жил в параллельном Гоголевскому Филипповском переулке (в советское время переулок Аксакова), а Филипповский через Сивцев Вражек переходил в Нащокинский (в советское время улица Фурманова), где жил Винокуров.

С ним было очень интересно. Он был умён и очень много знал.

Стихи мог декламировать часами. Любил Мандельштама, Тютчева, Пастернака, Баратынского.

Он нередко заходил ко мне в «Литературную газету», когда я стал там работать. Приводил других поэтов – своих друзей, знакомил.

Мы нередко выпивали. Причём заканчивали непременно в ресторане ЦДЛ, куда направлялись по настоянию Винокурова.

Когда он умер (а это случилось 23 декабря 1993 года), собралось очень много литераторов.

Женя вёл семинар в Литературном институте, и ему своими публикациями были обязаны многие. Тем более что он заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир» и своих студентов не обижал.

Но ещё до Кочетова в пятидесятых годах в «Октябре» он тоже заведовал отделом поэзии и печатал первые подборки Беллы Ахмадулиной, Юнны Мориц и других тогдашних молодых поэтов.

Не обижал и своих ровесников.

Меня восхищало, как глубоко он знал философов Серебряного века. Он их книги привозил из зарубежных поездок.

– Как ты не боишься их везти? – спрашивал я.

– Боюсь, – отвечал Винокуров. – Но вижу книгу на прилавке магазина и не могу не купить.

– А если обыщут? – спрашивал.

– Отберут, – пожимал плечами Женя. Но никто его на границе не обыскивал.

Винокуров был разным поэтом. Он слишком много писал стихов. Но есть у него стихи настоящие, вошедшие навсегда в литературу:

О таких стихах говорят: «волшебство поэзии! Да, Винокуров был порой волшебником!

* * *

Николай Алексеевич Клюев, родившийся 22 октября 1884 года, в начале 1890-х, когда скитался по России со скопцами, встретил Льва Толстого и прочёл ему стихи. По словам Клюева, Толстой ему их хвалил.

Блок точно хвалил стихи Клюева. Сохранилась их переписка. Кроме того, Блок читал письма Клюева на вечерах у Гиппиус и Мережковского.

В сентябре 1911 года Клюев посещает Блока в Петербурге. Блок помог Клюеву войти в литературу. В благодарность Клюев свой сборник «Сосен перезвон» посвящает Блоку.

В 1915 году состоялось знакомство Клюева с Есениным. Клюев навсегда привяжется к Есенину. Будет ревновать его к Мариенгофу и Дункан, которые «мне так ненавистны за близость к тебе».

На похоронах Есенина Клюев долго не даёт закрыть крышку гроба, целуя мёртвого поэта. Он пишет известный «Плач по Сергею Есенину»: «Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка, / Ушёл ты от меня разбойными тропинками!»

В 1932 году его поэму «О чём шумят седые кедры» прочитал И. Гронский, редактор «Известий». Он спросил у Павла Васильева, почему в поэме о любви объект чувства – мальчик. Васильев, знавший о нетрадиционной ориентации Клюева, объяснил Гронскому. Тот не нашёл ничего лучше, как позвонить Ягоде, а потом Сталину.

Клюев был выслан.

В Москву Клюев уже не вернулся. Вместе с новой своей симпатией – художником Кравченко, который добавил к фамилии Яр по совету Клюева, они уезжают в Вятку.

В 1934 году его арестовывают. Получает 5 лет лагерей с заменой на высылку в Сибирь. В марте 1936-го в Томске вновь арестован. Но летом отпущен. Ненадолго. В августе 1937 года его арестовывают в последний раз. 13 октября тройка НКВД Новосибирской области приговаривает его к расстрелу.

Михаил Михайлович Бахтин считал, что главным обстоятельством уничтожения Клюева была его нетрадиционная ориентация. Но сам Клюев указывал на совсем другую причину: «Я сгорел на своей Погорельщине, как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском», – писал он в 1934 году поэту Сергею Клычкову. И мне думается, что был прав. «Погорельшина», прочитанная чекистами, была напечатана только во времена перестройки. Её антисоветский пафос несомненен.

Что Клюев в 1937 году предчувствовал гибель, говорит его автоэпитафия

Стихи Клюева нелегки для чтения. Вот – посвящённое Борису Васильеву пророчество о себе 1933 года:

* * *

Елеазар Моисеевич Мелетинский, родившийся 22 октября 1918 года, – человек выдающийся. У него есть замечательная работа «Моя война». А он воевал на Южном и на Кавказских фронтах во время Великой Отечественной, был военным переводчиком. У него есть работа о тюрьме, в которую он попал во время кампании борьбы с космополитами. Пять с половиной месяцев провёл в одиночной камере, после чего был отправлен в лагерь на 10 лет. Освобождён и реабилитирован осенью 1954.

А до войны и после лагеря занимался наукой.

В 1946–1949 был заведующим кафедрой Карело-Финского госуниверситета. В 1946-1947-м ещё и заведовал отделом фольклора Карело-Финской базы АН СССР.

С 1956 по 1994 работал в ИМЛИ.

Был ответственным редактором нескольких десятков научных изданий, руководил коллективными трудами ИМЛИ.

Член редколлегии а потом главный редактор серий «Исследования по мифологии и фольклору Востока», «Сказки и мифы народов Востока».

С 1989 по 1994 – профессор кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ. Когда, благодаря Горбачёву, учёные стали разъезжать по заграничным университетам, Мелетинский читал лекции в университетах Канады, Бразилии, Италии, Японии, Израиля, выступал на многих международных научных конференциях.

В начале 1992 года возглавил Институт высших гуманитарных исследований РГГУ. Фактически его создал. Читал лекции в РГГУ по сравнительной мифологии и исторической поэтике, Был главным редактором «Arbor mundi» («Мировое древо») – журнала, который выпускает этот институт.

Как прежде Веселовский и Жирмунский, Мелетинский изучал движение повествовательных традиций во времени и их генезис. Рассмотрел судьбы в устной и книжной словесности основных тем и образов мифологического повествования, описал происхождение и эволюцию народной сказки, изучал первобытные истоки и этапы сложения повествовательных традиций и эпических жанров.

Проанализировал основные жанры сказочного и героико-эпического фольклора, начиная с их наиболее ранних форм, сохранённых в некоторых бесписьменных культурах. В русле такой методологии исследовал «Старшую Эдду», что позволило выявить устные основы составляющих её текстов.

Его книга «Введение в историческую поэтику эпоса и романа» содержит описание закономерностей развития эпических жанров от первобытных истоков до литературы Нового времени.

Скончался 16 декабря 2005 года.

В заключение – фрагмент небольшого этюда о Мелетинском Вячеслава Всеволодовича Иванова:

«Как-то лет сорок пять назад Владимир Николаевич Топоров передал мне, что наш общий знакомый Георгий Александрович Лесскис и его друг Елеазар Моисеевич хотели бы встретиться с нами двумя, чтобы обсудить возможности строгого – структурного и математического – подхода к литературе. В те годы это выглядело примерно как сейчас планы выгодной добычи полезных ископаемых на Луне. В литературоведении правили чиновники сталинского пошиба и бандиты – душители мысли, постепенно грань между этими двумя категориями злодеев стиралась. Но ненависть тех и других ко всему новому в науке была одинаково свирепой.

В языкознании уже удалось добиться изменения ситуации. Устраивались увлекательные обсуждения, где каждый из нас делился результатами интенсивно шедших тогда работ по машинному переводу, структурной и математической лингвистике. Мы условились с Топоровым, что после одного из таких заседаний пойдём вместе на встречу с ожидавшими нас друзьями-литературоведами […]

При первых встречах с Елеазаром Моисеевичем я думал о том, как сложилась его судьба, подарившая ему ранние испытания на фронте, выход из окружения, заключение, инсценировку расстрела, тбилисскую тюрьму, второй арест, лагерь и все последующие невзгоды более изысканного академического свойства. А он вопреки всему был одержим жаждой внести ясность в перепутанность нашего мира. Ещё раз процитирую его воспоминания: «С раннего детства моё сознание тянулось к представлениям об осмысленной связи целого, о необходимости гармонии как чего-то фундаментально-укоренённого, а не как скользнувшего на мгновение луча солнца по цветку. Всякие конфликты, разлады, бессмыслица даже в частных случаях меня исключительно огорчали. Не зная ещё этих слов, я всегда был за Космос против Хаоса, но не настолько был в себе уверен, чтобы не трепетать перед Хаосом. Всё, что мне пришлось повидать во время войны, должно было убедить меня в слабости и иллюзорности Космоса и в силе Хаоса, лёгкости его возникновения, широкого масштаба его распространения, безудержности его проникновения в любую сферу. На более позднем этапе проблема Хаоса / Космоса и их соотношения в модели мира стала центральным пунктом моих философских размышлений и научных работ». Об этом и шла речь в первой же нашей беседе. Елеазар Моисеевич не только был уже в это время увлечён Леви-Строссом и его рациональным истолкованием мифологии. Он недаром ещё в лагере штудировал квантовую механику. Как мы все тогда, открытия теории информации он понимал как способ понять её соотношение с энтропией как мерой беспорядка. Лесскис, прошедший сходную тюремную школу, сходен был с Мелетинским и в том, что сохранил веру в силу разума и необходимость введения его в сферу науки о литературе. Мы говорили в тот день допоздна, за полночь стали вырисовываться контуры того, что придёт потом – с появлением Лотмана и московско-тартуской школы, с расцветом нашей семиотики, а дальше и со всеми теми начинаниями, которые стали возможны в новое время и в которых Мелетинский деятельно участвовал. Но мне навсегда запомнилось его умение почувствовать и передать другим силу своего тяготения к Космосу (не меньше, чем отвращение к Хаосу, в котором он видел своего личного врага)».

* * *

Пётр Васильевич Быков представал перед современниками в разных ипостасях – поэта, прозаика, переводчика, историка литературы, библиофила.

Между тем, дар его был не слишком богатым. Вот написанное им в 1913 году стихотворение:

Не Бог весть что! Во всяком случае, стихи из тех, что не новы – ни по мысли, ни по исполнению.

Но, несмотря на то, что Быков написал их немало, поэзия всё-таки не была его подлинной страстью.

Его страстью было писать популярные большие и малые биографические очерки, которые охотно печатали иллюстрированные журналы. Их число у Быкова доходит до 10000!

У меня есть Полное собрание сочинений Тютчева 1912 года под редакцией Быкова и с его большим биографическим очерком.

Надо отдать должное Петру Васильевичу: очерк написан неплохо.

Но таких собраний под его редакцией и с его большими биографическими очерками вышел не один десяток.

Среди них – Гейне, Кольцов, Лермонтов, Беранже, Боккаччо («Декамерон»), Плещеев, Гоголь, Мей, Михайлов, Мольер, Чехов, Мамин-Сибиряк.

Здесь же писатели поменьше рангом: Жадовская, Афанасьев-Чужбинский, Омулевский, Салов, Полевой.

Причём у Жадовской, Афанасьева-Чужбинского, Салова, Омулевского – это полные собрания сочинений. А Полевой – это не Николай и не брат его Ксенофонт, известные пушкинские современники. Это сын Николая Полевого – предвестник, так сказать, нашего Пикуля. Писал «Исторические рассказы и повести» (СПб., 1893), «Государев кречотник» (1893), «Братья-соперники» (1890), «Чудо-Богатырь Суворов-Рымникский» (народное изд., М., 1892), «Корень зла» (исторический роман, «Нива», 1891), «Под неотразимой десницей» («Исторический Вестник», 1893), «Тальянская чертовка» (там же, 1891), «Птичка-невеличка» (там же, 1892), «Типы Смутного времени» (там же, 1889) и т. п.

Всех приветил и обласкал Пётр Васильевич Быков, скончавшийся 22 октября 1930 года (родился 1 ноября 1844-го). Как раз в год его смерти вышла книга его воспоминаний о литературной жизни России второй половины позапрошлого века «Силуэты далёкого прошлого». Почитать стоит.

* * *

Майн Рид из Ирландии, где он родился и получил прекрасное университетское образование в Белфасте, уехал в 1840 году в Америку. В 1846-м как журналист американской газеты принимает участие в американо-мексиканской войне, откуда присылает материалы для еженедельной рубрики «Записки стрелка».

В 1848-м получает серьёзное огнестрельное ранение и в связи с ним подаёт в отставку. В чине капитана возвращается к мирной жизни. Оказывается в Лондоне.

Здесь он издаёт свой первый роман «Вольные стрелки», написанный на основе той войны, какую он видел и в какой принимал участие. Роман вышел в 1850-м и тотчас принёс Риду огромный успех: тиражи раскупались и допечатывались.

Но ни этот роман, ни последующие не сделали Рида состоятельным человеком. В 1853 году он женился на дочери своего издателя Элизабет Хайд, которая была большой мотовкой. Такой же, впрочем, как и её муж Майн Рид.

И это притом, что на «ура» встречалась каждая его книга. В том числе и самая знаменитая – роман «Всадник без головы». Пишет он много, тиражи его книг бьют рекорды, его переводят за границей. Но деньги не оседают в этой семье.

В 1867 году Рид возвращается в Америку, где встречает совсем другой приём, чем в Европе: публика к нему относится прохладно.

Но в 1870-м из-за постоянных переживаний обостряется его ранение, полученное в Мексиканской войне. После нескольких месяцев, проведённых в госпитале, Рид с женой переезжают в Англию. Увы, его прежние романы не приносят особого дохода, новые он только пишет. И семья живёт на пенсию, которую Риду платит американское правительство как участнику Мексиканской войны.

Больной, истощённый писатель продолжает писать до самой смерти в Англии – до 22 октября 1883 года (родился 4 апреля 1818-го).

После его смерти напечатали роман «Переселенцы Трансвааля», сборник рассказов «Пронзённое сердце» – то есть, всё то, что он писал уже будучи смертельно больным.

Громкая слава Рида тоже оказалась посмертной.

* * *

Василий Дмитриевич Захарченко – человек-загадка. С одной стороны, он, 34 года руководивший журналом «Техника молодёжи», был уволен в 1984 году за публикацию романа (прерванную после второго номера) Артура Кларка «2010: Одиссея Два», некоторые персонажи которых носили имена советских диссидентов. С другой стороны, один из одиознейших литераторов шестидесятых-семидесятых годов прошлого века Сергей Семанов пишет в своих воспоминаниях о Захарченко, как о союзнике «патриотов», составивших Русскую партию.

Похоже, что Семанов не врал: Захарченко с середины 1950-х – один из руководителей Советского комитета защиты мира. А комитет этот многие считали подотделом КГБ. К тому же он один из инициаторов создания Всероссийского общества охраны памятников и культуры, под эгидой которого и существовала, в частности, Русская партия.

Написал он немного. Несколько научно-популярных книг. Да и известен не как писатель, а как издатель. После распада СССР стал издавать журнал «Чудеса и приключения».

Но получил к 80-летию орден от Ельцина. Умер 22 октября 1999 года (родился 1 августа 1915-го).