Стихи Николая Авдеевича Оцупа, родившегося 23 октября 1894 года, порой были безжалостно реалистичны:

Всё, что жизнь трудолюбиво копит, Всё, что нам без устали дарит, — Без остатка вечное растопит И в себе до капли растворит. Как для солнца в ледяной сосульке Форму ей дающий холод скуп, Так для вечности младенец в люльке, В сущности, уже старик и труп.

Оцуп, заложив золотую медаль, которую получил, окончив Царскосельскую Николаевскую гимназию, уехал учиться в Париж, где слушал лекции философа Бергсона. Стихи начал писать под влиянием Бергсона и Гумилёва, с которым познакомился позже, вернувшись в Россию.

Вместе с Гумилёвым и Лозинским организовал «Цех поэтов», который выпустил первую книжку Оцупа «Град».

Занимался переводами в издательстве «Всемирная литература. Переводил Р. Саути, Д. Байрона и С. Малларме.

Но после расстрела Гумилёва покинул Россию. В 1922 году в Германии содействовал переизданию трёх альманахов «Цеха поэтов» и выпуску четвёртого. Потом перебрался в Париж, где выпустил второй стихотворный сборник «В дыму» (1926).

В 1930-м организовал журнал «Числа», где печатал многих молодых эмигрантов – поэтов, писателей, искусствоведов, философов. В 1939-м выпустил роман «Беатриче в аду» – о любви богемного художника к начинающей актрисе.

В начале Второй мировой войны записался добровольцем во французскую армию. Попал в плен к итальянцам, из которого через полтора года бежал. Вновь был пленён и снова бежал. Закончил войну в рядах итальянского Сопротивления.

После войны преподавал в парижской «Эколь Нормаль», где в 1951-м защитил диссертацию по Гумилёву. Это была первая научная работа о расстрелянном поэте. Подготовил к печати том «Избранного» Гумилёва. Написал о нём, И. Анненском, Ф. Сологубе, А. Блоке, А. Белом, В. Маяковском, Е. Замятине, С. Есенине, Б. Пастернаке в книге воспоминаний «Современники» (1961). Выпустил монументальный «Дневник в стихах» (1950), над которым работал 15 лет. Это лиро-эпическая поэма о пережитом и о современности. Последняя работа, которую Оцуп опубликовал при жизни (умер 28 декабря 1958 года) поэма «Три царя» (1958).

Перед самой смертью написал такое стихотворение:

Дай мне погрузиться в ощущенья, Страшно удаляться в небеса, Я лечусь от головокруженья, Вслушиваясь в жизни голоса. В восхищенье всё меня приводит: И стада, и птицы, и поля, Я старею, из-под ног уходит, Но сильнее радует земля. Как могила, глубока природа, Жизнь в неё заглянет и дрожит. Есть в любви чистейшая свобода: От любого страха излечит.

Он писал его несколько дней (16–27 декабря 1958), стремясь, очевидно, как можно точнее запечатлеть открывающуюся ему перед смертью истину.

* * *

Вспоминает выдающийся учёный Ефим Григорьевич Эткинд о том, как стал жертвой кампании по борьбе с космополитизмом в конце сороковых. Цитирую его книгу «Записки незаговорщика».

«Ещё до того, как меня выгнали из Института иностранных языков, мне была устроена проработка в ленинградском Университете, где я, правда, лекций не читал, но где в 1947 году защищал диссертацию.

На открытом, то есть с участием приглашённых лиц, заседании кафедры меня поносили за порочную методологию и вредные идеи. То была кафедра западноевропейских (уже переименованных в «зарубежные», чтобы не поминать проклятого слова «Запад») литератур, которой почти тридцать лет заведовал В.М. Жирмунский, мой научный руководитель, сделавший свою кафедру лучшей в Советском Союзе. Жирмунский был уже изгнан с позором из Университета, в его кресле сидела молодая и ещё в науке ничем не отличившаяся его ученица, Т. Вановская, которая умоляющими чёрными глазами смотрела не отрываясь на меня, своего однокашника («я тут ни при чём, это всё делают они…»), а с докладом о моей диссертации (недавно защищённой в том же университете) выступал бледный Алексей Львович Григорьев, историк новейшей французской литературы. Ему тоже всё это было не только неприятно, но и противно, однако он, человек далеко не храброго десятка, исправно выполнял задание партийной организации.

Помню темпераментное выступление А. В. Западова (когда-то один из любимых учеников Гуковского, он раньше многих предал учителя, а теперь выпустил книгу «В глубине строки», посвящённую его памяти); рассыпая цветы красноречия, он подробно говорил об антипатриотических извращениях в диссертации, об ошибке учёного совета, присудившего её автору кандидатскую степень (а многие члены того учёного совета тут же и сидели, терроризированные и безмолвные – академик Алексеев, профессора Державин, Смирнов), и о необходимости эту ошибку исправить».

Александр Васильевич Западов действительно словно занял место своего учителя Григория Александровича Гуковского, арестованного в рамках кампании борьбы с космополитизмом и умершего в тюрьме. Он читал в Ленинградском университете лекции по истории литературы XVIII века, как прежде Гуковский, который его и в самом деле любил.

Но единожды предавший предаст снова – и Западов это доказал. Должно быть, учителя было предавать труднее, чем своего коллегу. Впрочем, не станем влезать в психологию предательства.

После своего выступления, уничтожавшего Эткинда, Западов недолго проработал ещё в Ленинградском университете, где с 1949 года заведовал кафедрой истории русской журналистики филологического факультета, а в 1953-1954-м был на филологическом деканом. В 1954 году его пригласили в Московский университет на должность заведующего кафедрой редакционно-издательского дела. Здесь он защитил докторскую диссертацию и стал профессором. Здесь в 1971 году Учёный Совет МГУ присудил ему Ломоносовскую премию за монографию «Мысль и слово» (1971). Здесь он стал Заслуженным профессором МГУ.

Он считается родоначальником курса истории русской журналистики. Под его руководством написаны учебники по теории литературного редактирования. Прожил он долго – 90 лет: умер 23 октября 1997 года (родился 5 февраля 1907 года).

Он писал не только научные труды. Писал и книги воспоминаний. Разумеется, о своей роли в уничтожении замечательных учёных в Ленинграде он не вспомнил.

Но вот читаю книгу Александра Нилина «Зимняя дача», где тот вспоминает, как отец его друзей Виктор Ардов улышал от кого-то, что Нилина, который учился на журналистике в МГУ, скоро исключат, и как присутствующая при этом Анна Ахматова «заволновалась – спросила: «А что же Западов»?»

Оказывается, жена Западова много занималась преподаванием с детьми Ардова, и Анна Андреевна Ахматова даже рекомендовала Западова в Союз писателей.

Жаль, что она сделала это. Но, может, не знала о роли Западова в судьбе Гуковского? Скорее всего, не знала.

«Ещё при жизни мы воздали ему должное: восхищение и хвалу. Это утешает и греет», – написал о Западове его преемник – заведующий кафедрой истории журналистики МГУ Б.И. Есин. То, что при жизни Западов не получил подлинного должного, – не заклеймён как предатель и лжесвидетель, утешать и греть не может. Будем же утешаться тем, что тяжёлые его грехи сейчас преданы гласности.

* * *

Николай Иванович Тургенев (родился 23 октября 1789 года) прославился, в частности, своей книгой «Опыт теории налогов» (1818), где высказал простую, но доходчивую мысль: налоги должны взиматься с чистых доходов, но не с заработной платы. Не правда ли, мысль и сегодня не устарела!

В 1819 году стал членом тайного общества «Союз благоденствия».

В связи с ухудшившимся здоровьем выехал для лечения за границу. В Англии в начале 1826-го узнал, что его привлекают к следствию по делу декабристов. Послал на родину объяснительную записку. Однако ему приказали вернуться на родину и предстать перед судом. И так как Тургенев отказался это сделать, судили заочно, приговорив к смертной казни, с заменой её вечной каторгой.

Дело попытался исправить Жуковский, представивший Николаю I оправдательную записку Тургенева и свою записку, в которой просил императора, если не уничтожить приговор, то отменить приказ нашим миссиям в Европе схватить Тургенева и доставить в Россию. Но успехом эта миссия не окончилась.

Не имевший права жить в Европе, Тургенев, однако, с 1833 года жил в Париже.

Чтобы упрочить материальное положение Николая Тургенева и его семьи, брат Александр продал родовое имение и отослал деньги опальному Николаю.

Во Франции Тургенев пишет книгу «Россия и русские», куда, в частности, включает и свой проект о переустройстве России.

Взошедший на престол Александр II возвратил Николаю Тургеневу чин и дворянство. Тургенев посещает Россию. Однако живёт по-прежнему за границей. И статьи свои помещает, как правило, в герценовском «Колоколе».

Скончался он в своей вилле в окрестностях Парижа 10 ноября 1871 года.

Когда николаевская Россия потребовала от европейских стран выдать Тургенева, пронёсся слух, что Англия его выдала. Ещё не зная о том, что слух ложный, Пушкин написал знаменитое обращение к Вяземскому:

Так море, древний душегубец, Воспламеняет гений твой? Ты славишь лирой золотой Нептуна грозного трегубец. Не славь его. В наш гнусный век Седой Нептун Земли союзник. На всех стихиях человек Тиран, предатель или узник.

* * *

Мишу Хазина я знал очень давно. Кажется, с 70-х. Я бывал в Молдавии как член молдавского совета по литературе СП СССР, и с Мишей Хазиным и с Рудиком Ольшевским познакомился в первой же командировке.

О Мише я знал, что он был женат на Любе Верной, которая потом вышла замуж за Эму Коржавина.

Миша там в Молдавии был председателем Пушкинского общества. На этой почве мы с ним сблизились ещё больше. Я ему потом присылал из Москвы «Досье» – пушкинское приложение к «Литературной газете».

Писал Михаил Григорьевич Хазин, родившийся 23 октября 1932 года, детские стихи и рассказы. Издавал их в Молдавии довольно интенсивно.

Знал Миша языки. На русский переводил многих молдавских писателей. Путеводитель по Кишинёву издал на русском, молдавском и английском языках.

Я полагал, что на английский перевёл кто-то другой. Но выяснилось, что перевёл Миша. Когда он в 1984-м оказался в Бостоне, он стал публиковаться и по-английски и на идише, чем меня немало удивил.

Вот его позднее стихотворение «На посошок»:

При слове хлеборезом состою, Работаю сурово, без утайки, В неведомые руки отдаю Тепло души – нарезанные пайки. Ржаной ломоть делю с тобой. Бери, Причастен я к замесу, и к припёку. Почти не спал до утренней зари, Упрямые слова впрягая в строки…

* * *

23 октября 1893 года кубинский поэт Хулиан дель Касаль (родился 7 ноября 1863-го) ужинал с друзьями в ресторане. Один из них рассказал анекдот, и Касаль расхохотался. Хохот усиливался, Касаль не мог остановиться. Почувствовав неладное, друзья срочно вызвали врача, который констатировал приступ неконтролируемого хохота, который вызвал расслоение аорты, кровотечение и скоропостижную смерть.

Парадокс заключается в том, что от смеха погиб один из самых мрачных поэтов-модернистов Кубы.

Вот типичное его стихотворение в переводе Сергея Александровского:

Я мучился, и взялся усвоять Безмолвную науку, Что, не умерив, но умножив муку, Вонзилась в жизнь мою по рукоять. Я чуял, мудрость узкая, земная, Твой отпечаток на своем челе, — Но жил вотще, не зная Того, что знает роза о пчеле!..