Николай Анциферов был весьма популярным поэтом моей юности.
То есть, популярность у него была иного рода, чем у Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной и других. Его популярность я сравнил бы с известностью Фирсова, Котова, Кобзева. А эти поэты у определённого круга любителей были очень известны и ценились.
От Николая Степановича Анциферова, родившегося 28 октября 1930 года, в памяти застряли две строчки о труде шахтёра: «Я работаю, как вельможа. / Я работаю только лёжа». Не Бог весть что, но запоминаются своей некоторой необычностью.
Вообще-то я до сих пор не знаю, работал ли Анциферов в шахте. Он из семьи шахтёра. В 17 лет кончил горнопромышленное ремесленное училище. Работал электрослесарем. А работают ли в шахтах электрослесари лёжа, не знаю, не уверен. Через три года был взят в штат редакции газеты «Комсомолец Донбасса», работал там и учился в вечерней школе. А потом поступил в Литературный институт. Окончив его, переехал в Москву. И заведовал отделом поэзии журнала «Москва».
Одно несомненно: Анциферов был не без дара. Талантливей своих дружков, типа Кобзева или Фирсова. Он не вымучивал стих:
Отдалёно напоминает стихи раннего Смелякова, который, кстати, об Анциферове отзывался хорошо.
Николай Анциферов прожил мало. Он покончил с собой 16 декабря 1964 года. На его смерть поэт Николай Рубцов, друживший с ним, написал проникновенные стихи:
* * *
Во время войны Овидий Александрович Горчаков, родившийся 28 октября 1924 года, был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. После войны выступал как синхронный переводчик на высоких собраниях, таких, скажем, как пленумы или съезды партии. В 1957 году окончил Литературный институт.
Я жил в Дубултах в доме творчества, когда три соавтора Гриша Поженян, Вася Аксёнов и Овидий Горчаков под общим псевдонимом Гривадий Горпожакс (Гри+Ва+Дий Гор+Пож+Акс) сочиняли шпионский роман «Джин Грин – неприкасаемый». Был читателем его глав, которые мне давали для оценки Гриша и Вася (с Овидием я близок не был).
Горчаков совместно с польским писателем Янушем Пшимановским написал в 1960 году повесть «Вызываем огонь не себя», а на её основе и сценарий одноимённого четырёхсерийного фильма (1965), который был удостоен премией Ленинского Комсомола.
А вообще он автор большого количества книг. «В головном дозоре РККА», «Страницы большой жизни», «Командарм невидимого фронта», «Судьба командарма невидимого фронт» – о жизни и деятельности Берзина; «Он с живыми в строю» – о военном разведчике Братчикове; документально-историческая повесть «Накануне, или Трагедия Кассандры» – об усилиях советской разведки и контрразведки по добыванию информации перед началом войны; «Лебединая песня», «Лебеди не изменяют» – о военной разведчице Морозовой. «Рейд в тылу «Тайфуна», «Дора вызывает Директора». «Он же капрал Вудсток», «Падающий дождь», «Далеко по ту сторону фронта», «Хранить вечно», «Максим не выходит на связь», «От Арденн до Берлина», «Вне закона».
Овидий Горчаков считается прототипом романа другого писателя Юлиана Семёнова «Майор Вихрь». Кроме того, сам Семёнов рассказывал, что Штирлиц – другой его герой взял некоторые свои черты от Горчакова.
Понятно, что о Горчакове ходило очень много баек. Перенесу из Интернета такую, связанную с ним историю. Дело было во время советско-американской оккупации Кореи.
В один из вечеров Овидий коротал время в местном баре в компании некого американского разведчика. Неожиданно появился курьер, который, покосившись на русского, передал американцу пакет. Янки сорвал обёртку, выкинул её в урну, и на стол лёг справочник со всеми наименованиями, адресами, частотами, паролями и явками всех американских военных частей, дислоцированных в Корее.
– Ты бы за этот справочник, наверное, полжизни отдал? – пошутил американец и откланялся.
Горчаков, в свою очередь, не поленился и достал из урны выброшенную обертку. И не поверил увиденному! Союзничек машинально выбросил не только обёртку, но и суперобложку справочника, а на ней – карта дислокации всех упомянутых частей.
Говорят, таким образом Овидий Александрович заработал ещё один орден Красной Звезды.
Но любопытно, что Википедия не сообщает ни об одном ордене Красной Звезды, полученном Горчаковым. Если ей верить, то он имеет всего два ордена – советский «Отечественной войны 1 степени» и польский «Virtuti Militari» («за воинскую доблесть».
Впрочем, что нам до наград покойного писателя (он умер 28 апреля 2000 года). Его книги продолжают жить. И, слава Богу.
* * *
Вот на кого следовало бы опереться современным хулителям дарвинизма – Николай Николаевич Страхов, родившийся 28 октября 1828 года, его не переносил. Не жаловал Николай Николаевич и европейский рационализм (Милля, Ренана, Штрауса). Отличался истовой религиозностью. Отстаивал идею русской самобытности и терпеть не мог либералов и нигилистов.
Иными словами, во многом примыкал к славянофилам. Но не во всём. И не скрывал своего несогласия с ними, своего недовольства ими.
Например, в работе «Заметки о Пушкине и других поэтах», где резко критиковал славянофилов за принижение Пушкина, за непонимание ими величия русского поэта.
Наиболее, конечно, известны его литературоведческие работы о «Войне и мире» Толстого и «Преступлении и наказании» Достоевского.
А как философ он выразил свои взгляды в сочинении «Мир как целое» (1872).
«Мир есть связанное целое, – пишет Страхов, – в нём нет ничего «самого по себе существующего», он функционирует как «иерархия существ и явлений», являющихся различными степенями воплощающегося духа. «Вещественная» сторона мира подчиняется и осваивается духовной составляющей (духом). Центр мира, вершина его иерархии – человек («узел мироздания»). Через человека духовное начало овладевает веществом; человек познаёт мир и пытается раскрыть его загадку, что возможно только на пути к Абсолюту, на пути разрыва связей с этим миром. В нашем сознании сознаёт себя то вечное духовное начало, в котором – корень всякого бытия. Всё от Бога исходит и к Богу ведёт и в Боге завершается».
Публицистикой Страхов занимался невероятно активно. Уже название его одной из последних книг – трёхтомника «Борьба с Западом в нашей литературе» (1882–1896) говорит о направленности этой публицистики.
Философ Г. Фроловский справедливо называл взгляды Страхова антропологическим национализмом, чья «особенность социологического или антропологического типа, а не оригинальность культурных содержаний».
Умер Николай Николаевич 5 февраля 1896 года.
* * *
Отец моего школьного приятеля в своё время (школьное) подарил мне фотокопию большой антологии «Русская поэзия XX века», которая вышла в 1925 году и быстро стала достоянием спецхрана: значительная часть представленных в ней поэтов погибли в сталинских лагерях или подверглись обструкции. Антология была составлена с большой любовью Иваном Степановичем Ежовым и Евгением Ивановичем Шамуриным.
В перестройку антология была переиздана, и вполне возможно, что и сейчас она доступна современному читателю.
Если это так, рекомендую приобрести её. Вы ознакомитесь с лучшими образцами различных измов, к которым примыкали те или иные поэты.
Один из её авторов Е.И. Шамурин (родился 28 октября 1889 года) чудом, по-моему, сумел умереть в свой постели 1 декабря 1962 года. Ведь в 1918 году он был прапорщиком, сотрудником по русской прессе Информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего (колчаковской армии), в январе 1919-го – он начальник отделения печати Информационного отдела, а в апреле – заведующий отделом омской газеты «Русская армия».
Уму не постижимо, каким образом он уже в 1921 году оказался на работе в советской Российской центральной книжной палате. Причём с 1923 года был редактором «Книжной летописи», а с 1932 года состоял в должности заместителя директора палаты.
Правда, первая порция его работы в палате оканчивается 1937 годом. В 1945 его снова взяли на работу в палату, откуда он ушёл в 1949 году. В 1940–1950 был профессором Московского библиотечного института, заведовал в нём кафедрой фондов и каталогов.
Но любопытно: где он находился между 1937 и 1940 годами?
Дальше всё понятно. Стал председателем Межбиблиотечной каталогизационной комиссии. Шамурину принадлежит первый опыт составления книговедческого справочного издания «Словаря книговедческих терминов» (1958).
Нарушу календарную точность дат ради соавтора Шамурина, с которым, как я уже сказал, он в 1925 году составил изумительную антологию, – Ивана Степановича Ежова.
Дело в том, что кроме годичных дат рождения и смерти Ивана Степановича (1880–1859) никаких других я нигде не нашёл. Судьба его не так интригует, как судьба Евгения Ивановича. Похоже, что их совместная работа была вообще первой печатной работой Ежова. Следующая составленная им книга «Л.Н. Толстой в свете марксистской критики» вышла в 1929-м. Работал в издательстве «Academia», до 1932 года был заместителем директора И. Ионова, с которым вместе, по настоянию М. Горького, был отправлен в отставку. Что не понравилось Горькому, неясно.
В дальнейшем Ежов сотрудничал с разными издательствами, подготовил к изданию письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова (1939) и ряд чеховских изданий.
Его сын, Александр Иванович Ежов, был с 1950 по 1959 гг. начальником Московского метрополитена, железнодорожным генералом.
Вот всё, что мне известно о былых соавторах.
* * *
О Николае Ивановиче Дементьеве мы уже вскользь упоминали, рассказывая о его жене Надежде Августиновне Надеждиной (когда он на ней женился, её фамилия была Адольф).
Николай Иванович покончил жизнь самоубийством 28 октября 1935 года. Это притом, что родился он в 1907 (увы, я не нашёл дня и месяца его рождения) и, стало быть, прожил всего 28 лет. На эту смерть откликнулся хорошо знавший поэта Пастернак стихотворением «Безвременно умершему»:
Стихотворение грустное и мудрое. О разрыве покойным поэтом гармонии с вечностью. Точнее о путанице эстетических ориентиров, когда за вечность принимаешь только свою эпоху, и любое несовпадение с ней переживаешь как личную трагедию, которую пережить не можешь.
Романтик в своих ранних стихах, с которыми он дебютировал в 1924 году, Дементьев перешёл к воссозданию реалистической яви современности. Его рассказы в стихах «Пастух» (1930), «Мать» (1933) пришли на смену героико-романтическим новеллам «Оркестр» (1926), «Инженер» (1926). Героика уходила из стихов Дементьева, что, кажется, почувствовал, например, Багрицкий, который в знаменитом своём стихотворении «Разговор с комсомольцем Н.Дементьевым» приписал молодому собрату категорическое заявление: «Романтика уволена – / За выслугою лет».
Дементьев продолжал писать современность такой, какой она ему являлась, но в той же «Матери», повествовании психологическом, написанном в традициях одновременно и некрасовской и – судя не только по названию, а хотя бы по биографии героини – горьковской, он сочинил концовку, которая, скорее, напоминала о прошлом, нежели выражала настоящее:
Конечно, прав Пастернак: «Страницы века громче / Отдельных правд и кривд», но эти отдельные и в целом нетипичные могут привести к трагическому исходу.
* * *
Ну, рассказ Александра Терентьевича Кононова «Ёлка в Сокольниках» нам прочитали ещё в детском саду. Имя автора я узнал позже. А рассказ запомнил сразу и надолго. Правда, потом очень удивлялся: о какой ёлке, на которую пришёл Ленин, могла идти речь, если именно её как старорежимый символ большевики и отменили.
Потом, правда, я читал, что Кононов писал о действительном событии, что он писал о ПОСЛЕДНЕЙ ёлке, после чего её отменили в 1919-м. Но если этот праздник так нравился Ленину, то чего ради он его, так сказать, отплясав, запретил?
А некий Иван Николаевич Хабаров, старый большевик, и вовсе забыл об этом запрете, вспоминая в «Гудке» 22 апреля 1957 года о ёлке в Горках 1924 года, на которой Ленин веселился с детьми.
Кононов написал не один рассказ о Ленине, Кажется, он быстро сообразил, как издаваться долго и выгодно: то есть, большими тиражами.
Его рассказ «Субботник», где Ленин таскает сперва бревно в паре с военным, которого осадил за то, что тот хотел подсунуть вождю тонкий конец бревна, потом «огромные дубовые кряжи», которые несли вшестером на палках (с Лениным «три курсанта и двое рабочих»), потом «на носилках кучи камней и мусора»: «Ленин торопился, старался работать ещё быстрее», – этот его рассказ, породил несметное количество анекдотов и сатирических перелицовок.
Кроме таких рассказов Кононов сочинил ещё цикл рассказов о Чапаеве, несколько детских повестей и трилогию об истории рабочего движения в своём родном районе. Но остался в памяти как автор рассказов о Ленине.
Умер Кононов 28 октября 1957 года (родился 25 марта 1895-го).
* * *
Выдающийся литературовед и культуролог. Крупнейший наш семиотик.
Юрий Михайлович Лотман уже в 1950-м стал старшим преподавателем Педагогического института в Тарту. Возможно, что в Эстонии кампания по борьбе с космополитизмом бушевала не так бурно, как в других республиках или в столицах.
Конечно, Лотман имел несомненные заслуги за участие в войне. С неё он пришёл с орденами Красной звезды и Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Впрочем, попади он в жернова той кампании, с этими заслугами никто бы считаться не стал.
С 1954 года он уже перешёл в Тартуский университет. В дальнейшем стал основоположником Тартуско-московской семиотической школы.
Её труды снискали себе мировую известность.
То, что его не сделали академиком, говорит и о тогдашнем составе отделения словесности Академии, и об отношении к нему властей.
Дело в том, что в 1980-м КГБ у него на квартире устроило обыск в связи с делом Натальи Горбаневской. Ему были запрещены зарубежные поездки.
А там, на Западе, его избрали членом-корреспондентом Британской академии, членом Норвежской академии наук, академиком Шведской королевской академии наук. И у себя – членом Эстонской академии наук.
Причём в годы перестройки он участвовал в политической жизни страны: в 1988 году его избрали в совет уполномоченных Народного фронта Эстонии.
В 1993-м Академия наук РФ вспомнила о Лотмане – наградила его пушкинской премией за биографию Пушкина и комментарий к пушкинскому «Евгению Онегину». Лучше поздно, чем никогда! Хотя самому Лотману премия уже была не нужна. В том же 93-м 28 октября он умер в Тарту (родился 23 февраля 1922 года).
О Лотмане и его трудах существует обширная литература. О нём писали такие выдающиеся учёные, как Б.Ф Егоров, М.Л. Гаспаров, В.Э. Вацуро, Г.С. Кнабе, М.О. Чудакова.
Чем велик Лотман, в календарной заметке не расскажешь. Но отмечу подход Лотмана к литературоведению, как к науке. Его работы о структуре художественного текста. По семиотике кино и проблемам эстетики. По глубокому проникновению в русскую культуру XVIII– начала XIX веков. Ну, а по знаковым системам его работ много. Он возглавлял популярный среди учёных журнал по семиотике.
Из его афоризмов приведу вот этот:
«Мы знаем смелость. Какой же честный человек её не будет уважать. Смелость человека, который говорит опасные вещи… Но есть и другая смелость – смелость учёного, человека, говорящего то, что другим кажется неправильным. И вот час этой смелости, быть может, смелости менее заметной, тоже наступит. Но это час тем более трудный, потому что можно строить свою смелость, не выходя из общепринятой точки зрения, поменяв лишь плюсы на минусы».
* * *
Иван Саввич Никитин тоже из Воронежа, как и А. Кольцов. И тоже из купцов.
Правда, отец Кольцова преумножал своё купеческое богатство, а отец Никитина пьянствовал и, чтобы не разориться, сын бросил незаконченной Воронежскую духовную семинарию и стал содержателем постоялого двора.
Он опишет своих родителей и вообще свою жизнь при них в поэме «Кулак» (1854–1857). Тогда слово «кулак» означало совсем не то же, что сейчас. «Кулак», по Далю, «перекупщик, переторговщик… на базарах и пристанях, сам безденежный, живёт обманом, обсчётом, обмером». Вот таким кулаком и является главный герой поэмы Карл Лукич. Поэма вызвала одобрительные отзывы прессы.
Но прежде он заявил о себе стихами. Причём на слова Никитина написано больше 60 песен и романсов разными композиторами, среди которых Направник, Римский-Корсаков.
Я не случайно вначале вспомнил о Кольцове. Его земляк Никитин является и его поэтическим преемником. И он поднимает в стихах темы родной природы, тяжкого труда и жуткой жизни крестьян, страдания городской бедноты. Нередко протестует против сложившегося уклада жизни.
Умер он тоже, как и Кольцов, рано: в 37 лет. Скончался от чахотки 16 октября 1861 года (родился 3 октября 1824).
Бунин писал о нём:
«Я не знаю, что называется хорошим человеком. Верно, хорош тот, у кого есть душа, есть горячее чувство, безотчетно рвущееся из глубины сердца.
Я не знаю, что называется искусством, красотою в искусстве, его правилами. Верно, в том заключается оно, чтобы человек, какими бы словами, в какой бы форме ни говорил мне, но заставлял бы меня видеть перед собою живых людей, чувствовать веяние живой природы, заставлял трепетать лучшие струны моего сердца.
Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, ёе великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные её представители – люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землёю, получающие от неё свою мощь и крепость».