Надо сказать, что с Ниной Валериановной Королёвой (родилась 31 октября 1933 года) я сперва познакомился по её работам о Тютчеве.

Я писал о Тютчеве и читал всё, что было о нём написано.

Не скажу, что меня восхитила работа о поэте Нины Валериановны, но впечатление добротности от неё осталось.

Потом я узнал, что, оказывается, до того, как она защитила кандидатскую диссертацию по Тютчеву (1970), она выпустила в Ленинграде книгу стихов и была принята в Союз писателей как поэт.

Ну, а про её неприятности, связанные с публикацией в 1976 году в «Авроре» стихотворения «Оттаяла или очнулась?…», я узнал, уже давно работая в «Литературной газете».

Сейчас привожу это стихотворение в авторской редакции:

Понятно, что вызвало тогда ярость партийных властей: сочувствие убитым царице с ребёнком, сознание своей причастности к этому злодеянию, – причастности хотя бы потому, что до сих пор молчала об этом.

Словом, до перестройки путь Королёвой на страницы печати был перекрыт.

Но, слава Богу, после перестройки она печатается очень активно. Причём не только со стихами, но и с очень интересными воспоминаниями о своих современниках.

* * *

Долго в моей библиотеке сохранялась книжка Евгения Андреевича Пермяка «Кем быть?», где на титуле было красивым почерком выведено: «Гена Красухин, ученик 3 класса «Г» награждается за отличную учёбу и примерное поведение». Куда-то она потом запропастилась, да я о ней и не жалею: книжка мне тогда же не понравилась.

Значительно позже я листал роман Пермяка, родившегося 31 октября 1902 года, «Сказка о сером волке», послеживая за его сюжетом. Там из Америки приезжает в Россию в гости к колхознику его родной брат – фермер. И убеждается, насколько колхозная система ведения сельского хозяйства лучше американской единоличной.

На одном из сайтов, посвящённых Пермяку, я прочитал, что он создал сказку, в которой неосуществимая в прошлом смелая народная фантазия становится былью.

А, прочитав, что Пермяк дал в НКВД показания на поэта Ивана Приблудного, после чего Приблудного расстреляли, и, соединив два этих факта (невероятная сказка+показания чекистам), вспомнил строчку Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», ушедшую в фольклор.

Пермяку это удалось. Сам он умер в своей постели 17 августа 1982 года.

* * *

Джон Китс, один из известнейших и популярнейших в Англии поэтов-романтиков, на русский язык стал переводиться довольно поздно.

Недаром Ефим Эткинд в предисловии к книге «Мастера поэтического перевода», вышедшей в 1997 году в «Новой библиотеке поэта», перечислив имена Шиллера, Парни, Байрона, Беранже, Гейне и более младших поэтов: Уитмена, По, Бодлера, Рембо, Верлена, без которых, как он пишет: «Наша литература не представима», с горечью замечает, что «без Джона Китса наша родная, русская поэзия и в XIX, и в первой половине XX века прекрасно представима».

Почему так получилось, что несколько переводов из Китса в конце XIX и начале XX века прошли незаметно для любителей? Потому что стихи брались переводить такие литераторы, как Н. Бахтин и Вс. Чешихин – фигуры, сами по себе не слишком заметные в русской литературе. Правда, и К. Чуковский в 1908 году перевёл два стихотворения Китса не слишком удачно. Он их даже не перевёл, а переложил на русский без соблюдения ритма и формы оригинала. Ясно, что представление о поэте он русскому читателю не дал.

«Русский Китс» начался с переводов Пастернака и Левика в 1938-1941-м, с переводов Маршака (1945). Но что значит начался? Китс и сейчас в России на слуху только у очень образованного читателя. Хотя лирика Китса у нас худо-бедно переведена почти полностью.

Джон Китс родился 31 октября 1795 года. Сдал экзамен на звание хирурга. Но медицинской практикой не занимался. Уже в 1817 году выпускает сборник стихов, в 1918-м – поэму «Эндимион», а в 1820 году – третью и последнюю книгу его стихов, куда вошёл отрывок из поэмы «Гиперион». Статья о нём в «Литературной энциклопедии» 1929–1939 гг. завершалась фразой: «Пролетариату… творчество Китса, чуждо, непонятно и даже враждебно».

Отчасти и поэтому – из-за вульгарно-материалистического прочтения – Китс оказался не слишком известным поэтом в России.

Надо сказать, что на родине Китса, его эллинизм, его культ красоты и гармонического наслаждения жизни оценили и приветствовали его близкие друзья. Журнальная критика в основном выступила со злобными нападками, отсылая поэта (намекая на его образование) в «аптекарскую лавочку готовить пластыри». Байрон даже был убеждён, что жизнь Китса «угасла от журнальной статьи». Это, конечно, преувеличение, но не слишком, расходящееся с действительностью: темпераментный Китс остро реагировал на критику, и неумные, хамские статьи, конечно, поспособствовали развитию его чахотки, которой он заразился в раннем возрасте. Развивалась она быстро. Друзья отправили Китса на лечение в Италию, где он скончался 23 февраля 1821 года – на 26-м году жизни. Незадолго перед этим вышла его третья книга, содержавшая весьма зрелые его произведения. Она была тепло принята читателями. Но до положительных рецензий на неё Китс не дожил.

После смерти Китс обрёл посмертную славу. Его ставят рядом с Байроном и Шелли. О нём пишет множество литераторов. Его письма к возлюбленной Фанни Брон уходят на аукционе за большие деньги. Оскар Уайльд в своём сонете сравнивает, кстати, этот аукцион с жизнью своего любимого Китса – автора «Эндимиона»:

В Англии очень ценят эпического Китса, его поэмы «Эндимион», «Ламия», «Гиперион». Увы, этот Китс в России почти не известен. Хотя сейчас с переводами Китса дело обстоит намного лучше, чем прежде. Его «Ода к Психее», «Ода Соловью», «Ода к греческой вазе», «Ода к меланхолии», его сонеты и другие лирические стихи переведены достойно и неоднократно.

Несмотря на тягу к эллинизму и античности, Китс не отворачивался от современности, от народной и даже простонародной жизни. Вот перевод Олега Чухонцева:

Нельзя пирог и съесть

и думать, что он есть.