Ученик Ф.Ф. Фортунатова и А.А. Шахматова Николай Николаевич Дурново (родился 4 ноября 1876 года) и сам был выдающимся лингвистом. До эмиграции издал в России «Очерк истории русского языка», «Повторительный курс грамматики русского языка» и «Грамматический словарь».
В 1924 году взял четырёхмесячную командировку в Чехословакию и там остался. Занимался наукой в тесном контакте с членами знаменитого Пражского лингвистического кружка, особенно с Р.О. Якобсоном и Н.С. Трубецким, от которых воспринял идеи структурализма.
Постоянное место работы Дурново в Чехословакии получить не удалось. И он согласился с белорусскими коллегами принять место профессора в Белорусском университете. В конце 1927 года на своё несчастье вернулся в СССР. С 1928 по 1930 работал в Минске профессором. Был избран академиком Белорусской Академии наук.
Но через короткое время пригласивших Дурново учёных объявили буржуазными националистами, а Дурново уволили с работы и исключили из Академии.
Уже в 1930-м он уезжает в Москву, но все попытки устроиться на постоянную работу оказываются бесплодными.
В декабре 1933 года он арестован, приговорён к 10 годам лагерей и отправлен в печально знаменитый СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Там его в 1937 году снова судят и приговаривают к расстрелу. 27 октября 1937 года приговор приведён в исполнение недалеко от Соловков в Медвежьегорске.
Но чекистам этого мало. В следующем году расстреляли ещё и обоих сыновей Николая Николаевича Андрея и Евгения.
Не зря историки сравнивают по значению и масштабу арест и казнь Дурново с арестом и смертью Н.И. Вавилова. Дурново был великим лингвистом современности.
Сперва он занимался диалектологией, совместно с Д.Н. Ушаковым и Н.Н. Соколовым составил первую карту русских диалектов в 1915 году. Потом обратился к исторической грамматике русского языка. Опубликовал несколько ценных работ в этой области.
А в области истории русского литературного языка он высказал ряд новаторских идей, касающихся соотношения орфографической системы древнейших письменных памятников с фонетикой древнерусского языка. Дурново указал, что фонетические особенности живого языка отражаются в письменной речи не напрямую, а как отклонения от орфографической нормы, которая в разных памятниках может быть различной.
Одним из первых русских лингвистов Дурново начинает заниматься синхронной морфологией русского языка. Ему принадлежит опыт первого в России (и одного из первых в мире) словаря лингвистической терминологии – «Грамматический словарь» (1924). Некоторые описательные решения Дурново по вопросам о составе русских падежей, о трактовке категорий рода и числа в русском языке оказались востребованы в современных моделях русской морфологии (прежде всего в работах академика А.А. Зализняка).
Ряд работ Дурново оказался навсегда утраченными.
Словом, доблестные чекисты своё обычное дело сделали: обеднили русскую науку!
* * *
Всеволод Анисимович Кочетов был привезён в Москву из Ленинграда Фролом Романовичем Козловым, когда того взял в партийный аппарат Хрущёв. Козлов продвигался быстро: Председатель Совета Министров РСФСР, первый заместитель предсовмина СССР, секретарь ЦК, второй секретарь ЦК.
Вот и Кочетов, секретарь Ленинградской организации Союза писателей при первом секретаре компартии города Козлове, приехав в Москву, получил место главного редактора «Литературной газеты», а с ним полагающееся главреду «Литературки» партийное звание – член Центральной Ревизионной Комиссии КПСС. Своим заместителем в «Литгазете» Кочетов захотел сделать Валерия Друзина, работавшего с ним в Ленинграде, и Друзин тут же получил квартиру в Москве. Кажется, таким же образом Кочетов перевёл в 1959 году в Москву А.Л. Дымшица, которого, сделал своим заместителем в журнале «Октябрь», когда в 1961 году возглавил этот журнал.
Не убеждён, что в Ленинграде он пользовался такой же известностью, какую получил в Москве. То есть, как писателя его уже знали. Роман «Журбины» (1952) получил хорошую прессу, много раз переиздавался и был переведён на многие языки мира. А в 1954 году ещё и экранизирован под заглавием «Большая семья».
Но я говорю не о писательской известности. Приехав в Москву, Кочетов быстро выдвинулся в лидеры группы, в которую сбились писатели-погромщики, отличившиеся ещё в кампанию борьбы с космополитизмом. Похоже, что даже Грибачёв, консультировавший Фурцеву и Хрущёва по вопросам культуры, признавал лидерство Кочетова, твёрдо отстаивавшего свои принципы.
К тому же Кочетов писал теперь не о потомственных рабочих судоверфи. Уже романом «Братья Ершовы» (1958) он ввязывался в полемику с раскритикованным Хрущёвым романом В. Дудинцева «Не хлебом единым». Однако сталинистская позиция писателя не устраивала того же Хрущёва. И роман был раскритикован в «Правде».
Кочетова это не смутило. Он пишет роман «Чего же ты хочешь?», который после журнальной публикации (1969) издатели выпускать не спешат. В Москве отдельной книгой он не вышел. Вышел в Минске благодаря зав отделу агитации и пропаганды ЦК Белоруссии А.Т. Кузьмину (впрочем, есть мнение, что издать книгу распорядился первый секретарь белорусской компартии Машеров, а Кузьмин всего только подчинился начальству). Так или иначе, но учтём, что заявленный в книге двухсоттысячный тираж на деле не вышел. Его сильно урезали до 65 тысяч.
Главный кочетовский патрон Фрол Козлов на посту второго секретаря не удержался. Наделал ошибок, получил на этой почве инсульт, и его пост перешёл к Брежневу. Это было незадолго до снятия Хрущёва. И через короткое время после хрущёвской отставки Козлов умирает.
А страсти вокруг кочетовского романа накаляются. Появляются очень остроумные пародии З. Паперного и С.С. Смирнова. С протестом против публикации этого романа двадцать представителей интеллигенции пишут письмо Брежневу.
И тогда кочетовская группировка подключает в свою защиту Шолохова. 11 ноября 1969 года он лично обращается к Брежневу: «Пo литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?» идут споры, разноголосица. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приёмом памфлета разоблачая проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе – на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а – по моему мнению – это будет несправедливо. Ваш М.Шолохов».
И всё меняется. Дискуссии прекращены. Паперный за свою пародию исключён из партии.
Однако Брежневу Кочетов был не так уж и нужен. Снятие Твардовского с поста главного редактора «Нового мира» положило конец противостоянию демократического и ортодоксального органов печати. Кочетов со своей жёсткой принципиальностью в отстаивании сталинизма был хорош только как противовес Твардовскому. Твердолобых людей Брежнев не терпел.
Но снимать Кочетова не пришлось. Тот заболел и, поняв, что болен смертельно, застрелился 4 ноября 1973 года (родился 4 февраля 1912-го). С его смертью «Октябрь» стал обычным литературным журналом, ничем не выделяющимся из среды своих собратьев.
* * *
Кажется, из всей семьи Чуковских только Николай Корнеевич оскоромился. Выступил на совместном заседании руководства Союза писателей СССР, Союза писателей РСФСР и московского отделения СП, посвящённом осуждению и исключению из Союза писателей Бориса Пастернака, опубликовавшего на Западе свой роман «Доктор Живаго» и получившего Нобелевскую премию.
«Во всей этой подлой истории, – сказал о Пастернаке Н. Чуковский, – есть всё-таки одна хорошая сторона – он сорвал с себя забрало и открыто признал себя нашим врагом. Так поступим же с ним так, как мы поступаем с врагами».
Могу себе представить, как реагировала на эти слова брата Лидия Корнеевна. Да и Корней Иванович, разумеется, не одобрял сына. Тем не менее из песни слова не выкинешь.
Я уже рассказывал, как отклонял Винокуров все попытки писательского начальства сделать начальником и его. «Не выпячиваться! – говорил об этом Евгений Михайлович. – Спать будет спокойней от сознания, что ты никому не сделал подлости!»
Увы, Николай Корнеевич был членом правлений Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР, председателем секции переводчиков Союза писателей. Выступать ему пришлось.
Это тем более обидно, что в остальном биография Николая Корнеевича чистая. Писатель он был неплохой. Сближался с группой «Серапионовы братья». Был под постоянным дамокловым мечом в период репрессий тридцатых годов: брали его друзей. Но избежал ареста.
Воевал, начиная с финской войны. Участник обороны Ленинграда. Всю блокаду оставался в городе. Собственно, впечатления об этом легли в основу его самого известного романа «Балтийское небо», который он писал 8 лет, начиная с 1946 года, и опубликовал в 1955 году.
Выпустил очень неплохую книгу в «ЖЗЛ» «Беринг».
Перевёл «Остров сокровищ» Стивенсона. Кроме этого, переводил Сетон-Томпсона, Марка Твена, Юлиана Тувима.
Оставил очень интересные «Литературные воспоминания».
Умер внезапно во сне 4 ноября 1965 года на 62 году жизни: родился 2 июня 1904-го.
Впрочем, мне кажется, что он и сам себя осудил за то клятое выступление.
* * *
Вот как о ней писал Пётр Вяземский: «Графиня Софья Александровна Бобринская, урождённая графиня Самойлова, была женщина редкой любознательности, спокойной, но неотразимой очаровательности. Графиня мало показывалась в многолюдных обществах. Она среди общества, среди столиц жила какою-то отдельной жизнью – домашнею; келейною; занималась воспитанием сыновей своих, чтением, умственною деятельностью; она, так сказать, издали и заочно следила с участием и проницательностью. Салон её был ежедневно открыт по вечерам. Тут находились немногие, но избранные».
Да, Софья Александровна Бобринская, родившаяся 4 октября 1797 года, с большим вниманием относилась к светскому обществу, отличая в нём достойных, приглашая в свой салон.
Ещё в девичестве она очень нравилась Жуковскому, который называл её графиней Прелесть Александровной.
Узнав, что она вышла замуж, граф Перовский, влюблённый в неё, в ярости прострелил себе указательный палец правой руки.
То, что её письма, доставшиеся потомству, написаны безукоризненным литературным языком, удивлять не должно: она была блестяще образована. Причём, если пушкинская Татьяна писала письма только на французском, то Софья Александровна писала их и по-французски, и по-русски, и там и там выражая отличное знание человеческой природы.
Разумеется, посещал её салон Пушкин, приятельствовавший с её мужем, посещали салон другие известные литераторы и не только литераторы. Так, к примеру, в 1833 году графиня описывает мужу, как в их доме лили гербы из сахара Вяземский, Вильегорский, Нессельроде и… барон Геккерн, будущий ненавистник Пушкина.
Когда Дантес и Пушкин приближались к роковой дуэли, Бобринская не спешила встать на сторону того или другого. Хотя, когда зашла речь о том, что Дантес женится на сестре Натальи Николаевны, жены Пушкина, графиня насмешливо писала мужу о Дантесе: «Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, чёрной и бедной сестре белолицей, поэтической красавицы жены Пушкина. Если ты будешь меня расспрашивать, я тебе отвечу, что ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь и чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-либо в ней понимаю. Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго. Это литература наших дней. Это возвышенно и смехотворно. Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что даже не допускает сплетен». И там же, в этом письме встречаем резкую в своей категоричности фразу: «Анонимные письма самого гнусного характера обрушились на Пушкина».
И несмотря на это, Дантес оставался таким же желанным посетителем салона Бобринской, как и Пушкин. И Дантесу Софья Александровна была приятельницей.
Через три недели после гибели Пушкина она пишет своей родственнице: «Говорят о танцевальных утрах, о вечерних катаньях с гор. Масленица заглушила шумом своих бубенчиков ужасный отголосок смерти нашего Пушкина. Я сообщила сестре все подробности этого трагического конца. Расспросите её об этом. Это нас привело в оцепенение в течение недели: но масленица закружила головы самым пылким и… Такова жизнь».
Да, такова оказалась жизнь, что, жалея о гибели Пушкина, Софья Александровна жалела и об участи его убийцы. Приходилось читать, что Дантеса, когда тот, раненый, находился под следствием, она даже жалела больше. Но так ли это? Никаких доказательств тому нет, кроме того, что раненому арестанту она посылала цветы и пожелания выздоровления. Есть ещё записка барона Геккерна приёмному сыну, который находился под судом: «Мадам Н. и графиня Софи Б. шлют тебе свои лучшие пожелания. Они обе интересуются нами».
На этом основании иные пушкинисты пытались зачислить Софью Александровну Бобринскую в лагерь врагов Пушкина. Но пушкинским врагом она не была. Как не была и врагом Дантесу. «Такова жизнь»!
А вообще Софья Александровна была очень известной благотворительницей, состояла почётным членом одного петербургского дома призрения, заведовала женским отделением петербургской школы, где дети получали бесплатное начальное образование.
Умерла она 11 ноября 1866 года за границей, куда выехала для лечения.
* * *
Михаил Дмитриевич Чулков, родившийся в 1744 году (увы, известен только год его рождения!), был типичным художником-титаном XVIII века.
Мало того, что он писал литературу. В 1767 году он издал «Краткий мифологический лексикон», в котором объяснял имена и термины греческих, римских и славянских мифов и легенд.
А в 1770 году вместе с Н. Новиковым издаёт «Собрание разных песен». Через десять лет – «Русские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие оставшиеся через пересказывание в памяти приключения» в 10 частях.
В 1782 году издаёт «Словарь русских суеверий». В 1786 переиздаёт его под заглавием «Абевега русских суеверий, идолопоклонничества, жертвоприношений, свадебных, простонародных обрядов, колдовства, шаманства и проч.».
Им написано и по повелению императрицы за счет её кабинета издано огромное «Историческое описание российской коммерции при всех портах и границах от древних времен до настоящего и всех преимуществ, узаконений и т. д.». (М., 1781–1788, 7 частей, в 21 томе).
В 1791–1792 в пяти книгах вышел чулковский «Словарь юридический или свод российских узаконений, временных учреждений суда и расправы».
А что до литературы, то Михаил Дмитриевич издавал два сатирических журнала «И то и сё» (1769) и «Парнасский щепетильник» (1770).
И, конечно, не забудем, что Чулков – автор чрезвычайно популярного в его время авантюрного романа «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины».
Его авантюрные и сатирические вещи в XIX веке не издавались: их считали безнравственными. Но XX век восстановил справедливость по отношению к плодовитому и талантливому человеку, скончавшемуся 4 ноября 1792 года.