Валерий Яковлевич Кирпотин, родившийся 10 ноября 1898 года, поначалу был секретарём у Горького. Потом стал заместителем директора Ленинградского отделения института литературы и языка Комакадемии. В 1932–1936 – пик карьеры: зав сектором художественной литературы ЦК партии и одновременно секретарь оргкомитета Союза писателей СССР.

Во время войны был секретарём Фадеева, который оставил его возглавлять Союз писателей в дни эвакуации, а после снятия осады Москвы обвинил Кирпотина в паникёрстве за то, что тот, согласно инструкции, собирался сжечь секретные документы. Кирпотин уехал в Казань и там отсиделся в кампанию борьбы с паникёрством.

После войны работал в ИМЛИ, но за увлечённость полузапретным Достоевским был уволен с поста заместителя директора.

И начались беды Кирпотина. Он долго и унизительно каялся в кампании борьбы с космополитизмом. Тем не менее был изгнан из партии и из ИМЛИ.

Вернулся к преподавательской деятельности при Хрущёве. Стал заведовать кафедрой истории русской литературы Литературного института.

В это время я с ним познакомился. Он рассказывал много интересного. Например, как был написан его ставший одно время обязательным для изучения труд «Наследие Пушкина и коммунизм» (1936).

Книгу заказал ему Сталин. Боюсь соврать за давностью рассказа, но кажется, что он дал Кирпотину всего день сроку: за это время книга должна быть написана и отдана ему, Сталину. Кирпотин сел писать с 5 утра. В это же время пришла и села за другой стол машинистка. Она сразу же перепечатывала написанный Кирпотиным текст.

Ранним утром (это я хорошо запомнил, поэтому и говорю о сроке в одни сутки) книга была отослана Сталину. Он её читал, не спеша. Кирпотин извёлся в ожидании рецензии-резолюции. Дело в том, что к этому времени были арестованы все сотрудники сектора художественной литературы ЦК, которым он ещё недавно заведовал.

Дня через два Кирпотину позвонили из издательства «Художественная литература». Сказали, чтобы срочно приехал вычитать сигнальный экземпляр. Кирпотин впился глазами в печатный текст. Прочёл, не отрываясь, за несколько часов. И узнал, что книгу приказано издать тиражом в 25000 экземпляров.

Возможно, что она и спасла его от участи сотрудников.

Скончался Валерий Яковлевич на 99 году жизни – 29 мая 1997 года.

* * *

Виктор Александрович Курочкин (умер 10 ноября 1976 года, родился 23 декабря 1923) прославился своей повестью «На войне как на войне».

Воевал танкистом. В 1943 году лейтенант Курочкин назначен командиром СУ-76 в танковой армии 1 украинского фронта. Воевал храбро. В 1943 году награждён орденом Красной Звезды. В 1944-м орденом Отечественной войны II степени. В 1945-м орденом Отечественной Войны I степени. В январе при форсировании Одера тяжело ранен.

Окончил Ленинградскую юридическую школу. Работал в 1949–1951 годах судьёй в Новгородской области. Учился на заочном отделении Литературного института, который окончил в 1959 году. Среди зачётных рассказов первой экзаменационной сессии были «Соперницы», которые впоследствии легли в основу фильма Максима Руффа «Ссора в Лукашах» с Сергеем Плотниковым, Кириллом Лавровым и Леонидом Быковым в главных ролях.

Как свидетельствует Виктор Конецкий, пьяного Курочкина однажды в 1969 году жестоко избили в милиции. После чего он перенёс инсульт. «У него парализовалась правая рука и отнялась речь, читать он тоже не мог».

К этому времени он уже написал повесть «На войне как на войне» о командире танка, который моложе всех членов танкового экипажа и который не сразу, но завоёвывает авторитет у него и у начальства. Печатать её не решались. Наконец, зав отделом прозы журнала «Молодая гвардия» В.В. Сякин на свой страх и риск напечатал повесть в августовском номере 1965 года. Пресса была в основном положительная, и в 1968 году режиссёр Виктор Трегубович, написавший в соавторстве с Курочкиным сценарий по этой повести, поставил одноимённый фильм. В главных ролях – Михаил Кононов, Олег Борисов, Виктор Павлов, Фёдор Одиноков.

А ещё раньше, в 1962 году он написал повесть «Записки народного судьи Семёна Бузыкина». Но она сразу была отвергнута цензурой. Напечатана через много лет после смерти Курочина – в 1990 году.

Любопытно, понёс ли наказание хоть один милиционер, по существу убивший чудесного русского писателя? Ни о чём подобном я не читал.

* * *

О Николае Никандровиче Накорякове можно прочитать в романе Юрия Трифонова «Отблеск костра». С отцом Трифонова Накоряков познакомился в сибирской ссылке. А до неё он был профессиональным революционером. В РСДРП вступил в 1901 году. В 1903-м стал большевиком. В 1907 году организовал в Екатеринбурге выпуск газеты «Екатеринбургский листок». После ссылки, где он познакомился с Валентином Трифоновым, он в 1911-м эмигрировал в США. Там работал редактором русской социал-демократической газеты «Новый мир». В Первую мировую стоял на позициях оборончества.

В 1917 вернулся в Россию. Был заместителем комиссара Временного правительства в 1 армии. С 1919 по 1920 воевал в белой армии. Потом до 1922 года работал на заготовке топлива в Тобольске.

Однако в 1922-м уже работал в Госиздате и директором издательства «Международная книга». Вступил в ВКП(б) в 1925-м. Принял участие в основании издательства «Советская энциклопедия». В 1930-1937-м служил заведующим Государственным издательством художественной литературы (ГИХЛ).

Вы ждёте привычных уже сведений об аресте? Но Николай Никандрович арестован не был. В 1937-м был репрессирован его брат Андрей Никандрович.

А Николай Никандрович опубликовал ряд книг и статей по книгоиздательскому делу. Принимал участие в подготовке первого собрания сочинений Ленина, в издании сочинений Горького, Л. Толстого, Салтыкова-Щедрина, Маяковского. Принимал участие в работе Секции книги при Московском доме ученых АН СССР (с 1953), член Московского клуба книголюбов ЦДЛ (с 1966). С 1957 – персональный пенсионер.

Был он и членом Союза писателей СССР. Всё-таки написал воспоминания о встрече с Лионом Фейхтвангером, встрече Сталина с писателями.

Умер 10 ноября 1970 года (родился 23 октября 1881-го).

* * *

С Игорем Виноградовым я был знаком очень много лет. Знакомство наше не переросло в дружбу, хотя относились мы друг к другу благожелательно.

Вместе со мной в «Литературной газете» работала будущая жена Игоря Нина. Игорь Иванович, родившийся 10 ноября 1930 года, был членом редколлегии журнала Твардовского «Новый мир». Сотрудники нашей редакции любила этот журнал, и отсвет нашей любви падал и на Нину.

Потом Нина ушла в журнал «Наука и религия», где литературой заведовал мой приятель Камил Икрамов, и Виноградова я стал видеть очень нечасто.

Твардовского сняли, «Новый мир» разгромили, и я, ходивший в журнал к Юрию Буртину, работавшему там в отделе публицистики, пришёл попрощаться со старыми работниками, в том числе и с Игорем Виноградовым, который надолго исчез из моей жизни.

Тем более что нигде он не печатался (скорее, его не печатали, точно не знаю).

Но вот, кажется, в «Литературном обозрении» появилась большая статья Игоря Ивановича, из которой совершенно недвусмысленно следовало, что он стал верующим.

Я, который не так давно крестился, позвонил Игорю, поздравил со статьёй. Он говорил доброжелательно, но уклонился от разговора о вере. Это потом я понял, что уверовавшие во Христа неофиты были разобщены в зависимости от того, какой священник их крестил. Так, к примеру, не сошлись мы с Валентином Непомняшим, хотя поначалу оба зачитывались самиздатовской книгой о Пушкине отца Вячеслава Резникова, через эту книгу оба пришли к вере. Но через некоторое время разошлись: мне импонировала христианская позиция отца Александра Меня, Непомнящему – отца Димитрия Дудко. Кажется, в этом смысле Виноградов был ближе к Непомняшему. Хотя позже, когда ему предоставилась возможность, печатал и Александра Меня.

После я узнал, что, покинув «Новый мир», Виноградов пришёл в Институт искусствознания, где занимался, в частности, исследованиями по русской религиозной философии.

Попалась мне и его книжка, вышедшая в 1981 году в «Знании» «Критический анализ религиозно-философских взглядов Л.Н. Толстого». Я не узнал стиль автора статьи «Философский роман Лермонтова», некогда напечатанной в «Новом мире».

Статью о Лермонтове писал критик, а эту книжку – философ. Позже, в перестройку и после я прочитал две книги Виноградова о литературе: «По живому следу. Духовные искания русской классики» (1987) и «Духовные искания русской литературы» (2005): Игорь Иванович уже далеко отошёл от критики, действительно став философом.

Вживую мы встретились 20 августа 1991 года, когда к нам в «Литературную газету» пришли противники гекачепистов с тем, чтобы организовать подпольный выпуск «Общей газеты». Подпольно её организовывать не потребовалось: на следующий день путч был подавлен. Но родство политических позиций нас обоих порадовало.

Ну, а дальше всё прошло мимо меня: поездки Виноградова во Францию, его сближение с Максимовым, который передал ему журнал «Континент», чтобы тот выпускал его на родине.

Ну, что такое выпустить в России практически новый журнал, многие, наверное, представляют. Виноградов принял «Континент» в 1992 году и худо-бедно (я имею в виду постоянно падающий тираж) вёл его до 2013 года. При нём религиозное направление журнала особенно усилилось. Авторов он печатал первоклассных: Сергей Аверинцев, Александр Мень, Виктор Астафьев, Игорь Меламед, Марк Харитонов. Но увы: обеспечить сохранность тиража, который дал бы возможность печатать его и дальше, Игорь Иванович не смог.

Уже незадолго до своего ухода он придумал перепечатывать старые, особо интересные вещи ещё парижского «Континента», но и это журнал не спасло. И с 2013 года «Континент» существует в электронном виде. Главным редактором этого веб-журнала стал близкий Виноградову человек Евгений Ермолин.

К этому времени Игорь Иванович Виноградов был уже очень болен. Скончался 29 мая 2015 года.

* * *

Артюр Рембо, один из талантливейших французских поэтов, создавший в 1871 году стихотворение «Пьяный корабль», который впоследствии станет гимном символистов.

Надо сказать, что, создавая это стихотворение, Рембо не видел в яви ни моря, ни кораблей. Стихотворение создано гениальным воображением поэта. Его корабль без руля и парусов – это символ поэта, который отдался воле рока, бесстрашно бросился в водоворот жизни, не боится гибели:

Пусть мой киль разобьёт о подводные камни, Захлебнуться бы лечь на песчаное дно…

Вообще первые его стихотворения написаны и напечатаны по латыни. Но потом он перешёл на родной язык.

Он увлёкся революцией 1871 года, написал стихи о коммунарах, но, разочаровавшись, просил друга уничтожить эти стихи.

В августе 1871 года он отсылает стихи Полю Верлену, потом едет к нему в Париж. Целый год они вместе путешествовали по Европе. Все вокруг говорили об их любовной связи. Однажды пьяный Верлен стрелял в пьяного Рембо и ранил его в запястье. В результате Верлена обвинили в покушении на убийство и приговорили к двум годам тюрьмы.

Рембо отправляется путешествовать один, а Верлен, выйдя из тюрьмы, печатает стихи Рембо, которые заинтересовывают публику. Слухи о собственном успехе доходят до Рембо. Но он к тому времени отрёкся от поэзии и остался равнодушным к собственной славе.

Однако их дружба-вражда оставила след в поэзии обоих. Рембо написал о Верлене «Одно лето в аду», а Верлен о Рембо «Проклятые поэты».

Отказавшись от сочинительства, Рембо зарабатывает на жизнь торговлей всякими безделушками на базаре, косьбой травы. Был даже солдатом колониальной армии голландцев на Суматре.

Как остроумно замечено о Рембо, таинственно не то, что он так рано бросил писать стихи, а то, сколько гениальных вещей он сумел создать за крохотный отрезок времени.

В 1890 году Рембо вернулся во Францию. В 1891-м у него возникла опухоль правого колена, которая оказалась саркомой. 10 ноября 1891 года он скончался в Марселе. (Родился 20 октября 1854 года.)

В заключение процитирую ту концовку «Пьяного корабля», которую я приводил по подстрочнику. Перевод выполнен Евгением Головниным. По общему мнению, он очень хорошо передаёт ритм, звукопись и настроение оригинала:

Я действительно плакал! Проклятые зори. Горько всякое солнце, любая луна… И любовь растеклась в летаргическом горе, О коснулся бы киль хоть какого бы дна! Если море Европы… я жажду залива Чёрных луж, где пристани путь недалёк, Где нахмуренный мальчик следит молчаливо За своим кораблём, нежным, как мотылёк Я не в силах истомам волны отдаваться, Караваны судов грузовых провожать, Созерцать многоцветные вымпелы наций, Под глазами зловещих понтонов дрожать.