Выдающийся русский учёный Григорий Осипович Винокур (родился 17 ноября 1896 года) входил в лингвистический кружок, в котором участвовали Н.Ф. Яковлев, Р.О. Якобсон и другие. В 1922–1924 был его председателем. С 1930 года преподавал в нескольких вузах Москвы, участвовал в составлении четырёхтомного Словаря русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова.

В 1941 году напечатал работу «О задачах истории языка», в которой разделил лингвистику на науку о языке вообще и науку об отдельных языках. Наука о языке вообще может отвлекаться от истории, но наука об отдельных языках должна изучать их историческое развитие. В «Заметках по русскому словообразованию» (1946) Винокур предложил различную трактовку слов с уникальными основами (малина, буженина) и уникальными суффиксами (пастух, песня). Первые Винокур предложил считать непроизводными в отличие от вторых. Уже после смерти Винокура А.И. Смирницкий обосновал их единообразную трактовку как производных, которая принята ныне.

Григорий Осипович много занимался вопросами стилистики и культуры речи, анализируя теоретические основы стилистики как особой лингвистической дисциплины.

Литературоведческие работы Винокура посвящены поэтическому языку, принципу построения научной поэтики. Большую ценность представляют его работы о Пушкине и Хлебникове.

Именно Винокуру мы обязаны тем, что имеем сейчас Словарь языка Пушкина. Учёный разработал концепцию этого словаря и был первым руководителем по его составлению.

Умер Григорий Осипович 17 мая 1947 года. Его ученики издали основные его труды: «Филологические исследования: Лингвистика и поэтика» (1990), «О языке художественной литературы» (1991), «Биография и культура: Русское сценическое произношение» (1997), «Введение в изучение филологических наук» (2000). «Собрание трудов» (2000).

* * *

Владимиру Петровичу Нерознаку (родился 17 ноября 1939) мы обязаны возвращением многим московским улицам после падения СССР их старых названий. В 1991–1993 годах был первым заместителем председателя Российского фонда культуры, возглавлял комиссию по ономастике, которую создал.

Владимир Петрович 15 лет (1970–1985) работал в Институте языкознания АН СССР. С 1985 по 1987 был учёным секретарём Отделения литературы и языка АН СССР. Затем до 1993 года был заместителем академика-секретаря по научно– организационной работе. Фактически создал Институт языков народов России, стал его первым директором. А когда этот институт был реорганизован в Институт народов России, Нерознак стал заместителем его директора.

Одновременно он профессор кафедры германских языков Военного института Министерства обороны (до 1991 года) и заведующий кафедрой теории словесности Московского государственного лингвистического университета.

Добавим к сказанному, что кафедра теории словесности этого университета создана по его инициативе.

Из научных трудов наиболее значительны «Названия древнерусских городов» (1983) и «Палеобалканские языки (1978).

Любопытно, что автор книги «Названия древнерусских городов», когда представилась такая возможность, немало поспособствовал освобождению названий русских городов от советской шелухи, возвращению им их исконных имён.

В 1995 году Владимиру Петровичу присуждена Государственная премия РФ в области науки и техники.

Он скончался 2 ноября 2015 года. Причём общественность узнала об этом, когда Нерознак был кремирован. А это значит, что родные покойного совершили чудовищный поступок: Никого не оповестив о смерти, они поступили не по-людски.

* * *

– А ты знаешь, кто это? – спросил меня Стасик Рассадин, указывая на полную женщину, входившую в столовую дома творчества писателей в Дубултах, опирающуюся на руку мужчины, который по виду был её моложе.

– Нет, – ответил я.

– Это же Любка Фейгельман, – сказал Стасик. – Помнишь?

Ну, ещё бы:

Ещё бы не помнить прекрасного стихотворения Ярослава Смелякова:

Стихотворение, запечатлевшее всё – и любовь, и тоску, и разочарование. Даже не разочарование, но отчаянье от сознания невозвратности любви:

Очень трудно смириться с невозвратностью чувства, которому, казалось, была посвящена вся твоя жизнь. Сложная гамма чувств охватывает героя стихотворения при расставанье, в том числе и робкая надежда, что расставанье это («слышишь?» – а вдруг не слышит!) не навсегда:

В 1934 году было написано это стихотворение, которое безусловно осталось одним из лучших у Смелякова.

А в Дубултах я видел Любовь Саввишну (родилась 17 ноября 1914 года), давно уже сменившую свою девичью фамилию на придуманный ею литературный псевдоним «Руднева». В войну она была лектором Главного управления ВМФ, находилась на боевых кораблях. Участвовала в освобождении Крыма и Севастополя в 1944-м, позже была в бригаде траления Дунайской военной флотилии.

А до войны Мейерхольд, услышав, как замечательно читает стихи молодая девушка, пригласил её к себе в театр вести мастерскую современного слова, наблюдать за репетициями «Ревизора», подробно записывать проходы, жесты интонации актёров, особенно Эраста Гарина, игравшего главную роль.

Потом она напишет о Гарине, отметит, что «глаза у Эраста Павловича были удлиненные, то ярко-голубые, то, когда он ярился, внутренне кипел, внезапно зеленели».

Они поженились. Но потом расстались. Этот брак дал Ольгу Эрастовну Гарину, искусствоведа и детскую писательницу.

Я же видел Любовь Саввишну замужем за писателем Юрием Дмитриевичем Полухиным.

В молодости Любовь Саввишна была мастером художественного слова. Выступала вместе с такими корифеями, как Дмитрий Журавлёв и Владимир Яхонтов.

Увлёкшись писательством, она обратилась к людям моря, написала художественные произведения об учёных-океанологах, мореходах, строителях кораблей.

Написала любопытную книгу «Дом на Брюсовской», где собрала свои воспоминания о Мейерхольде, Шостаковиче, Маяковском.

Она написала роман «Коронный свидетель», над которым работала много лет.

Умерла 12 марта 2003 года.

И всё же вместе с реальной писательницей Любовью Саввишной Рудневой в литературе продолжает жить она же, изображённая в молодости великолепным художником:

Она осталась с нами. И живёт едва ли не наравне со своими произведениями. Или даже: её произведения живут едва ли не наравне с прекрасным портретом Ярослава Смелякова.

* * *

О Евгении Фёдоровиче Маркине мы много говорили в связи с тем, как вёл себя при исключении Солженицына из Союза секретарь Рязанского отделения СП РСФСР Эрнст Сафонов.

Сафонов лёг в больницу на удаление аппендицита и на заседании не присутствовал. Это обстоятельство заставило потом Бондарева и других руководителей СП РСФСР говорить о поступке Сафонова как о подвиге.

Мы же вспомнили, как присутствовавший в Рязани секретарь Союза РСФСР Франц Таурин уломал поэта Евгения Маркина проголосовать за исключение, как тот, опомнившись, ужаснулся своему поступку, написал стихотворение «Белый бакен», которое ему удалось напечатать в 1970 году в «Новом мире», где поэт, мало того что восхищается героем-бакенщиком:

он ещё и называет бакенщика по имени, которое совершенно недвусмысленно свидетельствует, кого имеет в виду поэт:

Пришлось исключать Маркина из Союза. И возглавлял это изгнание не кто иной, как Сафонов. Но он возглавил не просто исключение. Под его председательством писатели-рязанцы обратились к власть имущим с предложением взять Маркина на «лечение» – то есть поместить в тюремную психиатрическую клинику.

Когда Солженицына выдворили из СССР, заключённый Маркин написал в 1974 году:

Умер отважный поэт 17 ноября 1979 года. Молодым умер: родился 22 августа 1938 года. И сдаётся мне, что его смерть на совести Эрнста Сафонова, бесстыдно присвоившего себе его геройство.

* * *

Ну, этот лермонтовский мадригал (1839) очень известен:

Лермонтов не преувеличивал. Эмилия Карловна Мусина-Пушкина была известной красавицей. Хотя, по мнению многих, старшая сестра Аврора затмевала Эмилию. Даже жених Эмилии граф Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин писал о ней родным: «Она не очень красива, но её лицо так интересно и живо, что заслоняет признанную красоту её сестры».

Впрочем, за то, чтобы жениться на Эмилии, графу пришлось нешуточно побороться.

Мать Владимира Алексеевича не могла примириться с мыслью, что он женится на шведке. Согласные с ней родственники выхлопотали для декабриста Владимира более отдалённую от Эмилии крепость. У генерал-губернатора А.А. Закревского были свои счёты с отчимом Эмилии – выборгским сенатором и юристом Карлом Йоханом фон Валленом. Генерал обещает Владимиру всякие поблажки и милости, если тот откажется от невесты. Владимир непреклонен. Доведённый до отчаяния, граф заболел. Испугавшись, мать даёт согласие на брак. Но на свадьбе никто из Мусиных-Пушкиных не присутствовал.

Через некоторое время, прослужив в провинции Мусин-Пушкин выходит в отставку. С него берут подписку: он обязан жить в Москве и не выезжать за границу. Однако вскоре графа освободили от надзора. И Эмилия вместе с мужем поселяется в Петербурге. Её старшая сестра следует за ней. Их представляют императрице, и Аврора определена фрейлиной в свиту царствующей дамы.

Ценители прекрасного назвали сестёр «финляндскими звёздами». Одни отдают пальму первенства старшей сестре. Другие – младшей. Граф В. Соллогуб, например, писал: «Многие предпочитали Авроре её сестру. Трудно было решить, кому из обеих сестёр следовало отдать пальму первенства; графиня Пушкина была, быть может, ещё обаятельней своей сестры, но красота Авроры Карловны была пластичнее и строже». А Вяземский записал 18 января 1837 года в своём дневнике: «Бледная, молчаливая, напоминающая не то букет белых лилий, не то пучок лунных лучей, отражающихся в зеркале прозрачных вод».

В конце мая 1838 года Эмилия совершила поездку в Германию для встречи с лечащейся там Авророй и её мужем. Уже в начале пути пароходу «Николай I» пришлось бороться с движущими льдами, а перед приходом в порт на корабле вспыхнул пожар. Эмилия и её дети, слава Богу, выжили.

А Владимир, которого за границу не пустили, пристрастился к азартным играм. Однажды проигрывает очень большую сумму. Долг семьи достиг колоссального размера в 700 000 рублей.

Эмилия переселяется в имение. Она экономит. Занимается садоводством, рачительно ведёт хозяйство. Крестьяне довольны барыней. Всё вроде налаживается, но…

В округе свирепствует тиф. Он сводит Эмилию в могилу. Она скончалась 17 ноября 1846 года в 36 лет (родилась 29 января 1810-го).

Позднее В. Соллогуб так напишет о ней в воспоминаниях: «Графиня Мусина-Пушкина умерла молодой – точно старость не посмела коснуться её лучезарной красоты».

* * *

М.П. Чехов вспоминал, что Владимир Петрович Бегичев «был необыкновенно увлекательный человек, чуткий к искусству и к литературе, и мы, братья Чеховы, по целым часам засиживались у него…и слушали, как он рассказывал о своих похождениях в России и за границей… Бегичев так и сыпал воспоминаниями».

Это когда Владимир Петрович приехал в Бабкино к Левитану, у которого тогда гостили братья Чеховы.

Антон Павлович слушал Бегичева очень внимательно. И уже через две недели в журнале «Будильник» появляется юмореска Чехова «Кое-что об А.С. Даргомыжском», предварённая автором, что истории о Даргомыжском не вымышленные, но «слышанные мною от одного из его почитателей и хороших знакомых Вл. П. Б-ва».

Бегичеву Чехов обязан и сюжетами рассказов «Смерть чиновника» и «Володя».

Кто же он – Владимир Петрович Бегичев?

Одно время он управлял Московским дворянским собранием. Потом был назначен управляющим московскими императорскими театрами. Благодаря его содействию был создан Устав Театрально-литературного комитета.

Он много писал преимущественно для сцены, и его произведения ставились довольно часто. Писал не только самостоятельно, но и в соавторстве с К.А. Тарновским и П.А. Каншиным. Он и сам выходил на сцену, как актёр, и имел успех. Некоторые его произведения появлялись под псевдонимом М. Шиловского (фамилия второй жены Бегичева).

Но наибольший след он оставил в памяти друзей своим гостеприимством. Его московский дом с удовольствием посещали И. Тургенев, А. Даргомыжский, В. Серов, Н. Рубинштейн, А. Островский. Близким другом семьи Бегичевых был Пётр Ильич Чайковский. Именно благодаря Бегичеву А.Н. Островскому поручили написать сказочный спектакль с музыки Чайковского «Снегурочка».

Умер Владимир Петрович 17 ноября 1891 года. Родился 6 мая 1828-го.

* * *

Есть стихи, которые, кажется, знаешь всю жизнь. Как правило, это какие-нибудь поэтические формулы. К примеру: «Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь». Ну, сколько времени я знаю эти стихи? Уж и не помню. В школе я их знал, это точно. Но с какого класса?

Да, это стихи Николая Николаевича Ушакова. Ранние стихи, которые когда-то мне нравились. Но потом разонравились. Ведь они сформулированы так, как будто выражают аксиому. А они её не выражают. Потому что разное бывает молчанье. Если ни дня без строчки – многовато, то ни года без строчки очень мало. За такой период молчанья можно и разучиться писать, не то что писать удивительное.

Я был лично знаком с Николаем Николаевичем. В том смысле, что нас то ли Киселёв, то ли Кипнис – наши корреспонденты «Литгазеты» по Украине познакомили. Но пожали друг другу руки, обменялись ничего не значащими словами и словно забыли друг про друга.

Поэтесса Татьяна Глушкова, когда она не была ещё человеконенавистницей и жила в Киеве, рассказывала, что к Ушакову ходила часто. Он одобрял её стихи. Говорила, что перестала ему верить, когда подслушала, как он отзывается о стихах какой-то поэтессы (не помню фамилии). Оказалось, что так же, как и о стихах её, Глушковой.

Он умер 17 ноября 1973 года. Родился 6 июня 1899-го. Прожил 74 года. Выпустил более 30 книг стихов. Две повести. Один роман в трёх частях. Переводил лезгинских, казахских, еврейских, венгерских, монгольских, армянских поэтов. И, конечно, украинских собратьев. Переводил Гейне, Ленау, Хетагурова, Мукими. И, конечно, – И. Франко, Лесю Украинку, М. Коцюбинского. Очень большое хозяйство. Много всего. А наиболее интересными его стихи были вначале.

Дальше пошли те, которые я бы назвал стихотворными прописями:

Стихотворение о 21 июня 1941 года. Написано в 1942-м. И ведь всё верно. Не придерёшься к мысли: сегодня ничто не предвещает того, что случится завтра. Вот только мешает эта размеренная спокойная интонация, которая не то что завтрашней трагедии – сегодняшнего шторма на море не передаёт.

* * *

Кажется, Лев Львович Кобылинский с самого начала выступления в печати стал подписываться псевдонимом «Эллис». С ним он и вошёл в символистское сообщество. Вместе с другом Андреем Белым организовал общество «Аргонавты». Вместе с ним и с другими символистами в 1904–1909 годах сотрудничал в журнале «Весы». Основал вместе с Белым и Э.К. Метнером издательство «Мусагет».

В 1911 году эмигрировал в Швейцарию. Позже принял католичество и вступил в орден иезуитов. Литературно-философские сочинения писал на немецком языке. Увлекался философией Ницше.

Умер 17 ноября 1947 года (родился 2 августа 1879-го).

Его стихи несвободны от влияний Владимира Соловьёва, Брюсова, Белого, Бальмонта. Не скажу, что они мне нравятся. Впрочем, судите сами. Стихотворение «Ночные стигматы»:

* * *

С Толей Преловским, поэтом из Сибири, я познакомился, когда работал в Комитете по кино. Толя поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссёров и заходил ко мне. Иногда вместе с Фридрихом Горенштейном.

Мне не очень нравились стихи Преловского, но сам он нравился. От него исходило ощущение надёжности. Его «да» всегда было «да», так же, как «нет» – «нет». А через полтора десятилетия к нам в «Литературку» в библиотеку поступила работать его жена Вика. Так что Толя был частым гостем и в газете.

Впрочем, когда они с Викой купили роскошную квартиру в кооперативе рядом с Литфондом (точнее в этом же доме), я бывал у них часто. Вика очень любила готовить. И готовила прекрасно. А Толя откуда-то доставал большие бутыли спирта.

Сблизившись, я понял, откуда у Толи такие возможности выпускать книги, покупать квартиру в Москве. Сибиряку Преловскому протежировал сибиряк Марков. И он же испортил его как поэта напрочь.

Толя взялся за какой-то (почти в духе Егора Исаева) свод поэм о Сибири. Он назывался «Вековой дорогой». Там каждая поэма, кажется, начиналась с одного и того же слова. Печатали эти поэмы охотно на фоне истерического героизма бамовцев, нагнетаемого прессой. Каждая опубликованная поэма получала положительную рецензию, да не одну. Только в Сибири все газеты откликались на Толины поэмы. А в провинции газет было много.

И вот настал час, когда пришёл ко мне поэт Олег Дмитриев и спросил, знаю ли я, что Преловскому сегодня комитет по премиям присудил государственную СССР за «Вековую дорогу»? Нет, я об этом не знал. «Многие выступили против, – сказал Олег, – но Марков показал всем список положительных рецензий на поэмы. Их оказалось более пятисот. Как можно, спросил Марков, идти против такого народного мнения?»

Да, Толя премию получил. На банкеты не скупился. Каждая редакция была приглашена к нему в такой-то день. Как выяснилось, против него никто ничего не имел. Но после премии многие заревновали, стали называть его «марковцем».

После моего ухода из «Литературки» видеться мы стали реже.

Но я через своих приятелей, живших в их доме, передавал ему свои книги, перезванивались. Наконец, я поневоле запомнил этот день – 10 ноября 2008 мы договорились через неделю встретиться. Он должен был накануне позвонить. Не позвонил. И я замотался. Позвонил через несколько дней и услышал обиженный сдавленный голос Вики: Толя умер 17 ноября 2008 года – в тот назначенный нами день. Никто мне об этом не сказал, а «Литературную газету» я давно уже не читал, не прочитал и её сообщения о смерти Преловского.

Родился он 19 апреля 1934-го. Я помнил этот день, потому что порой встречал его с ним.

Стихи его всегда были правильными. С ними нельзя было не соглашаться, потому что на полемику они рассчитаны не были. Ну вот, например: