«7 июля 1833 г. Торжок.

Милостивый государь!

Александр Сергеевич!

Я уверен, что вы не совсем забыли того, который первым вам обязан развитием малых своих способностей; вы поощряли меня на поприще словесности, и мои слабые начинания были освящены здравой и отчётливой вашей критикой. Я никогда не забуду времени, проведённого мною с вами в Москве; те дни памятны моему сердцу, и в теперешнем моём положении, гонимый и преследуемый роком, осталась мне одна только отрада Воспоминание. Прошу вас принять с снисхождением, свойственным вашему гению, сей слабый труд моего мгновенного досуга; и если вы его найд[ёте] достойным вашего воззрения, то я вполне буду вознаграждён за те неприятности, с которым сопряжено звание поэта ремесленника XIX столетия. Служа в военной службе, то есть: пресмыкаясь, а не существуя, я не имел случая сам наблюдать за изданием; вот причина, почему неумолимая цензура, простирающаяся даже на конфетные билеты, и копотливая корректура, столь необходимая в русских типографиях, исказили в некоторых отношениях мою новорожденную Поселянку.

С истинным почтением и таковою же преданностию имею честь быть вашим покорнейшим слугою

Александр Башилов».

Да, Пушкин знал Александра Александровича Башилова, родившегося 6 октября 1807 года, поощрял его литературные опыты и способствовал его поэтическому развитию, чем влюблённый в Пушкина Башилов гордился, печатно называл Александра Сергеевича своим «кумиром» и опубликовал в альманахе «Радуга» стихотворение «Поэт», посвящённое Пушкину (1830).

В письме речь идёт о «Поселянке» – повести в стихах, которая вышла отдельным изданием в 1833 году. Её Башилов послал Пушкину, жалуясь, как мы видим на цензурные искажения, о которых его, связанного с военной службой в Конно-егерской дивизии, никто не оповестил.

Как отнёсся Пушкин к «Поселянке» – романтической поэме байронического типа, написанной на материале крестьянского быта, нам неизвестно.

Стихи Башилова подражательны. Вот, к примеру, «Всё не впрок» – сатирические куплеты, наподобие тех, которые мы можем встретить у любого стихотворца его поколения:

Иной Фортуной избалован, Иного гонит тяжкий рок! И целый свет на том основан, Что нужен всем судьбы урок: А без него нам всё не впрок. Плутов в Палате заседает — И мыслит: вот скоплю домок! Но, Председатель брат мешает; Жена мотает, сын игрок — И так Плутову всё не впрок! Климена делает всем глазки И прочит всем любви цветок. Как томен взор, как нежны ласки, Как на груди скользит платок! — Но в сорок лет ей всё не впрок! «Влюблён я, матушка, в Надину», — Твердит Скупягиной сынок. «Она бедна», – ответ был сыну. «Но разве бедность есть порок?» «Всё так, да в бедности не прок!» Писатель Клим, поэт упорный, Не внемлет критики свисток; Тиран науки стихотворной, Из лиры сделав, нам гудок, Гудит, гудит, да всё не впрок! Я знаю, в этом нет сомненья, Что заслужу себе упрёк, За то, что бред воображенья Переложил на сей листок: Дай Бог, чтоб это было впрок!

Так же подражательны (особенно Вяземскому и Пушкину) стихи Башилова разных жанров: элегии, баллады, мелодраматическая лирика.

Печатали Александра Александровича охотно: он был дружен с альманашниками, с редакторами журналов. Но после «Поселянки» он, кажется, уже ничего не писал.

Стихи его не кормили, и он начал нуждаться. К 1840 году и вовсе разорился, поступил на службу. До самой смерти, которая случилась 17 января 1854 года, работал у известного предпринимателя Василия Александровича Кокорева по откупам – то есть манипулировал с налогами на знаменитую кокоревскую водку, дешёвую, крепкую и весьма недоброкачественную.

* * *

Это стихотворение, поменяв «мой» на «ваш», пел Александр Николаевич Вертинский:

Мой чёрный карлик целовал мне ножки, Он был всегда так ласков и так мил! Мои браслетки, кольца, брошки Он убирал и в сундучке хранил. Но в чёрный день печали и тревоги Мой карлик вдруг поднялся и подрос: Вотще ему я целовала ноги — И сам ушёл, и сундучок унёс!

Стихотворение написала Надежда Александровна Лохвицкая, которая выступила в печати, взяв себе псевдоним Тэффи. Она начинала со стихов, и стихотворение о карлике – одно из ранних.

Кстати, она сама играла на гитаре и сочиняла музыку на свои слова. Так что вполне может быть, что и мелодия в стихотворении о карлике Вертинским не придумана.

Дебютировав в 1901 году, Тэффи быстро набирала литературную известность. Её рассказы печатались в самых известных юмористических изданиях того времени: «Сатирикон», потом «Новый Сатирикон».

В 1910 году одновременно вышли две её книги: поэтическая «Семь огней» и прозаическая «Юмористические рассказы». Поэтическая прошла почти незамеченной, а «Юмористические рассказы» раскупали охотно, быстро. Через год «Юмористические рассказы» стали двухтомными. С тех пор книги её прозы выходят каждый год до революции, а за её рассказами охотятся редакторы периодических изданий.

Её проза и драматургия становятся настолько популярны, что в продажу поступают духи «Тэффи» и конфеты «Тэффи».

Тэффи приняла деятельное участие в создании вместе с Аркадием Аверченко, Осипом Дымовым и Иосифом Оршером книги «Всеобщая история, обработанная «Сатириконом» (1909, 1912). Несомненно, что именно такую традицию – облекать известные исторические факты в сатирические или юмористические формы подхватил Михаил Зощенко в своей «Голубой книге».

Поклонником таланта Тэффи был сам император Николай II, который попросил, чтобы её рассказы были напечатаны в книге, выходящей к 300-летию дома Романовых. Да и Ленин её охотно почитывал. По его указанию большевистские издания перепечатывали из эмигрантских рассказы Тэффи, высмеивающие быт покинувших Россию людей. Но оказавшаяся в эмиграции Тэффи добилась, чтобы подобные пиратские перепечатки были прекращены.

Однако до того, когда она этого добилась, четыре пиратские книги, изданные в СССР уже после смерти Ленина в 1926-м и в 1927 году, принесли советским издателям хорошую прибыль.

Свою эмиграцию Тэффи объяснила весьма внятно: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъярённых харь с направленным прямо мне в лицо фонарём тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла».

Но ужасы постреволюционных лет постепенно забывались в эмиграции. Юмор Тэффи носил всё более примирительный характер. Недаром Константин Симонов, приехавший после Второй мировой войны в Париж уговаривать Бунина вернуться в Россию, вспоминает о тёплом приёме, который оказала ему Тэффи.

Однако ни Бунин, ни Тэффи на родину не вернулись. Бунин, кстати, дружил с Тэффи, любил её творчество. Особенно нравился ему её рассказ «Городок». По воспоминаниям самой Тэффи, слушая его, Бунин хохотал до слёз:

«Это был небольшой городок – жителей в нём было тысяч сорок, одна церковь и непомерное количество трактиров.

Через городок протекала речка. В стародавние времена звали речку Секваной, потом Сеной, а когда основался на ней городишко, жители стали называть её «ихняя Невка». Но старое название всё-таки помнили, на что указывает существовавшая поговорка: «живём, как собаки на Сене – худо!»

Жило население скученно: либо в слободке на Пасях, либо на Ривгоше. Занималось промыслами. Молодёжь большею частью извозом – служила шофёрами. Люди зрелого возраста содержали трактиры или служили в этих трактирах: брюнеты – в качестве цыган и кавказцев, блондины – малороссами.

Женщины шили друг другу платья и делали шляпки. Мужчины делали друг у друга долги.

Кроме мужчин и женщин, население городишки состояло из министров и генералов. Из них только малая часть занималась извозом – большая преимущественно долгами и мемуарами.

Мемуары писались для возвеличения собственного имени и для посрамления сподвижников. Разница между мемуарами заключалась в том, что одни писались от руки, другие на пишущей машинке.

Жизнь протекала очень однообразно.

Иногда появлялся в городке какой-нибудь театрик. Показывали в нём оживлённые тарелки и танцующие часы. Граждане требовали себе даровых билетов, но к спектаклям относились недоброжелательно. Дирекция раздавала даровые билеты и тихо угасала под торжествующую ругань публики.

Была в городишке и газета, которую тоже все желали получать даром, но газета крепилась, не давалась и жила.

Общественной жизнью интересовались мало. Собирались больше под лозунгом русского борща, но небольшими группами, потому что все так ненавидели друг друга, что нельзя было соединить двадцать человек, из которых десять не были бы врагами десяти остальных. А если не были, то немедленно делались.

Местоположение городка было очень странное. Окружали его не поля, не леса, не долины, – окружали его улицы самой блестящей столицы мира, с чудесными музеями, галереями, театрами. Но жители городка не сливались и не смешивались с жителями столицы и плодами чужой культуры не пользовались. Даже магазинчики заводили свои. И в музеи и галереи редко кто заглядывал. Некогда, да и к чему – «при нашей бедности такие нежности».

Жители столицы смотрели на них сначала с интересом, изучали их нравы, искусство, быт, как интересовался когда-то культурный мир ацтеками.

Вымирающее племя… Потомки тех великих славных людей, которых… которые… которыми гордится человечество!

Потом интерес погас.

Из них вышли недурные шофёры и вышивальщицы для наших увруаров. Забавны их пляски и любопытна их музыка…

Жители городка говорили на странном арго, в котором, однако, филологи легко находили славянские корни.

Жители городка любили, когда кто-нибудь из их племени оказывался вором, жуликом или предателем. Ещё любили они творог и долгие разговоры по телефону.

Они никогда не смеялись и были очень злы».

По правде сказать, хохотать до слёз тут не над чем. Да и не рассчитана эта трагикомическая картина на хохот.

Но Тэффи, очевидно, имела в виду, что Бунин смеялся сквозь слёзы: ведь и он был жителем этого городка.

Умерла Тэффи на год раньше Бунина 6 октября 1952 года. Родилась 6 мая 1872 года.

* * *

Вот ужасная судьба человека, который хотел перевести на язык своего народа Евангелие и Библию, то есть сделать понятным своим согражданам Священное писание.

Он родился в конце XV века. Учился в Оксфордском и Кембриджском университетах, стал магистром свободных наук. Греческим текстом Евангелия Уильям Тиндал (а речь идёт о нём) увлёкся ещё во время учёбы.

Став священником, Тиндал столкнулся с ужасающим невежеством английских клириков. Собственно, чтобы преодолеть это невежество, он взялся за английский перевод Евангелия.

Однако епископ Лондонский не поддерживает Тиндала, и тот покидает Лондон, уезжает из Англии в Саксонию, в Виттенберг, где знакомится с Лютером. Знакомство не спасло Тиндала от преследований. Спасаясь от них, он переезжает с места на место.

В городе Вормс он в 1525 году анонимно публикует первое издание своего перевода. Перевод успевает разойтись по всей Англии, прежде чем власти и церковники узнали о его существовании и сожгли книгу.

Любопытно, что именно в Вормсе четыре года назад (1521) было принято решение сжечь сочинения Лютера. Но немецкие церковники спохватились поздно: издатели успели выпустить около полумиллиона сочинений Лютера, и Вормсский эдикт священников оказался бессилен остановить распространение сочинений Лютера на немецком языке.

Неприятие перевода Тиндала было главным образом связано с его протестантским тоном. Несмотря на то, что король Генрих VIII порвал с Римом ещё в 1530-м, взгляды Тиндала в основном не были ему симпатичны. Не одобрял король желание Тиндала вытравить из Библии все следы католического богослужения. Впрочем, не один только король, но известный гуманист Томас Мор вёл яростную полемику с Тиндалом и в своей защите католицизма сходился с королём Генрихом VIII, который в сочинении «О семи таинствах» опровергал учение Лютера.

А Тиндал напротив – находился под ощутимым влиянием Лютера. В 1534 году ему удалось издать пересмотренный текст своего перевода на английский Нового Завета. Много после смерти Тиндала – через три четверти века, в 1611 году, при правлении Якова I его перевод будет избран в качестве образца для официально одобренного перевода Библии на английский.

В принципе Генрих VIII непрочь был замириться с известным учёным. Ему понравился трактат Тиндала «Послушание христианина», ратующий за верховенство светской власти над церковной. Он предложил Тиндалу, жившему в Антверпене, вернуться на родину. Но тот считал, что король легко может поменять свои взгляды под воздействием высшего английского духовенства, и королевским приглашением не воспользовался.

Поэтому когда Тиндал, благодаря предательству друга, был схвачен бельгийскими властями и брошен в Вилфордскую тюрьму под Брюсселем, король Англии ничем ему помочь уже не мог.

Год провёл в тюрьме Тиндал, переведя там на английский Пятикнижие Моисеево.

В 1536 году власти Бельгии передали его церковному суду, который признал мыслителя еретиком. Как еретик, Уильям Тиндал был удавлен и сожжён на костре 6 октября 1536 года.