Литературным творчеством Борис Викторович Савинков (родился 31 января 1879 года) начал заниматься с 1902 года. В 1903 году он пишет рассказ «В сумерках», где выводит революционера, ощущающего греховность убийства. Впоследствии это станет как бы внутренним раздвоением Савинкова, где революционер будет полемизировать с литератором.

В 1905–1909 годах Савинков выступает как мемуарист, автор очерков о товарищах по боевой организации и о знаменитых терактах. Эти очерки лежат в основе книги «Воспоминания террориста» (1917–1918), вызвавшей большую прессу и неоднократно переиздававшейся.

В 1907 году Савинков знакомится с четой Мережковских. Гиппиус дарит ему свой псевдоним «В. Ропшин» и заглавие написанной им книги «Конь бледный» (1909). В основе повести – реальные события: убийство Каляевым под руководством Савинкова великого князя Сергея Александровича. Савинков владеет психологическим анализом. Он показывает героя, какому близки идеи Ницше, но который отравлен рефлексией. Надо сказать, что эсеры, которые выступили и против этой книги, и против «Воспоминаний террориста», и против романа «То, чего не было», требовали изгнать Савинкова из своих рядов. Тем более что Савинков не поверил поначалу в предательство Азефа. Ведь вместе с Азефом они выступили инициаторами убийства Гапона, заподозренного в связях с полицией. И вот Азеф – один из самых смелых террористов оказался провокатором!

Савинков пытался сменить Азефа, стать во главе Боевой организации. Но ни одного успешного теракта ему осуществить не удалось. В конце концов Боевая организация распускается в 1911 году, Савинков уезжает во Францию, вступает после начала Первой Мировой во французскую армию, участвует в боевых действиях и пишет об этом в русской и французской печати.

Одновременно он выступает как поэт, заявляя о себе прежде всего как о последователе Ницше. Савинков не издал поэтического сборника при жизни. Его посмертный сборник «Книга Стихов» (1931) издала в Париже Гиппиус. Но стихи не имели читательского успеха.

В 1914–1923 году Савинков печатает в основном публицистику и очерки. А писать ему было о чём.

После Февральской революции Савинков вернулся в Россию. Временное правительство назначает его своим комиссаром в 7 армии. А через короткое время – комиссаром Юго-Западного фронта. Савинков – за войну до победного конца. Поддержал Корнилова. Советовал Керенскому заменить Корниловым генерала Брусилова на посту Верховного.

23 августа 1917 при наступлении Корнилова на Петроград был назначен военным губернатором Петрограда и исполняющим обязанности командующего войсками Петроградского военного округа. Предложил Корнилову подчиниться Временному правительству, но 30 августа подал в отставку не согласный с этим предложением.

За это был исключён из партии эсеров, чем нисколько не огорчился. Он и Октябрьский переворот считал следствием слабости и неразумности действий Керенского.

В феврале-марте 1918 года создал в Москве подпольный «Союз защиты Родины и Свободы». Однако в мае большевики раскрыли подполье. Многие участники были арестованы.

Некоторое время Савинков состоял в отряде В.О. Каппеля. Рассматривался в качестве кандидата на пост министра иностранных дел в составе Совета министров Временного Всероссийского правительства («Уфимской директории»). По поручению директора Директории Николая Дмитриевича Авксентьева уехал с военной миссией во Францию.

В Варшаву приехал во время советско-польской войны по приглашению Пилсудского. Вместе с Мережковскими издавал в Варшаве газету «За свободу». Пытался представить себя как вождя всех антибольшевистских крестьянских восстаний, что не понравилось Пилсудскому, и он выслал Савинкова из Польши.

10 декабря 1921 года тайно встречается в Лондоне с большевистским дипломатом Красиным. Обсуждали условия, на которых Савинков может вернуться и быть полезным советской власти.

Осторожный Савинков передал суть разговора Черчиллю, сообщил о встрече с большевистским эмиссаром в письме Пилсудскому, ездил для переговоров к Муссолини. В это время он занялся работой над своей повестью «Конь вороной», подводящей итоги Гражданской войны.

Но ЧК перехитрила Савинкова. Его заманили с помощью последней его возлюбленной Любови Ефимовны Дигкоф и её мужа. 16 августа его арестовали в Минске.

На суде Савинков признал своё поражение. Поэтому военная коллегия Верховного суда, приговорившая его к расстрелу, не помешала Верховному суду ходатайствовать перед президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Приговор был определён в 10 лет лишения свободы.

Савинков написал письма руководителям Белого движения, призывая их прекратить борьбу против Советской России.

7 мая 1925 года по официальной версии ЧК Савинков покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна во внутренний двор Лубянки.

По сей день эта версия оспаривается.

* * *

Вадим Эразмович Вацуро, научный сотрудник Пушкинского Дома, отличался огромной эрудицией и потому пользовался уважением среди коллег-пушкинистов.

Он много работал и оставил немало работ. Среди них написанная совместно с М.И. Гиллельсоном книга «Сквозь «умственные плотины»» – о цензуре пушкинского времени (1972), книги ««Северные цветы»: история альманаха Дельвига-Пушкина» (1978), «С.Д.П.» – о салоне Софьи Пономарёвой, который посещали крупнейшие поэты 1820-х годов (1989), «Лирика пушкинской поры: «Элегическая школа»» (1993, отмечена Пушкинской премией АН СССР), «Записки комментатора» (1994).

Умер Вадим Эразмович 31 января 2000 года (родился 30 декабря 1935-го). Посмертно вышли монография «Готический роман» (2004) и том «Избранных трудов» (2004). В этот том вошла единственная статья Вацуро на политическую тему «М. Горбачёв как феномен культуры».

* * *

В 1912 году Михаил Леонидович Лозинский организовал журнал «Гиперборей», где печатались акмеисты, входящие в «Цех поэтов». В 1913–1917 работал в журнале «Аполлон». С 1914 до 1937 работал в Публичной библиотеке в качестве библиотекаря и консультанта.

В 1916 опубликовал первую стихотворную книжку «Горный ключ», которая была переиздана в 1919.

Больше своих стихов Лозинский не издавал. Поэтому уместно здесь дать понятие о том, каковы были его стихи:

Бесконечною тоскливостью Льются дни и ночи. Быль земли давно рассказана Речью однозвучной. Торопливой теплясь живостью, Смотрят в вечность очи. Мне моя душа навязана, Как недуг докучный.

Внучка Лозинского, Наталия Толстая, тоже переводчица вспоминает, как Лозинские избегли участи дворян – быть сосланными в Сибирь после убийства Кирова.

Дело в том, что Лозинский был женат на Т.Б. Шапировой, дочери видного деятеля Красного Креста. Их дочь вышла замуж за сына А.Н. Толстого Никиту.

«Когда убили Кирова, – вспоминает Наталия Толстая, – Михаила Леонидовича Лозинского арестовали, так как он был из дворянского рода. А по одной из версий, Кирова убили дворяне. Потому дедушке грозила ссылка в Сибирь. Мама сказала отцу, что они вынуждены расстаться, так как их семья отправляется в ссылку. Отец обратился к Алексею Толстому с просьбой спасти Лозинских. Тот попросил об этом Горького, который был официальным писателем № 1. Алексей Максимович спрашивает: а кто такие Лозинские? Кто они вам? Мол, как объяснить наверху? И тогда мой 17-летний отец и 18-летняя мать зарегистрировали брак. Лозинского отпустили. Поначалу брак был фиктивным. Каждый ещё несколько лет жил в своей семье, поскольку оба были слишком юные. А затем в этом счастливом браке было семеро детей».

Но вообще Лозинский задерживался ОГПУ ещё в 1921-м по делу Гумилёва. Находился две недели под арестом. В 1932 был арестован и осуждён на три года лишения свободы условно. Реабилитирован по этому делу только в 1989 году.

Лозинский – основатель советской школы поэтического перевода, тяготел к переводам поэзии крупной формы, драматургии, прозы. Он перевёл Шекспира, Шеридана, Корнеля, Мольера, Лопе де Вега, Сервантеса, Мериме. Переводил восточных поэтов: Николаза Бараташвили, Фирдоуси, Саят-Нова.

За перевод «Божественной комедии» Данте отмечен в 1946-м сталинской премией 1 степени.

В 1986 году в журнале «Литературное обозрение» (№ 7) опубликована переписка Лозинского с Блоком.

Умер Михаил Леонидович 31 января 1955 года (родился 21 июня 1886-го).

* * *

Как поэт Константин Михайлович Гусев (родился 31 января 1916 года) начал печататься до войны в альманахе «Литературный Воронеж». В 1949 году был назначен ответственным секретарём и редактором воронежской областной газеты «Коммуна». В 1951 году его переводят в Москву в редакцию газеты «Правда».

Был он активистом движения эсперантистов в СССР. Участвовал в международных эсперанто-конгрессах. Одним из первых начал переводить стихи испанца Гарсиа Лорки. Это на русский. А стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина, Пастернака, Маяковского переводил на эсперанто.

Многие его стихи посвящены землякам-воронежцам. О них написаны книги «Стихи» (1946), «Город дружбы» (1961). Посмертно (он умер 9 ноября 1980 года) издана книга его стихов «Шаг времени» (1985).

К сожалению, в Интернете нет стихов Константина Гусева. Нашёл только его дружеское послание:

Тот день приметен, будто веха, Средь буден громких и пустых, Когда в редакцию из цеха Вы притащили первый стих. И в нём была всему основа, Всему, чем так вы хороши; И жар точенья скоростного, И божья искорка души. Поэтому тот день, как мета, И сердцу близок, хоть далёк: источником добра и света Мне стал Ваш тёплый камелёк.

Увы, совершенно не похоже, что имеешь дело с профессиональным поэтом. Такие стихи часто дарят на день рождения и непрофессионалы.

* * *

С Николаем Константиновичем Доризо мне пришлось однажды объясняться весьма нелицеприятно.

Дело в том, что он, не довольствуясь своей заслуженной славой поэта-песенника, писал огромные поэмы, даже стихотворные пьесы и много никуда не годных стихотворений.

Так бывает в литературе. Тексты для песен не требуют самовыражения. Они вполне могут быть банальными, самоназидательными, назидательными другим. Например: «Эх, рано он завёл семью – / Печальная история. / Я от себя любовь таю, / А от него тем более». Как самостоятельные стихи, строки не выдерживают критики: уж если таишь любовь от себя, то зачем об этом оповещать других! Но к тексту обратился композитор Кирилл Молчанов, и получилась великолепная, ставшая сразу популярной песня.

Но Доризо, повторяю, не хотел, очевидно, быть только поэтом-песенником. А необходимым для поэта искусством самовыражения не обладал. Тем не менее, то в «Октябре», то в «Москве», то в «Молодой гвардии», то в журнале «Дон» печатались его большие подборки.

Я, собирая материал для статьи об амикошонстве современных поэтов с Пушкиным, вдруг наткнулся на удивительные по своей глупости строчки Доризо: «Нет, жив Дантес. Он жив опасно. / Жив до сегодняшнего для. / Ежеминутно, ежечасно / Он может выстрелить в меня».

То есть, хотел или нет этого, но Доризо уподобил себя Пушкину, о чём я и написал в статье.

Её прочитал Саша Иванов, взял у меня эту цитату и, как это он обычно делает, обыграл её, высмеивая.

Озлобленный Доризо пришёл ко мне в газету.

– С чего вы решили, что я уподобляю себя Пушкину?

– С того, что Дантес стрелял в Пушкина, и ни в кого другого.

– Но я же высказываю предположение!

– Не высказываете! Вы прямо пишете, что Дантес, который у вас живее всех живых, жив. И это опасно, потому что он может выстрелить в вас.

– А он не может?

– Тот Дантес, который стрелял в Пушкина, конечно, не может. Его давно уже нет на свете. Да и живи вы в то время, вы убеждены, что Дантес захотел бы с вами познакомиться?

– Дорогой мой! Вы понимаете, что это поэзия с её метафорами, гиперболами, с её не обязательно реалистическими образами!

– Понимаю! И образ оказался у вас как раз реалистический: стрелявший в Пушкина Дантес жив. И это опасно, потому что он может выстрелить в вас.

– Ну, и что в этом плохого?

– А то и плохо, что вы себе в убийцу выбрали убийцу Пушкина.

– Нет, – кипел от злости Доризо, – я так это дело не оставлю.

Потом мне наш редактор отдела литературы Чапчахов, земляк Доризо, хорошо его знавший ещё по Ростову-на-Дону, рассказывал, как требовал от него Николай Константинович разрешить ответить мне у нас в газете, как вместе они ходили к нашему куратору заму главного Кривицкому, и тот решительно сказал, что печатать материал Доризо по этому поводу газета не будет. А здесь подоспела и пародия Иванова.

Возможно, что Доризо, умерший 31 января 2011 года (родился 22 октября 1923-го), решил, что против него составился заговор. А, может, кто-то из друзей объяснил ему, в чём тут дело. Думаю, что не с нашим с ним спором связано вот это его четверостишие:

Хвали меня как можно реже, — Не то забудешь свой престиж И не себе, конечно, мне же, — Мне завтра это не простишь.

Тоже нужно поломать голову, чтобы понять, чего он здесь хочет! Ну да Бог с ним.

* * *

Жизнь Семёна Яковлевича Надсона была и счастливой и несчастной.

Счастливой – потому что он рано начал печататься со стихами, а главное – к нему рано пришёл успех: он быстро становится любимцем молодёжи.

Несчастной – потому что он рано заболел: кончил курс военной гимназии, поступил в Павловское военное училище, простудился, и врачи констатировали начало чахотки. Тем не менее Надсон окончил и училище и был выпущен подпоручиком в Каспийский полк, стоявший в Кронштадте.

Летом в 1883 года Надсон слёг в постель: на ноге открылась туберкулёзная фистула, явление часто сопровождающее туберкулёз лёгких.

Всю зиму Надсон добивался освобождения от военной службы. Добившись наконец – получил место секретаря в редакции «Недели».

К тому времени он стал уже известным поэтом. Но через несколько недель болезнь приняла такой оборот, что Литфонд выделил 500 рублей, чтобы отправить Надсона сперва в Висбаден, а потом в Ниццу. Как вспоминала сопровождавшая его за границу М. Ватсон: «Несколько недель перед его отъездом за границу комнатка больного буквально осаждалась многочисленными посетителями, желавшими выразить ему своё участие и симпатию. Кроме литературной молодёжи и дам, здесь можно было встретить и самых почтенных деятелей печати».

Летом 1885 года поэт вернул Фонду деньги пожертвованием чистой прибыли с первого издания его стихотворений. Надо сказать, что эта первая и единственно прижизненная книга принесла поэту бешеную славу. Надсон, подражавший Лермонтову и Некрасову, был поэтом безвременья. Ему удалось дожить до своей славы. И, слава Богу, что не удалось пережить её. Он умер 31 января 1887 года (родился 26 декабря 1862-го), а через не такое уж большое время после смерти Надсона публика охладела к его стихам.

Права ли публика? Наверное. Всё-таки красивости стиха, которые позволял себе Надсон, иногда затмевали смысл стихотворения:

Не говорите мне: «он умер», – он живёт, Пусть жертвенник разбит, – огонь ещё пылает. Пусть роза сорвана, – она ещё цветёт, Путь арфа сломана, – аккорд ещё рыдает!..

И всё-таки ощутимая назидательность, «учительность» стиха окончательно вытесняла из него поэзию:

Только утро любви хорошо: хороши Только первые, робкие речи, Трепет девственно-чистой, стыдливой души, Недомолвки и беглые встречи, Перекрёстных намёков и взглядов игра, То надежда, то ревность слепая; Незабвенная, полная счастья пора, На земле – наслаждение рая!.. Поцелуй – первый шаг к охлажденью: мечта И возможной, и близкою стала; С поцелуем роняет венок чистота, И кумир низведён с пьедестала; Голос сердца чуть слышен, зато говорит Голос крови и мысль опьяняет: Любит тот, кто безумней желаньем кипит, Любит тот, кто безумней лобзает… Светлый храм в сладострастный гарем обращён. Смокли звуки священных молений, И греховно-пылающий жрец распалён Знойной жаждой земных наслаждений. Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам И горевший стыдливой мольбою, Нагло бродит теперь по открытым плечам, Обнажённым бесстыдной рукою… Дальше – миг наслаждений, и пышный цветок Смят и дерзостно сорван, и снова Не отдаст его жизни кипучий поток, Беспощадные волны былого… Праздник чувства окончен… погасли огни, Сняты маски и смыты румяна; И томительно тянутся скучные дни Пошлой прозы, тоски и обмана!..