Вячеслав Иванович Иванов (родился 28 февраля 1866 года), яркий представитель «Серебряного века».

Сперва женился на Дарье Михайловне Дмитриевской. Но в 1893 познакомился с Лидией Сергеевной Зиновьевой-Аннибал, спустя 5 лет ставшей его женой. В это же время близким человеком семьи Ивановых становится М.М. Замятнина, которая оказывает им помощь до самой своей смерти в 1920.

Католик, и ранние его стихи написаны под сильным влиянием католического мистицизма.

Большую помощь Иванову оказал Владимир Соловьёв, который помог ему напечатать первые стихи в 1898 году.

В 1905 году поселился в Петербурге. Его квартира на углу Таврической и Тверской (дом 1), где по средам собирался кружок символистов, была одним из идейных центров символизма. В литературных «средах» на своей башне Иванов видел прообраз соборных общин.

Жена умерла в 1907 году. Большим скандалом оказалась женитьба Иванова на дочери жены от первого брака Вере Шварсалон. Многие знакомые были шокированы их связью. Тем не менее зимой 1913 года Иванов и Вера поженились в Ливорно.

По возвращении из Италии поселился в Москве. Так получилось, что Иванов и М. Гершензон оказались в двух углах на одном этаже московской больницы в страшные дни большевистской разрухи. Так появилась их совместная книга под названием «Переписка из двух углов».

Октябрьскую революцию Иванов не принял, перебрался в Баку, а оттуда в Италию.

В 1936–1943 в Папском восточном институте в Риме преподаёт церковнославянский язык, читает лекции по русской литературе, в основном по Достоевскому.

Умер 16 июля 1949 года.

В последние дни жизни прожил в одиночестве, никого не принимал, делая исключения только для Мережковских.

Стихи его на любителя. Мне они не очень нравятся. Вот, например, «Улов»:

Обнищало листье златое. Просквозило в сенях осенних Ясной синью тихое небо. Стала тонкоствольная роща Иссечённой церковью из камня; Дым повис меж белыми столпами; Над дверьми сквозных уз o рочий З а весы – что рыбарей Господних Неводы, раздранные ловом, — Что твои священные лохмотья У преддверий белого храма, Золотая, нищая песня.

* * *

Когда родился князь Пётр Иванович Шаликов, точно не известно. Одни считают, что в 1767-м, другие, что в 1768-м. Но точно известно, что скончался князь 28 февраля 1852 года.

Не смог выехать из Москвы в Отечественную 1812 года, пережил французскую оккупацию в собственном доме на Пресне. Но уже в 1813 году издал воспоминания о поведении французов в Москве.

Был поклонником Карамзина и его сентиментализма. В подражанье карамзинским «Письмам русского путешественника» выпустил в 1803–1804 годах «Путешествие в Малороссию» и в 1805-м – «Путешествие в Кронштадт».

Обожал «нежную чувствительность, сопряжённую с моралью». Её заложил в основу журнала «Аглая» (1808–1812) и «Дамского журнала» (1823–1833).

Мало кто в русской литературе был осыпаем таким градом насмешек, и эпиграмм. Шаликов стал синонимом приторной слащавости.

Беда Шаликова состояла в том, что его любимый сентиментализм давно остался в прошлом. И кроме этого литератора сентименталистских вещей никто не писал.

Так что если говорить о том серьёзном, что оставил после себя Шаликов, так это «Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года».

Вот небольшой отрывок этого свидетельства:

«Ничего не было трогательнее зрелища, как отчаянные жители Москвы переходили из одного места в другое, из одной части города в другую, из угла в угол, с бедными остатками своего имущества, в узлах сберегаемого, преследуемые, гонимые грозным пожаром и безжалостными грабителями, которые вырывали из трепещущих рук последнюю одежду, или последний кусок хлеба! Малейшее сопротивление стоило ударов ружьём или тесаком, невзирая ни на пол, ни на лета. Я видел почтенного старца, мирного гражданина, отдыхавшего на бранных лаврах, украшенного орденами; видел, говорю, с глубокою раною на щеке, полученною им в безмолвном смирении, при неистовстве Вандалов, от одного из них, распалённого жаром Бахуса и Плутуса – двух идолов, которым преимущественно поклоняются сии Вандалы; слышал о богатых, о чиновных людях, которые употреблялись ими в самую презрительную работу, – под тяжёлую ношу гнусной добычи, и проч. И такова была судьба почти всех московских жителей! весьма немногие избежали её».