Этого поэта мало кто знает. Литературоведы, скорее всего, по Ю.Н. Тынянову, упомянувшего его в известнейшей своей статье «Промежуток»: «Есть досадные традиции – стёртые. (Так стёрт для нас сейчас – как традиция – и Блок.) Есть общие места, которые никак не могут стать на место стихов, есть стихи, которые стали «стихами вообще» и перестали быть стихами в частности. Досаден (был и есть) Розенгейм (а ведь его когда-то путали с Лермонтовым); досадна и традиция Розенгейма – стиховая плоскость».

Припечатал вполне уверенно и в основном – по делу:

Вообще-то Михаил Павлович Розенгейм, родившийся 31 июля 1820 года, писал стихи огромные, некоторые из них смотрятся, как поэмы. Но я выбрал самое маленькое, потому что и оно даёт возможность согласиться с Тыняновым: ничего своеобразного в нём нет «Стиховая плоскость», – сказано справедливо.

Правда, не так уж и много написал Розенгейм. Он служил в армии. Потом кончил Военно-юридическую академию. В 1869-м был назначен военным судьёй Киевского военно-окружного суда. На следующий год переведён на ту же должность в Петербург. Её он занимал до конца жизни, дослужившись до генерал-майора. И в этой должности скончался 7 марта 1887 года.

Ну, а стихи Розенгейма? Некогда их критиковал Добролюбов за голый утилитаризм. Розенгейм писал в стихах, что не надо брать взяток, надо говорить всегда правду, служить только честно и т.п. Добролюбов, смеясь, указывал, что для подобных истин не обязательно писать стихи.

С другой стороны доставалось Розенгейму и от такого эстетического критика, как Дружинин, который в свою очередь не находил поэзии в розенгеймовских стихах.

Ещё Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона находил, что «чисто художественных достоинств – образности, меткости, колоритности – у Розенгейма совсем нет».

* * *

В 1822 году Пушкин пишет письмо своему младшему брату Лёвушке (подлинник по-французски). Льву Сергеевичу – 17 лет.

«Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае твоё поведение надолго определит твою репутацию и, быть может, твоё благополучие.

Тебе придётся иметь дело с людьми, которых ты ещё не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибёшься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, ещё молодо; презирай их самым вежливым образом: это средство оградит тебя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоём в свет.

Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать её в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего это ожидаем.

Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать; люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе.

Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего – предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.

Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.

Никогда не забывай умышленной обиды – будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление.

Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.

Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к такому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идёт о счастии твоей жизни».

Слышал ли Лёвушка исповедь брата? Вряд ли. Но об огромных пушкинских долгах в конце жизни поэта наверняка был наслышан. И – что скрывать! – кое-какие свои долги повесил на брата, который взял себе в принцип оплачивать карточные и бильярдные расходы неистового игрока.

Пушкин, как известно, и сам был картёжником, но Лёвушка выбрал стезю офицерства, на которой карточный долг непременно подлежал оплате. С 1827 года Лев Сергеевич как юнкер Нижегородского Драгунского полка участвовал в персидско-турецкой кампании 1827-1829, затем штабс-капитаном Финляндского драгунского полка участвовал в польской кампании. В 1832-м вышел в отставку в чине капитана и поселился в Варшаве. Но в 1836 году уехал на Кавказ вместе с Отдельным Кавказским корпусом, куда поступил штабс-капитаном и где дослужился до майора, но уже после гибели брата.

Это ему, Льву Сергеевичу, мы обязаны знанием эпизода из братней жизни, от которого отдаёт мистикой. Вот что пишет Лев:

«Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по имени Киргоф. В число различных её занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с некоторыми товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный. Рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письма с деньгами получать ему было неоткуда. Деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился на разъезде с генералом [А. Ф.] Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся до службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался довольно долго, по крайней мере, это был самый продолжительный из всех, которые он имел о сём предмете. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами. Оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправлялся за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то картёжный долг ещё школьной их шалости. Г-жа Киргоф предсказала Пушкину его изгнание на юг и на север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и наконец преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постепенным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал».

Младшего Пушкина часто сравнивали с братом. Говорили, что память у Лёвушки была даже получше: он со слуха запомнил много произведений брата. Считается, что какие-то неопубликованные стихи Пушкина Лёвушка унёс с собой в могилу, скончавшись 31 июля 1852 года. А родился Лев Сергеевич 29 апреля 1805 года.