Саша Аронов был одним из первых поэтов, с которым я познакомился в литературном объединении «Магистраль», куда пришёл в 1957 году. Обратил моё внимание он на себя сразу: негроидное лицо с словно расплющенным носом, огромная шапка волос и удивительно добрые глаза. Смотрел он на каждого с интересом. Стихи слушал очень внимательно. Выступал неоскорбительно и в то же время исключительно по делу. Любил поэзию.

О его собственных стихах руководитель «Магистрали» Григорий Михайлович Левин однажды сказал: «Покрупней, чем Вознесенский, будет поэт».

Это когда в «Литературной газете» появилась первая подборка никому не известного ещё Вознесенского, и мы довольно долго говорили об этой подборке. А потом перешли к нашим будням: каждый должен был прочитать по новому стихотворению, если он, конечно, его написал.

Я не помню, какое именно стихотворение прочитал Саша Аронов. Но фраза Левина мне запомнилась.

И ещё в связи с Ароновым. К нам в объединение пришёл новый участник. Кажется, у него уже в Калуге вышла книжка. Через неделю-другую он принесёт Григорию Михайловичу посвящённое ему стихотворение о Яблочном Спасе. А сейчас он читает довольно профессионально сделанные стихи.

Саша сияет. Он выступает и, обращаясь к новичку, говорит: «Вы, Станислав, рискуете стать одним из самых богатых поэтов «Магистрали» по словарю. У Вас замечательный запас слов. Это красит Ваши стихи».

Новичок Станислав по фамилии Куняев его благодарит в заключительном слове особо: «Аронов показал, что такое профессиональный разбор поэзии. Спасибо за этот разбор».

А теперь перенесусь на много лет позже. Саши Аронова, кажется, уже нет на свете. Его знают мало. В основном те, кто помнят имена авторов песен, звучавших в фильме «С лёгким паром, или Ирония судьбы». Главный редактор журнала «Наш современник» даёт кому-то интервью. Не помню, почему интервьюер вспомнил про Аронова. «Да, – отзывается Куняев, – был такой поэт-графоман».

На чём основана подобная грубость и подобная жестокая неправда? Чем добрейший Саша Аронов мог раздражить забуревшего литературного чиновника?

Ох, как разозлила меня эта куняевская оценка. И как обрадовал Андрей Чернов, приславший мне выпущенную им в Сетиздате книгу Александра Аронова «Обычный текст». Многих стихов Саши я не знал прежде. В том числе и того, каким он охарактеризовал своего нынешнего недоброжелателя. Прочитав это стихотворение, где он воздаёт Куняеву по заслугам, я вздохнул спокойно: Саша отомщён:

Злобным быть и уныло, и тяжко. И никто над остывшей золой Не вздохнёт почему-то: бедняжка! Ах, какой был унылый и злой! Кто сказал тебе, в общем, спасибо, Хоть ты выбрал несладкий удел: Возлюбил и арапник, и дыбу И на них с умиленьем глядел. Так и жил, хоть и мог бы иначе. Так привык: мол, иначе нельзя. Скажем, птицу убьёшь – и поплачешь. Погрустишь – и завалишь лося. Был прикован к постылому ложу Брачной цепью кандальных колец. Тут и плюнешь кому-нибудь в рожу, Так ведь он недоволен, подлец.

Александр Яковлевич Аронов, родившийся 30 августа 1934 года, практически всю жизнь проработал в «Московском комсомольце». Иногда печатал там стихи. Как правило, подвёрстывая их к своему прозаическому тексту колонки, которую вёл.

Со времён «Магистрали» мы почти не встречались. Я знал трёх друзей, которые так и остались друзьями на всю жизнь: Сашу Аронова, Вадика Черняка и Юру Смирнова.

Юру видел чаще: он заходил ко мне в «Литгазету». Я пенял ему на его дружеские встречи с Таней Глушковой, тоже некогда ходившей в «Магистраль» вместе со своим мужем сказочником Сергеем Козловым. Она писала стихи, но потом обозлилась на тех, кому подражала, – на Юнну Мориц, Беллу Ахмадулину. Стала писать злобные статьи. Быстро вырвалась в лидеры так называемых «патриотических» критиков.

– Да что ты, – говорил мне Смирнов. – Я как раз укрощаю Таню. Без меня она всех разметает!

Возможности её он, конечно, преувеличивал. Но, быть может, и от чего-то её отговаривал. Не знаю. Однажды, когда я встретил Сашу и сказал об этой странной дружбе нашего общего знакомого с совершенно уж оголтелой критикессой, Аронов усмехнулся:

– А если это любовь? – сказал он.

Я удивился. Мне это и в голову не приходило.

Так это или нет, осталось неизвестным. Спустя короткое время Юра погиб.

А Саша (сужу по стихам, которые прислал мне Андрей Чернов) набирал силу, становился замечательным поэтом. И на мой взгляд, оправдал тот давний прогноз Григория Михайловича Левина: стал по-настоящему значительным поэтом.

Он это и сам провидел. Писал много лет назад:

Александру Межирову Строчки помогают нам не часто. Так они ослабить не вольны Грубые житейские несчастья: Голод, смерть отца, уход жены. Если нам такого слишком много, Строчкам не поделать ничего. Тут уже искусство не подмога. Даже и совсем не до него. Слово не удар, не страх, не похоть. Слово – это буквы или шум. В предложенье: «Я пишу, что плохо», Главный член не «плохо», а «пишу». Если над обрывом я рисую Пропасть, подступившую, как весть, Это значит, там, где я рискую, Место для мольберта всё же есть. Время есть. Годится настроенье. Холст и краски. Тишина в семье. Потому-то каждое творенье Есть хвала порядку на Земле.

У него всегда было «место для мольберта». Я не помню ни одного пессимистического стихотворения Аронова. Мне кажется, он не был пессимистичен оттого, что всякий раз воспринимал жизнь как чудо. А чудесам он радовался, как радуются дети фокуснику: неужели и это у него получится? – получилось!

Горько сознавать, что его уже нет. Он умер 19 октября 2001 года.

* * *

Виталий Георгиевич Губарев, родившийся 30 августа 1912 года, был одним из создателей легенды о Павлике Морозове. В 1933 году он написал об этих событиях книгу «Один из одиннадцати», позже переработанную в повесть «Павлик Морозов» и одноимённую пьесу, которые постоянно переиздавались у нас и за рубежом. Причём различные варианты книги отличаются по изложению событий как друг от друга, так и от пьесы.

По существу, Губарев является автором одной только повести-сказки «Королевство кривых зеркал» (1951). Через год по этой сказке им была написана пьеса, а на её основе в 1963 году был снят одноимённый кинофильм, очень популярный в то время.

Он писал ещё немало повестей-сказок. Но они, как и первая его вещь о Павлике Морозове, оказались в забвении. И умер почти в забвении, о чём свидетельствует Интернет, удержавший только год смерти Губарева – 1981.

* * *

Начну с того, что написала Татьяна Бек в 1998 году:

«Леонида Григорьяна неюным читателям поэзии представлять не надо: замечательный лирик из города Ростова в канувшие времена редко и глухо печатался (но всё же – расслышали и полюбили), а вначале больше был славен как переводчик Сартра и Камю. В «Новом мире» 69-го года была напечатана его блистательная русская версия повести «Падение», в которой голоса автора, героя и переводчика вдохновенно и трагически сливались вместе. Я тогда Григорьяна не знала (позднее мы крепко сдружились, и вот уже лет двадцать пребываем в полемически весёлой переписке), но интуитивно сразу же раскусила, что переводчик тут не просто «почтовая лошадь», а ярчайшая и чудная (ударение – на оба слога!) личность, верхом летающая на своем личном Пегасе. Позднее догадка эта подтвердилась не только при чтении оригинальных стихотворений Григорьяна, но и – его ороднённых интерпретаций армянской поэзии».

С тех пор оба они умерли – и Танечка, и Леонид Григорьевич Григорьян, на долю которого выпала очень нелёгкая судьба. Отец репрессирован в 1937-м. Когда началась война Леониду было двенадцать лет. Его родной город Ростов-на-Дону дважды оказывался под немецкой оккупацией. И дважды её пережил Леонид Григорьян.

Он закончил романо-германское отделение историко-филологического факультета Ростовского университета. Преподавал латынь в мединституте в Ростове.

Первая его книжечка в 80 страниц вышла в Ростове, когда её автору было 37 лет.

Набор одной из ранних набранных книг рассыпали по требованию ростовской писательской организации.

Григорьян прожил долго. Умер 30 августа 2010 в 81 год: 27 декабря 1929-го. Так что успел в 1991 году стать членом Союза российских писателей и издать 16 книг стихов и переводов.

А о том, почему он долго не вписывался, да и не вписался в ростовское отделение Союза писателей России, почему вынужден был подать в Союз российских писателей, в котором, в отличие от Союза писателей России, состоит горстка ростовских литераторов, можете судить по его стихотворению, которое называется «Саркастическое»:

Упорно держат оборону, Качают в наглую права Метисы наши, квартероны И беспородная плотва, Скрывают ушлую усмешку, Готовясь к пакостным делам, Аварец с русским вперемешку, Татарин с русским пополам. Разносят мерзостные бредни И даже несомненный бред, Что, мол, в Романовых последних И капли русской крови нет. Давид Петрович, Пров Евсеич Горазды «Ямщика» попеть. А Шафаревич-Пуришкевич Не в силах этого стерпеть. Абрам Кузьмич, Фрол Моисеич Облыжно даже крестят лоб. А рядом – Александр Сергеич, Завзятый русский эфиоп. И все окрест прекрасно знают Об этом факте искони… Какая карта козырная Для обнаглевшей жидовни!

* * *

Марк Самойлович Лисянский был человеком тихим, уютным и добрым. Печатался без проблем. Книги стихов выходили весьма часто. Песни на его стихи становились шлягерами: «Осенние листья» (музыка Б. Мокроусова), «Зори московские» (музыка А. Островского), «Хорошо шагать пешком» (музыка О. Фельцмана), «Годы», «Это было вчера», «Песни вечной юности» (музыка всех трёх Я. Френкеля). Марк Самойлович дружил с композитором А. Долуханяном, с которым написал много песен.

Всё это замечательно. Но возникает такой вопрос. В 1995 году Мосгордума утвердила в качестве гимна Москвы песню «Моя Москва» («Я по свету немало хаживал…»). Слова этой песни написаны Марком Лисянским, но… в соавторстве с Сергеем Аграняном. Почему же на доме, где жил Марк Лисянский установлена мемориальная доска в честь автора гимна Москвы, а на доме Сергея Аграняна никакой доски нет?

Приходилось читать разные версии. По одной – мало кому известный Сергей Агранян написал стихотворение «Я по свету немало хаживал» и показал его М. Лисянскому. Тот отредактировал текст и передал композитору И. Дунаевскому.

Другая версия. Лисянский написал на фронте в 1941 стихи и отдал их в журнал «Новый мир». Дунаевский увидел стихотворение опубликованным и записал мелодию прямо на журнальной странице. Поскольку стихотворение для песни было коротко, кто-то попросил Аграняна дописать текст. Тот дописал.

Но это версии. Между тем – 29 сентября 1965 года Бюро творческого объединения поэтов московского отделения СП специально рассматривало вопрос авторства этой песни. Очевидно, никто не хотел уступать другому. Что ж, Бюро установило, что у стихотворения два автора: Марк Лисянский и Сергей Агранян. Как вы понимаете, речь тогда шла не о престиже: кто будет объявлен автором гимна, а о том, кому бюро пропаганды должно отчислять проценты за исполнение песни. Выяснилось, что отчислять должны обоим. На этом и порешили.

Но оказалось, что не навсегда. Иначе почему все почести за гимн достались одному Лисянскому, скончавшемуся 30 августа 1993 года (родился 13 января 1913-го)? Справедливо ли это?