Наталья Григорьевна Астафьева, родившаяся 19 сентября 1922 года, о своём отце так рассказывает в стихах:

Пришли. Ночную дачу оцепили. И увели. И нет у нас отца. Наверно, мучили. Наверно, били. Он оказался стойким до конца. Нет в деле подписи его рукою. Не подписал ни одного листка. Осталась лишь написанная кровью записочка в кармане пиджака. Отец отверг нелепость обвинений и, внутренним гореньем озарён, шагнул к окну и выбросился в небо из бреда обезумевших времён. На площади плашмя лежало тело того, чей дух взлетал за облака… Так вышвырнули царские войска на мостовую инструмент Шопена… Проходят годы, крови не смывая, а только бередя мою беду. Когда по этой площади иду - кипит отцовской кровью мостовая. Когда я говорю с отцовской тенью, две родины ведут во мне свой спор: я полька, варшавянка по рожденью, по крови я москвичка с этих пор. Но негде мне припасть к его надгробью, погоревать, поплакать по нему. Осталась лишь написанная кровью записочка в архивах ГПУ. Что – вся поэзия, все поэтизмы! Нет более красноречивых слов, чем результат двукратной экспертизы, удостоверившей, что это кровь.

Остаётся добавить, что отец Натальи Астафьевой был членом ЦК польской компартии. Вынужден был эмигрировать в СССР. Там стал представителем польской компартии в Коминтерне.

В августе 1933 года его арестовали. А через месяц он покончил самоубийством на Лубянке. «Написанная кровью записочка в архивах ГПУ» – не фантазия поэтессы. Отец кровью написал, что ни к каким контрреволюционным организациям не принадлежал.

Мать Натальи Астафьевой арестовали в 1937 году и сослали в Казахстан, в Павлодар, где в 1938 году она была снова арестована и отправлена с пятилетним сроком в лагерь Долинка в Карлаге. Вышла из лагеря в 1946-м. Амнистирована в 1953-м. Реабилитирована в 1956-м.

Астафьева с братом в 1937-м приехали в Павлодар. Там она окончила 8 класс. Но после повторного ареста матери стала работать секретарём в облплемзаготконторе. В 1941-м кончила педагогическое училище в Павлодаре. Работала учительницей.

В 1951 году окончила областной педагогический институт в Москве, училась в аспирантуре. Её стихи в 1956 году представил в «Литературной газете» поэт Илья Сельвинский.

В 1958 году вышла замуж за поэта Владимира Британишского. Летом 1958-го работала с ним в тундре на Полярным Урале. Потом жила в Салехарде.

Я её и Володю помню по литературному объединению «Магистраль». Её стихи не уступали стихам лучших членов объединения. Слушать её новые вещи всегда было интересно. Кстати, она читала не только стихи, но и свои переводы с польского, которыми занимается всю жизнь параллельно с созданием собственных стихов.

При Хрущёве её стихотворные мемуары – стихи о судьбах отца и матери были собраны в книгу «Заветы» и включены в план издательства. Однако там сделали всё, чтобы книга не вышла. Она вышла с дополнениями и исправлениями только в 1989 году.

Первая книга «Девчата» вышла в 1959 году. С тех пор в СССР вышло ещё 5 поэтических книг. Последняя – те самые «Заветы». А после развала империи – ещё несколько. В 2013 году очень мощная – «Сто стихотворений».

Переводов с польского Астафьева публиковала много и в разных журналах. Чаще всего в «Иностранной литературе». В 2000 году вместе с Британишским выпустила антологию «Польские поэты XX века». А в 2002-м она автор антологии «Польские поэтессы».

Закончить мне бы хотелось не совсем обычным стихотворением Астафьевой, которое она написала в 2011 году. Это стихотворение-портрет. Вы узнаете, кто это. И оцените добрую объективность поэтессы:

Вот входит он. Наверно, болен: как худ он, неважнецкий вид. Но он на сцене, он доволен, он всех за всё благодарит. Опять в невиданной рубашке, всё те же детские замашки - мальчишка, выскочка, актёр. Поэт – в любой естествен позе. Стоит, улыбчив, но серьёзен, быстр и находчив и остёр. Любимец давних школ и вузов. В десятках стран с тех пор он узнан. Лишь члены творческих союзов дружно завидуют ему. и это видно по всему, не любят, ненавидят просто. И это знать ему несносно. А он – недюжинного роста, с огромной жаждою любить и помогать, и это бремя легко и радостно носить в себе, поскольку сердце ёмко. Актёр, с потребностью ребёнка хорошим быть, любимым всеми. Это важнее всяких премий. Ну, как такого не любить? В беде идущего навстречу, к себе зовущего на вечер, чтоб яркой стихотворной речью, о главном громко говорить, как Маяковский, может быть. Он выразил себя и время. Но времени наперекор против рожна бесстрашно пёр, к запретной прорываясь теме. Он «Бабьим Яром» мир потряс: словно расстреливали нас, на миг евреями мы стали. А через год (в который раз) потряс – «Наследниками Сталина». Время с тех пор его состарило, но темперамент не угас. Должны мы должное воздать, нашёлся ль бы другой такой ещё, кто вдохновил бы Шостаковича симфонию-шедевр создать? Вот почему он столько лет в России больше, чем поэт. Не ангел он, не херувим, обычный человек, свой парень. А есть и те, кто был им ранен, и те, кто был обижен им. Я не оценщик, не судья людских поступков и ошибок. В его лице читаю я итог любого бытия - усталость, старость, боль ушибов.

Очень узнаваемо написала о Евтушенко и очень добро.

* * *

Виктор Фёдорович Боков, родившийся 19 сентября 1914 года, был моим хорошим знакомым. Несмотря на огромную разницу в возрасте, мы были с ним на «ты». Это был удивительно жизнерадостный человек. От него исходило душевное тепло: он всем желал добра, играл на балалайке, пел сочинённые им частушки.

Трудно было поверить, что и он хлебал сталинскую лагерную баланду. Но это было так.

Это случилось, когда его в 1942-м призвали в действующую армию. И через короткое время арестовали «за разговоры»: нашёлся доносчик. Виктор был осуждён и отправлен в Сиблаг. Освободился в 1947-м. И с 1948 по 1956 отбывал ссылку (101 км) в Калужской области.

Любопытно, что он стал лауреатом Первого фестиваля молодёжи и студентов в Москве в 1957 году.

Я уже говорил о балалайке и о частушках. Да, стихи Бокова явственно опираются на русский фольклор. Ему близки традиции Кольцова, Некрасова, Есенина, Клюева, Исаковского. Стих его звучен, насыщен аллитерациями и ассонансами.

Мелодичность его стиха сказалась не только в его частушках, но в том, как легко песни на его стихи становились поистине народными песнями – «Оренбургский пуховой платок», «Я назову тебя зоренькой», «Гляжу в поля просторные».

За свою огромную жизнь (он умер 15 октября 2009 года на 96 году жизни: родился 19 сентября 1914-го) Боков выпустил большое количество книг, выступил на громадном количестве поэтических вечеров и всегда с неизменным успехом.

Таков уж был его характер, что его любили люди, враждовавшие между собой. Даже Андрей Вознесенский произнес: «Богу – Богово, а Бокову – боково»!

И Боков выдавал «боковое»:

Год был ягодный, Год грибной, С яркой радугой За спиной. С земляникою По буграм, С голубикою По углам. По болотинам, По низам - То-то радость Была глазам. Год был памятным На добро, Мне во всем тогда Так везло! Свистну в займище - Конь бежит, Ногу в стремя - Земля дрожит! Быстры реченьки Стелят мост, Грудь героя Горит от звёзд. Горы головы Клонят в дол, Расступается Тёмный бор. Красно солнышко Манит вдаль, В туеске моём Спит печаль.

* * *

Хорошая знакомая Пушкина Елизавета Ксаверьевна Воронцова родилась 19 сентября 1792 года. Многие пушкинисты уверенно говорили и говорят об отношениях её с Пушкиным как о романе. Приводят в пример стихи, навеянные знакомством с Воронцовой, ссылаются на так называемый «дон-жуанский список» Пушкина, наконец, видят свидетельство былого романа и в том, что умирающий Пушкин просил, чтобы к его одру пришла именно Воронцова.

На мой взгляд, это чушь. Да, Воронцов был очень ревнив и невзлюбил Пушкина, заподозрив, что тот увлёкся его женой. Но в этом виноват Александр Раевский, тот, который послужил Пушкину натурщиком для стихотворения «Демон»: «…какой-то злобный гений / Стал тайно навещать меня. / Печальны были наши встречи: / Его улыбка, чудный взгляд, / Его язвительные речи / Вливали в душу хладный яд. / Неистощимой клеветою / Он проведенье искушал; / Он звал прекрасное мечтою; / Он вдохновенье презирал; / Не верил он любви, свободе. / На жизнь насмешливо глядел…»

Так вот. Роман Воронцовой был с Александром Раевским, который, однако, представил мужу в качестве любовника его жены Пушкина. Позже и Воронцов убедился в клевете Раевского и в том, что именно Раевский имел с его женой недозволенную связь: от Раевского Воронцова родила дочь.

А что же Пушкин? А Пушкин дружил с Елизаветой Ксаверьевной, которая была прекрасной музыкантшей-органисткой, устроительницей многих литературных вечеров, вообще, в отличие от мужа, любительницей искусства.

Ни в одном стихотворении, написанном Пушкиным о Воронцовой, мы не найдём страсти. Вот, пожалуй, самое откровенное проявление пушкинских чувств:

Ненастный день потух; ненастной ночи мгла По небу стелется одеждою свинцовой; Как привидение, за рощею сосновой Луна туманная взошла… Всё мрачную тоску на душу мне наводит. Далёко, там, луна в сиянии восходит; Там воздух напоён вечерней теплотой; Там море движется роскошной пеленой Под голубыми небесами… Вот время: по горе теперь идёт она К брегам, потопленным шумящими волнами; Там, под заветными скалами, Теперь она сидит печальна и одна… Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует; Никто её колен в забвенье не целует; Одна… ничьим устам она не предаёт Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных. … … … Никто её любви небесной не достоин. Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен; … Но если…

Неясно, почему именно это стихотворение «назначено» пушкинистами быть обращённым к Воронцовой. Найдено оно не у неё, а среди пушкинских бумаг. Многоточия не разъяснены: за ними нет конкретных слов.

Конечно, чувства Пушкина обозначены здесь достаточно откровенно. Но Пушкин на Юге увлекался многими женщинами.

Сохранилось только одно письмо Пушкина 1833 года Елизавете Ксаверьевне в ответ на её просьбу поддержать его произведениями затеваемый ею литературный альманах. Пушкин отправил ей несколько сцен из какой-то трагедии (думают, что из «Русалки») и присовокупил: «Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив ваше письмо, при одной мысли, что вы не забыли самого преданного из ваших рабов?»

Но так радуют не любовницу, а друга.

Умерла Елизавета Ксаверьевна 27 апреля 1880 года.

* * *

С Семёном Израилевичем Липкиным, родившимся 19 сентября 1911 года, я был дружен так же, как с ним были дружны мои товарищи – Лазарь Лазарев, Бенедикт Сарнов, Станислав Рассадин. А они многое записали о нём и с его слов в своих мемуарных книжках. Так что добавить какой-нибудь рассказанный Липкиным эпизод (а он был прекрасным рассказчиком) мне затруднительно. Разве что вспомнить любимый его анекдот о короле и еврее-барабанщике?

Итак, король производит смотр своих войск. К каждому солдату и офицеру он обращается с тремя вопросами: «Ты меня знаешь?», «Ты меня любишь?», «Ты меня не убьёшь?»

Понятно, что ответы король получает однотипные: «Так точно, Ваше Величество!», «Так точно, Ваше Величество!», «Никак нет, Ваше Величество!»

Настает очередь отвечать еврею-барабанщику:

– Ты меня знаешь?

– Ещё бы!

– Ты меня любишь?

– Вопрос?!

– Ты меня не убьёшь?

– Из чего? Из этого барабану?!!

Семён Израилевич был замечательным поэтом. Но писал стихи, которые очень холодно встречали советские редакторы. Знающий языки, человек высокой культуры, он взялся за переводы, которые выходили совершенными.

Особенно с восточных языков. Аккадский эпос «Поэма о Гильгамеше», калмыцкий эпос «Джангар», киргизский эпос «Манас», памятник индийской культуры «Бхагавадгита». Он переводил таджиков, узбеков, кабардинцев. Переводил с языка хинди. Писал письма Сталину от имени народов автономных республик, когда проходили их Декады в Москве. Обязательное стихотворное письмо вождю печатала «Правда».

Надо сказать, что последнее оказалось немаловажным для физического выживания Липкина. Сталину нравились эти написанные им письма.

Я не стану долго распространяться об истории с «Метрополем», из-за которой Липкин вместе с женой Инной Лиснянской вышли из Союза писателей. И, возможно, им пришлось бы уехать или бедствовать, если б через непродолжительное время не грянула перестройка. И Липкин получил возможность наконец-то публиковаться беспрепятственно:

О том, как был с лица земного стёрт Мечом и пламенем свирепых орд Восточный град, – сумел дойти до нас Короткий выразительный рассказ: «Они пришли, ограбили, сожгли, Убили, уничтожили, ушли». О тех, кто ныне мир поверг во мрак, Мы с той же краткостью расскажем так: «Они пришли как мор, как чёрный сглаз, И не ушли, а растворились в нас».

Поздновато, конечно, он получил такую возможность. Но Бог продлил ему жизнь. Он умер 31 марта 2003 года.

* * *

Елизавета Михайловна Хитрово, родившаяся 19 сентября 1783 года, была дочерью Михаила Илларионовича Кутузова и другом Пушкина.

С Пушкиным она познакомилась в 1827 году и оказалась для него источником политических слухов и фактов. Она исправно писала Пушкину обо всём и радовалась, получая от него благодарственную весточку.

«Ваши письма, – писал ей Пушкин, – единственный луч, проникающий ко мне из Европы».

Она была старше Пушкина на 16 лет. И, кажется, была огорчена предстоящей женитьбой Пушкина. На что он отвечал: «Поверьте, что я останусь всегда самым искренним поклонником Вашего очарования, столь простого, Вашего разговора, столь приветливого и столь увлекательного, хотя Вы имеете несчастье быть самой блестящей из наших светских дам».

Умел Пушкин льстить дамам. Даже таким не слишком очаровательным, какой была Елизавета Михайловна, скончавшаяся 3 мая 1839 года.

* * *

Николай Фёдорович Погодин, пожалуй, единственный из литераторов, который за одну и ту же вещь получил сталинскую и ленинскую премии.

Ленинскую не только за эту, но и за эту тоже.

Речь о его пьесе «Человек с ружьём» на ленинскую тему. За эту пьесу он в 1941 году получил сталинскую премию 1-й степени.

А в 1959-м получает ленинскую премию за «Человека с ружьём», к которому прибавляет «Кремлёвские куранты» и «Третью патетическую», и всё вместе называет трилогией.

Впрочем, советские власти своих певцов не обижали. Сталин тоже мог дать премию за каждый том романа или за каждую его книгу.

Но, повторяю, чтобы сталинскую и ленинскую вместе – таких примеров я не помню.

Погодин получил ещё одну сталинскую 2-й степени за сценарий фильма «Кубанские казаки». Надо сказать, что название было придумано самим Сталиным, который тем самым твёрдо констатировал, что фильм зафиксировал самую что ни на есть настоящую реальность. А Пырьев (режиссёр) с Погодиным поначалу ставили комедию под названием «Весёлая ярмарка».

С 1951 и почти до самой смерти Погодин был главным редактором журнала «Театр». Умер 19 сентября 1962 года. Родился 16 ноября 1900 года.