Григорий Александрович Гуковский (родился 1 мая 1902 года) в молодые годы пережил увлечение символистской культурой, но в конечном итоге оказался близок к формалистам.

В 1923 году окончил факультет общественных наук ленинградского университета. Четыре года был преподавателем средней школы.

С 1924 по 1930 – старший научный сотрудник в Государственном музее истории искусств.

С 1930 по 1935 – доцент, потом профессор Коммунистического университета журналистики. С 1935 – профессор ЛГУ, затем заведующий кафедрой русской литературы. Одновременно с 1931 по 1941 – старший научный сотрудник Института литературы АН СССР. В 1934-м в Пушкинском доме была сформирована группа по изучению русской литературы XVIII века. Её возглавил Гуковский.

Предложенная Гуковским социологическая интерпретация русской литературы XVIII века принята до сих пор, но с оговорками.

В его научной трилогии «Пушкин и русские романтики», «Пушкин и проблемы реалистического стиля», «Реализм Гоголя» прочерчен путь от марксизма к гегельянству: выстроена телеологическая модель истории русской литературы: государство – личность – народ, где народная литература реализма выступает в роли диалектического синтеза двух предыдущих стадий.

На мой взгляд, Гуковскому мешала социологическая зашоренность. Из-за чего некоторые места в книгах хранят на себе след вульгарной социологии.

С 1937-го – он заведующий кафедрой литературы Ленинградского института усовершенствования учителей. С 1938-го – заведующий сектором ленинградского отделения Академии педнаук.

В октябре 1941 арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде. Через месяц освобождён из-за недостатка улик. После первой блокадной зимы в Ленинграде в марте 1942 эвакуировался вместе с университетом. Читал лекции в Саратовском университете, затем стал проректором по научной работе в этом университете. Некоторое время преподавал в ГИТИСе. В Ленинград вернулся в 1948-м.

В июля 1949 был арестован в рамках кампании борьбы с космополитизмом. Донос на него написал его ученик, будущий профессор Западов. Умер 2 апреля 1950-го в московской тюрьме Лефортово от сердечного приступа.

А учёный был выдающийся.

* * *

Александр Сергеевич Кочетков всенародную славу обрёл своим стихотворением «Баллада о прокуренном вагоне», которое многие называют «С любимыми не расставайтесь». Написано оно было в 1922 году. Но почему-то долго не могло попасть в печать. Его пробил в «День поэзии-1966» неугомонный Лев Адольфович Озеров.

В 1976 году в исполнении Андрея Мягкова и Валентины Талызиной баллада целиком прозвучала в кинофильме Рязанова «Ирония судьбы». И немедленно стала шлягером второй половины XX века. По её строчке «С любимыми не расставайтесь» названа пьеса А. Володина, по которой Павлом Арсеновым снят одноимённый фильм.

Баллада была написана под впечатлением от случайного спасения её автора. Чтобы отсрочить расставание со своей женой на три дня, Кочетков сдал билет на поезд Москва-Сочи, который на станции Москва-Товарная попал в катастрофу.

Большего успеха Кочетков не знал. Хотя написал немало стихов и даже несколько пьес в стихах. Был он очень хорошим поэтом и талантливым переводчиком. Иные его стихи не уступают по силе знаменитой «Балладе о прокуренном вагоне».

К примеру:

Умер 1 мая 1953 года (родился 12 мая 1900-го).

* * *

Я приехал в Тольятти, где только что заработал автомобильный завод, с группой писателей, которую возглавлял Виль Липатов. Незадолго до этого он женился на падчерице всесильного Вадима Кожевникова – юношеского кумира Владимира Путина – и был стараниями Кожевникова избран секретарём Союза писателей РСФСР. Всё бы хорошо, но имел Виль серьёзный изъян: пил. И пил по-чёрному, комкая этим свои и чужие графики и планы. На только что построенный автомобильный завод мы приехали без него. А он появился через два дня: почерневший, с огромными мешками под глазами. Однако объяснил почтительно внимавшим ему местным начальникам, что задержали его в ЦК. «Б-был оч-чень с-серьёзный разг-говор с оч-чень в-выс-сокими людьми», – говорил им от природы заикающийся Виль. Те понимающе кивали головами.

В Куйбышеве Виль Владимирович попросил, чтобы его посадили за общий стол к писателям. Партийные работники удивились, но согласились. Обычно глава делегации обедал с ними в отдельном кабинете. Но я понял Виля: представить, что в отдельном кабинете не будет водки, было бы немыслимо. И Виль боялся сорваться.

И всё-таки обратно в Москву его внесли в вагон. Он занял СВ, который проводник запер, и открыл только после очень настойчивого стука каблуком и трёхэтажного мата.

Конечно, Виль потребовал водки. И, конечно, он, в конце концов, её получил.

Между прочим, он впервые напечатался ещё в катаевской «Юности» в 1956 году с двумя рассказами «Самолётный кочегар» и «Двое в тельняшках».

Он тогда жил в Сибири, работал заведующим отделом писем и культуры в местной районной газете.

А потом, вступив в партию, переехал в Читу, где (вот уж не знаю, почему!) стал редактором газеты Забайкальского военного округа «На боевом посту».

Потом он написал много книг. Одна из них вышла в «Роман-газете», когда Липатов жил ещё в Сибири.

Но, правда, его почти тут же позвали в газету «Советская Россия» – сперва заведовать читинским пунктом, потом – брянским. Очень активно сотрудничал с «Правдой».

А в 1967-м он уже специальный корреспондент «Правды». Живёт в Москве. Преподаёт в Литинституте.

И начинает печатать цикл рассказов «Деревенский детектив». Потом по нему будут сняты фильмы с Михаилом Жаровым в главной роли.

А название его романа «И это всё о нём» стало частью анекдота. Так стали называть телевизионную программу «Время», которое без конца показывало Брежнева. Поскольку кроме малоразборчивой дикции Брежнева в программе ещё и чётко произносили сообщение о погоде, «Время» стали называть «И это всё о нём и немножко о погоде».

Виль, повторяю, писал очень много. Поэтому совершенной неожиданностью явилась его скоропостижная кончина. Он умер 1 мая 1979 года (родился 10 апреля 1927-го).

* * *

О Сергее Венедиктовиче Сартакове мне рассказывал критик Александр Алексеевич Михайлов.

Михайлов так же, как и Сартаков, был секретарём Союза писателей СССР, но по критике. А Сартаков был замом председателя бюро секретариата правления СП, курировавшего провинциальные издательства. То есть, был их хозяином: каждое издательство обязано было визировать у него свои позиции по литературе в тематических планах.

Написал Сартаков немало, но из всех книг больше всего запомнилась одна под названием «Козья морда», которая вообще-то входила в трилогию и была её последней третьей частью.

Так вот, в 1987 году по случаю 70-летия Октября секретариат Союза писателей СССР принимает решение послать в длительную командировку на поезде от Москвы до Владивостока с трёх-четырёхдневными остановками в каждом городе для встречи с творческим и идеологическим активом того или иного региона двух секретарей: Михайлова – он выступит с сообщением о литературе (критик же!) и Сартакова – его обязанность информировать обо всём, что делает сейчас секретариат правления Союза писателей СССР.

Ну, что ж. Сели начальники в СВ и поехали. На первой же станции – торжественная встреча, номера «люкс» и прочая.

И вот – замечает Михайлов, что в их купе растёт гора книг.

Оказывается, прознавшие заранее о приезде Сартакова издатели каждого города, где он останавливался, несут ему свежайшую новинку – только что изданную его книгу. Михайлов рассказывал, что, как правило, это была «Козья морда».

Но не только кипа книг растёт в купе. Вот у Сартакова появился ещё один кейс, потом ещё и ещё.

А это что такое?

А это – гонорар, положенный автору.

Узнав об этом, Михайлов предложил Сартакову дать нескольким крупным бамовским участкам приличные суммы на строительство библиотек.

Сартаков сначала не понимал о чём речь.

Когда же понял, напрочь прекратил с Михайловым любое общение. Уже Союз распался, а Сартаков по-прежнему не замечал Михайлова. Так и не сказал ему ни слова после той поездки.

Умер Сартаков 1 мая 2005 года (родился 26 марта 1908-го).

* * *

Иоганн Львович Альтман (родился 1 мая 1900 года) в 1926 году окончил Московский государственный университет и в 1932 году литературное отделение Института красной профессуры.

Много рецензировал театральных постановок и печатал литературоведческие работы о творчестве советских и классических драматургов.

30 апреля 1937 стал первым главным редактором журнала «Театр» (до 1941-го). В годы Великой Отечественной был главным редактором фронтовой газеты «Уничтожим врага».

С 1947 года и до закрытия в 1948-м был заместителем художественного руководителя по репертуару Государственного Еврейского театра. В 1949 в кампанию борьбы с космополитизмом был по требованию Фадеева выгнан с работы, исключён из Союза писателей и из партии и арестован.

Освобождён и реабилитирован после смерти Сталина. После этого прожил недолго: умер 26 февраля 1955 года.

* * *

На Михаила Трофимовича Каченовского молодой Пушкин написал четыре эпиграммы. Вот – одна из них (1818):

В «Вестнике Европы» (1818, № 13) Каченовский позволил себе грубые выпады против Карамзина («наш Тацит» – у Пушкина).

Последний стих пушкинской эпиграммы действительно прежний. Он Пушкину не принадлежит. Пушкин вспоминает «Ответ» Каченовскому поэта И.И. Дмитриева (1806):

Причём и Дмитриеву этот последний стих принадлежит только в том значении, что он является буквальным переводом строчки Вольтера из стихотворения «Бедняга». Аббат Дефонтен был злейшим врагом Вольтера.

Пушкин не зря вступился за Карамзина, которого Каченовский терпеть не мог. Каченовский был сторонником учения историка Шлецера, который выступал против изображения прошлого в чертах современности. Как раз этим и отличался Карамзин.

Но по Каченовскому период истории древней Руси – торжество дикости. Вслед за Шлецером он утверждал, что древнейшая Русь не знала ни письма, ни торговли, ни денежных знаков. По Каченовскому вся русская история баснословна, потому что источники этой истории подделаны летописцем не ранее XIII века. Каченовский читал лекции студентам, и они жадно его слушали. Его школу окрестили «скептической». Она набирала популярность. Но, как писал в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» известный историк П. Милюков, «популярность эта, однако, скоро прошла, так как по форме лекции К. были довольно сухи и монотонны, а по содержанию далеко не были тождественны с философскими идеями, которыми увлекалась молодежь. Наиболее талантливые из временных последователей К. печатно отметили разницу между «формальной» критикой Шлецера, на которой остановился их учитель, и «реальной» критикой, вытекавшей из современного им мировоззрения. С той и другой точки зрения летопись можно было признать недостоверной; но «формальная» критика К. доказывала это тем, что летопись есть подлог, сделанный в XIII ст., а «реальная» критика лучших последователей К. выводила недостоверность памятника из самых свойств младенческого миросозерцания его автора. Летописные легенды они считали не «выдумкой», которую надо обличить, а «мифом», который требует объяснения. Одновременно с философской несостоятельностью основных принципов К. была обнаружена и научная ошибочность его учёных выводов – Погодиным и Бутковым. Некоторые из противников К. отвергали его выводы не только во имя науки, но и во имя патриотизма. В глазах К. составитель летописи был обманщиком; Погодин приглашал студентов молиться ему, как святому».

Кажется, такая полемика чуть ли не воскрешена в наши дни.

Умер Михаил Трофимович 1 мая 1842 года, так никому ничего не доказавший, но всколыхнувший историческую мысль в России. Родился 12 ноября 1775-го.