Это стихотворение Герман Борисович Плисецкий написал сразу же после похорон Пастернака:

Поэты, побочные дети России! Вас с чёрного хода всегда выносили. На кладбище старом с косыми крестами крестились неграмотные крестьяне. Теснились родные жалкою горсткой в Тарханах, как в тридцать седьмом в Святогорском. А я – посторонний, заплаканный юнкер, у края могилы застывший по струнке. Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу, хотя от стыда за страну свою плачу. Какое нам дело, что скажут потомки? Поэзию в землю зарыли подонки. Мы славу свою уступаем задаром: как видно, она не по нашим амбарам. Как видно, у нас её край непочатый — поэзии истинной – хоть не печатай! Лишь сосны с поэзией честно поступят: корнями схватив, никому не уступят.

Стихотворение сразу же облетело Москву, ходило в самиздате. И на некоторое время определило судьбу Плисецкого. Он окончил заочное отделение филфака МГУ в 1959 году. Работал гидом вокзальных экскурсий по Москве. Потом устроился корректором в издательстве. Поступил в «Семью и школу» и тут же пришлось уходить: стихотворения о похоронах Пастернака ему не простили.

Он уехал в Ленинград. Поступил в аспирантуру Института театра, музыки и кино. Одновременно стал ходить в лучшее в городе литературное объединение, которое вёл Глеб Семёнов.

В конце 60-х выиграл конкурс в издательстве «Наука» на переводы Омара Хайяма. Перевёл, и с тех пор его «Рубайат» Хайяма является одним из лучших, переведённых когда-нибудь на русский.

Он переводил других восточных поэтов Хафиза, Файзи. Перевёл стихами некоторые библейские книги. Например, «Экклезиаст».

Свои стихи он напечатал в журналах «Грани» (1967), «Континент» (1980) и в «Антологии послевоенной русской поэзии» (Англия, 1974).

Его переводы ценил о. Александр Мень. Он писал: «Как Герман Плисецкий искал созвучие своим мыслям у Омара Хайяма – который, кстати, местами очень близок к Экклезиасту – так он потом интерпретировал, быть может, бессознательно, и древнего библейского поэта».

А в «Континенте» Владимир Максимов напечатал его «Трубу» – поэму о похоронах Сталина. Разумеется, по этому поводу к Плисецкому приходили литературоведы в штатском, интересовались, как он сумел передать свою поэму в Париж. «А я её и не передавал, – ответил Герман Борисович. – У Максимова работает Алешковский. А он мою поэму наизусть знает. Он и напечатал со своими ошибками памяти». «А вы можете написать об этом в «Литературную газету»?» – спросили его. «Нет, конечно», – ответил Плисецкий.

Поэма эта небольшая. Посвящена она Е.Е. – то есть Евгению Евтушенко. Вот – отрывок из неё:

Там, впереди, куда несёт река, аляповатой вкладкой «Огонька», как риза, раззолочено и ало, встаёт виденье траурного зала. Там саркофаг, поставленный торчком, с приподнятым над миром старичком: чтоб не лежал, как рядовые трупы. Его ещё приподнимают трубы превыше толп рыдающих и стен. Работают Бетховен и Шопен. Вперёд, вперёд, свободные рабы, достойные Ходынки и Трубы! Там, впереди, проходы перекрыты. Давитесь, разевайте рты, как рыбы. Вперёд, вперёд, истории творцы! Вам мостовых достанутся торцы, хруст рёбер и чугунная ограда, и топот обезумевшего стада, и грязь, и кровь в углах бескровных губ. Вы обойдётесь без высоких труб. Спрессованные, сжатые с боков, вы обойдётесь небом без богов, безбожным небом в клочьях облаков. Вы обойдётесь этим чёрным небом, как прежде обходились чёрным хлебом. До самой глубины глазного дна постигнете, что истина черна. Земля, среди кромешной черноты, одна как перст, а все её цветы, её весёлый купол голубой — цветной мираж, рассеянный Трубой. Весь кислород Земли сгорел дотла в бурлящей топке этого котла… Опомнимся! Попробуем спасти ту девочку босую лет шести. Дерзнём в толпе безлюдной быть людьми — отдельными людьми, детьми любви. Отчаемся – и побредём домой сушить над газом брюки с бахромой, пол-литра пить и до утра решать: чем в безвоздушном городе дышать? Труба, Труба! В день Страшного Суда ты будешь мёртвых созывать сюда: тех девочек, прозрачных, как слюда, задавленных безумьем белоглазым, и тех владельцев почернелых морд, доставленных из подворотен в морг и снова воскрешённых трубным гласом… […]

Родился Герман Плисецкий 17 мая 1931-го. Умер 2 декабря 1992 года.