«Вечерний звон, вечерний звон, / Как много дум наводит он».
Кто не помнит этих строк песни, ставшей народной.
По поводу того, чьи эти слова, разногласий как будто нет. Их написал Иван Иванович Козлов, слепой, обезноженный поэт, современник Пушкина, который его ценил. Есть сомнения, что музыку сочинил композитор Александр Александрович Алябьев. Указывают на некого анонима. Но мне думается, что напрасно. Кто ещё из современников Козлова так умел извлекать из стихов их поющую душу? Вспомните такие романсы Алябьева, как «Соловей» на слова Дельвига, как «Зимняя дорога» на слова Пушкина. Есть, есть в них гармоническая перекличка с «Вечерним звоном», гениальным романсом, который поминается во многих произведениях русской литературы, который звучит во многих кинофильмах – от кинокомедии военных лет «Небесный тихоход» до «Калины красной» Василия Шукшина, до «12 стульев» Леонида Гайдая, который, наконец, исполняли певцы самого разного регистра от баса до тенора.
Удивительно прижилась эта песня в России. Но любопытно, что на немецком языке она звучит как немецкая народная песня, а на английском как английская.
Переводили стихи Козлова? Нет. Козлов сам выступил прежде всего переводчиком: перевёл – стихи ирландского поэта-романтика Томаса Мура, родившегося 28 мая 1779 года.
Перевод, конечно, гениальный, полностью вписавшийся в традицию русской песни, которую (русскую песню) великолепно охарактеризовал свой октавой а «Домике в Коломне» Пушкин:
Однако оригинал, повторяю, написан по-английски. И, если верить англичанам, не менее сильно, чем это сделал Козлов.
Мур быстро приобрёл в Британии широкую известность и получил приглашение занять должность придворного поэта. Отказался от неё под давлением своих либеральных друзей.
Какое-то время работал администратором адмиралтейства на Бермудских островах. На обратном пути посетил Америку. И вернулся на родину убеждённым антиамериканцем, что тогда означало: антилибералом. Эти свои реакционные настроения выразил в стихах, которые собрал и выпустил отдельной книгой.
Но не успели разгневанные друзья поэта переварить эти стихи, как Мур выпускает сборник «Ирландские мелодии», которые сделали его повсеместно известным не только на его родине. Они стали как бы манифестом романтиков. Следующие книги Мура «Национальные мотивы» и «Священные песни» имели меньший успех, но Мур вновь заставляет везде говорить о себе, когда выпускает самое большое своё произведение «Лалла Рук» – ориентальную повесть с четырьмя вставными поэмами. Экзотическая, романтическая она как бы соперничает с восточными поэмами Байрона, у которого Мур позаимствовал композиционные приёмы. «Лалла Рук» переведена на многие языки. На персидском её судьба оказалась такой же, как «Вечерний звон» Козлова на русском, персы считают её великой национальной эпопеей.
С Байроном отношения Мура поначалу были весьма напряжённые и чуть было не разрешились дуэлью. Но, помирившись, поэты стали задушевными друзьями. Настолько, что именно Муру Байрон завещал все свои бумаги, которые Мур перед смертью сжёг.
Стихи Томаса Мура переводили в России многие поэты. Но, пожалуй, что лучшие его переводы принадлежат В.С. Лихачёву, поэту-переводчику второй половины XIX века.
Вот – в переводе Владимира Сергеевича Лихачёва:
* * *
28 мая 1877 года родился Максимилиан Александрович Волошин, прекрасный поэт, самобытный живописец, чей дом, в крымском Коктебеле, построенный в 1903–1913 годах его матерью Еленой Оттобальдовной Волошиной, служил и до сих пор служит писателям.
Волошин жил очень бурно, вступал в масонскую ложу и занимался антропософией, мистифицировал публику, придумав некую Черубину де Габриак, пишущую стихи и даже издавшую книгу. Стрелялся с Гумилёвым на дуэли (слава Богу, не имевшей последствий для обоих) из-за поэтессы Елизаветы Дмитриевой, которая и была этой Черубиной. Занял резко пацифистскую позицию во время Первой Мировой войны: написал письмо военному министру с отказом от службы в армии, выпустил книгу антивоенных стихов «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915»).
В годы гражданской войны при постоянно меняющейся власти в Крыму укрывал то белых от красных властей, то красных от белых. Написал письмо в защиту арестованного белыми О. Мандельштама. Считает, что это письмо спасло Мандельштама от ареста.
В 1927 году женился вторым браком на Марии Степановне Заболоцкой, которая после смерти мужа (11 августа 1932 года в Коктебеле) сохранила его творческое наследие (в том числе и живописные полотна, и акварели) и его дом, завещанный Волошиным Союзу писателей.
Особой популярностью ныне пользуются стихи из книг Волошина «Демоны глухонемые», «Усобица: Стихи о революции», «Стихи о терроре», позже собранные в книгу «Неопалимая купина».
Рискну привести здесь более раннее его стихотворение:
Многие литераторы моего поколения вспоминают дом творчества писателей «Коктебель» на Восточном берегу Крыма. Недалеко от моря причудливый дом, напоминающий корабль. В нём – музей. Музей называется «Дом поэта». Он сохранился да и стал музеем благодаря вдове поэта Максимилиана Волошина Марии Степановне. Я жил в доме творчества после её смерти. Но многие мои товарищи её помнили, с ней говорили, её любили. Её уважали за то огромное чувство к мужу, какое она сохранила все 44 года жизни без него.
Максимилиан Александрович Волошин родился в Киеве. Раннее детство провёл в Таганроге, в Севастополе. Он жил с матерью, рано расставшейся с мужем – его отцом. Да и умер отец, когда Волошину было четыре года.
Ему было 16, когда они с матерью поселились в Коктебеле.
Волошин не только писал стихи, но, как я уже говорил, занимался живописью. В девятисотых он много путешествовал по Европе и в Париже брал уроки живописи у русской художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой, несколько полотен которой находятся сейчас в доме-музее Максимилиана Волошина в Коктебеле.
Наряду со стихами он пишет и публикует статьи о художниках К. Богаевском и М. Сарьяне, о скульпторе А. Голубкиной.
В 1924 году предлагает Наркомпросу превратить свой дом в бесплатный дом творчества. Предложение принято. Правда, в дальнейшем Литфонд – хозяин этого дома путёвки туда не давал, а продавал.
В Крыму в Коктебеле 23 ноября 1917 года Волошин написал одно из самых сильных своих стихотворений «Мир»:
* * *
28 мая 1897 года родился специалист в области древних языков и литературы Иосиф Моисеевич Тронский, по учебнику которого «История античной литературы» я учился в МГУ.
Но вспомнил я его не поэтому. А потому, что его настоящей фамилией была – Троцкий. И хоть он сменил её в 1938 году, но можно представить, в каком страхе прожил до самой смерти Сталина, которого пережил: Тронский умер 3 ноября 1970-го.
И вот что ещё любопытно: Тронский начал преподавать в 1921 году. Но только после смены фамилии – в 38-м – стал подниматься по ступеням научной карьеры: кандидат, доцент, доктор, профессор!
* * *
28 мая 1873 года родилась Ольга Дмитриевна Форш.
Она особенно прославилась своими романами «Сумасшедший корабль» (1930) и «Ворон» (в 1933-м вышел под названием «Символисты»), где описывала быт интеллигенции, жившей в начале XX века и в первые послереволюционные годы, давала портреты Блока, Горького, Сологуба. В дилогии сквозила ностальгия по ушедшим нравам и осторожная критика существующих порядков. За что пролетарская критика не преминула обрушиться на писательницу.
Что ж, Форш учла её, переключившись на исторические романы. Они выходили один за другим: «Радищев», Михайловский замок», «Первенцы свободы». Придраться вульгарной критике было не к чему, и она оставила писательницу в покое.
Скончалась Ольга Форш 17 июля 1961 года, оставив после себя весьма обширное литературное наследие, из которого, на мой взгляд, стоит перечитывать «Сумасшедший корабль» и «Ворон», написанные не только с привычным для Форш мастерством, но и со страстью.
* * *
28 мая 2008 года скончался Эмиль Владимирович Кардин, подписывавший свои произведения как В. Кардин, отчаянно смелый критик, публицист, писатель.
Это именно его, Эмиля, как все мы его звали, участника войны, уволенного из армии в запас в чине подполковника, била из тяжёлых идеологических орудий партийная и государственная критика за статью «Легенды и факты» («Новый мир», 1966. № 2).
Да, не просто буря – тайфун негодования официозных пропагандистов обрушился на статью В. Кардина. Злобствовал не только маршал Будённый: Кардин одобрил роман Юрия Трифонова «Отблеск костра», восстановивший доброе имя Бориса Думенко, расстрелянного в 1920 году и незадолго до публикации статьи Кардина реабилитированного. Неистовствовал Главпур (Главное политическое управление армии и флота) – Кардин напоминал о письме А. Н. Степанова, автора романа «Порт-Артур», Сталину, в котором Степанов сообщал вождю о том, что вынес из архивов: 23 февраля 1918 года не было боёв под Нарвой и Псковом, где получила якобы первое боевое крещение Красная армия. Дата, которая и сейчас отмечается не просто как день защитника отечества, но ещё и как день победы Красной армии над кайзеровскими войсками, не имеет под собой исторического основания! Бесился и аппарат ЦК: Кардин посягнул на привычно-героическое для каждого советского человека словосочетание «залп «Авроры»! И чем, прикажете на это отвечать, кроме мордобоя? Ведь Кардин процитировал письмо матросов крейсера «Аврора», опубликованное после октябрьского переворота в «Правде». Авторы письма возмущены: их обвиняют в том, что они стреляли по бесценному архитектурному памятнику – Зимнему дворцу боевыми снарядами. Ничего подобного! – горячатся матросы: «был произведён только один холостой выстрел из 6-дюймового орудия, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающий их к бдительности и готовности».
Я, работавший в «Литературной газете», находился в кабинете Тертеряна, заместителя главного редактора, когда туда с полосой в руках влетел Александр Кривицкий, которого многие напрасно считали родственником нашего зама главного редактора Евгения Алексеевича Кривицкого. Наш носил собственную фамилию. У Александра Юрьевича она была псевдонимом. Он кипел от злости. «Артур, – сказал он, – ну чт-т-то эт-то т-так-к-кое?» Сильный заика, он помогал себе произносить фразы, притоптывая в такт ногой и дирижируя себе рукой.
– В чём дело, Саша? – вежливо поинтересовался Артур Сергеевич.
– А т-то т-ты н-не з-з-наешь? К-кто т-теб-бе п-ооо-з-зволил в-влез-зать в-в мой м-мат-териал?
– Чем ты недоволен? – спросил Тертерян.
– П-поч-чем-му т-ты уб-брал с-слов-во «п-под-д-оонок» об эт-том уб-блюдк-ке К-кард-дине?
– Потому что, – спокойно ответил Артур Сергеевич, – мы с тобой не на базаре, а в газете.
– В-в т-так-к-оом с-случ-чае, – взвился Кривицкий, – я с-сним-м-аааю с-св-вою ст-татью.
Однако не снял. Статья в газете вышла. «Подонком» Кривицкий Кардина не называл, но исходил злобой: на что замахнулся Кардин? На священную для советских людей память о 28 героях-панфиловцах, погибших под Москвой в неравном бою с фашистами!
Да, Кардин писал в своей статье о том, как выдумывал и украшал факты в 1941-м корреспондент «Красной Звезды» Александр Кривицкий. Привёл цитату – запись Кривицким своего разговора с секретарём ЦК, начальником Главпура армии А. С. Щербаковым, который поинтересовался у журналиста, кто ему передал облетевшую всю страну после статьи Кривицкого в «Красной Звезде» фразу политрука панфиловцев погибшего Клочкова: «Велика Россия, но отступать некуда: позади Москва!» Ему подсказала эту фразу его патриотическая интуиция, – отвечал Кривицкий.
Да и не все 28 панфиловцев, которых Кривицкий назвал поимённо, а Сталин, как и молодогвардейцев, увековечил, дав каждому героя, погибли. Это утверждение Кардина Кривицкий в своём ответе обошёл молчанием.
Позже выяснилось, что статья В. Кардина прогневала самого Брежнева, которому пересказали клевреты её содержание.
В ранние годы горбачёвского правления руководил я в Алма-Ате семинаром молодых поэтов, а потом побывал вместе со своим семинаром в Талды-Курганской области, заезжал в казахский городок Панфилов, названный в честь знаменитого генерала. Экскурсовод провела нас по скверу, с обеих сторон уставленных бюстами. «Это наша аллея славы, – сказала экскурсовод. – Бюсты героям-панфиловцам изваяны…» – и она назвала фамилию скульптора, которую я, к сожалению, забыл.
– А вы слышали, – спросил я её, когда мы шли с ней в гостиницу впереди сильно отставших от нас молодых поэтов, – что не все панфиловцы погибли?
– Да, – ответила она. – Но руководство считает, что бюсты установлены не погибшим, а героям Советского Союза. Героев было 28.
Кривицкий в «Красной Звезде» утверждал, что поначалу панфиловцев было 29. Но один струсил и несколько однополчан, не сговариваясь, выстрелили в него. Чего, как потом выяснилось, не было.
Да и с теми, кто выжил, всё не так оказалось просто. Иван Добробабин попал в плен, а потом служил у немцев в Харьковской области начальником полиции, за что угодил в советский лагерь. Живы остались Илларион Васильев, Григорий Шемякин, Иван Шадрин, Даниил Кужебергенов. Последнего, прочитав очерк А. Кривицкого, который заставил Даниила Кужебергенова погибнуть раньше других, идя навстречу танкам и не страшась смерти, воспел Н. Тихонов в мгновенно сочинённой им поэме «Слово о 28 гвардейцах»:
Однако этой клятвы Д. Кужебергенов не сдержал. Он сдался в плен. И те, кто готовил указ о героях, успели проинформировать вышестоящих об ошибочном включении в него Даниила. Вместо него в указ включили другого Кужебергенова – Аскара. Но, как ни искали историки, Аскара в рядах панфиловской дивизии они не нашли: герой оказался подпоручиком Киже!
(Не дожил Кривицкий до недавно обнародованных архивов, из которых следует, что байка о 28 героях-панфиловцах им попросту выдумана. Оказывается, вообще не было такого подвига под Москвой!)
Любопытно, что подлинные эти факты стали очень скоро известны военной прокуратуре, которая положила документы на стол Жданову. Жданов доложил Сталину, но возмущения от главковерха не услышал. «Оставим всё как есть, – сказал Сталин. – Люди знают об этом подвиге, и не надо их разочаровывать». Так же впоследствии рассудил и Брежнев.
Эмиль много прожил (он умер 28 мая 2008 года). Он написал много статей и книг. Но в памяти людей останется своей статьёй «Легенды и факты», которая пережила автора. Ничего для него обидного. Так остаются не в истории литературы, а в самой литературе авторы одного рассказа, одного стихотворения…
* * *
28 мая 1962 года в Санкт-Петербурге в возрасте сорока лет скончался Лев Александрович Мей (родился 13 февраля 1822 года), русский поэт, переводчик Байрона, Шиллера, Гейне, Беранже, Шевченко, Мицкевича. Даже «Слова о полку Игореве», хотя, как свидетельствовал мой старший товарищ Бенедикт Сарнов, ссылаясь на своего учителя Сергея Константиновича Шамбинаго, неверно говорить о переводе «Слова», только – о переложении: ведь с русского на русский! Учитывая это замечание, скажем: Мей переложил «Слово о полку Игореве былинным стихом.
На сюжеты его стихотворных драм «Царская невеста», «Псковитянка» и «Сервилия» композитор Н.А. Римский-Корсаков написал известные свои оперы.