3 июня 1963 года в Москве умер турецкий поэт Назым Хикмет (родился 15 января 1902 года).

Он часто приходил к нам в литературное объединение «Магистраль» на так называемую «читку»: члены объединения читали новые стихи по кругу. Хикмет одобрял многих. И понятно: Окуджава, Войнович, Белосинская, Эля Котляр, Наташа Астафьева, Владимир Британишский, Саша Аронов – всё это члены «Магистрали» в конце 50-х-начале 60-х.

Хрущёв приоткрыл форточку на Запад и затхлый сталинский воздух постепенно выходил. Веяло свежестью.

Слушателем Назым Химкет был очень внимательным. И безошибочно реагировал на то, что хорошо и что плохо.

Надо сказать, что нас поражали его довольно смелые высказывания о советском руководстве, когда Назым рассказывал о себе. Он учился в Коммунистическом университете в Москве, откуда через Коминтерн выпускников высылали в свои страны, точнее – засылали в них. Хикмета разоблачили быстро, и он сидел в тюрьмах, освобождался, снова сидел, последний раз 12 лет (а дали ему 28).

Слава поэта Назыма Хикмета была такова, что мировое общественное мнение настойчиво требовало от турецких властей его освобождения, тем более что у поэта были проблемы с сердцем. В 1950-м у нас сообщили, что он якобы бежал из страны (переправился в СССР через море на лодке). На самом деле турецкое правительство его выдворило.

Но, пожив в СССР, Назым стал тосковать. Ему не нравились постоянные славословия Сталина. На его счастье Сталин умер, и чекисты с турецким поэтом разбираться не стали. Назым говорил, что уже в тюрьме разочаровался в том строе, который установился в СССР. Он внимательно прочитал там Маркса и Энгельса и нашёл, что они замышляли совсем другой социализм. Хрущёвскую критику Сталина Назым одобрил, но говорил, что он только тогда поверит в обновление системы, когда она откроет свои границы для всех желающих уехать навсегда или просто уезжать или приезжать, когда вздумается.

На родине он считался крупнейшим поэтом-новатором. Он впервые стал писать свободным стихом по-турецки. Его сравнивали по стиховой манере с Маяковским.

Тем не менее въезд в Турцию был для него закрыт. Об этом заявляли националистически настроенные власти.

В Москве театр Сатиры дал премьеру его антисталинской пьесы «А был ли Иван Иванович?» Пьесу закрыли, но в Риге она прошла почти беспрепятственно. Советские власти не мешали её постановке в Софии и Праге.

А стихи его переводили многие поэты. В «Магистраль» он приходил со своей переводчицей Музой Павловой. В её переводе помещаю здесь стихотворение Хикмета «Сказка сказок»:

* * *

3 июня 1890 года родился советский поэт, юморист, переводчик Анатолий Адольфович Д’Актиль.

Известность ему снискали тексты песен, из которых наиболее известны «Мы красная кавалерия» (музыка Дм. Покрасса»), «Две розы» (мызыка С. Покрасса).

Его библиография обширна. Он писал и переводил много. Даже «Алису в стране чудес». Но по большому счёту от него осталось несколько песен и одна пародия – на «Песнь о Буревестнике» Горького. Её и приведу:

Были дни…

Среди пернатых, призывая и волнуя, реял гордый Буревестник, чёрной молнии подобный, и вопил – обуреваем духом пламенного бунта:

– Бури! Бури! Дайте бурю! Пусть сильнее грянет буря!

Напророчил Буревестник несказанные событья…

Буря грянула сильнее и скорей, чем ожидалось. И в зигзагах белых молний опалив до боли перья, притащился Буревестник, волоча по камням крылья: так и так, мол, Буревестник. Тот, который… Честь имею.

И сказали буйной птице:

– Мы заслуги ваши ценим. Но ответьте на вопросы общепринятой анкеты: что вы делали, во-первых, до семнадцатого года?

Вздыбил перья Буревестник и ответил гордо:

– Реял.

– Во-вторых, в чём ваша вера? Изложите вкратце credo.

Покосился Буревестник:

– Я предтеча вашей бури. Верю в то, что надо реять и взывать к её раскатам.

– В-третьих: ваша специальность? Что умеете вы делать?

Покривился Буревестник и сказал:

– Умею реять.

– Ну а чем служить могли бы в обстоятельствах момента?

И, смутившись, Буревестник прошептал:

– Я реять мог бы!

– Нет, – сказали буйной птице. – Нам сейчас другое нужно. Не могли бы вы, примерно, возглавлять хозучрежденье? Или заняли, быть может, пост второго казначея при президиуме съездов потребительских коопов? Или в области культуры согласились по районам инспектировать работу изб-читален и ликбезов? Или, в крайности, на курсах изучили счетоводство и пошли служить помбухом по десятому разряду?

– Ах! – промолвил Буревестник. – Я, по совести, не мастер на ликбезы и коопы, на торговые балансы и бухгалтерские книги… Если реять – я согласен!

Почесались на такие буревестниковы речи – и свезли назавтра птицу без особого почёта в помещение музея при «Архивах революций»: отвели большую клетку, подписали норму корму и повесили плакатик: «Буревестник. Тот, который…»

Мало кто, в музей забредши, между многих экспонатов отмечает с уваженьем запылившуюся клетку.

Только я, седой романтик, воспитавшийся на вольных буревестниковых криках, живо помнящий те годы, в кои над морским простором гордо реял Буревестник, чёрной молнии подобный, и вопил, обуреваем духом пламенного бунта: «Бури! Бури! Дайте бурю! Пусть сильнее грянет буря!»… только я, седой романтик, прихожу по воскресеньям в помещение музея, приношу обрюзгшей птице канареечное семя, заменяю в ржавой банке застоявшуюся воду и – с оглядкой на прохожих – говорю не очень громко:

– Пребывай себе в почёте, птичка Божья – Буревестник!

Умер Д’Актиль в 1942 году.

* * *

Удивительные люди жили на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. Один их них Николай Михайлович Карамзин, скончавшийся 3 июня 1826 года (родился 12 декабря 1766-го), крупнейший русский историк, выдающийся литератор, глава русской сентименталистской школы.

Великий реформатор стиха, он, кроме того, ввёл в русский язык такие слова, как «промышленность», «сосредоточить», «моральный», «эстетический», «эпоха», «сцена», «гармония», «катастрофа», «будущность».

Его «Бедная Лиза» открыла в литературе традицию сострадания чужому несчастью, чужому горю.

Помните, что сказал гоголевский Хлестаков Анне Андреевне, когда просил её руки, а она удивлённо отвечала, что «в некотором роде замужем»? «Это ничего! – говорил вдохновенный Хлестаков. – Для любви нет различия; и Карамзин сказал: «Законы осуждают». Прочитайте, в каком контексте сказал это Карамзин, и вы убедитесь, что гоголевский герой был пусть поверхностно, но начитан:

* * *

Мне уже приходилось писать о шутке Вагрича Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». В этой шутке очень много правды. Кафкианской былью был отмечен сталинский период советской истории. Мы не замечаем, что снова погружаемся в такой быт. Франц Кафка (умер 3 июня 1924 года; родился 3 июля 1883-го) списал его словно с гитлеровской или со сталинской натуры. И самой отличительной его чертой является тот абсурд, с которым сталкивается человек в стране, где человеческое достоинство не только не защищено законом, но сладострастно попирается властями.