«Лесную газету» Виталия Бианки я читал в детстве. Дал мне её дядя, муж сестры моего отца, у которых я жил в глухом селе Смоленской области. Дядя работал директором сельской школы, и одна комната в доме была школьной библиотекой, откуда ребята брали книги домой. Именно «Лесная газета» поспособствовала тому, что я навсегда влюбился в лес и эту любовь пронёс через всю свою жизнь. Я равнодушен к реке, к морю, мог приехать в Крым или на Кавказ и не купаться, а просто бродить по улочкам приморских городов. Но в лесу, в горах я чувствовал себя счастливым, особенно если вчера прошли дожди: сегодня я собирал грибы – занимался любимым моим занятием.

И там в деревне. Метрах в двухстах от села лес был тёмным, глухим, с тонкими нитями тропок, на обочине которых то и дело выскакивал какой-нибудь гриб – сыроежка, лисичка, белый, другой, – сигнализирующей, что надо сойти с тропы и поискать такие же рядом. Занятие невероятно увлекательное, но для меня опасное: у меня абсолютно отсутствует чувство ориентира. Но я же не один. Со мной двоюродные братья, деревенские дружки. Перекликаясь, мы быстро наполняем корзины. Меня обучили приметам: где и какие искать грибы, я выучился. Но не ориентиру.

Углубившись в лес, мы (точнее, мои спутники вместе со мной – непутёвым) выходим к огромному малиннику, занимавшему и в длину, и в ширину невероятную по размерам площадь. Всё хорошо. Плохо только, что в больших – выше меня – кустах малины проросла такая же большая крапива. Её укусы очень чувствительны. Поэтому по малину мы ходим специально: в шапочках, в сапогах, в перчатках с трёхлитровыми бидонами.

Речка там очень неширокая. Берег высокий. В воду надо сходить, держась за нависшую близко к воде корягу. Мои сверстники ныряют с берега. А я не умею. Мне предлагают прыгать «солдатиком». А я боюсь: там сразу глубоко, а я не умею плавать. Наконец, решаюсь. Прыгаю и тут же начинаю бить по воде руками и ногами, пытаясь подняться на поверхность. Мне помогают. Отпускают – я снова тону. Опять подхватывают. Раза с пятого, с шестого я поплыл самостоятельно.

Но удовольствия не испытал. Купаться никогда не тянуло. Только разве за компанию с товарищами, друзьями. Да и то. Они вдохновенно плавают, а я быстро вылезаю из воды и лежу на берегу, читаю.

Вот и на даче, когда был ещё школьником. Мама, воспитательница детского сада, выезжала с ним в Катуар по Киевской железной дороге (теперь Лесной городок), небольшую комнату мы с ней снимали у каких-нибудь хозяев. Два озера, расположенные по обе стороны железной дороги меня не слишком привлекали. А лес! Нет, он не густой и не очень большой. Но я с удовольствием убегал туда с ребятами, бродил часами по нему один, охотился за грибами, которые в моём детстве росли и на таком близком расстоянии от Москвы.

Не обладающий от природы ориентиром, я очень часто терял его, долго блуждал по лесу, пока не выходил на какую-нибудь дорогу. Она могла вывести меня за десяток километров от дома. Но меня это не смущало. Это было необременительной платой за мою любовь к лесу.

И толчок к ней, повторяю, дала «Лесная газета» Виталия Валентиновича Бианки, скончавшегося 10 июня 1959 года (родился 11 февраля 1894-го).

* * *

Чингиза Айтматова я полюбил сразу же после того, как прочитал в «Новом мире» в конце 50-х его повесть «Джамиля». От неё веяло чистотой и свежестью таланта. Кажется, она была переведена не самим Айтматовым, который сам переводил с киргизского на русский свои поздние вещи. И в дальнейшем Айтматов меня не разочаровал. «Прощай, Гульсары», «Белый пароход», – повести замечательные ещё и тем, что, с одной стороны, они мастерски воспроизводят национальный колорит, а с другой, они явно учитывают европейскую традицию литературы, вписываются в неё.

Роман «И дольше века длится день», имеющий и второй заголовок «Буранный полустанок», не зря назван пастернаковской строкой. Стихотворение Пастернака запечатлело трагическое ощущение мира, которое оказалось родственно Чингизу Айтматову, написавшему притчу, в которой действуют манкурты – рабы с вытравленной хозяином памятью. Да и не просто рабы, а рабы, лишённые понимания собственного «я» и тем особенно ценимые рабовладельцами. Подобному рабу, как пишет Айтматов, «в корне чужды были побуждения к бунту, неповиновению. Он не ведал таких страстей».

Туго переплетён с притчей и роман «Плаха», где судьбы двух его героев связаны с образом волчицы Акбары, отказывающейся убить человека, несмотря на такую возможность. Волчица оказывается гуманней многих персонажей романа: бандитов, наркоманов, браконьеров. Ей, волчице, присуща человечность, тогда как мерзавцы, выведенные в романе, охвачены лютой волчьей злобой. Снова перед нами картина трагического ощущения мира, невероятно актуальная. «Плаха» – роман-предупреждение об опасности потери человеческого в людях, особенно в тех, кто волею обстоятельств оказался во власти над другими.

Чингиз Торекулович Айтамтов, скончавшийся 10 июня 2008 года (родился 12 декабря 1928-го), был награждён всеми высшими литературными и государственными наградами Советского Союза, был секретарём Союза писателей СССР. Увы, он подписал агрессивное письмо секретарей СП СССР против Солженицына и Сахарова. Позже стыдился этой подписи.

Был он депутатом Верховного Совета СССР, послом СССР в Люксембурге. После образования независимого Кыргызстана стал от него послом в Бельгии. Скончался в немецкой больнице в Нюрнберге.

* * *

Французский историк и дипломат Проспер де Барант, родившийся 10 июня 1782 года, интересен своим знакомством с Пушкиным. Он написал Пушкину в 1836-м. Поэт ответил. Они встречались и Барант предложил Пушкину вместе перевести на французский «Капитанскую дочку».

Для такого перевода у Пушкина уже не было времени. Он погиб в феврале (новый стиль) на дуэли. Пикантность заключается в том, что дуэльные пистолеты для Дантеса его секундант, виконт Д’Аршиак, одолжил у сына Проспера де Баранта, Эрнеста. И де Барант особенно тяжело перенёс трагедию. Он приходил к умирающему поэту, был на его отпевании. О чём с благодарностью писал отцу Пушкина В.А. Жуковский: «Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но целой Европы; потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своём».

А Эрнест де Барант, сын Проспера, умудрился поссориться с Лермонтовым. В феврале 1840 года на балу у графини Лаваль Эрнест упрекнул русского поэта в распространении неких лживых сведений о нём, об Эрнесте де Баранте. На что Лермонтов поначалу отвечал миролюбиво, отвергая упрёк. Однако после того как Эрнест назвал Лермонтова сплетником, между ними 18 февраля состоялась дуэль. Кстати, на Чёрной речке, где стрелялся Пушкин.

Поначалу дуэлянты не стрелялись, а фехтовали на шпагах. Но кончик шпаги у Лермонтова быстро сломался, и Эрнест провёл по его груди шпагой формально, чуть оцарапав кожу. После этого они перешли на пистолеты. Эрнест промахнулся, а Лермонтов, проявив ответное благородство, стрелял в сторону. Дуэль закончилась примирением.

Но о ней стало известно императору, который немедленно выслал Лермонтова в действующую армию на Кавказ. Эрнесту было предписано покинуть Россию. Его отец, Проспер де Барант, посол Франции в России, стал хлопотать о прощении Лермонтова. Но, зная, как ненавидит поэта Николай I, Бенкендорф посоветовал французскому послу не вмешиваться не в своё дело.

Умер Проспер де Барант 22 ноября 1866 года.

* * *

Валерия Алексеевича Косолапова, родившегося 10 июня 1910 года, я знал прежде всего как человека, который недолго при Хрущёве был главным редактором «Литературной газеты» в 1961 году. Он опубликовал на страницах «Литературки» стихотворение Евтушенко «Бабий Яр». За что был немедленно снят с работы.

Что страшного было в этом стихотворении? Его тема. Евтушенко впервые в советской печати написал о массовом расстреле под Киевом в Бабьем Яру евреев.

Сталин, особенно в последние годы жизни, вёл политику государственного антисемитизма, поэтому всякие сведения о массовых уничтожениях евреев на территории Советского Союза замалчивались. А госбезопасность при Сталине запускала слухи, опровергавшие такие сведения. Успешность подобной политики обнаружилась в том, что при сменившем Сталина Хрущёве в геноцид евреев распропагандированное население уже не верило.

И вот в Бабьем Яру оказался Евтушенко. Осмотрел никак не обозначенное место массового захоронения. И написал об этом стихотворение.

Встал вопрос, что с ним делать? Передаю слово Евтушенко, который 16 января 2011 года даёт интервью Михаилу Бузукашвили, представляющему американский Интернет-журнал «Чайка»:

«– Я поехал к Косолапову в «Литературную газету». Я знал, что он был порядочный человек. Разумеется, он был членом партии, иначе он не был бы главным редактором. Быть редактором и не быть членом партии – было невозможно. В начале я принёс стихотворение ответственному секретарю. Он прочитал и сказал, какие хорошие стихи, какой ты молодец. И спросил – ты можешь мне оставить это стихотворение, ты мне прочитать принёс? Я говорю – не прочитать, а напечатать. Он сказал – ну, брат, ты даёшь. Тогда иди к главному, если ты веришь, что это можно напечатать. Я пошёл к Косолапову. Он в моём присутствии прочитал стихи и сказал с расстановкой – это очень сильные и очень нужные стихи. Ну, что мы будем с этим делать? Я говорю, как что, печатать надо.

– Обычно когда говорили – сильные стихи, потом после этого добавляли – но печатать их сейчас нельзя, не так нас поймут.

– Да. Он размышлял и потом сказал – ну, придётся вам подождать, посидеть в коридорчике. Мне жену придётся вызывать. Я спросил – зачем это жену надо вызывать? Он говорит – это должно быть семейное решение. Я удивился – почему семейное? А он мне – ну как же, меня же уволят с этого поста, когда это будет напечатано. Я должен с ней посоветоваться. Идите, ждите. А пока мы в набор направим.

Направили в набор при мне […]

Потом приехала жена Косолапова. Как мне рассказывали, она была медсестрой во время войны, вынесла очень многих с поля боя. Такая большая, похожая на борца Поддубного женщина. И побыли они там вместе примерно минут сорок. Потом они вместе вышли, и она подходит ко мне. Я бы не сказал, что она плакала, но немножечко глаза у неё были на мокром месте. Смотрит на меня изучающе и улыбается. И говорит – не беспокойтесь, Женя, мы решили быть уволенными.

Здорово, да. И я решил дождаться утра, не уходил. И там ещё остались многие.

А неприятности начались уже на следующий день. Приехал заведующий отделом ЦК, стал выяснять, как это проморгали, пропустили? Но уже было поздно. Это уже продавалось, и ничего уже сделать было нельзя».

Заведующий отделом ЦК – очень большая шишка. Но Косолапов никого из ЦК ставить в известность не стал. Мог это стихотворение задержать цензор. Однако главные редактора имели право не соглашаться с цензорскими замечаниями и брать публикацию под свою ответственность. Разумеется, никто из главных пользоваться таким правом не спешил. Взять под свою ответственность – значило быть уволенным. Подвиг Валерия Алексеевича Косолапова состоял в том, что он первым не испугался.

Потом он работал директором издательства «Художественная литература», был главным редактором «Нового мира». Но в истории литературы он остаётся со своим подвигом – открыл накрепко сооружённую при Сталине плотину перед запретной темой. Одного стихотворения Евтушенко оказалось достаточно, чтобы снести эту лавину!

Скончался Валерий Алексеевич в мае 1982 года.

* * *

У Николая Ивановича Харджиева, скончавшегося в Амстердаме 10 июня 1996 года, друга Ахматовой, знакомца многих писателей, в том числе Багрицкого, Мандельштама, Пастернака, Кручёных, обладателя богатой коллекции русского авангардного искусства, книжных изданий русских поэтов и писателей XX века с их дарственными надписями, уникальных документов эпохи, – у Н.И. Харджиева, говорю я, была очень непростая судьба.

Ему повезло: его везде встречали одинаково хорошо. С ним любили беседовать о жизни. Мандельштам говорил, что у Харджиева абсолютный слух на стихи. Ахматовой он помогал готовить её статьи о Пушкине.

Небольшую его комнату в Марьиной Роще Ахматова называла «убежищем поэтов». Да, здесь бывало немало поэтов – Нарбут, Зенкевич, Хармс, Введенский, Олейников, Черилин. Но бывали и художники Татлин, Малевич, Суетин. В восьмиметровой комнате Харджиева в начале июня 1941 года произошла знаменитая встреча Ахматовой с Цветаевой, после которой Ахматова сказала: «А всё-таки я перед ней тёлка».

Николай Иванович был вторым мужем Серафимы Густавовны Суок, младшей из сестёр, чьим первым мужем был поэт Нарбут, а после развода с Харджиевым Серафима Густавовна вышла замуж за Виктора Шкловского.

Вторая жена Харджиева – художница Лидия Васильевна Чага прожила с Харджиевым долгую жизнь.

Николай Иванович – автор биографической книги «Судьба художника» – о П. Федотове. Ему принадлежит множество экспериментальных и шуточных стихотворений. Он откомментировал сочинения Маяковского, Глебова, Мандельштама, Хлебникова. Журнал «Вопросы литературы» в течение нескольких лет публиковал материалы из литературного архива Харджиева.

А вот с архивом коллекций ему очень не повезло. Разворовывали её постепенно. Харджиев планировал переехать с женой на Запад и заняться там научной и издательской деятельностью. А для материального обеспечения себя и жены решил вперёд себя выслать часть архива. Помогавший ему шведский славист Бенгдт Янгфельд вывез в 1977 году по дипломатическим каналам четыре картины Малевича, принадлежавшие Харджиеву, и присвоил их. Завязавшийся скандал ни к чему не привёл. Эти картины к Харджиеву не вернулись.

В ноябре 1993 года 90-летний Харджиев и его 83-летняя жена выезжают в Голландию по приглашению Амстердамского университета. Но перед отъездом ему было обещано, что по прибытии на место он с женой получит деньги, достаточные для достойного заграничного проживания. За это Харджиев должен был продать одной картиной галерее два полотна и ещё четыре передать безвозмездно на вечное хранение без права продажи. Николая Ивановича снова обманули. Его архив разграбили.

В Голландии семейная пара стариков в основном занималась трудными переговорами с обокравшей их галерей и Министерством культуры России, поскольку на родине на них завели уголовное дело по факту покушения на контрабанду.

В обмен на закрытие уголовного дела Министерство культуры настаивало на передаче всего вывезенного Харджиевым архива в посольство России. Часть архива, похищенного в Москве у Харджиева, была задержана на российской таможне. Теперь Министерство требовало, чтобы Харджиев подарил эту часть России.

В конце концов, Харджиев сделал этот подарок. Он подписал договор о передаче с условием, что его архив будет закрытым фондом на 25 лет.

В начале ноября 1995 года в Амстердаме погибает Лидия Васильевна Чага. Через два дня после гибели жены Харджиев учреждает фонд «Харджиев-Чага», который управлял бы оставшейся частью архива.

Но после смерти Николая Ивановича 10 июня 1996 года началось полное разграбление его имущества. Поменял политику и фонд, которому не разрешалось прежде продавать коллекцию.

В декабре 2011 года в Российский государственный архив литературы и искусства вернулась, как писали, уникальная коллекция русского авангарда из архива Харджиева. Однако, по словам директора РГАЛИ, вернулась только архивная часть коллекции. Картины из собрания Харджиева остались за рубежом в разных местах.