В далёком 1966 году редакция журнала «Вопросы литература» заказала мне рецензию на книгу Владимира Солоухина, вышедшую в серии «Рассказы о творчестве», которую издавало издательства «Советская России».
Книга мне понравилась. О чём я и написал. Но одно место в ней вызвало недоумение. Солоухин обратился к стихотворению Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла» и, рассуждая о самоценности поэтического слова, предложил проделать и проделал эксперимент: заменил слова «на холмах» словами «в долине». Меня это удивило. Есть же отброшенные Пушкиным варианты, почему бы не обратиться к ним? Зачем, спрашивал я, представлять Пушкина странным чудаком, который смотрит на холмы, а пишет: «в долинах»?
Но именно это замечание редакция не пропустила, вычеркнула. Солоухин обидится, – сказали мне.
Он позвонил мне после выхода рецензии. Благодарил. Я сказал ему о не пропущенном редакцией замечании. Он посмеялся, а потом посерьёзнел и сказал, что я прав и что он обязательно посмотрит варианты пушкинского стихотворения.
А личная моя встреча с ним состоялась лет через восемь, когда он заходил в «Литературную газету». К тому времени из написанного им мне нравились «Владимирские просёлки» и «Третья охота», опубликованная в журнале «Наука и жизнь». «Третья охота» даже, пожалуй, больше всего. Я сам грибник и оценил, с каким вкусом пишет Солоухин о сборе грибов, как учит отличать съедобные от несъедобных, какие даёт подчас неожиданные рецепты, как лучше их приготовить.
Он держался приязненно, хотя сказал, что оценивает свои «Письма из Русского музея» выше «Третьей охоты», явно приглашая меня восхититься и этими «Письмами», но они меня не восхищали. Работы профессиональных искусствоведов нравились мне больше. К тому же я уже тогда ощущал на этой книге Солоухина лёгкий налёт шовинизма. Хотя солоухинский сокурсник, мой старший товарищ Эма Коржавин, это и отрицал.
В дальнейшем мы, не сблизившись, всё больше отдалялись друг от друга. Позиция Владимира Алексеевича Солоухина, родившегося 14 июня 1924 года, вырисовывалась всё чётче по мере появления его в редколлегиях таких журналов, как «Молодая гвардия» или «Наш современник».
Правда, когда в перестройку появилась его книга «При свете дня», и мой начальник, у которого я работал заместителем, член редколлегии «Литературки» Игорь Золотусский восхитился ею: «Никто с такой страстной ненавистью не писал ещё о большевиках!», Солоухин снова появлялся у нас в газете, часто звонил. Но никакого дружеского общения у меня с ним не получилось. Наоборот. В той же книге «При свете дня» мне очень не понравилось, с какой сладострастной ненавистью раскапывал Солоухин еврейские корни Ленина: чувствовал я, что не просто Ленина ненавидит Солоухин, но ненавидит Ленина-еврея!
Ну, а когда я прочитал его книгу «Последняя ступень», которую напечатали только в 1995-м – через два десятка лет после того, как она была написана (автор ещё был жив, он умер 4 апреля 1997) и которую в патриотических кругах было модно сравнивать с солженицынским «Архипелагом Гулаг», Солоухин вызвал во мне отвращение, даже гадливость, как чудовищный провокатор. А как же ещё если не провокацией, не призывом к погромам назвать юдофобское кредо главного героя книги, который открывает глаза её автору на то, что и автор соглашается считать истиной:
«Строго говоря, Гитлер и его движение возникло как реакция на разгул еврейской экспансии, как сила противодействия. Дальше медлить было нельзя. И так уж дело дошло до края, до пропасти, когда появился Гитлер, который называл себя последним шансом Европы и человечества. Это была судорога человечества, осознавшего, что его пожирают черви, и попытавшегося стряхнуть их с себя…
А теперь уже поздно. Теперь уже – рак крови. Парадоксально, что идеи побеждённого Гитлера воспринял было Сталин, который собирался решать еврейский вопрос. Дело в том, что он всё равно не мог бы его решить за пределами своего государства. Что из того, что он даже и физически уничтожил бы евреев на территории СССР. Это не изменило бы общей картины, общего соотношения сил на земном шаре. А добраться до Америки, Франции, Англии у него руки всё равно были коротки. Добраться до них мог бы только Гитлер в союзе с Италией, Японией, остальной Европой, да ещё если бы мы, дураки, вместо того, чтобы воевать с ним… Между прочим, Сталин поверил в такой союз, он поверил приглашению Гитлера совместно решать основной вопрос человечества. Но Гитлер в этом приглашении был неискренен. Он надеялся, что в союзе с ним в результате молниеносной войны окажется не СССР, а Россия уже без Сталина, без большевиков.
Теперь же – оглянись вокруг… Видишь ты хоть одну личность, хоть одно государство, которое могло бы прийти на помощь человечеству и вылечить его от этой страшной болезни. Все политические деятели – мелочь и шушера… А как евреи потирали руки, когда удалось им свалить Гитлера, удалось победить ту железную, организованную и целенаправленную силу. Они победили её, как всегда, чужими руками и чужой кровью, главным образом опять же российской. Наверное, ты знаешь, что американцы в той войне потеряли двести пятьдесят тысяч человек, англичане около трёхсот, немцы четыре с половиной миллиона, а наши сорок четыре по незаниженным цифрам. Не знаю, сколько погибло японцев и итальянцев, наверное, тоже немало, но те хоть отстаивали свою идею, причём конкретную идею, а нас гнали в огонь против железных рыцарей, идущих нас же, дураков, вызволять из беды…
Но теперь уже поздно. Я не вижу на земном шаре силы, личности, которая могла бы спасти положение. Евреи это знают и ничего уже не боятся. Они делают что хотят. Они немного побаиваются китайцев. Но самую малость. Уж если удалось сломить Гитлера… К тому же продолжает существовать СоветскийСоюз. Я думаю, следующий ход в шахматной партии будет такой: нас, то есть Советский Союз, стравят с Китаем. Они это делают. Недаром Киссинджер уже ездит и лично тайно шушукается с Мао Цзедуном. Если они видят в Китае силу, они попытаются её уничтожить. А чем? А как? Столкнуть два огромных государства. Тогда они долго будут глядеть со стороны, как мы истребляем друг друга, и в конце концов помогут, возможно, нам. Но помогут, когда мы потеряем миллионов шестьдесят, да и китайцы миллионов сто двадцать. Помогут они нам не потому, что любят нас больше, а потому, что с нами всё же, как с людьми белыми, легче потом иметь дело. Тогда их торжество будет окончательным и полным».
Как хотите, но это написано людоедом!
* * *
Книжку «Хижина дяди Тома» я полюбил в детстве. И тогда же проникся ненавистью к расизму. Я верил сталинской пропаганде, что расизм торжествует в США. Об этом свидетельствовал и спектакль «Снежок», который мы с классом ходили смотреть в Театр юного зрителя. Об этом писал и мой любимый поэт Маршак в стихотворении «Мистер Твистер». А сколько карикатур на эту тему я видел в «Правде»: белый господин, крючконосый с перекошенным от злобы толстым лицом и в цилиндре, как бы обёрнутым американским флагом, что-то выговаривает темнокожему рабочему с благородным, печальным выражением лица или даже попирает этого темнокожего ногами. Карикатуры сопровождались убийственными для белого расиста стихами, которые писали Сергей Михалков, тот же Самуил Маршак…
Из их стихов и из прозаических подписей под карикатурами я узнал, что расиста этого зовут дядей Сэмом и что таких дядюшек Сэмов в Америке большинство. Они и противостоят своей ненавистью и злобой полюбившемуся мне дяде Тому из книжки Бичер-Стоу.
Значительно позже я узнал, что Гарриет Бичер-Стоу, родившаяся 14 июня 1811 года, описала положение дел в Америке в середине XIX века, ещё до Гражданской войны интернационального Севера страны, выступавшего против рабства чёрного населения, с расистским Югом, где такое рабство процветало. Что Авраам Линкольн, лидер победивших северян и ставший президентом Соединённых Штатов, не просто ценил «Хижину дяди Тома», но сказал, что из-за этой книги Бичер-Стоу и началась Гражданская война. И что это соответствовало истине, потому что «книжка этой маленькой женщины» (А. Линкольн) разошлась в первый же год неслыханным в то время тиражом в 350 тысяч экземпляров и продолжала выбрасываться издателями на книжный рынок не только Америки, но и многих стран мира уже и после смерти автора, случившейся 1 июля 1896 года. Узнал я и о том, что расизм в Америке выдавливался постепенно, и что в детские мои годы там в некоторых штатах сохранялись предупредительные таблички «только для белых», препятствующие доступу негров в такую-то школу, в такой-то клуб, на такие-то места в общественном транспорте. Но цивилизованные власти США боролись и с этими расистскими проявлениями, искореняли их.
Ну, а о том, насколько удачно они в этом преуспели, говорят два срока на посту Президента США Барака Обамы, афроамериканца, как толерантно принято теперь в Америке называть темнокожих граждан.
* * *
«Как часто факты скрывают истину. Может быть, это и глупо […] но я никогда не мог поверить в этого, как его там зовут в уголовных рассказах?… Да, Шерлока Холмса. Несомненно, каждая деталь указывает на что-либо, но обычно совсем не на то, что нужно. Факты, мне кажется, как многочисленные ветви на дереве, могут быть направлены в любую сторону. Только жизнь самого дерева объединяет их, и только его животворные соки, струящиеся ввысь, подобно фонтану, дают им жизнь».
Эту фразу произносит судья Бэзил в раннем рассказе Г.К. Честертона «Невероятные приключения майора Брауна».
Да, Гильберт Кийт Честертон, умерший 14 июня 1936 года (родился 29 мая 1874-го), тогда ещё не определился с героем. Это потом имя Брауна прочно закрепится за патером. И отец Браун Честертона заставит с неменьшим интересом и напряжением следить за своей логикой, чем заставляет это сделать читателя Шерлок Холмс Конан-Дойля. А в раннем своём рассказе роль детектива Честертон определил судье Бэзилу, которому будет вторить его наследник патер Браун:
– Я думаю, что самое трудное – это убедить кого-нибудь в том, что ОхО=О. Люди верят самым странным вещам, если они идут подряд. Макбет поверил трём словам трёх ведьм, несмотря на то, что первое он сказал им, а последнее он мог осуществить только впоследствии.
Главный конёк детектива Честертона – его безукоризненная логика. Причём мыслит отец Браун в полном соответствии с догматами христианской веры.
Тем более это ему легко было сделать, что сам Честертон был глубоко верующим человеком, написал религиозно-философские трактаты, посвящённые апологии христианства «Что стряслось с миром», «Ортодоксия»), книги о великих учителях церкви («Св. Франциск Ассизский», «Св. Фома Аквинский»).
Всего Честертон написал около 80 книг. Он работал во всех литературных жанрах, писал стихи, рассказы, эссе, пьесы, романы. И всё делал великолепно.
Закончу стихотворением Честертона в переводе Григория Кружкова: