В день рождения Лицея 1825 года, обращаясь к своим друзьям-лицеистам, Пушкин писал:

«Торжествовать», то есть отмечать лицейскую годовщину одному, выпало Александру Михайловичу Горчакову, достигшему при Александре II вершины государственной карьеры: он был назначен канцлером. А до этого занимал пост министра иностранных дел и сохранял его почти до самой смерти.

Ясно, что внешняя политика России в те времена во многом связана с именем князя Александра Михайловича Горчакова, родившегося 15 июня 1798 года.

Многократный посол при Николае I во многих государствах, он назначен был Александром II министром иностранных дней сразу же после окончания бесславной Крымской войны.

Правда, некоторые нынешние историки вовсе не считают Крымскую войну бесславной, не признают поражения в ней России. Несколько лет назад я прочёл в газете «Аргументы и факты» о том, что некая конференция, посвящённая знаменитой Крымской войне 1853–1856 гг., пришла к выводу, что русские в ней победили. «Старá шутка!», – как кричали булгаковские герои. До этой конференции о Крымской войне иначе не говорили как о «позорной» для русского оружия. Но вот устроители конференции – Центр национальной славы России и фонд Андрея Первозванного – стали утверждать, что это выдумка советских историографов. Что не преследовало правительство Николая I в Крымской войне никаких экономических или политических целей: «Стоит прочитать те же императорские манифесты о её начале и прекращении, из которых видно: главная цель войны, декларируемая в первом документе, – обеспечение традиционных прав Православной церкви на Святой земле. И она же в результате достигнута полностью».

Императорские манифесты, конечно, лучшее свидетельство того, ради чего затевали войну и ради чего её закончили. В них столько же правды, сколько в известной речи Сталина на параде 7 ноября 1941 года: «В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат. Германия истекает кровью, её людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает не только народами Европы, подпавшими под иго немецких захватчиков, но и самим германским народом, который не видит конца войны».

Мне скажут: а что же оставалось делать Сталину, который напутствовал уходящих на фронт солдат? Он врал, чтобы ободрить армию.

Вот и царские манифесты о начале и прекращении войны врали, чтобы ободрить подданных. Но своей цели не достигли. Ведь это не советский историк Е. В. Тарле, а великий русский поэт Фёдор Иванович Тютчев оценил итоги Крымской войны и роль царя в ней: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека».

Как и Николай I, Тютчев был убеждён, что «Москва и град Петров, и Константинов град – / Вот царства русского заветные столицы…» Тютчев жаждал войны с Турцией за Константинов град, то есть за Константинополь, захваченный турками и переименованный ими в Стамбул в 1453 году, торопил с этой войной правительство Николая, не сомневаясь, что Россия сумеет реализовать свои (или его) панславистские амбиции:

Удалось, однако! Ни византийского «венца и скиптра», ни контроля над проливами Николай получить не смог. Русская эскадра была разгромлена, Севастополь лежал в руинах. Более чем вероятно много раз высказанное предположение, что поражение русской армии привело императора, отличавшегося отменным здоровьем, к скоропостижной кончине. Подписанный в Париже мирный договор, по которому Россия лишилась значительных своих территорий и своего влияния на Балканах, победным можно назвать только при очень разгорячённом воображении! Мирный договор объявлял Чёрное море нейтральным и запрещал России иметь там военный флот и какие-либо военные базы. Этот запрет, как написал автор газеты, о которой я веду сейчас речь, «был фактически преодолён спустя 15 лет». Да, Лондонская конвенция от 17 марта 1871 года разрешила России и Турции держать военные суда в Чёрном море. Однако запрещала России их хождение через проливы. Это было несомненным дипломатическим успехом канцлера Горчакова. А всё-таки, хорошо это или плохо, что 15 лет Россия не имела возможности защитить свои черноморские берега? Это что – свидетельство победы русского оружия?

Впрочем, возмущаться нынешними историками бессмысленно. Они обслуживают государственный заказ. А теперешние власти заказывают историю всегдашних побед России. Вот и крутятся официанты от истории, вполне по-орвуэлловски доказывая, что любое российское поражение обернулось для страны победой.

Горчаков очень много сделал для смягчения и отмены многих положений парижского трактата, подписанного после поражения России в Крымской войне. И благодарный ему Ф.И. Тютчев писал после отмены статьи Парижского трактата о нейтрализации Чёрного моря:

Надо отметить многолетнюю дружбу Горчакова с Бисмарком, которая позволила России подавить польское восстание, на стороне которого выступили Англия, Австрия и Франция, а Пруссии – начать и выиграть войну с Францией, после чего и была отменена статья Парижского трактата о нейтрализации Чёрного моря. В этом Горчаков опирался на поддержку Бисмарка. В 1872 году был оформлен тройственный союз России, Пруссии и Австрии.

А в 1877 году Россия развязала новую войну с турками, которая показала, что любая дружба политических деятелей способна дать и непременно даст трещину. Бисмарк вовсе не стремился усилить Россию. По Сан-Стефанскому мирному договору (3 марта 1878 года) была создана Болгария, но Сербия и Черногория увеличивались лишь небольшими прирезками, а Босния с Герцеговиной оставались под турецким владычеством. Таким образом балканские народности, которых поддерживала Россия и которые понесли в этой войне большие жертвы, были по настоянию Бисмарка лишены многих плодов побед.

Престарелый Горчаков (он умер 11 марта 1883 года) ещё смог добиться того, чтобы на Берлинском конгрессе (1 июня – 1 июля 1878) года России была возвращена часть Бессарабии. Но отношения с Пруссией были испорчены, что и доказал Бисмарк, заключивший через год в Вене союз против России.

Но в дипломатической истории России Александр Михайлович Горчаков оставил яркий след, подтвердив пророчество, высказанное юным Пушкиным в стихах, обращённых к лицейскому другу:

* * *

В моей студенческой молодости огромным успехом пользовался спектакль «Карьера Артура Уи» по пьесе Бертольда Брехта, поставленный Сергеем Юткевичем в студенческом театре МГУ. Не называя фашистов по их реальным именам, Брехт весьма достоверно вывел их коварных и бесчеловечных вождей. Режиссёрское решение Юткевичем иных сцен спектакля потрясало.

Ах, как ласков с оппонентом человек в безукоризненно чёрном костюме с бутоньеркой в петлице! Они расхаживают по сцене, человек в чёрном успокаивает собеседника, чем-то его обнадёживает. Вот они остановились в середине сцены. Человек в чёрном вытаскивает красную гвоздику из петлицы, внюхивается в неё и в знак того, что всё будет хорошо, улыбаясь, вручает её оппоненту. И вдруг на наших глазах оппонент начинает опускаться вниз, как в открытом лифте, в яму, откуда бьёт электрическое пламя. Он исчезает там внизу, а на выровненной сцене появляется очередная пара: человек в чёрном костюме с бутоньеркой и его оппонент.

Вы поймёте, почему я вспомнил эту сцену, если прочтёте выдержку из воспоминаний руководителя венгерской полиции в 1956 году Шандора Копачи. Их цитирует мой приятель Игорь Минутко в своей книге «Юрий Андропов. Реальность и миф», в той главе, где рассказывается о том, как с подачи посла Андропова советские войска подавили народное восстание в Венгрии.

«Никогда не забуду последнюю встречу с этим страшным человеком, – пишет Ш. Копачи. – Так произошло – она случилась в последний день нашей революции. Вместе с женой я торопился в югославское посольство, где мы надеялись получить политическое убежище. Прямо на улице нас задержали агенты КГБ и доставили в советское посольство. Встретил нас Андропов, радушный, приветливый, как будто мы званые дорогие гости и он чрезвычайно рад нашему появлению. Он пригласил нас к столу «на чашку чая» и, улыбаясь, сказал, что вот Янош Кадар формирует новое правительство, и что он очень хотел видеть в нём полковника Копачи. Я поверил советскому послу. «Время тревожное, – сказал он. – Если хотите, мы предоставим вам машину, и вы будете доставлены к главе нового правительства». Я согласился. К подъезду была подана бронемашина. Я на всю жизнь запомнил, никогда не забуду Андропова в последнюю минуту нашей последней встречи: он стоял на верхней площадке лестницы, улыбался мне, махал на прощание рукой… Советская бронемашина доставила меня прямиком в тюрьму, из которой я вышел по амнистии семь лет спустя, в 1963 году».

Можно вспомнить и о других не менее впечатляющих эпизодах из жизни Юрия Владимировича Андропова, родившегося 15 июня 1914 года.

Через несколько месяцев после окончания «незнаменитой» советско-финской войны в недавно образованную Карело-Финскую ССР был послан на партийную работу Андропов. Его избрали первым секретарём комсомола республики. Задачей комсомольского вожака было сколачивать подпольные группы для переброски на территорию врага, которым с июня 1941-го стала гитлеровская Германия.

Потом уже работавшие с Андроповым сотрудники изумлялись: практически все из них писали заявления с просьбой направить их в действующую армию, многих направили, некоторых по болезни оставили. Андропов страдал почечной болезнью. Возможно, подай он заявление, его бы отклонили. Но, как свидетельствуют его бывшие сотрудники, он не только такого заявления не подал, но бледнел всякий раз, когда нависала над ним угроза лично выехать в партизанский отряд, проверить надёжность партизан. О том же вспоминает и Геннадий Николаевич Куприянов, первый секретарь ЦК ВКП(б) Карело-Финской республики, который лично уберёг руководителя партизанского движения в республике Андропова от командировок на фронт.

Сам Куприянов с началом Отечественной вошёл в Военный совет 7-й армии, потом в Военный совет Карельского фронта. Получил звание бригадного, после дивизионного комиссара, а после отмены этих званий стал в конце 1942 года генерал-майором. Протежировал понравившемуся ему Андропову, который с подачи Куприянова в сентябре 1944 года стал вторым секретарём Петрозаводского обкома партии, а в январе 1947-го избран вторым секретарём ЦК партии К-Ф ССР.

Но здесь звезда Куприянова закатилась. Он перешёл в Карелию из Ленинграда, где последним местом его работы был Куйбышевский райком, который он возглавлял. Маленков, враждовавший со Ждановым, после ждановской смерти создал так называемое «ленинградское дело», которое погубило многих бывших ленинградцев. Больно затронуло оно и Куприянова, который был снят со своего поста. На республиканском партийном пленуме особенно резко против Куприянова выступает его любимец Андропов. Через некоторое время Куприянова арестовывают, избивают на допросах, приговаривают к смертной казни, заменённой Военной Коллегией Верховного суда на 25 лет лагерей, помещают в Инту, потом переводят в тюрьму, смягчают приговор до 10 лет.

Но освободился Г.Н. Куприянов в 1956 году. Реабилитирован в 1957-м. Попытался встретиться с бывшим своим любимцем, который в то время работал завом отделом социалистических стран ЦК КПСС. Куприянову было что сказать Андропову. Помимо памятного ему выступления Андропова на пленуме, следователь показал Куприянову и что написал в органы второй секретарь республики о деятельности первого секретаря. Очевидно, и Андропову понятны были мотивы Куприянова, жаждущего их встречи. Поэтому он от неё уклонился, Не отвечал на письма, которыми поначалу бомбардировал его Куприянов. Написал Куприянов и в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Оттуда ответили, что приведённые им факты не подтвердились.

Проклял Куприянов своего бывшего любимца. Да тому с его проклятия воду не пить!

Ну, а что до работы Андропова на посту председателя КГБ, то многие вспоминают о компроматах, которые собирал Андропов на высшее руководство. Но так никому и не навредил. Боялся действовать без указания Брежнева. А для Брежнева Андропов был полезным работником – и не более того. Особенно оценил Брежнев борьбу Андропова с инакомыслящими, для которой Председатель КГБ в недрах своей организации создал ставшее знаменитым Пятое управление.

Андропову повезло: незадолго до смерти Брежнева умер второй секретарь ЦК Суслов. Больной, мало что воспринимающий Брежнев согласился на то, чтобы вторым секретарём был избран Андропов. (Официально должности второго секретаря не было. Но так называли того, кто председательствовал на заседаниях секретариата ЦК и отвечал за идеологическую политику партии.)

Дальше – известно и памятно. Брежнев умирает в том же году, что и Суслов. Андропов автоматически становится Генеральным секретарём ЦК и Председателем Верховного Совета. Во внешней политике занимает человеконенавистническую позицию. Прерывает переговоры с Западом о дальнейшей разрядке международной напряжённости. Отдаёт приказ сбить пассажирский южнокорейский самолёт, отклонившийся от курса и оказавшийся в дальневосточном небе СССР. Все пассажиры, в том числе женщины и дети, и весь лётный состав погибают. Произносит воинствующие речи. Но очень скоро участникам пленума ЦК КПСС предложено прочитать его речь, которую произнести ему оказывается не под силу. Он прикован к больничной койке, подключён к искусственной почке. Болезнь его смертельная. Процарствовал чуть больше года. Умер 9 февраля 1984 года.

Мне думается, что Небеса поставили его руководителем, чтобы граждане увидели, каким будет чекист на вершине, получили, так сказать, урок. Впрок он гражданам России не пошёл.