Ей подавай лишь лучших и благих,
Безбожные у Смерти – без вниманья
И жизнь не отнимается у них,
Поскольку продлеваются страданья.
Так учредил Великий Судия.
Иначе Смерть была б не наказанье,
а прекращенье тягот житья.
Эдмунд Спенсер, «Дафнаида»,
пер. В. Кормана
Книжные стеллажи были повсюду. Полки с томами самых разных размеров и корешками разной степени потертости уходили вдаль и тонули в темноте прихожей.
– Редчайшая красота. Откуда вы родом, дитя мое: Украина, Венгрия? – обратился хозяин к Элиз.
– Россия.
– Прошу извинить меня, что принимаю вас в полутьме. Электричество вновь отключили.
Старик говорил на английском без акцента. Изящным жестом он пригласил гостей внутрь. Первая дверь налево вела в кабинет, также больше похожий на библиотечный подвал. Стол и три стула с высокими спинками. Небольшое окно за столом было плотно затянуто темной тканью. На подоконнике стояла этажерка в виде перекрещивающихся друг с другом дощечек. Они образовали несколько рядов отделений, похожих на многократно повторяющуюся букву "Х". В них лежали свитки папируса.
Помимо тысяч мертвых книг, вобравших в себя, казалось, все знания мира, в кабинете было и одно живое существо. Справа от стола стоял внушительных размеров аквариум, наполовину заполненный водой. Часть искусно сделанной насыпи поднималась над подводным миром и образовывала островок. На самом краю двух стихий лежала черепаха. Земноводное существо размером с половину футбольного мяча вытянуло голову вверх и оценивающе смотрело на визитеров.
– Моя верная спутница средиземноморской породы. Я ей жизнью обязан, – прозвучал из коридора голос хозяина.
– Неужели? – с неподдельным интересом переспросила Элиз, – так расскажите.
– В один из дней в июне 41–го она сбежала из дома. Представьте, переползла через невысокий порожек и скрылась. Я бросился искать ее. Это был день Фархуда .
Элиз вопросительно посмотрела на Дэвида.
– Последний еврейский погром в Багдаде, – пояснил репортер, – тогда погибли сотни человек.
– И вся моя семья, – произнес Дорон Дарвиш, входя вслед за журналистами, – наш дом стоял на берегу, и она часто порывалась сбежать в родную стихию. Тогда ей это почти удалось. Я – тринадцатилетний мальчик был так занят поисками в камышах, что не слышал и не замечал ничего вокруг. А когда нашел ее, в дом уже ворвались погромщики. Один из них взял мою трехлетнюю сестру за ноги и с размаху ударил головой о стену. Больше суток мы с черепахой просидели в воде. Я прижимал ее к груди. Мать и других сестер они убили здесь, а отца забрали с собой. Через неделю его тело выбросили на улицу недалеко от правительственной резиденции. Убийцы даже не стали прятать его, так как были уверены в собственной безнаказанности.
Повисла тяжелая пауза.
– Но вы не уехали, – уточнила Элиз.
– Почти все мои соплеменники – большая была община – покинули и город, и страну, а я остался здесь. В этой земле лежат близкие мне люди. Заперся в своем доме, как в панцире. Ушел в учебу, лишь изредка выползая наружу. Стал как черепаха. Знаете, они очень быстро привыкают к неволе и перестают бояться нового для себя окружения. А еще чувствуют прикосновения к панцирю. Их главная защита наделена осязанием. Также и у меня. Я нахожусь в этих стенах, но чувствую все, что происходит снаружи.
– Вы ведь слышали о разграблении музея, – произнес Дэвид.
– Безусловно. Мне тяжело было об этом узнать. Я прочитал и вашу статью. Чем могу помочь?
– Вы делали опись экспонатов Национального музея для международного каталога, – начал Дэвид, – в числе прочего была золотая табличка с нанесенными на нее символами греческого алфавита предположительно третьего–четвертого веков до нашей эры.
– Все верно. Я помню ее отлично – интереснейший артефакт эпохи раннего эллинизма.
– Табличку похитили.
– Этого не может быть. Вы видели ее собственными глазами?
– Нет, – ответил репортер, – но я видел человека, который выносил ее. Она была обернута в кусок ткани.
– Вы ошиблись. Табличка была внесена в список особо ценных вещей, подлежащих вывозу в хранилища Центрального банка, и сейчас должна находиться там – в сейфах, под охраной американцев. Я сам видел этот документ. Власти обращались ко мне за консультациями при его составлении. Больше года назад на случай войны был разработан специальный план того, как следует поступать с теми или иными музейными экспонатами.
– И, тем не менее, наши сведения верны, – сказал Дэвид, – есть записи с видеокамер возле хранилища, есть масса других свидетельств. Кто–то, вероятно, вычеркнул табличку из списка.
– Уже после его утверждения это мог сделать только один человек – министр по культуре и информации Аман Зубари. Только он обладал такими полномочиями. Но не могу представить, зачем ему это понадобилось.
– А можете подробнее рассказать нам, что представляла собой табличка, – попросила Элиз.
– Это уникальный в своем роде образец делового документа эпохи завоевания Персидской державы Александром Македонским. Если он украден, то значит, мы лишились возможности когда–нибудь прочитать его. Вы ведь, наверное, знаете – он зашифрован. Будет очень жаль, если грабители переплавят его. Для них ведь, вероятно, это всего лишь кусок драгоценного металла.
– Вряд ли ее расплавят, – высказал предположение репортер, – судя по всему, за табличкой намеренно охотились.
– И кто же?
От возмущения ноздри старика–библиотекаря широко раздулись. Он присел за стол и попытался справиться с прерывистым, свистящим дыханием.
– Некий бельгиец, работавший здесь в миссии ООН. Его зовут Рудольф Кельц. Мы полагаем, что он мог быть организатором нападения на музей.
– К моему глубочайшему сожалению, с годами ничего не меняется. Охотники за древними сокровищами всегда рвутся в регионы, охваченные войной. Жаль, что теперь они орудуют и у нас. Повторю свой вопрос: чем я могу помочь?
– Вы держали табличку в руках, вы работали с ней, – вновь вступила в разговор Элиз, – вы говорите, что отлично ее запомнили. Расскажите все, что знаете о ней. Что это за предмет? Возможно тогда мы поймем, зачем его похитили.
– Я держал ее в руках не более пяти минут, ровно столько, сколько потребовалось, чтобы измерить и взвесить экспонат. Мне даже не позволили сделать фотографии. Все из–за всегдашней нашей параноидальной подозрительности. Вы знаете, что при Саддаме за незаконные археологические раскопки полагалась смерть?
– Мы выяснили, что человек, стоявший за ограблением, долгое время совершал поездки в окрестности Вавилона.
– Судя по тому, что вы сообщили, он обладал дипломатическим иммунитетом. Кто вообще этот Кельц?
– Бывший военный, получивший неплохое образование по истории античности, – пожал плечами Дэвид, – мы мало о нем знаем, но, судя по всему, он крайне изворотливый и беспощадный человек.
Старик задумался, словно решая, следует ли посвящать людей, которых он впервые в жизни видел, во все известные ему детали дела. Наконец он решился.
– Все верно. При раскопках Вавилона табличка и была найдена. Вы ведь знаете эту историю?
Репортеры как синхронные пловцы склонили головы в кивке и тут же, не поднимая их, вынуждены были разом пожать плечами, так как старик–библиотекарь задал совершенно неожиданный вопрос:
– И знаете, по чьему приказу табличку сделали?
– А это известно? – хором спросили Элиз и Дэвид, которые, казалось, стали похожи на двух роботов, силой одного лишь гипнотического взгляда профессора получивших программу: "слушать и удивляться, слушать и удивляться".
– Как писал Аристотель, кстати, учитель Александра Великого, известное известно немногим. Похитителю – не знаю, а мне – известно. И я поделюсь этим знанием с вами. Табличку отлили в 331 году до нашей эры. Только в двух словах этой истории не поведаешь.
Дорон Дарвиш поднялся из–за стола и, как заправский лектор, неторопливо зашагал, опираясь на трость, из одного конца кабинета в другой. Черепаха при этом следила за хозяином восхищенным взглядом.
– Если не возражаете, мы будем записывать.
Дэвид и Элиз, как студенты на лекции, раскрыли блокноты и приготовились делать пометки.
– Конечно. Но сначала я задам вопрос: как много знаете вы о завоевательных походах Александра? В школьных учебниках разных стран нам рассказывают либо о великом полководце, чей военный гений позволил покорить весь мир, либо о великом злодее, чья не знавшая границ жестокость позволила подчинить все народы. Будучи детьми, мы легко верим в это. Но так ли это было на самом деле? Был ли царь Македонии великим полководцем и злодеем? Вполне возможно. Но, ни того, ни другого для разрушения такой империи, как Персидская недостаточно. Были у Дария и талантливые военачальники, и не ведающие жалости администраторы. А кем был Александр? И вдруг – кучка воинов переправилась через Гелеспонт, разгромила передовые отряды Дария, захватила всю Малую Азию, Сирию, Ливан, Палестину, Египет, а затем и Вавилонию! Возможно ли такое?
Дорон Дарвиш говорил, постепенно повышая голос, и последние его слова прогремели под сводами кабинета как раскаты грома, а сам он навис прямо над журналистами и замер в театральной позе: терпеливый учитель ожидает ответа от нерадивых учеников. Ученики безмолвствовали.
– Нет, нет и еще раз нет! – быстро заговорил, почти затараторил профессор. – Во все времена государства выигрывают войны не благодаря гению и жестокости полководцев, а благодаря ресурсам, которые есть в их распоряжении. Деньги! Вот главное, что нужно для победы на полях сражений. Так было всегда. Нам и нашим современникам трудно даже вообразить, сколь грандиозными богатствами обладал покоритель вселенной и его приближенные в конце своего завоевательного похода. Но чем они располагали в его начале?
– Отправляясь в поход, Александр сначала залез в долги, а затем, чтобы окончательно отрезать себе путь назад, раздал друзьям все земли в Македонии, – несмело произнесла Элиз, – об этом говорится у Плутарха.
– Не только земли, милое создание, – улыбнулся профессор и начал по памяти цитировать, – "несмотря на то, что при выступлении Александр располагал столь немногим и был так стеснен в средствах, царь прежде, чем взойти на корабль, разузнал об имущественном положении своих друзей и одного наделил поместьем, другого – деревней, третьего – доходами с какого–нибудь поселения или гавани. Когда, наконец, почти все царское достояние было распределено и роздано, Пердикка спросил его: "Что же, царь, оставляешь ты себе?" "Надежды!" – ответил Александр. "В таком случае, – сказал Пердикка, – и мы, выступающие вместе с тобой, хотим иметь в них долю" .
– Ребята создали акционерное общество, – блеснула перламутровыми рядами зубов Элиз.
– Некий аналог "Ост–Индской компании" , – пояснил мысль своей коллеги Дэвид, – только раньше на две тысячи лет.
– Можно и так сказать. Ни на пергаменте, ни на папирусе, ни на глине подобные договоренности, конечно, не фиксировались. Да и зачем? Все ведь зависело исключительно от доброй воли царя. С другой стороны всем была известна щедрость Александра, и Плутарх, как видно из приведенной цитаты, ее особо подчеркивает. Поход Александра был ничем иным, как коммерческой авантюрой. Месть персам за прошлые обиды, за разрушенные города и поруганных женщин, да простит меня присутствующая здесь очаровательная дама, все это – блеф. Сейчас мы назвали бы это PR–ом, информационным сопровождением похода, призванным создать для него благоприятный фон и обеспечить надежные тылы. На самом деле царь снаряжал в Азию экспедицию за золотом, предметами роскоши, специями, рабами и наложницами. Что имели в своем распоряжении участники похода? Провианта для войска заготовили на три недели! Через месяц, согласно расчетам, платить наемникам было бы нечем. Но грекам повезло. Очень сильно повезло. Переправа, и сразу – первая победа, богатый обоз, а дальше – города с их полными кладовыми, пленные, обращаемые в невольников, которых, опять же, можно продать.
– Так получается, что возможно было вести войну и вовсе без ресурсов. Что мешало продолжать ее таким же образом и дальше? – поинтересовался Дэвид.
– Во–первых, персы в любой момент могли применить тактику выжженной земли и во многих провинциях делали это. Во–вторых, нельзя грабить все завоеванные народы подряд. Это вызывает озлобление по отношению к захватчикам, и к тому же с однажды разоренных подданных затем уже ничего не выбьешь, как не старайся. Мы знаем, что у греков было принято чаще покупать провиант в завоеванных землях, чем забирать его силой. От военачальника ждали лишь организации базара на стоянке, куда стекались местные жители и начиналась торговля. Ну а в–третьих, у Александра постоянно возникало то, что сегодня мы бы назвали кассовым разрывом. Доходы еще не поступили, дань еще не собрана, а платить войску уже надо. Если мы проанализруем весь ход его десятилетней кампании, то поймем, что один из таких эпизодов, достаточно острых, возник весной–летом 331 года. Покорены Малая Азия и Сирия, разрушен до основания считавшийся неприступным Тир , взята после двухмесячной осады Газа , сдался без боя Египет. В Дамаске солдаты Александра захватили часть сокровищ Дария III. Но надолго этих денег не хватило. На повестке дня стоял поход на Вавилонию – жемчужину Персидской империи. Вавилон в то время – древнейший, красивейший и крупнейший город мира, финансовый центр державы Ахеменидов. Но где взять новые ресурсы для броска на восток?
Профессор сделал паузу. Он остановился напротив аквариума и посмотрел на черепаху. Она с умным видом внимала хозяину. Дэвид подумал, что дальняя родственница динозавров, прожив столько лет с библиотекарем, наверняка знает ответ, а молчит лишь потому, что не уверена – стоит ли делиться секретом с незнакомцами.
– Александр вновь повторил то, что сделал в самом начале похода, только в гораздо больших масштабах. Он взял деньги в долг. Я много занимался этой темой, и пришел к выводу, что в те времена существовал лишь единственный человек, который мог профинансировать войну македонца. И этот человек – Офир Эгиби.
– Глава торгового дома Эгиби! – воскликнула Элиз и с усердием примерной ученицы быстро продолжила, – это была самая могущественная семья древнего Вавилона. Мы знаем о ней благодаря клинописным текстам, сохранившимся на многочисленных глиняных табличках. Наибольшая партия – около четырех тысяч – были найдены в кургане недалеко от городских руин. Произошло это, кажется, еще в девятнадцатом веке. Торговый дом был чем–то вроде современного банка. Он принимал вклады и выдавал ссуды. Кроме того семья Эгиби владела большим количеством недвижимости, земли, рабов.
– Большим количеством – не совсем правильное слово, – подхватил библиотекарь, – у Эгиби хранили деньги цари и их наследники, и им же он давал взаймы. Это была самая богатая семья древности. Ни до, ни после нее не было в мире династии, которая собрала бы столько сокровищ! Даже горы золота и драгоценных камней, которыми обладали некоторые индийские храмы – ничто по сравнению с состоянием, находившимся в распоряжении Эгиби.
– Единственное, мне казалось, – добавила девушка, – что торговый дом был основан в восьмом веке до нашей эры, то есть задолго до Александра Великого, и после краха Персидской империи о нем уже никто не упоминает.
– Так оно и есть, прелестница. Не упоминают потому, что он перестал существовать. Все найденные глиняные таблички торгового дома относятся к эпохе до прихода македонца. Догадываетесь, почему?
– Царь не пожелал платить по долгам, – предположил Дэвид.
– Это всего лишь версия, – торжественно произнес Дорон Дарвиш, – но выглядит она весьма правдоподобно. На табличке стоит личная печать Офира Эгиби – последнего известного нам владельца торгового дома. А сама она, возможно, не что иное, как секретный договор между банкиром и царем Александром. Поэтому и зашифрована.
– Если это просто договор, то зачем кому–то устраивать за ним настоящую охоту? – спросил репортер. – И что тогда искал Кельц в районе Вавилона?
– Исторический документ сам по себе представляет огромную ценность. Есть одержимые коллекционеры. Возможно, ваш злодей из этой категории людей. Ну и потом, мы ведь доподлинно не знаем, как развивались события после того, как Александр победил в битве при Гавгамелах. Как знать, может быть он что–то сначала отдал Эгиби в обеспечение кредита, а потом, когда дела пошли хуже, изменил свое решение. Вот вам информация к размышлению. Давайте, к примеру, посмотрим, какие же дивиденды принесла "доля в надеждах" молодого полководца. У того же Плутарха мы находим описание, будем называть вещи своими именами, награбленного. К примеру, в одних только Сузах было захвачено сорок тысяч талантов в чеканной монете. То тут, то там мы встречаем сообщения о том, что для перевозки сокровищ требовались десятки тысяч повозок, запряженных вьючными животными. Даже если предположить, что древние авторы преувеличивали, все равно речь идет о несметных богатствах. И где все это? После смерти Александра его приближенные тут же начали войны друг с другом. Большая часть драгоценностей как будто растаяла в воздухе. Между собой они его не делили, и сразу никто из них не возвысился над другими. Как знать, может быть, табличка – это ключ к обнаружению этих сокровищ. Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок. Но так иногда хочется отойти от строго научного подхода и позволить воображению воспарить над скудной и временами скучной фактурой.
Часы на стене пробили четыре раза, и Дорон Дарвиш как будто бы очнулся ото сна.
– Впрочем, довольно парить. Мне надо принимать лекарства. И поздно уже. Был рад с вами пообщаться.
Элиз и Дэвид спустились вниз. Профессор провожал их, стоя у открытой двери. Неожиданно он окликнул их и попросил молодого человека подняться. Репортер вмиг взлетел вверх по лестнице. Старик приблизил свои дряблые губы к его уху и что–то произнес. Снизу Элиз этих слов было не расслышать.
Молодые люди вышли на улицу. Далеко на востоке уже занималась заря. Утренняя прохлада заставила обоих поежиться. Элиз сзади обхватила Дэвида за плечи, прижалась к нему и прошептала:
– Ты выглядишь задумчивым. Что сказал тебе старик?
– Он просил никому не рассказывать об этом. Я обещал.
– Даже мне?
– Никому. Да и неважно это совершенно. Так – ничего не значащая информация.
– Об Эгиби.
– Ну да.
– И все?
– Еще он сказал, чтобы я берег тебя.
Элиз поцеловала Дэвида в шею.
– Мне холодно и страшно, – произнесла она, – давай скорее выбираться отсюда.
Репортер обернулся, крепко обнял девушку и посмотрел наверх. Сквозь распахнутую дверь подъезда было видно, как старый библиотекарь все еще стоит наверху. Дорон Дарвиш опирался на трость и прощально махал им рукой. Дэвид хотел было помахать в ответ, но девушка схватила его за плечи и потянула в сторону площади.
Менее чем через минуту молодая пара скрылась за поворотом, а из переулка, куда еще не доставали первые лучи восходящего светила, бесшумно выкатился иранской пикап марки "Симург".