Имя чешского писателя Ярослава Кратохвила известно советским читателям по сборнику его ранних рассказов «Деревня». Роман «Истоки» — произведение, отличное от этих рассказов по жанру, по тематике, по широте изображения жизни. Но и здесь идейная концепция и стиль определяются вниманием писателя к миру мыслей и чувств современника, к проблеме освобождения человека от духовного рабства и эксплуатации.

Роман Ярослава Кратохвила «Истоки» посвящен жизни военнопленных чехов и словаков в революционной России 1916–1917 годов. Две книги, переведенные сейчас на русский язык, вышли в свет в Праге, в конце 1934 года, и были горячо встречены чешской общественностью. Известный прогрессивный критик Ф. Кс. Шальда (1867–1937) писал тогда, что это «один из лучших современных чешских романов», «произведение удивительно зрелое, насыщенное и серьезное» . Он сразу отметил отличие романа Кратохвила от всей ранее созданной так называемой литературы о легионерах. И действительно, вместо патетического прославления «героического» похода чехословаков в России Кратохвил начал повествование о большой трагедии военнопленных — чехов и словаков, втянутых в контрреволюционную авантюру международной реакции против молодой России, и весьма неприглядной роли в этом чехословацких буржуазных руководителей. Но, кроме того — и это самое важное, — Кратохвил раскрыл жизненные истоки революционного движения, захватывавшего все более широкие слои крестьянства, солдат, как русских, так и иноземных.

«Истоки» Яр. Кратохвила — это также свидетельство очевидца и участника событий. Кратохвил хорошо знал и любил Россию.

Во время первой мировой войны он в 1915 году сдался в плен русским. Через год Кратохвил вступил в формирующиеся из пленных воинские части, надеясь, как и другие честные патриоты, способствовать этим освобождению своей родины из-под власти австро-венгерской монархии. Однако очень скоро майор Кратохвил убеждается, что буржуазное руководство легионов намерено бросить их против русской революции. Кратохвил выражал несогласие с политикой и действиями руководителей, был отстранен от командования и за связь с недовольными солдатскими массами арестован. Вернувшись в 1920 году на родину, он работает над документальной книгой «Путь революции», выпущенной в 1922 году. Собранный Кратохвилом материал во всех подробностях освещал историю чехословацкого корпуса в России с марта 1917 года. Опубликованные в книге письма, приказы и другие документы свидетельствовали о связи командования чехословацких легионов, находящихся в России, а также во Франции, с русскими контрреволюционными силами (хотя, как подчеркивал это и сам автор, многие материалы были для него недоступны). В книге отражено развитие военных действий и слепое участие в них той части солдат, которые были охвачены ложной идеей буржуазного патриотизма. Но с конца 1918 года в жизни корпуса начинается новый период, когда солдаты получили возможность «заглянуть за кулисы международной арены, и рамки их слишком узкого патриотизма раздвинулись» .

В подтвержденном документами разоблачении международной реакции и провала интервенции в России, а с другой стороны, — в показе влияния идей Октябрьской революции на сознание легионеров отражались взгляды автора. В 1924 году Кратохвил посетил Советскую Россию и, как он писал в предисловии ко второму, дополненному изданию книги, еще больше утвердился в своей оценке событий. Собственно, в книге «Путь революции» в основных чертах вырисовалась концепция будущей эпопеи и в какой-то мере предопределила и ее стиль.

Над «Истоками» Кратохвил начал работать в 1924 году. Он задумал многотомную эпопею об историческом перевороте в России в 1917 году и его влиянии на судьбы других народов. Настоящие две книги являются экспозицией к циклу, который автор хотел назвать «Река». В третьей, незаконченной книге «Истоков» , над которой автор работал после выхода двух первых, он довел повествование до осени 1917 года, когда в Сибирь пришла весть о том, что «большевики взяли власть в Петрограде» .

Автор со вниманием относился ко всему происходящему в России, он еще дважды побывал в Советском Союзе (в 1932, 1936 годах), переписывался с русскими друзьями, был знаком с Янкой Купалой, Александром Фадеевым. Вместе с историком и общественным деятелем Зденеком Неедлы (1878–1962) он принимал активное участие в организации и работе Общества культурных и экономических связей с новой Россией, много писал об СССР, выступал с лекциями о Советском Союзе, был ответственным редактором журнала «Новая Россия» и членом редколлегий журналов «Страна Советов» и «Прага — Москва». В анкете к двадцатилетию Октября «Чем был и есть для меня СССР?» Кратохвил назвал Советский Союз «прибежищем надежды», «крепостью истинной человечности» .

Кратохвил участвовал во многих кампаниях против чехословацкого буржуазного правительства, выступал вместе с другими писателями в защиту бастующих и безработных, голодающих в Закарпатье, протестовал против цензуры, боролся за разоружение. Он был дружен с известным критиком-марксистом Б. Вацлавеком, работал и печатался в руководимых им левых журналах. Борясь за создание антифашистского фронта, Кратохвил много сделал для объединения прогрессивных писателей.

В книге «Барселона — Валенсия — Мадрид» (1937), написанной Кратохвилом после поездки в республиканскую Испанию на II Международный конгресс писателей, снова мысли писателя об ращены к Советскому Союзу, в лице которого «мир обрел новую ось» , к коммунистам — «главным героям оборонительных боев народного фронта» . Неизбежность краха фашизма Кратохвил связывал с его реакционной сущностью, а с другой стороны — с непрекращающимся ростом сознания масс.

Во время оккупации, оставаясь официально редактором издательства «Чин», Кратохвил поддерживал связь с партизанами, вел большую работу в нелегальных профсоюзах. В 1944 году он способствовал координации действий отдельных групп Сопротивления. Арестованный незадолго до победы над фашизмом — 11 января 1945 года, он погиб в концлагере Терезин 20 марта (дата неточная). В личном деле Ярослава Кратохвила, которое хранится в архиве Института истории Коммунистической партии Чехословакии, есть яркие свидетельские показания о повседневной деятельности этого скромного и мужественного человека, ставшего одним из руководителей борьбы против фашистов. Наладив связь с надежными людьми, работавшими информаторами в различных организациях и на предприятиях, Кратохвил сам составлял ответы на вопросники гестапо, которые информаторы и подавали. Так была спасена жизнь многих антифашистов. Кратохвил организовал помощь семьям, кормильцы которых были в концлагерях или ушли в подполье. Используя свои прежние связи в сельском хозяйстве, он доставал для них продукты. Эту работу Кратохвил вел регулярно весь период оккупации.

Кратохвил имел возможность выехать в Советский Союз, но остался, зная, что будет необходим на родине в трудное время. И действительно, организаторские способности и талант подпольщика были неоценимым вкладом Кратохвила в антифашистскую борьбу чешского народа.

Свои последние очерки «Смотрю из окна» (1940) писатель посвятил Праге, району, где жил. Он закончил их словами: «Были времена… когда родина казалась нам тесной. Мы тогда не знали, как крепко и ревниво любим свой город. Сегодня и его блудный сын с растоптанной гордостью, с обнаженным сердцем и голыми руками ищет в нем прибежища своей великой вере и лучшим надеждам» .

Читая эти полные горечи строки, понимаешь, что высокое чувство и теплота в отношении Кратохвила к Советскому Союзу шли от глубокой любви к своей родине, от горячего желания свободы для нее. Именно такой человек мог задумать и сумел бы создать широкое историческое полотно о народе, вступившем в смертный бой против старого мира.

В чехословацкой литературе «Истоки» находятся в одном ряду с «Сиреной» (1935) М. Майеровой (1882–1966) и замечательными романами П. Илемницкого (1901–1949), Вл. Ванчуры (1891–1942), К. Нового (р. 1890), Карела Конрада (р. 1892), а по широте охвата действительности, исторической конкретности воплощения замысла роман Кратохвила — произведение новаторское для чешской литературы. «Истоки» оказали большое влияние на современный чехословацкий роман об антифашистской борьбе в период оккупации, о словацком восстании 1944 года.

Ощущение движения истории пронизывает все три книги «Истоков». В них часто возникает образ реки, бурного потока, воплощающий силы революционной России. «Такой вот порожистой рекой, — писал Кратохвил, — над водопадом, вздувшейся от ливней крови, пролитой на фронтах, был в России с ранней весны год 1917». Во второй книге он сравнивает толпу, растекающуюся и кружащую по улицам, с противоборствующими течениями на дне ущелья, пишет о «красной пене знамен», захлестнувшей трехцветные знамена монархистов. Не только символика, но и образы, общая структура повествования, композиция, пейзаж, мельчайшие детали, художественно преображенный документальный материал призваны отразить роль народных масс в разрушении старого мира и созидании нового, подтвердить историческую неизбежность революции.

Произведение Кратохвила задумано как народная эпопея, и народ в нем — главное действующее лицо. Он не безлик. В народных сценах, в эпизодах на улицах и вокзалах, у эшелонов, в лагерях для военнопленных герои часто безымянны, но мы всегда слышим совершенно определенный голос, перед нами вырастают конкретные запоминающиеся фигуры, мы видим людей. Таких, например, как русский солдат-большевик у вагона с военнопленными чешскими офицерами-добровольцами. Вмешавшись в спор о войне, умно и с затаенной усмешкой разоблачая лжепатриотические призывы воевать, он ставит в тупик образованных иноземных офицеров. Состав с русскими солдатами, едущими на фронт, ушел, спор о единой правде для всех народов так и не был окончен, а слова большевика-солдата не дают покоя чехам-добровольцам и главному герою — поручику Томану. «Что нам делать, — спрашивал солдат, — чтобы немцы поверили нам, а не своим генералам? И что делать им, чтобы мы поверили им, а не нашим генералам?»

Уверенность солдата, его слова о войне справедливой и несправедливой, о «единой правде для русского и для немца» раздражали офицеров, но заставляли думать. Томан спорил с этим солдатом, пока еще отстаивая буржуазные взгляды, доказывая необходимость войны как якобы единственного средства к достижению свободы всех славян. Но в его словах нет прежней уверенности, он горячится, волнуется, его еще долго будут преследовать «непокорные глаза русских солдат», отправляемых на фронт. Так, в обстоятельно выписанных массовых сценах, в спорах о войне, о земле, о большевиках, о Ленине, о характере Февральской революции, в столкновении со многими безымянными представителями многоликой неспокойной России у военнопленных складывалось новое отношение к жизни, рождалось понимание революции.

Они прошли большую жизненную школу в России. В 1917–1918 годах здесь нельзя было оставаться нейтральными. И в последних частях романа Кратохвил отражает начавшуюся в среде военнопленных дифференциацию, социально и психологически обосновывая эволюцию каждого характера. Здесь, в России, людям приходилось решать, с кем идти, и тогда обнажалась суть взглядов, неизбежно сказывались классовые интересы. Большинство офицеров — на стороне русской буржуазии, они, как Петраш, за продолжение войны и славят Февральскую революцию, русский народ презирают, считают некультурным и беспощадны к нему, как и к своим солдатам.

Солдаты из бедных крестьян и пролетариев, отдельные прогрессивно настроенные офицеры тянутся к таким же, как они сами, русским: к рабочим и поднявшемуся на помещика мужику, к революционной интеллигенции, стремятся честно разобраться в том, что происходит в России, трезво оценить свою роль в общей борьбе. Патриотический энтузиазм, приведший их в ряды добровольцев-легионеров, гаснет по мере уяснения собственного положения, появляется критическое отношение к офицерам и политике высшего командования.

Вся масса пленных приходит в движение — для каждого начинается нелегкий, порой извилистый путь духовного пробуждения. Настолько нелегкий, что, например, прямолинейный, ограниченный Шестак не нашел в себе сил разобраться в действительности и кончил жизнь самоубийством, выросший в рабском повиновении господам батрак Беранек погиб от руки коммуниста Ширяева в сражении против большевиков (во всяком случае, таков его бесславный конец в опубликованном в 1925 году рассказе «Приход», который, по-видимому, вошел бы в третью книгу) . Такие же активные солдаты, как Мазач, Райныш, Завадил, Гомолка, Гофбауэр, должны были, по замыслу автора, перейти на сторону красных и стать впоследствии революционерами.

Картина духовной эволюции разнородной массы военнопленных не была бы столь убедительной, если бы Кратохвил не выписал с такой тщательностью лагерную жизнь в обуховском имении и в городских казармах, полуголодное существование военнопленных, обстановку, в которой формировались воинские соединения и рождались бесконечные политические споры. Через все это прошли и главные герои романа: поручик Томан и чешский крестьянин-солдат Беранек, прозванный за рабскую покорность начальству «Овцой». Характеры-антиподы, и у каждого свой путь развития. Автор создает непохожих героев с различным интеллектом и разными судьбами, чтобы показать, как революция неизбежно вторгается в жизнь каждого человека, что не последнюю роль играет при этом и социальная психология людей.

Взгляды и жизненные принципы большинства офицеров чужды Томану, а его искренность кажется им смешной. В итоге он оказывается одиноким в офицерской среде, солдаты становятся ему ближе духовно, он разделяет их настроения.

В недавно опубликованном рукописном отрывке этого цикла есть сцена, которая должна была войти в одну из последующих книг романа: офицеры обсуждают настроение солдат, растущее сопротивление командованию, говорят о коммунистических пропагандистах среди легионеров, называя одного из них.

После заступничества за солдата Томана все офицеры «враждебно ощетинились против него… Потом выступали многие, приводя новые доказательства разложения…»

Образу Томана свойственны автобиографические черты. Самому Кратохвилу солдаты стали ближе, чем офицерство, особенно после мятежа летом 1918 года: ему, офицеру, в июне 1919 года был вручен мандат на второй нелегальный солдатский съезд в Иркутске, который начальство закрыло, выслав делегатов под Владивосток на мыс Горностай.

Путь Томана к приятию революции сложен и труден. II часто в первых двух книгах он, не разобравшись в событиях, с восторгом принимает взгляды и действия всякого рода буржуазных деятелей. Но Кратохвил прав, что не упрощает пути своего героя от инстинктивной ненависти ко всякого рода угнетению, от болезненного ощущения духовной зависимости и стремления обрести самостоятельность суждений — к коренному сдвигу в мировоззрении и, как видно из черновых набросков, — к готовности включиться в революционную борьбу. Хотя повествование в третьей книге обрывается в самый критический для героя момент — его с полуротой отправляют на фронт — дальнейшее движение этого характера уже определилось. Место Томана в последующих исторических событиях, собственно, уже указано автором: он не случайно еще до отъезда свел его с большевиками Куцеволой и Ширяевым, которые вносят отрезвляющую ноту в восприятие Оманом того, что делают эсеры и кадеты. Проводя своего любимого героя многими сложными путями в поисках истины, заставляя ввязываться в стихийные споры на улице и сталкивая его с русской буржуазией, автор постоянно соизмеряет его взгляды с убеждениями большевиков, все более их сближая.

Сложный процесс становления личности раскрыт и в образе забитого батрака Беранека. Этот характер настолько колоритен (как, между прочим, и образы русских крестьян), что написать его так мог только человек, выросший в деревне, хорошо знающий своеобразие мужицкой психологии. Отец Кратохвила был деревенским учителем, сам он окончил высшую земледельческую школу, служил в Управлении государственными имениями, постоянно имея дело с крестьянами, и уже в ранних повестях, объединенных впоследствии в книгу «Деревня» (1924), ярко нарисовал жизнь и внутренний мир деревенских тружеников, передал неспокойное настроение крестьянства накануне первой мировой войны. В своеобразном лиризме и юморе, с каким написан образ Беранека, сквозят теплота и участие автора. Трогательна и печальна история Беранека и Арины-солдатки, его любовь к ней, заботы о ее скудном хозяйстве. Однако привычка повиноваться и угождать хозяевам еще жива в нем; в силу своей рабской психологии он стал невольным соучастником гибели Тимофея — свекра Арины, которого помещик сшиб конем. Беранек винит себя в смерти близкого человека и задумывается над правом помещика убивать. Эпоха, ломающая старые представления о долге, нравственности, правах и обязанностях, врывается в жизнь этого сугубо мирного человека, заставляет и его, простого солдата, думать о важных жизненных проблемах и самому выбирать свой путь, а не опираться на «готовые правды», которыми он привык руководствоваться.

«Мир Беранека качнулся, словно хмельной», — пишет Кратохвил в начале романа, и в этой фразе заключен большой обобщающий смысл того, что произошло в эти дни войны в судьбах многих его героев; в самом деле, привычные представления, устоявшийся уклад — все это ушло, люди были поставлены перед яйцом новой, суровой действительности, и каждому предстоит самому определить свое место в ней.

Рассказ о жизни военнопленных, о расколе в их среде и духовном рождении людей ведется не только на фоне широкой картины жизни России того времени. В романе есть образы русских людей, которые воплощают идеи нового мира. Решительный и умный рабочий Куцевола и на фронте и в тылу борется за мир, за пролетарскую революцию. Его друг интеллигент Ширяев организует прогрессивные силы в своем городе. Смел и решителен крестьянин Качар, дезертировавший с фронта и приехавший домой в деревню отбирать землю у помещиков. В этих главах романа ощущается сила восставшего народа, правда, еще недостаточно организованного. В стихийных диспутах, беседах и спорах, в новых лозунгах Кратохвил сумел отразить самый процесс рождения революционных идей, овладевающих массами. Это определило необычайный стиль романа, где публицистическое начало сливается с глубоким психологизмом, проникновение в индивидуальный мир человека — с живой передачей настроения масс и биения пульса революционной России.

Значительное место занимает в романе и «Русь уходящая». Она тоже многолика. Мельник Мартьянов, агроном Зуевский и его жена, учитель Посохин и многие другие — представители мечущегося провинциального дворянства и буржуазии. Ироническое, отношение к ним автора сквозит в подаче их мыслей, рассуждений и споров, в портретных зарисовках.

Интересен в романе образ старого полковника помещика Петра Александровича Обухова, по-своему понимающего долг перед Россией. Но и он смешон и жалок в упорном желании не сдаваться, не принимать новое. Автор обнажил беспомощность перед силами революции этого по-своему сильного духом человека старого мира. Особенно характерны сцены во второй книге, где Петр Александрович негодует. «Никакой революции, — кричит он, — никакого греха не может быть, не должно быть!» Такая категоричность смешна и свидетельствует о растерянности, обреченности.

Кратохвил понял и с участием изобразил и таких людей, как Соня, незаконнорожденная дочь помещика, девушка интеллигентная, с волнением наблюдающая изменения в стране. Она пока не знает пути к революции, но проявляет решительность и мужество в сложных жизненных ситуациях. Ей симпатичен большевик Ширяев, она всем своим существом потянулась к поручику Томану, почувствовав в нем натуру близкую, человека, тоже ищущего новый жизненный путь. Большой драматической напряженностью отмечены последние, написанные Кратохвилом, страницы третьей, неоконченной книги, где встреча Сони и Томана так и не состоялась, хотя оба они решили наконец соединиться навсегда.

Лирическая струя в романе связана со многими образами, сквозит в картинах русской природы, в восприятии героев, пораженных величием просторов нашей земли. Лиризм в книгах Кратохвила порожден ощущением приближающейся революции, ее размахом, поэтому историческая хроника событий смогла здесь сочетаться с увлеченностью и романтикой.

Роман стал одним из самых значительных произведений чешской литературы. Можно только сожалеть о том, что автору не довелось продолжить повествование…

Р. Кузнецова