Все выходные прошли под эгидой искусства. Ранним утром в субботу Макс уже принес домой пробеленный холст размером, аналогичным оригиналу, 30х40 см и тюбики масляной краски «Mussini», ибо поездка за покупками совместно с Литтоном и Елисеем дала немало полезной информации.

Из забавной истории, рассказанной Литтоном, он узнал, что у Феликса есть две постоянные и выделяемые им марки масляных красок, которым он не изменяет уже который год, — это были, собственно, «Schmincke Mussini» и «Williamsburg», и запасы коих у него в мастерской должны пополняться чуть ли не ежедневно. Ранее даже были множественные случаи, когда начиналась паника у Феликса, представлявшего, что он может что-то не успеть дорисовать и забыть, что именно, звоня своему агенту ночью с требованиями немедленно добыть запасы.

Пережив нескольких подобных ситуаций, Литтон решил действовать рационально — закупать разноцветные тюбики впрок и держать их у себя дома, доставляя их Феликсу по первому требованию. Впрочем, это не было какой-то тайной, о своей приверженности этим брендам Феликс даже рассказывал в одном из интервью, которые штудировал Макс после разговора с майором, с удовольствием описывая, что краски с тонкой полупрозрачной текстурой и невесомыми оттенками, по типу «Sennelier», далеки от его идеала и рисовать розовые облачка, подернутые лучами утреннего солнца, в его ближайшие планы не входит.

Если только «при детальном рассмотрении они не будут складываться в шокирующую провокационную надпись, от которой посетители на несколько дней зависнут между состоянием невротической паники и бесконечного восторга».

Второй важной деталью было то, что Елисей с удовольствием описал свои любимые магазины, в которых с удовольствием покупал необходимые профессионалу художественного дела материалы, дополнив, что, по его мнению, «Williamsburg» переоценен и подчеркивать, что полотно написано краской ручной работы, которой не отыщешь по всей Москве, не очень правильно.

Продукцию «Schmincke», как понял Макс, найти было намного легче, и качеством своим она не подводила, и Елисей сам «без сомнения, пользовался бы ей намного чаще, если бы она была чуть подешевле». После чего добавил, что в своей последней коллекции Феликс использовал только ее, судя по внешнему виду полотен. На что сэр Фарнсуорт похвально отозвался о профессионализме Елисея и подтвердил его предположение, уточнив, что, несмотря на работу с более тонкой структурой, нельзя исключать возврат Феликса к экспериментам с густыми слоями в будущем. В эти магазины Макс и направился.

Феня работал без устали, по-настоящему увлеченный своим занятием, и детально повторял каждый мазок на плотном холсте. Макс несколько раз предлагал ему свою помощь, но сначала Феня вежливо отказывался, а после этого и вовсе замолчал, погрузившись в таинственный мир насыщенной синевы «Экзопулуса». Чтобы, спустя двое суток, к утру понедельника, перед ними стояла почти идентичная копия, отличавшаяся от своего собрата лишь отсутствием скола на правом верхнем углу, появившемся после не самой аккуратной транспортировки из галереи. Макс стоял зачарованный точностью и скрупулезностью Фени, бесконечно гордый за него, Феня же в который раз пробегал взглядом по полотну в поисках неточностей и в который раз не находил.

— Это наш экземпляр, — констатировал Феня. — Вроде похоже получилось.

— У меня нет слов… — выдавил Макс. — Ты смог… Феня… это… круто… гениально!

Феня удовлетворенно вздохнул, поуютней завернувшись в свой ярко-желтый халат, и негромко произнес:

— Тогда после завтрака можно приниматься за следующий.

— Надо как-то все продумать по-умному… — Макс отошел от картины и принялся беспокойно расхаживать по комнате, почесывая макушку, отчего его светлые волосы топорщились еще сильнее, напоминая образ ретро-рокера восьмидесятых.

— Мы что-то сделали не по-умному? Что-то плохо? — заволновался Феня.

— Нет… вроде бы все правильно, но… в общем… — Макс рухнул на диван, пытаясь сформулировать мысль, вертевшуюся у него в голове. — У нас много моментов, которые мы должны учесть, чтобы остаться в выигрыше. У нас есть сам «Экзопулус», и я очень надеюсь, что это оригинал.

— Это оригинал.

— Мы точно не знаем. Мы можем только предполагать…

— Это оригинал. Потому что Феликс много нервничает.

— И что?

— Когда Феликс нервничает, он берет листки бумаги и рисует на них свою подпись. Только не одну, а много, я видел, как он перед пресс-конференцией ушел в подсобное помещение…

— Перед конференцией? — Макс подался вперед. — Или после нее?

— После пресс-конференции он расстроился и убежал на улицу. А перед ней он очень сильно волновался, потому что журналисты громко шумели. Но они же журналисты, им так полагается, чтобы выглядеть бодрыми и заинтересованными… Они, наверное, просто не знают, как по-другому это показать, чтобы всем было понятно, что они хорошо работают… Поэтому много разговаривают и машут руками… Но Феликсу не нравятся шумные журналисты, и он не хотел, чтобы все видели, как он нервничает, поэтому он ушел в подсобное помещение. Там, где Эрнест Львович хранит ведра, тряпки и чистящие средства. — Феня заправил выбившуюся прядь за ухо. — Я их все посмотрел внимательно, там стоит средство для мытья пола, но оно плохое по составу, нужно об этом рассказать Эрнесту Львовичу…

— А Феликс?

— Он нашел на столе листки и карандаш и начал на них расписываться. Много-много раз. А когда его позвал Литтон, он быстро все порвал на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину. И ушел. Но один залетел под стол, и его не было видно. Я его взял, чтобы отдать Феликсу после пресс-конференции… может, ему нужно было и его порвать… но Феликс убежал очень быстро, и я не смог ему отдать.

Феня пошарил рукой в кармане халата и достал бумажный листик, полностью покрытый подписями Феликса. Несмотря на небольшой размер, на листке практически не оставалась свободного места и мудреные завитки находили один на другой.

— Здесь восемнадцать подписей. И когда я рисовал картину, на ней тоже сделал подпись. Только здесь она карандашом, а там краской. Но нервничает он одинаково. И подпись тоже одинаковая, и еще одинаково дрожит рука, когда он тянет эту линию, — Феня показал пальцем на завершающую черточку в конце. — Если смотреть внимательно… И когда Феликс рисует, он где-то очень сильно нервничает, и у него дергается кисточка, а где-то рисует спокойно, и там все аккуратно. А мне нужно было рисовать все правильно, поэтому я так же дергал кисточку, как и Феликс… чтобы было похоже…

— Тогда у нас же теперь есть доказательство! — Макс вскочил с места и схватил листок, потрясая им в воздухе. — Феня, это наше спасение, если майор попытается на нас наехать! Ну, в смысле, будет ругаться…

— Почему?

— Потому что он злобный вепрь… клыки только прячет на людях… и хвост… а после работы бешеный по лесам носится… — Макс махнул рукой куда-то в сторону. — Ладно… Здесь все можно уладить. Уже не полное дно… Так, давай дальше обсуждать… У меня тоже есть лист… где он…

Макс порыскал в кармане брюк, рассеянно оглядывая комнату в поиске мелкой свернутой записки, которую он с трудом смог отыскать в парке под скамейкой. Несмотря на довольно раннее утро и наставление «не привлекать внимание» Максу свезло стать объектом обсуждения бригады уборщиков, с нескрываемыми улыбками рассматривающих вполне приличного с виду парня в светлых джинсах и белой майке с серебристо-серыми слоганами на английском языке, более двадцати минут пытающегося исследовать дно скамейки, не забывая добавлять к своему стильному образу элементы гранжа. Иными словами, неведомое количество расплывчатых буро-серых пятен, полученных от сочетания асфальтированной дорожки, песка из детской площадки и щедро политой клумбы.

В качестве бонуса, когда Макс все-таки сумел найти приклеенную скотчем тонкую бумажную трубочку, в непосредственной близости показалась худощавая старушка лет семидесяти, выгуливающая мелкую лохматую собачку. Как выяснилось позднее, старушка обладала способностью к неравнодушному отношению ко многим жизненным аспектам, в чем ее определенно поддерживал четвероногий питомец, подкрепляя уверение хозяйки личным энтузиазмом.

Поэтому, когда Макс попытался радостно подняться, крепко сжимая непонятный для сторонних обозревателей предмет в руке, до него донеслась фраза, изысканно подчеркивающая небезучастное восприятие окружающего мира:

— Нам еще здесь только наркоманов не хватало!

После этого взгляд Макса сначала встретился со скалящейся неподалеку пастью, окруженную желто-коричневыми клоками шерсти, а затем с обладательницей строгого голоса.

Сила и непредсказуемость безусловных рефлексов в сочетании с умозаключением о том, что продолжение подобного диалога определенно не сможет благоприятствовать запланированному расписанию, вынудили Макса дать деру с такой скоростью, что когда он минутой позже стоял, пытаясь отдышаться, рядом с подъездом тремя домами далее той самой злополучной детской площадки, единственной его мыслью было то, что на этой дистанции даже сам Усэйн Болт остался бы далеко позади.

Также не мог не радовать тот факт, что в то время, пока Феня был занят дублированием нашумевшего шедевра, Максу удалось найти подходящую коробку от плазменного телевизора, идеально подходившую по размерам для картины, означая, что в целом пока все складывалось именно так, как и требовал Панфил Панфилович.

— Что-то лежит под второй подушкой слева на диване, — подсказал Феня.

— Где? Вот, точно! Это оно! — Макс схватил скомканную бумажку и развернул, параллельно пытаясь разгладить неприметный реквизит дерзкого задания. — Смотри, сейчас я поеду в галерею и буду помогать им с инсталляцией к выставке… Потом я приезжаю домой, упаковываю картину в коробку и везу по этому адресу к майору. Там я должен быть в восемь вечера. Ты будешь дома, чтобы… в общем, чтобы все было в порядке. Майор получает картину, на всякий случай, мы можем теперь подтвердить, что это оригинал, надеюсь, он на этом успокоится, и мы свободны. Если все будет удачно, то мы можем в галерее больше и не появляться, спокойно сделаем пару копий, загоним их кому-нибудь, и у нас все прекрасно.

— Выставка открывается в эту субботу… И нам нужно поддержать всех… Чтобы все получилось хорошо…

Макс громко выдохнул.

— Феня, нас же могут поймать. Да и вообще… это же не только от нас зависит… Как майор скажет… Если он сегодня заявит, чтобы мы на дно залегли и галерею стороной обходили, что нам делать? Только так…

— Мы его попросим. Нужно сказать, что выставку нужно украсить красиво.

— А он, конечно, согласится… — Макс всплеснул руками и приблизился к окну. — Он же у нас великий ценитель искусства… Такой весь… «Да, парни, знаете, я сам переживаю, аж уснуть не могу, что ребята могут инсталляцию не успеть… От всего сердца прошу… Так стараются ведь…»

Макс остановился, рассматривая чистое бескрайнее небо, аккуратные многоэтажки, издали похожие на элементы детского конструктора, клумбы, рассыпанные по дворикам с приютившимися в них флоксами и хризантемами, и упитанных неторопливых голубей, ехидно посматривающих на случайных прохожих, — с виду обычный городской пейзаж приближающейся осени отчего-то окутывал уютом и мягким солнечным светом, в котором не было печали и сомнений… Макс обернулся к Фене, стоящему поодаль, после чего добавил:

— Хотя кто знает, что из этого выйдет.