Выглядел Феликс отменно. Казалось, что за то недолгое время, прошедшее после пребывания в заброшенном доме, основным пристанищем его была не галерея, а заморские долины. Взгляд искрился от воодушевления, светлые волосы, аккуратно уложенные на левую сторону заботливым парикмахером, украшала странная самодельная заколка из тонких веток, полевых цветов, колосьев и тонких джутовых веревок, спускающихся ниже плеча и сливающихся с оливкового цвета прядями, добавленными намедни. Широкие бледно-бежевые брюки из грубой ткани и тонкая белая рубаха дополнялись темно-горчичным шарфом и длинным болотным кардиганом. Образ завершали деревянные браслеты и нечто наподобие перчатки на правой руке, сплетенное из джута и льняных волокон. Поодаль стоял Литтон, в элегантном серебристом костюме.

— Мой род — ваш род! Моя свобода — ваша свобода! Моя сила — ваша сила! — провозгласил Феликс. — И эту силу даровала нам природа и ее незыблемое величие! Вечная неиссякаемая красота, нетленные дары, над которыми не властвует время! Скрытая тайна, что велит нам узреть ее! И мой дух постигла истина! Истина, которая год за годом звала меня, но я терялся в поисках ее. И вы спросите меня — в чем ее основа? Но разве можно описать ее словами? Нет. О настоящей истине нельзя говорить. Ибо ее можно только ощутить и преклониться перед ней. Каждый человек в этом зале, в этом городе, в этом мире познает ее. И она объединит каждого, сливаясь в неиссякаемый поток вдохновения и мудрости. И различия назовутся многообразием! Разрушатся барьеры, чтобы создать новое! Фантазию, превосходящую рамки идеала! Общность, отраженную удивительными оттенками света! И я наполнен этим ощущением. Чувства переполняют меня. Экспрессия, переходящая в умиротворение! Экзистенциальное начало! Чудо, происходящее на наших глазах! Искусство, создавая которое, ты создаешь мир, где нет места одиночеству! Где нет места страхам и нелепостям! Мир, наполненный любовью и свободой! Все это я воплотил в своих творениях. Я исчерпал свои сомнения, чтобы превратить их в истину мироздания! Мы разделяем понятия «материального» и «нематериального», а вместо этого должны объединять их, ибо только вместе они образуют единое целое! Нематериальные частицы вправе наполнять материальный предмет до бесконечности, и пусть эти чувства взорвут меня, разнося на мельчайшие атомы по Вселенной, каждый этот атом будет наполнен светом и познанием! И светом моим, и прозрением моим, и сущностью моей я готов делиться с вами! То, что я создал, — часть ее! Да постигнет вас истина!

— «Да постигнет вас истина»? Серьезно? — чуть не поперхнулся Поплавский.

— Все вопросы и интервью после пяти вечера, — быстро добавил пан Вишцевский, успевший перехватить шумный шквал. — Сейчас просим в Восточный зал.

Феликс сделал приглашающий жест и отошел к Литтону.

— Прекрасненько, пошли, Артемка, — удовлетворенно прогудел Никита.

Поплавский покачал головой и присоединился к очереди, поругиваясь про себя и делая мелкие заметки, мысленно прокручивая вариации каверзных вопросов. Но то, что предстало ему за распахнувшейся дверью, упрямо отвергло их, вселяя в разум новые правила вновь созданного мира — странные, но отчего-то завораживающие, непривычные вначале, но умиротворяющие несколько секунд спустя. В размашистые узоры картин, вызывающих скептический настрой при беглом осмотре, хотелось вглядываться снова и снова, становясь безропотным пленником неведомого чувства. Яркие и дерзкие краски искусно контрастировали с композициями из разбросанных почерневших бревен, чей легкий остаточный запах гари дополнял едва уловимый аромат проросших полевых трав. И огромная центральная инсталляция, от которой у Поплавского невольно перехватило дыхание.

Инсталляция занимала почти всю стену, зовя за собой к груде суровых веток и острых холодных камней, из которых, будто из черного снега, пробивались белоснежные цветы, и обжигая, словно виртуозный дирижер, что нежными мелодиями завладевает мыслями слушателей, дабы затем низвергнуть их в кипящую бурю. Гордо демонстрируя своим изумленным, шокированным зрителям двенадцать одинаковых полотен — в шахматном порядке в три ряда.

Двенадцать «Экзопулусов».

Немыслимым тайным заклинанием двенадцать «Экзопулусов» двенадцатью глазами притягивали к себе, беспрекословно приказывая приблизиться к ним и запрещая отводить взгляд, воссоздавая собой всевластного мифического персонажа океанских глубин, контролирующего мысли и движения. От которого хотелось скрыться, но еще больше хотелось бежать навстречу.

— Бред какой-то… — выдавил из себя Поплавский, приближаясь все ближе и ближе к полотнам.

— Смотри, какие эффектные фотки получаются, — Никита жадно нажимал на кнопку, бегло просматривая получающиеся снимки. — А он умеет заинтересовывать.

— Согласен… — Артем медленно переводил взгляд. — Вроде как каждая картина сама по себе, а все вместе такой странный сюр образуют… Что-то в этом есть. Я, конечно, не спец по искусству, но в целом неплохо придумано. Могу придраться, конечно, для объективности, но выглядит необычно.

— Да круто выглядит, ты чего? — Никита довольно почесал нос. — А неискушенные зрители вообще обомлеют. Точняк тебе говорю, вот эта штука в разы окупит себя и все нервы, на нее потраченные…

Видимо, подобное мнение случилось разделить большинству гостей. С момента открытия прошло не более пяти минут, но уже сейчас можно было заметить оживленные обсуждения, где под вуалью светских диалогов все чаще проскальзывали одобрительные нотки. Феликс незаметно перебирал деревянные бусинки с браслетов, скрывая нервные позывы, и раз за разом старался увильнуть от журналистов, жадно пытаясь уловить суть негромких разговоров вокруг.

Внезапно Феликс сквозь самодельную перчатку почувствовал крепкое рукопожатие. Рядом стояла высокая худощавая фигура.

— Это просто потрясающе, — сообщила фигура. — Я владелец медиа-компании …

После этого Феликс отключился. Вокруг него сталпливались все новые и новые люди, кто-то выглядел знакомым по журнальным статьям, кто-то нет, актеры и театральные деятели, художники и критики, бизнесмены и их жены… Почти каждый из них искрился любезностями и изысканными комплиментами о выставке, сливающимися в единый поток, периодически дополняемый английскими и французскими фразами, от которого вконец опешивший Феликс перестал разговаривать, потеряв счет времени, пока взволнованный Литтон не выдернул его из круга восторженных гостей.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Литтон. — Пойдем.

Фарнсуорт быстро отмахнулся и оттащил Феликса в сторону, где о чем-то беседовали Полина и профессор.

— Спасибо, — пробормотал Феликс, — я думал, на этом мой жизненный путь и закончится…

— Видимо, я вынужден вас поздравить с успешной выставкой, — Кожедубов-Брюммер откашлялся. — Стоит признать, что количество желающих ознакомиться с вашим творчеством значительнее, чем можно было предполагать.

— Вы так думаете?

— Я всегда говорю только то, что думаю. Иначе полностью теряет смысл сам факт эволюционной потребности в развитии речи у человеческого сообщества. Жаль, что генетически заложенная возможность все сильнее обретает искаженное значение. История тому подтверждение, если, конечно, вы хотя бы поверхностно пытались с ней ознакомиться.

— Спасибо… — осторожно произнес Феликс, — особенно от вас это… необычно слышать, но очень приятно.

— Не стоит. Я придерживаюсь строгой объективности. Но несмотря на то, что мне совершенно не близко то, что вы называете своим творчеством, можно предположить, что данная выставка будет одной из немногих, от которой мы не понесем убытки, поддерживая современное искусство.

— Ефим Иосифович, не нужно так, — укорительно посмотрела Полина. — Не настолько же…

— Все в порядке, — хмыкнул Феликс, — обычно я тоже несу убытки, поддерживая современное искусство. И, похоже, говорю много лишнего.

— Круто, — заулыбалась Полина, — тогда получается, что у вас обоих больше общего, чем вы хотите признать. Месяц-другой — и станете лучшими товарищами.

— Вот уж не ожидал! — возмутился профессор. — От вас, Полиночка, в последнюю очередь был готов услышать подобное заявление. Благодарю покорно!

— Что ж, artes molliunt mores… — улыбнулся Литтон. — И предлагаю поднять тост за прекрасный день.

— Поддерживаю. За прекрасный день! — Полина ловко схватила четыре рюмки с шампанским. — И я верю, что для нашей галереи и для нас всех начнется новая позитивная эпоха. Все, что с нами происходило, было не зря. Несмотря на сложности, мы смогли помочь друг другу.

— Согласен, — кивнул Феликс, подбирая бокал, — смогли…

— Макс! — Полина помахала рукой. — Феня! Мы здесь! Подходите к нам!

— С удовольствием, сейчас будем! — Макс помахал в ответ и взглянул на Феню. — Понимаю тебя, мне тоже здесь понравилось. Знаешь, даже начинаю скучать по этому месту.

— А чем мы будем заниматься потом?

— Придумаем. — Макс улыбнулся. — Например, мы ведь еще не реализовали идею про ежей.

— Мы опять пойдем на склад, и ты будешь снимать, как мы их кормим в лесу?

— Точно. Как ты говорил — им нужно правильно питаться.

— Да, — подтвердил Феня, — но многие этого не понимают. И нельзя строить дома рядом с лесом, и рубить лес, тогда ежам очень некомфортно.

— Да, Феня, и возможно, найдутся странные люди, кто будет давать нам благотворительные деньги. А вход на склад у нас есть, второй раз не попадемся. Так что будет и бесплатный корм, и прибыль. Главное, снять слезливый ролик и грустных голодных ежей, которые потом будут толстые и довольные.

— А может быть, ежи не хотят, чтобы их снимали? — возразил Феня.

— В смысле?

— Мы можем их кормить, чтобы они правильно питались и не болели. Но они же могут не захотеть, чтобы их показывали в ролике. Они не умеют разговаривать… А если мы их снимем, то они могут расстроиться… и стесняться. Они могут оказаться стеснительными, а мы их даже не спросим…

— Стеснительные ежи?

Феня утвердительно кивнул.

— Хотя, да, с логической точки зрения, полностью исключать такую вероятность нельзя. Ок, Феня, если хочешь, давай просто подкидывать им корм и периодически присматривать, как ты и предлагал с самого начала. А в процессе подумаем над каким-нибудь мегаприбыльном проекте.

— Много новых идей, — обрадовался Феня.

— А теперь пойдем к нашим друзьям, нас уже, наверное, заждались. Слышишь бурный шквал патетических речей, доносящихся из зала? Мы идем ему навстречу!

Бурный шквал патетических речей не утихал весь день. И когда вечером в полной темноте и уединении майор добрался до дома, бесшумными движениями пробираясь к любимому креслу, будто боясь потревожить то мирное затишье, что становится так пронзительно и осязаемо после рокочущего города, и с опаской включил телевизор, новости пестрили шумными высказываниями.

— Сегодня в галерее «Артекториум» состоялась одна из самых нашумевших выставок последних месяцев, о которой все наши зрители знают не понаслышке, под названием «Новый Феникс». Долгое время судьба выставки оставалась под вопросом, особенно после громкого скандала, связанного с возбуждением уголовного дела по факту мошенничества в отношении директора галереи Эрнеста Вишцевского и появлением сообщений о продажах на черном рынке многочисленных копий картины «Экзопулус вздымает волны». Напомним, что три недели назад все обвинения были сняты и дело было закрыто, но о дальнейшем развитии будущих событий высказывались самые невероятные предположения. О том, как именно прошло открытие выставки, — в репортаже нашего корреспондента…

Строгая обстановка телестудии сменилась шумными кадрами с улицы и торопливыми фразами молодого журналиста, осознаваемыми майором через призму ленивой усталости.

— Известный скандальный художник и провокатор Феликс Петров удивил многих своих поклонников и не только… Представив двенадцать абсолютно идентичных картин, поражающих беспрецедентной точностью исполнения… Уникальная мысль, ошеломляющий художественный эффект, который запомнится надолго… Новое слово в современном искусстве… Как вы видите, количество желающих посетить выставку «Новый Феникс» просто невообразимо… Огромные толпы людей возле галереи «Артекториум» мечтают увидеть воочию… что образовало большую очередь около центрального входа, простирающуюся… Кроме обычных зрителей, выставку посетили многие известные личности, такие как… На пресс-конференции Петров заявил, что возьмет небольшой отпуск, что может говорить… Данное заявление подтвердил и его британский агент Литтон Фарнсуорт… По словам одного из сотрудников галереи — Елисея Ланских, эта выставка оказалась невероятно трудной в подготовке… Открывая новые возможности… Был ли данный скандал тщательно спланированной рекламной операцией или оплошностью сотрудников… Петров комментировать отказался… Акцентируя внимание на том, что в современном искусстве не может быть границ… В сети уже появились многие предположения по поводу… Количество положительных комментариев, несомненно, преобладает… Что определенно можно назвать успешным завершением нашумевшего проекта…

Майор довольно ухмыльнулся и посмотрел на картину с отколотым кусочком краски в уголке, идеально разместившуюся над камином, и подошел к ней ближе, в который раз пристально разглядывая каждую деталь. Бережно приподняв ее за золотистую раму, он спустил полотно на мягкий ковер из овечьей шерсти и перевернул, любуясь на небольшой лоскуток холста в правой нижней части, который Панфил Панфилович пометил еле видимой карандашной линией, более двух часов перебивая мелкие гвоздики, стараясь не повредить полотно. На обратной части отогнутого лоскутка, скрытая от чужих глаз, красовалась мелкая затейливая вторая подпись, тот самый отличительный знак, о котором ему проговорился Феликс.

Вернув картину на прежнее место, майор медленно опустился в кресло и налил в стакан терпкий бронзовый коньяк. Сколько времени пройдет до того момента, чтобы появилась хотя бы небольшая возможность реализовать картину, не попавшись бдительным журналистам или своим хватким коллегам, майор не знал. Возможно, пройдут месяцы, а то и годы. Но все чаще и чаще одинокие промозглые вечера наполнялись едва слышимой мелодией светлой безмятежности…

Казалось, что картина сама выбрала дом, где она обрела свой законный покой, желая поведать новоиспеченному владельцу все свои тайны и неповторимые истории. Все то, что берег в своих глубинных очертаниях оригинал «Экзопулуса».