Утро среды встретило город хмурым и неприветливым настроением. Мелкий моросящий дождь обволакивал улицы, витрины и деревья. Холодные, скользкие капли, подгоняемые нечастыми резкими порывами ветра, пронизывали насквозь, проникали сквозь одежду, метко заползали под верные зонтики, стойко и самоотверженно пытавшиеся защитить своих хозяев. Небо плотным пологом закрыли смурые тучи, высокомерные и сдержанные, настойчиво подчеркивающие скорый визит осени.

На дороге выстроилась плотная вереница машин, угодившая в самодельный капкан пробки, вдоль которой сновали сердитые пешеходы, спешащие на работу — обычная, рутинная картина, которой так славятся почтенные поселения, гордо именующие себя мегаполисами.

Невысокое здание галереи вполне вписывалось в окружающий пейзаж — светлая постройка, заметно потускневшая от дождя, выглядела скромно, тихо и сдержанно. Все нововведения последнего времени — акриловые буквы, стеклянные витрины, яркие вывески — сгладились, смягчились за пеленой непогоды, поблекли, словно сойдя с картин Антуана Бланшара, окутывая мягким умиротворением. Но за этими стенами не было и капли покоя, все было пропитано растерянностью и волнением, нервно сверялись часы, и все разговоры сводились к теме внезапного прибытия Феликса и вожделенного полотна.

— Мне кажется, он не приедет, — именно такими словами Макса и Феню встретила Полина, как только они переступили порог «Артекториума».

— Кто… Феликс? — пробормотал Макс.

— Да нет же… папа… в смысле, Эрнест Львович, — Полина раздраженно потерла правый глаз, не выпуская телефон из рук. — Вчера написал по WhatsApp’у, чтобы его не ждали. Сегодня я ему дозвониться не могу с самого утра. Ему просто все равно. Не так, как раньше.

— Ты о чем?

— Ни о чем. Сами справимся. — Полина вздернула голову и посмотрела на Макса упрямым взглядом. — Феликс с агентом приедут часам к пяти. С ними будет и кортеж с полотнами. Мы их встретим, распределим картины по залу, а потом займемся корректировками, которые Феликс захочет внести в оформление. Идите пока к Елисею, он в восточном зале, объяснит, что нужно делать.

Макс только успел кивнуть, так как внутренняя несобранность и дикое желание спать неимоверно мешали поддерживать легкий светский настрой, но Полина этого уже не видела. Ловко обогнув разукрашенный стенд, она убежала куда-то по направлению к кабинетам. Постояв несколько секунд на месте, Феня неуклюже потрепал друга за плечо в знак поддержки, и, собравшись с духом, Макс все же направился в сторону нужного зала.

«Экзопулус вздымает волны». «Экзопулус»… будет здесь сегодня вечером. Тайная миссия стала слишком близкой, предстала гигантом, исполином, тяжкой и почти невыполнимой задачей, неизбежной и неотвратимой. Об этом, кстати, напомнил ему майор Грозов, позвонивший около двух часов ночи по неизвестному номеру и безапелляционным тоном напомнивший о своем присутствии, после чего сонное состояние испарилось напрочь и стало напоминать о себе только сейчас.

Хотя забыть о Панфиле Панфиловиче в любом случае было бы непросто. Почти так же, как и осознавать полное отсутствие плана, а фраза «действовать по обстоятельствам» ничуть не вносила ясности и определенно вселяла сомнения.

Дальнейшие раздумья, пронизанные тонкими метафорами истерзанной души, продолжения не получили, так как буквально ниоткуда на Макса вылетел Елисей. Громко поприветствовав своих собратьев по миру искусства, он затащил всех в крохотную полупустую комнату без окон, о существовании которой в галерее вспоминалось редко, и усадил на большой старый диван, примостившийся в углу в окружении кипы нераспечатанных коробок неизвестного назначения.

— У меня картину купили! — с восторженной улыбкой сообщил Елисей. — На сайте, представляете? Небольшую, правда, и недорогую, но все равно.

— Поздравляем, — Макс откинулся на спинку колючего дивана, явно не стеснявшегося выказывать свое недовольство нежданным гостям. — А что за картина?

— Хотите, покажу? Вот, у меня фотка есть.

Елисей покопался в телефоне и на экране высветился натюрморт с большими розовыми пионами в вазе, сквозь которые застенчиво проглядывали бутоны диких роз, пестрые оборки душистого горошка и гроздья белой сирени. Края цветков были слегка подернуты мягкими солнечными лучами, на столе под ними были щедро рассыпаны лепестки и листья.

— Красиво, — отметил Макс, — мне очень нравится. Цветы будто настоящие.

— Спасибо, — просиял Елисей, — Феня, а тебе как?

— С душистым горошком другие цветы в вазу ставить нельзя, все завянет, а еще в вазу розы поставили, такой букет точно долго не простоит, — задумчиво проконсультировал Феня.

— Но картина в любом случае выглядит превосходно, — добавил Макс, решив все же элегантно увести разговор в сторону от рассуждений на тему флористики. — А ты часто такое рисуешь?

— Нет, что ты, — отмахнулся Елисей, — я вообще не специализируюсь на этом. Просто сидел вечером, в интернете репродукции смотрел, и, не знаю, почему-то зацепило нарисовать именно цветы. Хотя на натюрморты редко пробивает. Раньше я просто был помешан на портретах. Пытался манеру классиков повторить, и неплохо, кстати, получалось. Нужно работать дальше, конечно, но хорошо продвинулся, когда учился, одним из лучших портретистов был на курсе. А потом года три назад захотелось что-то другое делать, что только не пробовал — кубизм, абстракт… Вот, смотри…

Елисей пролистал вереницу фотографий, на которых были изображены десятки разнообразных картин.

— Но мне кажется, все равно чего-то не хватает, — Елисей нервно потер колено. — Как думаешь, может, нужно поучиться где-нибудь еще?

— Учиться всегда полезно, — со знающим видом провозгласил Макс.

— Только где… Вот ты, кстати, что заканчивал?

— Я? Сейчас скажу… — Макс принял серьезный вид, но, вопреки стараниям, название заведения, обучающего тонкостям интерьерного дизайна, упорно не вспоминалось. К счастью, дальше этой фразы диалог продолжиться не успел, так как открылась дверь и в проеме образовалась фигура Лики. Она позвала Макса за собой, на что в ответ последовал невиданный доселе энтузиазм.

В коридоре, еще не до конца оправившись от внезапной удачи, Макс попытался разрядить обстановку и дополнить внезапную прогулку галантной беседой — про неимоверное везение с приездом Феликса, про важнейший, почти исторический для галереи день, сдобрив все изящными комплиментами самой Лике.

Лика, однако, любезные речи не оценила, и ее вид остался холодным и бесстрастным. Образовалась неудобная пауза, мастерски выдержав которую, девушка небрежно подняла левую руку и указала на незнакомца, сидящего на дальнем пуфике около скульптуры, выполненной из алюминиевых спиралей, и усиленно что-то записывающего в планшете, периодически отрывая взгляд и пристально рассматривая редких посетителей.

Прядь его темных волос спускалась при наклоне головы и закрывала правый глаз, но незнакомец, казалось, этого не замечал, как и темно-синего пятна, уютно расположившегося внизу красной клетчатой рубашки, одетой поверх черной спортивной майки.

— Он так сидит около трех часов, — сообщила Лика.

— Терпеливый, у меня бы так не получилось, — попытался сострить Макс, но по взгляду Лики понял, что это было лишним.

— Он вначале прошелся по всем залам, не особо задерживаясь, а потом выбрал это место.

— И… в чем проблема? Может, ему пуфик нравится. Ну, или скульптура, тоже вариант…

— Ты его знаешь? — перебила Лика.

— Нет, конечно… — удивился Макс, после чего осторожно добавил. — А почему леди сочла возможным, что я могу его знать?

— Потому что он подозрительный. — Лика внимательно посмотрела на Макса. — Какой-то странный. Как и ты. И твой друг. Кто знает, может, это еще один твой друг.

— Я первый раз его вижу, да и друзей у меня не особо много, тем более странных, — по возможности твердо сказал Макс, но высказанное предположение ему совершенно не понравилось.

— Ну и хорошо, — как бы между делом бросила Лика, и, поправив слегка отошедшую манжету, добавила: — У меня дела, приятно было пообщаться, — после чего отвернулась и бесшумно ускользнула к себе.

Безусловно, что-то начинало идти не так, неправильно, непродуманно и слишком быстро. Знакомство с галереей ограничивалось всего лишь тремя неполными днями и несколькими далеко не самыми откровенными беседами, да и Макс обычно относил себя к людям, не страдающим отсутствием коммуникабельности и сообразительности, но здесь даже ему захотелось закончить этот безумный сериал или хотя бы нажать кнопку паузы на день-два, отдышаться, осмотреться, обдумать. Поддавшись лихим мыслям, в полной прострации, Макс побрел назад, но, отрыв дверь, обнаружил за ней только мающегося среди коробок Елисея, который дернулся по направлению к нему:

— Я вот что подумал! Феликс же приедет сегодня вечером, так он все меняет, помнишь, Полина еще говорила? В общем, зал мы не будем сейчас делать, кто знает, что он придумает, надо его подождать, а потом будет уже все понятно. А еще я подумал, может, мне стоит попробовать сделать статую? Сейчас же модная тема про увлеченность и зависимость человека и техники, так пусть, например, голова будет из проводов. Или все-таки нарисовать такую голову как картину? Как думаешь, что лучше пойдет?

— Где… Феня? — растерянно произнес Макс.

— Феня? Он… — Елисей удивленно посмотрел на Макса, — вышел…

— Куда?

— Не знаю… куда-то вышел…

— Пойду поищу его, — Макс поймал немой вопрос в глазах Елисея и добавил: — А насчет головы с проводами — лучше сделать оба варианта, картина и несколько скульптур, тогда уже получится инсталляция, и можно отправить на выставку.

— Точно! — вдохновился Елисей. — Надо теперь по наброскам подумать…

Елисей продолжал рассуждать вслух, лелея свою новую идею, но Макс, уже успев выскочить в коридор, отправился на поиски Фени. Долго искать не пришлось, ибо Феня оказался в комнате неподалеку, как оказалось, являющейся кабинетом престарелого профессора. Кожедубов-Брюммер и в оформлении интерьера был до неприличия консервативен: на первый взгляд, в его кабинете не было ни одной вещи, исполненной позже 50-х годов XX века. Как потом выяснилось, большую часть мебели Ефим Иосифович перетащил из своего дома или с дачи, где едва ли не все его столы, кресла и шкафы были выполнены из дуба, к которому питалось особое предпочтение.

А пока престарелый профессор осуждающе смотрел на ворвавшегося к нему в кабинет Макса, восседая на древнем кресле с облупленным лаком на подлокотниках, вертя в руках подарочную, немного потертую перьевую ручку, на которой были выгравированы золотистая эмблема и витиеватая надпись. Напротив него, в точно таком же кресле сидел Феня и пил чай из большой кружки. На столе стояла старая советская ваза из хрусталя, в которой лежали добротные пряники и конфеты «Коровка».

Наконец невольный молчаливый этюд был прерван вопросом:

— Что вам нужно, молодой человек?

— Я за другом, срочные дела, — произнес несколько ошеломленный Макс. — И… нашел его здесь… и вас тоже…

— Даже не знаю, какие у вас могут быть дела, — проворчал профессор, откладывая ручку в сторону. — Ладно. Парфений, было очень приятно с вами пообщаться, — профессор кивнул головой, — надеюсь, продолжим нашу беседу впоследствии. Приходите еще на чай с пряниками.

— Пряники нужно завернуть, чтобы они не засохли, тут они неправильно завернуты в пакет из целлофана, нужно их положить в льняной мешок. Если у вас нет льняного мешка, можно сшить, главное, чтобы была льняная ткань, — сообщил Феня.

— О, это прекрасная идея, — согласился Кожедубов-Брюммер. — Меня самого целлофановые пакеты раздражают, скверная вещь.

— Мне очень неудобно прерывать вас, но нам действительно нужно идти, — аккуратно напомнил Макс.

Профессор что-то пробурчал, хотя в целом выглядел спокойным и довольным, сделал глоток из чашки и пододвинул к себе большую потрепанную книгу, в которую углубился сию же минуту.

Уже когда они выходили из кабинета профессора, послышались какие-то голоса, громкие, но пока трудноразличимые, вкупе с эхом создавшие на безмятежных просторах галереи ощутимый диссонанс. Ближе к главному входу, опрометчиво решив срезать путь и оказавшись почти в середине зала, Макс и Феня чуть не столкнулись с шумной бравурной процессией человек на шестнадцать, не меньше, уверенно продвигающейся вперед. На часах не было и двух дня, редкие посетители оживились и с интересом наблюдали за необычным шествием.

Справа процессии семенил высокий долговязый мужчина в изысканном сером костюме, идеально сидящим по фигуре, по пути одаривая присутствующих снисходительной полуулыбкой, рядом уверенно шагал директор Эрнест Львович, сосредоточенный, решительный, благоухающий дорогим парфюмом и, казалось, даже помолодевший на пару лет.

В центре, не ограничивая себя в высоколитературных слогах, неистово вещал невысокий худощавый парень в небольшой черной шляпе, слегка приспущенной на правое ухо, из-под которой проглядывали пряди светлых волос и выбритые виски, в полосатом узком пиджаке на голом торсе и широких шароварах. Это и был Феликс.