Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

Краус Бат-Шева

Кастель-Блюм Орли

Бен-Арье Томер

Марьяновский Михаэль

Шалев Меир

Лапид Яир

Бялик Хаим Нахман

Либрехт Савьон

Агнон Шмуэль-Йосеф

Визельтир Варда Резиаль

Керэт Этгар

Кишон Эфраим

Хаим Нахман Бялик

 

 

Как велика…

О как велика, как бездонна тоска На столь изобильной, открытой земле, Земле, отдающей нам все, но пока Покоя не можем найти мы нигде. От нас ничего земля не утаит, Напротив, для нас все готовит, Но, как ишаков, здесь нас поработит, Безжалостно в сети заловит. Не даст утомленной душе, что болит, Мгновения для наслаждения И сердце уставшее не утолит Спокойствием уединения, Чтоб там оглядеться, хоть миг отдохнуть И плод труда благословить, Что служит нам платой за пройденный путь, Надежду дает там прожить. Но нет ни единого здесь уголка, Чтоб душу связать с ним надежно, И где хоть одно из чувств наверняка Найти свою гавань в нем сможет; Где колышек свой мы с надеждой вобьем, Устойчивый, прочный, надежный, И скажем: «Искали — нашли здесь свой дом, Спокойно прожить мы в нем сможем!» Приветствие «Мир тебе!» не прозвучит, Не будет в том месте никто тебе рад, И камни внизу, и вверху небеса Над твоей головой отстраненно молчат. Как каплю бесследно поглотит река, Затеряемся мы в миллионной толпе… О как велика, как безмерна тоска На столь изобильной, открытой земле!

 

На исходе дня

Между тучами огня и крови Опустилось солнце к самой кромке моря, Пробиваются лучи его сквозь тучи, Словно копья армии могучей. Оросило воздух чистым светом, Одарило чащи огненным приветом И над рощами сиянье разлило, Воды рек расплавленным огнем зажгло, Золотом холма вершину затопило И колосья в поле светом окропило, И, склонившись, с уходящим днем простилось, И, живое, в устье бездны опустилось. И тогда весь мир объяла тьма — Ночь идет, спускается с холма. Легкий ветерок впорхнул, подул и отступил, И поцеловал меня, и тайну мне открыл, Он прошелестел: «Наивный, слушай же меня. Как луч света на исходе дня, Мальчик милый, молодости дни Мигом улетят, как птицы, и они. Здесь все мерзко, гнусно, безобразно, Есть другой мир: весь он словно праздник, Луч благословенный, светлый уголок, Солнце — справедливость в нем, свобода — ветерок. Там и для тебя, и для себя нашел я место — Встань, сын мой, и воспарим, и полетим мы вместе! Нет, не здесь успокоенье, улетай отсюда…» Почему же сердцу моему так худо? Кто же, сердце, на тебя набросил тайно так Тень, тьму вечности и Б-жий мрак? Отчего сердито ты и чем удручено — Есть пространство Б-жие, но тесно для тебя оно. Или, может, мочи больше нет Наблюдать, как тьма одолевает свет? Что же это за мечта и что за боль На исходе дня приходят исподволь И доверчивое сердце в плен берут, К краю моря и к пределам вечности влекут?

 

Динь-дон

Динь-дон — и нет ее, динь-дон — она ушла, Динь-дон — и все в своей котомке унесла. Любимая, зачем же так поспешно ты ушла И сердцу моему сказать и половины не дала? Как жаль! Ведь раньше времени разлука наступила, И с уст моих еще не сорвалось то слово, что там было, То слово, что вынашивал я в сердце месяцами, И вот оно готово, но еще не сказано устами. Вдруг ты сказала мне: «Прощай, мой дорогой!» — Щелчок кнута, шум колеса — и нет тебя со мной. Лишь пыль взметнулась — ты летишь, ты далеко, Уже с зеленой рощей поравнялась ты легко, И, словно крылья аиста, среди ее ветвей Мелькают крылья белые косыночки твоей. И вот уж из-за рощи, по ту сторону пути Насмешкой голос колокольчика звенит: Динь-дон — и нет ее, динь-дон — она ушла. Динь-дон — и все в своей котомке унесла.