Дмитрий Кравцев

Дневник горнорабочего

Покончив с барменством, какое–то время я перебивался случайными заработками, пока семья не впала в крайнюю нищету. И тогда жена сказала:

— Пойдешь в шахту.

— Но там же денег не платят!

— Зато хлеб под зарплату дают!

Так я стал шахтером.

 

2000 г.

24 мая

Закончились мои курсы ГРП. Теперь месяц практики, экзамен, разряд и самостоятельная жизнь. Дали мне наставника, который будет делать из меня шахтера, а в случае чего таскать за вихры и бить деревянной колодкой по голове, как чеховского Ваньку Жукова. Под его руководством я впервые спустился в шахту.

Признаться, ничего хорошего я не ожидал, но оказалось еще мрачнее. С десятком одинаково черных людей мы втиснулись в мокрый и узкий железный ящик — почему–то сразу возникли ассоциации с фильмом «Кин–дза–дза» и тамошним пепелацем. Решетка с визгом отделила нас от внешнего мира. Клеть дернулась и медленно пошла вниз. Стало темно, рабочие включили лампы.

С потолка капало. Я пытался извернуться так, чтобы не попадало за шиворот, попутчики недовольно косились. В свете лампы проносились мокрые стены ствола с вбитыми в них ржавыми скобами. Это по ним мы будем выбираться наверх, если клеть встанет? Спрашивать было неудобно. Мой сурово–равнодушный вид должен был показывать, что все это для меня не впервой. Однако чистая роба, новенькая оранжевая каска и неуверенные движения с головой выдавали новичка.

Движение замедлилось, в клети началась возня. Коллеги грубо, без всяких там «разрешите пройти» протискивались к выходу. Не дожидаясь остановки, они открыли дверцы и принялись, как десантники, выбрасываться из клети. Через секунду клеть плюхнулась в воду, потоки хлынули внутрь, ноги залило выше щиколотки.

Не давая мне осмотреться, наставник побежал вслед за всеми куда–то вглубь выработки. Я держался за ним, стараясь не потерять его спину в массе похожих серых спин. Сапоги разъезжались в грязи, ремень спасателя поминутно соскальзывал с плеча и очень хотелось посмотреть по сторонам. Ведь я первый раз в шахте, под землей, на глубине трехсот с чем–то метров! А все происходит как–то слишком суетливо и совершенно не торжественно.

Целью нашего забега оказались людские вагонетки — «козы». Их я тоже представлял по–другому, как–то комфортнее, типа неудобного старого трамвая. Совсем не думалось, что это узкие короба с прорезями для прохода (пролаза) людей в бортах. Коллеги шумно устраивались внутри, переругивались, спорили. Я сунулся было на одну лавку, на другую, отовсюду был изгнан и стоял в растерянности, когда, перекрывая общий шум, раздался испуганный вопль наставника:

— Где мой ученик?!

Наконец все разместились. Коллеги достали карты и принялись резаться в козла, и тут нахлынула вторая волна рабочих. Снова поднялся шум, кто–то громко материл занявших места КС-ников (то есть нас), из–за которых ГРОЗЫ вынуждены идти пешком. Народу много, а «коз» всего две — объяснял мне наставник — поэтому нужно торопиться. Не займешь место — будешь шлепать 4 километра по грязи. Хотя так иногда быстрее…

Рассыпая искры, подкатил электровоз, несколько раз боднул состав, подцепился и повез нас на работу. Езда в козе ничем не напоминала трамвай — грохот и тряска, беспрестанные рывки и толчки, будто ехали мы не по рельсам, а по разбитой грунтовке. Коллеги спокойно переносили все неприятности дороги, лишь при особо сильных рывках выкрикивали машинисту обидные слова. Мне не сиделось на месте. Я нахожусь под землей уже полчаса, а кроме грязи под ногами да неинтеллигентных лиц товарищей ничего еще не видел! Из «козы» видны были только мелькающие рамы крепи. Вот бы высунуть голову и посмотреть!

— Куда, бля! — кто–то из работяг грубо рванул меня назад. — Хочешь, чтобы башку срубило?! Придурок! Понабрали пацанов…

Я не обиделся. Мысль о том, что это действительно опасно пришла только сейчас. Ну и хрен с вами. Буду ждать, когда приедем.

Ждать было недолго. Не доезжая до места машина встала — троллея кончилась, вырубили. Дальше пошли пешком.

Первое правило в шахте — смотреть, что над головой. Но не то что вверх — по сторонам смотреть было некогда, приходилось выбирать место, куда поставить ногу, чтобы не запнуться, не оступиться, не упасть в грязь и не порвать сапог. Вспомнил препода с курсов и его «особенности укладки рельсового пути». Какие особенности, какой укладки — и рельсы, и шпалы были покрыты слоем грязной жижи и жидкой грязи.

Шли прямо по рельсам, что запрещено по технике безопасности. Я искал «место для прохода людей, расстояние 0,7 м на уровне подвижного состава». Теоретически оно существовало, но пройти там было невозможно из–за деревянного и железного хлама, перевернутых вагонеток и прочего производственного мусора. Кстати, смотреть вверх тоже приходилось — кое–где троллея провисала и цепляла за каску, а в ней 200 с лишним вольт.

Наконец добрались до рабочего места. Ничего, соответствовавшего бы моим представлениям, я не увидел. Куча приборов и механизмов, в беспорядке поставленных и повешенных, тут же состав вагонеток, позже я заметил головку конвейера, выглядывающую из дыры сбоку (это оказался уклон).

Рабочие принялись за тормозки, потом закурили (что не просто запрещено, а уголовно наказуемо), а я стоял казанским сиротой — есть не хотелось, а курить не взял. Поев, ГРОЗы пошли по уклону к лаве. Наставник повел меня туда же, тут я и увидел конвейер во все красе. Хоть раз не обманули — он выглядел точно таким, как на рисунке, только гораздо мрачнее.

— Конвейер ленточный 1 ЛТ‑100! — отрапортовал я как на уроке.

— А ой его знает, — хмуро ответил он.

Дальнейшие полчаса я выгребал уголь и штыб из под головки, устал, взмок и проголодался. Назад ехали на ленте. Наставник показал, как на нее прыгать и как с нее сходить. Поначалу было страшно — лента движется быстро, вдруг не успею спрыгнуть и высыплюсь в вагон? Потом привык, лежал на ленте и осматривал окрестности.

Из–за вырубленной троллеи работы не было. Остаток смены мы грелись у сухой подстанции. Меня распирало от вопросов. А какой это конвейер? А что будет, если за троллею возьмешься? А какая у ГРП ставка? А в лаву можно залезть? Но выглядеть восторженным идиотом не хотелось, поэтому я молча слушал унылый треп наставника об огороде и больных зубах. За час до конца двинулись в обратный путь.

Дорога к месту работы и обратно, переставление ног в тяжелых сапогах, увесистые спасатель и коногонка — все это утомило больше, чем собственно работа. Зато в баню я шел таким же грязным, как все. И безмерно гордым. Я теперь шахтер! Я выполняю тяжелое нужное дело!

Итого:

1. Я узнал, что работа — не сахар, но и не так тяжела, как кажется непосвященным.

2. Нарушил все известные правила техники безопасности.

3. Вернулся домой усталым и плохо вымытым. Завтра снова пойду.

25 мая

Вчера мое главное ощущение — неуют, дискомфорт, неустроенность. Сегодня уже получше. Встречаются знакомые лица и знакомые места, да и грязь не кажется такой грязной.

В площадку мы не поместились, ехали на капоте (если можно так сказать) электровоза. Лежа, вжавшись в металл, чтобы не задеть головой троллею. Всю смену по локоть в масле ремонтировали толкатель (Я бодро:

— Толкатель гидравлический типа ПТВм, имеет два гидроцилиндра, поршни которых сблокированы зубчатыми рейками и…

Наставник насмешливо:

— Не умничай. Бери вон ту ойню и засовывай сюда, студент.), занимались ручной откаткой и постановкой забуренных вагонов на рельсы, короче — мило проводили время.

И все же я считаю эту работу тяжелой, грязной и неблагодарной. А советская пропаганда так романтизировала труд шахтера, что он считался почетным и чуть ли не благородным. Ничего тут нет благородного. Есть уголь, добываемый в нечеловеческих условиях, и есть люди, которые за деньги (а сейчас и бесплатно) подвергают себя истязаниям и рискуют жизнью.

Как сказал наставник:

— Где ты видишь людей? Одни шахтеры.

А вообще мне пока нравится. Как все новое, необычное, ненадоевшее.

26 мая

Мой учитель, сенсей, гуру отправился зачищать пересып, оставив меня одного с телефонами, пультами и селектором, бегло рассказав, как всем этим пользоваться. Немного растерянный от свалившейся ответственности я с серьезным видом приготовился исполнять свои обязанности, как вдруг стало темно. Будучи еще человеком штатским, не шахтером, в первую секунду я подумал привычно: — Суки, опять свет отключили! Но уже во вторую с ужасом осознал, что погасла лампа. Тут мне стало по–настоящему страшно. Страшно не темноты или кишащих везде крыс. Страшно неизвестности. Что теперь делать, как включать все эти конвейеры, толкатели, отвечать на звонки в кромешной тьме? И все же, подсвечивая зажигалкой, я что–то включал, кому–то отвечал, а потом вызвал из лавы горного мастера. Он выехал на ленте и спас меня. Свет его лампы был, в буквальном смысле, лучом света в темном царстве.

27 мая

Всю смену грел жопу на сухой и слушал байки стариков. Не так уж он тяжел, этот шахтерский труд. Только жене не стоит об этом говорить.

Втиснулись в клеть, закрыли двери.

— Все зашли? Руби канат! Долетим.

Веселый народ эти шахтеры, и юмор у них черный, под стать лицам.

28 мая

Первый выходной. Город полон пьяных пограничников. Жаль, я не пограничник. Тоже хочу валяться на траве в зеленой фуражке и петь задушевные армейские песни.

30 мая

Снова шахта, грязь и мрак. Наблюдал как клепают ленту. Спал.

Называюсь я теперь «коренной». Из лавы кричат по селектору:

— Коренной! Ответь! Коренной!

— Говори.

— Запускай линию!

И я запускаю линию. Работа несложная и не грязная. По сравнению с ГРОЗами, вылезающими из лавы с бархатисто–черными лицами и белозубыми улыбками, я, можно сказать, хожу в белой рубашке.

1 июня

Дали деньги — 22%. Работяги возмутились и устроили забастовку. Я, проработавший 5 дней, тоже бастовал.

К бунтовщикам вышел директор. Умело оперирую цифрами, он объяснил, на что ушли деньги. Никто ничего не понял, но все почувствовали, что их опять наебали. Прозвучали оскорбительные выкрики с мест. Один подвыпивший шахтерик набросился на директора со словами «пидорас!», «гребанный гандон!» Тот совсем по–пацанячьи предложил «пойти выйти».

Народ еще немного поколобродил и с чувством глубокого неудовлетворения разошелся по домам.

Нет организации, нет идейных вдохновителей, таких как большевики, подначивавшие рабочих на революцию. Если появляется горластый народный выдвиженец, его тут же укрощают и приручают. Основной аргумент работяг — нам нечего жрать, мы дохнем с голоду. Глядя на их тормозки, я бы так не сказал. Мы с женой с голоду не дохнем, однако мой тщедушный тормозок (кусок хлеба, кусок сала и редиска) не идет ни в какое сравнение с их скатертями–самобранками.

2 июня

Все, мятеж подавлен. Не пришлось прибегать к уговорам, задействовать казаков или водомёты. Бунтовщики удовлетворились обещанием выдать деньги 6‑го числа и взялись за старое, то есть пошли на работу. Правда, отдельные негодяи пытались баламутить людей, но те потихоньку просачивались в шахту, приговаривая:

— Ну, если и в этот раз обманут, то мы..! Мы их..! Мы им..!

Хотя в том, что обманут, никто не сомневался.

3 июня

Меняли ролики на ленте, и я понял, насколько далек от всех этих железноремонтных работ. Как ловко и быстро все получается у них, и как беспомощен я! И это отсутствие не опыта даже, а технического мышления. Теряюсь от слов «флянец», «муфта», «редуктор», путаю ключи, короче, выгляжу полным неумёхой.

6 июня

Деньги дали, 15%. Обманутый народ снова принялся бастовать. И снова как–то робко, несмело. Мы сидели возле нарядной своего участка, мимо нас в грязную баню постоянно тянулись рабочие.

— Куда? — грозно спрашивал каждого самый сердитый КС-ник Вася У-ров.

— Водички попить, — отвечали.

Однако, попив, никто не возвращался, потихоньку переодевались и опускались в шахту. В конце концов пошли и мы. Попытка бунта бесславно провалилась.

12 июня

В шахте каждый что–то ворует, а я, не зная чего украсть, испытываю зависть и досаду, этакий зуд — чего бы мне ухватить? Но ничего уже не осталось. Кабеля найдены и выпотрошены, троллеи вырублены, запчасти к механизмам растасканы. Остается спать на сухой в свободное от лопаты время.

15 июня

В этой шахте кого только нет! Списанные летчики–истребители, уволенные за пьянство врачи–педиатры, бывшие певчие церковного хора, криворукие крупье казино и беглые моряки торгового флота. Сборище неудачников.

Процесс начала работы я уже кратко описывал, теперь подробнее. Набиваемся в клеть — ржавый железный ящик, куда помещается до 20-ти голов чумазого рабочего скота. Стиснутые как шпроты в банке, опускаемся вниз. Я уже порвал сапоги и теперь вместе с другими выпрыгиваю из клети до полной остановки, пока не хлынула вода.

Спустившись, забираемся в узкие железные коробки. В козу помещается 18 человек — жопа к жопе, плечо к плечу — пошевелиться в такой тесной ситуации сложно, тем более достать сигареты. И все равно курят, травят байки, играют в карты. Все шахтеры играют в примитивную разновидность «козла». «Дурак» считается слишком сложной игрой — думать надо. («Козел» — самая интеллектуальная игра после перетягивания каната — шутят коллеги) Проигравшим рисуют мелом звездочки на плечах. К лаве многие приезжают капитанами и выше.

Лавки в козе жесткие, часто вообще отсутствуют. К концу поездки после всех толчков, рывков, забуриваний и переформирований состава задница немеет. Иногда уже рад идти пешком 4 километра по жидкой грязи. Во всех неприятностях дороги виноват, конечно же, машинист. Его хуесосят постоянно, он молчит, изредка огрызается. Часто коза бурится, и тогда уже матерится машинист, бегая вокруг нее и пытаясь поставить. Пассажиры с интересом следят за ним, делают едкие замечания. Безуспешно проебавшись полчаса, машинист взывает к нашей совести. Тогда мы вылазим и вручную ставим козу на рельсы.

Приехав на рабочее место — седьмой уклон, все рассаживаются в нише и достают тормозки. У каждого свое место. У меня его еще нет, поэтому, пока они едят, я считаю груз и порожняк или курю. Наконец, ГРОЗы сваливают, и тогда я принимаюсь за свои убогие бутерброды.

Крысы снуют под ногами. Старые, опытные держатся в стороне, а беспредельный молодняк чуть ли не вырывает куски из рук. Не знаю, чем они здесь питаются. Жрут газеты из под тормозков, человечье дерьмо. Коллеги рассказывают — садишься погадить, а крысы визжат и дерутся у самой задницы.

Поев, покурив, полежав и снова покурив, я беру лопату и иду в уклон. Это мое рабочее место, тут я работаю. Работаю–работаю, пятнадцать минут, двадцать, потом бросаю лопату, произношу: «А ну его на ой!» и прыгаю на ленту.

23 июня

Эту неделю мне пришлось таки поработать по–настоящему. Конвейер постоянно засыпало, мне вручали лопату, и я накачивал несколько вагонов товара. Зачем вообще какие–то комбайны? Десяток ГРП с лопатами запросто дадут дневную добычь лавы.

Один из горбатых, веселый говорун, пиздобол–задушевник и враль–самородок Сидор постоянно придумывает про своих товарищей смешные двустишия типа (про звеньевого):

Однажды товарищи обиделись, сложили усилия и тоже выдали стишок:

7 июля

Работаю в шахте, гружу вагоны углем, что добывают мои четвероногие друзья ГРОЗы. Спать ложусь рано, в 9, а то и в 8 вечера. Вот так — всего полтора месяца шахты, и из убежденной совы получается отличный жаворонок.

Товарищи мои жрут водку, ежедневно и помногу. «Мочат жало», как они это называют. Я раз сходил на бутылек и больше не хочу. Скучно, все разговоры о работе либо об армии.

Все тащат с работы цветной металл, а мне завидно. Попробовал один раз, но был пойман начальником с вентиляции. Выводов не сделал, будет возможность — попробую еще.

Коллеги рассказывали, как подшучивают над молодыми. Человек первый раз едет на ленте. Ему кричат: — Держись за ленту, сейчас будет поворот!

Он хватается за края ленты и отбивает пальцы о ролики.

На вопрос ученика «Что делать, если потухла лампа?» отвечают: — Кидай ремень на троллею и иди к стволу.

Жестокие шутки, а слушать интересно. В долгие часы вынужденного безделья соберутся два–три старика и давай травить байки. Заслушаешься!

Рассказывают, например, как зазевавшихся ездоков на ленте скачивают в вагон; как один пошел погадить, снял коногонку и в темноте насрал на нее; как другой по этому же делу залез в вагон, чтобы не дуло, а тут инспекция мимо проходит, человек пять, и каждый в вагон заглянул.

По окончании ученичества носил на участок магарыч. Начальнику бутылку и трудовому коллективу две. Как ни банальна система взяток в виде пузырей, банок и магарычей, она все же действенна. Начальник сразу подобрел и поменял мои выходные на удобные для меня дни. Долго не знал, как быть с остальными. Приглашать всех на 1 литр глупо, им каждому нужно по столько. Разрешилось все само собой — выпили втроем, с теми, кто был со мной в 7-ом уклоне.

11 июля

В нашей лаве травмировало комбайнера — оторвало руку. А я было расслабился, забыл об осторожности.

Слушал, как возмущаются рабочие. Все то же — зарплату не платят, сами воруют, у каждого директора шахты судимость или условный срок, народ безмолвствует, надо что–то делать. Один из работяг предложил начать с того, что повесить пару–тройку начальников. Тоже не выход. Единственный разрешенный способ применить насилие — применить его к себе. Голодовки, самосожжения или невыезд из шахты — этого тебе никто запретить не сможет. Но, опять же, никто на это не решается. У всех дети, дачи, огороды, планы на будущее. Поскольку идиотизм вечен, а мафия бессмертна, положение никогда не изменится.

Поэтому работяги воруют. Тащат все, что попадает в поле зрения и что по силам унести. В шахте если человек не ворует, он вызывает подозрение — либо стукач, либо ворует по–крупному.

18 июля

Шахтерики опять бастуют, требуют денег. Сбились в кучу в общей нарядной, вышел директор, торжественно поклялся, что деньги будут, а сейчас просил идти на работу. Работяги недовольно разошлись, называя друг друга быками. Думаю, быки — это не то слово, скорее, бараны, привыкшие все делать сообща и боящиеся личной ответственности. Наш начальник участка это понимал, поэтому собрал всех в нарядной и спросил каждого: — Ты идешь на работу? И каждый ответил «да». Спроси он у толпы, наверняка отказались бы.

19 июля

В наказание за непослушание у нас забрали автобус. На работу шел пешком. Это, как пишут в пошлых романах, «стало последней каплей в чаше его терпения». Не дают спецодежду — ладно, принесу свою. Нахамят в бухгалтерии — ладно, стерплю. Не дают зарплату — ну хоть обещают. А не возят на работу — это уж слишком!

В шахту опустился в прегнусном настроении. По пути поругался со стопорной, послал на ой стволового, повздорил с машинистами электровоза и, в довершение всех бед, зацепился рукой за троллею — ударило током.

День был явно не мой. Чтобы не усугублять несчастья, забрался на сухую и проспал там до конца смены.

30 июля

Удивляюсь, как по–разному выглядят люди в робе и в чистом. Одним, например Андрюхе–горняку, роба идет — ладный чернолицый шахтер. В чистом же — пухленький паренек, похожий на вомбата. Зато Гриша–слесарь в робе выглядит полным олигофреном, а в чистом — солидный мужчина с баками. И так многие. Наверное поэтому на поверхности я не узнаю людей, к которым присмотрелся в шахте.

Коллеги рассказали анекдот.

Проходчики пробурили шпуры, зарядили их взрывчаткой, собрались палить. Тут появляется черт:

— Мужики, а чё вы тут делаете?

— Да вот, палить сейчас будем.

— А можно посмотреть?

— Смотри. Только поможешь потом зачистить и закрепить.

Все спрятались, черт стоит, смотрит. Взрыв, черта оглушило, ударило волной, потерял сознание. Что с ним делать? Выдали его на поверхность и бросили под терриконом. Очнулся черт ночью. Смотрит на террикон, на звездное небо.

— Ладно, зачистить помогу. Но крепить не буду!

15 августа

Нашел за затяжкой старый самоспасатель, забытый, видимо, еще прошлым поколением шахтеров. Тренировался включаться в него. Сделал глубокий вдох. Резким движением сорвал замок и крышку футляра. Быстро сунул в рот загубник. Одел носовой зажим. Выдохнул в самоспасатель.

Наблюдая за моими упражнениями, коллеги стали припоминать жуткие истории про пожары в шахте, когда находят трупы с пробитыми клеваком черепами. По технике безопасности спасатель всегда должен находится при себе. А многие их в лаву не берут, и если возникает пожар, между рабочими случаются порой битвы за спасатель.

Из наших горбатых спасатели в лаву не берет никто, оставляют их в нише. Так что если что — сдохнут все.

29 августа

Нищета одолела. Деньги не дают, и на горизонте замаячил призрак голода. Вкус чая давно забыли, пьем кипяток, как на фронте. Картошку покупаем по одному килограмму — только на суп. Сегодня на тормозок взял кусок хлеба, огурец и две груши. Коллеги весело рубали сало с толстыми мясными прослойками, а что не могли съесть, оставляли на потом.

Всё, конечно, относительно, и голодаем мы лишь по сравнению с теми, кто питается нормально. И нищими себя чувствуем только когда слышим о заработках других. Если ни с кем себя не сравнивать и получать хотя бы минимальную зарплату, то жить можно и здесь, на Украине. Но ведь всегда найдется гад, который ест слаще, получает больше, живет лучше и тем самым не дает тебе покоя.

Всю смену не было порожняка. Нас двое, а спальное место на сухой всего одно. Спали по очереди. Мне кажется, для начальства главное — загнать рабочих в шахту. А чем они там будут заниматься, уже не важно.

Хожу в паре с Саней Ш-ко по кличке Нос. Каждый день он либо пьян, либо с похмелья. Не берет с собой ни воды, ни сигарет, ни тормозок. У одного ухватит кусок хлеба, у другого — глоток воды, покурит с третьим. Нет, говорит, денег. Вынес полшахты, один причинил ей больше вреда, чем пожар и затопление вместе взятые. В 30 лет выглядит стариком — худой, изможденный, нос торчит.

4 сентября

Прибыл на свой коренной, принял из рук товарища еще теплые кнопки и сразу включился в работу. Вагоны бурились, товар сыпал мимо, из лавы орали: — Коренной! Запускай, ёб твою мать! Короче, поесть было некогда. Когда ГРОЗы порвали цепь, успокоились и притихли, я потянулся за тормозком. Аккуратный газетный сверток был на месте и даже форму не потерял. Только в углу маленькая дырка и внутри — пусто. Крысы сожрали мой тормозок, пока я давал добычь. Голодный и злой гонял их лопатой по нише. Сломал лопату, но ни одну не убил.

Коллеги крыс тоже недолюбливают. Это из–за них приходится съедать тормозок сразу по прибытии на рабочее место. Иначе найдут и выпотрошат, куда ни спрячь. Один хитрец решил их обмануть — на проволоке подвесил тормозок к раме. Крыса спустилась по проволоке и ела его, раскачиваясь как попугай на жердочке.

7 сентября

С напарником Носом ремонтировали течку (лоток, по которому товар ссыпается с конвейера в вагон). Забрались вагон, крутим гайки. Нос роняет ключ на дно вагона, в воду (там по щиколотку воды — течет из системы орошения), нагибается, шарит рукой по дну. Вдруг резко отдергивает руку, выражение лица обиженно–брезгливое, пальцы в человечьем дерьме:

— Бля–а–адь! Уроды! Сколько раз просил не срать в вагоны!

Пока я давился смехом, он отмывал руку в канавке. Ну а куда еще–то? На штреке холодно, дует. А вагон — самое удобное место.

Тот же Нос научил меня прикуривать, когда нет спичек. Привязал конец проволоки к раме, другим через обрывок газеты прикоснулся к троллее. Искры, брызги металла, газета вспыхнула — прикуривай

12 сентября

С бригадой алкашей монтажников послали меня в самое гиблое место — 3-ий бремсберг. Добирались туда полсмены. Коллеги с утра размялись самогоном, позавтракали, как они это называют; второй подход сделали, когда прибыли на место. Предлагали и мне — отказался. Я и без того невнимателен и неосторожен, а выпивши обязательно травмируюсь.

Около часа грузили ролики в вагон (это называлось «демонтаж конвейера»), затем двинулись в обратный путь. Каждый прихватил с собой по два ролика, которые по выезду были обменяны на самогон. Увидев, что я иду пустой, коллеги возмутились. Пить не будешь? Не пей. Главное, ролики возьми. И далее — про чужой монастырь и свой устав, про волчью стаю, живя в которой, нужно выть по–волчьи. Пришлось взять, чтобы не нервировать волков.

Выезжали лентами. В нескольких местах через ленту переброшены переходные мостики, на которых крупно написано мелом: «Спрячь рога, бык!» Проезжая под ними, все послушно пригибают голову, как бы соглашаясь с определением.

19 сентября

Опять монтажники–демонтажники, 3-ий бремсберг и езда на ленте. Не вняв призыву спрятать рога, я врезался башкой в мостик. Хрустнуло и затрещало. «Перелом основания черепа» — молнией пронеслось в мозгу. Но оказалось, что треснула каска. Не будь ее — убился бы на хрен.

4 октября

Помогал зам. начальника участка Ж-ву украсть и выдать на поверхность рулон конвейерной ленты. Хорошо, что начальство доверяет и делает соучастником. Плохо то, что пока несли ленту, чуть не усрался от ее тяжести. Ноги дрожали, подкашивались и разъезжались, что вызывало насмешки Ж-ва. (Где раньше работал? В баре? Оно и видно.)

Вознаграждением стало разрешение выехать на 3 часа раньше и поспать в теплом машинном отделении третьей шахты. Зато возвращался пешком, по полям и лесам, под холодным ветром и моросящим дождем. Ощущал себя партизаном, которого послали на задание, объяснили дорогу, а он недопонял (поскольку вообще невнимателен) и теперь боится заблудится. Избегает открытых пространств и шоссейных дорог, где могут появится немцы.

Вжиться в роль помогали ремень спасателя на плече, цепь–пятнадцатка вокруг пояса и разобранное полотно железной дороги справа. Так заигрался, что сердце ёкнуло, когда на дорогу передо мной выскочил мотоцикл «Урал» с какими–то селянами.

8 октября

Грузил, как обычно, свои вагоны, когда позвонил начальник участка:

— Нос с тобой?

Я растерялся. Нос был пьян с утра. Отметился в табельной, потолкался у клети, сказал, что ему сегодня очень хреново, и попросил отмазать, если что. Вечная проблема русской интеллигенции — что делать? Проявить благородство и прикрыть ненавистного мудака?

Или сподличать, заложить товарища, своего брата–шахтера?

— Да, — неуверенно выдавил я.

— Дай ему трубку!

— Он пошел пересып чистить.

— Да что ты пиздишь! Я его только что пьяного видел! — и бросил трубку.

Вот так. Ответ неверный, крутите барабан. — А кто же знал, что вместо того, чтобы проспаться, он добавит еще и будет шататься по шахте? — Ты знал, он всегда так делает. Теперь не обессудь.

12 октября

С одним из наших стариков работали на штреке. Неподалеку уже знакомые долбоёбы–мотажники вытягивали оборудование из уклона. Зацепили трос лебедки за раму арочной крепи и дернули. Мой товарищ как раз присел на край вагона, снял каску и утирал с лысины пот. От рывка рамы разошлись, железобетонная затяжка грохнулась рядом с ним, вскользь задев по часам на руке. Блестящие внутренности часов брызнули во все стороны. Упади она чуть ближе — и лопнул бы череп как кокосовый орех.

16 октября

Предложили мне перейти на другую шахту. Добычной участок, зарплата выше, в дальнейшем есть возможность стать ГРОЗом. А на этом КС ничего не светит.

Без сожаления написал заявление на расчет. Коллеги тоже не сильно печалились. Пожали руку, пожелали удачи и тут же забыли, что работал с ними смешной и наивный шахтерик Димка.

23 октября

Прошел все бюрократические процедуры, больницу, учебный пункт и стал, наконец, законным горнорабочим шахты «Княгининская». Сегодня первый рабочий день. Хорошо, что мне дали напарника, такого же ученика, но работавшего прежде на этой шахте. Он–то и показал баню, табельную, ламповую. Сам я точно заблудился бы в узких коридорах со множеством дверей.

Многое здесь не так, как на «Краснолучской». Одежда в чистой бане не охраняется, ее частенько воруют. Во избежание краж начальство вывесило в бане плакат: «Твой товарищ оказался вором, заклейми его позором!», только это, похоже, не сильно помогает. В грязной бане то же самое. Робы висят на крючках, любой может поменять свои дырявые сапоги на мои новые.

К стволу рабочих возят автобусом. Клеть двухэтажная и узкая, зато в воду не плюхается, да и вообще воды и грязи здесь меньше. Электровозы на батареях, ездят бесшумно. Чуть не задавили меня, привыкшего следить за движением машины по снопу искр от троллеи.

Работали мы под самой лавой, расчищали место под какую–то ойню. Это называется «первичный инструктаж». По замыслу учпункта нам должны были показать шахту, куда бежать и где прятаться в случае чего. Вместо этого дали лопату.

30 октября

Работаю горнорабочим добычного участка, занимаюсь доставкой материалов. Сегодня вместе с товарищем вывезли и сдали в металлолом цепи–пятнадцатки.

Здесь мне легче отвечать на вопрос о прежней работе. Раньше бывало спросят — где работал? Я отвечаю — в баре. Недоумение, смешки, подъебки. Сейчас спрашивают, я гордо отвечаю — на «Краснолучской». Однако, иногда мои бестолковые вопросы и предложения выдают мою некомпетентность.

Выезжаю черным как ГРОЗ, отхаркиваю угольную пыль вперемешку с соплями, мышцы болят от лопаты. Жалею о тех временах, когда был КС-ником, лежал на сухой и ни хрена не делал.

У коллег один интерес — бутылек. О нем все разговоры, его постоянно с кого–то требуют; и каждое утро кто–то стонет и кряхтит, придерживает больную голову и причитает: «Как же мне хуево!»

10 ноября

Всю смену бурили шпуры для анкеров. Этими анкерами укрепляют бровку лавы, чтоб не осыпалась. Бурят специальной машиной — «бараном». Электродвигатель с ручками, и впрямь похож на барана. (Когда он ломается, слесарю говорят: — Иди, брата ремонтируй!) Работа долгая и нудная. Я в первый раз этим занимался, поэтому подручный из меня вышел бестолковый. Отмазался — на КС работал, про лаву ничего не знаю.

Заработал целый рубль, самостоятельно сдав цепь в металлолом.

18 ноября

Попал я в бригаду тунеядцев и лодырей. Не хотят работать, падлы. Регулярно получают нагоняи от начальника участка. Меня он, вероятно, считает таким же бездельником. А я планирую в дальнейшем стать ГРОЗом, мне такая репутация ни к чему.

Считал коллег опытными подземными волками, а они сегодня забурили вагоны с материалами и не смогли поставить. Толковали что–то о шпалах, костылях, так ничего и не сделали.

Да, мой товарищ оказался вором! В бане вытащили мелочь из кармана куртки. Около рубля — ерунда, и все же неприятно.

Наблюдал как ГРОЗы рубят и лущат медный кабель. Даже помогал вынести, но в долю к ним не попал. Вырученные деньги они пропили сразу же по выезду.

4 декабря

Переброшен командованием на новый участок фронта. Видимо, как рабочий, отсутствие которого не скажется на доставке материалов. Выполняю обезьянью работу. Сижу на пересыпе и подбираю товар, вываливающийся из его многочисленных дыр. Глотаю пыль, с коллегами не контактирую, выношу металл.

9 декабря

К стволу нас возит старый разбитый автобус, в прошлом — катафалк. Когда он приезжает, рабочие всей массой ломятся в двери. Толкаются, падают, упавших затаптывают. Все спешат опуститься первой клетью, чтобы занять место в площадке. Лезут, обдирая руки, сбивая каски и теряя спасатели. Кто–нибудь обязательно тащит с собой ведро масла или буровую штангу, обливая и травмируя остальных. На вид автобус небольшой, но при умелом и тесном размещении туда набивается человек 50. Сидений нет — стоим, висим. Держаться не за что, кроме всегда открытых окошечек–амбразур под потолком. С улицы это жутко выглядит — старый грязный автобус едет по городу, а из щелей сверху торчат черные руки. Приезжаем к стволу, вываливаемся. «Этап привезли!» — шутят коллеги.

Наверное, это символично — возить шахтеров, потенциальных смертников, в катафалке.

11 декабря

Перевели меня в другое звено. Становлюсь незаменим — кидают на самые горячие участки (а точнее, затыкают мной дырки в графике). Всю смену рвалась цепь на конвейере. Пультовой со слесарем ее соединяли, я ассистировал — подавал инструменты, держал храп (храповый механизм, что–то типа собачки на спортивном велосипеде). В конце смены сорвало болты и этот храповый механизм грохнулся мне на ноги. А весит он килограммов 20.

12 декабря

Давно хотелось нахамить какому нибудь–начальнику, послать его на ой, назвать пидаром и гондоном. Сегодня довелось это сделать. Не сразу, правда. Долго страдал молча, подбирал обидные слова, бурчал под нос, огрызался в рамках дозволенного и считал себя ничтожеством. Потом вырвалось и понеслось, сразу стало легче. А произошло все из–за моих с горным мастером разногласий по вопросу предотвращения просыпания товара на нижнюю ленту.

Сыпало с начала смены. Я предлагал остановить конвейер и поставить недостающие гирлянды, он утверждал, что надо чистить барабан. — Иди, бля, чисти! — был его единственный аргумент. И я шел, бля, и чистил, пока не выбился из сил. Разругавшись и пославши друг друга на ой, мы занялись тем что: он демонстративно взялся за лопату, я разыскал слесаря. Хорошо, что не пошел на гору, как он предлагал (он предложил уебывать) — после этого мне бы уже не оправдаться.

Вместе со слесарем поставили таки эти гирлянды, сыпать перестало. Я почистил барабан и окрестности, чтобы доказать гаду, что работы не боюсь и считаю недопустимым сдавать смену в таком виде. Заебался за день изрядно.

Горняк обещал настучать начальнику участка. Вот такая производственная проблема.

15 декабря

Против моих ожиданий конфликт разрешился без крови. Горняк все же сообщил начальнику о моем негодяйском поведении, тот пожурил меня, но без энтузиазма. Пришлось мне всю смену быть ударником коммунистического труда, за что и заслужил похвалу товарищей. К сожалению, нужно послать на ой начальство, чтобы обратить их внимание на свою работу. Иначе они просто ничего не заметят.

Горняк всю смену косился при встречах, а под конец задушевно поинтересовался, как у меня дела.

16 декабря

Работа моя проходит под девизом: ни дня без килограмма! Ежедневно выношу и сдаю металл — сейчас это единственный способ свести концы с концами. Вернуться бы в советские времена с их бесхозяйственностью и изобилием! Вот бы потешил свои нечистые руки!

Со своим давешним оппонентом, горным мастером, сталкиваюсь довольно часто. Судьба зажимает нас в один угол автобуса, помещает наши робы на соседние крючки, притискивает друг к другу в клети. Волком он уже не смотрит, сегодня даже разбудил, когда шел на гору. И от картин жестокой мести я начинаю склоняться к мысли, что он нормальный мужик.

17 декабря

Знакомлюсь с трудовым коллективом. Это звено не бухает так сильно, как предыдущее. О бутыльке даже не говорят. А о чем говорят? О бабах, больных зубах, работе.

Мужики с соседнего участка развлекаются тем, что подъебывают баптиста Витю. Вот, говорят, был нормальным человеком, пил, гулял. А сейчас… Тот слабо защищается, даже пытается проповедовать. Однажды толстый и тупой Толик, главный Витин мучитель, пошутил:

— А чё ты ждешь–то? Ложись на шнек — уже вечером будешь с Богом разговаривать.

Витя вмиг переменился:

— Не искушай! — грозно одернул он дурака.

Недавно наш катафалк сломался, к стволу нас везли в телеге трактора Т-150. Ветер свищет, холодно. Смотрю на коллег: сжались, закутались, в одинаковых черных робах, с отчаянием в глазах. Ну чем не зеки?

По выезду подали свежевыкрашенный автобус с новыми деревянными скамейками. Теперь ездим с комфортом и потихоньку ломаем его.

19 декабря

Торчу одиноким пугалом на своем пересыпе. Ленту отрегулировал, сыпать перестало, и делать теперь нечего. Спать не дают снующие мимо людишки. Каждый раз, завидев вдалеке свет, я вскакиваю и хватаюсь за лопату. А это оказывается какой–нибудь ГРОЗ или слесарь.

Зам. нач. участка Верховский напоминает мне моего командира роты. Так же грозен и суров, и говорит сплошными каламбурами и прибаутками.

— Куда подевали лопаты? Я лично выдал 10 новых лопат! Вчера пролез по лаве, нашел три — возраста Надежды Константиновны Крупской!

— Что ты шипишь как змей траншейный?!

— Если начальник сладкий, его быстро слижут.

Мужики называют его «бюро по трудоустройству». Как только он появляется в лаве, тут же находит всем работу. Попробуй тут усни.

25 декабря

Сегодня мне повезло. У комбайнера погасла лампа, он взял мою. Я получил законное право бездельничать. И, как назло, не спалось. Лежал в темноте, на слух контролировал работу пересыпа и думал. Друзья мои сейчас в белых рубашках, в чистых офисах. А я во мраке с перепачканной рожей. Вот уж действительно: неученье — тьма.

26 декабря

После наряда пришел в грязную баню и обнаружил на своем крючке одинокую каску. Спиздили все: фуфайку, сапоги, штаны. Даже исподнее с портянками.

Такая досада взяла. В чем, **ядь, на работу ходить?!

Коллеги вскладчину помогли одеться. Один дал куртку, другой штаны. Только сапог ни у кого не нашлось. Пришлось мне снять (спиздить) их с чьего–то крючка. Завтра придет человек на работу — сапог нет. Поматерится и тоже возьмет чужие. Так и идет эта цепочка краж бесконечно.

Всю смену пребывал в удрученном настроении. Жалко фуфайку, она была как шинель у солдата — на ней спал, ей же укрывался, ее под голову ложил. Под конец опять повезло. Выехали раньше — выдавали сломанную звездочку от конвейера. Встречные шахтеры шутили:

— Звезду дали?

Так что везение и невезение — это случайное стечение обстоятельств. В данный момент обстоятельства сложились так, позже (опять же случайно) сложатся по другому, в твою пользу.

 

2001 год

8 января

День повышенной добычи. Участок за сутки дал 500 т. угля, за что получил 200 грн. гонорара. Наше звено пропивало свои 40 грн (200: 4 = 40? Неужели?) сразу по выезду, я тоже участвовал. Слушал шахтные истории и поучения захмелевших стариков. Вот, кстати, одна из них.

Звено поссорилось со своим горным мастером. Это были рабочие ШСУ (шахтостроительного управления) — полные оторвы. В те времена в ШСУ шли только отщепенцы, успевшие сделать несколько кругов по всем шахтам города и никуда больше не принимавшиеся. Они загнали горняка под перевернутый вагон, а выпустили только на следующий день, покладистого и слегка поседевшего.

12 января

Иногда я ненавижу свою работу, изредка горжусь ей, в основном же бываю к ней равнодушен. Но есть в ней два момента, которые нравятся всегда, это тормозок и баня. Тормозок — это как аванс, утешение за предстоящую долгую смену. А награда за труды — баня.

Нужно обязательно рассказать о бане.

В чистой — ряды вешалок и лавки. Мы раздеваемся и голожопые, с тормозками и сигаретами в руках идем в грязную. Тут же за столом сидят банщицы — женщины пенсионного возраста. На нас не смотрят. За время работы они перевидали столько хуёв, что их трудно чем–либо удивить. Единственный, кто вызывает их интерес — это наш Саня М-чук, за свои выдающиеся параметры прозванный «трехногим». На него, как на экспонат кунсткамеры, приходят посмотреть банщицы из соседних женской и ИТР-овской бань. А посмотреть есть на что, уж поверьте.

Далее — грязная баня с подвешенными на крючках робами. Как–то на шахту устроилась группа молдаван–гостарбайтеров. Пришли они первый раз в грязную баню, увидели робы — несколько сотен черных вонючих шахтерок.

— А чья это одежда?

— А это тех, кого в шахте убило, — ответил какой–то шутник.

Молдаван как ветром сдуло.

Здесь сухо и тепло, а к удушливому смраду быстро привыкаешь (правда, и отвыкаешь тоже быстро. Когда я возвращаюсь с сессии, в нос шибает с новой силой). Здесь можно поспать с похмелья или прямо голым выпить бутылек, если на улице непогода. Здесь по выезду мы из шахтеров превращаемся в обычных людей.

4 февраля

Сессия закончилась, первый рабочий день. За две недели ничего не изменилось — шланги рвутся, цепь выскакивает, мазута не качает. Приди я через год, будет то же самое. Время в этой шахте измеряется не месяцами и годами, а лавами и жизнями. Рассказывая о давних событиях, старики говорят: это было в такой–то лаве. Или: это было, когда убило такого–то.

Узнав о моем студенчестве, коллеги шутят:

— Ты теперь в лаву не лезь. Башку отдавит ненароком, как учится будешь?

— Ничего, — отвечаю. — В нашем институте можно и без башки учиться. Лишь бы деньги были.

С недавних пор я собрался стать ГРОЗом, А их бьет одного за другим — то пальцы, то спину. Сегодня одному кисть разрезало. Я ухитряюсь, ничего не делая, получать травмы, а что будет в лаве?

7 февраля

Два дня умирал на лопате и пил по выезду водку. Сегодня, наконец, выходной.

Недавно звонил приятель из прошлой, поверхностной жизни. Задавал дежурные вопросы: как дела? как на работе? Я рассказал ему, как на работе. Вчера, например, порвали цепь на конвейере и полсмены с ней проеблись. Сначала думали, что рештак комбайном просадили, а оказалось, что скребок на нижней цепи вывернуло. Поставили на храп, начали соединять, а тут откос вырвало и пультового чуть не травмировало.

Думаю, больше не позвонит.

8 февраля

Не в первый раз удивляюсь, насколько в шахте все продумано. Громоздкое многотонное оборудование, которое я считаю вечным и неподвижным, легко разбирается и транспортируется. Все, что опускается в шахту, можно из нее вывезти, нет ничего неподвижного. И все, кроме меня, знают, как это делается. Многолетний опыт плюс рабочая смекалка. Я со своими двумя неоконченными высшими никогда не додумаюсь до самого простого и оптимального решения, которое принимает любой ГРОЗ.

14 февраля

На работе читал газету «Пресс–шанс» (Я только в шахте ее читаю — коллеги заворачивают в нее тормозки. Зато от корки, как говорится, до корки — делать–то больше нечего), нашел следующий стих:

Сочинил, наверняка, какой нибудь работяга, страдающий графоманией.

16 февраля

У знакомого парня отказали почки. Его положили в больницу, собирались оперировать. Через несколько дней все пришло в норму, выкарабкался. Он–то выкарабкался, а я теперь не могу спокойно спать на холодных распилах, думаю о своих почках. И респиратор («намордник») спокойно носить не могу — коллеги напугали болезнью сердца вследствие затрудненного дыхания. И не надевать страшно, когда видишь сплошную стену пыли, а в бане выплевываешь черную мокроту.

Узнал, наконец, почему ГРОЗы при встрече называют друг друга «кормильцами». Оказывается, после бутыльков отдельные рабочие любят бродить по городу, бить себя в грудь и кричать: «Я всю шахту кормлю!»

18 февраля

Коллеги рассказали историю про моего предшественника, пересыпщика Юру по кличке Пони. Однажды загорелась лента. Даже не загорелась — задымила. Год назад взорвалась угольная пыль на ш-те им. Баракова, погибло 80 человек. Все еще находились под впечатлением от этой аварии. Проснувшись и увидев дым, Юра с перепугу заскочил в лаву (раньше он и близко к ней подходить опасался) и помчался, не касаясь почвы коленями. На полпути он наткнулся на спящих ГРОЗов.

— Там! … загорелось! … все в дыму! Что делать?!!

Один из работяг лениво поднял голову:

— А что теперь сделаешь? Ложись, привыкай к земле.

Ленту потушили, а фраза «Ложись, привыкай к земле» стала расхожей. Если случается какая–нибудь заминка в работе и ГРОЗы лежат в лаве, кто–нибудь обязательно спрашивает:

— Что, к земле привыкаете?

19 февраля

В 4‑ю смену проспал. Подскочил за 20 минут до наряда и, не поев, не собрав тормозка, помчался на шахту. Бежал по ночному городу, пугая редких прохожих, и думал:

— Что мы за люди такие? Денег нам не платят, а мы боимся опоздать на работу. А если опаздываем, то мчимся, сломя голову. Или я один такой? Вот сейчас упаду в открытый канализационный люк (крышки посдавали в металлолом), травмируюсь и сам же буду в этом виноват — на работу положено ездить шахтным автобусом.

Успел, хотя и был в мыле.

22 февраля

Мне дали ученика! Приняли на участок нового ГРП, в мои обязанности входит показать ему рабочее место, дать лопату и определить направление работ. Мужик лет сорока со спитой рожей, первым делом сообщил мне, как он вчера набухался. Я уже собрался было рассказывать ему, как устроена шахта, что такое ствол, клеть, штрек, лава и т. д., но вовремя узнал, что он полжизни проходил ГРОЗом, и заткнулся.

Совместный труд показал, что работать по–стахановски он не намерен. «Смелого пуля боится, лодыря — ой заебешь!» — говорят про таких. Этот был лодырем–профессионалом. Нет, работать он не отказывался, но постоянно уходил поссать, покурить, попить воды. Пришлось мне махать лопатой за двоих, чтобы выполнить поставленную задачу.

24 февраля

Верховский Леонид Иваныч, наш папка на три следующих смены, идет с нами в шахту. «Три дня каторги» — мрачно шутят ГРОЗы. Но он необыкновенно спокоен. Правда, опять твердил про «сдроченных на кактус», про «тупых как три залупы, скрученных вместе запальческой проволокой» и припахал ползвена. Это я виноват. Забыл про его страсть находить людям работу и спокойно лежал на пересыпе. В результате пришлось вместе с коллегами менять течку и поправлять гирлянды.

Юра Пони закончил курсы ГРОЗ, ходит учеником. Гордо носит наколенники, не снимает их даже в автобусе. Чтоб, значит, все видели, что он уже не какой–нибудь сраный ГРП, он — «горбатый», «кормилец». Принятый в пионеры, я так же гордо нес свой первый пионерский галстук.

25 февраля

Взяли в звено нового горного мастера

Коллеги сразу же назвали его — круглого и розовощекого — «маленьким пускателем». Спрашиваю, почему. А папаша его, говорят, работает на нашем участке. И рожа у него шире крышки от пускателя. Рассказывают, сидели как–то в нарядной, говорили о работе. Что в пригородном поселке новое предприятие открылось, неплохо платят. Может бросить эту шахту к черту…. Папаша краем уха услышал разговор.

— А что, что? Что за работа? Где?

— Да здесь, неподалеку. Берут с такими вот мордами, как у тебя. Подсолнухи об них выбивают.

2 марта

Получаю зарплату — толкаюсь в нарядной среди возбужденных коллег. Многие пришли с женами, наверное, чтобы избежать соблазна пропить деньги. Некоторым работягам денег на руки не дают, за них получают жены. В ведомости против их фамилий стоит отметка — этот точно не донесет, пропьет. Они тоскливо сидят в стороне, ждут, когда товарищи ссудят им пару рублей.

Наш участковый торговец самогоном расположился неподалеку. Он никогда не изучал маркетинг, но знает, что продавать товар нужно там, где сосредоточено наибольшее количество покупателей.

Очень удобно иметь своего личного торговца. К примеру, решило звено выпить. Среди ночи звонят ему прямо из шахты — по выезду он уже встречает их с водкой и закуской. И все в долг, под запись.

Сегодня он собирает долги. При нем две больших хозяйственных сумки с самогоном. Работяги рассчитываются за старое и загружаются новым.

Получаю свою стопку новеньких хрустящих купюр, довольный иду домой. Нарядная пустеет. Остался лишь ворох разноцветных бумажных лент от денежных пачек. Но шахта еще долго не успокоится. Отдельные тела будут до ночи шататься по двору, останавливать идущую на работу смену, учить их вырубываться, задвигать, крепить. Будут бить себя в грудь и кричать:

— В лаве я любого за пояс заткну!

5 марта

Когда поступает команда выделить по одному работяге с участка на какие–нибудь авральные работы, жертвуют обычно самым бесполезным элементом звена — пересыпщиком. Вот и сегодня я с двумя стариками был направлен на погрузку роликов. Оба проработали в шахте лет по 40 и знали всех генералов, директоров и нач. участков еще учениками. Я не представляю себе и года в этой шахте, а тут 40 лет!…

Выезжал в компании молодых ублюдков. Восьмилетка — ПТУ — шахта. Глупые шутки, обилие мата, деланная рабочая крутость. Разговор только о блядях и водке. «Ужасающее потомство недоносков и броненосцев», как говорил Кортасар. Не люблю я подрастающее поколение. Причем обе его ветви: и тех, что выбрали «Пепси», и сегодняшних моих соседей по клети — пролетарское быдло, любителей водки, шансона и тупых хохочущих кобыл. А ведь я всего лет на 8–10 старше их. Что же дальше будет? Со мной и будущим, которое попадет в такие руки?

7 марта

Опускались в клети. Неопытная, видать, машинистка так дернула клеть, что внутренности подкатили к горлу, на секунду я почувствовал состояние невесомости. Мужики разразились бранью в ее адрес, вспомнили всех родственников до седьмого колена. Слава богу, говорят, не успели сработать парашюты, иначе висеть нам в этой клети пару часов, пока не вытащили бы.

8 марта.

Раньше жетон «Выезд» сдавали горному мастеру перед выездом. Отсюда, видимо, и пошло выражение: «Я — горный мастер, а не вешалка для жетонов!» Наш горняк Игорек даже с ролью вешалки для жетонов не справляется. Сегодня опять выкинул номер. Сидел на пульту, захотел покурить. Прикуриваем мы обычно от маслостанции, там есть такая вращающаяся ойня — прижимаешь к ней кусок проволоки, за пару секунд она накаляется докрасна. А он перепутал кнопки на пульту и вместо маслостанции запустил конвейер, когда на нем работали люди. Чуть не покалечил ползвена. ГРОЗы повыскакивали из лавы с бешеными глазами и клеваками в руках, хотели его убить да потом немного успокоились. В связи с этим вспоминали страшные истории. Как ошметки порубанного комбайнера собирают по всей лаве, ножом срезают с зубков. Жене приносят целлофановый пакет — вот ваш муж. Как голова в каске вращается, застряв между зубками шнека, и только по свету лампы (странно — не погасла!) замечают, что порубали человека. Старые подземные волки много таких историй знают. На моем коротком шахтерском веку ничего подобного еще не случалось, и слава богу. Как раз тот случай, когда лучше семь раз услышать, чем один раз увидеть.

11 марта

Наблюдал, как наш горный мастерок неумело соединяет порванную цепь. И покрикивает на слесаря, пытающегося его научить. Быстро он оправился от недавнего конфуза. В тот же день. Первые полчаса сидел тише воды, но уже по выезду кричал на стволового. При такой наглости и самоуверенности мог бы дослужиться до больших начальников, не будь он безнадежно глуп.

13 марта

Все, я решил заняться изучением нашего Игорька. Интересных персонажей вокруг много, но он единственный в своем роде, хотя и типичный представитель тупой и недалекой половины (да какой половины! трех четвертей, не меньше!) человечества. Что о нем известно: 23 года, пухлая морда и начинающееся брюшко, папа — толстый и ленивый шахтер — работает на нашем участке. Глуп, нагл, хамоват и самоуверен.

Слушая, как он пытается раскрутить рабочих на бутылек (за отпуск, день рождения и просто так), звено решило, что это любитель выпить на халяву. А мне кажется, что ему просто не о чем больше говорить. Прожил мало, в армии не был, шахтерского опыта нет, книг не читал, острых сексуальных переживаний не испытывал. А бутылек — благодатная тема, здесь есть о чем поговорить. Позже выяснилось, что выпить на халяву он действительно любит, а также покурить, пожрать, потрахаться и т.  д.Пустой, никчемный человечишко, а гляди–ка: уже обзавелся собственным исследователем.

14 марта

Мой поднадзорный сегодня очень хотел выпить, склонял звено к хищению и продаже одного зубка от комбайна. Но те были не в настроении и отказали. Игорек расстроился и рассказал мне, почему любит пить. За стаканом, мол, можно попиздеть о том, о сем. Я возразил, что на бутыльке говорят в основном о работе, что все истории уже рассказаны и ничего нового не происходит. Он не согласился. А по дороге к стволу снова отличился.

От нашей лавы до ствола километра два. Обычно нас возят, а сегодня или машина забурилась или еще что, короче, шли пешком. Когда до ствола оставалось метров 500, мимо провезли груз. Наш мастерок запрыгнул на вагон, улегся на уголь и показывал нам язык — идите, идите, дураки, а я проедусь с комфортом. В клети обнаружилось, что он потерял интерферометр — прибор, при помощи которого замеряют содержание метана в воздухе. За порчу или потерю этих приборов горных мастеров ебут нещадно. Игорек выскочил из клети и побежал к лаве. Злые, голодные и уставшие ГРОЗы ждали его в автобусе (в баню не везут, пока не выедут все до последнего) и ругались почем зря, пока он бегал по шахте и искал прибор. И ведь нашел! Оказалось, выронил его, когда запрыгивал на вагон. Вот она, хитрожопость по–русски: проехаться 500 метров на вагоне, а затем пробежать 4 километра пешком.

22 марта

Впервые увидел как обрушилась бровка. Мы только пришли на пульт и развернули тормозки.

Предыдущая смена выбиралась из лавы, когда от бровки отделился корж и рухнул вниз, завалив конвейер и все три дороги. Вылезший последним работяга ошеломленно смотрел на куски породы размером с холодильник на том месте, где он был секунду назад.

— Вот это тебе повезло! — присвистнули мужики.

Да уж, повезло. И ему, и мне. Иначе пришлось бы в первый раз в жизни вытаскивать жмурика из–под завала.

24 марта

Обещают в скором времени выдать зарплату за январь. Никто в это не верит, но слушают и передают друг другу с удовольствием. Людям не нужна правда, они хотят слышать то, что приятно слышать. Недаром казнили гонцов, приносивших плохую весть. Обычай такой был.

Верховский: …сидеть в тылу, любить жену фронтовика и искать себя в списках награжденных.

25 марта

Участок медленно и осторожно, боясь спугнуть, приближается к плану. Горбатые говорят об этом шепотом, чтобы не сглазить. В случае удачи они получат большие премии, а я — нет. Все ближе приближаюсь к лаве: помогаю таскать лес, соединять цепь, задвигать головку. Хочу, чтобы мои старания оценили и приняли в общество настоящих мужчин, хочу самую опасную и денежную шахтную профессию, надоело быть пересыпщиком.

Наш мастерок покрикивает на рабочих, показывает зубы. Очевидно, он очень горд тем, что такой молодой, а уже горный мастер. Поэтому любимая его фраза: «Это не я у тебя в путевке записан, а ты у меня». Тонкий намек на то, кто в данной ситуации начальник, а кто — дурак.

28 марта

Мои коллеги выполнили таки план, теперь грызут сверхплановые метры и мечтают о больших деньгах. Хотя и подозревают, что будет как обычно — все равно обманут, ничего не дадут. Взрослых мужиков, грозных ГРОЗов открыто унижают и наебывают, и они, много раз ходившие под смертью, робеют перед начальством. Бунтари и смутьяны давно рассчитались, остались скромные и тихие. Их водят вокруг пальца, смеются им в глаза — они терпят. Уязвленное самолюбие лечат водкой и трудом ударным. Я — один из них.

1 апреля

Кто–то принес в лаву эротическую газету. Читали ее всем звеном. Насколько все убого: «киска», «пещерка», «розочка»! Сперму называют «нектаром», клитор — «горошиной». Слово «ой» гораздо приличнее всех этих пошлых эвфемизмов — «жезл», «ствол».

Сидели на пульту, когда прибежал взмыленный горняк:

— Доставайте носилки, комбайнера понесете!

Мы подскочили:

— Что случилось!

— Ага, купились! С первым апреля!

Комбайнер действительно травмировался, но не сильно, сам пошел на гору. А горняк как в воду глядел. Через несколько лет этого комбайнера уже взаправду несли на носилках, раздавленного породой.

2 апреля

По выезду встретили работягу из нашего звена, находящегося в отпуске. «Замышляется что–то недоброе», — сразу почуял я. Большая хозяйственная сумка в его руках усиливала подозрения.

Точно! Сегодня же бутылек, мужики говорили! Моясь в бане, я был настроен решительно — не пойду! Выпьешь с утра двести граммов, и день пропал. Но когда все потянулись в сад («Все в сад!»), отбросил все аргументы против и пошел с ними. Слаб человек.

Пил самогон, слушал бутыльковые разговоры. Каждый из собутыльников был по–своему интересен, но никто никому не давал сказать слова. Все захлебывались своими историями, перебивали друг друга, никто никого не слушал.

Пить, конечно, вредно. Но приятно. Приятно чувствовать себя членом стаи, таким же, как эти сильные и бесстрашные мужики. И пусть ни о чем, кроме работы, с ними не поговоришь, зато в работе они красивы и уверенны. Я смотрю на них и завидую — мне никогда не достичь такого понимания с железом. Наверное, так и появилось выражение «вшивый интеллигент».

Верховский: …зачатый в Монголии за юртой…

6 апреля

На работе ничего нового, кроме того, что нас опять наебали. Вместо 900 ГРОЗам обещают 700, соответственно уменьшается и моя доля. Начальник кричит, Верховский острит, работяги молчат, а если возмущаются, то робко и несмело. Зато в лаве все герои — негодуют, требуют справедливости. Хочется закричать: — Мужики! Что же вы как не мужики?! Вы же ничего не боитесь! Почему позволяете издеваться и обманывать себя?!

Плакаты:

«Шахтер! Помни: курить в шахте — преступление!»

«Сон в шахте приводит к несчастным случаям.»

8 апреля

Два дня боролся с пересыпом. И чинил его, и латал, но товар неуклонно сыпался на нижнюю ленту. В конце концов плюнул и начал тупо работать лопатой. Всю повышенную добычь, что давали красавцы-ГРОЗы, я выгребал из–под барабана.

13 апреля

Ночью порвалась лента на КРУ (вот тоже непонятная аббревиатура). Всю смену лежали на распилах, кто–то спал, кто–то травил байки. Я безуспешно пытался примкнуть то к тем, то к другим. Замерз и устал. Ничего не делать за деньги — это, оказывается, тоже непростая работа.

Тащу с работы все, что попадает под руку: респираторы, цепные болты, зубила — вещи, абсолютно бесполезные в моем хозяйстве. Однако, запас беды не чинит. В этом убедились мои старшие товарищи, беззаботно жившие при социализме, приворовывавшие помаленьку, в меру надобности, а теперь кусающие локти. Во мне умирает несун. Умирает, потому что негде реализовать свою страсть к государственному. Сейчас я краду с работы скорее из солидарности с товарищами. И потому что жаба душит.

16 апреля

Сегодня мне в который раз повезло. Спал на пересыпе, подложив фуфаечку, и видел сладкие сны, а лента по сборному штреку остановилась, в то время как наша продолжала крутиться. Если бы доблестные ГРОЗы вздумали дать добычь, меня (точнее, уклон) засыпало бы по самую кровлю. Пришлось бы трое суток в четыре смены его откапывать.

Мое стремление стать ГРОЗом несколько скисло после рассказа о том, какая лава нас ждет впереди. В ней полно воды, рабочие ползают там как ондатры (то есть из воды торчат только зубы) и писают прямо в штаны. Не буду спешить с приобретением высокооплачиваемой профессии.

23 апреля

Дали мне смешного помощника — горнорабочего Леху. Худой, ушастый, веснушчатый, он похож на обезьянку из «38 попугаев». Карикатура, а не шахтер. И говорит совершенную дичь. Несмешно и не вовремя шутит, пытается рассказывать истории из своей короткой жизни — совсем как я в молодости. Работяги на редкость по–доброму приняли его, хотя такого, казалось бы, сам бог велел подьебывать.

Леха только что закончил курсы ГРП, сегодня был его первый день в шахте. Я вручил ему лопату и показал фронт работ, а сам ушел под лаву.

— Что, припахал молодого? — смеялись коллеги.

Вовсе нет! Я вообще против дедовщины в любом ее виде. Теоретически против. Но так приятно было лежать на распилах и слушать байки старых подземных волков, зная, что с твоей лопатой на твоем пересыпе ебется другой человек! Неоднократно порывался сходить помочь ему, но каждый раз лень пересиливала.

В конце смены Леха был мокрым, как мышь, черным, как ГРОЗ, и, наверное, очень уставшим. Ну а как ты хотел? «Шахтерский труд не каждому под силу…»

26 апреля

Я жестоко болен. Простыл, вероятно, шлепая дырявыми сапогами по лужам, при каждом шаге чувствуя новые поступления холодной воды. Причина неважна, следствия ужасны — кашель, насморк, боль в груди и слабость во всем организме. В ночь иду на работу, лечиться лопатой. «Не лопата — подруга!» — сказал один шахтерский поэт. Она избавит от сомнений и дурных мыслей, вылечит любую болезнь. Это точно. Когда кто–нибудь из коллег приходит на работу с жуткого перепоя, он просится на лопату. Полсмены ударного труда — и весь яд выходит из организма вместе с потом.

27 апреля

Самый адский день моей подземной жизни. В погоне за лишней упряжкой пошел на работу с температурой. Думал, отлежу смену на пересыпе, как часто бывало. Вместо этого пришлось таскать тяжеленные (250 кг) рештаки. От слабости и головокружения я страшно тупил. Не понимал действий товарищей, путал команды, ронял свой угол рештака.

К тому же все время хотелось пить. Свою флягу я опустошил сразу же, а работяги, приняв мою жажду за похмельный сушняк, смеялись и неохотно делились водой.

По выезду пошел в медпункт. Добрая тетя–докторица измерила температуру и отправила меня на больничный с диагнозом ОРЗ.

13 мая

Отработал первую послебольничную смену. С радостью встретил коллег — и веселых балагуров и угрюмых молчунов. Даже горному мастеру Подсвинку был рад. (Эту кличку Игорек получил недавно. Я спросил, почему. Ну, раз папу называют Кнуром, значит, сын — Подсвинок, ответили ГРОЗы). Шахта не изменилась за время моего отсутствия. Раскачивали конвейер, разбирали породу, устраняли порывы, ставили откосы и держали храп, засыпали в турбомуфту песок, рубили болты, зачищали под задвижку, два раза вырубывались и т. д. — продолжать можно бесконечно.

15 мая

Горбатые порвали тяговую цепь и всю смену соединяли ее, избавив меня от лопаты. Помахать ей, правда, пришлось, но лишь для разминки, чтобы руки не забывали. Я вообще не против работы. Приятно, когда участок дает план, и в моей сверке стоят большие круглые цифры. И, в то же время, я рад авариям и поломкам, освобождающим меня от тяжелой доли пересыпщика. Пусть добычь будет, но не в нашу смену. Пусть другой парень выгребает ее из–под барабана. А я с удовольствием буду возиться с цепью, скребками, жабками, болтами. Как сегодня, например. Орудовал цепными ключами как настоящий ГРОЗ. Или как полуГРОЗ, что почти одно и тоже.

Время от времени сдаем робы в стирку. Их стирают в огромных машинах по нескольку комплектов сразу, а чтобы не перепутать, где чьё, прачки прикручивают к каждой детали одежды разноцветную проволочку. Мне — красную, другому — зеленую и т. д.

Забираешь робу из стирки, второпях одеваешься и чувствуешь — что–то колет. А потом всю смену отыскиваешь и откручиваешь эти проволочки с майки, кальсон, куртки, брюк и даже портянок.

20 мая

Отработал смену в этой все более ненавистной шахте. Отбыл срок, отсидел, отлежал, отлопатил положенное время. Не занимают меня производственные проблемы. Не могу я, как иные работяги, в свободное время думать о комбайне, о лаве и т.  д.Сломался комбайн, ну и хорошо. Значит, езды не будет, смена пройдет более–менее спокойно. Уже год живу я подземной жизнью, но шахтером так и не стал. Для них нет неразрешимых проблем. Там, где я опущу руки и скажу — это сделать невозможно, они будут пытаться, заходить с разных сторон и, в конце концов, сделают. Вчера, например, придя на пересып, обнаружил кучу товара выше человеческого роста. Будь я один, сразу бы решил, что тут ничего не сделаешь, убрать ее невозможно. А старый худой дохляк, выделенный мне в помощь, молча взял лопату и всю смену ковырялся в этой куче. Сделал немного, но ведь сделал!

Звено регулярно кидает своего горного мастера Подсвинка. Не приглашает его на бутыльки, либо устраивает их в его отсутствие. Сегодня уже он решил кинуть всех — выехать и напиться в одиночку, за свои. Удивительный человек — так любит водку и так любит халяву, что одно постоянно мешает другому.

21 мая

Погиб посадчик с соседнего участка. Проводил посадку, упала порода. Мы как раз опускались, когда его вывозили. Видели только носилки, накрытые робой. Каска повисла на шнуре от лампы, сплющенная как пилотка.

Работяги притихли. Каждый, наверное, думал, что это может случиться и с ним. Такая вот лоторея: выиграл — выйдешь на гору своими ногами, нет — вывезут в сплющенной каске.

«Осторожность, осторожность, осторожность» — повторял я по пути к лаве. Не зря перед клетью висит плакат — женщина с ребенком и подпись: «Желаем трудовых побед. Ждем домой здоровым.» При виде его закрадываются мысли: а приду ли я сегодня домой? Или привезут? Или принесут в целлофановом пакете? Я же дятел, многого не знаю, неосторожен. К примеру, доставщики говорят мне — уходи с пересыпа, сейчас вагоны с лесом будем опускать. Я отхожу в сторону — опускайте. А оказывается, что нужно не просто отходить, а прятаться, да подальше. Вагоны мчатся по уклону, бывает, бурятся, переворачиваются и кувыркаются до самой лавы, сметая все на пути.

Или другая ситуация. Возвращаюсь с пульта к себе на пересып. Идти вверх по уклону лень, а тут рядом СП — скребковый конвейер. Прыг на него, одной ногой стою на скребке, другой скольжу по гладкому днищу рештаков. Еду таким образом наверх. А вдруг где–то в днище лючок вырвало? Нога провалится в образовавшуюся пустоту, и следующим скребком срежет ступню в секунду.

Таких долбоебов вообще в шахту пускать нельзя, а только такие, в основном, там и работают.

Под впечатлением случившегося коллеги стали вспоминать подобные случаи. Рассказывали, как начала садится лава, все выскочили, а один не успел — придавило ноги. Лежит он в лаве, а тут отслаивается огромный корж. Мужик истошно орет, обещает отдать машину тому, кто его вытащит. А товарищи мечутся по уклону и плачут от беспомощности. Вытаскивать его никто не рискнул.

На другого тоже упал корж, и не расплющил в лепешку только потому, что в лаве всегда полно всякого хлама: лес, штыб, мелкие куски породы: все это сдерживало давление. Но не останавливало. Под этим коржом он и задохнулся. Компрессионная асфиксия — так, кажется, это называется.

22 мая

Мир не перевернулся, шахта не закрылась, практически ничего не изменилось со смертью посадчика. Пришел разве что инспектор и опечатал лаву. Охочие до подробностей людишки выспрашивают друг у друга детали происшедшего. Как, насмерть? Голову раздавило? Какой ужас! И глаза выскочили? Кошмар! Причем женщин интересуют не только эти живодерские подробности. Женат ли, разведен, с кем жил, сколько детей, какого возраста и т.  д.Через некоторое время о нем забудут и, как говорят коллеги, вспомнят только на бутыльке.

На угле многое по–другому… Но все предельно честно.

ГРОЗы всю смену практиковались в разборке–сборке комбайна, а я ворочался на своем топчане — не спалось. Хорошо спится только тогда, когда спать нельзя, когда грохочет конвейер, сыплется товар, шастают начальники.

Вот еще одна страшная история. Рабочего завалило в нише. Тесно, низко — ни с домкратами не подобраться, ни с лагами. Поэтому били породу прямо на нем, под его вопли. Вообще, я заметил, шахтеры воспринимают смерть как нечто нормальное. Жалеют, конечно, погибшего, но не чувствуют неправильности и ужаса случившегося. Наверное, уже привыкли.

24 мая

В сборнике «Краснолучье мое» нашел стишок Л. Вышеславского о крае родном, навек любимом.

Это точно, подсурьмил. Впервые попав на Донбасс, я удивился, встретив мужика с накрашенными глазами. Потом еще одного, и еще. «Да что такое?! — недоумевал я. — Почему здесь так много педерастов?» Хорошо хоть быстро объяснили, что к чему. Теперь сам хожу с черными глазами, и никого это не удивляет.

Смена прошла спокойно. ГРОЗы разбирали очередной завал, меня беспокоили редко. Этот месяц неудачный в плане плана и зарплаты. Учебный месяц, тренировочный.

25 мая

На работе исследовал все нычки и пустоты в поисках чего–нибудь полезного, оставленного моими предшественниками. Люблю я брать, что не мной положено.

Один наш работяга интересно рассказывал об армии. Служил он в Ростове, в комендатуре, насмотрелся на солдатиков, едущих на дембель. У одного чурки на солдатской фуражке был генеральский козырек с дубами. У другого на рубашке под кителем — полковничьи погоны. Спрашивают, зачем? Приеду, говорит, в кишлак, сниму китель, родители скажут: — Молодец, сынок, за два года до полковника дослужился! У третьего среди множества нагрудных значков висел орден «Мать–героиня» 3‑ей степени. Говорят ему: — Ты чё, дурак? А он: — У нас в ауле все равно никто читать не умеет. А орден красивый.

26 мая

Компетентная комиссия установила причину несчастного случая и обвинила в смерти посадчика самого посадчика. Нарушил, мол, технику безопасности, проводил посадку, не подкрепив кровлю дополнительной стойкой. Не удивительно. Во всех бедах обычно виноваты сами рабочие. Нарушают, падлы, технику безопасности. А кто их принуждает к этому? Кто в погоне за дополнительными тоннами требует давать добычь любой ценой?

Инспектор закрывает лаву за многочисленные нарушения. Не успел он еще до ствола дойти, как лава снова работает. Позвонили, пригрозили — запускайте, иначе ой вам, а не зарплата.

Или взрывается метан — комиссия находит в шахте окурок. Ага, курили, суки, вот в чем причина! Мужики рассказывают, что в газовых шахтах никто не курит, даже не пытается. Сами работяги следят за этим и жестоко карают нарушителя. А громоздкое оборудование при взрыве разлетается далеко в стороны, и тонны пыли оседают на почву. То есть, найти там окурок просто невозможно.

28 мая

День пограничника. Наш пограничник Вовка взял выходной, завтра принесет сводку о потерях убитыми, ранеными и упившимися до смерти.

Лаву, где погиб рабочий, закрыли, участок расформировали. ГРОЗов раскидали по другим участкам. Наше звено пополнилось новыми работягами. Старые остались в меньшинстве, жмутся к друг другу.

Полсмены валяли дурака на поверхности, другие полсмены зачищали уклон. Горбатые в очередной раз сломали комбайн (какая–то черная полоса у них!), но я этому только рад.

1 июня

Ох, ну и смена была! Я выдержал настоящий бой с пересыпом. Причем в этом бою не победить ни силой, ни умом, ни хитростью. Только тупым упорством робота, бесчисленным повторением движений. Набрал товар, потянул лопату на себя, высыпал на конвейер. И так бесконечно. Одну смену я выдержал, но завтра еще одна, а потом еще — до самого 11‑го числа, до сессии. Или я стану очень сильным, или умру, на ой, на этой лопате.

3 июня

Встали ленты — как я люблю эти проблемы КС-ников, их головную боль! Стоят ленты — стоим и мы, точнее, лежим. Не слышно ударов клевака, грохота конвейера, даже по селектору никто не переговаривается. Все спят. Пожевав жесткого сала, что положила жена на тормозок, я залег на своем топчане. Спал и мерз, а копейки со звоном сыпались в мою сверку. Каждая минута моего пребывания под землей оплачивается государством. Только денег у меня нет, и уже давно.

6 июня

На шахте им. газеты «Известия» комбайнера порубало в куски. Что–то слишком густо стали ложиться снаряды.

Со своей дурацкой долей бороться с пересыпом я уже смирился и безропотно перелопачиваю вагоны товара, сыплющегося в духовку. Лишь изредка мечтаю об авариях и поломках.

По дороге к стволу коллеги рассказывали о малолетке (зоне для малолетних преступников — один из наших работяг в детстве отбывал). Красный цвет — нельзя, «Приму» курить нельзя (пачка красная), самолет пролетел — есть нельзя (звезды на крыльях), колбасу — нельзя (на ой похожа). В бане у каждого по два куска мыла и по два полотенца — для верхней половины тела и для нижней. И не дай бог перепутать. Короче, жуть.

10 июня

Угадайте с 10 раз, что я нашел сегодня в шахте? В жизни не угадаете! Третий том собрания сочинений О’Генри. Какой–то мой предшественник–пересыпщик не пожалел книгу, взял в шахту. Читал, правда, аккуратно, не сильно испачкал. Сование носа за все рамы и затяжки приносит плоды не только в виде клеваков, наколенников и кабелей.

Приятное сообщение — я больше не шахтер. Целых две недели я буду студентом, забуду про лопату, ничего тяжелее ручки не подниму. Да здравствует умственный труд!

30 июня

Стих. Называется «Шахтер». Безжалостно вырван мной из стенной газеты Профсоюза работников угольной промышленности и приобщен к другим перлам. Написал В. Ляхов.

Во как!

4 июля

После смены звеном стояли во дворе, ждали автобус. К нам подошла грязная шахтная собака и тоскливо завыла.

— К покойнику, — сказал один. Другой пинком прогнал ее. Интересно, будет ли покойник? Я не кровожаден, просто любопытно, сбудется ли примета.

Пафосным стихом В. Ляхова навеяло.

Считается, что в шахте должно быть страшно. И бывает, когда вывозят очередного невезучего. А в остальное время — темно, грязно, холодно. И тяжело.

«Смелее, только и всего…» — это, пожалуй, относится только к ГРОЗам, самая опасная работа у них (пусть не обижаются проходчики, просто про их работу я ничего не знаю). А много ли смелости нужно, чтобы быть КС-ником, машинистом электровоза, стволовым? Да тем же самым пересыпщиком? Любой сможет.

А про ГРОЗов я пока не могу сказать — смелее они, дурнее или им больше других деньги нужны. Вот переведусь в лаву, тогда узнаю.

А вообще все стихи и песни про шахтеров рассчитаны на шахтеров пьяных, расчувствовавшихся, жалеющих себя. Или на тех, кто в шахте никогда не был, кому в этом тупом и тяжелом труде видится романтика.

10 июля

Каждый раз, спускаясь в шахту, я с завистью смотрю на выезжающую смену — отмучились. А нам предстоит долгих 6 часов. Зато по выезду, грязный и загребанный, я вижу чистых людей, опускающихся в шахту, и радуюсь, что я не с ними, что на сегодня для меня все закончилось.

Рабочие глухо ропщут, недовольны всем, слышны редкие и пока робкие призывы бастовать. Вряд ли они на это решатся — разве уж совсем невмоготу станет. Но высшие стараются этого не допускать, то денег подкинут, то колбасы под зарплату («Всем кинули по палке» — смеются коллеги). От ежедневных этих разговоров об обмане и несправедливости портится настроение, пребывание под землей кажется бессмысленным, хочется бежать.

14 июля

Мужик из нашего звена в завязке, лет 6 не пьет. Его спрашивают:

— И не хочется?

— Сначала сильно хотелось, первые два года. Да и теперь, бывает, так захочется, хоть вой.

Один из работяг (ни к кому не обращаясь):

— Тут каждый день хочется…

Сегодня у наших смелых парней мероприятие — бутылек. Да не абы какой, а с закуской, и много. К недоумению всего звена, я пить отказался. На шахте если человек не пьет, то либо баптист, либо «триппер впоймал». Других причин нет. Вот и меня, зная точно, что не баптист, стали подозревать в триппере. И не объяснить ведь, слов таких нет. Вечно я попадаю не в струю. Был барменом — пил без меры, хотя и запрещали («Пьяный за стойкой — преступник»). Сейчас пить обязательно, но не хочется.

Как–то спросил у них, почему они ежедневно пьют? Все отшутились, лишь один попытался ответить серьезно:

— Если не пить, что остается? Выпил — и два часа счастлив.

15 июля

Середина лета, жара, духота. Еле живые вываливаются людишки из рабочего автобуса и стремятся в шахту. Там хорошо, прохладно.

На работе я был зол и мал. Всем наплевать на худого пересыпщика с лопатой и мелочными проблемами. Подумаешь, товар сыплется! Тут лава стоит, цепь рвется, давай–давай, вперед к победе, дадим стране угля!

19 июля

Ежедневно спрашиваем у начальника про деньги. Тот отвечает — к концу недели, после 25‑го, после 30‑го. И так уже не первый месяц. Работяги возмущаются, негодуют, в рот ебут эту шахту, однако в лаву лезут и работают по–коммунистически.

Сегодня плюнул на все — долг, совесть, честь и ум — и позволил конвейеру свободно заштыбовываться. А до этого совершил, можно сказать, подвиг: отрегулировал ленту так, чтобы товар сыпался на нее, а не куда придется. Не стоило оставлять такой подарок сменщику — пусть бы поебался как я — да лень было возиться с барабаном, разбалансировать его.

Работяги кричат, что ходят в шахту голодными. Поэтому, видимо, руководство ввело новую услугу — выдачу тормозков под зарплату.

Туда входит четверть булки хлеба, кусок колбасы, луковица размером с каску и две карамельки. Иногда бывает, что дома действительно есть нечего, приходится брать казенный тормозок. Луковицу я сразу отдаю крысам. А колбасу однажды уронил на землю. Она тут же обвалялась в угольной пыли, выглядела омерзительной и несъедобной. И все же, сполоснув в канавке, съел.

22 июля

Часть смены стояли ленты. Когда же они, наконец, заработали (проклятые КС-ники, герои соц. труда), я преспокойно заложил духовку досками, избавив себя от лопаты. Угрызения совести, или что там досталось мне от прежнего строя, подавил без труда. В свободное время соорудил из цепей, жабок и распила качели, где и впадал в детство до конца смены. Так работать можно. С деньгами вот туго.

Коллеги страшных историй не рассказывают, все о работе да рыбалке. Перестал их наблюдать — надоели.

27 июля

Горбатые накосили полосок, выполнили план, теперь рубятся за дополнительные метры.

Комбайн — своего кормильца — как только не называют: балалайка, железяка, трактор, ойня.

Когда все идет нормально — не рвется цепь, не падает порода, не стоят ленты, поверхностные службы приходят в возбуждение — кажется, сегодня лава даст добычь! Беспрестанно звонит диспетчер и спрашивает, где комбайн (в смысле — на какой отметке). Обычно диспетчерами работают пенсионеры, что полжизни провели под землей. Но иногда сажают тёть, которые знают о шахте понаслышке. Работяги любят издеваться над ними. Звонит такая тётя под лаву:

— Почему встали? Где комбайн?

— На уклон выехал, воды попить.

Та, нимало не сомневаясь, передает эту информацию директору. Дескать, в такой–то лаве комбайн выехал на уклон попить воды. Можно представить, что она слышит в ответ.

28 июля

Курили с мужиками на пульту. Из лавы вылез один из горбатых и стал отчитывать нас за это.

— Да ладно, успокойся. Чего ты завелся?

— Я видел, как горит метан, и не хочу увидеть, как он взрывается.

Шахта у нас не газовая, как горит метан я никогда не видел. Коллеги тут же рассказали, как на других шахтах работяги мечутся по лаве, сбивают фуфайками языки пламени.

2 августа

Как–то на бутыльке, захмелев от первого же стакана, я бахвалился — меня, дескать, лопатой не заебешь. Оказалось, что очень даже заебешь, сегодня со мной это проделали. Выехал из шахты чернее комбайнера. Коллеги советуют переходить в лаву, там легче. А пересып, мол, это самое гиблое место. Так и есть.

ГРОЗов много, они коллектив, сила (хотя бы в лаве), а я один, слаб и мелок. Мои проблемы — лента сходит, товар просыпается — это мелочь. Давай добычь! качай! и нет у меня права голоса. Скорей бы в отпуск. Уехать и забыть эту шахту.

3 августа

Сегодня залез в лаву. Коллеги обрадовались, наперебой принялись учить меня задвигать конвейер, чистить окопы, проводить посадку, крепить. Тесно там у них. Не знаю, смогу ли привыкнуть. Зато как гордо звучит — работаю в лаве, уголёк рубаю.

Подсвинок опять завел свою бодягу про бутылек. Мужики рассмеялись ему в лицо. Звеньевой посоветовал ходить на поминки: помимо водки там дают пирожок и компот — тройная выгода.

Завтра последний день. По традиции отпускник в последний день в шахту не идет, его отмечают. Отметят ли меня? Это зависит от Подсвинка, а ему нужен бутылек.

4 августа

Звено меня отпустило. Обсуждения не было — традиция такая. Да и не самый плохой я парень, врагов не нажил, отношения в коллективе ровные.

Вечером сидел дома и слегка стыдился — вот, я здесь, а они там, кто–то орудует моей лопатой, чистит мой пересып. Если забыть мелкие обиды, оставить личную говнистость каждого, то оказываются они неплохими мужиками. Обидное слово «быдло» можно заменить политически грамотным «пролетарии» или нейтральным «рабочие». А проще и точнее сказать «шахтеры».

5 сентября

Вернувшись из отпуска, нужно привыкать к шахте постепенно. Первый этап — автобус. Видишь знакомые лица и понимаешь, что !!!!!! Затем нарядная с ее вечными проблемами — шланги рвутся, тумбы на жестком, два раза вырубаться… Далее баня и удушливый запах пота. Грязная роба, заскорузлые портянки, табельная, ламповая — и вот я уже совсем отрешился от мирского и готов к спуску в шахту.

За время моего отпуска место на пересыпе занял другой бедолага, я остался не при деле. Начальник спросил:

— Знаешь, где первая бис лава?

— Нет.

— Ну… найдешь. Спустишься под лаву, там стоит насос…

— Где?

— Я сам там ни разу не был. Найдешь насос, он где–то там, открутишь БС-ку (что это?), зальешь воду и будешь качать. Короче, разберешься.

А если не разберусь? Не найду насос и эту, как её, БС-ку не смогу открутить? Зная свою неспособность ориентироваться на местности, я побаиваюсь таких заданий. Потому и в разведку не хожу. Чтобы ненароком не подвести смелых парней в линялых гимнастерках. Однако, нашел, раскрутил, разобрался. Выкачал воду, потом спал и видел сны. Смена прошла быстро, быстрее чем хотелось.

6 сентября

Судьба моя на месяц вперед определена. Ежедневно 4‑я смена, выходные — суббота, воскресенье.

Откачивал воду, спал. Тяжело и долго просыпался, с трудом преодолел уклон и дорогу к стволу. Когда ничего не делаешь, начинаешь наглеть. Простые действия как то: пройти километр по уклону, залить в насос три ведра воды — начинают напрягать. Предложи мне сделать это в самые напряженные дни пересыпного периода, и я был бы счастлив. А сейчас устаю и сержусь.

12 сентября

Трагедия американского народа, теракт против символа американской экономики — башен–близнецов — никак не отразился на моей работе. Я по–прежнему качал воду. Зато в автобусе, в нарядной, в бане только и разговоров, что об этих башнях. Суть их сводится к одному: людей, конечно, жалко, но… но так им и надо, пидорасам, нечего было Югославию бомбить!

Я сам активно не люблю Америку, но такие разговоры возмущают. Да как вы можете такое говорить?! Шесть тысяч человек погибло! Шесть тысяч американцев… Одобрявших ракетно–бомбовые удары по Сараево… Да, так им и надо, пидорасам!

15 сентября

Меня терзают смутные подозрения, что работа моя совершенно бесполезна. Уровень воды не меняется за два дня выходных. Хитрый ум тут же подсказывает, какую выгоду из этого можно извлечь. Но гадкий характер не дает возможности ей воспользоваться — не завел я добрых знакомых в табельной, так что увильнуть от работы не смогу. Жалко. А как было бы здорово — пришел, отметился и пошел домой. А вода продолжала бы течь, независимо от моего присутствия\отсутствия.

По выезду был пойман, обыскан на предмет курева и записан за ранний выезд.

20 сентября

После смены пошел на «четверг» — профилактически–карательное мероприятие, имеющее целью укрепление трудовой дисциплины.

В гулком пустом актовом зале собралось десятка два нарушителей. Комиссия во главе с председателем трибунала — инженером по технике безопасности, расположилась за столом президиума. Рабочие по очереди выходили к трибуне и бормотали нелепые оправдания. Тут были негодяи всех мастей: курильщики, пьяницы, ездоки на лентах, расхитители цветного металла и злостные прогульщики. Я со своим ранним выездом чувствовал себя мелкой шпаной в компании матерых уголовников.

Члены комиссии слушали в пол уха, переговаривались между собой. Лишь председатель пытался усовестить нарушителя:

— Ты сколько лет на проходке? Около десяти? И не знаешь, что курить в шахте — это преступление? А–а–а, ты не курил? Но у тебя по выезду нашли сигареты. Забыл выложить? Да что ж вы все такие забывчивые?! В общем так — мы будем ходатайствовать о возбуждении уголовного дела. Да. До восьми лет.

Ошарашенный проходчик клялся и божился, что больше так не будет, что бес попутал, и что с завтрашнего дня вообще бросит курить. Насладившись его унижением, трибунал выносил приговор — месяц каторжных работ. Каторжными работами называлась чистка канавок — занятие не столько тяжелое, сколько тупое и малооплачиваемое. Канавки — стоки для воды, проложенные по всем выработкам — чистила специальная бригада, пополнявшаяся такими вот штрафниками.

Так же гуманно обошлись и с остальными. Кто–то составил компанию проходчику, кого–то лишили премии, другим понизили разряд. Ни увольнений, ни уголовных дел. Шахта, не платившая зарплату, не могла позволить себе строго карать рабочих, которые и без того разбегались.

Наконец, пришла моя очередь идти к трибуне. Краснея и сбиваясь, рассказал небылицу об остановившихся часах. Никто не слушал. Основное зло было наказано, и мелкий ГРП-шник, выехавший из шахты на час раньше, их не интересовал. Лишив меня 25% премии, все с облегчением разошлись.

25 сентября

Одичал я в своей первой бисовой. Людей вижу только на наряде. Ночи коротаю с крысами. Вообще–то одному ходить в шахту по технике безопасности запрещено. Мало ли что может случится — кровля обрушится, газа вдохнешь или лампа погаснет. Недавно так и случилось.

Только пришел под лаву, устроился поудобнее и развернул тормозок — погасла лампа. Пришлось есть впотьмах и ложится спать, не откачав воду.

Одному в темноте жутко. Сидеть без света мне и раньше приходилось, но тогда вокруг шумело и грохотало, рядом работали люди. А сейчас — полная тишина и ни души в радиусе километра. Лишь изредка крыса пробежит или стойка в лаве треснет. Сразу вспоминаются рассказы про Шубина, вздрагиваешь от каждого звука.

Да ладно, хрен с ним, с Шубиным, тут другая проблема — как отсюда выбираться в кромешной тьме? Сидеть две–три смены и ждать, пока меня найдут (а найдут обязательно — рабочий из шахты не выехал — отправят кого–нибудь искать) не хотелось. Надо выходить самому.

Нащупал ногой рельс и, придерживаясь его, пошел по уклону. Идти было не тяжело, я даже скорость набрал. Вдруг затрещала каска, и одновременно я почувствовал удар в лицо. Упал на спину, из носа потекла кровь. Ничего не фантазировал, сразу вспомнил, что здесь поперек уклона проложена труба. Десятки раз проходил и всегда нагибался, а тут забыл. Полежал, утерся и пошел дальше.

Потихоньку выбрался на штрек и сел ждать. Вентиляция здесь мощная, замерз страшно — даже фуфайка не спасала. К концу смены мимо потянулись люди. Я пристроился к первой же группе и вместе с ними вышел к стволу. По дороге умылся в канавке, чтобы избежать лишних вопросов. Настоящее, **ядь, приключение!

27 сентября

Перевели меня обратно на пересып. С тоской вернулся к своей лежанке, лопате, течке. Понравилось бездельничать. За время моего отсутствия (точнее, не моего, а Верховского Л. И.) пересып совсем обветшал и прохудился. Никто его не латал, и если бы не задавило лаву, пришлось бы мне умереть на лопате.

Лаву мы закончили, но переходить некуда, поэтому грызем целик. В связи с этим мужики вспомнили случай. Так же, как сейчас, рубали целик и вдруг обнаружили нечто длинное, продолговатое, стоящее торчком через равные промежутки.

— Рёбра мамонта! — обрадовался кто–то

— Какие, на ой, ребра мамонта?! — осадили его. — На штрек выехали и уперлись в рамы крепи.

2 октября

Лаву мы закончили, демонтируем комбайн. Мы — в смысле — они, ГРОЗы. Я палец о палец не ударил. Залез в лаву, смотрел, как они лениво крепят. Даже уснул там на пару часов. Как там у поэта Лёхи из будущих записей: «Лава — ад в темноте…»? Да ничего, нормально. Пока не начала садится — обычное место. А если рядом работают балагуры–коллеги, то еще и веселое.

Один работяга, рассказывая про своих знакомых, оговорился — «он её живет». Какое удобное словосочетание, заменяет сразу и «он с ней живет», и «он её ебет».

3 октября

Сорвался с половины пары, наспех поел и побежал на автобус. Уже толкался у двери, когда Верховский замахал из салона и показал 4 пальца. Все понятно, я только этого и ждал. Четвертая смена, первая бисовая лава, старый знакомый — насос.

12 октября

Сладко задремал в шахте, проспал. К стволу бежал бегом и, все равно, выехал самый последний. Автобус не отправляли, ждали меня. Мужики накинулись:

— Спишь, гад!

— Да у меня лампа погасла… — слабо оправдывался я.

— Какая лампа?! Вон рубцы от фуфайки на морде еще не разгладились!

23 октября

Каску, падлы, украли. На работу пошел в чужой, потом получил на складе. В бане часто воруют. Самое ценное — сапоги. Выдают их редко, а рвутся они быстро. Зацепился о проволоку или порезал о породу и все — ходишь с мокрыми ногами. Свои сапоги я оставляю без боязни. Нашел их в грязной бане после того, как украли новые. Голенища наполовину оторваны и связаны проволокой, портянки торчат из прорех — на такие никто не позарится.

В чистой бане выгребают мелочь из карманов. Мужики подозревают, что делают это банщицы. Не раз видели, как они, протирая пол, слегка похлопывают по карманам курток — ищут, где зазвенит.

28 октября

После двух выходных спустился под лаву, а там воды по пояс. Потоптался на бережке, затем снял штаны и, голожопый, в сапогах на босу ногу, побрел к насосу. Водичка холодная!

Знакомый электрик рассказывал. Послали их в неиспользуемую выработку ремонтировать пускатель. А там по дороге низина, и в ней — вода. Они тоже разделись — каски на голове, лампы и одежда в руках — и прошли затопленный участок. А чтоб на обратном пути снова не раздеваться, так и пошли дальше голыми. Нашли пускатель, открыли крышку, склонились, спорят. Жаль, говорит, фотоаппарата с собой не было! Такая чудная картина — стоят три голых мужика, яйца до колен, рассуждают о чем–то умном.

2 ноября

Несколько слов о том, как я работаю (если это можно назвать работой). Хожу ежедневно в ночь, зарабатываю больше других ГРП — ставка плюс ночные и копытные. По дороге к своему уклону сую нос во все пустоты за рамами и затяжками, ищу что–нибудь полезное. Или бесполезное. Сегодня вот нашел 4 кг свинцовой оболочки от кабеля.

Спускаюсь под лаву, включаю насос и принимаюсь за тормозок. Одновременно читаю — раньше собирал газеты по всему уклону, пока не нашел «Поднятую целину» Шолохова (в школе не читал, думал — чушь какая–то, а сейчас нравится). Поев и почитав, укладываюсь в люльку — это два распила и фуфайка сверху.

К 7‑ми просыпаюсь, выключаю насос и двигаюсь на выезд. Сказка, а не работа. Коллеги выезжают черные, уставшие. Я — чистый и заспанный.

Прихожу домой и падаю в кровать. Семья ходит на цыпочках:

— Тс–с–с! Папа после ночной спит!

10 ноября

Все хорошее когда нибудь заканчивается, и моя командировка подошла к концу. С понедельника иду по сменам. Но грех жаловаться — я неплохо отдохнул. Два месяца не брал лопату в руки.

Сегодня меня напугали. Сижу, ем тормозок, а тут спускается мужик в белой каске. (У работяг каски оранжевые, в белых ходит начальство. А шляться по брошенным выработкам может только начальство с участка ВТБ — самые зловредные в шахте люди.) Мой спасатель спрятан в километре от меня, а возле топчана лежит награбленное — свинец и кабель.

— Все, — думаю, — попался. Сейчас хлопнут и за спасатель, и за кабель.

Но нет, пронесло. Мужик выдрыхся на моей лежанке и ушел.

12 ноября

Чужое звено, почти никого не знаю. Работаем мы теперь во второй западной лаве, в той самой, которую закрыли после смерти посадчика. Я там прежде ни разу не был, ощущал себя учеником, впервые спустившимся в шахту. Со временем освоился. Сидел на кнопках, грузил вагоны, а на лопате умирал другой ГРП.

Верховский опять выдавал перлы:

— В духовке должно быть чисто, как у невесты перед свадьбой!

— У нас всегда так: то ой длинный, то рубашка короткая.

А я уже думал, что наизусть знаю все его поговорки и присловья.

14 ноября

В первую смену ходить не так противно, потому что не до конца проснулся, совершаешь все действия автоматически. Зато в автобусе — давка, в клети и в бане то же самое. Начальство всех мастей и рангов шастает мимо. Я мало кого знаю в лицо, реагирую на любую белую каску. Нет, не люблю я первую смену. Как, впрочем, и вторую, и третью.

Привыкаю к новому звену. Это с виду они неказистые, познакомишься поближе — нормальные мужики. Правда, если знакомиться еще ближе, то всплывают их мелкие гадости и гнусности. Одну гниду определил с первого дня. Это горняк Саня Н-цев. В первый же день коллеги спросили:

— Ну как тебе у нас в звене?

— Да нормально, — отвечаю. — Только Н-цев достает.

— Так пошли его на ой!

Что я теперь иногда и делаю.

18 ноября

Давали повышенную добычь, премию за которую платят сразу по выезду. А тут конвейер сломался — лопнул стержень, что скрепляет две части головки. Не знаю я, как все это правильно называется, суть не в этом. Мужики, не долго думая, загнали вместо этого стержня черенок от лопаты и поехали дальше. Действительно, не терять же деньги из–за такой ерунды! Конвейер работает, только детали его лязгают, скрежещут, бьются друг о друга так, что искры летят.

Не этой ли русской смекалкой гордится Задорнов? Какие–нибудь немцы остановились бы и ждали ремонтников. А наши тут же находят выход: болты срезало — скрепим проволокой, стержень лопнул — поставим черенок от лопаты, тумбы задавило — выдернем комбайновой цепью. И все закрутится, заработает. Правда, не совсем так, как положено. Вскоре механизм полностью износится. Или травмирует кого–нибудь из находчивых работяг.

Не потому ли у русских все через жопу, что они такие смекалистые и сообразительные? Напрасно радуется Задорнов. В одном с ним согласен — с этим непредсказуемым народом нельзя воевать.

20 ноября

При посадке в клеть, толкаясь с коллегами, подумал: возможно, кто–то из них сегодня не вернется из боя. Тут же испугался этой мысли и быстро подумал по–другому: не надо, пусть все возвращаются, пусть живут долго и счастливо, только поменьше пьют. Я, уже полгода не пьющий, совсем не понимаю коллег, с вожделением говорящих о водке. На днях давали зарплату — в рабочем автобусе не было ни одного шахтера, все они толкались у фонтана — излюбленного места отдыха работяг ш-ты «Княгининской». Ведь и я был таким совсем недавно. Нет, не совсем таким. В моей любви к водке не было искренности, одно ухарство. Коллеги же любят её чистосердечно и бескорыстно, всей душой.

25 ноября

Я теперь вагонщик. А раньше был коренным, пересыпщиком, секретным водоотливщиком. Сколько должностей сменил, оставаясь в своем мелком и непочетном звании ГРП.

Мое теплое местечко на кнопках портят лишь две вещи — канат и дорога. Нагружая вагоны, я протягиваю их под конвейером при помощи лебедки. Когда канат полностью намотается на барабан, его нужно растягивать. Два–три раза в смену, и это чистое наказание. Тяну, упираясь рогом, грязный стальной трос, надрываюсь, оступаюсь, падаю. В голове постоянно крутится строчка Некрасова: «Этот стон у них песней зовется…» Эта ежедневная пытка действительно напоминает труд бурлаков.

Другая неприятность — дорога к рабочему месту и обратно. До нашей второй западной лавы («дикий запад», как её называют) километра три по воде и грязи. В козу все не вмещаются, таким скромным парням как я часто приходится топать пешком. Все бы ничего, но мои сапоги больше напоминают лохмотья нищего, чем обувь шахтера. Да и не только мои. Вот и скачем как обезьяны, цепляясь за рамы всеми четырьмя конечностями и хвостом.

Сегодня ехал «на броне» — висел на электровозе, вцепившись в его выступы и неровности. Рядом висело еще пяток рабочих. Очень опасный способ передвижения. Можно сорваться и угодить под колеса, можно удариться о низкую раму крепи или о встречные вагоны. Однако, пешком ходить никто не хочет, поэтому рискуем. И мы, и машинист, позволяющий это. Отцы–командиры не хотят ремонтировать вторую козу, но случись травма — виноваты будем мы с машинистом.

26 ноября

Дали мне в помощь молодого усатого паренька. Всю смену он лопатил, а я сидел за кнопками, как какой–нибудь звукорежиссер. Мы, вагонщики, оказывается, еще не самый низший подземный класс. Есть еще ребята, которые ходят на зачистку, годами не расстаются с лопатой.

Мой помощник всю смену развлекал меня эротическими (скорее даже порнографическими) историями с использованием собак, лошадей, змей, рыб, кур, овец и коз. Я порой сомневался — а он, часом, не из этих… как их… ну… противных?

27 ноября

Замечательная смена, к тому же последняя в этой тройке. Конвейер сломался, слава богу. ГРОЗы всю ночь с ним возились, а я дремал за кнопками либо с удовольствием ссорился с говнюком Н-цевым.

2 декабря

Сука Н-цев опять всю смену тиранил меня. С учетом того, что постоянно нет порожняка или ГРОЗы что–нибудь ломают, работа у меня не сложная. Еще бы от горняка избавится — в отпуск его отправить или на больничный.

Работает у нас стопорная по кличке Изжога — вредная баба, внешностью и повадками напоминающая маленькую злющую собачонку. Помимо своих обязанностей она с особым рвением блюдет трудовую дисциплину, а именно — записывает рабочих, раньше времени выехавших из шахты. А как их запишешь, если фамилии не знаешь, табельный номер на робе не выбит, а на рожу все одинаково грязные? А по номеру спасателя. Выйдя из клети и завидев поджидающую их Изжогу, нарушители стараются скрыться бегством. А та гонится за ними, пытаясь на бегу рассмотреть и запомнить шестизначные номера. Забавная тетка.

4 декабря

А я дома! Хотя должен сейчас толкаться в грязном автобусе, на промозглом ветру ждать посадки в клеть, примерзать резиновыми сапогами к железному полу.

Как положено вышел на остановку, прождал час — автобуса не было. Толпа рабочих постепенно рассосалась, я остался один. Встретил Верховского, пешком шлепающего на шахту.

— Не жди, автобуса не будет.

— Что же делать?

— Смотри сам. По договору вас обязаны возить.

Не скажу, что я расстроился. Даже наоборот.

11 декабря

Почти ежедневно посылают кого–нибудь мне в подмогу. Предполагается, что именно сегодня мы дадим невиданную добычь, и я не успею одновременно и вагоны грузить, и просыпающийся товар подбирать. Мой сегодняшний помощник с первых же минут смены поссорился с горняком. Чтобы досадить ему, Н-цев помирился со мной и запретил брать в руки лопату. Так что вся тяжелая работа легла на бедолагу ГРП, а я мерз на кнопках. Несколько раз порывался помочь ему, но горняк зорко следил за отбытием наказания. Поражаюсь я выносливости этих парней–горнорабочих. Всю смену шурует огрызком лопаты и не валится с ног.

Уголь рабочим не возят и выносить из шахты не разрешают. Охрана отнимает по выезду. И, тем не менее, все выносят. Топить–то надо. Да и в охране — тоже люди, у них тоже печки, всегда можно договориться.

КС-ники, машинисты, путевые и водяные выбирают его из вагонов, что я гружу. Идешь мимо опрокида — стоит наша добычь, вагоны наполовину пусты, остался лишь штыб и порода.

Горбатые вывозят уголь пачками (вот оно — преимущество работы в струговой лаве). Каждый берет пачку килограммов на 20, а то и две. На гору едем доверху нагруженные, прямо как мешочники. Или челноки. «Чартерный рейс» — смеются коллеги.

13 декабря

У меня выходной, но я пошел в третью. Отдавать родине долги, отрабатывать день, когда не было автобуса. Смену выбрал умышленно, чтобы попасть со своим прежним звеном. Увидел милые знакомые лица, обрадовался. И они обрадовались. Звеньевой пошептал на ухо Подсвинку, и тот отметил меня в табельной. Смена закончилась, не прошло и 20-ти минут.

Вот только погода испортилась, и автобус уже ушел. По сугробам побрел я домой, как Амундсен, возвращающийся с полюса. Собак мы давно уже съели, тяжелые сани с обмороженным товарищем я волок за собой, пробираясь через торосы по колено в снегу, превозмогая ледяной ветер, эх….

21 декабря

Шел на работу, в надежде, что товарищи отметят меня. Последний день перед отпуском — традиция. В нарядной призывно заглядывал им в глаза, все время крутился под ногами, чтоб не забыли про мой отпуск. Они не забыли, но и не отметили. Ну и хрен с ними. Сменой больше, сменой меньше… Тем более, всю грязную работу выполнял другой ГРП, а я, соответственно, чистую, если в шахте вообще бывает чистая работа.

По выезду звено в лице Андрюхи–комбайнера попыталось объяснить, что если бы, да кабы, то меня непременно отметили бы. Но мне было уже наплевать и на Андрюху, и на звено, и на всю угольную промышленность в целом.

26 декабря

На шахтах опять трагедии. На «Краснолучской» рабочих опускали лебедкой по наклонному стволу. Барабан обледенел, тормоза не сработали, и помчались они вниз с ускорением почти свободного падения. Все повыпрыгивали на ходу, один не успел.

А у нас двух проходчиков побило.

Зато на «Известиях» нечаянная радость — выдали задолженность за три месяца. Известинцы покупают водку ящиками. Наши смотрят с завистью:

— Вот это, я понимаю, праздник. А тут…

28 января

Поскрипывая и вздыхая пошел на работу. Ожидание неприятностей обычно страшнее самих неприятностей. Меня не стошнило при виде шахты. Процесс внедрения происходил постепенно — автобус, нарядная, баня, табельная, ламповая, снова автобус — и почти безболезненно.

Оказывается, пока я сдавал сессию, коллеги бастовали. Даже не бастовали, а тупо отказывались от спуска в шахту. И сегодня начальник спросил каждого, идет ли он в шахту. Пошли все.

За месяц моего отсутствия лаву не закончили, так что рабочее место не изменилось. Всё та же куча под конвейером и лопата с короткой ручкой. На этот раз она досталась мне. Лениво кидал товар, стер руки, отвыкшие от работы, и уже начал подозревать, что эта смена никогда не закончится.

Спросил Верховского, отпустят ли меня на курсы ГРОЗ. Тот ответил утвердительно. Значит решено — становлюсь ГРОЗом. Хватит уже числится в команде недоразвитых.

29 января

Вышел в четвертую, а звено идти в шахту отказалось. Для меня это дело новое, забастовочного опыта — один день на «Краснолучской», который потом пришлось отрабатывать. Какое–то время колебался, слушал коллег. Все они кажутся грамотными, знают законы, ходят по судам и прокуратурам, некоторые участвовали в знаменитых пеших походах на Киев. А я ни хрена не знаю, хоть и горжусь своими двумя неоконченными высшими.

Курсы ГРОЗ с 4 февраля. Напишу заявление и подамся в горбатые. Буду профессионально расти, зашибать деньгу, зарабатывать бурсит и силикоз.

30 января

Вчера мы не пошли на работу в четвертую. Написали заявление на имя директора. «Я, ФИО, 29.01.02 отказался спуститься в шахту в связи с невыплатой зарплаты за октябрь, ноябрь, декабрь 2001 г.»

Возможно, когда нибудь это покажется диким, а сейчас работать и не получать зарплату — в порядке вещей. Постоянно меняется руководство шахты. Новый директор начинает с заявления: « Я вам ничего не должен. Требуйте свои деньги у того, кто вам задолжал.» Но, как правило, тот кто задолжал, находится уже вне досягаемости — ушел на повышение, в область, на другую шахту.

Людишки пытаются выбить задолженность через суд, но там огромная очередь, которая почти не движется. Можно несколько лет быть 544‑ым, в то время как проныры со связями получают деньги без очереди.

Встречаются двое на улице, и первый вопрос: «Что слышно?» То есть — какие новые сведения о деньгах? Когда обещают, сколько процентов и за какой месяц?

Рабочие отказываются идти в шахту, начальники бегают по нарядным — пугают, уговаривают, клянутся, что деньги будут такого–то числа, в противном случае можете считать меня пидорасом. Но вот приходит назначенное число, денег нет, и даже сознание того, что теперь начальника можно в глаза называть пидорасом, не радует.

Так и живем — работаем спустя рукава, возмущаемся вяло и неубедительно. Все уже привыкли к такому положению вещей, оно стало нормой.

31 января

Звено в шахту не пошло, кроме четырех штрейкбрехеров. Одному до пенсии два месяца осталось, другому прогулы нужно отработать, у третьего и четвертого тоже нашлись причины. Никто их не осуждал, уже давно каждый сам за себя. Пошел и я. В новых сапогах. Забыл сказать — я украл у товарища сапоги, так как мои совсем разлохматились, даже на калоши не годились. А новых мне родина не дала.

Горбатые всю смену возились с цепью, я пытался уснуть.

Собрал и вывез свои трофеи — клевак, клин, наколенники. Готовлюсь к опасной, но почетной профессии.

Сегодня обещают деньги. Их обещали и вчера, и неделю назад. Наш участок в шахту вообще не ходит кроме пары–тройки отщепенцев. Соседи ходят эпизодически. Машинисты давно положили на всё, КС-ники на работе появляются, но тоже нерегулярно. Напугает ли это руководство? По моему, им давно на это наплевать. Рабочие кричат, что они голодают, но, видимо, не настолько, чтобы устроить настоящий бунт, бессмысленный и беспощадный, с разрушениями и кровопролитием. Их решимости хватает только на отказ от работы. Хотя, когда на шахте возобновили выдачу тормозков под зарплату, их размели в два дня. Значит, жрать все таки нечего.

1 февраля

Сегодня я прощался со второй западной лавой. 4‑го числа ухожу на курсы, за месяц её закончат, и я никогда её больше не увижу. Не увижу этих кнопок, этого пересыпа, этой лопаты. Не буду больше растягивать канат. В другой лаве на других кнопках будет сидеть другой ГРП, а я буду проходить мимо, гордо неся свои первые наколенники.

Но мечты мои изгадил директор. Сказал, что ГРОЗов у нас как грязи, и заявление не подписал. А я то размечтался.

Значит, никакого 4‑го числа, буду добивать лаву вместе со всеми. Такая вот неудача.

11 февраля

Горбатые сожгли двигатель конвейера и всю смену с ним проеблись. Я откровенно бил баклуши. Не взяли меня в свою компанию — теперь пожалеете! И все таки было немного стыдно. Ведь учили меня на «Краснолучской»: старый взялся — и ты берись, пусть без пользы, но делай то же, что и он.

Я уже привык к шахте. Сегодня на секунду посмотрел на неё взглядом постороннего человека и ужаснулся. Как все грязно, серо и не приспособлено к жизни! Прямо как в первый раз. Но это быстро прошло. Лица знакомые, названия и назначение всех предметов известны, и почему они такие серые и неказистые, я тоже знаю.

21 февраля

Получили деньги — 41,8% за январь. Это новый прикол — выдавать по 14,4% или 32,7% .

Сегодня был секретарем собрания трудового коллектива, писал протокол (видимо, как единственный грамотный): выступили, проголосовали, постановили. Звено пыталось делегировать меня на конференцию по принятию коллективного договора, да я спасовал. Слишком молод я, чтобы быть делегатом и спорить с большими дядьками. Любой мне рот заткнет. Спросит: — Сколько лет подземного стажа? Нет и двух? Вот то–то!

А вообще интересно было бы поучаствовать.

22 февраля

Хожу на работу, ничего не делаю, но устаю страшно. Лежу всю смену на своем топчане или бегаю по штреку, создавая видимость бурной деятельности. Свои 41,8% точно не отрабатываю.

ГРОЗы–умницы выпустили нижнюю цепь по лаве, забурили струг, оторвали вертлюг и своротили башню. Я в этом ничего не смыслю — струг ни разу не видел — но понял, что смена обещает быть приятной. Так и вышло. Новый горняк (Н-цев, падла, ушел таки на больничный) всю ночь рассказывал мне про аквариумных рыбок, рыбками он увлекается.

Так засрал мозг, что и мне захотелось завести аквариум.

26 февраля

Сидел дома, размышлял, мечтал, страдал и, в итоге, опоздал на рабочий автобус. А снег валит хлопьями, рано я обрадовался близкой весне. Пешком на шахту идти не хочется, выйду в третью смену. Говорят, что ни делается, все к лучшему. Может быть, и мое опоздание тоже.

Вдруг во вторую клеть сорвется? Или кровля обрушится и завалит вагонщика? Буду потом говорить — предчувствие было, потому и не вышел.

В третью смену занимался доставкой в лаву новой струговой установки. Работа несложная: низшее шахтное сословие — горнорабочие поверхности — сами погрузили разобранный струг в вагоны и загнали их в клеть. Стопорная опустила. Машинист электровоза прицепил их и повез к лаве. Я лишь наблюдал и контролировал. Чтобы не спиздили чего–нибудь по дороге и доставили куда положено. К тому же в паре со мной был еще один ГРП. Как в армии: возьми кнопки и пару бойцов потолковей — плакат нужно повесить.

1 марта

Прошла трудовая конференция, делегатом которой я не стал. Приняли новый коллективный договор. Выполнение администрацией старого договора признали неудовлетворительным. Отсюда следует, в частности, смещение директора предприятия, но только не на нашей шахте. И директор прежний останется, и задолженность по зарплате не погасят.

9 марта

Встретил в шахте ушастого ГРП Лёху. Обычно я избегаю его — с видом старого подземного волка он громко говорит банальности или откровенные глупости — неудобно перед людьми.

Но сегодня у меня была цель. Лёха как–то похвастал, что пишет стихи. У него, мол, около пятидесяти хороших стихотворений, остальные — так себе. Вот я и решил взять у него тетрадь со стихами. Чтобы пополнить свою коллекцию мудацкой поэзии. Точнее: мудацкой шахтерской поэзии. Ну, и чтоб посмеяться, конечно.

В том, что Лёха даст, не сомневался. Помимо ушастости, глупости, пошлости и прочих своих бед он еще и тщеславен, считает себя поэтом. Предлагал свои стихи редакции «Пресс–шанса». Странно, что они отказали. Обычно они любят всякое говно печатать.

10 марта

Тетрадку Лёха принес, но посмеяться не получилось. Слишком все плохо. Да и не стихи это вовсе. Если объединить «рифмование» с «рукоблудием», получилось бы нужное слово.

Я и прежде был о Лёхе, нелепом, смешном и жалком человеке, невысокого мнения, а теперь…

А теперь узнал о нём что–то новое. Например, узнал, что он очень гордится своей опасной профессией, представляет себя эдаким битым жизнью и породой бывалым шахтером («добычная жизнь моя черная»). В мечтах он видит себя реальным (но слегка сентиментальным) пацаном, в идеале — главарем уличной банды. Или героем какой–нибудь шахтной трагедии, когда всех завалило, и он один, рискуя жизнью, спас все звено.

Лёха навсегда застрял в подростковом возрасте. Он называет себя «настоящим пацаном» — он и есть настоящий пацан 14-ти — 15-ти лет. Возраст, когда нет еще ничего своего — ни взглядов, ни мыслей.

Да что тут объяснять, вот он — первоисточник.

Конвейерный уклон

Пунктуация моя (не уверен, что правильная), поскольку у Лёхи знаки препинания либо отсутствуют, либо разбросаны хаотично. Следующий перл называется

Усталость

Снова про шахту.

За что?

……………………………………

………………………………………………………………..

……………………………………………………….

………………………………………………………………..

Фу–у–у! Все!

Не, не могу, еще кусок, обязательно!

15 марта

В лаве опять поломка. Я уже собрался было расположиться на своем топчане, но Н-цев (выздоровел, гад) нашел мне занятие на всю смену — зачищать уклон. Пару часов я благополучно валял дурака, разделывал кабель и гремел для вида лопатой. В конце концов горняку это надело. Он заявил, что завтра я могу на работу не выходить, уволен, одним словом. Мы с ним только перестали враждовать, заговорили по–человечески, и вот опять. Я работал и придумывал кары на его голову, мысленно оскорблял и даже, помнится, побил.

Вручную нагрузил 3 вагона товара, устал и бросил.

Передавая наряд, горняк упомянул меня добрым словом. Мол, лава стоит, один вагонщик добычь дает. Хрупкий мир, бывший между нами, восстановился.

17 марта

Вернул Лёхе тетрадь со стихами. На его вопрос «Ну как?» молча скривился. Он не был удивлен — видать, я не первый даю такую оценку. Снова наблюдал за ним. Лёха невпопад шутил, много и бестолково говорил, перебивал стариков банальнейшими замечаниями. Те недоумевали, но слушали. Подумалось: он не безвредный скучный человек, как многие, он скучен навязчиво. Не приведи господь оказаться с таким вдвоем в тюремной камере, в больничной палате или в купе поезда.

25 марта

Забурил с четырех груженый вагон. Из лавы помощи не дождешься, пришлось ставить одному. Подвесил к раме конструкцию из цепей и жака (ручная лебедка), долго возился, но все же сделал. Всю смену гордился собой.

Коллеги, удивленные моим институтством, иногда спрашивают, зачем мне оно. Отвечаю:

— Сидеть на пересыпе с лопатой и высшим образованием гораздо лучше, чем с одной только лопатой.

28 марта

Один Лёхин стих посвящен погибшим недавно проходчикам. Глупый как и все прочие. Но навел на мысли о моей беспечности. В поисках кабеля я сую голову во все щели, во все пустоты за затяжкой, совершенно не думая, что могу ее потерять. Упадет порода и придавит башку. Вот будет забавная картина — на затяжке висит вагонщик, тело снаружи, а голова там, породой завалена. И пенсию семье не дадут, скажут — сам виноват.

Выборы приближаются. Ходят слухи, что накануне шахтерам отдадут задолженность. Чтобы они перепились, не пошли голосовать, и можно было подкинуть в урны их бюллетени. Пусть перепиваются, пусть подкидывают, лишь бы деньги отдали.

29 марта

Добычная смена. Они у нас все добычные, но обычно мы добываем уголь для директора (мужики говорят, что он толкает нашу добычь налево, поскольку лава нигде не числится, официально она закрыта) и немного для себя, а сегодня сделали наоборот. Немного нагрузили шахте, и целый вагон выдали для себя, точнее, для Андрюхи–комбайнера, который рассчитался водкой. Непьющие тоже занимались выгрузкой, и я увлекшись общим азартом, таскал мешки вместе со всеми.

3 апреля

Тысячи людей работают в шахтах, сотни пишут о шахте стихи, однако известны лишь «Черное золото» Высоцкого и «Там на шахте угольной…» не знаю чье. Хорошие поэты работают где угодно, но почему–то нет среди них шахтеров, обходят стороной они этот род деятельности. А ведь есть о чем рассказать. Когда–нибудь в своей будущей финансово–кредитной жизни я забуду, как все это делалось, забуду термины и названия и не сумею правильно рассказать о своей подземной молодости. Останется только то, что было записано. Поэтому памятка для себя.

Способ соединения цепи

Когда рвется цепь скребкового конвейера (СП), делают следующее. Подкачивают порыв ближе к приводной головке. Ниже порыва устанавливают откос — лесину или рельс, одним концом упертый в скребок, другим — в кровлю. Устанавливают храповый механизм, принципом действия напоминающий велосипедную собачку: назад свободно, вперед — ни в какую. Запускают конвейер в обратную. Цепь движется назад — до откоса, натягивается, набегает слабина. Храп не дает ей уйти. Часто храповый механизм сломан или отсутствует напрочь, и тогда соединяют на «дай–дай». Один работяга держит два конца цепи в руках и орет: — Дай! Дай! Дай! Второй небольшими частыми толчками двигателя подает цепь назад. Когда набегает достаточная слабина, первый вставляет в крайние звенья цепи жабку (рвутся в основном жабки, реже ломается скребок или звено цепи) и быстро отдергивает руки. Не успеет отдернуть — срежет пальцы. Большинство беспалых шахтеров когда–то неудачно соединяли цепь на СП. Но у нас–то храп, слава богу, есть, поэтому можно спокойно поменять жабку, не рискуя быть травмированным. (Ну разве что откос сорвет. Но тут уж не обессудь — сам его устанавливал.) Затем ставят скребок, закручивают болты, снимают с храпа и убирают откос. Все, цепь соединена, можно и дальше давать стране угля (пусть мелкого, но дохуя — обычно добавляют коллеги).

Ладно, хорош о цепях, вернемся к нашим баранам, точнее, к нашим шахтерам. На работе тревожно, ползают слухи, атмосфера не добычная. Поговаривают, что директор собирается поставить рабочих перед выбором: кто согласен работать бесплатно — пусть остается, остальные могут рассчитываться к ебаной матери. Я не хочу бесплатно, но и рассчитываться не хочу. Здесь грязно, трудно, бедно, но надежно. Куда же идти?

Накапливается негативная энергия, возникает желание воткнуть вилы в брюхо кому–нибудь из тех, кто крадет мои деньги, отравляет мою жизнь. А революции не предвидится, в остальной Украине все, вроде бы, в порядке, и бунты там в основном политические, а не голодные.

7 апреля

С шахты дурные вести. Работягам объявили, что угля, который они добывают, едва хватает рассчитаться за электроэнергию. Поэтому до сентября денег не ждите. Шахта будет получать гос. дотацию — 45% от фонда заработной платы, но часть из них пойдет на развитие. Нам останется 10%.

Рабочие ропщут, но не очень активно. Старикам осталось год–два до пенсии, молодые собираются пытать счастья на других шахтах либо находятся в растерянности как я. О бунте, забастовке, голодовке никто и не заикается.

9 апреля

Последняя сводка: наш генерал обратился к генералам соседних объединений, а те дали директорам шахт указание не брать краснолучан на работу. Иначе, мол, все разбегутся, и город вымрет.

Мужики: — Пусть лучше мы вымрем, чтобы город остался?

13 апреля

Сегодня на работе Вовка–слесарь опять ругался (после сообщения о 10% он только и делает, что ругается), называл коллег быдлом, неспособным постоять за себя. Я подумал — а что в этом удивительного? Рабочему положено быть быдлом, он и был им на протяжении всей истории. А если и бунтовал, то либо когда совсем невмоготу становилось, либо подстрекаемый евреями, социалистами, большевиками. Видимо, не наступил еще предел. А евреев нет, кончились. И социалисты–большевики молчат. Ни одна партия не организует забастовки, не проводит разъяснительную работу, не собирает рабочих на сходки, маевки и т. п. А только ворует, ворует и ворует. Или нет уже на нас, гегемонов, надежды? Только на деньги, избирательные технологии и черный пиар?

14 апреля

Горняк Н-цев, мой давешний недруг, со мною мил и любезен. Теперь он чуть ли не мой благодетель. Выбил для меня новую лампу (их дают только ГРОЗам), вместе курим в шахте, а сегодня бросили звено и, обнявшись, пошли к стволу. (Тут надо объяснять. Обнимались мы не от большой любви. Шахтеры используют такой способ передвижения, когда из воды торчит лишь головка рельса. Встаешь на рельс, кладешь руку товарищу на плечо, он — тебе, и вперед, поддерживая друг друга.)

15 апреля

Лежали в лаве, говорили о разной чепухе: возрасте Земли, происхождении человека, религии.

— Интересно бы в раю побывать. В аду мы уже были. Как думаешь, мы в рай попадем?

— Вряд ли. Скорей всего, опять в ад. А там опять лава. Мокрая, низкая, на гору не выпускают. И так целую вечность.

Как и два года назад встал вопрос о трудоустройстве. Перебираю различные варианты, ни один не нравится. Жалко уходить из шахты. Да ты ебанулся?! Ведь ты ненавидишь эту шахту, со слезами залез сюда, а теперь не хочешь вылазить? Да, не хочу. Это единственное настоящее дело из всех, какими я занимался. Серьезное, мужское, опасное. Что, продолжаются все те же понты? Гордишься своим геройским занятием? Может быть. Может быть, это только понты. Хотя нет, наверное…

17 апреля

Пришел на наряд и угодил в похоронную команду. Отправили копать могилу какому–то дедушке, родственнику начальника участка. Всего могильщиков было четверо, но копали в основном мы с Андрюхой. Двое других — старые силикозники — больше кряхтели, кашляли, курили и травили байки. Земля была слоеная, глина и чернозем. Ну, глина — понятно, а чернозем — это, вероятно, предыдущие покойники, хоронят здесь уже больше сотни лет. На полутораметровой глубине наткнулись на истлевшие доски — гроб. Мужики, хоть и занимались мрачным делом, соответствующей моменту скорби не испытывали. Острили напропалую:

— Ты смотри там, осторожней! Сейчас за ногу как укусит!

— Ну, сапог–то, я думаю, не прокусит.

— Хорошо, если внизу бабка окажется. Положим сверху деда, да еще перевернем, чтоб удобней им было.

— А если внизу тоже дед? Не по–христиански получится…

И далее в том же духе, никакого уважения к усопшим.

Время провели весело, яму вырыли за два часа. Приехал начальник, привез бутылек и закуску. Я решил участвовать — зря копал что ли? По мере того, как банка пустела, разговор становился непоследовательным, разбивался на отдельные разговорцы, рассказчики кричали, перебивали друг друга, говорили одновременно. Смена выехала из шахты и присоединилась к нам со своим бутыльком. Коллеги гордились собой — наконец–то научили вагонщика пить.

18 апреля

Новости:

а) На работу везли стоя, как быков. Говорят, бензина нет, возить теперь будут в грязном автобусе, а там не присядешь и не прислонишься.

б) Вторая западная лава наконец–то закончена, сегодня ее поставили на демонтаж. Никаких причин для закрытия ее не было (лавы на нашей шахте закрывают после аварий или несчастных случаев, как было с 5-ой и 1-ой), а то, что мы сгрызли 15 из 40 метров целика никого прежде не тревожило.

в) Участок расформировали, работяг перекинули на соседний. ГРОЗов — в добычные смены, нас со слесарем — в ремонтную.

Сегодня прощались с лавой, подшучивали друг над другом:

— Вовка, ты маслостанцию поцеловал?

— А кусок лавы на память взял?

— Я их уже столько взял, что спина болит.

Собрал и я свое барахлишко: клевак, куски кабеля, «Поднятую целину» — больше с этой лавой меня ничего не связывало. Если учесть, что все изменения — к худшему, то ничего хорошего впереди не ждет. Шахта приближается к низшей точке своего падения. Надо принимать решение.

19 апреля

Чужой участок. В нарядной чужие люди, чужие стены, чужие нравы. И растерянный Вовка–слесарь. Увидел меня, обрадовался. Напрасно — работать я не собирался, хотел поболеть.

У кабинета терапевта собралось полшахты. Кашляют, чихают, швыркают носами. Или косят, как я — не хотят работать и не решаются рассчитываться.

Тетя–терапевт выписала мне больничный. Догадывалась, наверное, что пытаюсь ее обмануть, но раз жалобы есть — надо лечить. Она же врач, клятва Гиппократа и все такое.

29 апреля

Все подписал, все заверил, за все отчитался. Отдел кадров, табельная, ламповая, нарядная, медпункт. Мимоходом поскандалил с народом на выписке угля. Они, видите ли, с утра стоят, а такие как я, расчетники, прут без очереди. Расчетников действительно было много, я узнавал их по суетливым движениям и по листку обходного в руках. Получил запись в трудовой, сдал робу в стирку, собрал свои пожитки, последний раз помылся в бане и стал свободным. Жалко было оставлять шахту. Дел не сделанных, знакомств не завязанных, дружб не предложенных оставалось множество, только деньги очень нужны. Исключительно ради них бросил я угольную промышленность и нанялся батраком к буржуину. Если б не деньги, ни за что не ушел бы. Сидел бы в шахте, профессионально совершенствовался, коснел, матерел, приобретал опыт и подземный стаж. Променял я гордость и мужественность опасной профессии на хруст и шорох купюр. Ну и хрен с ней, с гордостью, своё право на небольшую долю понтов я заработал. Не важно, что я был всего лишь ГРП, стоял на низшей ступени подземной эволюции. Я был шахтером. И это здорово.

© Дмитрий Кравцев