Аннибале Каррачи. Автопортрет с тремя фигурами. 1585
Винченцо Фоппа (около 1427 — около 1515) Полиптих из Санта-Мария делле Грацие 1470–1480 или 1500-1510. Дерево, темпера, масло. 413x291
В центре полиптиха, написанного Фоппой для церкви Санта-Мария делле Грацие в Бергамо, представлено Величание Мадонны, или Маэста: Мария, держащая на коленях Младенца, восседает на троне, Ее славят ангелы, а двое из них возлагают на голову Царицы Небесной корону. По сторонам стоят святые Иероним Стридонский, Александр, покровитель Бергамо, Винсент (Викентий) и Антоний. Посередине верхнего регистра находится композиция со святым Франциском, принимающим стигматы, фланкированная фигурами святых: Клары, Бонавентуры, Людовика Тулузского и Бернардина Сиенского. Венчает алтарь изображение благословляющего Спасителя в полукруглом фронтоне.
Живописец тщательно смоделировал объемы и ювелирно прописал разнообразные симпатичные детали вроде застежек на плащах или кессонов на сводах. Реалистический эффект усиливается верно переданной глубиной пространства и в центральном алтарном образе, где свод церкви уходит вдаль, и в боковых панелях, образующих подобие отдельных помещений одного интерьера.
Участники «святого собеседования» сдержанны и сосредоточенны в своем молитвенном состоянии, на их лицах сияют отблески вдохновенного внутреннего огня. В этой тишине будто слышится тонкий и нежный звук ангельской лютни, струну которой трогает пальчиком Младенец Христос.
Джованни Амброджо де Предис (около 1455–1509) Портрет молодого человека. Около 1500. Дерево, масло. 50x37
В произведениях Джованни Амброджо де Предиса, придворного художника миланских герцогов Сфорца, видно влияние и нидерландских мастеров, в первую очередь Рогира ван дер Вейдена, и Леонардо да Винчи, которому де Предис одно время помогал в работе, отчасти переняв его манеру.
Внешность молодого мужчины передана старательно, как на картинах художников Северного Возрождения: ровный свет озаряет волевые черты и сосредоточенный взгляд изображенного. Но леонардовское сфумато смягчает жесткую скульптурную лепку лица. Меховая оторочка одеяния подобна туманному облаку, окутывающему плечи и торс мужчины. Изображение будто выплывает из мрака, напоминающего тот, что присутствует в живописи вглядывавшегося в эту загадочную и пугающую «субстанцию» Леонардо. Как и у него, свет, льющийся в пространство картины, являет собой не просто луч солнца, но божественное сияние. Юноша запечатлен на портрете так, словно находится на границе света и тьмы, дня и ночи: художник воплотил представление гуманистов о человеке как о водоразделе между двумя сторонами мира. Оттого понятнее написанные слева на латыни слова Сенеки: «Жизнь, прожитая умно, длиннее».
Рафаэль Санти (1483–1520) Обручение Марии 1504. Дерево, масло. 170x117
Рафаэль Санти (1483–1520) Обручение Марии. Фрагмент
Картина «Обручение Марии», исполненная по заказу семьи Альбиццини для капеллы Сан-Джузеппе церкви Сан-Франческо в Читта ди Кастелло, открывает зрелый этап в живописи Рафаэля. По своему композиционному решению она почти повторяет воплощение данного сюжета в одноименной работе учителя художника, Пьетро Перуджино (1501–1504, Музей изящных искусств, Кан), но молодой живописец создал совершенно новое произведение.
Центральное место в обеих композициях занимают Дева Мария, святой Иосиф и благословляющий их брак первосвященник, но если у Перуджино все фигуры образуют фриз, то Рафаэль размещает персонажей более живописно. Стоящие позади Иосифа держат в руках посохи: согласно апокрифу, когда Мария, выросшая в иерусалимском храме, вошла в возраст замужества, первосвященник созвал вдовцов и дал каждому из них по посоху, и тот, кому явилось бы знамение, обручился бы с Ней, невинной и впредь. На картине отображено чудесное явление: расцветший белыми цветочками посох Иосифа.
Вдали изображен храм, имеющий в плане круглящуюся форму и напоминающий архитектурные идеи Леонардо да Винчи и Донато Браманте, а все пространство вокруг него — площади идеальных городов, занимавших фантазии ренессансных, в особенности урбинских, художников, земляков Рафаэля. Если у Перуджино огромная ротонда играет скорее роль архитектурного фона, то у его ученика, визуально приближенная к передней плоскости картины, она является одним из ее смысловых центров. Этот храм, осеняющий своим присутствием совершающееся событие, — центр мироздания, поскольку и своей ротондальной формой, и расположением является символом Бога. Дверной проем, открывающий небо со светлыми далями, означает око Божие. Кроме того, сквозной проход символически связывает здесь историю и природу, человека и Вселенную.
Джентиле Беллини (около 1429–1507), Джованни Беллини (1430–1516) Проповедь святого Марка в Александрии 1504–1507. Холст, масло. 347x770
Творчество одного из сыновей художника Якопо Беллини, Джентиле, представляет повествовательнодекоративную линию в венецианском искусстве, которую развивал позже Витторе Карпаччо. Произведения обоих мастеров были востребованы членами скуол и украшали их помещения. Огромные картины выполнялись в новейшей для итальянской живописи технике — маслом на холстах — и играли роль фресок, лучше сохраняясь в сыром венецианском климате. Скуола Гранде ди Сан-Марко заказала данную работу, которую после смерти автора заканчивал его брат Джованни.
Сюжет полотна восходит к истории о том, как святой апостол и евангелист Марк, в дальнейшем покровитель Венеции, проповедовал слово Божие в Александрии, египетском городе, где стал первым епископом. Молодой проповедник стоит на искусственном возвышении, напоминающем мостик, и обращается к собравшимся на площади. В толпе видны мусульманские женщины в ниспадающих с голов белых покрывалах, мужчины в тюрбанах и одетые в европейские одежды венецианские сановники, среди которых мастер запечатлел и членов скуолы. В группе справа стоит увенчанный лавровым венком Данте Алигьери: его присутствие здесь можно объяснить тем, что в годы написания работы венецианцы завоевали часть городов на адриатическом побережье, в том числе и Равенну, где похоронен поэт.
В картине много фантазийного. Слева и справа площадь города замыкают здания, архитектура которых напоминает и османскую (ее Джентиле Беллини видел во время поездки в Константинополь ко двору султана Мехмета II, портрет которого писал), и особенно мамлюкскую: последнее наводит на мысль о том, что мастер побывал в Иерусалиме. На дальнем плане возвышается некий храм, вызывающий в памяти и базилику Сан-Марко в Венеции, и собор Святой Софии в Константинополе. Вокруг даны «цитаты» из архитектуры разных стран и культур: кампанила, минареты, граненый египетский обелиск, триумфальная колонна. Действие происходит в придуманном городе и несет на себе налет волшебства, как во всех подобных произведениях Джентиле Беллини и его младшего современника Карпаччо.
Сложно определить, что на холсте принадлежит кисти одного брата, а что — другого, но можно сказать, что линеарный стиль Джентиле смягчил лиричный Джованни, любивший тонкие светотеневые переходы.
Джованни Беллини (1430–1516) Мадонна с благословляющим Младенцем 1510. Дерево, масло. 85x118
«Джованни Беллини написал множество мадонн, очень простых, серьезных, не печальных и не улыбающихся, но всегда погруженных в ровную и важную задумчивость, — отметил русский искусствовед Павел Муратов. — Это созерцательные и тихие души, в них есть полнота какого-то равновесия, — и не таков ли был сам художник?» Мастер, оказавший большое влияние на венецианскую живопись, давший ей настроение на столетие вперед, умел внести в религиозное произведение ту интимную ноту, которая вызывает в зрителе ощущение душевной близости изображенному.
Богоматерь в этой картине, созданной восьмидесятилетним художником, ничуть не утратившим благоговейного и тихого восторга перед миром, нежно поддерживает стоящего у Нее на коленях маленького Сына. Она погружена в Свои грустные думы, отсвет которых виден в Ее взгляде. Светлая печаль разлита и в простирающемся за фигурами Марии и Христа, за зеленым шелковым пологом, пейзаже, объединяющем историю и природу. Там, вдали, идет своя жизнь, наполненная, как это часто бывает у Беллини, символикой. Помещенный справа пастух со стадом может быть соотнесен с евангельским образом Спасителя — доброго пастыря, полагающего свою жизнь за овец, то есть верующих в Него. Значение других изображений не всегда поддается истолкованию. Впрочем, населенный второстепенными персонажами чистый, ясный и одухотворенный пейзаж заставляет вспомнить о том, что у Бога все имеет смысл. Идею одухотворяющей мир божественной красоты, сквозящую в более ранних, написанных в XV веке творениях Беллини, стали развивать его последователи, сделав ее основной «темой» своего искусства.
Витторе Карпаччо (1460/1466-1525/1526) Введение Марии во храм 1505. Дерево, масло. 130x137
Живопись Витторе Карпаччо принадлежит к той линии венецианского искусства, которую до него развивал Джентиле Беллини, а после — Паоло Веронезе. Речь идет о ярких, повествовательных картинах, в которых религиозные сюжеты трактуются близко к светским полотнам. Автор помещал священные образы в обстановку, сочиненную на основе мотивов, взятых из окружавшей его действительности, — зданий, людей в тогдашних нарядах, пейзажа.
Данная работа входила в цикл сцен из жизни Богоматери, исполненный для Скуола ди Санта-Мария дельи Албанези в Венеции. На ней изображено описанное в апокрифических евангелиях Введение трехлетней Марии во храм, где Ей предстояло расти и воспитываться по обету, данному Ее родителями Богу. Девочка поднимается по лестнице, Ее встречает первосвященник с другими священниками, внизу же стоят святые Иоаким и Анна, а также пришедшие с ними праведные женщины. Мария идет, склонив голову и неся в руке свечу, а присутствующие охвачены благоговением перед совершающимся.
На заднем плане видны сооружения в восточном стиле, пальмы и здание в венецианском духе, отчего город, состоящий из столь разнородных элементов, тем не менее напоминает Венецию. Карпаччо заставляет зрителя поверить в то, что созданный им на полотне мир реален. Той же цели служат и помещенные в композицию симпатичные детали, наделенные собственным смыслом. Олень выражает душевное состояние восходящего по лестнице необычного ребенка, являясь аллюзией на слова из псалма царя Давида: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Псалтирь, 41:2). Кролик, означающий земные искушения, напоминает об изначальной победе над ними поднимающейся к храму девочки. Фигурка серьезного отрока, разговаривающего со священником, перекидывает еще один эмоциональный «мостик» между зрителем и представленным на картине событием.
Витторе Карпаччо (1460/1466-1525/1526) Диспут святого Стефана 1514. Дерево, масло. 147x172
К работам Карпаччо применимо понятие «магический реализм», очарование которого присутствует и в этой картине, выполненной в числе других для Скуолы деи Ланьери (Скуолы шерстянщиков, или суконщиков), члены которой обратились к мастеру с просьбой изобразить деяния их небесного покровителя.
Сюжет основан на истории о том, как святой Стефан произнес в Иерусалиме перед синедрионом, верховным судом в древней Иудее, проповедь, после которой его побили камнями. Молодой вдохновенный проповедник стоит на возвышении и перечисляет доводы в пользу христианской веры, а на него с интересом и страхом смотрят члены синедриона. Сцена разворачивается на площадке под навесом легкого колонного портика: Карпаччо не раз прибегал к такому способу организации живописного пространства, выделяя главную сцену и давая персонажам упорядоченное место для действия. (В философском смысле для жителей Венеции, города на воде, ровная, прочная, покрытая каменной плиткой земная поверхность — место особое.) Среди дальних колонн портика и за ним видна толпа венецианцев в соответствующих одеждах, по-видимому, заказчиков произведения. Они держатся отстраненно: художник просто обозначил мистическое присутствие донаторов, средневековое сознание, сохранявшееся в эпоху Возрождения, допускало такие «вольности».
Фантазия Карпаччо разворачивается в полную силу на заднем плане. На фоне мягких холмов венецианской Террафермы белеет, подобно сновидению, выдуманный город со странными, сюрреалистическими сооружениями: строением слева, напоминающим римскую пирамиду Гая Цестия, или конной статуей на высоком постаменте (в ней удивительным образом отразился венецианский памятник кондотьеру Бартоломео Коллеони работы Андреа Верроккьо). Но белый город вдали — это и Небесный Иерусалим, то есть рай.
Бернардино Луини (около 1481–1532) Мадонна в розарии. Около 1510. Дерево, масло. 70x63
На представленной ранней работе Бернардино Луини, одного из последователей Леонардо да Винчи, Мадонна с Младенцем изображены на фоне шпалеры с красными и белыми розами, цветами Богоматери, Царицы Небесной, с которыми Она метафорически отождествляется. Розарий ассоциируется с «hortus conclusus» — «запертым садом», то есть раем, восходя к библейским словам из Песни песней Соломона «Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник» (Песн., 4:12) и символизируя чистоту, непорочность Девы Марии.
Композиция построена на сочетании спокойной позы Богоматери и подвижной — маленького Христа и выполнена с использованием леонардовской светотени, сфумато, благодаря которой живописная ткань картины выглядит дышащей, а все изображенное — излучающим свет. Мягкий, изящный наклон головы Мадонны, озаряющая Ее лицо улыбка, круглящиеся очертания фигур и предметов усиливают ощущение особой внутренней грации, вызываемое работами Леонардо и тех, кто наследовал его искусству.
Андреа Превитали (около 1480–1528) Преображение Христа Первая половина XVI века. Дерево, масло. 148x138
Искусство Андреа Превитали, учившегося живописи в Венеции, отмечено влиянием Джорджоне и Якопо Пальмы Старшего, но прежде всего непосредственного наставника художника, Джованни Беллини. Тесная связь с его творчеством видна в данной работе, напоминающей беллиниевскую картину «Преображение» (около 1478–1479, Музей Каподимонте, Неаполь).
Подобно учителю, автор представил гору Фавор, на которой совершалось чудо, выглядящей, скорее, участком равнины. Тем самым Превитали тесно связал евангельское событие с природой, то есть окружающим миром, воплотив идею божественного присутствия в каждом листе дерева и каждой травинке. Такой христианский пантеизм был свойствен Джамбеллино и его ученикам. Но в отличие от мэтра художник не показал других действующих лиц, сосредоточив внимание на Иисусе. В сияющих одеждах Он стоит, подобно белой свече, на зеленой лужайке, на фоне огромных разросшихся деревьев. К Христу тянутся из облака золотые лучи, к Нему слетает белый голубь-Дух Святой и ниспадает лента свитка, где по-латыни написаны евангельские слова «Сей есть Сын Мой Возлюбленный» (Лука, 9:35). Вдали простирается пейзаж с голубеющими на горизонте горами, в котором узнается венецианская Терраферма.
Ян де Бер (около 1475–1528) Поклонение волхвов. Центральная часть триптиха. Около 1515. Дерево, масло. 156x123
Триптих, написанный антверпенским маньеристом Яном де Бером, включает в себя следующие композиции: «Поклонение волхвов» и находящиеся по сторонам «Рождество» и «Отдых на пути в Египет». Центральная картина шире и до отказа заполнена персонажами, чему способствовал сюжет.
Действие происходит в полуразрушенном античном здании, на руинах которого вырастает новая вера, воплощенная в фигурке сидящего на коленях Богоматери Младенца. Ему пришли поклониться волхвы, принесшие с собой подарки, и эта процессия красочно одетых людей выглядит нескончаемой. Вверху парят ангелы, написанные столь же осязаемо, как и другие участники сцены. Буквально каждый миллиметр изображения проработан тщательной кистью мастера: и парчовое одеяние стоящего справа волхва, и его сапоги с острыми носами, и вышивка на плаще коленопреклоненного царя, и пейзаж вдали со светлым небом, густыми кронами деревьев и голубыми горами. Автор передал металлический блеск кованой архитектурной детали, тусклое мерцание золота и едва ли не ощущение шелеста драпировок. Пристальное внимание к великолепным подробностям окружающего мира и отображение их в картине, характерные для нидерландской художественной традиции, сочетаются у де Бера с любовью маньеристов к изящным позам и «текучим» движениям. Средневековое по своей сути стремление мастера заполнить пространство любовно выписанными фигурами и предметами, то есть изобразить мир, в каждой клеточке которого присутствует Бог, удивительным образом сошлось с маньеристическим пониманием живописной ткани картины как единой одухотворенной материи, подчиненной общему внутреннему движению.
Чима да Конельяно (Джованни Баттиста Чима) (1459/1460-1517/1518) Святой Петр на троне со святыми Иоанном Крестителем и Павлом 1516. Холст, масло, перенесено с дерева. 155x146
Художник венецианской школы Чима да Конельяно находился под влиянием Джованни Беллини и Джорджоне. Но к их мягкости и созерцательности образов у него постепенно прибавились некоторая аскетичность, сдержанность и временами суровость, выражающиеся, например, в ясном, как кристалл, воздухе картин и четкости форм, отсылая воображение к работам Андреа Мантеньи. Искусство Чимы — это венецианская живопись, в которой мечтательность уступила место внутренней собранности.
Старательно моделируя объемы цветом, светом и тенью одновременно, художник выписал фигуры сидящего на троне апостола Петра в папских мантии и тиаре (понтифики считаются наследниками святого — основателя католической церкви), святого Иоанна Крестителя, вокруг тростникового креста которого вьется свиток с написанными на латыни евангельскими словами «Я глас вопиющего в пустыне» (Иоанн, 1:23), и апостола Павла с его атрибутами — книгой и мечом. В основе картины лежит иконография «святого собеседования», бывшего столь популярным в живописи Венеции. Украшенная декоративными мотивами венецианской архитектуры и служащая спинкой трона апсида с позолоченной конхой в меньшем масштабе повторяет большую алтарную нишу позади Богоматери с Младенцем и святыми из «Алтаря святого Иова» Беллини (около 1480, Галерея Академии, Венеция). Оттуда же изображение ангела, сидящего у подножия трона и играющего на лютне, но крылатый небесный малыш здесь не светлосозерцателен, а серьезен и задумчив.
Парис Бордоне (1500–1571) Венецианские влюбленные. Около 1525–1530. Холст, масло. 81x86
В живописи Венеции XVI века мотив чувственной неги, любовного томления, воплощенный возвышенно и поэтично, встречается часто, достаточно вспомнить полотна Тициана Вечеллио. У него учился выходец из Тревизо Парис Бордоне (Бордон), но аристократический дух, наполняющий тициановские произведения, и трепетная манера мастера, которая, впрочем, создает витальные образы, у его ученика сменились большей вещественностью, ясностью изображенного. Внешне картины Бордоне ближе к искусству его непосредственного наставника, но их содержание, точнее, сложно определимый настрой, идет от Джорджоне.
Сюжет представленного полотна можно трактовать как связанный с продажной любовью, выраженной в жестах персонажей: мужчина в нетерпении страсти подсовывает в руку молодой, цветущей женщины массивное золотое украшение, а сзади, в клубящейся полутьме, виден странный человек, вероятно, играющий роль сводника. Но девушка, прекрасное лицо которой серьезно и излучает душевную чистоту, искренне и любовно льнет к мужчине, нежно обнимающему ее. Оба они, освещенные ровным теплым светом, погружены в ту тоску по чему-то необъяснимому и недостижимому, которую венецианские живописцы стали выражать первыми: все эти тонкие и сложные состояния, к коим много позднее будут применять слово «экзистенциальный», стали определять настрой европейской живописи только столетие спустя. Странный же персонаж на заднем плане, в берете, с красивым вдохновенным лицом и взглядом, устремленным вдаль, напоминает своим видом художника, творца. Он будто осмысливает в отвлеченных образах увиденных им или родившихся в его фантазии влюбленных и вполне может быть автопортретом самого Бордоне. В любом случае появление в композиции такого героя с ясно читаемым в его облике поэтически-философским отношением к любовной сцене сводит сюжет к отвлекающему маневру и усиливает аллегорический, иносказательный смысл полотна.
Лоренцо Лотто (около 1480–1556) Пьета. Около 1538–1545. Холст, масло. 185x150
Повышенно спиритуалистическое искусство Лотто как нельзя лучше подходило для выражения напряженных, драматичных состояний, подобных тому, которое присутствует в «Пьете», написанной им для алтаря церкви Сан-Паоло в Тревизо. Сложные позы и жесты, интенсивно окрашенные драпировки, выглядящие еще более яркими рядом с мертвенно бледным телом Спасителя, контраст темного фона и словно озаренного вспышкой небесного света основного изображения усиливают экспрессию.
Композиция данной работы, не встречающаяся у других венецианских мастеров, развивается в двух направлениях: по горизонтали, которая создается лежащим на коленях Богоматери телом Христа, и вертикали, словно поднимаясь ввысь вместе с фигурами Марии и поддерживающего Ее святого Иоанна Евангелиста. Разнонаправленные движения сливаются у Лотто в единое целое, поскольку фигуры изображенных создают устойчивую пирамидальную группу, что наполняет картину гармонией. Художник умел передавать глубокие переживания, здесь они достаточно сдержанно и в то же время явственно отражаются в горечи и вместе с тем неземном спокойствии, застывшем на лике Иисуса, в отрешенности лица находящейся в обморочном состоянии Марии, в словно дрожащих губах Иоанна и заплаканных глазах ангела. Сильная и трепетная живопись Лотто выражает настроение, определявшее искусство венецианского маньеризма.
Лоренцо Лотто (около 1480–1556) Портрет Фебо Беттиньоли да Брешиа 1543–1544. Холст, масло. 82x78
Венецианский живописец Лоренцо Лотто, чье искусство сформировалось под влиянием Джованни Беллини и Джорджоне, унаследовал от них способность наделять изображенное внутренней глубиной, в его случае приобретающей черты таинственного лабиринта. Недаром художник часто писал портреты, которые, особенно те, что созданы начиная с 1540-х, удивляют глубоким пониманием человеческой натуры, ее сложности и противоречивости. Запечатленные его кистью часто погружены в себя, грустны, тревожны, на их лицах отражены сомнения, как у аристократа из Тревизо Фебо Беттиньоли да Брешиа, заказавшего автору парные портреты — свой и жены.
Молодой мужчина в подбитом мехом одеянии держит в одной руке перчатки, а другой прижимает к некоему постаменту белый носовой платок. Одежда изображенного, кольца на его тонких холеных руках показывают, что перед зрителем человек, которому отведено высокое положение в обществе. Его фигура, занимая большую часть полотна, выглядит монументальной, но портрет сложно назвать парадным: воспаленные глаза, усталый взгляд, складки у рта выдают того, кто одолеваем сомнениями и беспокойством, но вынужден сдерживать свои чувства. Вероятно, Лотто выводил на первый план в портретируемых именно душевное смятение потому, что это состояние постепенно овладевало мыслящими людьми на закате большой эпохи — Ренессанса.
Лоренцо Лотто (около 1480–1556) Портрет Лауры да Пола 1543–1544. Холст, масло. 90x75
Портрет Лауры да Пола, парный к изображению ее мужа, Фебо да Брешиа, представляет нарядно одетую молодую женщину из высшего сословия. На ней платье из переливающегося бархата, полную и нежную шею, видную в раскрытый вырез рубашки, обнимает ожерелье из крупных жемчужин. На высокую спинку стула наброшена малиновая драпировка, цвет которой выглядит еще ярче рядом с ниспадающей на нее травянисто-зеленой тканью. Живописная небрежность, с которой ложатся эти материи, позволяет вообразить процесс работы Лотто над картиной: он явно искал способ придать больше живости облику девушки. Весь колоритный антураж служит одному — контрастируя с лицом изображенной, сосредоточить на нем внимание зрителя.
Углубленный в себя, отрешенный ото всего внешнего взгляд, совершено не подходящий к парадному портрету, и плотно сомкнутые губы неожиданно придают симпатичному лицу еще большую привлекательность. В одной руке Лаура держит веер из перьев, в другой, облокотившись на столик, — небольшой молитвенник. В образе юной дамы сошлись прелесть цветущей молодости, не чуждой присущих этому возрасту радостей, с серьезностью и зрелым, пытливым умом. Интерес к человеческой природе и неоднозначным героям, проявившийся в портретных работах Лотто, стал движущей силой данного вида искусства в следующем, XVII, веке.
Бонифачо Веронезе (Бонифацио де Питати) (1487–1553) Нахождение Моисея 1540–1545. Холст, масло. 175x355
Сюжет данной картины основан на библейской истории о нахождении Моисея. Фараон приказал бросать в реку всех еврейских младенцев мужского пола, но мать будущего пророка положила новорожденного сына в корзину и спрятала ее на берегу реки. «И вышла дочь фараонова на реку мыться; а прислужницы ее ходили по берегу реки. Она увидела корзинку среди тростника и послала рабыню свою взять ее. Открыла и увидела младенца; и вот, дитя плачет; и сжалилась над ним, и сказала: это из Еврейских детей» (Исход, 2:5–6).
Живописец венецианской школы, находившийся под влиянием искусства Джорджоне, Тициана и Доссо Досси, маньерист Бонифачо Веронезе необычно трактовал данный сюжет. Прежде всего он представил его в виде многочисленных сцен. Центральная относится непосредственно к библейскому рассказу: египетской царевне подносят найденного малыша, на которого с интересом взирают придворные. Разворачивающееся действие напоминает пикник знатных венецианцев, выехавших на природу. Слева прилегла на траву влюбленная пара, поодаль пирует небольшая компания, мужчина и женщина прогуливаются под сенью деревьев. За рекой скачут всадники, бегут борзые — идет охота, несколько людей на конях собираются принять участие в этом привычном для аристократов занятии. В правой части картины дамы и кавалеры музицируют, два мальчика ведут собак, а карлик играет с обезьяной.
На всем изображенном лежит печать придворного искусства, что видно в многочисленных деталях богатого быта, в занятиях персонажей и галантности сцен. Фигуры людей полны того внешнего и внутреннего изящества, которое отражал в своих работах художник: достаточно посмотреть, как волнообразно изогнута фигура царевны, как красив силуэт полулежащей рядом с возлюбленным женщины, как грациозна присевшая перед своей госпожой и протягивающая ей младенца рабыня. Образы персонажей выглядят идеальными, но многие отмечены индивидуальными чертами, например стоящий позади фараоновой дочери полный мужчина в бархатном плаще и красной шапке. Женские лица у Бонифачо Веронезе утонченны и прелестны, а в целом облик каждой из них наделен той легкой, возвышенной чувственностью, которую любили привносить в свои полотна художники Венеции.
Аньоло Бронзино (1503–1572) Портрет Андреа Дориа в образе Нептуна 1550–1555. Холст, масло. 115x53
Портретное творчество Аньоло Бронзино демонстрирует не только виртуозное владение живописной техникой и умение создать парадное изображение знатного заказчика, оно является примером того, как изобразительное искусство Возрождения плавно перетекало в искусство Нового времени.
Бронзино написал портрет-аллегорию, придав представителю знатной генуэзской фамилии, бравому адмиралу Андреа Дориа, образ Нептуна, бога морей, коих заказчик полотна избороздил немало. Дориа стоит полуобнаженным, с атрибутом названного божества — трезубцем — в руках, позади него корабельный канат и парус. Поза адмирала-Нептуна величественна, его торс и руки бугрятся мускулами, и несмотря на то, что мастер передал особенности немолодого тела, оно идеализировано: на момент создания полотна Дориа было больше восьмидесяти лет. Стремясь наделить портретируемого сходством с Нептуном, каким его представляет мифология, художник придал лицу модели выражение грозной силы. Но Бронзино уловил перемену в самоощущении современников, поэтому даже в парадном, к тому же аллегорическом портрете во взгляде его героя видна та напряженная и не находящая выхода рефлексия, что и у других запечатленных живописцем людей.
Тинторетто (Якопо Робусти) (1518–1594) Обретение тела святого Марка. Между 1562 и 1566. Холст, масло. 405x405
По заказу Большой Скуолы Святого Марка Тинторетто написал сцены из жизни небесного покровителя Венеции. На том холсте, что хранится в Брере, воплощен сюжет, связанный с историей обретения венецианскими купцами в катакомбах египетской Александрии — города, где святой нес епископское служение и принял мученическую кончину, а теперь оказавшегося под властью мусульман, — его тела, которое нашедшие тайно вывезли на свою родину.
Действие происходит в сводчатом коридоре, на стенах которого расположены гробницы. В них прибывшие из далекого города, где, как предсказал ангел, явившийся во сне святому Марку, ему предстояло упокоиться, ищут мощи апостола. Неожиданно появившийся святой призывает добрых христиан остановиться: его тело найдено ими и лежит на ковре. Опустился на колени богато одетый человек, а правее темным силуэтом метнулся к ногам женщины одержимый демонами, его привели исцелиться. Тинторетто часто изображал фигуры в сложных ракурсах, что видно и на примере повисшего вниз головой тела справа, которое достают из настенной гробницы.
Свет выхватывает из мрака персонажей картины, озаряет тревожными сполохами своды, заставляет ложиться длинные тени. Это свет театральный, как и построение всей композиции, в которой основное действие разворачивается на переднем плане, фоном служит галерея с подчеркнутой рукой Марка перспективой, а «кулисами» — ряды пилонов. Вдали сияет подобие экрана, на котором шевелятся тени — это занятые поисками апостольского тела откинули крышку находящейся под полом гробницы и заглядывают внутрь.
Художник умел захватить внимание зрителя и вести его по собственной воле, поражая и восхищая, то есть владел приемами, которые позднее взяли на вооружение мастера барокко.
Винченцо Кампи (1536–1591) Торговка фруктами. Около 1580. Холст, масло. 145x215
Винченцо Кампи, один из трех братьев-живописцев, работал по большей части в родной Кремоне, создавая религиозные и жанровые полотна. Вторые отмечены, как и у многих мастеров Северной Италии, влиянием нидерландского искусства, в данном случае — Питера Артсена и Иоахима Бекелара, создателей «кухонного» и «рыночного» жанров, где бытовая картина объединена с натюрмортом. Кампи по заказу баварского банкира и мецената Ханса Фуггера написал для его замка в Кирхгейме несколько полотен, в том числе с торговкой фруктами.
Молодая женщина, одетая в чистое нарядное платье, представляет воображаемому покупателю, с которым, вероятно, должен ассоциировать себя зритель, свой товар. Ее передник полон бархатистых персиков, в руке она держит виноград, который только что вынула из наполненной гроздьями бадьи. В мисках и на тарелках видны разные сорта груш, вишни, инжира. Влажно темнеет ежевика, бугрятся твердыми зелеными пупырышками и горят оранжевой мякотью тыквы, топорщат светлые хохолки орехи. На земле лежат спаржа и кочан капусты, а в квадратную корзину с фасолью для украшения воткнуты белые розы. Слева вдали разворачивается незатейливая жанровая сценка: крестьяне собирают урожай с деревьев, к стволу одного из которых приставлена лестница.
Великолепие натюрморта с тщательно выписанными дарами сада, пусть являющегося, как у всех современников Кампи, частью бытовой картины, уже несет мощное реалистическое начало. В то же время женщина-торговка выглядит богиней земледелия и плодородия, вроде греческой Деметры, а все полотно является аллегорией земного изобилия.
Винченцо Кампи (1536–1591) Кухня 1580-е. Холст, масло. 145x215
В картине Винченцо Кампи «Кухня», тесно сближающейся, как и вся жанровая живопись художника, с подобным направлением в творчестве нидерландцев, продемонстрирован нараставший интерес итальянских мастеров к отображению обыденного существования.
Полотно включает множество бытовых сценок, объединенных общей темой. Кухня заполнена людьми, споро, с шутками готовящих кушанья к праздничному столу, своей крахмальной скатертью белеющему вдали. Женщины моют и потрошат кур, которых насаживает на вертел помощник, пекут пироги, трут сыр. Пожилая кухарка толчет что-то в деревянной миске, видимо, мак, пробуя получившееся, мужчины свежуют висящую на крючьях тушу. Мальчик забавляется с тыквой, довольная кошка ест куриные внутренности, тявкает присевшая собака, сверкает кухонная утварь, ряды тарелок напоминают выстроившийся на парад полк. Кампи явно доставляло удовольствие изображать людей в разных ракурсах и позах, а также выписывать начищенный до блеска латунный котелок, тонкое намотанное на скалку тесто в руках одной из женщин, плетеный стул, на спинке которого висит ощипанный цыпленок. Стоящая рядом молодая кухарка обернулась и смотрит на зрителя, словно приглашая его пройти в комнату, в которую он уже, кажется, вступил.
Как все полотна с изображением кухни, создававшиеся тогдашними мастерами, это символически воплощает стихию огня, пылающего в очаге на среднем плане. Разнообразные продукты и накрываемый вдали стол намекают на предстоящий Пир пяти чувств, а разбросанные по холсту «натюрморты» создают впечатление достатка, царящего в доме. Действие выходит за пределы помещения, вдали яркими красками сияет закатное небо: человеческая жизнь соединяется с природой, что вносит в картину оттенки античных земледельческих культов, не утративших своего значения в последующие эпохи. Перед зрителем предстает аллегория земного изобилия и благословенной жизни людей в согласии с миром, в произведении слышны отзвуки легенд о «золотом веке» человечества.
Паоло Веронезе (Паоло Кальяри) (1528–1588) Христос в Гефсиманском саду 1583–1584. Холст, масло. 108x180
Среди живописцев венецианского маньеризма, столь отличного от данного направления, развивавшегося в других областях Италии, выделяются два мастера: Тинторетто и Веронезе. Их часто противопоставляют друг другу, потому что в работах первого больше драматизма и контрастов, а второго — радости и пронизывающей все солнечной энергии. Но данная картина показывает, насколько могли сближаться манеры двух художников, и здесь этому способствовал сюжет: Христос вместе с учениками приходит после Тайной вечери в Гефсиманский сад. В Евангелии продолжение этого события изложено так: «И Сам отошел от них на вержение камня и, преклонив колена, молился, Говоря: Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его» (Лука, 22:41–43).
У Веронезе Спасителя и ангела озаряет поток света, льющийся с небесной высоты. Христос стоит на коленях, поникнув головой и отяжелев телом, а божественный посланник, обратив лицо ввысь, поддерживает Его. Позади видна колонна — символ стойкости. В саду, где среди деревьев бродит надвигающаяся тьма, спят апостолы. Их фигуры значительно меньше фигур главных персонажей, и это резкое перспективное сокращение, а также контраст между первым планом, залитым светом, и средним, погруженным в полумрак, усиливают настроение тревоги и драматизма в картине. Вдали, в просветах между ветвистыми кронами, видно предгрозовое небо. Прорыв от ближнего плана к дальнему, создание соединяющего их пространственного коридора, словно уводящего взгляд зрителя за пределы полотна, — излюбленный прием художника, использовавшийся им и в станковых произведениях, и в настенных росписях. Страстность, порывистость, выраженные то светло и празднично, то с подлинным состраданием, но всегда свободно и сильно, — вот основа искусства Веронезе.
Аннибале Карраччи (1560–1609) Христос и самарянка 1593–1594. Холст, масло. 170x225
Один из братьев Карраччи, живопись которых образовала целое направление в итальянском искусстве, Аннибале, создавал полотна, отмеченные то идеализмом, то повышенным интересом к жизненным реалиям. Примером их удачного соединения является данная картина.
Сюжетом для нее послужила евангельская история: Христос, проходя через Самарию, присел у колодца, который некогда вырыл библейский праотец Иаков, и попросил воды у подошедшей самарянки, что ее удивило, «ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются. Иисус сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий, и кто говорит тебе: „дай Мне пить“, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую» (Иоанн, 4:9-10). Спаситель открыл женщине, кто Он, и многие самаряне вместе с ней уверовали в Него.
Фигуры Иисуса и самарянки, беседующих у большого круглого источника, отмечены красотой и изяществом, к которым стремился Карраччи, ориентировавшийся на живопись мастеров Высокого Возрождения. Слева видны ученики Христа, возвращающиеся из города, куда ходили за провизией. Они живо переговариваются между собой, а один несет полный плащ хлебов, чуть откинувшись назад от их тяжести. Художник старательно выписал и пышные караваи, и глиняные кувшины, и витую, свисающую со стенки колодца веревку, к которой привязывали эти кувшины, когда доставали воду, и вьющуюся слева дорогу, по ней пришли Иисус с апостолами, и виднеющийся справа вдали город, куда им надлежало следовать и куда указывает Христос. Во всем этом проявился интерес мастера к жизненным подробностям, что является особенностью образующих отдельное направление в его искусстве реалистических картин. В данном случае детали земного бытия, присутствующие в священной сцене, позволяют зрителю естественно представить себе евангельское событие.