«Жил я в шумном городе Одессе…»

«В Одессе-маме музыкальная стихия…» — точнее не сформулируешь. Город у Черного моря всегда славился великолепными артистами, певцами, музыкантами и поэтами. Сколько блистательных имен подарила миру Одесса! Да не просто статистов, а звезд первой величины! Что же касается основной канвы нашего повествования, то тут щедрость «мамы» была поистине безгранична — одесситы внесли гигантский вклад в развитие «русского жанра». В далекие 60-е годы «жемчужина у моря» стала первым городом, откуда разлетались по всему Союзу пленки, загадочно подписанные — «одесситы». Интересно, что в репертуаре «мальчиков с Молдаванки» действительно превалировали лирические и бульварные песенки, шуточные и нэпманские «штучки».

«Песенки, подслушанные в порту», как говорила о своем раннем творчестве Эдит Пиаф.

Но кто же скрывался за безличным именем «одесситов»?

* * *

Без малого сорок лет он живет в Лос-Анджелесе, а когда-то жил в Одессе, где его знал каждый, ведь выпускник знаменитой школы Столярского Алик Ошмянский руководил ансамблем главного городского дворца бракосочетаний, а по вечерам еще здорово пел в приморских ресторанах «Аидише мама», «Соломона Пляра», «Алешу Рыжего» и еще много разных песен, которые впитал с самого детства с молоком матери, солистки театра музыкальной комедии.

Алик Ошмянский (Фарбер). Одесса, 1973 г.

Из-за обширного знания репертуара и умения блестяще, с непередаваемым одесским колоритом исполнить любую песню, и произошла в жизни Алика эта уникальная история.

Алик Ошмянский (Фарбер). Канада, 1975 г.

Одесса вообще самый музыкальный город, который я знаю, — неторопливо начал рассказ Ошмянский .  — Мы жили в коммуналке, в самом центре — угол Карла Маркса и Дерибасовской. Весной и летом из каждого окна неслись звуки гитары, баяна, звучали патефоны, потом стали появляться магнитофоны. У нас в квартире жила соседка-портниха, тетя Аня, очень бедная женщина, вечно в штопаных чулках, такая скромная. Но у нее единственной в нашей коммуналке был трофейный патефон и пластинки Лещенко. Раз в год, на ее день рождения, приходили гости, и они ставили этого запрещенного певца. Я всегда очень ждал этот день, чтобы насладиться его голосом. Так я впервые и услышал Петра Лещенко, кстати.

Период, начиная с конца 50-х годов, я называю «вторым НЭПом». По какому-то гласному или негласному разрешению властей люди получили возможность заниматься небольшим бизнесом: открывались цеха, учреждались артели… Договаривались с колхозами, продавали излишки продукции, производили разный ширпотреб.

Помнишь эти щетки из конского волоса? Про них потом песенку сочинили:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

К чему я веду? У народа появились лишние деньги. Где их можно было потратить в то время? В кабаках, конечно. Приходили деловые, «катеньку» в оркестр: «„Пару гнедых!“ Давай! Сыграй для души!» И понеслось. Гуляли от души, с размахом. Одесса — портовый город. Когда моряки китобойной флотилии «Слава» возвращались из похода, они швыряли бабки налево-направо. Вино лилось, женщины смеялись, столы ломились. На следующий день весь Привоз был завален заграничными шмотками, косметикой, пластинками…

Второй момент, характерный для тех вольных лет, — возникновение настоящего культа свадеб в Одессе. Сто человек гостей — это минимум. Такая свадьба считалась скромной. Родители невесты, жениха из кожи вон лезли, старались пригласить лучших музыкантов. Все ребята играли на таких мероприятиях: Алик Берисон, «Бородачи», «Гномы», я со своим оркестром, конечно. Мы работали минимум четыре свадьбы в неделю, заняты были на год вперед. Люди назначали торжество на тот день, когда я свободен. Такая была популярность.

Пели все, что гости пожелали. Для музыканта ведь катастрофа, когда его просят сыграть какую-то композицию, а он говорит: «Я ее не знаю!». Этого абсолютно нельзя допускать. Все, полная потеря репутации. Знаешь, не знаешь — играй, импровизируй. Если ты не знаешь, то кто-то из ребят в ансамбле должен был знать наверняка. Тут же напел тебе на ухо, и все — звучит нужная тема. У нас репертуар насчитывал больше тысячи песен, которые мы могли сыграть на раз. И еще столько же было в тетрадках. Джаз, блюз, эстраду, рок-н-ролл, блатняк — все делали на раз.

Были лагерные песни, блатные, одесские. Кстати, в настоящих одесских вещах никогда не услышишь матерных выражений; неграмотность языка, возможно, нарочитую, можно уловить, но нецензурные слова — исключено. «Школа бальных танцев», «Денежки», «Сонечкины именины», «Жил на свете Хаим» — все написано с юмором, интеллигентно. Музыкальной основой для большинства классических одесских песен стали старинные популярные еврейские мелодии, так называемые фрейлехсы ( веселый танец (идиш). — М.К. ) Они даже не имели названий, музыканты садились, и руководитель оркестра говорил: «Играем фрейлехс № 57!» И звучало: «Жил на свете Хаим, никем не замечаем…» Потом кто-то придумал тексты под них.

В 60-е годы по всему Союзу гремел Одесский театр музыкальной комедии.

В труппе собрались очень талантливые артисты: Миша Водяной, Сема Крупник, Юра Дынов, да и моя мама проработала там почти тридцать лет. На гастролях в разных городах, как это обычно бывает, после завершения выступлений проводился праздничный вечер.

И вот однажды, после серии аншлаговых спектаклей в Москве, ведущих артистов труппы приглашают на торжественный прием в Кремль, плавно перетекающий в банкет, и концерт с участием солисток кордебалета.

На этом приеме присутствовал член ЦК КПСС по фамилии Полянский.

Не помню, кем он был, но пост занимал серьезный, потому что даже сама Фурцева [51] ему подчинялась. А в Одесской оперетте служил такой артист Семен Крупник (1928–2008). Сема был большой карьерист, из тех, кто всегда старается быть поближе к начальству, где, как говорят в Одессе, можно что-нибудь «споймать». Неудивительно, что в тот вечер он оказался за столом рядом с Полянским. Застолье есть застолье — атмосфера расслабленная, все довольны, пьют, веселятся. Полянский разоткровенничался, сказал, что очень любит блатные, нэпманские песенки, и спросил, не знает ли Крупник какого-нибудь парня, кто бы их здорово исполнял. «Я дам команду, организую студию. А вы, по возможности, запишите что-нибудь интересное, из старенького», — ласково приказал подвыпивший чиновник. Сема взял под козырек. В тот же вечер он звонит мне и возбужденным голосом говорит: «Алик, я только что говорил с членом ЦК! Есть просьба — надо срочно собрать ребят и записать программу одесских песен! Не волнуйся, студия будет предоставлена». Я чуть со стула не упал — какая студия в то время, конец 60-х годов. Даже такие люди, как Высоцкий, писались тогда дома на магнитофон, а тут студия, да еще для подобного репертуара… На следующий день Крупник первым самолетом прилетел в Одессу и снова звонит мне: «Собрал команду? Срочно, Аленька, я не шучу, это просьба из ЦК партии!» Как назло, по каким-то причинам обычного состава моего коллектива не оказалось на месте, пришлось брать тех, кто под рукой. В итоге на записи звучат «скрипка, бубен и утюг».

Приехали рано утром, заспанные еще, в студию какого-то ДК, и я с ходу записываю двадцать одну песню, а двадцать вторую — «Школа Соломона Кляра» — записывает Сема Крупник. Ставит, так сказать, виртуальный автограф на пленке, и она в этот же день отправляется в Москву. Все бы ничего, но у режиссера, кто сидел за пультом, осталась своя копия, которая уже на следующий день оказалась у коллекционеров. Многие из них не только собирали, но и продавали ленты. И тут в руки к этим людям попадает запись одесских песен, выполненная на профессиональном уровне, с хорошим звуком, без шипения и скрипа. Конечно, ее моментально растиражировали и стали продавать. Да еще на коробке писали мою настоящую фамилию. Я когда узнал — разволновался страшно. Пришел к людям, кто торговал этими катушками, и говорю: «Ребята! Мне неприятности не нужны! Меня уже и так затаскали из-за того, что я пел еврейские песни в ресторане, а тут еще пришьют исполнение хулиганских вещей. Уберите мою фамилию! Вообще не пишите ее никак! Я автор и имею на это все права!» Они, надо сказать, пошли навстречу и по неведомым мне причинам обозвали меня Фарбером. Так и появился Алик Фарбер.

Эти события происходили в самом конце 60-х годов.

Член Политбюро ЦК КПСС Д. С. Полянский (1917–2003).

 

Шансонье из черной «Волги»

Среди великолепной ленинградско-питерской плеяды запрещенных исполнителей чуть особняком стоит это имя. Его творческое наследие исчисляется всего парой концертов, сделанных в эпоху магнитиздата, и единственной прижизненной пластинкой. Казалось бы, ничтожно мало по сравнению с десятками пленок его коллег — но зато уровень, на котором выполнены эти работы, ставит исполнителя в один ряд с лучшими из лучших. Безоговорочно! Да и история этого автора-исполнителя очень нестандартна, даже уникальна.

Эти слова посвящены шансонье, чье имя неизвестно широкому кругу слушателей, а его сценическое имя — Виталий Крестовский.

Виталий Крестовский.

Вдова исполнителя Марианна лет десять назад в предисловии к первому лазерному диску написала небольшую заметку в память о муже:

«Мало кому известно, что под псевдонимом Виталий Крестовский скрывается имя Валерий Цыганок. Специфика жанра не позволяла Валерию выступать под своим именем: в те времена это было более чем опасно.

Начал Виталий Крестовский как профессиональный музыкант и певец в ресторанах Ленинграда. С ансамблем „Крестные отцы“ он записал зимой 1978 года альбом одесских песен, выбрав себе псевдоним, созвучный названию группы. Пленки моментально разошлись по всей стране и даже „переплыли“ океан. Вокруг имени Крестовского стали возникать легенды: говорили, что Виталий — одессит или даже эмигрант. Никто не знал, что этот „одессит“ и „эмигрант“ параллельно со своей музыкальной диссидентской деятельностью ведет вполне законопослушный образ жизни, работая заместителем директора Ленинградского завода по ремонту вычислительной техники».

Валерий Павлович обладал всеми атрибутами советской номенклатуры — черной «Волгой» с личным водителем к подъезду и продовольственными заказами к 7 ноября.

Но душа его всегда тянулась к песне. После нескольких неудачных попыток пробиться на радио и телевидение он продолжал подпольную запись магнитофонных альбомов.

С начала 80-х годов, без малого полтора десятка лет, Крестовский не записывал новых концертов, однако продолжал писать новые произведения «в стол».

На единственной пластинке в романсе-исповеди «Гитара» он споет:

В 1992 году появился, наконец, первый официально выпущенный виниловый диск

«Эх, ты, жизнь кабацкая!», где ему аккомпанировали легендарные «Братья Жемчужные». За ним должны были последовать другие. Работа над ними была прервана неожиданной смертью от инфаркта.

Валерий Павлович Цыганок — Виталий Крестовский — умер 28 декабря 1992 года, в год своего пятидесятилетнего юбилея, через два дня после презентации первой пластинки.

«За гробом шли „Братья Жемчужные“ во главе с Николаем Резановым и со слезами на глазах играли легкий блюз, как и завещал покойный. Понятно, когда он об этом говорил, никто не принял тогда его слова всерьез. Но в скорбную минуту вспомнили, что Крестовский был жизнелюбивым парнем, и музыканты отдали ему последнюю почесть, заменив похоронный марш Фридерика Шопена на джазовую пьесу Дюка Эллингтона», — вспоминал присутствовавший на траурной церемонии М. Шелег .

 

Маэстро из Внешторга

Случаи, когда «официальные лица» начинали сочинять и исполнять шансон, как ни странно, далеко не единичны. С начала 80-х годов сначала по Москве, а потом и по всему Союзу, стали расходится ленты с прекрасными лирическими балладами, казачьими песнями, стилизациями под хулиганский и уличный фольклор, исполненные Андреем Никольским.

Кто он, толком никто не знал, и, как это обычно случалось в эру андеграунда, молва забросила шансонье на Брайтон, в лагеря и Белую гвардию одновременно. Этому способствовало появление его произведений на кассетах эмигранта Шуфутинского, в магнитоальбомах одессита Сорокина и неожиданная лента с концертом в… Швейцарии.

Андрей Никольский.

Но с началом перестройки талантливый автор быстро вышел из подполья. Оказалось… Оказалось, что коренной москвич Андрей Юрьевич Никольский (р. 1951) — один из руководителей Внешторга.

А песни… Песни — просто хобби.

К счастью, развалился Союз, а следом и Внешторг, и Никольский стал заниматься эстрадой вплотную. Сегодня его композиции есть в репертуаре… Да легче сказать, кто не поет его песни. Главный хит Никольского «Я поднимаю свой бокал» сделал, конечно, Киркоров, но есть же сотни других не менее замечательных, которые звучат в исполнении Кобзона, Лепса, Джанни, Шуфутинского, Кубанского казачьего хора…

Да и сам народный артист Андрей Юрьевич Никольский раз в год обязательно дает большой концерт в Кремле или Театре эстрады.

Такие вот зигзаги судьбы «маэстро из Внешторга».

 

Куплеты из «Березки»

Многие шедевры жанра рождались во время артистических посиделок и импровизированных капустников. Настоящей жемчужиной «шансона по-русски» считается цикл куплетов о зарубежных гастрольных поездках известного фольклорного ансамбля «Березка», написанный и исполненный одним из основателей коллектива баянистом Виктором Темновым.

Талантливый композитор и виртуозный музыкант, народный артист России Виктор Иванович Темнов попал в хореографический ансамбль «Березка» 25-летним парнем, в 1959 году, и оставался его бессменным участником на протяжении 30 лет. Его имя хорошо известно в музыкальных кругах, ведь он автор таких шлягеров, как «Кадриль» в исполнении Э. Хиля, «Америка — Россия», «Вербы» в исполнении Л. Зыкиной и В. Толкуновой. В составе «Березки» он объездил с концертами все континенты: Европу, Северную и Южную Америку, Ближний Восток, Юго-Восточную Азию…

Народный артист России, автор куплетов про «Березку» Виктор Иванович Темнов. Москва, 2006 г. Фото В. Самвелова.

Зоркий глаз маэстро подмечал в путешествиях интересные детали, ситуации и контрасты заграничной жизни с советской действительностью. Так появились на свет те самые «куплеты про „Березку“»:

Этот отрывок был, как вы поняли, о Париже. Вот, еще один:

Великолепные миниатюры, мастерски облеченные в художественное слово и приправленные сочным звучанием баяна, моментально обрели популярность в массах.

Записанные в компаниях на обычный бытовой магнитофон, «перлы» Виктора Темнова с конца 60-х годов мигом разлетались по всему Союзу.

От искрометных зарисовок был в восторге сам автор гимна СССР Сергей Михалков. «Вот, — говорил поэт, — что надо печатать в газетах на первых полосах». Удивительно, что столь жесткая сатира на советские привычки и реалии, да еще с вкраплениями нецензурных словечек не привлекла внимание органов. Причем их автор-исполнитель даже не думал скрываться за псевдонимом.

Недосмотрели? Не было команды? А может, самим нравилось, и «бойцы невидимого фронта» просто с интересом ждали продолжений «путевых заметок»? Трудно сказать.

Сегодня народный артист России Виктор Иванович Темнов живет и работает в Москве. Предпочтение отдает сотрудничеству с коллективами с народным уклоном: ансамбли «Гжель», «Русская душа» — его детища.

 

Антисоветские песни на советском экране

Часто жанровые хиты становились популярными в СССР благодаря… кинематографу.

За сочинение «запрещенных» песен официальные советские композиторы и поэты получали премии и зарплаты, а артисты — звания заслуженных и народных…

Вообще стоит отметить странную вещь — «блатная» песня вольготно чувствовала себя в советском кино. Конечно, ее использовали только в качестве иллюстрации отрицательных персонажей, но кто потом помнил тех персонажей? А вот песня жила десятилетиями.

Блатняк начал звучать с советского экрана сразу же, как был снят первый отечественный звуковой фильм — «Путевка в жизнь» (1931 г.). Сыгравший Жигана Михаил Жаров бесподобно исполнил «Не стой на льду, лед провалится, не люби вора, вор завалится» и (в дуэте с Риной Зеленой) — «Нас на свете два громилы», а беспризорники хором жалостно тянули «По приютам я с детства скитался…» Тридцать лет спустя в «Республике ШКИД» снова прозвучит этот «сиротский плач».

Молодой Николай Крючков в кинобиографии «Котовский» (1942 г.) напевает:

В драме «Заключенные» (1936 г.) по повести Н. Ф. Погодина «Аристократы» и позднее в многосерийной «одиссее» «Рожденная революцией» (1975 г.) звучит знаменитая баллада «Перебиты, поломаны крылья». По сюжету «Заключенных» ее исполняет воровка Сонечка, которая находится в лагере на строительстве Беломорканала.

Поют преступники в этой картине и свой «гимн»: «Плыви ты, наша лодочка блатная…»

Эта постановка интересна еще тем, что здесь впервые на экране в роли уголовника Кости-Капитана появился Марк Наумович Бернес (Нейман, 1911–1969).

Дебютная роль не сопровождалась песней, хотя в дальнейшем практически все киногерои артиста пели: «Тучи над городом встали» в фильме — «Человек с ружьем» (1938 г.), «Любимый город» — «Истребители» (1939 г.), «Темная ночь» и «Шаланды» — «Два бойца» (1943 г.), «Наша любовь», «Три года ты мне снилась» — «Большая жизнь» (1946 г.), «Песня о Родине» — «Ночной патруль» (1956 г.), «На братских могилах» (В. Высоцкого) — «Я родом из детства» (1966 г.), «С чего начинается Родина» — «Щит и меч» (1969 г.)…

Об истории создания знаменитых «Шаланд» композитор Никита Богословский сообщал:

«В помощь мне студия ( где снимался кинофильм „Два бойца“. — М.К. ) дала объявление: „Гражданам, знающим одесские песни, просьба явиться на студию в такой-то день к такому-то часу“. И тут началось паломничество. Толпой повалили одесситы, патриоты своего города, от седовласых профессоров до людей, вызывающих удивление — почему они до сих пор на свободе? И все наперебой, взахлеб, напевали всевозможные одесские мотивы. И я потом на основе характерных интонаций и оборотов этих бесхитростных мелодий написал свои „Шаланды“, за которые, как я и предполагал, хлебнул впоследствии немало горя…»

Марк Бернес не владел академическим вокалом, на концертах он говорил: «А сейчас я расскажу вам песню»… Но далеко не все принимали его уникальную манеру.

Стремясь опорочить артиста, науськанный чиновниками от культуры композитор Георгий Свиридов выступил в 1958 году со статьей в «Правде»:

«Пластинки, напетые Бернесом, распространены миллионными тиражами, являя собой образец пошлости, подмены естественного пения унылым говорком или многозначительным шепотом. Этому артисту мы во многом обязаны воскрешением отвратительных традиций „воровской романтики“ — от куплетов „Шаланды, полные кефали“ до слезливой песенки рецидивиста Огонька из кинофильма „Ночной патруль“.

…Почему же к исполнению эстрадных песен у нас все чаще привлекают безголосых актеров кино, возрождающих к тому же пошлую манеру ресторанного пения?»

Бернес очень быстро ответил Свиридову, но не в прессе, а с эстрады — исполнением двух новых песен — «Я люблю тебя, жизнь» и «Враги сожгли родную хату».

«Я не люблю сытых, благополучных песен, — говорил Марк Наумович.  — Если несчастный человек станет чуть счастливее, если вдруг услышит, что кто-то разделил его одиночество, — значит, с моей песней все обстоит благополучно».

Слушателя нельзя было обмануть никакими заметками. С начала сольной карьеры до самой смерти концерты артиста сопровождали неизменные аншлаги. Восторженные поклонники даже организовали фанклуб «Ура, Бернес!».

Широко известна история, как за блестяще сыгранную роль вора Огонька, решившего встать на путь исправления, настоящие «законники» приговорили актера к смерти. Чудом информация стала известна органам, и убийцу удалось перехватить.

* * *

Наверное, песня от имени преступного элемента была одной из основных тем, воплощенных на советском экране. Многие из них не устарели до сих пор. Ни фильмов, где они изначально прозвучали, ни режиссеров, ни актеров давным-давно никто не вспоминает, а бывшие саундтреки живут в народе.

Возьмем, к примеру, «Пиковую даму» («Кралечку») из «Страниц былого» (1957 г.).

Думаете, это образец творчества босяков 20-х годов? Ничего подобного. Лет семь назад для исторической рубрики несуществующего ныне журнала «Шансонье» я передал свои заметки об этом произведении, написанные мною по мотивам воспоминаний замечательного писателя Валерия Дмитриевича Поволяева.

Материал вышел под заголовком:

«Как „Кралечка“ спасла поэта»

Песня, о которой пойдет речь, едва появившись на свет, тут же «покинула родителей» и ушла «в люди». Лихой мотивчик и злободневный для всех времен текст зазвучал в репертуаре Аркадия Северного и Саши Комара еще в 70-е, а в недавнем прошлом композицию записали в своих альбомах Владислав Медяник и Леонид Коржов. Настоящий хит — она лишь самую малость проигрывает в популярности «Мурке» или «Лимончикам». Да и то скорее из-за своей «молодости». Как ни странно, но знаменитая «Кралечка» вышла из-под пера талантливых авторов всего четыре десятка лет тому назад, а не во времена Бени Крика, как кому-то может показаться.

В конце 50-х на Одесской киностудии снимался фильм «Страницы былого» — о большевистском подполье начала ХХ века.

По сюжету в картине должны были прозвучать три песни, сочинением которых занимались известный композитор Андрей Эшпай и поэт Владимир Карпеко. Две революционные композиции сложились легко, а вот с третьей, которую по сценарию исполнял хулиган Яшка Пятачок, авторам пришлось помучиться. Никак не выходило у морально-устойчивых советских художников изобразить «приблатненную» музыкальную зарисовку.

Режиссер забраковал уже полдюжины вариантов, но все впустую. Творческий тандем забуксовал.

Теплым летним вечерком расстроенные соавторы решили немного развеяться и прогуляться по «красавице-Одессе». Задумчивые компаньоны не спеша бродили по улочкам и оказались в небольшом скверике. Дни стояли погожие, и все лавочки были заняты праздным людом. На самой широкой скамье молодые парни криминального вида, со сверкающими во рту рандолевыми фиксами, в кепочках-восьмиклинках и тельняшках, отчаянно резалась в карты. Один из игроков — смазливый малый с острым взглядом и непослушной челочкой — в запале борьбы вдруг яростно выругался: «Чтоб тебя! Опять кралечка вразрез!»

Этим жаргонным выражением картежники называют ситуацию, когда дама при раздаче оказывается между двумя тузами.

Не дожидаясь ответа его партнеров, поэт уже тянул коллегу за рукав в сторону гостиницы.

— Скорее! Скорее! Песня готова! Надо только успеть записать! — бормотал вдохновленный автор.

Реплика неизвестного одессита помогла: за какой-то час родилось произведение, над которым Карпеко и Эшпай безуспешно бились неделями.

Новинку продемонстрировали режиссеру — он остался доволен. Теперь можно было снимать задуманный эпизод. Мотор! Камера! Дубль три! И в кадре появляется идущий «походкой пеликана» хулиган Яшка, за которым столь же вальяжно передвигаются два дружка-гитариста. Пятачок при этом строил глазки встречным барышням и весело распевал:

Успех картины превзошел все ожидания, а «Кралечку» стал распевать весь криминальный мир Одессы-мамы. Правда, последний куплет они почему-то игнорировали (скорее всего, в фильме прозвучала только часть песни) или строчки об «отсутствии монет» не пришлись уркаганам по вкусу — они сами привыкли вытряхивать их из граждан, а тут стать жертвой какой-то «девочки» — это, извините, не по понятиям.

Спустя год новый заказ с киностудии вновь привел Карпеко в прекрасный южный город. Как-то раз, задержавшись на съемках, он поздним вечером спешил в гостиницу. Внезапно дорогу преградили трое амбалов:

— Дядя! Пиджачок не жмет? А часы не мешают? Мы таки избавим вас от этих хлопот!

Скидывай все сюда! Позвольте поухаживать! — с характерным одесским акцентом произнес главарь.

Карпеко — в недавнем прошлом фронтовик — не растерялся:

— Ребята, меня нельзя раздевать. Я ваш гимн написал.

Бандиты оторопели:

— Это какой? «Сижу на нарах как король на именинах»?

— Нет. «Кралечка вразрез».

— Кому фуфло толкаешь, шляпа?! «Кралечку» он написал! А гимн Советского Союза тоже ты написал?

— Так я докажу! — пошел ва-банк автор. — Вы знаете два куплета, а в песне их три.

И не дожидаясь вопросов, исполнил заключительное четверостишие.

Громилы поверили сразу: не может же человек так с ходу взять и сочинить недостающие строчки. Значит, не врет дядя.

— Ладно, мужик, пойдешь с нами, — приказал старший.

Поэт уже не боялся хулиганов, ему стало любопытно, чем же закончится история.

Поплутав по темным дворикам, компания оказалась на богатой малине. Длинный стол, застеленный сияющей альпийским снегом белой скатертью, лучшие блюда и напитки перед гостями, коих поэт насчитал полтора десятка. Во главе сборища восседал симпатичный мужчина лет тридцати в элегантном костюме. На лацкане пиджака, к своему немалому удивлению, Владимир Карпеко разглядел у него университетский значок.

Один из «конвоиров» поэта обратился к пахану:

— Коська, мы привели тебе человека, который написал нашу песню.

— Пусть исполнит, — барственно кивнув, приказал молодой человек.

Видимо, жиган остался доволен и песней, и ее автором. Далеко за полночь, насладившись культурным обществом, он распорядился проводить дорогого гостя до гостиницы. Прощаясь, один из провожатых наклонился к поэту и прошептал:

— Коська велел тебе сегодня вечером с шести до семи гулять по Дерибасовской.

Предвкушая продолжение ночного приключения, Карпеко так и поступил. Ровно в семь к нему подошел Коська собственной персоной, одетый с головы до ног во все белое и даже со свежей белой розой в петлице. Светски поприветствовав знакомого, он произнес: «Теперь ты можешь ходить по Одессе в любое время дня и ночи. Тебя никто не тронет. Мы тебя показали».

Слово пахана оказалось твердым.

* * *

Завершая обзор криминальных мотивов в кинематографе эпохи СССР, дам пунктирно еще полдюжины примеров: «Дело пестрых» (1958 г.) — «За что забрал, начальник, отпусти…»; «Две жизни» (1961 г.) — «Когда фонарики качаются ночные»; «Верьте мне, люди» (1964 г.) — там персонаж Кирилла Лаврова сначала насвистывал, а потом пел — «Ванинский порт»; шпионский детектив «Судьба резидента» (1970 г.) — уголовник Бекас, блестяще воплощенный Михаилом Ножкиным, спел фрагмент легендарной вещи «По тундре, по железной дороге…». Можно вспомнить и такие фильмы, как «Опасные друзья» (1979 г.) — «Черный ворон» и «Поспели вишни»; «Место встречи изменить нельзя» (1979 г.) — «Мурка» (эпизод с Шараповым на «малине»); «Дочь прокурора» (которую «скулит» сдающийся в руки милиции Промокашка).

В экранизации Владимира Басова нашумевшей повести Ахто Леви «Записки Серого Волка», в фильме «Возвращение к жизни» (1971 г.), главный герой поет лихую вещицу — «Корешок мой Сенечка и я» (В. Баснера и М. Матусовского). А Юрий Никулин в «Операции Ы» Леонида Гайдая мастерски сделал «Постой, паровоз!».

Как не быть популярным жанру, когда даже в советских мультфильмах герои распевали «Таганку» (в одном из последних выпусков «Ну, погоди!» это делает Волк голосом Папанова) и «Взгляни, взгляни в глаза мои суровые» гундосит воришка Батон (озвученный Евгением Леоновым) в «Приключениях Васи Куролесова» (1981 г.).

 

Эхо НЭПа

Песни хорошо иллюстрировали не только «криминальный талант», но и всяких разных старорежимных персонажей: нэпманов, буржуев, шантанных див… Неоднократно образ «бывших» обыгрывался через «ариэтки» Вертинского. Достаточно было дать маленькую цитату, музыкальную фразу из репертуара «Печального Пьеро», как зритель, словно по волшебству, оказывался «в бананово-лимонном Сингапуре…»

Даже в кукольном мультфильме А. Птушко «Новый Гулливер» (1935 г.) песенка лилипута являлась пародией на «салонные романсы» Вертинского:

Даже Глеб Жеглов в «Месте встречи» наигрывает и напевает «Лилового негра». Еще Владимир Высоцкий прорвался на экран с лихими одесскими зарисовками в «Опасных гастролях», сыграв куплетиста Бенгальского, и в «Интервенции» — с ролью журналиста Бродского. Последний проект запомнился и дуэтом «Налетчики», созданным талантом Бориса Сичкина с супругой Галиной Рыбак:

Куплеты Бубы Касторского (Э. Радова и Я. Френкеля) из «Неуловимых мстителей» (1968 г.) Э. Кеосаяна — это вообще что-то поразительное!

Продолжение «Неуловимых», вышедшее в прокат как «Корона Российской империи», украсила «Шансонетка» (на стихи Р. Рождественского!), «сыгранная» Людмилой Марковной Гурченко:

А как забыть «Клятву» (1945 г.) с «Кирпичиками» в исполнении Сергея Филлипова или «Не может быть» (1975 г.), где Вячеслав Невинный радостно сообщает, что «Губит людей не пиво, губит людей — вода!», а все тот же Филлипов в бархатной блузе с огромным бантом, по заказу пришедших на свадьбу нэпмачей, исполняет «Черные копыта» (тонко и смешно стилизованную пародию на цыганский романс).

Детектив «На графских развалинах» (1957 г.) сопровождают фрагменты нэпманских шлягеров, «наговоренных» под гитарку Борисом Новиковым:

А также:

А во время сцены в чайной «Золотое дно» певец с эстрады поет «Мальчики-налетчики»:

В «Оптимистической трагедии» (1963 г.) хор анархистов с куражом выводит:

А помните музыкантов из комедии «Мы из джаза» (1982 г.), искрометно лабающих на улице «Чемоданчик»?

В «Трилогии о Максиме» (1934–1939 гг.) Григория Козинцева актер Борис Чирков, лежа на берегу речки, тренькает на гитаре и задорно признается: «Люблю я летом с удочкой над речкою сидеть, бутылку водки с рюмочкой в запас с собой иметь…»

А главной песней, прославившей киноэпопею, стал, конечно, докатившийся до дней сегодняшних «Шар голубой», или

 

Подарок пьяного гармониста

Годы спустя Б. П. Чирков в автобиографии «Азорские острова» писал о съемках первого «сериала»:

«Пришел день, когда мы поняли, что обделили Максима — не дали ему песню. Были у него личность, жизнелюбие, а песни не хватало… У Максима должна была быть песня не для слушателей, а для самого себя, в которой отражалось бы его отношение к жизни…

И тут же начались поиски подходящей песни. Где мы ее искали? И в своей памяти, и в памяти родных и друзей. В сборниках русских песен и романсов. В библиотеке Академии наук пересмотрели мы целый шкаф песенников. Яркие литографированные обложки лубочных изданий заманчиво предлагали нам сообщить тексты „самых популярных и любимых“, старинных и современных образцов поэтического творчества. Но увы! Ни один из них не был по душе Максиму…

Вдруг как-то на репетиции появились среди нас незнакомые товарищи с большими черными футлярами в руках.

— Кто это?

— Баянисты из пивных и ресторанов, — ответил ассистент режиссера.

— А зачем?

— Пусть поиграют свой репертуар, может быть, у них найдем песню для Максима…

Но у знатоков городского фольклора прошлого песню найти не удалось…

Я сам вспомнил романс, который певал когда-то отец…

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

— Вот, вот, — закричали режиссеры. — Это как раз то, что нужно!»

Однако сам режиссер Г. М. Козинцев в мемуарах утверждал, что:

«…песню подслушали у подвыпившего гармониста с сиплым голосом… Это была она, любовь мгновенная, с первого взгляда (вернее, слуха). В песне открылся с удивительной полнотой и в словах, и в напеве тот самый истинный и искренний лиризм „копеечного“, что определял фильм. Теперь пригород имел свою песню. Впрочем, это была не песня, скорее голос Максима, совсем юный, милый, простецкий, немного лукавый, задушевный…»

* * *

Специалисты по истории поэзии считают, что прародителем «голубого шара» был того же цвета, но… «шарф» из старинного романса Н. Титова на стихи М. Маркова:

Так это или нет, трудно утверждать наверняка, но тот факт, что композиция из трилогии про Максима стала основой для солдатских песен во время Второй мировой — неоспорим.

Борис Чирков (в образе Максима) — пел в киножурналах из серии «Победа за нами» на стихи В. Лебедева-Кумача и популярный мотив:

 

Белогвардейский романс

Третьим главным антигероем советского кино, о ком с удовольствием сочиняли партийные композиторы и поэты, был, конечно, «недобитый белогвардеец».

Навскидку!

Забытый стереоскопический боевик Аркадия Кольцатого «Таинственный монах» (1967 г.) остался в памяти только благодаря вальсу Юрия Борисова.

В «Трактире на Пятницкой» (1977 г.) впервые блеснул романс Александра Дольского «Господа офицеры, голубые князья…» В картине «Личной безопасности не гарантирую» (1980 г.) прозвучала в исполнении Валерия Агафонова несоветская баллада Ю. Борисова «Закатилася зорька за лес…»

Алла Будницкая в киноленте режиссера Василия Левина «Долгий путь в лабиринте» (1981 г.) исполнила под рояль «Гусарскую рулетку» (Наума Олева и Максима Дунаевского), которую позже записала на Брайтон-Бич в дебютном альбоме Люба Успенская.

В серии «Восточный рубеж» (из цикла «Рожденному революцией», 1982 г.) артистка Театра оперетты Инара Гулиева разыгрывает целый спектакль из популярной композиции «Черная моль» («Ведь я институтка, я дочь камергера…») Актриса поет значительно измененный вариант, нежели известный с 70-х годов по исполнению Аркадия Северного или записанный в 1981 году в Америке Михаилом Гулько. «Свободный Париж», которому шлет «привет» героиня канонического текста, стал «Харбином», а «холодное бренди», от которого не смогла опьянеть «институтка» Северного и Гулько, перебродило в «банановую водку».

Дело, по сюжету, происходит в Китае, и, скорее всего, музыкальные редакторы сочли правильным скорректировать реалии времени. А может, кто-то из съемочной группы владел авторским текстом? В отличие от многих безымянных шлягеров «Институтка» знает, кто ее породил. Имя создателя (а вернее, создательницы) этого произведения известно, и о ней я однажды уже писал в очерке

 

«Драма „Институтки“»

Есть на свете песни, которые, кажется, были всегда. Включишь диск с записью «Мурки», «Бубличков» или «Институтки», и каждый слушатель, независимо от возраста, скажет: «Да-а. Старинная вещь. Еще моя бабушка пела ее под гитару…»

Это срабатывает эффект человеческой памяти и качества музыкального материала. Песни стали народными и помнятся всем, как сказки, услышанные в детстве.

На самом деле большинству «народных» композиций никак не больше 50–70 лет от роду и еще можно, если сильно постараться, установить имена авторов и проследить обстоятельства создания незабываемых музыкальных произведений. Попробуем отыскать в ушедших десятилетиях историю знаменитой «Институтки», «дочери камергера». Начинается она, конечно, в «приюте эмигрантов», «свободном Париже».

В мемуарах певицы Людмилы Ильиничны Лопато «Волшебное зеркало воспоминаний», записанных коллекционером и историком моды Александром Васильевым, находим примечательный для нашей истории абзац:

«В Париже я довольно часто устраивала благотворительные спектакли… Вечер назывался „В гостях у Людмилы Лопато“. Первое отделение мы решили сделать не просто концертным: действие было объединено единым сюжетом. Сценарий написала для нас Мария Вега — автор нескольких книг стихов и многочисленных комических песенок и жестоких романсов из репертуара кабаре тех лет, — женщина огромного роста, „полная и походившая лицом на мужчину“. Самый ее знаменитый надрывный романс „Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз, джентльмены, бароны и леди…“ — на слуху до сих пор и в эмиграции, и в России».

Описываемые события имели место быть в 50-х годах ХХ столетия. Значит, к тому моменту композиция была уже известна, хотя бы в среде русской диаспоры во Франции. Впервые мне довелось услышать эту вещь в исполнении Аркадия Северного. Запись датировалась серединой 70-х. Примерно в это же время ее спела культовая певица «советского подполья» Валя Сергеева. Но окончательное, «каноническое» сегодня звучание «Институтки» удалось закрепить лишь Михаилу Гулько на альбоме 1982 года «Синее небо России». Никаких более ранних версий, сколько ни расспрашивал я патриархов-филофонистов, отыскать не удалось. Но Л. Лопато вспоминает, что автор песни, поэтесса М. Вега, — «автор нескольких книг».

Автор «Институтки» поэтесса Мария Вега (Волынцева).

Может быть, и текст «Институтки» был когда-то издан как стихи?

Остановим внимание на загадочной фигуре Марии Веги. Информация о ней крайне скудная, отрывочная и местами противоречивая, хотя она была, бесспорно, литературно одаренной женщиной и незаурядной личностью.

М. Вега — литературный псевдоним Марии Николаевны Волынцевой (1898–1980).

Она родилась в Санкт-Петербурге, окончила Павловский женский институт. С начала 1920-х годов жила в эмиграции, в Париже. Издала во Франции сборники стихотворений: «Полынь» (1933 г.), «Мажор в миноре» (1938 г.), «Лилит» (1955 г.). В послевоенные годы печаталась в журнале «Возрождение», где, помимо романа «Бронзовые часы» и его продолжения «Бродячий ангел», опубликовала несколько переводов из Райнера Марии Рильке.

Дальнейшая судьба Марии Веги необычна. С 1962 года она отдалилась от эмигрантских кругов, стала печататься в издаваемых в СССР Комитетом по связям с соотечественниками за рубежом журналах. Реальным хозяином этой организации был, понятно, другой «комитет» — государственной безопасности.

От поэтессы потребовали стихов о Ленине. К тому же на подходе был и 100-летний юбилей вождя, и она наваяла несколько абсолютно нечитаемых произведений на эпохальную тему. За этот «подвиг» в том же году в СССР издали ее книжку «Одолень-трава». За проявленную лояльность ей позволили вернуться в 1975 году в Ленинград и, что называется, «умереть на родине». Она скончалась в 1980 году, в Доме ветеранов сцены, некогда основанном ее крестной матерью — великой русской актрисой М. Г. Савиной. При жизни вышло еще несколько сборников ее стихотворений «Самоцветы» (1978) и «Ночной корабль» (1980).

Из-за своего желания вернуться в СССР она волей-неволей вошла в конфронтацию с эмигрантской публикой и в то же время так и не стала персоной грата в советской реальности. Ее имя оказалось буквально вычеркнуто из истории литературы.

Мария Вега имела все шансы занять достойное место, если не в советской официальной культуре, то в наследии «русского искусства в изгнании» наверняка, но не сложилось. Классическая ситуация — «меж двух огней», каждый из которых опалил крылья нашей героини и уже не дал ей возможности подняться.