«В следующем году в Иерусалиме!»

Летом 1968 года в ЦК КПСС поступает совместное письмо руководства МИД СССР и КГБ СССР за подписями Громыко и Андропова с предложением открыть евреям выезд из страны для воссоединения семей. По мнению авторов исторического документа, этот шаг мог «получить положительную оценку в глазах мирового общественного мнения» и заодно «позволить освободиться от националистически настроенных лиц й религиозных фанатиков, оказывающих вредное влияние на свое окружение». Как и многие другие инициативы советской власти, на деле эта обернулась профанацией. Разрешение получали в массе своей старики, а для остальных возводились непреодолимые преграды.

Принимается постановление, что для выезда необходимо письменное согласие всех близких родственников (в то же время за факт такого согласия почти всегда увольняли с работы). Власти требуют выплаты за полученное высшее образование, в среднем около 5000 рублей.

Демонстрация евреев-отказников у здания МВД в Москве.

1970-е

Подпольный фестиваль еврейской песни в подмосковных Овражках. 1917

Кроме того каждый эмигрант должен был внести госпошлину за обязательное лишение гражданства — еще 500 рублей. И, наконец, заплатить 200 рублей за паспорт. Суммы для рядовых советских граждан неподъемные. Кроме того, существовала квота — покинуть СССР могли только 1500 человек в год.

Позже под давлением мирового сообщества эта цифра возросла. Но евреям с высшим образованием и обладателям научных степеней часто давались отказы под надуманными предлогами. Самый популярный — из соображений государственной безопасности. Так появилось понятие «отказники».

Чем больше проблем создавалось на пути «отъезжантов», тем явственнее люди начинали осознавать свою еврейскую национальность или симпатизировать ей. На вечеринках молодых ученых, врачей и богемы становится модным тост: «В следующем году — в Иерусалиме!»

В эмиграцию отправляются многие популярные в СССР деятели культуры. Среди них артисты эстрады: Эмиль Горовец, Михаил Александрович, Аида Ведищева, Нина Бродская, Анатолий Могилевский, Михаил Шуфутинский, Лариса Мондрус… Киноактеры: Савелий Крамаров, Борис Сичкин, Илья Баскин, Олег Видов… Конферансье и мастер буриме Альберт Писаренков, ведущий «Радионяни» Александр Левенбук и автор сценария «Ну, погоди!», редактор киножурнала «Фитиль» Феликс Камов (Кандель).

В советской печати их клеймили позором, называли «жертвами сионистской пропаганды» и «предателями родины». В разгар государственной кампании по борьбе с принимающей массовой характер эмиграцией поэт, композитор, автор многих популярных песен (например, «Кадриль моя задорная» или «Америка-Россия»), а также знаменитых сатирических куплетов о гастрольных поездках ансамбля «Березка» Виктор Иванович Темнов сочиняет шуточную песню «Письмо советского еврея в Израиль»:

Посылаю я письмо не Китаю,

Я Израилю протест накатаю,

Голды Меир и Даяна орава,

Вам назло пишу я слева направо…

Отказывают в выездной визе многим. Даже лучшему комику СССР Савелию Крамарову. Виной всему… его бешеная популярность. Ведь в случае отъезда артиста Госкино пришлось бы класть на полку все картины с его участием или в лучшем случае вырезать имя из титров. Учитывая успех и количество фильмов в прокате, работа предстояла гигантская. Отчаявшийся Савелий Викторович в 1981 году обратился с письмом на имя президента США Рональда Рейгана: «Как артист артисту». Помогло!

Но в отказе можно было просидеть не год и не два. Вениамин Богомольный, например, вошел в Книгу рекордов Шннеса как «самый терпеливый». Он ждал разрешения на выезд 20 лет!

Жить в отказе — это вам не цимес кушать. С работы увольняют, лишают средств к существованию, организуют слежку, запрещают учить родной язык и соблюдать традиции, устраивают провокации, травят и обливают помоями в печати.

Теодор Бикель. 1971 Во время работы над книгой из США пришло известие, что 21.07.2015 актер скончался на 92 году жизни

Пытаясь выжить под железным прессом, евреи создают группы. В Москве они собирались на «Горке» (около синагоги на улице Архипова) или в «Овражках» (на одной из подмосковных станций). Встречи носили содержательный и практический характер. Проходили семинары по изучению иврита, лекции по культуре Израиля, распространялся самиздат и даже устраивались конкурсы еврейских песен.

Значительную поддержку извне оказывали евреи стран Запада. Со временем набрала популярность система опеки, когда определенная семья за границей брала на себя заботу о семье советских отказников. Не было дня, чтобы по радиоголосам или в печати не звучали материалы, обличающие произвол советской власти в отношении евреев. Но реальных изменений до конца семидесятых не происходило, давление лишь нарастало. Среди тех, кто находился в отказе, были родственники известного голливудского актера и исполнителя кантри-музыки с русскими (а правильнее сказать, с еврейско-русинскими) корнями Теодора Бикеля.

 

«Люблю тель-авивскую тетю…»

Теодор Бикель в спектакле «Скрипач на крыше»

Началось все в 1967 году с бродвейского спектакля «Скрипач на крыше», где Тео играл главную роль — Тевье-молочника. Постановка пользовалась большой популярностью, и в конце шестидесятых продюсеры начали переговоры с Госконцертом о гастролях в СССР. Но советские представители выдвинули ряд условий: первое — убрать сцены погромов и второе — изменить финал, чтобы семья Тевье не отбывала в поисках лучшей доли в Америку, а уходила в алый закат, символизирующий новую свободную жизнь в советской России. Подобные требования возмутили всю труппу.

«К концу шестидесятых количество информации о тягостном положении евреев в Советском Союзе достигла угрожающих объемов, — вспоминал артист на страницах автобиографии “Theo” (1994) [28]
. -Доменя стала доходить информация, что не все письма и посылки доходят до моих родственников, а в лучшем случае оказываются распотрошенными. Кое-кто из желавших переселиться в Израиль был избит или уволен с волчьим билетом с работы. Взволнованные этими свидетельствами люди развернули масштабную кампанию по их защите. Я принял решение не оставаться в стороне и объединить общественную деятельность с моими возможностями как артиста.

В 1969 году один мой знакомый канадец Тэд Фрейдгат (в аннотации на вышедшей в 1971 году пластинке Бикель скрыл его под кличкой Бен Цион. — М. К) отправился на учебу в Москву. Там, пораженный давлением и запретами властей в отношении евреев, он, говоря на жуткой смеси английского, иврита и русского, свел с ними тесное знакомство, начал посещать их подпольные встречи. На тайных собраниях все время звучали песни, полные тоски по свободе. Этот наиболее красноречивый и убедительный способ выражения чувств так захватил его, что он начал повсюду брать с собой магнитофон, фиксируя все подряд: песни, стихи и обычные разговоры.

Закончив учебу, Фрейдгат контрабандой вывез магнитофонные пленки на Запад, где показал их мне и композитору Иссаку Мирону. Мы приняли решение сделать альбом, используя в качестве источника эти записи. По моему предложению между песнями мы вставили живые голоса людей, с которыми общался Тэд Фрейдгарт».

Летом 1970 года на весь мир прогремело «Ленинградское самолетное дело», когда полутора десятков «отказников» решились на захват лайнера, но были арестованы КГБ и приговорены к длительным срокам.

После неудачной попытки в Ленинграде осенью того же года первый в истории СССР успешный угон в Турцию осуществили литовцы, отец и сын Бразинскасы.

«Эпидемия» воздушного пиратства туг же нашла свое отражение в шуточной песне неизвестного автора, которую исполнил Аркадий Северный:

Узнав о случившемся, Бикель понял, что откладывать задуманное нельзя, и приступил к записи альбома No more silence («Не могу больше молчать»).

Вкладыш пластинки Теодора Бикеля «Не могу больше молчать»

Заглавная композиция называлась «Отпусти мой народ». Обращаясь к фараону олицетворяющему ареопаг советских вождей, герой призывал «отпустить народ еврейский на родину свою».

Наряду с серьезными на пластинке звучали юмористические вещи:

В инструкциях КГБ Бикель проходил как ярый пропагандист сионизма, что, в общем-то, соответствовало действительности. Достаточно было услышать такой текст:

На мой взгляд, самой сильной песней там является переделанная композиция Юлия Кима «Сердце косолапое». В концепции издания она зазвучала абсолютно по-иному:

За такую пластиночку, найденную при досмотре во Внукове или Шереметьеве-2, можно было быстро отъехать в прямо противоположном Тель-Авиву направлении.

Выдержка из приказа Главного государственного таможенного контроля при Совете министров СССР — предметы, запрещенные к ввозу в СССР:

Произведения печати, клише, негативы, заснятые пленки, фотографические снимки, киноленты, видеозаписи, носители магнитной информации для ЭВМ, рукописи, грампластинки и другие звукозаписи, рисунки и иные печатные и изобразительные материалы, направленные на подрыв советского государственного и общественного строя, нарушение территориальной целостности и политической независимости, государственного суверенитета, пропагандирующие войну, терроризм, насилие, расизм и его разновидности: сионизм, антисемитизм, фашизм, национальную исключительность и религиозную ненависть, а также материалы порнографического и вульгарно-эротического содержания.

Тем не менее за железный занавес эти песни перелетели.

В 1977 году в качестве представителя американской актерской гильдии Бикель прибыл на конгресс в Москву. Ускользнув от всевидящего ока КГБ, он, вооружившись полученной в Нью-Йорке инструкцией, отправился навестить известного отказника Владимира Слепака. Как шпион из романов Джона Ле Каре, он разыскал квартиру диссидента и был очень удивлен, когда ему тут же включили его собственную кассету. Но больше всего «туриста» поразило обилие символики Государства Израиль в квартире Слепака. Чего-чего, но такого он никак не ожидал встретить в центре коммунистической столицы. Все свободное пространство занимали израильские флаги, плакаты, звезды Давида, мено-ры и даже календари спортивного клуба «Маккаби».

В ту поездку он, убедившись, что от слежки удалось оторваться, навестил Владимира Слепака второй раз. После традиционного чая и обсуждения «хроники текущих событий» Бикель снял со стены гитару и два часа услаждал слух хозяина квартиры песнями с его любимого альбома «Не могу больше молчать».

Пластинка оказалась во всех смыслах долгоиграющей: до середины восьмидесятых Бикель множество раз принимал участие в демонстрациях у советского посольства в Нью-Йорке, всякий раз распевая «Отпусти мой народ, фараон» и издавая другие «ноты» протеста.

Музыкальный манифест Теодора Бикеля вызвала большой резонанс и несколько раз переиздавался. По воспоминаниям артиста, все средства от реализации диска он направил на учреждение специальной стипендии в Еврейском университете Иерусалима для эмигрантов из СССР. Этот фонд существует и сегодня.

Что ж, дело получилось благое. Но недаром евреи считаются людьми предприимчивыми, и многие из них способны делать деньги на всем.

 

Музыкальный гешефт

Коллега и соплеменник Бикеля, израильский певец Давид Эшет, привлеченный шумным успехом альбома No more silence, решается продать публике тот же товар, но в другой упаковке. Год спустя, осенью 1972 года, в Тель-Авиве широко анонсируется релиз его диска Forbidden songs («Запрещенные песни»). Чтобы ни у кого не возникало сомнений, где эти самые песни «форбидден», на обложку поместили большую цветную фотографию Красной площади.

Израильский певец Давид Эшет (р. 1933) записал в 1972 году пластинку «Запрещенные песни»

Но если кто-то из покупателей новинки готовился бросаться навзничь и закрыть уши. чтобы не попасть под осколки этой музыкальной «гранаты», то его ожидал лишь жалкий пшик, правда, с примесью веселящего газа.

Давид Эшет включил в издание дюжину вещей (причем в переводе на идиш!), среди которых оказались: «Чубчик», «Эх, Андрюша», «Две гитары», «Бубенцы», «Любимый город» и даже песенка Юрия Саульского и Михаила Танина

«Черный кот».

Интуиция подсказывает мне, что произошла «техническая ошибка» и «Черный кот» должен был быть другой «породы» — не Танина, а Окуджавы. Аллегорическая вещь Булата Шалвовича укладывается в концепцию альбома и хоть как-то созвучна тому контексту, в котором упоминается ниже в аннотации. Вот фрагмент текста Окуджавы:

Нашлось тут место и для баллады Галича «Старательский вальсок» («Промолчи — попадешь в палачи…» на пластинке — «Молчание — золото»), и песни Дулова на стихи Евтушенко «Бабий яр» («Простите меня»). Но это, пожалуй, единственные треки, которые можно причислить к разряду «запрещенных». Хотя на заднике конверта располагалась статья, которую предваряло объявление: «По очевидным причинам имена авторов не могут быть названы»!

И далее:

«Эта пластинка — собрание “Запрещенных песен”, созданных, записанных и спетых, но никогда не опубликованных в СССР. Тексты этих песен секретно переписываются и передаются из рук в руки. Их авторы скрывают свои имена из страха преследования и заключения в тюрьму. Такие песни, как “Без вины виноватые”, “Молчание — золото”, “Простите меня”, “Черный кот" и другие, не поются жизнерадостной молодежью открыто. Они поются тайно, приглушенными, но четкими голосами.

Это слова печали и боли, протеста и тоски по свободе, слова простой любви, что жаждут их души. Это слова ненависти к партии и проклятия возрождающемуся сталинизму, которые они горько поют про себя в надежде, что придут лучшие времена. Как еще могут русские люди, зажатые в тисках власти и цензуры, выразить свои чувства и эмоции, если не в песне? Как еще оповестить других, что они не одиноки в своих страданиях, если не спеть под гитару, чтобы слова песни разнеслись из города в город, из села в село, из деревни в деревню, из дома в дом, из сердца в сердце. Только песня способна преодолеть все преграды, заборы и тюремные стены, чтобы наполнить души страждущих и угнетенных. Великая сила песни разобьет оковы рабства, как пали стены от звука иерихонских труб».

Концептуальная пластинка «Новое рабство» с записью канторов из советских синагог пользовалась большим успехом в Израиле

Текст, что и говорить, полон не только пафоса и драматизма, но и просто неправды. Как-то сплоховали продюсеры, если подкрепили его песенками про «черного кота», «Ой, рябина кудрява», «На тот большак» (которую отчего-то приписали Евтушенко), приперчив этот диетический набор единственным переводом Галича. Сразу видно, что работали второпях, спеша по-шустрому провернуть гешефт и срубить деньжат на горячей теме. Хотя в вокальном мастерстве Давиду Эшету не откажешь, исполнил все душевно. Как-никак наш парень, из Черновцов.

Перевод русских шлягеров на идиш стал впоследствии его коньком, и он записал чуть не сотню композиций, от «Песенки фронтового шофера» до «Миллиона алых роз». И, по слухам, продолжает эту культуртрегерскую деятельность до сих пор. Вот интересно, что сегодня он пишет на обложках своих дисков?

Но нам пора прощаться с Землей Обетованной. Перед посадкой на рейс Тель-Авив — Нью-Йорк, где нас с вами ждет следующий герой, скажу, что тема «задушенных в тисках цензуры советских людей» приобретала на музыкальном рынке Израиля самые причудливые очертания. Примерно в то же время на прилавках магазинов появилась пластинка с броским названием The New Slavery («Новое рабство»), где звучали голоса канторов и хазанов из советских синагог. В немалой степени из-за броского дизайна диск пользовался спросом.