Первым отражением «третьей волны» в мире эмигрантской русской песни явилась пластинка, напетая бывшим грузинским артистом Тбилисского театра имени Руставели Нугзаром Шария еще в 1972 году.

Она называлась Songs of the soviet underground («Песни советского подполья»). О самом исполнителе говорилось в надписи на конверте:

«Нугзар Шария — огромный грузин с заиндевевшей бородой и с гитарой подмышкой. Шария был известен как “советский Орсон Уэллс” [40]Орсон Уэллс (George Orsen Welles, 1915–1985) — американский актер и режиссер.
перед тем, как он решил сделать карьеру на Западе. Он начал сниматься в советских фильмах; когда ему еще не было и двадцати… В 1968 году у Шария был конфликт с советской цензурой, после чего он подвергся репрессиям. Затем, когда ему удалось попасть в творческую поездку на Кубу, в Северную Африку и Францию, он решил остаться на Западе. Обосновался в Германии. Сотрудник грузинской редакции радио “Свобода” в Мюнхене.

В Соединенные Штаты впервые прибыл в 1971 году».

Через год после выхода пластинки парижская газета «Русская мысль» (от 22.11.1973) опубликовала большую рецензию Петра Курского «Песни Высоцкого уже в Америке».

Заслуживает большого уважения и внимания пластинка с запрещенными советскими песнями, выпущенная фирмой «Коллектор рекордз». Пластинку эту напел талантливый грузинский актер Нугзар Шария, покинувший недавно СССР. Несомненным достоинством этой пластинки является качество записи. Будучи профессиональным актером, Нугзар Шария обладает замечательной дикцией, с одной стороны, и отличным знанием материала — с другой. А теперь о некоторых слабых местах пластинки Прежде всего английский перевод, сработанный Мишей Алленом. Перевод хороший, но! Отдельные выражения и словосочетания, рожденные в «великую сталинскую эпоху» в трудовых лагерях, переданы не совсем точно. Скажем, слово «червонец» на лагерном жаргоне может означать «десять лет», так же как «четвертак» — это не 25 рублей, а срок заключения в двадцать пять лет. Хорошо было бы и в песне «Антисказка» дать подробное толкование многих выражений, употребляемых Высоцким. Дело в том, что «Лукоморье» — это не просто остроумная пародия на «Руслана и Людмилу», а острая социальная сатира на нынешнее советское общество, что поднимает «Антисказку» над другими песнями этого жанра. Расшифровать эзопов язык Высоцкого и объяснить значение каждого образа было бы крайне желательно, особенно для «загнивающих» в странах Запада. Скажем, непосвященному читателю или слушателю трудно понять без соответствующего комментария на английском языке, что тридцать три богатыря символизируют у Высоцкого торжество партийного хамства и мещанства, и забвение «высоких» революционных идеалов, за которые «кровь проливали». Замечателен, но непонятен иностранцам, как, впрочем, и многим русским эмигрантам, также и ученый-кот, наверняка член Союза советских писателей, и его «мемуары про татар» — уж не крымских ли, высланных «отцом всех народов» куда Макар телят не гонял?. Отсутствие такого комментария снижает «убойную силу» пластинки. Правда, надо отдать должное Мише Аллену — он пока первый и единственный энтузиаст среди русских эмигрантов, добившийся публикации переводов песен советских «бардов» в Северной Америке и более того — вместе с замечательной пластинкой. Одно замечание хотелось бы сделать и в отношении стиля исполнения песен. Совершенно не желаю умалять достоинств исполнителя — Нугзар Шария, безусловно, сделал большое и важное дело и сделал его талантливо и добросовестно. Однако, когда поется о тюрьмах и лагерях, осиплость вполне уместна, а красивость и поставленность голоса, на мой взгляд, «не монтируется». Тон, соответствующий содержанию своих песен, взял сам Высоцкий: о войне он поет сдержанно — но и с горечью, о тюрьмах и конвоирах — хрипло и с ненавистью, о Марине Влади — раздумно и тревожно. При этом голос его — лишь форма, наиболее подходящая к данному содержанию. К сожалению, не получилось этого у Нугзара Шарии — все песни исполняются им одинаково: красивым хорошо поставленным голосом профессионального певца, который хорошо питается и следит за цветом лица. Как сказал бы Станиславский: «Не верю!» Совсем последнее замечание — очевидно, в адрес составителя альбома Виктора Кабачника, честь и хвала которому за отлично проделанную работу Но за каким чертом нужно было включать Евгения Клячкина?

Нугзар Шария (р. 1941). Кадр из фильма «Закон гор», 1964

Напрасно рецензент сокрушался по поводу Клячкина. Композиция вполне укладывается в концепцию. Да и не могло быть иначе, ведь «худрук» проекта Виктор Эммануилович Кабачник был человеком понимающим. Оказавшись на Западе в 1972 году, он одним из первых сделал на радио «Свобода» программы о Булате Окуджаве и Александре Галиче. В свою очередь, Александр Аркадьевич посвятил ему и его супруге Галине «Песню исхода» и «Песенку-молитву».

Виктор Кабачник (крайний справа). Первые годы в эмиграции. Фото из архива Вероники Штейн

В середине шестидесятых Кабачник получил срок за фарцовку и даже стал героем советского документального фильма о любителях легкой наживы. Освободившись в 1968 году, снова оказался в поле зрения органов. Причем уже не МВД, а КГБ.

Журналист Д. Борин в статье «Пасквилянты с псевдонимами: на мутной волне радиостанции “Свобода”» («Известия» от 06.05.1976) обличал бойкого юношу:

«…Его снова потянуло на нечистоплотные дела. Под влиянием бывшего “борца” Галича Кабачник изменил направленность своей грязной деятельности: в компании отщепенцев он накапливал “багаж”, собирая по крохам все — непристойные анекдоты, скабрезные шуточки, гнусные истории. Теперь всю эту слюнявую грязь, разбавленную ненавистью и злобой к нашей стране, приправленную гарниром из хрестоматийных антисоветских катехизисов редакции “Свобода”, он выдает за достоверные зарисовки “недавнего москвича”… не уставая создавать на бумаге то, чего никогда не было и не могло быть в СССР».

В США он оказался зимой 1972 года и буквально в течение полугода сумел не только создать целый блок ярких радиопередач, но и стать инициатором записи альбома лагерных песен Нугзара Шария, который, кстати, трудился в той же редакции.

Из статьи «О свободах подлинных и мнимых» (И. Александров, «Правда» от 21.02.1976):

…О подлинном облике людей, именуемых на Западе «инакомыслящими», со всей очевидностью свидетельствует тот факт, что, оказавшись за рубежом, они поступают на службу в антисоветские центры, контролируемые империалистическими секретными службами. Так, Галич, Коржавин, Шария подвизаются в радиоцентре «Свобода» — одном из главных органов подрывной деятельности против СССР и других социалистических стран, а Штейн — в антисоветском издательстве «Посев», — все они содержатся на средства иностранной разведки…

Обложка книги «Разведчики разоблачают». (Политиздат, 1977)

В богемных кругах Москвы, Ленинграда и Тбилиси, где артиста хорошо знали и помнили, пластинка произвела эффект ядерного взрыва. Одни восхищались и восторженно задирали кверху большой палец, другие осуждали и обвиняли в предательстве, но слушали и переписывали запретную песнь все без исключения. До рядовых меломанов запись доходила в десятой копии, потеряв в пути и качество звука, и даже имя исполнителя. Потому неудивительно, когда даже в век Интернета удивленные посетители музыкальных сайтов, скачав раритет, пишут: «Слушал эти песни еще у отца на бобинах и никогда не знал, кто исполняет… Спасибо!»

Взглянем и мы на трек-лист этой музыкальной «листовки»!

Четыре песни Высоцкого («Корабли», «Антисказка», «Я не люблю», «Зека Васильев и Петров»), две — Алешковского («Товарищ Сталин», «Советская пасхальная»), одна — Клячкина и остальные — народные («Не печалься, любимая», «Колыма», «Приморили»).

Если на пластинках первой и второй эмиграции обязательно как гром вслед за молнией появлялись запетые «Две гитары», «Бублички» и «Гори-гори», то на дисках музыкальных диверсантов семидесятых столь же неизменно будут возникать композиции Алешковского (без «Товарища Сталина» не обошлась, наверное, ни одна такая пластинка), Высоцкого (там было, где разгуляться) и некоторых их собратьев по гитаре и перу вроде Клячкина. Конечно же включались туда и сочинения безвестных мастеров — «Колыма» (это же бренд не хуже ГУЛАГа, а про «Ванинский порт» западным людям еще надо как-то разъяснить), «Не печалься, любимая!» (она же, как матерый уголовник, скрывалась за именами «Эшелон» и «Спецэтап»), «Приморили», «Таганка», «Постой, паровоз!»…

К этим репертуарным совпадениям мы еще не развернемся.

В начале 2000-х «Песни советского подполья» переиздали на лазерном диске, а сам артист стал все чаще наведываться на родину, в Грузию.

Встречавшийся с ним в начале девяностых в Мюнхене, незадолго до переезда редакции радио «Свобода» в Прагу, журналист Дмитрии Добродеев вспоминал:

«…ресторанчик Шухер-Келлер. Нугзар — дородный двухметровый грузин, ярый антисоветчик и русофоб. Но он, смывшись в начале 1970-х, успел узнать в загранке и Орсона Уэллса, и Юла Бриннера, и Алешу Димитриевича. Это придает ему особый статус.

Нугзар Шария. Кадр из фильма «Абесалом и Этери». 1968

Он берет гитару и напевает романсы. Забавляет эзотерическими намеками — мол, доктор Живаго у Пастернака так назван потому, что он живой.

Напоминает гостям, что был другом Гамсахурдиа… На стенах — фотографии Нугзара со съемок, тбилисские мотивы и даже грузин в буденовке — дед самого Нугзара. И тут же — автограф Гамсахурдиа.

Нугзар готовится в Америку. Он не поедет в Прагу. Мучительно худеет — уже на двадцать кило. <…>В Америке он хочет открыть грузинский ресторан — в Майами.

Его мечтам не суждено сбыться. Пятнадцать лет спустя Нугзар вернется на родину, немолодой, чтобы снять фильм о грузинских святых Нине и Кетеван. По заказу самого патриарха Илии Второго. Но кто реальный спонсор этого проекта? Мы этого не узнаем. Оно нам и не нужно…»

Творческая карьера артиста сложилась на Западе если и не блестяще, то вполне удачно. Эмиграция явно не стала для Нугзара Спиридоновича потерянным временем. В интервью еженедельнику «“АиФ” — Тбилиси» (2005) он вспоминал:

«Как-то в Москве мне подарили пластинку Алеши Димитриевича и Юла Бриннера. Позже, во Франции, я взял в руки гитару и спел в дуэте с Димитриевичем знакомый репертуар. С этого началась моя вокальная карьера. Спустя несколько лет Бриннер услышал, как я дублировал его на русском в “Великолепной семерке”, и потребовал, чтобы па следующий же день ему организовали встречу со мной, ведь сам Юл был русским, притом княжеского происхождения. Мы познакомились и начали работать вместе в театре и на телевидении. А знакомство с Дюком Эллингтоном стало новой страницей в моей жизни. Его племянник написал музыку к мюзиклу о Пушкине, а меня попросили написать либретто, лейтмотив и хоралы. За этим последовало музыкальное оформление спектакля “Дядя Ваня”, который поставил ведущий сегодня американский режиссер Майкл Николс в театре на Бродвее. Там же мы познакомились, и начали работать с греческой актрисой Иреной Напас… Больше всего мне довелось играть на немецкой сцене и в кино, за что и наградили званием народного артиста Германии. В 1998 году я ушел на пенсию и перебрался жить во Флориду».