«До свидания, Россия!»

Выжать максимум из запретного плода стремились многие.

В 1975 году в эмиграции оказывается чета молодых актеров Александра Калецкого и Елены Брацлавской. В Нью-Йорке дуэт Sasha & Lena записал две виниловые пластинки. В дальнейшем их пути разошлись, поэтому мой рассказ коснется в большей степени главы этого тандема Александра Семеновича Калецкого.

Александр Калецкий и Елена Брацлавская. Нью-Йорк, 1975

Он родом из Мончегорска Мурманской области. После школы поступил в тульский Институт механического оружия, но поняв, что это не его стезя, поехал в столицу поступать в театральное училище имени Щукина. Фортуна улыбнулась одаренному провинциалу — несмотря на конкурс в 300 человек на место, Саша был принят.

Его однокашниками стали Александр Кайдановский, Леонид Филатов, Ян Арлазоров, Нина Русланова, а курсом старше учился Никита Михалков.

Получив диплом, талантливый парень столкнулся с неожиданной проблемой: из-за отсутствия московской прописки никто не соглашался зачислять его в штат. Тогда директор Центрального детского театра пошел на хитрость: взял на работу дворником. Потом поставил рабочим сцены. И, наконец, предложил роль брата Ленина в спектакле, посвященном столетию со дня рождения вождя. В те времена отказать в прописке «родственнику» Ленина было невозможно, и вскоре все проблемы были улажены.

Автограф Александра Калецкого на титуле романа «Метро»

Появилась работа на ТВ, начались съемки в кино.

В начале семидесятых Калецкий (или, как часто писали его фамилию в титрах, Халецкий) стал стремительно набирать популярность. В 1971 году ему досталась главная роль в фильме «Где вы, рыцари?», два года спустя он предстал в образе королевича Елисея в постановке «Пушкинских сказок» и следом сыграл первую любовь знаменитой гимнастки Ольги Корбут в экранизации ее биографии «Чудо с косичками» (1974). Однако, несмотря на внешний успех, душа требовала другого.

Атмосфера Москвы советской и его внутреннее состояние очень здорово отражены в автобиографическом романе Александра Калецкого «Метро». Книга была написана в США и вышла на английском в престижном издательстве Viking весной 1985 года. «Подземный роман» стал мировым бестселлером, и его автор за прошедшие тридцать лет трижды продавал права на съемки художественного фильма. По разным причинам реализовать проект пока ни разу не удалось. Но не будем отвлекаться, а вслед за Александром Калецким перенесемся в эпоху застоя.

«Чем больше я ненавидел советскую жизнь, чем сильнее хотел уехать из постылой Страны Советов, тем больше процветал на профессиональном поприще. Чем больше я добивался в советском “искусстве пропаганды”, тем сильнее ненавидел свое участие в нем.

…Мы познали бродяжную, бездомную жизнь матросов… Мы пели в студенческих общежитиях и в красных уголках рабочих, в современных стеклянных кафе в центре города и в покосившихся бревенчатых избах на окраинах… Мы пели и спали в роскошных квартирах академиков и в сырых подвалах запрещенных поэтов и художников. Мы стали своими в недоверчивом и осторожном мире московского андеграунда.

По утрам и вечерам я играл в театре декадента-принца, днем на телевидении — патриота-камсамольца или в кино — активиста-отличника, а по ночаммы сЛеной брали гитары и окунались в совершенно иную творческую жизнь, не имевшую никакого сходства с искусством пропаганды. Во время этих запретных концертов мы чувствовали себя гордыми и счастливыми артистами, честно выражающими свои собственные мысли и чувства, а не то, что нам было приказано выражать.

Мы познали сладость запретного творчества, его свободу и красоту. Многие годы задыхаясь в затхлой атмосфере советской официальщины, полузадушенные в петлях цензуры, мы наконец глотнули свежего воздуха, найдя его, по парадоксальной прихоти судьбы, в мире подпольного искусства. Здесь, в андеграунде, в его вдохновенной, почти волшебной изолированности от бюрократического и милицейского надзора, мы впервые осознали, что не зря создавали свои вымышленные пластинки, что они, может быть, более реальны, чем жизнь, созданная вождями нашей страны для ее граждан. В подполье мы нашли новое братство людей, движущихся внутри советской системы по независимой орбите, будто поезд метро, несущийся по своей собственной, проложенной под землей секретной линии. Мы, не задумываясь, вскочили в этот поезд, и полетели вперед, подхваченные ритмом перестука колес:

Стараясь не потерять головы от быстроты этого движения, мы никогда не записывали наши песни на магнитофонные ленты, но это не помешало слухам о наших выступлениях распространиться по столице со скоростью беспроволочного телеграфа.

…Конечно, это было приятно, но весьма опасно, потому, что чем больше людей слышало песни, тем больше было шансов, что один из зрителей окажется стукачом, и тогда мы сами, без сомнения, будем сброшены с поезда на станции '!Крематорий”.

…Опасность быть открытыми и оказаться брошенными в тюрьму за антисоветскую пропаганду взвинчивала наши нервы до предела, натягивая их, как гитарные струны, которые вот-вот должны порваться. <…> Если мы хотели спасти наши жизни, нам следовало немедленно прекратить нелегальные выступления, набраться терпения, дождаться удобного момента, чтобы вырваться из страны и начать борьбу с советской властью, выступая с нашими песнями на радио “Голос Америки” и “Свобода” и посылая из-за границы пластинки и кассеты с их записями». [42]Автор отправляет Высоцкого в лагерь, где тот никогда не был по незнанию или из желания немного попугать западного читателя. В предисловии к первой книге Галича, вышедшей на Западе в 1969 году, также утверждалось, что он побывал в тюрьме.

Найдя несуществующие еврейские корни и раздобыв через знакомого иностранца израильский вызов, в 1975 году Саша с Леной покинули СССР.

Первая пластинка Саши и Лены

Однако «героев борьбы с коммунизмом» никто у трапа самолета с распростертыми объятиями не ждал. Приходилось выживать. В Америке у Калецкого был знакомый театральный продюсер. Во время гастролей детского театра по США и Канаде он слышал его песни, и они ему понравились.

… Первый концерт состоялся в городке Саратога (штат Нью-Йорк). Артисты выступили на разогреве у мегапопулярного в те годы кантри-певца Дона Маклейна. Его хит про «Американский пирог» (American pie) четыре недели продержался на первом месте национального хит-парада 1972 года.

К всеобщему удивлению, никому неизвестные барды из-за железного занавеса вызвали огромный интерес у публики. С того дня дуэт исполнителей «песен советского андеграунда» несколько лет колесил по Соединенным Штатам, выступая с концертами для студентов-славистов и малочисленных в ту пору русских общин.

О них стали писать в газетах, а однажды пригласили на одно из самых больших телешоу Мерва Гриффина. Тогда кстати, впервые на телевидении, вместе с ними появился и Арнольд Шварценеггер, демонстрировавший мышцы.

Телемагнат Гриффин был очарован русской парой, предложил помощь в написании книги об их приключениях в СССР, и обещал в дальнейшем снять по ней фильм.

Он действительно сдержал слово: пригласил «райтера», который стал записывать рассказы Саши. Но главному герою не понравилось, что американец игнорирует многие уникальные моменты, и он взял дело в свои руки.

…Семь лет спустя книга, о которой я уже упоминал, вышла в свет.

В 1976 году, на пике популярности, был записан альбом «До свиданья, Россия!» с подзаголовком «Песни московского андеграунда». В аннотации говорилось:

«Жизнь художника в Советском Союзе сегодня — это жизнь репрессий и борьбы. Советские художники сталкиваются с ужасной дилеммой — быть морально или физически уничтоженными или навсегда покинуть страну. Саша и Лена были актерами в Москве, снимались в кино и на ТВ, но еще они исполняли песни андеграунда. Давление на них из-за концертов росло, пока в начале 1975 года их не заставши сделать трудный выбор.

Они уехали, чтобы иметь возможность выразить себя в свободном мире.

…Темы Сашиных песен варьируются от нежных любовных поэм до комических зарисовок советской действительности, язвительных политических ремарок и слов борьбы за веру и правду.

Цель пилигримов Саши и Лены — рассказать всему миру о жизни в их стране, которой они были вынуждены сказать с грустью: прощай!»

На протяжении двух лет в «Новом Русском слове» чуть ли не каждый месяц появлялись заметки о советских менестрелях. Несколько раз они становились гостями радиостанции «Голос Америки». Понимая, что так не может продолжаться вечно, Калецкий в 1978 году записывает второй альбом «Письмо из СССР». Никакого пояснительного текста конверт не содержал, но название и концептуальное оформление с использованием фрагментов советских газет и фотографий и без того красноречиво говорили об идее проекта.

И все-таки, невзирая на повышенное внимание и ^прекращающуюся череду выступлений, все расходы по выпуску Калецкий оплачивал из своего кармана.

На мой вопрос, не возникли ли в какой-то момент в их жизни американские «бойцы невидимого фронта» с желанием поддержать молодых борцов с коммунизмом, Александр Семенович только вздохнул и откровенно ответил, что очень ждал их появления, но интереса никто не проявил.

Наверное, их песни были слишком аллегоричными или недостаточно колючими. А может, они не успели заработать в СССР реальной славы диссидентов? Кто теперь даст ответы на эти вопросы?.. Творчество Саши и Лены по содержанию, манере и подаче действительно выделяется из всего того, что можно было услышать от эмигрантов.

Об этом на страницах «Нового русского слова» в заметке «Третья волна на американских пластинках» размышлял в 1982 году и продюсер Рувим Рублев (он же — Рудольф Фукс):

Заметка из газеты «Русская жизнь». Сан-Франциско», август 1976

Уже несколько лет тому назад коллекционеры эмигрантских песен в Союзе обратили внимание на появление в Америке необычных пластинок, напетых никому в Союзе неизвестными Сашей и Леной, одна из которых и попала в Россию. Необычность ее на фоне эмигрантских записей заключалась в том, что пластинка не была эстрадной, развлекательной, а скорее типичной для творчества бардов. В американской газете «Новое Русское слово» за 13 февраля 1977 г., каким-то чудом попадавшей нам в руки, мы, советские коллекционеры, могли прочитать в заметке, подписанной Т. М.: «Полтора года назад Саша и Лена чуть ли не через два дня по приезде в Америку появились у меня дома… “Мы хотим петь свои песни”, - сказали они, взяли гитары и запели. Помню, как я заплакала, когда впервые услышала песню “До свиданья, Россия!” И вот их первая стереопластинка. В нее вошли двенадцать песен, очень разных по темам и характеру. Здесь и гневные политические песни из подполья, такие как “Эмигрантская", “Крематорий”, “Арест О. Мандельштама”, “Молитва”, которые чередуются с прелестными романтическими песнями “Осенний карнавал”, “Серенада”, “Памяти Бориса Пастернака” и совершенно чудесной “Новогодней песенкой дедушкиных часов”».

Во второй заметке, озаглавленной «Вторая пластинка» («Новое Русское слово» от 30 апреля 1978 года), тот же автор сообщал: «Вышла вторая пластинка Саши и Лены “Письмо из СССР”… Темы песен можно разделить на две части: политические и романтические. Самой лучшей песней несомненно является “SOS”… Очень Удачны сатирические песни Тетя Соня" и “7 ноября”… Пожалуй, самая важная в политическом отношении — песня “На станции ЧОП”… Удачна хулиганская “Черноморская баллада”… Выдержан озорной стиль, песня полна сарказма и задора… Из романтических песен, пожалуй, лучше, всех “Расцвел в саду засохший куст”, которую задушевно и тонко исполняет Саша. Очень хороши слова: “А у меня сестра выходит замуж… это так странно…” Саша и Лена за это время очень выросли, их репертуар стал более разнообразным и интересным».

Вторая пластинка Саши и Лены

Когда я ехал в США, то надеялся на встречу с первыми американскими бардами и с их пластинками, но, к сожалению, ни их самих, ни их пластинок уже не застал. К моменту моего приезда их концертная деятельность закончилась, а пластинки, видимо, были распроданы. Как «представитель маг-нитиздата» я был сильно разочарован.

В чем причина ухода Саши и Лены? Был ли их успех только кажущимся? <…> Песни Саши и Лены, мне кажется, были слишком меланхоличны и при всех их достоинствах не могли иметь большого коммерческого успеха, так как третья эмиграция — их основной потребитель — слишком устала от своей собственной меланхолии, доставшейся в наследство от «сладкой жизни» в Советском Союзе, и испытывает естественную тягу к песням, более веселым и жизнерадостным.

Что же случилось с яркой парой?

К концу семидесятых их альянс дал трещину. Вскоре они расстались. Александр взялся за кисть, вновь стал писать картины и параллельно работать над книгой. А Лена… Лена ушла в монастырь.

Некоторое время спустя она вновь решила попробовать пожить «в миру». Окончила курсы медсестер, трудилась в госпитале, а потом… снова стала «христовой невестой».

В пригороде Нью-Йорка в 2014 году был открыт Музей А. Калецкого. Фото автора

С бывшим мужем она не виделась уже лет двадцать, хотя на каждый день рождения и Рождество они обязательно звонят друг другу. По слухам, сегодня Елена руководит хором в одном из русских храмов Нью-Йорка.

Александр Калецкий стал успешным художником. Его работы выставляются в лучших галереях и музеях мира. Изредка он продолжает сниматься в кино и рекламе. По-прежнему пишет книги и сочиняет песни.

А мы посмотрим, как эволюционировали «музыкальные диверсии» в новом десятилетии.

 

Подпольные песни

Алексей Хвостенко (1940–2004)

В 1980 году во Франции довольно большим тиражом была напечатана пластинка с мрачной, в стиле полотен Босха, картинкой на обложке и алыми буквами пылающим названием — Chansons souterraines («Подпольные песни»). В правом нижнем углу, словно не желая привлекать излишнего внимания, расположилась надпись: ГЛЕБ/GLEB.

Ко мне лента с этим загадочным концертом попала году в 1987-1988-м. В числе прочих в своей секретной домашней студии в квартире на 3-й Фрунзенской набережной ее порекомендовали братья-писари Слава и Сережа Мавроди. (Об этом я подробно рассказывал в других своих книгах). Помню, что у них он проходил не как Глеб, а как некто А. Женикер. За прошедшие десятилетия я ни йоту не приблизился к разгадке авторства этого альбома. Некоторые коллекционеры припоминали, что у них кассеты были подписаны иначе — «Глеб Хвостенко». Ситуация запутана, точно леска у начинающего рыбака. «Намертво», — как говаривал мой дед.

Хвостенко, только, конечно, не Глеб, а Алексей, — фигура широко (пусть и в узких кругах) известная. Художник, поэт, музыкант, эмигрант… Алексею Хвостенко и Анри Волохонскому принадлежит авторство песни «Над небом голубым есть город золотой».

Своими сочинениями, выставками неформального искусства и в целом несоветским образом жизни Хвостенко вызывал идиосинкразию у властей. В конце шестидесятых его отправили в психушку, где залечили так, что он потерял способность ощущать остроту цветопередачи, из-за этого перестал писать картины и перешел только на коллажи.

В 1972 году в Италии был выпущен сборник «10 советских поэтов», куда наряду с произведениями Ахматовой, Евтушенко и Вознесенского вошли стихи Хвостенко.

Когда в 1975 году он подал документы на эмиграцию, то ему отказали по причине того, что против его отъезда возражает… отец бывшей жены. Такая формулировка потрясла даже матерых деятелей из редакции «Посева». Узнав о произволе, в очередном номере друг новоявленного «отказника» писатель Владимир Марамзин в качестве поддержки опубликовали заметку под названием «Бывший тесть не согласен», где в открытую разместил все данные и московский адрес ратующего за непутевого зятя родственника, обвинив его в сотрудничестве КГБ. Новость подхватили радиоголоса, и два года спустя Хвост уже гулял по Монмартру.

В 1981 году в Лондоне он записал первую пластинку «Прощание со степью». В работе над альбомом ему помогали сын Марка Делючека Паскаль, известный гитарист Андрей Шестопалов и легендарный ведущий «Русской службы Би-би-си» Сева Новгородцев, сыгравший на флейте. Песни там звучали очень интересные, наполненные сладким ядом политической (и не только) сатиры, что «слышно» даже из названий: «Вальс-жалоба Солженицыну», «Олимпийское проклятие», «Песня о независимости», «Стриптиз во вкусе ООН», «Сучка с сумочкой», «Прославление Олега Соханевича».

Последняя посвящена художнику, который в 1967 году поднялся на борт теплохода «Россия», шедшего маршрутом Одесса-Сочи. При нем был чемоданчик с запасом воды, скудным провиантом и… надувной лодкой. Ночью он, никем не замеченный, спрыгнул за борт, в воде ртом надул лодку и… девять суток греб к «берегу турецкому». Когда его выловили «янычары», то долго не могли поверить, что такое возможно.

Хвостенко посвятил ему песню, начинавшуюся такими словами:

В связи с вышеизложенным не могу не вспомнить и подвиг Славы Курилова, который также, спрыгнув с туристического лайнера, курсировавшего вдоль экватора (без возможности схода на берег в портах! Существовала такая издевательская форма отдыха для советских граждан, когда на стоянках туристам вместо экскурсий на берегу демонстрировали фильмы о жизни страны, где пришвартовался теплоход), несколько суток без единой капли воды, практически в костюме Адама, ориентируясь по звездам, вплавь добрался до Филиппинских островов. Когда его выловили местные пограничники, беглец светился от покрывшего его тело планктона. Впоследствии он издал автобиографическую повесть «Один в океане».

Представляете, как эти люди мечтали выбраться из-за железного занавеса, если решались на такие авантюры! А ведь я вспомнил только несколько эпизодов, на деле же их было гораздо больше. Жаль, не все ждал happy end.

В 1982 году Алексей Хвостенко записал в Париже потрясающий жанровый альбом «Фонарики ночные» (переизданный недавно в России под названием «Последняя малина»). Как видно по названию, там звучала ставшая народной песенка Die6a Горбовского, с которым Хвостенко был дружен еще со времен питерской юности. Как был он дружен и с Иосифом Бродским, и с Константином Кузьминским, и со многими другими героями андеграунда, сам являясь его неотъемлемой частью, а может быть, даже живым воплощением. В Париже он жил и творил в сквотах, в Лондоне во время записи пластинки «Прощание со степью» обретался на вилле датского миллионера, в Нью-Йорке то бичевал в подвалах Брайтона-Бич у друга Кузьмы, то квартировал в шикарных пентхаусах. И везде, невзирая на окружавшие интерьеры, оставаясь только собой — художником и поэтом.

Так мог ли Хвостенко как-то быть связан с Глебом (если вы не забыли, мы начали разговор с истории его альбома «Подпольные песни») или тем, кто за этим древнерусским именем укрылся? Вероятно. А может ли указанная братьями Мавроди фамилия оказаться верной? В равной степени да и нет.

В общем, так или иначе, но стоит признать, что этому товарищу по имени Глеб, видимо, всерьез опасавшемуся «длинных рук Кремля» и «всевидящего ока “большого брата”», виртуозно удалось обрубить все концы, полностью оправдав название альбома «Подпольные песни». Джеймс Бонд — дитя по сравнению с этим мастером конспирации. Поговаривают, что хоть и вышла пластинка во Франции, все записи для нее были сделаны в СССР и тайно переправлены на Запад. И что якобы голос на диске принадлежит какому-то весьма известному в Союзе «деятелю искусств». Но пока раскрыть инкогнито никому не удалось. Если вдруг кто знает, напишите, не сочтите за труд. Огонь моего любопытства пора бы и затушить. Давно пылает…

 

Рискованные шутки

Кассета студии Евгения Конева

Путать следы заставляли разные обстоятельства.

Я уже упоминал издание владельцем студии «Кисмет» Рудольфом Фуксом пластинки Александра Галича (в целях конспирации выпускающей компанией была указана некая Fortuna-records). Здесь тоже бал правит проза жизни — нежелание платить авторские.

Этот же энтузиаст магнитиздата славен тем, что напечатал восемь пиратских дисков Высоцкого, а также отдельные гиганты Аркадия Северного, Александра Розенбаума, «Братьев Жемчужных» и даже первый в истории LP «Машины времени».

У Фукса был конкурент — бывший сотрудник московского ГАИ Евгений Конев. В 1981 году он основал в Нью-Джерси студию IRS (International Record Song). В основном Конев выпускал кассеты. Но даже в оформлении обложек аллегорически обыгрывалась связь содержания с запретами и отсутствием свободы творчества в СССР. Печатал он и тематические сборники «Песни сталинских лагерей», которые продолжали традицию, заложенную еще в шестидесятых-семидесятых Варди, Пылаевым, Вольным и Верни.

Kaccema студии Конева серии «Известные барды России и зарубежья»

В середине восьмидесятых на страницах «Нового Русского слова» Конев размещал огромные, в полполосы, рекламные объявления своей фирмы. Был там, в частности, раздел «Политическая песня и сатира»:

1. В. Высоцкий. История страны — история болезни.

2. Александр Галич.

3. Песни сталинских лагерей.

4. Юлий Ким. Песни лирические, критические и запрещенные в СССР.

5. Сатира «Кремлевская энциклопедия».

6. Алексей Хвостенко «Прощание со степью».

7. Юмор. Встречи в «Русском лесе» и так далее.

Есть в каталоге этого одного из самых загадочных и малоизвестных лейблов русского зарубежья и несколько виниловых пластинок. Первостатейной редкостью является релиз 1983 года под названием «Рискованные шутки», где записаны, однако, совсем не песни, а монологи… сатирика Михаила Жванецкого.

В рекламе новинки на страницах «Нового Русского слова», говорилось:

«Отличное лекарство от ностальгии. Что запрещено в СССР — доступно в Америке. Едкая, остросоциальная, на грани дозволенного сатира. То, что позволяли себе советские партократы на закрытых концертах, доступно всем. Некоторые из 19 миниатюр были одноразово пропущены цензурой для исполнения на публичном концерте в Советском Союзе и немедленно запрещены ввиду неожиданной реакции счастливчиков-слушателей и появления в народе невероятного количества интерпретаций миниатюр Михаила Жванецкого в виде анекдотов. Записи, послужившие материалом для этой пластинки, были сделаны профессиональным звукооператором на закрытом концерте в Доме литераторов и с большим трудом переправлены из СССР в нашу фирму».

В том же 1983 году Евгений Конев издал альбом неких Сергеева и Романовского «Зоопарк» (в названии и заглавной песне аллегорически обыгрывалась жизнь в СССР, откуда, сломав клетку, на зависть другим его обитателям, удалось сбежать на Запад бегемоту).

Анонс выхода пластинки Михаила Жванецкого «Рискованные шутки». 1983

Вообще материал на диске был очень слабым, откровенно повторяющим интонации Высоцкого, при этом никак не дотягивающий до оригинала. Речь тем не менее не о достоинствах музыки и стихов, а о содержании. Оно как раз представляет для нашего рассказа определенный интерес. Начиная с первого трека «Прощай, Леня!», где был отображен разговор между умирающим Брежневым и входящим в должность генсека Андроповым, в большинстве остальных композиций авторы также неуклюже запускали стрелы сатиры в советскую (и отчасти американскую) действительность:

Ставное отличие продукции Конева, Фукса и самих артистов-эмигрантов третьей волны — все они изначально предназначались исключительно для русской общины.

Помните, как Слава Вольный, выпустив Gulag Song, отправился с гастролями по европейским университетам?! Как продюсеры сопроводили английским переводом пластинку Нугзара Шария?! Как Ив Монтан, услышав песню <Όкурочек» на пластинке Дины Верни, взял ее в свой репертуар?! Какой мировой резонанс вызвала работа Теодора Бикеля в поддержку советских евреев?!

Под безобидной и веселой, на первой взгляд картинкой на пластинке Сергеева и Романовского, скрывалась едкая антисоветская аллегория: Зоопарк, по замыслу авторов, символизировал Советский Союз, из которого повезло вырваться лишь редким счастливчикам

Ничего похожего в дальнейшем наблюдаться не будет. Практически вся творческая активность эмигрантов третьей волны была нацелена исключительно на русскую диаспору и никакого посыла, кроме развлекательного, в себе не несла. Но и тут бывали исключения.