Тит Флавий Веспасиан прожил всего сорок два года, правил же страной только два года и три месяца, не завоевал никаких новых земель, не провел никаких смелых реформ, не поразил своих подданных ужасными преступлениями, но и не восхитил их каким-то особенным великодушием или благородством. И тем не менее он считается одним из самых выдающихся римских императоров. Возникает естественный вопрос — почему? Каковы причины столь великой славы этого императора, славы, не меркнущей в веках? Дело в том, что с именем императора Тита и его коротким царствованием еще и в наши дни в сознании каждого образованного человека связаны очень важные события и явления древнего мира. Это он еще до того, как стать императором, покорил Иерусалим. Это его Триумфальная арка до сего дня возвышается на римском Форуме. Это при нем был достроен и начал свою многовековую деятельность Флавийский амфитеатр, то есть Колизей. И наконец, в самом начале его правления произошло знаменитое извержение Везувия, и была засыпана пеплом Помпея. Даже ранняя кончина цезаря невольно способствовала увеличению доброй славы Тита. Считалось, что лишь скоропостижная смерть помешала проявиться во всем блеске и полноте его будущим свершениям.

Итак, недолгое правление Тита оказалось очень насыщенным важнейшими событиями, происходившими в самых разных странах. Еще будучи мальчиком он удостоился высокой чести — воспитывался вместе с Британиком, сыном императора Клавдия и его жены Мессалины. Причиной этого были добрые отношения, установившиеся между его отцом, сенатором Веспасианом, и Нарциссом, очень влиятельным вольноотпущенником цезаря. История сохранила нам интересный факт: рассказывали, что Нарцисс, желая узнать, что ожидает в жизни Британика, пригласил ко двору знаменитого в те годы предсказателя, безошибочно определяющего судьбу человека по его лицу. Нарцисс ввел знаменитость в комнату, где занимались оба мальчика. Едва войдя, предсказатель сразу же успокоил заказчика, заявив: «Не беспокойся, он будет править», причем указал на Тита. Нарцисс возмутился: «Ошибаешься, это только товарищ императорского сына, наследник Британик — вот этот!» Однако физиономист-предсказатель стоял на своем: «Ничто не говорит о том, что Британик когда-нибудь будет властвовать, а вот насчет его товарища у меня ни малейших сомнений».

Возможно, всё это придумали позже, когда Тит занял трон. Ведь никто из представителей рода Флавиев — ни Веспасиан, ни Тит, ни Домициан — не имел никаких оснований претендовать на титул императора, вот их сторонники и старались задним числом выискать эти основания, а в те времена вера в вещие предзнаменования была очень сильна.

Тит явился участником того пира, на котором отравили Британика. Оба мальчика возлежали на своих ложах за отдельным пиршественным столом. Все блюда, подаваемые членам императорской семьи, сначала пробовал особый раб, называемый praegustator (слуга, пробовавший блюда перед подачей их на стол).

Одно из кушаний Британик отодвинул — слишком горячее. В блюдо немедленно вылили кубок холодной воды, а раб не успел попробовать воду. Мальчик взял ложку кушанья в рот и тут же упал без чувств. Все это видел лежавший рядом Тит и едва успел отдернуть ложку, которую уже подносил ко рту. По другой версии, он все же прикоснулся ложкой с кушаньем к губам, за что и расплачивался потом долгой и тяжкой болезнью. Он никогда не забывал несчастного Британика. Много лет прошло, и Веспасиан, уже император, повелел воздвигнуть Британику позолоченный памятник, а статуэтку — Британик на коне — по его приказанию всегда проносили вокруг стадиона впереди процессии, по обычаю, открывавшей состязания на колесницах.

После этого трагического события Тит покинул императорский двор и занялся только учебой. Он хорошо изучил и римскую, и греческую литературу, и на этих двух языках не только составлял и произносил речи, но и сочинял стихи. Интересовался музыкой, неплохо пел и играл на кифаре. Он даже овладел стенографией, причем настолько хорошо, что позже шутки ради соревновался в этом искусстве со своими секретарями.

Не забывал Тит и физических упражнений. Он был прекрасно сложен — не очень высокий, но ловкий и сильный. Словом, превзошел все науки, которые полагалось тогда пройти молодому аристократу. Пришло время начинать взрослую жизнь. Для восемнадцатилетнего юноши из хорошей семьи принято было начинать ее с воинской службы, и в 57 году Тит вступил в один из прирейнских легионов, благодаря высокому происхождению — сразу в звании трибуна. Естественно, всей жизнью в солдатских лагерях руководили профессиональные офицеры, центурионы разных степеней, но и для представителей так называемой золотой молодежи жизнь среди солдат и участие в самых настоящих боях были отнюдь не забавой. Это была отличная школа воспитания характера. При желании молодые трибуны могли не только научиться всему, что относилось к жизни армии, но и больше узнать о провинции, куда судьба забросила их легион. Тит не терял времени даром. Солдатом он был хорошим — и тогда, и позже.

Служил он и в Британии, а это означало, что добровольно повторил свой воинский стаж уже в другой провинции, в других условиях. Интересно, почему он выбрал именно Британию? Может, потому, что несколько лет назад там сражался его отец в качестве командующего II легионом Августа?

В 59 году Тит опять оказался в Риме. Теперь, по окончании службы, молодому человеку его рода положено было заняться изучением права, соединяя теорию с практикой. Он посещал лекции знаменитых юристов, пользовался их советами, следовал их указаниям и одновременно лично выступал в судах, чаще всего как защитник. В эти же годы он успел дважды жениться. Первая его жена умерла вскоре после свадьбы, со второй он сам развелся, хотя она и родила ему дочь. Причем развелся по не очень-то благородной причине, а именно из карьеристских соображений. Дело в том, что ее дядя Соран в 66 году оказался запутанным в политическом процессе и приговорен к смертной казни по указанию Нерона. А Тит как раз уже был квестором, и перед ним открывались блестящие перспективы.

Вскоре его отцу Веспасиану поручили руководство армией, направленной на подавление восстания в Иудее. Тит возглавил один из его легионов. Было ему тогда 27 лет. Весь 67 год он мужественно сражался в Галилее, захватил там город Иотапату. Именно там в плен к римлянам попал Иосиф, написавший впоследствии историю Иудейской войны. Заслугой Тита в этой войне был и захват города Тарихеи на Генисаретском озере. Велись жестокие бои, кровь лилась потоками, погибали не только воины, но и женщины и дети. Счет погибших шел на десятки тысяч, еще больше людей захватывалось в рабство. Если верить Иосифу Флавию, Тит всегда старался сдерживать своих солдат, даже наказывал их за провинности.

Военная кампания 68 года охватывала в основном собственно Иудею, а также долину реки Иордан и побережье Мертвого моря. Сжималось кольцо вокруг Иерусалима, бои становились все яростнее, но внезапно римлянам пришлось прекратить боевые действия. Из Рима пришла весть о смерти Нерона и переходе власти к новому императору — Гальбе. В декабре того же года Тит отправился морским путем в Италию, чтобы передать новому императору поздравления отца и его легионов, заверить его в их верности, доложить военную обстановку в Иудее. В пути его сопровождал царь Агриппа, потомок Ирода Великого, властитель части Палестины. До Коринфа Тит с Агриппой доплыли уже после 20 января 69 года и тут узнали, что Гальба убит в Риме преторианцами, провозгласившими цезарем Отона. Что было делать? Продолжить путь и принести поздравления Отону или возвращаться и ожидать, как развернутся события? Они разделились. Агриппа продолжил путь в Рим, а Тит вернулся, и, очень возможно, не только из политических соображений. Тацит пишет:

Были такие, которые уверяли — вернулся он из-за тоски по царице. И действительно, его молодое сердце пылало страстью к Беренике.

Об их романе знали все. Он начался в 67 году, когда Тит прибыл в Палестину, и длился еще долго. Кто же такая эта царица или, вернее, царевна? Сестра царя Агриппы, значит, как и он, иудейка, правнучка царя Ирода, столь хорошо запомнившегося всем по легендарному избиению младенцев. Береника, как и все их семейство, находилась под сильным влиянием греческой культуры, о чем, впрочем, говорит и ее имя, но осталась верна религии предков. Она делала все, что в ее силах, чтобы не разразилось восстание против римлян, но когда оно все равно вспыхнуло, приняла сторону римлян, как и небольшая часть ее сородичей.

Почему же Тит полюбил ее так страстно и явно? Это удивляло еще современников, ведь Береника была старше него, как минимум, на 10 лет, и выходит, когда они познакомились, она уже приближалась к сорока годам или даже перешагнула эту границу, а для древних римлян женщина в таком возрасте уже чуть ли не старуха. Ее первый муж умер, со вторым она развелась, и уже несколько лет жила в доме своего родного брата Агриппы, что давало пищу предполагать, будто их связывает не только родственная любовь, но сильная страсть. Что же мы можем сказать о царевне? Не сохранилось никаких ее изображений, даже нет описаний ее внешности и характера. Однако она наверняка была незаурядной женщиной, умной, интеллигентной и исполненной очарования, раз Тит столько лет любил ее и расстался с ней лишь под давлением непреодолимых политических обстоятельств. На обратном пути из Коринфа в Палестину молодой вождь задержался на Кипре, чтобы посетить знаменитый храм Афродиты и принести драгоценные жертвы богине любви. Рассказывали, что в тайной беседе жрец храма поведал ему о его дальнейшей судьбе. Однако тогда Тита интересовала не политика, а только любовь, и он счел храм богини любви самым подходящим местом для того, чтобы вознести молитвы этой богине за благоприятную судьбу их нетипичной любви — римлянина и иудейки, сенатора и принцессы, вождя победоносных легионов и дочери сражающегося против римлян народа.

Когда он вернулся в Палестину, выяснилось, что все благоприятствует их любви, причем настолько, что уже можно было не стесняться присутствием Агриппы, а военные действия почти приостановились. Однако политика не позволяла забыть о себе. С появлением планов сделать цезарем Веспасиана Титу пришлось все силы посвятить воплощению в жизнь этой идеи. Кстати, Береника оказалась очень хорошей помощницей в этом деле, искусной и надежной. Лишь ее посредничеством объясняется тот факт, что 1 июля 69 года префект Египта Тиберий Юлий Александр первым провозгласил Веспасиана императором перед строем своих легионеров. Этот префект был не только евреем по национальности, но и родственником Береники. Когда Веспасиан уже в качестве императора осенью 70 года двинулся в Италию, его сын остался в Палестине, чтобы довести войну до конца. О том, что творилось в осажденном городе и как шли бои, мы знаем от Иосифа Флавия, некогда руководящего восстанием в Галилее, теперь же ставшего римским пленником и усердным сторонником и восхвалителем Тита. Иосиф был живым свидетелем всего, что происходило у стен города, а беглецы из осажденного города и пленники рассказывали о ситуации внутри Иерусалима.

Трагедия столицы Иудеи памятного 70 года по накалу боев и количеству жертв превосходила все, что происходило когда-либо раньше, и вместе с тем стала как бы прообразом подобных ужасающих трагедий будущих эпох. И мы, еще помнящие потери, муки и страдания, пережитые человечеством в последней мировой войне, несравнимые по своим масштабам с утратами былых войн, не можем без волнения читать записи Иосифа Флавия в его «Иудейской войне».

Вернемся, однако, к захвату Иерусалима. Несомненным успехом римлян было взятие огромного по размерам главного иудейского храма. Руководство римскими войсками раздумывало, сжечь ли этот символ власти иудеев, или оставить. Одни утверждали, что нельзя оставить даже развалин, ибо иудеи никогда не успокоятся, и восстание будет тлеть до бесконечности, пока хоть что-то останется от их культового храма. Другие склонялись к тому, чтобы храм сохранить, если его защитники согласятся добровольно его покинуть, если же будут упорно сопротивляться, поджечь здание, приписав ответственность за это защитникам храма. А раз те поступили безбожно, значит, сами вынудили римлян пойти на крайнюю меру. Сам Тит не соглашался уничтожать такую великолепную постройку, во всяком случае, так утверждает Иосиф Флавий. Другой историк, правда, более позднего периода — но, может, он располагал и более полными сведениями? — утверждает обратное: именно Тит стремился стереть храм с лица земли, будучи уверен, что только этим можно окончательно сломить дух сопротивления иудеев.

Считается, что спор разрешил случай. Во время боев во внутреннем дворе храма кто-то из легионеров швырнул горящий факел в одно из окон храма. Факел упал на сразу воспламенившийся огромный занавес. Ввысь взвились высокие языки огня. Тит отдыхал в шатре, когда ему доложили о пожаре. Он сразу же бросился к месту пожара, якобы пытаясь спасти здание от огня. Напрасно. Уже римляне заполонили весь внутренний двор, в ярости сея смерть направо и налево. Здесь собрались в основном женщины и дети, считая этот двор самым безопасным местом. Множество женщин и детей были безжалостно убиты. Солдаты ворвались в храм, и здесь уже горы трупов громоздились вокруг главного алтаря, а кровь рекой лилась по ступеням наружу. В храме люди пытались укрыться еще и потому, что какой-то пророк-самозванец на улицах Иерусалима призывал его жителей укрыться именно в храме, ибо там Господь спасет их чудесным способом.

Римские солдаты не знали жалости, они думали лишь о сказочных сокровищах, — которые евреи, по слухам, веками укрывали в храме, — и торопились их разыскать, пока их же собственные офицеры не успели обнаружить драгоценности. Они даже поддерживали и раздували огонь в храме, чтобы незаметно присвоить себе больше трофеев. Кто-то из солдат подложил факелы у входа, от чего загорелся грандиозный занавес, свисающий огромными складками тут же, за торжественными вратами.

Так сгорел храм, но это не означало еще конца боев. Повстанцы отчаянно сражались в Верхнем городе, который удалось захватить лишь через несколько дней. И опять предоставим слово человеку, видевшему происходящее собственными глазами. Иосиф Флавий пишет:

Римляне захватили стены города, водрузили на них свои значки и знамена и под грохот аплодисментов и радостных возгласов оглушительно запели песнь победы. Потом, соскочив со стен и обнажив мечи, ринулись по улицам, убивая всех встречных. Врывались в дома и, разгромив их, тоже поджигали, заперев в них жителей. Грабили и рушили все вокруг, но случалось, ворвавшись в дом, обнаруживали его обитателей умершими от голода.

И все же убивать старались главным образом старцев и младенцев, уводя в плен тех, кто молод и силен.

К тому же надо было набрать достаточное количество наиболее представительных с виду пленников, которые могли бы украсить триумфальное шествие в Риме победителей; отобрать и таких, которые пойдут на расправу диким зверям и смогут сражаться с гладиаторами. Но когда стали подсчитывать и распределять пленников, выяснилось, что одиннадцать тысяч из них скончались от голода. Флавий поясняет:

Отчасти потому, что стража из ненависти не кормила их, а частью оттого, что они сами отказывались от пищи. В действительности и в самом деле не хватало пропитания для такой массы людей, ибо в этой войне было взято в плен 97 тысяч человек.

Через несколько месяцев Тит вернулся в Италию и в июне 71 года вместе с отцом совершил триумфальный въезд в Рим. Это торжественное событие уже было описано в нашей книге. Памятью же о взятии Иерусалима на долгие века осталась знаменитая Триумфальная арка Тита, которая и в наши дни возвышается на Форуме. Это — самые старые из сохранившихся в Риме триумфальных императорских ворот. Воздвиг их брат Тита, Домициан, уже после кончины Тита, в 81 году. Надпись на арке гласит: «Сенат и римляне Божественному Титу, сыну Божественного Веспасиана, Веспасиану Августу». На барельефах монумента все еще движется торжественное шествие, и победоносные легионеры гордо возносят огромные мраморные и бронзовые канделябры из семи светильников из иерусалимского храма.

Вот так имя Тита навсегда слилось с одним из самых трагических событий в истории еврейского народа. Однако, размышляя о тех прискорбных фактах, столь отдаленных от нас по времени и столь близких по последствиям, внимательно рассматривая арку с ее гордыми барельефами, трудно удержаться от такого соображения: огромная империя, возведенная трудом рабов бесчисленных народов, охраняемая могучими армиями легионеров, кичащаяся пышными памятниками своих побед, рухнула и превратилась в пыль, встретила политическое небытие, а маленький народ, побежденный ею и обреченный на гибель, все еще живет. И такое часто повторялось в истории человечества. Где сегодня могущественные ассирийцы? Куда подевались фараоны, властители мира? Где персидские цари царей? Похоже, история учит нас: то, что велико и могуче, рухнет и рассыплется в пыль, а скромное же и презираемое таит в себе невероятную стойкость, но при одном условии — если сохранит память о своем прошлом.

ОБОЖАЕМЫЙ ГОСУДАРЬ

Веспасиан не скрывал, напротив, всячески давал понять, что своим наследником считает Тита. Последний и был объявлен императором. Никто этому не удивлялся. Еще при жизни отца покоритель Иерусалима получил звание народного трибуна, неоднократно вместе с отцом исполнял должность консула и даже был объявлен префектом преторианцев. Он имел право отвечать на письма от имени отца, произносить речи в сенате, составлять и рассылать указы. Словом, был вторым человеком в государстве. Неудивительно поэтому, что следили за каждым его шагом и поступком, старались выявить его взгляды, предугадать желания. И нельзя сказать, что выводы всегда делались положительные. Наоборот, в Тите обнаруживалось множество недостатков. Он был подозрительным, несдержанным, излишне суровым, любил доносчиков, не задумываясь проливал человеческую кровь, если требовалось, скажем, в зародыше уничтожить политический заговор. Он любил роскошь, ночные пиры и оргии, был корыстолюбив.

К тому же еще в 75 году в Рим прибыла Береника с любимым братом Агриппой. Их приняли со всеми возможными почестями. Агриппе постановлением сената вручили символы должности претора, а в распоряжение Береники были отданы покои во дворце на Палатине, благодаря чему она могла без помех встречаться с Титом, тем более что Веспасиан большую часть времени проводил в Саллюстианских садах, на склонах Пинциева холма. Благодаря этому после четырех лет разлуки Тит и Береника могли вновь предаться страсти, вспыхнувшей в кровавые дни войны в Палестине. Поговаривали, что они ведут себя как законные супруги, и Тит уже сделал предложение, во всяком случае, Береника держала себя как законная супруга императора — гордо и достойно. По крайней мере, так считала она, а вот римляне, ее будущие подданные, наоборот, были недовольны поведением Береники, называя его высокомерным и дерзким.

Тут уже говорилось, что нам неизвестно, как выглядела Береника, какого цвета были ее глаза и волосы. История сохранила лишь один факт, относящийся к этой женщине: она носила перстень с чудесным алмазом, дар Агриппы. Этот драгоценный камень вызывал зависть многих знатных римлянок. О нем помнил даже представитель последующего поколения, поэт и сатирик Ювенал. Он так описывал подарки, которые делал любящий муж капризной жене:

Приносят ей громадные хрустальные вазы. Потом сосуды для воскурений, тоже огромные. Наконец знаменитый алмаз, цены необыкновенной, поскольку его носила на пальце сама Береника. Царь Агриппа даровал некогда его ей, своей бесстыжей сестре, а было это там, где короли позволяют себе босиком отмечать субботы, а снисходительность исстари дозволяет свиньям доживать до преклонного возраста.

Так что этот алмаз — единственный конкретный предмет, за который может зацепиться наше воображение. Точнее — сверкание его граней под лучами заходящего солнца на пальце царицы, когда она, стоя под высоким темно-зеленым кипарисом в Палатинском саду, любуется Римом, простирающимся у ее ног.

И все-таки ей пришлось покинуть город. Возможно, это произошло под воздействием общественного мнения, а скорее всего, по повелению самого Веспасиана. Однако когда 24 июня 79 года император скончался и власть перешла к Титу, она с торжеством вернулась. И тут ее ожидало горькое разочарование. Новый цезарь приказал ей покинуть Рим. Сделал он это, как утверждали древние, неохотно, вопреки ее и своему желанию. По латыни это звучало коротко и четко: invitus invitam. Что же заставило его так поступить? Можно, разумеется, бестактно напомнить об уже упоминавшемся ее немолодом возрасте: Беренике уже за пятьдесят, а Тит значительно моложе. Но скорее всего, дело серьезнее и причина не столь оскорбительная для Тита. Просто, став императором, он стал другим человеком. Теперь, будучи цезарем, он уже не имел права выдвигать на первое место собственные желания, не смел удовлетворять свои личные стремления, не мог поступать, как ему вздумается. Приходилось считаться с интересами государства и общественным мнением. Возможно, эти слова звучат как надоевшее клише, но в данном случае так оно, скорее всего, и было. Удивив и даже поразив современников, цезарь теперь вел себя образцово как в общественной, так и в личной жизни.

За все время его правления не было ни одного политического процесса, ни разу он ни у кого не конфисковал имущество, не подписал ни одного смертного приговора. Он сразу же объявил об отмене указа об оскорблении величества, заявив: «Меня оскорбить нельзя, ибо я не совершаю ничего предосудительного, а лживые обвинения презираю. Что же касается моих императорских предшественников, так они отомстят за себя сами, если и в самом деле являются богами или только полубогами».

Он подтвердил все привилегии, присвоенные римлянам по сю пору. И всякий явившийся к нему с жалобой мог быть уверен, что она будет рассмотрена внимательно и доброжелательно, в соответствии с девизом Тита: «После беседы с императором никто не уйдет разочарованным». Остались в истории его слова, произнесенные в волнении однажды вечером, когда он вдруг вспомнил, что за весь день никому ничего хорошего не сделал: Amici, diem perdidi! — Друзья, понапрасну пропал день! Прекрасные слова, и стоит о них помнить, даже если вы не римский император. А простые римляне хвалили игры и зрелища, устраиваемые для них цезарем, — красочные и завлекательные, именно такие, какие они любили.

Оставшееся в веках положительное мнение о времени правления Тита тем более ценно, что именно в эти годы произошло немало страшных природных катаклизмов. Будь это в дни правления непопулярного, жестокого или бездарного правителя, их наверняка приписали бы божьему промыслу, гневу богов в наказание за поведение императора. А тут — странное дело, в эпоху, насыщенную суевериями, не раздалось ни одного голоса против цезаря.

Первый катаклизм, навсегда оставшийся в памяти человечества, к которому и сегодня не уменьшился интерес, — это извержение Везувия, погубившее Помпею и ряд других городков у подножия вулкана. Произошло оно всего через два месяца после прихода к власти Тита, 24 августа 79 года.

Мы, наблюдавшие происходящее издалека, из Мизена, сначала не могли понять, какая именно гора дымится тучею. Только позже поняли — Везувий. А туча эта своей формой напоминала дерево, точнее сосну-пинию, потому что вонзилась в небо, будто ее ствол прямой и высокий, а там уже, наверху, распустила ветви. Полагаю, что вознес ее мощный взрыв, постепенно ослабевавший, ибо она изгибалась от своей тяжести. То она казалась белой, то опять темно-серой и пестрой, видимо, в зависимости от того, несла ли она пепел или землю. Было около семи часов дня. Первой ее заметила моя мать и показала дяде, говоря, что на небе появилась какая-то необычная туча. Дядя к этому времени уже успел принять солнечные ванны, потом холодные ванны, успел перекусить и теперь лежал, что-то читая. Он велел быстро подать ему сандалии и поспешил подняться на такое место, с которого лучше всего было наблюдать за необычным явлением. Будучи человеком ученым, он понял, что его следует как можно лучше изучить, и повелел подогнать легкое либурнийское судно. Предложил и мне отправиться с ним, но я ответил, что должен работать, ведь он сам велел мне срочно что-то переписать.

Когда он выходил из дому, ему подали письмо госпожи Ректины. Будучи в великом страхе от происходящего, ибо ее вилла находилась у самого подножия вулкана и не было никакой возможности спастись от опасности, разве что уплыть на корабле, она умоляла дядю оказать ей помощь. Он тут же изменил свой план. Собирался отправиться на корабле в научных целях, описывая увиденное вблизи, но, конечно же, благородно решил поспешить на помощь гибнувшим людям. Спешно приказал выйти в море всем имеющимся на плаву судам и сам поднялся на палубу одного из них, чтобы оказать помощь не одной Ректине — все побережье было густо застроено домами и виллами. И поспешил туда, откуда все бежали. Было ему тогда 56 лет.

Ты наверняка хотел бы знать, что пережил я, оставшись в Мизене, что тут происходило? После отплытия дяди я продолжил работу, ведь для того и остался. Затем купанье, ужин, беспокойный и короткий сон. Уже в предыдущие дни чувствовалось, как дрожит земля, но страшно не было, ведь такое в Кампании часто случается. Но в ту ночь земля тряслась с огромной силой, казалось, все вокруг дрожит и вот-вот рухнет. В мою спальню вбежала мать, я как раз вставал, чтобы ее разбудить, если она спит. Мы вышли из дома и уселись на пустом пространстве между домами и морем. Не знаю, назвать ли это силой духа или легкомыслием молодости (мне было тогда 18 лет), но я потребовал принести мне книги Тита Ливия и стал читать, словно ничего не случилось, и даже, представь, делал из них выписки!

Это отрывки из писем, которые лет сорок спустя писал известному историку Тациту его приятель Плиний Младший, очевидец извержения Везувия. Дядя, о котором он пишет в письме, — комендант флота в Мизене, Плиний, названный Старшим; а уж о нем обязан знать любой мало-мальски образованный европеец. Плиний Старший — автор многих ученых трудов: о германских племенах, о произношении и стилистике, об истории Рима начиная с правления Клавдия, о коннице того времени. И ничего из этого не сохранилось, зато до наших дней дошла его огромная, состоящая из 37 книг, энциклопедия, которую он озаглавил Historia naturalis, исследования естествоиспытателя. Это единственная известная нам энциклопедия древности. Составлена она не в алфавитном порядке, а по разделам. Поистине это сокровищница информации во всех областях жизни, известной человеку того времени! По свидетельству самого Плиния, он воспользовался почти двумя тысячами книг по разным областям знаний, перемежая полученную информацию собственными исследованиями. Начинается энциклопедия с физики и астрономии, затем идут география и этнография, животный и растительный мир, минералы, медицина, литература и искусство, а также многое другое. Уже одного этого произведения хватило бы, чтобы обеспечить его автору бессмертие в веках в качестве награды за невероятное трудолюбие и широту его интересов. Вся его жизнь была отдана науке. Ученый, военный и гражданин, он до конца остался верен себе — изучал, наблюдал, помогал. И без преувеличения можно сказать, что и погиб он на посту, который сам же себе выбрал.

О последних минутах его жизни мы знаем тоже со слов его племянника, Плиния Младшего. Он рассказал, что дядя велел рулевым взять курс через залив, к месту извержения Везувия, хотя уже и здесь сыпались на суда зола, пемза и камни. Дядя спокойно наблюдал за происходившим и диктовал писцам свои наблюдения. Высадились они в Стабиях, у дома знакомого, где дядя уже одним своим видом способствовал прекращению паники. Вымывшись, он занял место за столом, а потом спокойно спал до тех пор, пока его не разбудили и не вывели из спальни, ибо все вокруг уже густо было засыпано пеплом. Что можно было сделать? Море так бурлило, что исключало всякую возможность погрузиться на корабли. Дома раскачивались с такой силой, что каждую минуту грозили рухнуть, — приходилось спешно выбегать на улицы, прикрываясь подушками от валившихся с неба камней и привязывая подушки на спины. Ночь была совершенно черная от густой тучи горячего пепла и раскаленных камней. Люди бежали к морю, тщетно надеясь на спасение.

Лежа на простынях, Плиний не переставая просил пить. А тем временем усиливающийся запах серы свидетельствовал, что огонь приближается. Плиний попытался встать с помощью слуг, но тут же свалился на землю и скончался, видимо, задохнувшись. Через три дня его тело было обнаружено на том же месте нетронутым.

В эти страшные дни оба Плиния показали пример того, как должны вести себя ученые и просто честные люди в минуту опасности. Каждый день, несмотря ни на что, обязательная систематическая работа. Выполнение своего долга даже в условиях, когда, казалось бы, это не имеет никакого смысла, ведь в извержении все погибнет. Но так ведут себя в условиях самой страшной опасности настоящие римляне и настоящие мужчины.

Тучи пепла долетали и до Рима, на несколько дней закрыв солнце и сея панику. Потом пришла весть о гибели трех городов Кампании — Помпеи, Геркуланума и Стадий, — а также о вреде, нанесенном многим другим городам и населенным пунктам. Цезарь немедленно предпринял решительные меры по оказанию помощи пострадавшим от извержения вулкана. Потерпевшим была оказана крупная материальная помощь, а некоторым переданы владения семей, целиком погибших в катастрофе и не имевших наследников. Как всегда бывало и теперь бывает в подобных случаях, не замедлили появиться и мародеры, наживавшиеся на человеческом горе. Правда, в данном конкретном случае они немногим могли поживиться, проникая в засыпанные пеплом дома. Лава и грязь плотно заполнили все уголки домов. Настоящие, систематические раскопки начались лишь в XVIII веке.

В следующем, 80 году в Риме свирепствовала эпидемия. Тогда наивно считали, что ее причиной стали вулканические осадки. Кажется, весной того же года, когда Тит инспектировал ведшиеся в Кампании спасательные работы, в столице вспыхнул грандиозный пожар, по масштабу сравнимый разве что с еще памятным многим пожаром при Нероне, бушевавшим шестнадцать лет назад. Сгорело много чудесных храмов, в том числе и знаменитый храм Юпитера на Капитолии, а также термы Агриппы. И опять цезарь организовал масштабные работы по оказанию помощи пострадавшим, обеспечивая погорельцам приют, пропитание и крышу над головой и немедленно организуя работы по восстановлению уцелевших и по-стройке совсем сгоревших зданий. При этом цезарь не считался и с собственными тратами, пожертвовав все свое имущество, в том числе и отдав все ценные произведения искусства из императорского дворца, чтобы приукрасить обгоревшие храмы.

Чем еще можно помочь людям, перенесшим столько несчастий? Разумеется, играми и развлечениями. А тут как раз подоспел и подходящий случай — закончилось строительство огромного овального каменного амфитеатра в центре столицы. Работы по его строительству начались еще при Веспасиане, и теперь здание высилось во всей красе, вот только внутренняя отделка еще не закончилась. Но цезарь не стал ждать ее окончания. Целых сто дней он развлекал народ великолепными представлениями. Такого размаха, такой роскоши жителям столицы еще не приходилось видеть. На арене погибло несколько тысяч диких и прирученных зверей, сражались целые армии гладиаторов, состоялся даже настоящий морской бой двух флотов, для чего наполнили водой специально приспособленную для этого арену. А среди зрителей разбрасывали деревянные шарики с особыми символами внутри, в соответствии с которыми ухвативший шарик получал или продовольствие, или домашнее животное, или ценный кубок, или даже рабов. Так начал свою деятельность один из самых знаменитых, как бы мы назвали это сегодня, развлекательных центров, он сохранился и собирает паломников в Риме до наших дней. Его официальное название Amphitheatrum Flavium, но обычно его называют Колизеем. Не потому, что, как считают некоторые, он просто колоссальных размеров, хотя он и в самом деле велик и мог бы вместить 50 000 сидящих зрителей, но в Риме были здания и побольше, хотя бы тот же Circus Maximus. Просто к Амфитеатру Флавиев прочно прилепилось название колоссального, находящегося рядом бронзового памятника Нерону, коротко называемого колоссом.

Вместе с амфитеатром Тит открыл также находящиеся поблизости термы, то есть общественные бани, целый комплекс из залов для купания, игр, развлечений, а также для прогулок и диспутов. Все это разместилось на перестроенной части бывшего дворца Нерона. До наших дней немногое дошло из этих терм Тита, а ведь они заняли особое место в развитии искусства. Во-первых, именно там поначалу была установлена знаменитая монументальная скульптурная группа из мрамора, представляющая Лаокоона с сыновьями в борьбе со змеями, о чем писал еще Плиний Старший. Сейчас эта скульптурная группа находится в Ватиканском музее. Во-вторых, в эпоху Возрождения художники, любуясь сохранившимися фрагментами терм, называемыми по-гречески гротами, перерисовывали их поразительно живые и изящные настенные росписи. С тех пор этот легкий, изысканный жанр живописи стал называться гротеском.

До сих пор Тит без ограничения пользовался обширными запасами императорской казны, оставленной ему предусмотрительным Веспасианом. Хватало и на зрелища, и на щедрые пожертвования для пострадавших от разных бедствий граждан, и на масштабное строительство. Неизвестно, как надолго бы еще хватило отцовских запасов, если бы сын по-прежнему без ограничения пользовался ими. Опустошить казну он не успел. Помешала смерть.

В начале сентября 81 года цезарь, совершенно здоровый, но чем-то очень огорченный, присутствовал на одном из веселых представлений. Неожиданно приближенные с изумлением увидели слезы в его глазах. Было непонятно, что могло их вызвать. По окончании представления цезарь отправился в храм и принес жертву богам, но животное, которое собирались принести в жертву, каким-то образом умудрилось сбежать прямо с жертвенного алтаря, что всегда считалось плохой приметой — значит, боги не желают принять жертву цезаря, значит, не помогут. Тит покинул столицу и отправился в Сабинские горы, откуда происходил род Флавиев, и где у Тита были личные поместья. Уже в первом из них императору пришлось выдержать сильный приступ лихорадки. Дальнейший путь Тит проделал в лектике, которую несли рабы. Рассказывали, что однажды, раздвинув занавеси и глядя в небо, цезарь, словно жалуясь кому-то, печально произнес: «У меня отнимают жизнь, хотя я ни в чем не провинился. Мне не в чем себя упрекнуть. Разве что в одном…» Он не договорил, а поскольку больше никогда не возвращался к своей жалобе, люди так и не узнали, что он имел в виду.

Скончался император Тит 13 сентября на той же вилле, где два года назад умер и его отец. Говорили, что непосредственной причиной смерти было лечение, назначенное цезарю его братом Домицианом: больного, горевшего от внутреннего огня, всего обкладывали снегом.