НЕРОН АПОЛЛОН

Вот какими словами в 54 году воспевал Сенека вступление на престол своего воспитанника и одновременно прощался с ненавистным Клавдием:

Я желаю предать памяти то, что происходило в небесах в достопамятный день 13 октября сего года, открывшего век новый, благословенный. Руководствуюсь я при этом только правдой, а не чувством благодарности, не чувством неприязни. Всё правда!

Итак, был тринадцатый день октября. Точного времени не назову, ибо легче философам прийти к единому мнению, чем часам. Происходило это приблизительно между часом шестым и седьмым. Клавдий начал испускать дух, и никак не мог его испустить, тогда бог Меркурий, всегда высоко ценивший обширные умственные способности Клавдия, отвел в сторону одну из трех богинь судьбы и так сказал ей:

— Что ж ты, жестокая, позволяешь бедняге так мучиться и не положишь конец его жестоким страданиям? Ведь вот уже шестьдесят лет и четыре года бьется он со своей душой! Откуда такая неприязнь и к нему и к государству? Позволь астрологам хоть раз сказать правду. Ведь с тех пор, как Клавдий вступил на трон, они каждый год и каждый месяц пророчат ему смерть и все никак не угадают. Впрочем, их ошибки понятны — как можно вычислить час его смерти, если никто никогда не мог предположить, что он и в самом деле родится!

Снизойдя к просьбе Меркурия, Клото пресекла нить жизни цезаря. Тем временем сестра ее Лахесис, увенчав свою голову лаврами, взяла руно, чистотой своей белому снегу подобное, и рукой судьбоносной нить потянула, она же, вытягиваясь, цветом иным исполнилась. Смотрят изумленные сестры на пряху и видят, что обычная шерсть в драгоценное золото преобразилась, а вместе с нею восходят новые века, которым несть конца. Благословенна та пряжа! Вертится веретено, волнами сплывают мягкие нити. Вот они уже длиной своей уподобились годам Титона, вот они уже превзошли Несторов век. Видит то бог Феб Аполлон, песней помогает, радуется грядущему. То в струны весело ударяет, то новую пряжу подает. Его игра отвлекла внимание богинь. Завороженные пеньем и игрой брата, выпряли они нить длинней обычной, превосходящую меру судьбы человеческой. Но Аполлон так им приказывает:

— Ничего не убавляйте, пусть он превзойдет время, положенное смертному, он, подобный мне внешним обликом и обаянием и не уступающий мне ни в искусстве пения, ни в чарующей силе голоса. Он даст века счастья уставшим, вернет силу законам. Подобно утренней заре, что гасит свет бледнеющих звезд, подобно вечерней заре, что вновь зажигает звезды, подобно розовоперстому рассвету, что побеждает тьму ночную и провозглашает день, явится новый Цезарь. Таким Рим увидит Нерона. Светозарный лик его излучает кротость, а волосы буйной волной ниспадают на дивную шею.

Прекрасный портрет молодого правителя, восторженный гимн его воцарению! И насколько же этот портрет отличается от известного нам из истории образа Нерона! Мне могут возразить — ничего удивительного, ведь испокон веку с приходом новой власти люди привыкли связывать надежды на лучшее. И Сенека своим панегириком лишь еще раз подтверждает извечную наивную надежду людей на лучшее будущее.

Согласитесь, однако, что в данном случае действительно имело место явление необычное — власть взял в руки юнец, едва достигший семнадцати лет. Все его предшественники занимали этот пост в более зрелом возрасте. Даже Калигула, самый младший из них, стал цезарем в двадцать пять.

Уже сама молодость Нерона привлекала к нему симпатии и пробуждала надежды в людях на то, что с его приходом непременно и в Риме и во всей империи воцарятся радость и беззаботное веселье. Надо признать, для таких надежд были основания. Стоустная молва разнесла далеко окрест — а кого не интересуют сплетни о жизни сильных мира сего? — вести о том, что Нерон получил хорошее воспитание под руководством того же Сенеки, что он веселого беззаботного нрава, что он обожает все, связанное с греческой культурой, а также развлечения и песни, как и многие в его возрасте. Со страстью предавался он, так же как всякий настоящий римлянин, гонкам колесниц, мог часами со знанием дела спорить о них с другими знатоками, как в наши дни спорят болельщики о шансах на выигрыш и забитых голах их любимых футбольных команд.

В те времена в Риме при цирке существовали четыре партии — спортивные клубы, как бы мы их сейчас назвали, — выставлявшие для участия в состязаниях на стадионе коней, колесницы и возничих: Зеленые, Голубые, Красные и Белые — так они назывались. Были знаменитости среди возничих, которые имели за спиной десятки побед, слава о которых разносилась далеко — совсем как о современных звездах футбола. Римские спортивные партии представляли собой настоящие крупные предприятия, располагающие многочисленным административным и техническим персоналом. Их целью было оказывать услуги лицам, которые пожелали организовать для народа зрелища, — главным образом высшим сановникам и самим императорам.

В ту эпоху зрелища являлись совершенно необходимой составной частью общественной жизни, будучи тесно увязаны со всеми политическими событиями в стране; в них находили разрядку естественные инстинкты борьбы и азарта, присущие психике каждого настоящего мужчины, независимо от эпохи, в какую ему выпало жить. Как и Калигула, Нерон был горячим болельщиком Зеленых.

Несомненно, имело значение и то, что в молодости Нерон мог нравиться своим обликом. Вспомним, в Античности всегда придавалось большое значение внешности. Нерон был довольно высокого роста, с правильными чертами лица. Густые светлые волосы спадали на плечи, прикрывая (пожалуй, немного толстоватую) шею, светлые зеленоватые глаза часто были прищурены — следствие близорукости. С годами, правда, проявилась склонность к полноте, а поскольку ноги Нерона оставались очень тощими, фигура его особой пропорциональностью не отличалась. Этот дефект, однако, в значительной степени позволяли скрывать длинные одежды, в которых тогда появлялись по торжественным случаям.

Симпатичный, нормальный юноша — таким видели римляне Нерона в тот знаменательный день 13 октября 54 года, когда разнеслась весть о смерти Клавдия и был провозглашен цезарем его преемник, приемный сын. А как же родной сын почившего императора, Британик? Ему было в ту пору всего 13 лет, и все согласились, что в таком возрасте нельзя претендовать на власть, и не нарушили никаких законов, обойдя мальчика. В конце концов, ничего плохого Британику не учинили, у юноши было все впереди, опасность ему никакая не грозила, недаром же Нерон взял себе в жены его родную сестру, четырнадцатилетнюю Октавию.

В полдень этого же дня когорты императорской гвардии провозгласили Нерона цезарем. Нерон явился в казармы преторианцев и произнес речь (написанную, по всей вероятности, Сенекой), в которой доводил до сведения присутствующих горестную весть о кончине Клавдия, заверял, что во всем будет следовать его делам, и обещал одноразовую прибавку к жалованью.

Затем цезарь отправился в сенат, где тоже произнес речь (также написанную Сенекой), после чего сенаторы, захлебываясь от угодливости и подобострастия, наперебой кинулись славословить новоиспеченного императора. Нерон тут же получил титул Августа и все возможные и невозможные звания и привилегии, которыми пользовались его предшественники. Каждое очередное верноподданническое предложение сенаторы встречали бурными аплодисментами, переходящими в овацию, и принимали единогласно. Молодой цезарь с присущей ему скромностью послушно согласился на все, лишь в одном случае позволил себе возразить: он не принял титула «Отец отечества», рассудительно заметив, что вряд ли ему в его возрасте пристало так себя называть. На этом же заседании сенаторы, стремясь смягчить сыновнее горе Нерона, причислили Клавдия, к сонму богов.

Лишь поздним вечером новый император вернулся во дворец на Палатинском холме. Дежурный офицер ночной городской стражи, как водится, обратился к нему за паролем на предстоящую ночь. Молодой цезарь сходу назвал его — optima mater, лучшая мать.

НЕРОН И АГРИППИНА

Всем своим поведением новый цезарь стремился доказать, что эти слова выражают его действительные чувства к матери. Он всегда подчеркнуто демонстрировал свое уважение к ней. Агриппина, однако, не собиралась довольствоваться лишь внешними знаками почитания, ей нужна была реальная власть. Всеми силами честолюбивая женщина добивалась ее и многого достигла. Она обрекала на смерть неугодных ей людей, добиваясь для них смертного приговора; через доверенных лиц осуществляла контроль над финансами империи. Зримым подтверждением влияния Агриппины в государственных делах явились серии монет, выпущенных Нероном в начале его правления. На некоторых из них на одной стороне был выбит профиль Нерона, а на другой — его матери, на некоторых же — оба профиля рядом, как равноправных властителей.

Правда, Агриппина не могла участвовать в заседаниях сената, ибо женщинам вход туда был запрещен, но, укрывшись за занавесом библиотечного зала, она слышала все происходящее в сенате. Это не было ни для кого тайной, и ораторы взвешивали каждое свое слово. Властная женщина сделала попытку изменить давний обычай и однажды, когда принимали послов из Армении, вошла в сенат и села рядом с сыном. Тот растерялся и не знал, что делать. Мудрый Сенека шепнул ему пару слов, цезарь поспешил встать, нежно приветствовал мать и заговорил с ней. Прием зарубежных гостей был прерван и перенесен на другое время. Тем самым удалось избежать скандала в международных отношениях.

В действительности же в первые годы правления молодого императора главные роли в государстве играли Сенека и Бурр. Между ними и Агриппиной скрыто велась постоянная упорная борьба. Воспитатель Нерона и префект его преторианцев всеми силами старались отстранить Агриппину, ограничить ее влияние. Захвати она действительную власть, вернутся мрачные времена Тиберия и Калигулы, — считали они, — ибо жестокий нрав, болезненная подозрительность, абсолютное отсутствие всяких моральных принципов и непомерные амбиции этой женщины уже были всем известны.

Стараясь укрепить свои позиции, обе враждующие стороны всеми средствами добивались благосклонности молодого императора, потакая ему во всем, выдумывая все новые развлечения. Раз нравится, пусть занимается сочинением и исполнением песен, пусть пропадает на состязаниях певцов и возничих, только бы не вмешивался в государственные дела. Он еще не дорос до них, так что самое лучшее — не мешать своим опекунам. Это был, пожалуй, единственный пункт, по которому сходились мнения обеих противоборствующих сторон. Цезарю оставались только чисто представительские функции. Даже тексты для выступлений ему сочинял Сенека — первый раз в истории Рима глава государства читал чужой текст. Поскольку же Нерон был неглуп и обладал определенным актерским даром — необходимым качеством каждого политика, он неплохо справлялся с этими своими обязанностями.

По общему мнению, начало правления Нерона было прекрасным. Он на деле выполнил обещания, которые давал в своей программной речи на похоронах Клавдия. В ней он заявил о своем стремлении править империей, руководствуясь, по примеру Августа, мудростью сената и волей армии. Нерон заявил, что ни к кому не питает ненависти и не горит желанием кому-либо мстить, и пусть трон его не будет запятнан кровью и насилием, ибо без крови и насилия он ему достался. В его дворце не найдется места доносчикам и карьеристам, а личные дела его семейства будут целиком отделены от государственных.

Ободренный такой декларацией, сенат осмелился вскоре отменить принятое еще во времена Клавдия постановление о гонорарах адвокатов и об устройстве зрелищ квесторами. Действуя через своих сторонников, Агриппина попыталась воспротивиться отмене этих постановлений. Здесь она действовала из принципа, ибо, как вдова, не могла позволить нарушить волю покойного мужа, хотя обе проблемы ее нисколько не волновали. Тем самым Агриппина совершила очередную тактическую ошибку: восстановила против себя и сенат, который ненавидел Клавдия, и Нерона, в связи с чем, разумеется, ничего не добилась, зато истинные масштабы ее влияния, вполне ничтожные, стали ясны всем.

Вскоре разразился скандал в императорском дворце. Агриппине стало известно, что у ее сына появилась любовница, вольноотпущенница Акте, к которой он сильно привязан и которую тайком посещает. Агриппина пришла в ярость — как смеет Нерон питать любовь к кому-либо еще, кроме матери! (Брак с Октавией не в счет, это типичная политическая сделка, в которой чувства не замешаны.)

Всеми правдами и неправдами Агриппина пыталась настроить сына против Акте, высмеивая его увлечение «ничтожной служанкой», и добилась лишь того, что окончательно восстановила против себя сына-цезаря.

Главный союзник Агриппины, Паллас, бывший доселе фактически министром финансов империи, был отстранен от должности. Это привело Агриппину в бешенство, и тут она, потеряв голову, совершила уже непростительную ошибку, заявив публично, что, коль скоро это она дала сыну власть, она же ее может отнять и передать законному наследнику — Британику. Тем самым Агриппина подписала смертный приговор и Британику и себе.

Британик был отравлен во время пира во дворце, на глазах у всех. Агриппину выдворили из императорского дворца, с этих пор она считалась частным лицом и проживала в своих поместьях. Общественность с огорчением восприняла известие о смерти мальчика, но оно не вызвало особого возмущения, ибо было ясно — со временем Британик превратился бы в постоянную политическую угрозу цезарю, а кому нравится жить в эпоху конфликтов и войн? Что же касается опалы Агриппины, то ее встретили с удовлетворением. Эта болезненно честолюбивая женщина, виновница гибели многих людей, симпатией не пользовалась.

Впрочем, эти происшествия в императорском дворце вскоре были забыты, их заслонили гораздо более существенные для Рима события международной жизни. А эти радовали. В Армении, в битвах с парфянами, одерживал победы талантливый военачальник Корбулон. На Рейне позиции римлян тоже были укреплены. Во всех провинциях царило спокойствие. В Риме же бесконечной чередой шли всевозможные празднества и увеселения. Поговаривали, правда, что Нерон с группой ровесников нашел себе особое развлечение — бесчинствует по ночам, нападая на прохожих, избивая и даже убивая их, но и этому находили оправдание — молодость, молодому вину надо перебродить, и лучше уж эти юношеские забавы, чем политические процессы и террор его предшественников.

А Нерон тем временем нашел себе новую подругу, Поппею Сабину. Вот что писал о ней Тацит:

Ничего не пожалела для нее природа, разве что честную душу. Благородство и красоту, а также достаток, пристойный ее высокому положению, унаследовала она от матери… Благовоспитанная и остроумная в разговоре, скромностью искусно умела прикрыть сладострастие. Ее не останавливало, отрок ли пред нею или зрелый мужчина. Непостоянная в своих привязанностях, не считалась с ними у других, сердце же ее лишь холодному расчету подчинялось.

Красоту Поппея унаследовала от своей несчастной матери — светлые, золотистые волосы, большая редкость в Риме, поразительно нежная кожа составляли предмет ее постоянной заботы. Поппея не только принимала ванны из молока ослиц, но и пользовалась кремами, которые еще много лет спустя высоко ценились римлянками. Поппея не раз признавалась, что хотела бы умереть до того, как начнет увядать.

Второй муж Поппеи, Марк Сальвий Оттон (в будущем император) был другом Нерона и излишне много хвастался перед ним красавицей-женой, чем и привлек к ней внимание цезаря. Сначала Нерон отлучил Оттона от ложа его собственной жены, а затем и вовсе услал из Рима подальше — своим наместником в Лузитанию, современную Португалию. Позже стали утверждать, что именно по вине Поппеи Нерон совершил два ужасных преступления — убил мать и жену, так как Поппея мечтала стать официальной супругой цезаря, а этому мешали Агриппина и Октавия.

Так ли это? Думается, не только по настоянию подруги решился Нерон на убийство матери. Зная свою мать лучше, чем кто бы то ни было, он жил в постоянном страхе. Эта женщина, с ее непомерными амбициями и невероятной жестокостью, способна была организовать государственный переворот, подобный тому, когда она дала сыну власть, и отобрать у него трон. В окружении Нерона было немало и других людей кроме Поппеи, которые разделяли опасения цезаря по отношению к матери и всячески разжигали его подозрительность, например Бурр и Сенека, первые советники императора. Так что, пожалуй, в этом преступлении роль Поппеи можно сравнить разве что с крупинкой, перевесившей окончательно чашу весов.

Убийство подготавливалось тщательно. Мартовским днем 59 года Нерон неожиданно пригласил мать прибыть к нему на виллу в Байях, на берегу Неаполитанского залива, чтобы вместе отпраздновать Квинкватрии — веселый народный праздник в честь богини Минервы. Мать он встретил ласково и сердечно, после полудня в ее честь был дан роскошный пир, а вечером цезарь с почестями проводил мать на корабль, на котором ей предстояло вернуться к себе на роскошную виллу.

Ночь была тихая, море спокойное, небо усеяно звездами. Весла гребцов медленно ударяли о воду, и корабль стремительно несся по зеркальной глади залива. Агриппина прилегла на ложе, установленном на палубе, рядом на низеньком стульчике присела ее служанка Ацеррония. Высокие стены ложа, выполняя роль ширмы, заслоняли женщин от посторонних взглядов. Вдруг раздался страшный треск и рухнул навес над палубой. Корабль покачнулся и начал быстро погружаться в воду — казалось, его борта расступились. Крепкие стенки ложа спасли женщинам жизнь. На корабле началась паника, раздались крики, ругань, люди метались, обезумев от страха. Шум пронзил отчаянный женский крик: «Ко мне! Спасите меня! Я Агриппина! Я мать цезаря!» На крик бросились гребцы, женщина захрипела и смолкла.

Весть о катастрофе корабля и опасности, угрожавшей матери императора, распространилась молниеносно. Все побережье от Мизен до Путеол пришло в волнение. На берегах собралось множество людей с факелами, многие на лодках вышли в море. Люди не понимали, как в такую спокойную погоду мог потерпеть катастрофу императорский корабль, ведь в этих местах нет опасных скал. Кружили разные слухи.

Агриппина спаслась чудом — пользуясь общей суматохой, она незаметно скользнула в воду и поплыла к берегу, а вскоре ее подобрала чья-то лодка. На корабле гребцы веслами забили Ацерронию, которая в момент катастрофы стала громко кричать, что это она — мать императора, надеясь, что тогда ее спасут.

Узнав о чудесном спасении Агриппины, люди слали поздравления ей и сыну. А тот был вне себя: покушение на Агриппину провалилось, и не оставалось сомнений, что Агриппина все поняла и не поверит в случайность катастрофы, ибо смерть Ацерронии раскрыла намерение цезаря. Что она предпримет теперь? Соберет и вооружит своих рабов, поднимет преторианцев или помчится в Рим и там обратится к народу и сенату, обвиняя сына в самом ужасном из всех злодеяний — в покушении на жизнь матери?

Нерон созвал ближайших советников. Молча сидели они, не зная, на что решиться. Наконец Сенека отважился и задал Бурру прямой вопрос: «Твои солдаты выполнят этот приказ?» Бурр ответил отрицательно — преторианцы преданы всему императорскому дому, да и жива еще память о благородном Германике, отце Агриппины.

Вдруг доложили, что прибыл посланец от Агриппины, ее вольноотпущенник Агерин с добрыми вестями: благодаря милости богов его госпожа счастливо спаслась и просит сына не беспокоиться за ее здоровье, теперь она нуждается лишь в отдыхе после пережитого. А что еще оставалось Агриппине? Только сделать вид, что она ни о чем не догадывается. Прежде чем посланец закончил сообщение, послышался стук металла о пол, и у ног Агерина упал кинжал. Ворвалась стража, ничего не понимающего Агерина схватили, как подосланного Агриппиной убийцу. Кинжал подбросил сам Нерон.

Решено было, что дело должен довести до конца Аникет, командующий миценским флотом, который так бездарно организовал покушение на корабле — пусть теперь исправляет свою ошибку. Он и его люди застали Агриппину лежащей в постели в спальне своей виллы. Когда три офицера ворвались в комнату, Агриппина приподнялась на ложе и спокойно произнесла: «Если вы пришли узнать, как я себя чувствую, скажите цезарю, что уже лучше. Если же вы пришли за другим, то я не верю, что это приказ моего сына. Он не может быть убийцей матери!»

Оказалось, может. Агриппине нанесли несколько смертельных ран, а труп ее слуги сожгли еще той же ночью.

До утра цезарь не сомкнул глаз. Он метался, обуреваемый страхом, — что будет, когда народ, сенат, армия узнают о свершенном злодеянии? От него все отвернутся, он умрет отверженный и всеми осуждаемый.

Но вот, наконец, пришел рассвет, а с ним и первые отклики на свершившееся — поздравления! Сначала от офицеров и солдат. Потом от жителей близлежащих городков и местечек. А вскоре и из Рима прибыли официальные делегации от сената и сановников. Все радовались, что обожаемый цезарь счастливо избежал опасности, и покушение, задуманное преступной матерью, не удалось. Ибо такова была официальная версия происшествия, в которую, разумеется, никто не верил, но все делали вид, что верят. По всей стране приносились благодарственные жертвы богам, а возвращение в Рим чудом спасшегося императора стало чуть ли не его триумфом — так восторженно встречал его весь город.

Безграничная трусость подданных позволила Нерону уяснить простую истину — власть вознесла его высоко над добром и злом.

Таким образом, соучастниками страшного злодеяния стали все подданные императора, и над всеми нависла угроза возмездия. Им стал сам Нерон.

ЗАБАВЫ И КРОВЬ

Поначалу Нерон еще не был уверен в том, как его встретит Рим, и медлил с возвращением, странствуя по городам Кампании. Когда же он отважился, наконец, вернуться в столицу, весь город вышел ему навстречу — сенаторы и патриции в торжественных одеждах, празднично принаряженные горожане. Отдельными рядами выстроились женщины и дети. Чудом избежавший смерти император принимал поздравления благосклонно, но лицо его выражало глубочайшую скорбь; императору причинила страдание и смерть матери, и ее козни.

Первым делом цезарь направился на Капитолий, где в храме Юпитера принес благодарственную жертву за чудесное спасение. А ведь все, начиная с сенаторов и кончая последним поденщиком, знали, что приветствуют преступника, совершившего особенно гнусное преступление. Об этом, не скрываясь, говорили в народе и не боялись доносчиков, ибо никто не осмелился бы дать ход делу, которое грозило гибелью не только подсудимому, но и обвинителям, и самим судьям. Воздавая почести преступнику и принимая участие в массовом разыгрывании комедии, римляне тем самым расписывались как в своей беспредельной трусости, так и в собственной недальновидности. Впрочем, не они первые, не они последние. Сколько в истории человечества было случаев, когда и мелкие людишки, и крупные личности, и маленькие народности, и крупные нации возносили хвалу убийцам и умиленно целовали окровавленные лапы палачей!

Вся страна радостно принимала участие в многочисленных празднествах и увеселениях, устраиваемых, опять же, по случаю чудесного спасения обожаемого императора. Народ набросился на бесплатное угощение и вино, в толпу швыряли деньги, подарки и лотерейные билеты, знатные римляне выступали в играх в качестве возничих, атлетов, актеров.

И хотя Рим и Италия еще долгое время находились под впечатлением страшных событий той мартовской ночи (население провинций восприняло их с гораздо меньшим интересом, а многие и вовсе не знали о них), дела в империи шли своим чередом. Механизм государственной власти стал функционировать, пожалуй, еще более слаженно, ибо руководившие им Бурр и Сенека могли теперь действовать более спокойно и целесообразно, без оглядки на Агриппину и интриги ее сторонников.

Сам же цезарь теперь занимался политикой еще меньше, чем раньше. Наконец-то он мог дать полную волю своим артистическим склонностям, которые раньше ему приходилось скрывать от матери! Теперь уже никто не мешал ему публично демонстрировать свои таланты: играть на лютне, петь, управлять колесницей. Правда, Рим не Греция, где герои и цари сражались на колесницах и состязались в пении и игре на лютне, здесь такие занятия считались неприличными для политических деятелей, но с Нероном было трудно спорить, и опекуны уступили. Единственное ограничение заключалось в том, что выступать он мог в своем личном цирке (ранее это был цирк Калигулы), выстроенном на Ватиканских болотах, за Тибром, там, где теперь возвышается собор Святого Петра. По приказу Калигулы в свое время сюда был доставлен из Египта обелиск, который и в наши дни высится посреди соборной площади, окруженной колоннадой.

Осенью 59 года Нерон впервые сбрил юношескую бородку. Означало это, что он становится juvenis и вступает в ряды молодых мужчин. «Сбрасывание бороды» отмечалось в Риме как веселый семейный праздник. В ознаменование сбрасывания императорской бороды Нерон учредил Ювеналии — праздник молодости: выступления артистов, бои гладиаторов, состязания спортсменов и проч. В своем цирке за Тибром он сам выступал в роли певца, скромно соблюдая все требования, обязательные для профессиональных певцов. Публика была в восторге от пения Нерона и в упоении скандировала: «Цезарь великолепен! Цезарь — Аполлон!» Впоследствии Ювеналии повторялись еще несколько раз, да и другие императоры, случалось, возрождали их. В наше время Ювеналии стали праздником студентов, но кто сейчас помнит, кем были они учреждены?

И вот прошли первые пять лет правления Нерона. Для Рима и провинций они были в общем благоприятными. Экономика развивалась успешно, административная машина действовала четко, законность была в почете. На пороге второго пятилетия своего царствования, в 60 году, Нерон устроил новые игры, наподобие Олимпийских, и назвал их Нерониями. Они должны были повторяться каждые пять лет и во многом напоминали прославленные Олимпиады, которые Нерон старался во всей полноте пересадить из любимой Греции на римскую почву. Неронии тоже заключались в состязаниях по трем дисциплинам — музыке, атлетике, гонкам на колесницах, однако в Нерониях упор делался на состязания певцов, музыкантов и ораторов.

Отмечались Неронии пышно, продолжались подряд несколько дней и ночей при обильной иллюминации, в их честь отчеканили специальные монеты, для народа устраивались богатые угощения. А народ был недоволен — что это за игры без сражений гладиаторов, без боя диких зверей, когда рекою льется кровь людей и животных? Как жаль, что, по слухам, цезарь не выносит вида крови… А какие раньше были зрелища! И раненых гладиаторов позволялось добивать…

Не одобрялись также состязания по атлетике: чрезмерное профессиональное увлечение этим видом спорта, по примеру греков, римлянам представлялось недостойным культурного человека.

На Нерониях в Риме впервые были введены публичные музыкальные и литературные конкурсы с награждением авторов и исполнителей. В Греции такие конкурсы издавна были составной частью многих игр, для римлян же казалось диким столь высоко оценивать поэзию, песню, декламацию, ораторское искусство — ведь все они плод отдохновения, бездельного досуга, недостойного истинного гражданина Рима. Понадобился авторитет власти императора и его личное участие, чтобы поднять престиж этих дисциплин. И хотя Неронии повторились лишь один раз, в 65 году, они положили начало подхваченной в будущем хорошей традиции — награждать официальными премиями за успехи в области художественного творчества.

Всеобщее беспокойство вызвала появившаяся в это время на небе комета. Шесть месяцев простояла в небе «хвостатая звезда», предрекая грядущие беды. Но какие? Может быть, смерть императора? Ведь та же комета появлялась шесть лет назад, и тогда умер Клавдий. Нерон и в самом деле сильно занемог, искупавшись в горной речке; а едва выздоровел, пришло сообщение о катастрофических бурях и землетрясениях в восточных провинциях.

В 61 году в Британии вспыхнуло восстание под предводительством королевы Боудикки. Война британских племен за свою независимость была долгой и упорной, в ней погибло восемьдесят тысяч римлян и было разрушено несколько городов. Какое-то время казалось, что Британия будет навсегда потеряна для империи. Только несколько месяцев спустя наместнику Британии Светонию Паулину удалось подавить восстание. В решающей битве погибло несколько десятков тысяч британских воинов, их королева покончила с собой.

Но не Британия и Армения, где позиции Рима были тоже сильно подорваны, вызывали наибольшее беспокойство у дальновидных политиков. Их взволновали два события во внутренних делах Рима, имевших место в начале 62 года. Во-первых, после двадцатилетнего перерыва, на седьмом году царствования Нерона впервые при нем были возбуждены пресловутые процессы об оскорблении величества, то есть политические. Правда, вина обвиняемых не была выдумана, а приговоры вынесены не слишком строгие, но тем не менее… Во-вторых, умер (видимо, от рака горла) префект преторианцев Бурр, многолетний заслуженный и честный государственный деятель. На его место цезарь назначил двух человек. Один из них, Фений Руф, пользовался репутацией человека безупречной честности, второй, Софоний Тигеллин, был личностью крайне сомнительной, заслужившей благосклонность Нерона тем, что помогал в осуществлении его самых низменных желаний.

Смерть Бурра явилась ударом прежде всего для Сенеки, потерявшего надежного друга и соратника. Она заставила Сенеку удалиться от дел, ибо без Бурра он бы уже не смог управлять империей. Поскольку официально Сенека не занимал ни одной государственной должности, он обратился к цезарю с покорнейшей просьбой разрешить ему отстраниться от государственных забот и где-нибудь в тиши целиком предаться трудам «по воспитанию духа». Сенека просил Нерона оказать ему честь и принять в дар все свои колоссальные владения. Дара Нерон, разумеется, не принял, но дал понять, что не будет препятствовать планам утомленного жизнью старца (Сенеке к тому времени перевалило за шестьдесят) удалиться от государственных трудов. Учитель и ученик расстались сердечно — лобызания, объятия, слезы.

Новое правительство свою деятельность начало с уничтожения двух именитых сенаторов, находящихся, правда, в изгнании, но являющихся потенциальными претендентами на престол, так как они состояли в родстве с правящей династией. В Массилиибыл убит Сулла, в Малой Азии — Рубелий Плавт. В «официальном коммюнике» цезаря сообщалось, что сделано это было «ради блага государства». Сенат единогласно принял постановление: исключить обоих из состава сената, а в ознаменование очередной победы цезаря над своими врагами принести благодарственные жертвоприношения и устроить молебны.

В это же время Нерон, наконец, развелся с Октавией, на чем уже давно настаивала Поппея, и сослал бывшую жену в уединенное поместье в Кампании. Нелегко было это сделать, ибо народ любил и уважал Октавию. Как-то Бурр в ответ на слова Нерона о желании развестись с Октавией, сказал ему: «Что ж, разводись, но тебе придется вернуть приданое». Приданым же была империя.

Официальным поводом для развода было названо бесплодие Октавии. Этого показалось недостаточным, и вскоре был выдуман другой — прелюбодеяние. Поскольку Октавия пользовалась безмерным уважением, то не нашлось никого, кто бы даже под пыткой согласился свидетельствовать против честной женщины. Наконец удалось подкупить какого-то человека низкого звания, и Поппея могла торжествовать победу.

Римляне остались верны своей симпатии. Когда по городу разнесся неизвестно кем пущенный слух о том, что император прогнал Поппею и в Рим возвращается Октавия, на Форуме и Капитолийском холме собрались огромные ликующие толпы народа, которые сбросили с пьедесталов статуи Поппеи. Этим был подписан смертный приговор Октавии. Тот самый Аникет, который три года назад убил Агриппину, дал публичные показания, что Октавия с ним изменила императору. За эту «услугу» его приговорили к ссылке на Сардинию, где он в спокойствии и достатке прожил до самой смерти.

Октавию же сослали на остров Пандатерию. Но предоставим слово Тациту:

Там в окружении центурионов и воинов томилась еще не достигшая двадцатилетнего возраста молодая женщина, уже, как предвещали ее несчастья, исторгнутая из жизни, но еще не нашедшая даруемого смертью успокоения. Прошло немного дней, и ей объявляют, что она должна умереть… Ее связывают и вскрывают ей вены на руках и ногах; но так как стесненная страхом кровь вытекала из надрезанных мест слишком медленно, смерть ускоряют паром в жарко натопленной бане. К этому злодеянию была добавлена еще более отвратительная свирепость: отрезанную и доставленную в Рим голову Октавии показали Поппее. Упоминать ли нам, что по этому случаю сенат определил дары и жертвоприношения храмам?..

В начале 63 года Поппея родила дочь. Матереубийца оказался нежнейшим родителем. Сияя от отцовской гордости, он даровал Поппее и малютке Клавдии титул Августы. Разделяя радость цезаря, народ приносил благодарственные жертвы богам. Умершая в трехмесячном возрасте Божественная Клавдия Августа (Diva Claudia Augusta) получила свой храм и жреца в нем.

Весной 64 года цезарь выступил публично в качестве певца в Неаполе, почти греческом городе. Представления в театре продолжались несколько дней, зрители валили толпами, а отряды солдат и профессиональных клакеров обеспечили императору потрясающий успех. Это вдохновило его на дальнейшие выступления. Длящиеся многие часы, они стали для зрителей мукой, ибо под страхом смертной казни им запрещалось покидать места, пока не кончатся выступления цезаря. А тот мечтал даже о заграничных турне в Грецию и Египет, но от этих планов пришлось отказаться, чему народ был только рад — уедет император, и меньше будет хлеба и зрелищ.

В июле этого же года, спасаясь от жары, Нерон выехал в приморский городок Анций. Там и застала его весть о пожаре в столице. Огонь вспыхнул в районе Большого Цирка, где находились склады, заполненные легковоспламеняющимися материалами.

Сильный ветер моментально раздул пламя. Римские улицы были тогда узкими и крутыми, и пожар распространился со страшной быстротой. Пожарные, vigiles, оказались бессильны перед бушующей стихией огня и порывистого ветра. Только на шестой день, после того как на больших площадях разрушили все постройки, удалось справиться с огнем. Да и после этого он еще долго вспыхивал то в одном месте, то в другом. Из 44 районов тогдашнего Рима уцелели лишь два. И до этого Рим не раз становился жертвой огня, но бедствие такого масштаба пережил впервые.

Когда Нерон примчался в столицу, огонь уже охватил часть его дворца. Цезарь энергично взялся за борьбу с пожаром и его последствиями, оказывая помощь людям, лишившимся крова. Он открыл для них свои сады, чтобы было где разместиться, снизил цену на хлеб, организовал доставку продовольствия в город. Цезарь часто поднимался на башню в бывших Садах Мецената на Эсквилинском холме, наблюдая за спасательными работами. Его враги немедленно распустили слухи, что оттуда, обозревая море огня, он наслаждался видом бушующей стихии и в упоении декламировал свою поэму «Крушение Трои». Более того, уверяли, что это он сам велел поджечь Рим. Читаем у Светония:

…И к народу, и к самим стенам отечества он не ведал жалости. Когда кто-то сказал в разговоре:

— Когда умру, пускай земля огнем горит!

— Нет, — прервал его Нерон, — Пока живу!

И этого он достиг. Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать.

После пожара Нерон приступил к восстановлению города. И опять поползли слухи — он, дескать, специально уничтожил старый Рим, чтобы выстроить новый, по своему вкусу.

При дворе узнали об этих опасных слухах и встревожились. Надо было срочно найти виновников пожара, козлов отпущения, которых можно было бросить на растерзание толпе. И конечно, их нашли. Виновными в чудовищном пожаре решено было сделать христиан. Тациту мы обязаны сведениями о самом первом в истории христианском преследовании. На его краткой записи, сделанной полвека спустя после событий, основывались все последующие описания в античной литературе:

И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев.

Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или, обреченных на смерть в огне, поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения… И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали суровой кары, — все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона.

Поражает решительная неприязнь, с которой великий историк пишет о последователях Христа. Гуманист, в принципе отвергающий жестокость и насилие, он осуждает страшные пытки, но, тем не менее, считает, что христиане заслуживают сурового наказания, и не только за поджог Рима, в чем он не сомневается. Аристократ и истинный римлянин, Тацит решительно осуждал чужие культы и верования, о христианах же тогда мало знали и во многом превратно трактовали суть их учения.

А Светоний в своей книге «Жизнь двенадцати цезарей», написанной через полтора десятка лет после Тацита, и вовсе преследование христиан перечисляет в одном ряду с прочими заслугам Нерона!

Многие строгости и ограничения были при нем восстановлены, многие введены впервые: ограничена роскошь; всенародные угощения заменены раздачей закусок, в харчевнях запрещено продавать вареную пищу, кроме овощей и зелени, — а раньше там торговали любыми кушаньями; наказаны христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия; запрещены забавы колесничих, возниц, которым давний обычай позволял бродить повсюду, для потехи обманывая и грабя прохожих…

Откуда появилась сама мысль представить христиан виновными в поджоге Рима? Новая религия имела еще слишком мало сторонников, и вряд ли кто при дворе знал вообще о ее существовании. Предполагают, что идею представить христиан в качестве козлов отпущения подала Нерону Поппея. Разумеется, она тоже ничего толком не знала о новом веянии, но была известна как прозелитка, симпатизировала и покровительствовала иудейству, была тесно связана с кругами, близкими к иерусалимскому первосвященнику, и возможно, именно они настроили Поппею против неведомой, но опасной религии, которая находит себе все новых сторонников в столице.

Однако никто — ни из инициаторов, ни из преследователей, ни из свидетелей расправы с христианами — не мог предположить, что наблюдает один из переломных моментов в истории Рима и вообще нашей цивилизации. Разверзлась пропасть между Римской империей и молодой нарождающейся религией, а кровь ее жертв дала обильные всходы.

Согласно старохристианской и, по всей видимости, достоверной традиции, несколько позже во времена Нерона в Риме погибли тоже мученической смертью два апостола, Петр и Павел. Первый из них был похоронен на Ватиканском холме при виа Корнелия (via Cornelia), недалеко от цирка Нерона. На этом месте император Константин в IV веке построит базилику, а во времена Возрождения вознесется великолепный собор, что стоит там и поныне. Раскопки последних лет не подтвердили со всей очевидностью, что именно здесь был похоронен апостол Петр, но и не опровергли этого факта. Была обнаружена могила с останками, относящимися ко II веку. И даже если величественный купол собора Святого Петра возвышается не над телом галилейского рыбака, несомненно то, что храм в честь святого апостола стоит неподалеку от того места, где двадцать столетий назад его единоверцы пылали, как настоящие факелы.

Для римлян гонения на христиан были лишь эпизодом, о котором они вскоре забыли, увлеченные грандиозными работами по восстановлению Рима. Велись эти работы с величайшим размахом, по единому генеральному плану, как бы мы сейчас сказали. Внимание всех привлекало строительство гигантского комплекса императорских дворцов, так называемого Domus Аиrеа, Золотого Дома. Генеральным планом предусматривалось также прорыть канал от Путеол до Остии. Для изыскания средств на все эти грандиозные стройки была проведена денежная реформа: уменьшили вес золотых и серебряных монет. Реформа принесла государственной казне огромные средства.

В конце 64 года на небе опять появилась «хвостатая звезда», и опять вызвала панику. Какое несчастье сулила она на сей раз: войну, эпидемии, смерть императора? Напуганный Нерон искал совета у астрологов, и те сказали: беду можно отвести от себя, если предать смерти других. Это было сделано в апреле 65 года, когда раскрыли широко разветвленный заговор Пизона. В число заговорщиков входили сенаторы, преторианцы, многие недовольные императором сановники. Заговорщики пытались привлечь и Сенеку, действуя через его племянника поэта Лукана, и Фения Руфа, который приобрел широкую популярность в народе благодаря своим умелым реформам и этим же вызвал неудовольствие Нерона. Заговор был жестоко разгромлен. От рук палачей наряду с действительными его участниками погибли сотни ни в чем не повинных людей. Покончить с собой были вынуждены Фений Руф, Сенека и самый популярный поэт того времени Лукан, но до наших дней дошли создания их ума — эссе, трагедии и философские письма Сенеки, а также и историческая поэма Лукана «Фарсалия».

С увеличением числа жертв росла и «радость народная» по случаю избавления цезаря от новой грозной опасности и происков врагов. Возносились благодарственные молебны, месяц апрель переименовали в «нероний» для увековечивания столь знаменательного события.

Летом 65 года второй раз состоялись Неронии, и император придал им блеск личным участием в качестве певца. Принимали его восторженно, овациям не было конца. У аплодировавших деревенели руки, но они, косясь друг на друга, боялись прекратить, так как это тут же отмечалось доносчиками. А уж уйти во время выступления императора — этого нельзя было и подумать, пусть даже и по самой уважительной причине.

Вскоре по окончании игр Рим погрузился в траур — умерла императрица Поппея; пьяный Нерон, раздосадованный упреками жены за позднее возвращение, ударил ногой в живот беременную супругу. Быстро и жестоко наказала судьба эту женщину, если она действительно была повинна в приписываемых ей злодеяниях: гонениях на христиан, убийстве Агриппины и Октавии и многих других.

Нерон, по всей видимости, по-своему любил Поппею и бурно предавался отчаянию. Чтобы облегчить его горе, сенат поспешил причислить Поппею к сонму богов. Безутешный вдовец, однако, очень скоро женился на Статилии Мессалине, женщине красивой, умной и чрезвычайно богатой. Правда, до этого она уже успела сменить четырех мужей, причем четвертого императору пришлось казнить — разумеется, по политическим причинам.

Смерть Пизона и других заговорщиков, Сенеки, Лукана, Поппеи была только началом и влекла за собой хоровод новых смертей, конца которому не было видно. Самые выдающиеся представители римской знати, цвет ее культуры, один за другим становились жертвами императора. Проводилась сознательная политика уничтожения самых влиятельных и ярких личностей. Нерон стремился избавиться от потенциальных соперников в борьбе за власть.

Вынужден был покончить с собой Гай Петроний, человек высокой культуры, талантливый остроумный сатирик, один из ближайших друзей цезаря. Его не торопили, и он устроил себе прекрасную смерть: во время роскошного пира, в кругу друзей, среди шуток, острот, смеха. Цезарю в качестве подарка он послал подробный перечень его преступлений и разнузданных оргий. До наших дней дошли фрагменты блестящего сатирического романа Петрония из жизни современного ему Рима.

Страх объял всех богатых и знатных в империи, но обычных римлян их судьба мало беспокоила, ибо им ничто не угрожало, а император продолжал заботиться об организации все новых зрелищ. Прекрасным поводом для новых торжеств явился приезд в Рим армянского царя Тиридата, что стало убедительным подтверждением мощи и славы Рима. По случаю прибытия высокого гостя, которого сопровождала пышная свита в количестве нескольких тысяч человек, в столице были устроены такие роскошные празднества, игры, зрелища, такая ослепительная иллюминация, каких римлянам еще не доводилось видеть. Нерон, разумеется, не упустил случая и блеснул своим искусством — и как певец, и как возничий в цветах партии Зеленых. Однако для артистических амбиций Нерона этого было уже недостаточно.

Осенью 66 года Нерон отправился в путешествие на свою духовную родину — в Грецию, колыбель всех искусств. Только там способны в полной мере оценить талант большого артиста! На Истмийских играх в Коринфе он всемилостивейше вернул свободу всем маленьким государствам Ахайи и Пелопоннеса, освободив при этом их жителей от податей. Эллины восприняли этот акт милости с понятным энтузиазмом, в честь великодушного императора повсеместно сооружались алтари и статуи с надписью «Зевсу Нерону Освободителю». Чтобы отблагодарить благодетеля и дать ему возможность продемонстрировать свое искусство, в следующем, 67 году в Греции были проведены все существующие игры: в Олимпии — Олимпийские, в Дельфах — Пифийские, в Коринфе — Истмийские, в Немее — Немейские, независимо от того, приходятся они на этот год или нет. Цезарь не только почтил все своим присутствием, но и лично участвовал во всех как возничий, певец и актер, собрав целую коллекцию наград.

Тогда же были начаты работы по рытью канала, который должен был рассечь перешеек под Коринфом и сократить путь судов между Ионическим и Эгейским морями. На торжественном открытии строительства Нерон первым воткнул лопату в землю, за ним — важнейшие сановники, преторианцы, прочие высокие гости, ну а копали канал, как водится, уголовники и политические заключенные.

К сожалению, государственные дела не позволяли цезарю целиком отдаться песням, играм и театральной сцене. Был раскрыт новый политический заговор, опять посыпались смертные приговоры. На сей раз заговор организовал Анний Винициан, зять Корбулона. Император ласковым письмом срочно вызвал к себе в Грецию прославленного полководца, якобы для неотложного обсуждения важных политических проблем. Едва корабль прибыл в порт под Коринфом, Корбулону был вручен императорский приказ немедленно покончить жизнь самоубийством. Корбулон ни минуты не медлил. Воскликнул: «Я виноват!» — и сильным ударом всадил меч себе в грудь. Виноват же он был в том, что дал себя обмануть, что попался на удочку, что прибыл в Грецию без своих солдат.

С 66 года тянулась кровавая Иудейская война, в Иудею пришлось направить три легиона под водительством Веспасиана. Оставленный в столице фактическим правителем вольноотпущенник Гелий усиленно призывал цезаря поскорее вернуться, чувствуя, что в государстве творится неладное. Наконец он сам отправился в Грецию за императором.

Тот медлил — уж очень хорошо ему было в Греции. Поскольку Статилия к этому времени успела ему наскучить, в Греции Нерон «сочетался браком» с юношей Спором, своей давней любовью, которого приказал кастрировать и всячески старался сделать из него женщину.

В Италии возвратившегося после долгого отсутствия цезаря встречали как триумфатора, а уж въезд в столицу происходил с невиданной пышностью: необозримые толпы людей, курящиеся фимиамы, богатая иллюминация, и в торжественной процессии рядом с новой «императрицей» ехал цезарь в золотистой тоге, с оливковым венком на голове и лавровым в руках. За ним рядами шествовали сановники и сенаторы, преторианцы и воины. Беспрестанно звучали громоподобные возгласы: «Да здравствует Геракл нашего времени! Да здравствует Нерон — наш Аполлон! Да здравствует величайший атлет всех времен! О божественный голос!»

Казалось, Нерон находился на вершине популярности, славы, успеха. Но уже близился конец царствованию шута и тирана. Падение его произошло в считанные месяцы — уж слишком велико было несоответствие между видимостью благополучия и мрачной действительностью.

Сначала вспыхнуло восстание в Галлии. Мятеж поднял наместник Гай Юлий Виндекс, объявив, что выходит из повиновения цезарю, который ограбил империю и уничтожил цвет ее нации, убил собственную мать и ведет себя недостойно. Мятеж Виндекса носил локальный характер и был довольно легко подавлен легионами с Рейна. Но он послужил толчком к беспорядкам в других провинциях. Римские войска в Ближней Испании и ее граждане провозгласили цезарем наместника Гальбу при молчаливом одобрении влиятельных лиц из Рима.

Однако последний удар правлению Нерона был нанесен в самом Риме. Нимфидий Сабин, сменивший Фения Руфа на посту префекта преторианской гвардии, взвесив все обстоятельства, пришел к выводу, что вряд ли удастся удержать у власти этого императора, ставшего всеобщим посмешищем и восстановившего против себя и сенаторов и армию. Со знанием дела и в большой тайне Нимфидий перетянул на сторону Гальбы когорты преторианской гвардии.

Так случилось, что в одну ночь — с 8 на 9 июня — всего за несколько часов от Нерона отступились все: стража, слуги, друзья. Цезарь, который до последней минуты не осознавал всей серьезности своего положения, сумел с несколькими сопровождающими скрыться на пригородной вилле своего вольноотпущенника Фаона. Приближенные уговаривали императора прервать муки ожидания и добровольно расстаться с жизнью. Уже копали ему могилу и собирали дрова для погребального костра, а Нерон никак не мог решиться. Он пробовал острие нескольких кинжалов и отбрасывал их, со стоном повторяя: «Какой артист погибает!» Попросив Спора, чтобы тот уже начал его оплакивать, он обратился с просьбой к присутствующим, призывая их покончить с собой, чтобы подать ему пример, и при этом «…бранил себя за нерешительность» такими словами: «Живу я гнусно, позорно — не к лицу Нерону, не к лицу — нужно быть разумным в такое время — ну же, мужайся!»

Услышав топот коней преследователей, он процитировал по-гречески стих Гомера: «Коней стремительно скачущих топот мне слух поражает» и вонзил себе в горло стилет, не без посторонней помощи. Когда в помещение вбежал центурион, император испустил последний вздох. Верная Акте похоронила прах Нерона в саркофаге из порфира, который поместили в гробнице рода Домициев.

Нерон был последним императором из рода Юлиев и Клавдиев (правда, будучи приемным сыном), первой императорской династии Древнего Рима. Умер он в возрасте 31 года.

Но действительно ли он тогда умер? Многие не верили в смерть Нерона, и действительно, не все обстоятельства его смерти ясны. Свидетелей смерти Нерона было очень мало, причем это все были люди простого звания, очень ему преданные, и они могли просто инсценировать смерть цезаря, а на погребальном костре сжечь труп кого-нибудь другого.

Неудивительно поэтому, что вскоре один за другим в разных странах стали появляться самозванцы, выдававшие себя за Нерона, и они всегда находили сторонников, особенно на Востоке, ибо, каким это ни покажется нам парадоксальным и невероятным, среди людей простого звания Нерон пользовался большой популярностью.

В памяти же потомков Нерон навсегда остался воплощением зла, жестокости и беззаконий, которые в истории человечества повторялись еще не раз.