Агриппина угрожала Нерону:

— Британник уже взрослый. Это он — сын императора. Престол принадлежит ему. А тем временем правишь ты — приемный сын! И правишь так, что притесняешь мать. Пусть же тогда станут известны народу все преступления этого несчастного дома! Я предам огласке, каким образом был заключен мой брак с Клавдием и каковы обстоятельства его смерти. Божественному провидению угодно было сохранить Британнику жизнь. Я отправлюсь с ним в лагерь преторианцев, стану перед солдатами. Поглядим, как они поступят, когда услышат меня, дочь великого Германика, когда увидят Британника, сына умершего императора. А против них пусть встанут твой Бурр с перебитой рукой и ученый краснобай Сенека.

Она говорила это, будто требовалось еще больше разжечь ненависть Нерона к Британнику. Император прекрасно знал, что у многих этот юноша вызывает симпатию и сострадание. Поговаривали и такое:

«Он родился, чтобы владычествовать, но, не успев еще выйти из детского возраста, потерял сначала мать, потом отца, а вдобавок и империю».

Нерона постоянно мучила мысль: что будет, когда Британник станет совершеннолетним? У него законное право на престол, однако делиться властью нельзя! А если найдутся такие, которые захотят втянуть Британника в интриги, заговоры, вполне возможно, и в государственный переворот?

Тревоги эти не были преждевременными. Приближался день 12 февраля, когда Британнику исполнялось четырнадцать лет, то есть ему вскоре предстояло надеть мужскую тогу. Юноша не скрывал, что считает себя обделенным. Как раз совсем недавно, в конце декабря минувшего, 54 года, отмечался веселый праздник — Сатурналии. Избрали короля игр, которому все обязаны повиноваться. Королем, естественно, стал император. Было уже за полночь, собравшиеся недурно развлекались, приказы властителя были остроумными. Наконец король игр обратился к Британнику:

— Встань, выйди на середину и исполни нам что-нибудь новенькое, — распорядился он.

Приказание было крайне недоброжелательным. Не так-то легко юноше выступать перед несколькими десятками подвыпивших придворных своего врага. Британник, однако, не растерялся. Он встал перед полукругом пиршественных столов и лож: Спокойно и выразительно начал декламировать. Уже после первых его слов в зале воцарилось глубокое молчание. Ибо Британник говорил о том, как его лишили отцовского наследства. Злопыхатели позже посмеивались над тем, что больше всего Нерона задели не сами слова, но тот факт, что у Британника оказался столь приятный голос.

Это произошло два месяца назад. Теперь речь шла не о декламации, не о приятном голосе, а о том, чтобы предупредить действия Агриппины. Ведь Нерон лучше других знал, что его мать способна на все и для сохранения своего влияния не остановится ни перед чем.

Нерон готовился к борьбе в глубочайшей тайне! Позже об этом рассказывали так:

В дворцовой тюрьме содержалась отравительница Локуста, та, которая приготовила яд для Клавдия. Она находилась под охраной трибуна Юлия Поллиона. Нерон приказал доставить ее к нему. Первая порция яда оказалась слишком слабой: у Британника только расстроился желудок. Император отколотил Локусту, крича:

— Ты дала ему лекарство, а не яд!

Локуста оправдывалась:

— Порция была слишком мала, я не хотела, чтобы преступление сразу стало явным.

Нерон отвечал на это с издевкой:

— Разумеется, разумеется, мне следует побаиваться закона!

Он приказал при нем же изготовить более сильный яд, который дали ягненку, и тот, промучившись часов пять, околел. Другой отвар, покрепче, испытали на поросенке, и тот сразу издох.

Такие слухи позже ходили о сговоре императора с отравительницей. Как на самом деле готовилось убийство, не знал почти никто и знать не мог. Зато многие стали свидетелями того, что произошло в начале февраля в большом обеденном зале императорского дворца.

Так повелось, что вся императорская семья разом приступала к трапезе. Британник, как подросток, ел за отдельным столом вместе со своими друзьями по играм. Их осталось совсем немного, но Тит, сын Веспасиана, продолжал бывать во дворце. Блюда, подаваемые Британнику, сначала пробовал специальный praegustator. Во время обеда ему прямо из кухни принесли какое-то кушанье; praegustator снял пробу и подал блюдо мальчику, но оно было слишком горячее, тот не пожелал его есть. Тотчас же туда влили кружку холодной воды. Британник, едва прикоснувшись к еде, через короткое мгновение, парализованный, упал на ложе. Тит, лежавший рядом с ним, уже подносил ко рту кушанье из той же самой миски, из которой минуту назад зачерпнул его товарищ, но стоило ему взглянуть на соседа, как он уже не мог проглотить ни капли. Британник не в состоянии был издать ни звука, он явно начал задыхаться. Некоторые сотрапезники повскакивали с мест. Другие сидели не шевелясь. Все взоры обратились к Нерону. Тот лежал, небрежно опершись на ложе, словно бы ничего не произошло. Он спокойно заявил:

— Это из-за падучей. Он страдает ею с раннего детства. Сейчас придет в себя.

Агриппина и Октавия, родная сестра Британника, обе сохраняли невозмутимое спокойствие. Но в их глазах отражался смертельный ужас. Юношу вынесли из зала. Снова зазвучали веселые застольные беседы.

Тело Британника сожгли в ту же ночь. Скромные похороны состоялись на следующий день под проливным дождем. Прах захоронили в Мавзолее на Марсовом поле, которое Август возвел для членов своего рода.

Одновременно появилось обращение Нерона к римским жителям. Спешное погребение в нем оправдывалось тем, что, когда умирают лица юного возраста, к этому обязывает обычай предков. Ибо что значат в такой горестной печали пышность обрядов и шумные речи? После потери любимого брата император возлагает все надежды на отечество, только в нем находит свое утешение. Он верит, что сенат и народ проявят теперь еще более горячую привязанность к его персоне, потому что он последний представитель великого рода.

Подлинным автором обращения был, вероятно, Сенека. Возможно также, что он знал о готовящемся умерщвлении Британника. Бурру были подчинены стражники, а следовательно, и офицер, надзиравший за Локустой. Впрочем, оба — и Сенека и Бурр — со страхом наблюдали, как Агриппина стремится использовать Британника против Нерона, так как их собственное возвышение было связано только с императором. Во всяком случае, советники Нерона не осудили его поступка и не покинули дворец. Наоборот, они развернули еще более энергичную деятельность в общегосударственных делах. Они считали: то, что произошло, было всего лишь политической необходимостью.

Впрочем, точно так же отнеслось к случившемуся и большинство жителей столицы. Все скорбели по поводу злосчастной судьбы Британника, но все единодушно признавали, что государство не может иметь двух властителей. Стародавняя легенда гласила: когда закладывали Рим, Ромул убил своего брата Рема. Эта легенда в понимании римлян символизировала жестокую правду: там, где речь идет о единстве и благе страны, должны отойти на задний план все родственные чувства и обычные моральные принципы. Амбиции подрастающего Британника должны были бы рано или поздно привести к конфликту, а возможно, даже к гражданской войне. Конечно, Британник был законным наследником престола, однако мог ли он оказаться лучшим, более разумным и мягким властителем, чем Нерон?