Рим и Италия долгое время находились под впечатлением страшных событий той мартовской ночи в Байях. Население провинций к известию о смерти Агриппины отнеслось с меньшим интересом. Многие простые крестьяне на Ниле, Дунае, Родане и Таге наверняка никогда не узнали об обстоятельствах, в которых погибла мать императора. Разумеется, в более крупных городах сразу поспешили продемонстрировать свою радость в связи со спасением властителя. Торговцы и крупные землевладельцы, вероятно, с жадностью поглощали новости из далекой столицы. Однако как для богатых, так и для бедных крестьян во сто крат важнее, в сравнении с драмами императорского дворца, было то, что происходит в резиденции наместника; он был хозяином их жизни и добра. Итак, если говорили о смерти Агриппины, то прежде всего в связи с вопросом, вызовет ли это какие-то передвижения на постах наместников. Одни утверждали, что нет, ибо Агриппина ведь уже давно никакой политической роли не играла. Другие считали, что правительство захочет показать свою силу и владение ситуацией, поэтому произведет множество изменений.

Они были правы. После смерти Агриппины, в 59–60 годах, многие провинции получили новых наместников. И при этом подобранных умело и разумно. Правительство явно стремилось продемонстрировать, что будет продолжать прежнюю политику заботы о провинциях. Более того, хотело доказать, что только уход коварной Агриппины позволяет юному императору распространить в полном блеске свою доброжелательность на весь род человеческий.

Правда, одно из первых назначений, вероятно, было вызвано не заботой о провинциях, но желанием убрать из Рима неугодного человека. Им был Отон. Поговаривали, что Нерон намеревался сослать его на какой-нибудь остров. Однако в защиту бывшего мужа Поппеи выступил сам Сенека. Добился только одного: Отон уехал из Рима с почестями, как наместник Лузитании, или нынешней Португалии, и Западной Испании. Назначение было необыкновенным, ибо обычно наместничество получали бывшие консулы или бывшие преторы, и то через несколько лет после того, как оставляли эту должность. А тем временем юный Отон занимал доныне самую низкую должность, не дающую прав на наместничество, — был квестором. У него не было никакого ни административного, ни военного опыта, его считали повесой, мотом, человеком, лишенным каких-либо моральных принципов. Все в Риме знали, какова истинная причина столь необыкновенного назначения. По столице кружили стишки такого содержания: «Ты интересуешься, почему Отон отправился в почетную ссылку? Потому что спал с собственной женой!»

Однако выбор оказался удачным. Вдали от утех и удовольствий столицы Огон сделался как бы другим человеком. Был работящим и энергичным, не запятнался вымогательством и злоупотреблениями. И управлял Лузитанией долго, почти десять лет. Помнил ли он, что сто двадцать лет назад именно эту провинцию получил некий Гай Юлий Цезарь, второразрядный в ту пору политик, известный соблазнитель, смутьян, несостоятельный должник? Помнил ли, что именно наместничество в Лузитании открыло Цезарю путь к блистательной карьере? История подчас повторяется.

Год спустя вслед за Лузитанией и соседняя провинция, Тарраконская Испания, или нынешняя Восточная и Северная Испания, встречала нового наместника Сервия Сульпиция Гальбу. В отличие от Отона это был пожилой человек, шестидесяти с лишним лет, опытный военачальник, искушенный политик, отличный юрист. Он успел уже побывать на самых высоких должностях, был одним из богатейших людей в империи.

Молодым человеком Гальба снискал расположение Ливии, вдовы императора Августа. Она завещала ему по духовной записи пятьдесят миллионов сестерциев. Поскольку сумма эта была вписана не словами, а цифрами, император Тиберий посчитал, что речь идет лишь о пятистах тысячах. Правда, это не имело значения, так как Тиберий аннулировал все завещание Ливии. Сделал он это, впрочем, не из алчности, но из-за неприязни к матери, с которой постоянно ссорился в последние годы ее жизни. Лично к Гальбе Тиберий относился скорее хорошо. Он позволил ему начать служебную карьеру в более юном возрасте, чем это было принято. В качестве претора Гальба устроил игры во время майского праздника богини цветов Флоры. Римский люд помнил о них долго, ибо тогда увидели слонов, танцующих на канатах! Потом в течение года Гальба был наместником провинции Аквитания в Галлии. В 33 году стал консулом. Пятью годами позже, уже при Калигуле, управлял Верхней Германией. Подтянул расшатавшуюся военную дисциплину и положил конец набегам германцев из-за Рейна. Когда на границу прибыл сам цезарь, готовившийся к большому походу против германцев, до которого, впрочем, никогда так и не дошло, внешний вид воинов Гальбы ему понравился. Тот мог многого требовать от своих солдат, так как сам подавал пример выносливости. Муштру перед властителем он проводил, держа все время щит, а непосредственно после этого пешком отшагал двадцать миль за императорской повозкой!

Клавдий высоко ценил Гальбу, причислял его к своим советникам и друзьям. Он якобы передвинул на несколько дней поход в Британию только потому, что беспокоился о здоровье Гальбы. В 45–46 годах Гальба был наместником провинции Африка, или нынешнего Туниса. Эту страну беспокоили равно как набеги кочевников, так и распри среди оседлого населения. Твердой рукой Гальба быстро восстановил порядок. В награду за это получил триумфальные отличия и титул члена трех жреческих коллегий.

Однако, когда Клавдий женился на Агриппине, Гальба отошел от общественной жизни. У него имелись известные основания опасаться этой женщины. Ведь после смерти первого мужа, Домиция, Агриппина пыталась женить на себе именно Гальбу! Ее мало волновало, что он женат и у него двое сыновей. От своих намерений она отступилась только после активного и публичного вмешательства тещи Гальбы. Вскоре после этого он овдовел, потерял также и обоих сыновей. С тех пор жил уединенно на своей семейной вилле около Фунди или в Тускуле. Он сторонился Рима, справедливо считая, что лучше не попадаться на глаза женщине, некогда отвергнутой, а ныне столь могущественной. Он не изменил стиля жизни и при Нероне, хотя Агриппина уже утратила влияние. Вероятно, опасался, что ему вменят в вину дружбу с Клавдием, которого ненавидел и Нерон, и его советник Сенека. О Гальбе говорили, что, даже когда его несли в лектике на прогулку, сзади всегда ехала повозка, нагруженная деньгами. Для подстраховки: если бы внезапно последовал приговор об изгнании, средства для жизни — под рукой. А тем временем он удостаивается неожиданной чести — наместничества в важной испанской провинции!

Гальба управлял ею восемь лет. Поначалу он очень рьяно взялся за наведение порядка. Банкиру, который обманывал при обмене денег, приказал отрубить обе руки и прибить их к столу. Судебного опекуна, который отравил сироту, чтобы завладеть его состоянием, приговорил к распятию. Несчастный защищался, восклицая: он — римский гражданин, ссылаясь тем самым на свое право апеллировать к императору. Гальба вежливо обдумал этот протест: приказал поставить крест выше всех других и выкрасить его белой краской. Позже, однако, Гальба меньше заботился об административной четкости и законности, повторяя:

— За безделье к ответу никого не привлекают!

Флавий Веспасиан отстранился от политической жизни почти в одно время с Гальбой и по той же причине: боялся Агриппины. Он знал, что та его ненавидит, так как он был другом Нарцисса. От Нерона тоже ничего хорошего не ждал, поскольку держал своего сына подле Британника — вплоть до трагической смерти мальчика. Несмотря на это, в 59 или 60 году при жеребьевке провинций в сенате Веспасиану выпала Африка! Конечно, эта традиционная жеребьевка наместничеств уже давно была фикцией. Счастье, как правило, шло в паре с благосклонностью властителя. В момент, когда Веспасиан принимал провинцию, ему было около пятидесяти. Опытный полководец и администратор, он прекрасно справлялся со своими задачами. Хроники зафиксировали лишь одно событие, достойное внимания: во время беспорядков в местечке Адрумет кто-то ловко угодил в наместника репой. Ничто так хорошо не свидетельствовало о порядочности Веспасиана, как факт, что через два года он вернулся из Африки беднее, чем до отъезда гуда. У него даже возникли финансовые сложности. Часть владений он вынужден был передать брату и даже взяться за торговлю мулами. Отсюда прилепившаяся к нему кличка «mulio», ибо так называли погонщиков этих работящих животных.

И Гальба, и Веспасиан принадлежали к ближайшему окружению Клавдия. Так же, как и Юлий Вестин. В 48 году Клавдий предложил сенату проект постановления, признающий за римскими гражданами из Южной Галлии право добиваться высших государственных постов. Перечисляя города и заслуженных лиц, он сказал: «Вот замечательная и могущественная Виенна. С давних пор она поставляет нам сенаторов! Из этой колонии происходит Юлий Вестин, гордость эквитского сословия. К немногим я питаю такие дружественные чувства, как к нему. Ныне я поручил ему свои имущественные дела. Прошу, чтобы его дети могли занимать первые ступени жречества, а потом, с годами, перемещаться на все более высокие должности».

В конце 59 года Вестин пришел на место, принадлежавшее Бальбиллу, префекту Египта. Тот получил эту должность в 55 году благодаря Агриппине, ничего удивительного, что ему пришлось уйти в отставку после ее смерти. Однако положение знаменитого астролога по-прежнему было прочным, если учесть и популярность его искусства, и его дружбу с Сенекой — дружбу прочную, сложившуюся на почве общих увлечений литературой и наукой.

Равно и северные провинции империи получили в 59 году своих наместников. Верхней Германией стал управлять Скрибоний Прокул, а его браг Руф — Нижней Германией. Те самые, что в предыдущем году навели порядок в Путеолах, когда там начались конфликты между местными властями и плебсом.

В Британию направили Светония Паулина. В 42 году он победоносно сражался с мавританцами в Северной Африке и первым римским полководцем перешел через Атласские горы. Он добрался до побережья Атлантического океана. Надеялись, что ныне он завершит завоевание Британии, ибо его предшественники за последние годы не много преуспели. Дидий Галл, наместник в 52–58 годах, был стар и не очень деятелен. Он ограничился боями с племенем силуров в нынешнем Уэльсе, где овладел несколькими небольшими укрепленными поселениями. Преемник Дидия — Вераний — умер вскоре после того, как сделался наместником. После него осталось только самоуверенное заявление в завещании, что, если судьба отпустит ему еще два года жизни, он завоюет императору весь остров. Оно свидетельствовало лишь о полном незнании местности, недооценке смелости племен и трудностей кампании.

Теперь оставалось выяснить, действительно ли Светоний укрепит власть римлян в этой наиболее далеко выдвинутой на север провинции.

Зато главнокомандующий войск на Востоке, Корбулон, именно в 59 году придал новый блеск своему имени: он окончательно завоевал Армению! Захватил вторую столицу этой страны, Тигранокерту, расположенную на берегу горного Тигра. Уже сам прорыв к этому городу представлял колоссальное достижение. Шли через высокие горы, на каждом шагу преодолевая вражеское сопротивление. Не хватало продовольствия, воины страдали от чрезмерной жары. Но полководец сумел подбодрить солдат, вселить в них стойкость, снося наравне с ними невзгоды. Тигранокерта сдалась без боя. С ее населением победитель обошелся мягко. Весной следующего, 60, года Тиридат пытался еще раз вторгнуться в Армению. Корбулон отбросил его и подавил мятежи в разных районах страны. В принципе можно было непосредственно включить Армению в состав империи как одну из провинций, в Риме, однако, решили по-другому. Постановили сохранить этот край на роли вассального государства, а на трон посадить царевича, который издавна воспитывался в Италии. Это был Тигран, потомок иудейского царя Ирода и давних властителей Каппадокии и Армении. Но только часть армян признала Тиграна. Поэтому Корбулон оставил там один из своих сильных корпусов, некоторые же пограничные земли отдал соседям, надежным союзникам римлян.

В том же 60 году поступило сообщение о смерти Уммидия Квадрата, наместника Сирии. В награду за заслуги именно Корбулона назначили наместником этого богатого и важного края.

Но и в маленькой, примыкающей к Сирии с юга Иудее произошла тогда смена прокуратора. Феликс, муж красавицы Друзиллы, оставил свой пост.