Сенека и Бурр радовались, что, несмотря на трагические события той мартовской ночи, артистические увлечения Нерона не угасли, а, наоборот, вспыхнули с новой силой после того, как у него исчез затаенный страх перед матерью. Именно поэтому государственные дела шли своим чередом. Императора они по-прежнему не интересовали или, выражаясь точнее, интересовали еще меньше. Надежные, опытные руки Сенеки и Бурра, как и прежде, управляли всем. Юный цезарь целиком отдался служению самым разнообразным музам.

Правда, в этой его лихорадочной увлеченности искусством уже проявлялись тревожные симптомы. Нерон все настойчивее домогался, чтобы ему позволяли демонстрировать свои таланты публично, перед массами Ему особенно не терпелось показать свое искусство управления колесницей и игры на лютне. Он ссылался на примеры Древней Греции, когда герои и цари сражались на колесницах, состязались, а крупнейшие поэты воспевали их деяния и победы. А сам бог Аполлон разве не играет на лютне? Именно таким и изображают его многочисленные скульптуры, в том числе и та, что в Палатинском храме.

Эти аргументы нелегко было опровергнуть. Мог ли наставник мудрости Сенека подрывать веру в красоту и ценность тех примеров, которые сам восхвалял перед воспитанником? Стоило, правда, напомнить, что у римлян отношение к спорту и искусству иное, нежели в Древней Греции. Там победа на играх или слава певца служили поводом для гордости, ставили победителя в один ряд с самыми знатными людьми своего города. В Риме же просто немыслимо, чтобы серьезный человек (не говоря уже об императоре) появился на арене или сцене как профессиональный певец или возничий! Это подорвало бы авторитет правителя в глазах и самих римлян, и покоренных народов.

Но император не желал отказываться от своего намерения, а Агриппины, способной прямо сказать ему, что она об этом думает, уже не существовало. В конце концов Сенеке и Бурру пришлось уступить. Они постарались, однако, чтобы свои способности император проявлял возможно скромнее.

На правом берегу Тибра, против Марсова поля, раскинулись довольно обширные пастбища у подножия взгорья, соединявшегося к западу с Яникульским холмом. Это место называлось Ватиканским полем. То был типичный пригород — уже не деревня, но еще и не город. Здесь попадались мелкие хозяйства, однако глинистая почва почти не годилась для возделывания; во всяком случае, ватиканское вино считалось самым скверным. Была даже поговорка: «Любители уксуса пьют ватиканское». Имелись здесь кирпичные заводики и гончарные мастерские. Никакие внушительные постройки не облагораживали Ватикан. Известностью пользовался лишь храм Кибелы, Великой матери богов, культ которой пришел из Малой Азии.

Но здесь, в этой несколько запущенной пригородной местности, были и свои прелестные уголки — сады, доставшиеся императору Калигуле в наследство от матери, которые он великолепно украсил. Остальные ватиканские сады принадлежали Домиции, тетке Нерона. Она умерла в 59 году, вслед за Агриппиной, которую ненавидела. Не обошлось без слухов о том, что и Домицию отправил на тот свет Нерон, жаждущий завладеть ее виллами в Байях и Равенне. Так или иначе, известно, что завещание Домиции вообще не предавалось огласке, а император тотчас прибрал к рукам все ее имущество, в том числе и сады за Тибром. Таким образом, вместе с парком Калигулы, который Нерон, естественно, тоже унаследовал, в Ватикане образовался обширный комплекс прогулочных садов.

Эти императорские сады располагались за рекой и за городом, то есть чуть на отшибе и вместе с тем не слишком далеко от центра столицы, ибо от ватиканских пастбищ в сторону Палатина вел мост, построенный еще при Калигуле, который позже все называли Мостом Нерона. Он находился там же, где и нынешний Мост Виктора Эммануила. За ним путник из Рима вступал на дорогу, называемую Via Cornelia, которая шла по равнине к склону холма. Как и подле каждой римской пригородной дороги, здесь тоже по обеим сторонам тянулись многочисленные гробницы. В IV веке, когда император Константин на территории Ватикана, у подножия холма, приступил к строительству базилики Св. Петра, часть дороги и могил засыпали, выравнивая территорию. В 1452–1667 годах базилика и колоннада вокруг площади перестраивались, и тогда Раскопали, а отчасти и уничтожили остальные могилы возле старой Via Cornelia. Лишь раскопки, проводившиеся вплоть о 1939 года в подземельях базилики, позволили исследовать могилы, засыпанные во времена Константина. Эти раскопки также показали, что Via Cornelia проходила непосредственно вдоль южной стены нынешней базилики.

На одной из гробниц обнаружили надпись — отрывок из завещания покоившегося в ней. Надпись начиналась со следующих слов: «Гай Поппилий Геракл приветствует своих наследников. Мои наследники, прошу вас и вверяю это вашей преданности, наказываю вам: поставьте мне могильный памятник возле ватиканского цирка».

Наследники распорядились высечь на камне это завещание, дабы доказать, что исполнили волю умершего. Для нас же это важная информация об истории застройки Ватикана. Ведь она свидетельствует, что возле этого отрезка Via Cornelia, то есть в непосредственном соседстве с позднейшей базиликой, во времена империи находился цирк. О том, что ватиканский цирк существовал, было известно и до того, как обнаружили надпись, но только теперь удалось точно обозначить, где именно он располагался.

Своим возникновением этот цирк обязан Калигуле. Страстный любитель состязаний, тот обожал управлять колесницей, поэтому и построил личный стадион в уединении ватиканских садов. Свой цирк он украсил обелиском, доставленным прямо из Египта. Вероятно, гем самым, который и поныне стоит на большой площади перед базиликой, где установили его в 1586 году, передвинув на несколько десятков метров.

На этот ватиканский цирк и обратили теперь свое внимание Сенека и Бурр. Они предоставили Нерону возможность вволю тешиться состязаниями, как некогда это делал Калигула. Первоначально зрители состояли только из скромного круга друзей и слуг. Потом по милости императора допускалось все больше зрителей из города, в том числе даже из плебса. И как раз простому люду эти зрелища особенно нравились. Сановники были смущены, но близился и их черед деятельного участия в хорошей забаве!

Как раз в это время в столице начались грандиозные торжества и игры. Они призваны были отразить благодарность простого люда богам за чудесное спасение императора и смерть Агриппины. Сам же властитель устраивал их pro aeternitate Imperii — чтобы империя существовала вечно. Их назвали Ludi Maximi — Величайшие игры.

Игры действительно получились великолепными. Они продолжались несколько дней, происходили в разных театрах и цирках столицы. Не жалели усилий, чтобы они затмили все, что Рим созерцал до этого. Поставили комедию Афрания, поэта, жившего двести лет назад, которая называлась «Пожар». И в самом деле, в маленьком городке, специально сооруженном на сцене, вспыхнул настоящий огонь. Актерам разрешили забрать себе все, что они успеют спасти в охваченных пламенем домах, где намеренно оставили немало ценных вещей. Сам вид актеров в длинных одеждах, смело скачущих в грозное пламя, дерущихся друг с другом из-за каждой мелочи, больше позабавил публику, чем перипетии старой комедии. Но роли переменились: актеры все больше веселились видом зрителей. Ежедневно, пока продолжались игры, зрителей забрасывали дичью, лакомствами, жетонами на хлеб. Император и сам швырял в толпу небольшие шарики; тот, кому повезло их поймать, получал соответственно недурное вознаграждение: дорогие наряды, рабов, коней, золотые и серебряные изделия, драгоценности, картины, домашних животных, даже суда, дома и домашний инвентарь.

У этих игр была еще одна особенность, восхищавшая простой люд. Актерами, гладиаторами, лютнистами, гонщиками колесниц нередко выступали потомки самых прославленных сенаторских семей, эквиты (как женщины, так и мужчины). Они делали это из уважения к императору и во славу империи. Но ни для кого не являлось секретом, что Нерон за их выступления платит огромные деньги. Зато он тем самым не только придал торжественность зрелищу, но и приглушил недовольство, вызванное его собственным участием в зрелище на ватиканской арене.

Вскоре Нерону представился случай вовлечь еще более выдающихся лиц в массовые выступления на сценах и подмостках, да к тому же и даром!