Когда Ахилл, убив Гектора, вернулся в лагерь ахейцев, он долго рыдал вместе со своей дружиной над телом Патрокла. Трижды они обвели вокруг тела Патрокла долгогривых коней. Потом устроили тризну. Ахейские вожди привели Ахилла в шатер Агамемнона, где было все приготовлено для омовения. Но герой не хотел смывать с себя бранный прах и кровь, пока не будет предано огню тело друга. Он просил Агамемнона, чтобы утром тот выслал слуг за лесом для костра.
После тризны люди разошлись по своим палаткам. Только Ахилл, тяжко стеная, лежал на берегу вечно шумящего моря, где мутные волны бились о берег. Потом к нему сошел сон. Тогда Ахиллу явилась душа Патрокла; призрак в топ же одежде, тем же знакомым сердцу голосом заговорил с Ахиллом.
— Ты спишь, Ахилл! Неужели ты предал меня забвенью? Ты не был ко мне равнодушен к живому, неужели будешь равнодушен к мертвому? Погреби меня, чтобы я мог войти в обитель Аида! Души умерших гонят меня от ворот царства Аида и к себе за реку не пускают. Напрасно я скитаюсь у широких ворот Аида. Дай мне руку. Когда ты предашь меня огню, я не приду вовеки из Аида. Мы не будем с тобой, как бывало, вдали от друзей беседовать вдвоем. Мой рок поглотил меня невозвратно. Так было предназначено мне от рожденья.
По и тебе, Ахилл, подобный бессмертным богам, рок судил погибнуть под высокими стенами Трои. И еще я скажу слово исполни мое завещание — пусть будут мои бренные кости рядом с твоими. Мы вместе росли. Мой отец Менетий привел меня из Опуса в ваш дом, когда я был еще ребенком. Потому что случилось несчастье — я ненароком убил сына Амфидама, поссорившись с ним во время игры в кости. Твен благородный отец Пелей принял меня в своем доме, воспитал вместе с тобой и назвал твоим товарищем. Пусть же и паши кости лежат под одним курганом в золотой урне, подаренной твоей матерью Фетидой.
Так отвечал другу быстроногий Ахилл:
— Ты ли, друг мой любезный, меня посетил? Ты ли даешь мне заветы? Все исполню, что ты завещаешь. Но приблизься ко мне, хоть на миг, обнимемся и вместе поплачем.
С этими словами Ахилл протянул руки, но тщетно: душа Патрокла, как облако дыма, с воем ушла под землю. Ахилл вскочил, всплеснул руками и воскликнул:
На следующий день тело Патрокла было сожжено на костре, а потом состоялись погребальные игры.
Рассказ о возвращении души Патрокла на землю и о его погребении необычайно важен для археологов и религиеведов. Из пего следует (о том же повествуют и другие песни «Илиады»), что сожжение трупа составляло обязательную часть торжественного ритуала прощания с покойным. Тень Патрокла говорит, что невозможно войти в «дом Аида» и перейти реку мертвых до тех пор, пока тело не будет предано огню. О захоронении трупов в земле «Илиада» ничего не сообщает. Кости, которые остаются в пепле после сожжения, складывали в урну и, если это был знаменитый человек, над пей насыпали курган. Так. согласно Гомеру, погребали героев Троянской войны.
Однако раскопки говорят иное! В микенскую эпоху у ахейцев существовал другой обряд — труп не сжигали, а закапывали в землю. Лишь после гибели микенской культуры и нашествия дорийских племен начиная с XII века до н. э. на землях Эллады появляется обычай сжигать труп на погребальном костре, то есть — кремация. В гомеровскую эпоху сожжение останков стало основной формой погребения.
Едва ли не каждая глава этой книги представляла доказательства того, что возникновение «Илиады» относится к микенскому периоду и что поэма достаточно точно отражает культуру этой эпохи. Многие поколения сказителей заботливо хранили и тщательно воспроизводили картины славного прошлого, сберегая в стихах реалии того времени. Достаточно вспомнить хотя бы такой факт, хорошо известный и при первом же чтении бросающийся в глаза читателю «Илиады».
Герои поэмы облачены в бронзовые доспехи и бронзовые щиты, они сражаются мечами и дротиками с бронзовыми наконечниками. Благодаря открытиям археологов мы знаем, что микенцы действительно не знали железа, которое появилось и начало распространяться лишь в XII веке до пашен эры. И с исключено, что железо принесли дорийцы, племена, разрушившие микенский мир. В науке существуют различные гипотезы о путях проникновения и распространении железа в Греции. Одно несомненно — после XII века до пашен эры этот металл почти полностью вытеснил медь как сырье для изготовления оружия и орудий. Стало быть, певцы-сказители на протяжении нескольких столетий рассказывали о медных щитах, панцирях, шлемах, мечах и топорах в то время, как их слушатели уже сражались железным оружием! И вот что знаменательно — железо фигурирует в «Илиаде», но лишь в сравнениях или метафорах; встречается, например, такая метафора: «сердце из железа». Однако в битву идут с бронзовыми мечами.
Говоря об оружии, сказители старались на протяжении многих лет и даже столетий придерживаться определенной традиции. Они считали, что героям подобает сражаться только бронзовым оружием. Почему же при описании погребальных обрядов они поступали иначе, рассказывая только об обряде кремации, тогда как во времена Троянской войны, в микенскую эпоху, трупы закапывали в землю, не сжигая?
Исследователи пытаются разрешить это противоречие различными способами. Вот одна из остроумных гипотез, основывающаяся на том, что в микенских могилах действительно покоятся несожженные останки, хотя во многих — или вблизи могил — видны следы огня. Огню предавалась часть даров покойному, а также жертвенные животные. Происхождение этого обычая, возможно, таково: какое-то время после прибытия на территорию Греции (вспомним — ахейцы прибыли на Пелопоннесский полуостров в начале II тысячелетия до н. э.) пришельцы сжигали своих покойников, но вскоре восприняли от местного населения обычай погребения несожженных трупов. Особенно быстро этот обычай переняли представители высших слоев. При этом кое-что осталось от прошлого: часть даров и жертвенных животных сжигали в могиле или рядом с ней. Во время нашествия дорийцев высшие слои микенского общества были уничтожены, и кремация снова стала общепринятым обычаем. Но и в предшествующий период, в эпоху процветания Микен, сожжение трупов бытовало там, где не столь определенно ощущалось влияние крупных юродских центров, ослабевавшее также во времена великих военных походов, например, в годы Троянской войны.
Беседа Ахилла с тенью Патрокла заслуживает внимания не только как предмет ученых дискуссий, когда исследователи пытаются устранить противоречие между данными археологии и информацией, сообщенной поэмой. В ней чрезвычайно отчетливо выражено представление древних о смерти, которое в других частях поэмы передано не столь живо и образно.
Для героев Троянской войны смерть является последним пределом. Ибо загробная жизнь — это лишь печальное прозябание тени в мрачном подземном царстве.
Мертвых не ждут ни наказание, ни награда за поступки на земле. Все одинаково пребывают в стране Аида в виде печальных и бессильных призраков. Души павших в битвах отходят от тел с горьким воплем, оплакивая, как часто повторяет поэма, «юность и крепость». Ни погребальные обряды, ни курганы и дары — ничто не может принести покойному счастья на том свете. Самое большее, что могут сделать близкие, это помочь умершему войти в широкие ворота, чтобы вечно блуждать по бескрайним просторам преисподней вместе с остальными тенями.
Значит, со смертью тела кончается все. Такое понимание смерти вело к тому, что наивысшим благом почитались громкая слава и возможность донести до потомков свое имя и память о подвигах. В понимании древних, это была единственная доступная человеку форма бессмертия. Отсюда боязнь неблагочестивыми поступками или трусостью снискать себе дурную славу. Этого страшились более всего. Вот почему воины без колебаний шли на верную смерть, сражались со значительно сильнейшим противником.
Желание вечной, непреходящей славы побуждало высоко ценить тех, кто был ее хранителями — певцов-сказителей. Герои, сражавшиеся у высоких стен Трои, не обманулись в своих надеждах — им не помешали ворота Аида и благодаря песням они будут жить до тех пор, пока существует европейская культура.