«Я в первый раз слышала “Кармен” и была очарована».
«Лоэнгрин», «Ланселот», «Травиата»... Дневник принцессы
Аликс красноречиво повествует о её непреходящей любви
к музыке. Снова родное герцогство, уроки, чтение, посещения оперы.
Аликс исполнилось пятнадцать лет, и весной 1888 года состоялась её конфирмация — особый обряд в лютеранстве, когда даётся клятва верности Церкви. К этому событию её готовил религиозный наставник — богослов д-р Селл. Это был серьёзный проповедник, и его наставления легли в основу того отношения к религии, которое для принцессы навсегда стало определяющим в духовной жизни. Д-р Селл убедил девушку в непогрешимости лютеранского вероучения. Аликс, вдумчивая и склонная к религиозным размышлениям, теперь стала ещё более ответственно относиться к своей духовной жизни; она анализировала все свои поступки, мысли, чувства, подвергая их строгому суду совести. Но никто не мог видеть, что происходит в её душе: принцесса тщательно оберегала свою внутреннюю жизнь от посторонних взглядов.
Осенью 1888 года в Новом дворце состоялись празднества, посвящённые выезду в свет принцессы Алисы. Из России приехали сестра Элла с великим князем Сергеем Александровичем. Алиса выглядела восхитительно. Она была одета в платье из белого муслина, украшенное веточками ландыша и с такими же цветами в волосах.
Великая княгиня Елизавета добилась от своего отца обещания навестить её этой зимой в Санкт-Петербурге, поэтому после Рождества великий герцог Гессенский со своими детьми — принцем Эрнстом и принцессой Алисой отправились в Россию...
Прошло около пяти лет после их первой поездки. И вот снова роскошный поезд, вагоны которого представляют собой уютные комнатки с мягкими коврами и пружинными диванами, со стильной мебелью и настольными лампами, мчит герцога и его детей в Петербург.
Алиса без сил откинулась на спинку дивана. Она ощущала лёгкий озноб: то ли начинающаяся простуда, то ли неотступное волнение... Кутаясь в накидку, принцесса пыталась отвлечься тем, что повторяла про себя заученные русские слова, но мысли всё равно возвращались в тот июньский день — Петергоф, Александрия... День, что превратил для неё в счастливый сон добрый юноша с самыми прекрасными глазами на свете. А потом разговоры по душам, мгновенно зародившаяся сердечная дружба... Брошь, подаренная цесаревичем, которую девочка вернула на другой день: того требовали приличия.
И сколько ни повторяла сейчас про себя молодая девушка, что всё это детские глупости и великий князь Николай, наследник престола огромной державы, думать о ней забыл, но мысли о том, как всё-таки встретит её Ники, не давали покоя.
При приближении к столице озноб усилился. Аликс уже не понимала, о чём говорят с ней Элла и Сергей, встретившие её семью по прибытии в Царское Село. Она боялась, что мучение детских лет — сильная головная боль — вновь начнётся сейчас, со всей жестокостью, и лицо её превратится в маску. Страдание исказит черты, а Ники подумает, что она не рада его видеть... Аликс не спрашивала Бога, за что ей послана эта болезнь, она смирилась, веря: всё, что посылается Господом, — для её же пользы, но сейчас, именно сейчас она не хотела предстать больной и суровой перед... нет, не перед наследником-цесаревичем Николаем — перед Ники. «Ники», — повторила она про себя, словно это имя могло согреть её и отогнать болезнь.
И вот минута настала... Рядом с внушительно-могучей фигурой русского императора — юношески стройный прекрасный Ники... Он возмужал, отчего ещё сильнее похорошел; теперь его лицо с мягкими чертами украшали тонкие тёмные усики на военный манер. Аликс осмелилась посмотреть в необыкновенные лучистые глаза, которые помнились отчётливо, хоть лицо его расплывалось уже в памяти... И обменявшись с ним единым взглядом, ясно поняла, что он и помнил, и ждал, и волновался, и молился, может быть, перед их новой встречей так же горячо, как и она... Бывают мгновения, которые не опишешь, которые не перескажешь, потому что они наполняют жизнь прежде неведомым, всепоглощающим и прекрасным смыслом, таким счастьем, что и через много-много лет, вспоминая эти мгновения, испытываешь капельку того восторженного потрясения: «А ведь вот оно!..» Вот оно то, ради чего жил, чего ждал, о чём молился и чему верил! И Аликс, пережив сейчас это мгновение, с трудом сдержала радостные слёзы. Этого не заметил никто — кроме Ники.
Семейство гессенского герцога остановилось в Аничковом дворце — резиденции императора Александра III. Цесаревич стал часто заходить туда. Он испытывал большую симпатию к принцу Эрнсту, которого должен был принимать как иностранного гостя, но... ведь там была ещё и юная принцесса Аликс. Ей теперь было 16 лет, и она стала ещё более очаровательна — нежная лилия, изысканно расцветающая в оранжерейном саду.
Великая княгиня Елизавета пользовалась большой симпатией своих новых российских родственников, она была весела, общительна, очень приятна в обхождении и часто устраивала у себя приёмы, поэтому её дом был особенно привлекателен для молодёжи.
Петербургская знать любила веселиться. Полупустой летом, зимой Петербург оживал, загораясь вечерами множеством огней. Юная принцесса, воспитанная в пуританской строгости, именно в зимний период попав в блистательный мир высшего света русской столицы, поначалу растерялась. После выздоровления — а она простудилась-таки, и озноб был не случаен — её мгновенно затянул весёлый вихрь, грандиозный карнавал. Концерты и приёмы, балеты и балы... Привыкшая к скромной обстановке, к сдержанности как в одежде, так и в манерах, она с изумлением присматривалась к морю блеска — бриллиантов на декольтированных платьях, орденов на дорогих мундирах, бокалов на подносах лакеев, в которых играло искорками прозрачное шампанское. Даже любимое русское блюдо — красная икра — тоже поблескивало в свете свечей на столах придворной знати.
Никогда ещё Аликс не чувствовала себя так празднично. Девушка летала как на крыльях, и не было в этой зале того, кто не любовался бы ею — белокурой принцессой в лёгком платье, украшенном цветами и бриллиантами.
«1. Кадриль с Павлом. 2. Кадриль с Костей. 3. Кадриль с Сергеем. 4. Котильон с Ники. 5. Мазурка с Сергеем. Круговые танцы с: Дерфельдау, Костей, Павлом, Ники, Толей, Талоном, Шиллингом», — записала она после в дневнике. Ах, почему нельзя танцевать только с Ники, только лишь с Ники...
У девушки едва не кружилась голова, когда она бросала взгляд на высокие, словно в великих соборах богато украшенные потолки царского здания. На всех лестницах, возле каждой двери огромного дворца застыли конвойные — русские великаны: конногвардейцы, казаки, кавалергарды.
Разноцветный мрамор, малахит и яшма, позолота и хрусталь, огромные люстры и множество высоких зеркал, зелень экзотических растений из Крыма, охапки роз, тюльпанов, сирени из оранжерей Царского Села... Всё это блистало и пестрело перед взором ошеломлённой принцессы, заставляя её мучительно краснеть от чувства неловкости, от мысли, что она чужая здесь, в этом великолепии, которое должно казаться таким привычным и естественным цесаревичу Николаю... Ей показалось слишком простым её чудесное белое платье по сравнению с рубиновым и лиловым бархатом, с серебром и золотом парчи одеяний придворных дам. Девушка уже заметила пару полунасмешливых-полусострадательных взглядов, брошенных на неё дамами, чувствовавшими себя, по всей видимости, на императорском балу как рыбы в воде. И от этого Аликс смутилась ещё сильнее.
Но тут на помощь пришёл цесаревич Николай. Его притягательная улыбка на открытом, лишённом и тени важности лице, полная любви и нежности, говорила: «Всё хорошо, дорогая Аликс, не робейте, ничего не бойтесь. Я с вами!» Он был здесь — тот, кого она полюбила, он ободрял её своим добрым любящим взглядом — и этого оказалось достаточно, чтобы принцесса понемногу оправилась от смущения. Во всём облике Николая было столько простоты и чистоты, выделявших его из всей блистательной толпы великих князей, заграничных принцев, сановников, придворных, дипломатов, военных, что Аликс не могла не убедиться: его душа тоже не здесь, но в мире более простых и сердечных вещей.
В Зимнем дворце проходили концертные вечера, великая княгиня Елизавета часто ездила со своими родственниками в оперу и балет. После обеда все отправлялись на модный в ту пору каток в Таврическом саду, где молодёжь каталась на коньках или на санях с ледяных гор. Всё это несказанно радовало юные сердца. Аликс получала огромное удовольствие — белый снег русской зимы и звёздно-синее небо отражались в её сияющих глазах и чарующей улыбке. Но всё же непроходящая застенчивость по-прежнему мешала ей легко сходиться с людьми.
Визиты, катания на коньках, чаепития, недомогания, вновь головная боль, опять визиты и вечера — всё это слилось в одну пёструю маленькую жизнь, в который главенствовал, над которой возвышался русский царевич, ещё не царь великой страны, но уже самодержавный властитель любящего, чуткого и преданного девичьего сердца.
Герцог Людвиг IV также получал огромное удовольствие, охотясь в компании с императором на медведей. Все были настолько довольны этим чудным временем, что отложили свой отъезд до Великого поста. По обычаю, в последнее воскресенье масленицы провожали зиму. В Александровском дворце был устроен небольшой вечер, на который были приглашены лишь самые близкие императору люди. На обеденном столе стояло традиционное блюдо русской масленицы — блины, которые полагалось есть со свежей икрой.
Благостное спокойствие первой недели Великого поста после целой вереницы шумных и блестящих праздников было очень близко душе Аликс. Никто не посещал в это время никаких увеселительных и развлекательных мест. Театры закрыты. Покаянный канон глубоко тронул созерцательную душу принцессы. И она всегда с особым удовольствием вспоминала эти последние недели в Петербурге — может быть, ещё и потому, что в это время она чаще встречалась с цесаревичем в спокойной обстановке.
И вот отъезд, разрушавший эту маленькую жизнь и уносивший молодую принцессу к родному дому с осознанием того, что она уже жаждет другого дома и вне его никогда не будет счастлива. В глазах Ники она читала то, что произнесли однажды его губы: любовь его будет неизменной, и придёт день, когда они навсегда свяжут свои судьбы. Аликс уезжала окрылённая и опечаленная, влюблённая и уже тоскующая; смесь самых противоречивых и сильных чувств непривычно переполняла сердце. Но он уже был в её жизни, и Аликс знала: он не уйдёт. Её любовь его не отпустит. Никогда.