Выбежав из землянки, Лиля помчалась разыскивать Катю. Она скоро нашла ее на стоянке одного из приземлившихся истребителей, где летчики, оживленно жестикулируя, обсуждали боевой вылет. Внимательно слушая все то, что говорили летчики о проведенном бое, Катя с присущей ей непосредственностью энергично вмешивалась в разговор и даже вставляла свои замечания, как будто и она участвовала в бою наравне с остальными.
— Катя! — запыхавшись, позвала Лиля.
— А, Лиль! Ну, говорила?
— Полетим! — моментально объявила Лиля.
— Да ну? Неужто разрешил? — воскликнула Катя, радуясь и одновременно удивляясь.
— Разрешил!
Они отошли в сторону от группы. Лихо сдвинув фуражку на затылок, Катя нетерпеливо спросила:
— Ну?
— Ты полетишь с Барановым, с Батей! С ним в паре.
— Ого! Кто сказал?
— Он сам. А я — с Соломатиным.
— Слушай, как это ты смогла? — допытывалась Катя. — Так сразу и разрешил: пожалуйста, летите?
— Ну, не совсем сразу. Сначала крупно поговорили. Никак не хотел пускать. Я там чуть не разревелась... Но решила, что не уйду от него, пока не согласится. Так и сказала. Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут, на счастье, явился добрый ангел...
— Какой там еще ангел?
— Тот, который помог мне... Леша Соломатин. Батя очень считается с ним.
— Отлично! — воскликнула Катя, потирая руки. — Молодец, Лилька! Когда лететь?
— Может быть, даже сегодня,
— Эх, здорово!
Смеясь, она сощурила озорные зеленые глаза, быстро схватила Лилю в охапку и, приподняв ее, закружила вокруг себя, весело хохоча:
— Молодец, Лилька! Объявляю тебе благодарность!
— Ну чего ты бесишься? Сначала слетать надо, — сказала Лиля, высвобождаясь из Катиных объятий»
— Слетаем! Не хуже других!
— Подожди хвастаться.
Катя поправила свой медно-золотой чуб, выбившийся из-под фуражки, и похлопала Лилю по плечу:
— Главное — начать!
Высокая, худощавая, с грубоватыми чертами длинного лица и носом с горбинкой, Катя была очень похожа на разбитного парня. Можно было бы назвать ее непривлекательной, если бы не веселый огонек в глазах и белозубая жизнерадостная улыбка, которая удивительно красила Катю. Шумная и неугомонная, она никогда не лезла за словом в карман, любила общество и всюду чувствовала себя как дома.
Обе девушки прибыли к Баранову из женского истребительного полка, одного из трех женских полков, организованных по инициативе известной летчицы Марины Расковой. Одна эскадрилья этого полка в составе восьми экипажей была направлена на фронт под Сталинград, в то время как другая продолжала выполнять боевую задачу по охране важных военных объектов в крупном прифронтовом городе. Четыре экипажа попали к Баранову, остальные — в другой мужской полк.
Теперь из летчиц в полку Баранова оставались только Лиля и Катя. Девушкам и раньше приходилось выполнять боевые задания. Они летали на патрулирование, сопровождали группы самолетов, но по-настоящему участвовать в воздушных боях им еще не случалось.
Спустя три часа после разговора Лили с Барановым командир эскадрильи Соломатин во главе шестерки «ЯКов» вылетел на патрулирование. Как и обещал, он взял Лилю ведомым в свою пару.
Перед вылетом Соломатин сказал ей:
— Главное — не отставай. Запомни: повторять все маневры ведущего! Это будет твоей основной задачей сегодня. Держись все время рядом со мной и не теряй хвост моего самолета. Поняла?
— Поняла, — ответила Лиля.
— Ну давай! — подбодрил ее Соломатин.
В воздухе она старательно держалась ведущего, в точности повторяя все его движения. «Хвост» Соломатина непрерывно маячил перед ее глазами, она не отрывалась от него ни на секунду. Всецело занятая тем, чтобы показать «класс» пилотажа парой и доказать тем самым, что летает она не хуже других, Лиля почти не следила за обстановкой и, когда, покрутившись в районе линии фронта, истребители повернули обратно, к своему аэродрому, с сожалением подумала, что полет кончился слишком скоро. Один за другим истребители сели. Ничего особенного во время полета не произошло, и она была несколько удивлена. Однако вскоре все выяснилось.
После посадки тут же, на аэродроме, был проведен разбор полета. Широко раскрыв глаза от изумления, Лиля слушала, как проходил короткий бой с противником. По очереди летчики высказывались, говорили о своих промахах, о маневре «мессершмиттов».
— Как? Разве были немцы? — не выдержала она и сразу же осеклась.
Летчики дружно засмеялись, а Лиля, закусив губу, густо покраснела и стала мысленно ругать себя. Как же так получилось? Как это она могла не заметить «мессершмитты»? К тому же они, оказывается, стреляли... Ах, как глупо!.. Увлеклась «хвостом»... Но землю все-таки успела рассмотреть: и город, огромный, весь в дыму, и Волгу, которая у Сталинграда делала крутой поворот.
— Оказывается, мадемуазель настолько презирает врага, что не желает даже замечать его!
Опять этот Кулагин! Лиля бросила на него уничтожающий взгляд. Она готова была провалиться сквозь землю. Теперь над ней будут, конечно, смеяться. Еще долго будут... И зачем было задавать этот глупый вопрос! Кто ее дергал за язык? Уж лучше бы промолчала...
— Ничего-ничего, — сказал Соломатин, успокаивая ее. — Это нормально, в первом бою с каждым может случиться такое. Не все приходит сразу.
Он повернулся к летчикам и скорее для них, чем для Лили, громко и уверенно, так, чтобы раз и навсегда исключить всякие насмешки и недоразумения, произнес:
— Литвяк молодец! Хорошо держалась! Скажу честно — не ожидал. Не каждый летает так отлично! Будешь теперь летать у меня ведомой.
Лиля молча кивнула, все еще чувствуя себя неловко. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Кулагиным и вдруг с удивлением заметила, что он смотрит на нее не так, как всегда, а по-другому — серьезно и задумчиво...
После разбора он подошел к Лиле и просто, по-дружески, без тени насмешки или иронии сказал:
— Поздравляю вас с первым вылетом, Лиля! Не огорчайтесь... — Он виновато улыбнулся и продолжал: — Надеюсь, вы не рассердились на меня за пошлые слова? Я не хотел вас обидеть... Честное слово!
Лиля, которая еще не пришла в себя после разбора полета, рассеянно посмотрела на Кулагина и отвернулась, ничего ему не ответив.
К началу разбора Катя опоздала и поэтому не подозревала о том, что Лиля попала в неловкое положение. Летчики уже расходились, когда она, запыхавшись, прибежала и сразу стала расспрашивать ее о полете:
— Ну как, Лиль, слетала?
— Угу.
— Все в порядке? Успешно? Поздравляю! — воскликнула Катя, не дожидаясь ответа, и тут же пожаловалась: — А я только завтра полечу... Батя сказал. Так хотелось сегодня...
— Да? — откликнулась Лиля рассеянно, все еще переживая свою неудачу.
— Ну расскажи, как дрались. Все подробно расскажи с самого начала! Много их было, «мессеров»? Сколько сбили? — потребовала Катя.
— Да нечего пока рассказывать, — отмахнулась Лиля. — Рано еще.
Но Катя настаивала:
— Как — рано? Ты ведь летала!
— Ну, летала.
— Что значит «ну, летала»! Ты же так ждала!.. Хоть одну очередь по немцам выпустила?
— Нет...
— А что же ты делала во время боя?! — возмущенно воскликнула Катя.
Лиля промолчала.
— Ты что такая кислая? У тебя плохое настроение? Почему — допытывалась Катя.
— Нет, нормальное.
— Нормальное? Ну-ну... Слова не вытянешь из тебя!
— Потом все расскажу.
— Ладно, — согласилась Катя скрепя сердце. — Ну, а как Соломатин?
— Что — как? Ничего парень, толковый, симпатичный... Глаза у него красивые. И ямочки на щеках, когда смеется! — проговорила сердито Лиля.
— Да в бою как он? «Глаза, ямочки»!..
— Нормально.
— Ну, знаешь!
Безнадежно махнув рукой, Катя отошла: с Лилеи что-то творилось непонятное.
А Лиля была расстроена. Она так добивалась этого вылета! Так рвалась в воздух — и вот на тебе! Средь бела дня не заметить врага!.. Что подумает о ней Батя? Ведь ему скажут, обязательно скажут... Правда, летчики говорили, что встреча с «мессерами» была непродолжительной: они не приняли боя
и после первых же атак «ЯКов» бросились наутек. Может быть, у них было другое задание или уже не оставалось боеприпасов... Как бы там ни было, а факт остается фактом: она пропустила момент боя. Нет, хвост хвостом, а летчик должен видеть все небо!
Вечером, когда зашло солнце и на землю стали опускаться сумерки, Лиля ушла на дальний конец аэродрома, где в стороне от крайних стоянок самолетов возвышался одинокий холм, поросший травой. Отсюда хорошо был виден Сталинград — огромный дымящийся город, распростершийся вдоль Волги.
Усевшись на траве, она долго смотрела туда, где на фоне розоватого послезакатного неба отчетливо рисовались темные силуэты города. Во многих местах сверкали яркие огни непотушенных пожаров. Над серой громадой зданий висела черная туча собравшегося дыма, которая растекалась далеко за пределы города и, увлекаемая ветром, широкой полосой, словно пелена, тянулась в северо-восточном направлении. Даже здесь, на аэродроме, стоял горьковатый запах гари, смешанный с острыми запахами полыни и других степных трав...
Сталинград... Сейчас, осенью сорок второго года, здесь был самый тяжелый участок фронта. Фашисты непрерывно бомбили и обстреливали город. Лиля думала о тех, кто находится там, за рекой... Казалось странным, невероятным, как могли оставаться в живых и даже сражаться люди, на которых падало такое несметное количество бомб, снарядов, мин. Но рушились здания, от крепких заводских корпусов оставались голые стены и трубы, огонь выжигал на земле все, что попадалось на пути, а люди не сдавались, они стояли насмерть...
Отсюда, от степного аэродрома, до Сталинграда было не более двадцати пяти — двадцати семи километров. Лиля задумчиво смотрела на излучину Волги, на дымные тучи в небе за рекой.
И вспомнился ей другой город, который выстоял и живет,— Москва... Любимая Москва, где она родилась и выросла, где на втором этаже двухэтажного каменного домика на Новослободской улице остались мама и младший брат Юрка...