Солнце окрасило небо над старой штаб-квартирой Штази в оранжевый цвет. На этом фоне высокие здания выступали черными монолитами. Курц, сидевший в такси рядом с шофером, обернулся к Луизе и Томасу, показывая на помпезный, украшенный колоннами портал корпуса номер один:
– Вот здесь заседали главные бандиты – Мильке и вся верхушка Штази.
Немолодой водитель такси с моржовыми усами неодобрительно покосился на Курца. Невозможно было понять, чем вызван этот взгляд: только что произнесенными словами или пахучими упаковками горячих сосисок карри, купленными для Алекса согласно данной им по телефону подробной инструкции. Сосиски непременно нужно было купить в «Карри 36» – лучшем и единственном месте, в котором Алекс предпочитал покупать свое любимое блюдо – карри с картошкой и красно-белым соусом. Заказ, сделанный Алексом, заставил Томаса вспомнить Викторию с ее неутолимой страстью к коричным булочкам из кондитерской «Лагкагехусет», которые столь высоко котировались в ее антикварной лавке. Невзирая на недавнюю ссору, Томас уже соскучился по ней.
– Здесь служило девять тысяч штатных агентов, – рассказывал Курц. – Не считая еще двухсот семидесяти тайных осведомителей, которые состояли при них в качестве информаторов. Считают, что в ГДР приходилось по одному агенту на каждые шесть человек населения. Это даже больше, чем было у Сталина или, если хотите, у Гитлера.
– Где вы жили в детстве? – спросила Луиза.
– В Панкове, в бетонных коробках. Я и теперь там живу, только уже в таунхаусе с женой и парнишкой. Осси – это на всю жизнь.
Такси остановилось перед входом в архив, который располагался в корпусе номер семь, и Курц расплатился с водителем. На пороге их уже встречал Алекс, в черной майке со свастикообразным логотипом «Рамштайна» на груди. Светлые усики и длинные кудрявые волосы с короткой челкой делали его похожим на Руди Фёллера в молодости.
– Какого черта ты еще кого-то привел? Я думал, ты придешь один.
Курц улыбнулся; спутники подошли к нему.
– Добрые друзья, Алекс. Томас – мой коллега из Дании, а Луиза – заслуживающая доверия свидетельница, – сказал он. – Ее брат пропал без вести. По этому вопросу мы и пришли.
– Архив – это вам не какой-то чертов аттракцион для туристов! Туристам туда, – сказал Алекс, махнув тонкой как спичка рукой в сторону Государственного музея. – А что касается ее брата – его в архиве нет. Тут вообще ни одной собаки. К счастью! Иначе, если узнают, что я кого-то впускаю, меня сразу погонят отсюда, к чертям собачьим.
Изображая из себя неприступного стража, он встал в дверях, скрестив на груди руки, напоминающие завязанные бантиком шнурочки.
– Хватит ругаться, Алекс. Я привез твои любимые сосиски из «Карри Тридцать шесть». Кроме того, тебе наверняка самому не терпится показать нам, что ты разыскал. Так что брось кочевряжиться!
Алекс жадно выхватил у него все три упаковки с сосисками:
– Ну а где билеты на «Герту»?
– Будут тебе и билеты. Так нам можно войти?
– Ganz klar! Входите! – сказал Алекс и открыл дверь.
Они прошли за Алексом через темный холл к ведущей в подвал лестнице; снизу неслась громкая музыка.
– Внешность обманчива, на самом деле Алекс – один из ведущих в нашей стране специалистов по истории холодной войны, – сказал Курц, – хотя он и ругается, скрывая за сквернословием свое смущение.
– Не «один из», а ведущий! – громко заявил Алекс, расслышавший его слова. – Какого хрена мне скрывать? Еще чего! Сам знаю, что я – король!
Они спустились в первый зал архива, где стояли стеклянные шкафы с пожелтевшими каталожными карточками.
– А вот и мое королевство, – сказал Алекс, широким жестом руки, в которой была зажата упаковка с сосисками, обводя помещение. – Пятьдесят километров полок и восемнадцать миллионов карточек, чтобы всю эту хреновину держать в порядке!
Следуя за Алексом, они вошли в следующее помещение громадного хранилища, уставленное полками, сверху донизу набитыми мешками, ящиками и пожелтевшими папками, в которых хранились документы. Из динамиков под потолком их встретили оглушительные звуки «Рамштайна», исполняющего «Америку».
– Это – мозговой центр памяти прежней ГДР. Как ни старались государственные мерзавцы все это уничтожить, к чертям собачьим, мы снова все расставили по местам. Мы тут как нейрохирурги.
Алекс принялся раскачиваться в такт тяжелому ритму, напоминая подростка, которому впервые разрешили остаться одному дома. Он даже начал горланить, подпевая «Рамштайну»: «We’re all in America… wunderbar… Coca-Cola, sometimes WAR… We’re all living in America…»
Они остановились в просвете между стеллажами, где стоял длинный стол с приставленными вокруг стульями. Обернувшись к спутникам, Алекс попытался завести их, чтобы они подхватили припев, но тут Курц подошел к стоявшему в углу музыкальному центру и повернул выключатель. В подвале наступила звенящая тишина.
– Фашист! – буркнул Алекс.
– Мне казалось, ты хотел нам что-то показать.
Алекс швырнул на стол упаковки с сосисками.
– Само собой, черт побери! А ты что думал?
– Много пришлось потрудиться?
– Да, но только из-за твоих дурацких объяснений. Надо было просто сказать, что речь идет о деле «Операция „Мидас“».
Алекс зашел в проход между стеллажами и вывез оттуда тележку, доверху наполненную папками и видеокассетами.
– И все это о Ренате? – спросил Томас.
– Нет, о ее отце: Кристоф Шуман, он же Мидас. Но Рената, конечно, упоминается в некоторых отчетах. Есть также видеозаписи, сделанные в ее комнате. – Алекс взял верхнюю видеокассету. – Чертово Штази понатыкало у них по всей квартире миниатюрные камеры и микрофоны.
Томас подошел к тележке и оценивающе посмотрел на кучу материалов:
– Судя по всему, вам уже было знакомо это дело.
– Его любой знает, кто хотя бы в азах знаком с этой темой. Но серая масса в большинстве, конечно, о нем уже позабыла: в одно ухо влетело – из другого вылетело. Это как водится: всем интересна только громкая сенсация. Семья Шуман стала последней жертвой раскола Германии. Они погибли в тот вечер, когда была разрушена Берлинская стена, но, поскольку их убили где-то в лесу, а не возле Бранденбургских ворот, этот случай давно забыли.
– Тут читать – не перечитать, – словно в ответ на невысказанную мысль Томаса, заметил Курц, похлопав по верхней папке.
– Это еще что! – сказал Алекс. – К сожалению, почти все документы, относящиеся к делу Мидаса, были уничтожены, как, впрочем, и ко всем остальным делам отделения «Зет».
– Что такое отделение «Зет»? – спросил Томас.
– Секретный отдел секретной службы, – фыркнул Алекс. – О его существовании было известно только самой верхушке в управлении Штази. Отделение «Зет» ведало делами, касающимися высокопоставленного контингента, – злоупотреблениями представителей партийного руководства, финансовыми аферами. К последнему разряду принадлежит дело Шумана, занимавшего важную должность в государственном банке. Расследования, которые вело отделение «Зет», обыкновенно завершались смертью подозреваемого в тюрьме Хоэншёнхаузен. – Алекс выразительно чиркнул себя пальцем по шее.
Томас снял с тележки первую стопку папок и положил на стол:
– Придется разделить работу на троих и хотя бы приблизительно отобрать то, что относится к Ренате. Наверное, это меньшая часть материалов.
Курц и Луиза тоже взяли каждый по стопке папок и, сев за стол, присоединились к Томасу.
– Потом посмотрим, с кем она контактировала. Алекс, вы могли бы выяснить, есть ли другие дела на этих лиц, и проверить, кто из них, может быть, еще жив?
– Я, господин датчанин, занимаюсь только прошлым, а теми, кто умер после падения Берлинской стены, пускай занимается комиссар Курц. Если вам нужны о них сведения, это уже его дело.
– Ты бы, Алекс, пока сел и поужинал, – терпеливо посоветовал Курц. – А после, уж пожалуйста, включи нам видеомагнитофон, чтобы посмотреть кое-что из пленок.
– Яволь, майн фюрер!