Мелархойден, январь 1980 года

Эрик глядел на три чемодана, выставленные в передней у входа. В них были сложены мамины вещи. Только самые необходимые, за остальным ее имуществом на днях приедет машина. После происшествия в спальне родителей те по очереди сообщили ему дурную новость о предстоящем разводе. Отцу потребовалось много времени, чтобы объясниться, потому что он то и дело запинался и почти все время не переставая плакал. Под конец Эрику пришлось утешать его: все, мол, ничего, как-нибудь переживем. Мама поговорила с Эриком на кухне, где она в виде большого исключения угостила его мороженым. Мороженое сначала не лезло ему в горло, но в конце концов как-то проскочило. Объяснение, которое стоило отцу больших душевных усилий, далось ей гораздо легче. Она сообщила Эрику, что переезжает с дядей Юханом в Стокгольм и будет жить в районе Старого города. Эрик совсем не обрадовался появлению нового родственника. С первого раза, как прозвучало это слово, оно произвело на него неприятное впечатление, и сколько бы раз она с тех пор ни повторяла при упоминании о Юхане слово «дядя», оно все так же коробило.

Эрик открыл дверь в подвал и спустился по лестнице вниз. Там стоял резкий запах растворителей, которые они использовали при выделке кожи для удаления жирового слоя. Отец занимался несколькими залежавшимися в холодильнике куницами. Натянув повыше ворот свитера, чтобы закрыть рот и нос, Эрик направился к отцу, который сидел возле большой цинковой ванны, где в растворителе отмокало несколько шкурок. На полу валялись ободранные тушки животных, похожие на новорожденных младенцев. Отец обрабатывал шкурки жестким скребком. На руках у него были толстые резиновые перчатки, а на лице респиратор, закрывающий нос и рот. Фильтр респиратора превращал его напряженное дыхание в металлический свист.

– Ты слишком сильно скребешь, – сказал Эрик.

– Отвяжись, – бросил Бертиль, продолжая скрести.

– Мама уже совсем собралась.

– Ну и?

Эрик опустил ворот свитера:

– Почему ты не хочешь ее уговорить? Может быть, она передумает.

Бертиль перестал тереть шкурку и обернул к Эрику заплаканное лицо:

– Говорил я с ней, упрашивал, умолял, но тут ничего не поделаешь. Мы стали для нее недостаточно хороши.

Эрик отвел глаза.

– Она влюблена, влюблена в Юхана, – скривился Бертиль.

– Может, ты все-таки попробуешь?

– Нет. Все кончено. – Бертиль снова занялся работой. – Ты хоть понимаешь, сколько раз твоя мать ставила меня в смешное положение? Понимаешь, как надо мной смеялись?

– Я думал, что ты не придаешь этому значения.

– Честь для человека самое главное. Понимаешь ты это? – Он с такой силой швырнул в ванну скребок, что тот шлепнулся в растворитель, подняв фонтан брызг.

Эрик испуганно посмотрел на отца, затем повернулся и со всех ног бросился к лестнице.

– Эрик! – позвал отец. – Прости, Эрик!

Открыв дверь в ванную, Эрик услышал доносившийся из душевой кабинки шум воды. За запотевшей стеклянной стенкой кабинки маячил силуэт маминой обнаженной фигуры. Войдя в ванную, Эрик направился к ней. Она стояла с закрытыми глазами и смывала с волос мыльную пену. Эрик заметил оставшийся от кесарева сечения шрам, который узловатой чертой пересекал ее живот. Корявый шов. Выполнен кое-как. Как завороженный Эрик уставил взгляд на чернеющий треугольник волос внизу, заканчивающийся кисточкой, с которой струйкой стекала вода. Он увидел на внутренней стороне бедра синяк размером с мизинец и подумал, откуда бы он мог взяться.

– Эрик! – испуганно воскликнула мама, открыв глаза. Она торопливо повернулась и встала к нему боком. – Что ты тут делаешь?

Эрик заморгал, но ничего не ответил.

– Ты же знаешь, что тебе не велено заходить в ванную, когда я моюсь.

– Извини, – пролепетал он, опуская голову. – Я только потому, что ты скоро собираешься уезжать.

Она на полшага вышла из душевой кабинки и мокрой ладонью погладила его по голове. Это было не очень приятно, но он стерпел.

– Все уладится, – заверила она. – Я тебе обещаю. Не надо из-за этого огорчаться.

– Как же уладится, раз ты бросаешь нас!

– Перестань, Эрик, – сказала она и, взяв за подбородок, ласково приподняла его наклоненную голову и заглянула ему в глаза: – Я не брошу тебя. Как только мы с дядей Юханом устроимся, ты сможешь нас навещать.

– Но ты же нас покидаешь…

– Придется тебе посмотреть на это по-взрослому. – Ее голос дрогнул. – Нам… Нам всем сейчас тяжело. Понимаешь?

И в этот миг внизу раздался звонок.

– Уже пора, – сказала она, возвращаясь под душ. – Спустись вниз и открой. Скажи дяде Юхану, чтобы он забрал три чемодана, которые стоят в передней.

Эрик ощутил боль за глазницами, вот-вот готовы были брызнуть непрошеные слезы.

– Не уезжай, мама!

– Не сейчас, Эрик, – ответила она. – Беги вниз и дай мне спокойно одеться.

Эрик видел, как она сдерживается, чтобы не заплакать.

– Почему ты не хочешь остаться?

– Об этом, Эрик, в другой раз поговорим.

Она повернулась к нему спиной.

Эрик не уходил.

Скоро все будет кончено. Сейчас она протянет руку и выключит кран. Потом снимет с крючка полотенце и вытрется. Затем пойдет в спальню и наденет трусики, колготки, лифчик и короткое синее платье, уже разложенное на кровати. С каждым шажком она будет удаляться и наконец выйдет за дверь, чтобы никогда не вернуться. Никогда, как в… Никогда! Разговоры про то, как он ее будет навещать, – одни враки. Она это сказала только для того, чтобы от него отвязаться. Она переедет в город и забудет его! Все именно так, как говорил папа: они стали для нее недостаточно хороши. Все было кончено. Такая несправедливость!

Эрик сунул руку в карман и достал спрятанный там шприц. Сняв с иглы защитный колпачок, он подошел к матери. Она протянула руку к крану, чтобы выключить воду. В тот же миг он вонзил ей в поясницу иглу и до упора нажал на поршень. Она вскрикнула от боли и обернулась к нему. Он испуганно глядел на нее. Шприц застрял в теле и болтался сзади, покачиваясь в такт движениям.

– Что… что ты сделал? – Извернувшись, она посмотрела себе за спину и увидела шприц. Попыталась вытащить, но не дотянулась. – Что… Что ты наделал, Эрик?

Эрик попятился от нее, пока не прижался к стене.

– Про… прости, мама, – выговорил он, заикаясь.

Судорога пробежала по телу Лены. Чтобы не упасть, она оперлась рукой о стеклянную стенку. Свободной рукой она наконец дотянулась до шприца и вырвала его из поясницы. Ее тело забилось в конвульсиях, и она выронила шприц. Ноги у нее подкосились, и она с громким стуком повалилась на пол в кабине. Она пыталась встать, но руки скользили по мокрым плиткам. Ноги у нее задергались и со страшной силой забарабанили в стеклянную перегородку, стекло треснуло. На губах выступила кровавая пена, которой она харкала, задыхаясь и хрипя.

Эрик наблюдал за ее агонией под льющейся сверху водой. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она осталась лежать бездыханной. Язык у нее вывалился изо рта, а остекленевшие глаза уставились в стенку.

Снизу снова раздался звонок.

Как лунатик, Эрик спустился по лестнице в переднюю, прошел через нее мимо трех чемоданов к парадному входу и открыл дверь. За дверью стоял Юхан.

– Здорóво, Эрик. Рад тебя видеть, парень, – сказал он довольно бодро.

– Здравствуйте, дядя Юхан.

Взгляд Юхана забегал, когда он протянул руку, чтобы поздороваться с Эриком.

Эрик не взял протянутую ладонь, а так и стоял, опустив руки. Юхан убрал руку.

– Можешь звать меня просто Юхан. «Дядя» – это выдумка твоей матери. Но нам-то с тобой это ни к чему, верно? – Юхан неуверенно улыбнулся.

– Да.

Отведя взгляд от Эрика, Юхан осмотрел переднюю:

– Это что – Ленины… То есть я хотел сказать – мамины чемоданы?

Эрик не отвечал.

– Ее чемоданы?

– Не знаю…

– Не знаешь… – Юхан посмотрел на него встревоженно. – С тобой все в порядке?

Эрик кивнул.

– Ну, так она готова?

– Да, – бесцветным голосом произнес Эрик.

– Может быть, ты сбегаешь за ней? – спросил Юхан, нетерпеливо переминаясь у порога.

– Она наверху, – сказал Эрик.

Оставив дверь открытой, Эрик повернулся и пошел назад через переднюю. Он направился в кухню, а из нее на лестницу, ведущую в подвал. Снизу слышалось, как там гремит чем-то отец, и доносился знакомый запах скипидара. Спустившись, Эрик застал отца за чисткой деревянных рам, на которых они растягивали для сушки звериные шкурки. На столе лежал черный респиратор. Эрик взял его и надел на себя маску, закрывающую нос и рот. Застегнув на затылке ремни, он немного постоял, прислушиваясь к своему дыханию, под искажающим звуки фильтром оно звучало совсем как папино. В этих звуках, как и в витавших тут запахах, было что-то успокаивающее. Эрик нагнулся и залез под стол. Забившись там в темный угол у самой кирпичной стены, он прислушивался к своему дыханию, к папиной возне с рамами, пока на втором этаже не раздался оглушительный вопль Юхана.