Она закрыла за ним входную дверь и на миг прислонилась к ней, испытывая облегчение, и уж потом вернулась назад в комнату. Адам сидел на диване, потягивая содовую. Висевшая над головой лампа бросала резкие тени на его лицо. Однако, судя по тому, что она видела, он не напоминал человека, только что сделавшего потрясшее его открытие в отношении женщины, которую только что поцеловал. И вообще он казался целиком погруженным в свои проблемы, словно мысленно пересматривал сложное финансовое обоснование одного из своих проектов.

Сосредоточенное выражение лица Адама сменилось дружеской улыбкой, когда она села в кресло рядом с диваном.

— Прости, что завернул к тебе в такой поздний час, — сказал он. — Надеюсь, что не испортил ничего в твоих взаимоотношениях с Дамионом.

— Нет-нет, никаких проблем. — Линн смяла в горсть бежевые кружева, затем снова разгладила. — Хотя я не понимаю, почему ты сказал Дамиону, что мы помолвлены. Одно дело разжигать его интерес небольшой ревностью, а другое говорить, что мы собираемся пожениться. Это просто смешно, Адам. Помимо всего прочего он не тот человек, который захочет флиртовать с невестой другого мужчины. С подружкой другого мужчины — да, но не с женщиной, собирающейся замуж.

— Прости, Линн. Дело в том, что я говорил и действовал спонтанно. Наверное, я чересчур увлекся. Никогда прежде не понимал, что означает это выражение, и вот, пожалуйста.

Она расслышала в его словах тень насмешки над собой, хоть и не могла понять ее причины.

— Ты говоришь как добродетельная викторианская девица, лепечущая оправдания на следующее утро поле потери невинности, — сказала Линн, пытаясь поддержать его шутливый тон.

Тугая линия его губ расслабилась, они сложились в мимолетную улыбку.

— Видишь ли, за последние несколько дней я начал задумываться, не просмотрел ли своего истинного призвания. Не кажется ли тебе, что сцена потеряла второго Лоуренса Оливье, когда я решил стать бухгалтером? Мне и впрямь понравилось играть роль твоего любовника. Ты заметила, как хорошо мне удается скрытая страсть?

Она подняла глаза, пораженная его вопросом, и обнаружила, что его взгляд устремлен на ее рот и полыхает неприкрытым пламенем физического желания. Долгий, волнующий миг их взгляды не могли оторваться друг от друга, потом Адам ненадолго закрыл глаза. А когда открыл снова, она не увидела в них ничего, кроме дружеской иронии.

— Неужели я не произвел на тебя впечатление? — весело поинтересовался он. — Могу поклясться, что ты никогда не подозревала во мне такие актерские способности.

Линн вздохнула.

— Нет, не подозревала. Я просто потрясена, — заявила она тихим голосом. — И благодарна тебе за время, которое ты провел со мной за последние несколько дней. Я рада, что тебя не слишком утомляет эта роль.

— Вовсе нет. — Он посмотрел на кубики льда, таявшие в его бокале. — Говоря по правде, я так прочно вошел в роль, что и в самом деле почувствовал ревность, когда обнаружил тут, у тебя, Дамиона, устроившегося как дома. По крайней мере в течение двух секунд я был способен если уж не на убийство, то на хорошую драку…

Адам разразился смехом, приглашая присоединиться и ее, но ей удалось изобразить лишь слабую улыбку. В голове мелькали различные варианты ответа, но она отказалась от всех и предпочла неловкое молчание. Для женщины, которая пять дней назад считала Адама самым понятным человеком на свете, неожиданное количество табуированных тем, на которые она не могла с ним говорить, было необычайным событием.

— Что случилось? — наконец спросила она. — Должно быть, нечто важное, раз ты приехал сюда в такой поздний час.

Его колебания были такими незначительными, что она едва их заметила.

— Да, важное. Сегодня в конце дня звонил твой отец.

Линн почувствовала, как от щек отхлынула кровь.

— Ничего серьезного не случилось, надеюсь? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, ничего абсолютно, — успокоил ее Адам. — У твоих родителей все в порядке. И вообще в каком-то смысле можно сказать, что у твоего отца хорошие новости. Он получил предложение насчет покупки гостиницы «Вистерия», и оно почти на пятнадцать тысяч долларов больше, чем я оценивал его предположительно.

В какую-то минуту она онемела от удивления.

— Папа с мамой продают гостиницу? — воскликнула она, придя в себя.

— Они подумывают об этом уже достаточно давно, ты разве не в курсе? — с недоумением уставился на нее Адам.

У Линн от горечи защемило сердце.

— Они поделились этим с тобой, а мне ничего не сказали? Почему? Адам, скажи на милость, ведь я бываю у них по крайней мере раз в месяц. Почему же они ни разу даже не обмолвились мне о своих планах?

Он немного помолчал.

— У них есть на это несколько причин, — сказал он, — но главным образом они не хотели тебя беспокоить.

— Беспокоить меня? — Догадка о том, что Адам не говорит ей всей правды, вернулась с полной силой. — Адам, прошу, ответь мне честно. Ведь у моих родителей все в порядке, верно? Я имею в виду, никто из них не болен чем-то, о чем я не знаю?

— Я уверяю тебя, Линн, что они так же здоровы, как и выглядят. Думаю, что твоя мать будет и в девяносто лет печь лучшие в мире пироги с черникой, а отец заявлять, что поймал самую крупную в Новой Англии форель. Но ведь они владеют гостиницей больше тридцати пяти лет, и вполне понятно, что теперь хотят покоя. Твой отец мечтает ловить рыбу вместе с моим когда ему вздумается, а матери хочется почаще сидеть в удобном кресле у телевизора со спицами в руках. Ты ведь знаешь, как ревниво она следит за национальным конкурсом на лучшую вязальщицу вот уже несколько лет, а на будущий год решила его выиграть. Много лет они успешно справлялись с делами, а сейчас появилось желание отдыхать и наслаждаться плодами своих трудов.

— Но Адам, они ведь так любят гостиницу! Семейство отца владело «Вистерией» в течение трех поколений, а им с мамой удалось превратить ее в замечательное заведение. Не могу представить, чтобы они жили где-нибудь еще и не скучали по своему детищу.

— Да, — спокойно сказал Адам, — им нравится там жить. Это одна из причин, почему им потребовалось столько времени, чтобы решиться ее продать. Они не больны, Линн, но они уже не молоды, а управлять гостиницей нелегко — и физически, и морально.

— Только я не понимаю, почему же они ничего не сказали мне. Почему ты знаешь так много о них, чего не знаю я? Ты старый друг семьи, Адам, но ведь я их единственная дочь!

— Они не ожидали, что все так быстро решится, и не хотели тебе говорить раньше времени.

Когда она посмотрела на него, ее подбородок упрямо вздернулся.

— Я хочу, чтобы ты ответил мне честно, Адам. Почему у меня с недавних пор появилось такое чувство, будто я движусь по жизни в приятном, ярком тумане, а все люди вокруг меня, в реальном мире, стараются не проткнуть мыльный пузырь, в котором я нахожусь, и не поставить меня перед неприятным фактом, что мир на самом деле грубый и бесцветный? Неужели я кажусь такой уж хрупкой или такой бесчувственной, что мои родители даже не могут сообщить мне о своем желании удалиться на отдых?

— Ты совсем не бесчувственная, скорей наоборот. У тебя мягкое сердце и желание помочь всему миру, залечить все раны. С точки зрения твоих родителей, это основная их проблема.

Он встал, подошел к ее аквариуму и стал смотреть на ярких и элегантных рыбок, плавающих среди колышущихся водорослей.

— Линн, мне не надо напоминать тебе, что твои родители весьма необычные люди. Они крайне чувствительны к тому факту, что ты у них единственный ребенок, к тому же поздно рожденный. И им меньше всего хочется обременять тебя своими проблемами, они стараются, чтобы ты поступала так, как удобно тебе, а не им. Конечно, они предпочли бы жить и дальше в гостинице, если каждодневные хлопоты будут сняты с их плеч. Конечно, они предпочли бы не продавать дом, в котором жила семья твоего отца почти сто пятьдесят лет. Но они не позволяют мне обсудить вопрос о предстоящей продаже с тобой, так как боятся, что ты захочешь сама взяться за управление гостиницей. Ведь они уверены, что ты сделаешь это ради них, а не ради себя, и не хотят от тебя такой жертвы.

— Они так в этом уверены, что даже не сочли нужным спросить меня? — обиженно спросила Линн.

— Они уверены, что тебе нравится жить на Манхэттене и что тебе очень важна твоя карьера в индустрии развлечений. И им не хочется ставить тебя перед трудным выбором между твоим чувством долга и тем, что тебе, на их взгляд, на самом деле нравится делать.

Она резко вскинула голову.

— Вот почему ты задавал мне вчера все те вопросы о моих деловых планах на будущее?

— Отчасти да. Я знал, что предложение о продаже гостиницы уже рассматривается потенциальными покупателями, и прикидывал, стоит ли рассказать тебе о нем. И в тот раз решил подождать. — Адам слегка улыбнулся. — Мне стало ясно, что твое сердце по-прежнему принадлежит кино и театру.

В ее ответной улыбке сквозила горечь.

— Значит, они не хотели ставить меня перед нелегким выбором? А счастье моих родителей не идет ни в какое сравнение с моим желанием работать и дальше в индустрии развлечений? Что такое рядом с этой моей прихотью сорок лет жизни родителей, отданных любимому делу?

Он задумчиво поглядел на нее.

— По-моему, ты недооцениваешь свои способности, Линн. Я много раз пытался убедить твоих родителей, чтобы они обо всем рассказали тебе. Однако они отказывались посвящать тебя в свои планы, не будучи уверены, что ты по доброй воле возьмешься за ведение дел по управлению гостиницей.

— Честно говоря, я не знаю, на кого больше сержусь, на себя или на тебя. Или, может, даже на родителей. Я в ярости на себя за свою недогадливость. Злюсь на папу с мамой за то, что они не дали мне права участвовать в таком важном решении и не поняли, что мне вовсе не безразлично, будут ли они счастливы в будущем. И злюсь на тебя, что ты не взял все в свои руки и не рассказал мне обо всем.

— Я не мог обмануть доверие твоих родителей, Линн. Они консультировались со мной как с профессионалом, а не только по-дружески. Воля клиента — закон…

Линн горестно вздохнула.

— Ты прав. Видимо, я кричу на тебя оттого, что сама схожу с ума. Но пока что я не вижу причины, почему ты сейчас так торопишься сообщить мне обо всем. Ведь несколько месяцев вы не считали нужным это сделать. И почему вдруг в четверг около полуночи ситуация стала такой неотложной, что ты примчался из-за этого ко мне?

Адам брал щепотки рыбьего корма и сыпал его в аквариум. Занятие это, казалось, увлекло его настолько, что он ничего не замечал, наблюдая, как золотые рыбки жадно подхватывают корм. Линн уже почувствовала что-то необычное в его поведении, а сейчас его колебания стали заметны слишком отчетливо, чтобы не обратить на них внимание. У нее окрепла уверенность в том, что, не говоря об истинной причине своего появления, он просто искал достаточно логичный мотив. И все-таки она верила, что он не обманывает ее насчет здоровья родителей, а никакая другая причина его скрытности больше не приходила ей в голову.

— Адам, — повторила она, — почему ты приехал сюда ночью, чтобы сообщить мне об этом?

— Потенциальные покупатели сделали мне предложение сегодня днем и ограничили срок на размышления, — отрывисто сказал он. — Срок истекает в пять часов в субботу. Когда сегодня вечером позвонил твой отец, я убедил его, что будет несправедливо принимать такое важное решение, не посоветовавшись с тобой. Несмотря на то, что ты посвятила меня накануне в свои долгосрочные планы, я решил поставить тебя перед четким выбором: твои родители откажутся от продажи гостиницы, если ты готова вернуться домой и взять в свои руки все дела. Они будут платить тебе на две тысячи долларов больше, чем ты зарабатываешь сейчас, а мы выработаем вместе схему постепенного перехода ее в твою собственность, создав гарантии, что за ними сохранится достаточный доход, который позволит твоим родителям провести остаток жизни в довольстве. Я решил дать тебе время подумать насчет такого предложения, поэтому и помешал невольно твоему свиданию с Дамионом Таннером. До принятия решения остается не так много времени. Тебя заинтересовало предложение насчет «Вистерии», Линн?

Она так разволновалась, что почти забыла о своих подозрениях насчет откровенности Адама. Линн лихорадочно прокручивала в уме различные варианты развития ситуации. Управляя гостиницей, она сможет применить на деле свои незаурядные организаторские способности, которые до сих пор оставались невостребованными. И одновременно ей представится новая сфера деятельности. Наблюдая с детства родительский стиль управления, она понимала, что в гостиничном деле, особенно если речь идет о семейном предприятии, требуется определенное умение, чтобы произвести нужный эффект на клиентов.

До сих пор у нее не было возможности проявить себя в полной мере. Работая на Дамиона, она постоянно подчиняет свою личность интересам его творчества, а управление гостиницей даст ей почти неограниченные возможности для реализации собственных талантов.

А еще, взявшись за это дело, она сможет решить дилемму, как ей быть с Дамионом. После их сближения, о котором она так долго мечтала, ей стало ясно, что если бы даже не шла речь о продаже гостиницы, она все равно не поедет с ним в Голливуд. Оценив свои чувства с беспощадной честностью, совершенно новой для нее, она поняла, что ей больше не хочется никаких личных отношений с Дамионом Таннером. Как бы она ни преклонялась перед его актерским талантом, его человеческие качества не производили на нее сильного впечатления.

Эти мысли с неимоверной быстротой проносились в ее голове, пока Адам терпеливо ждал ответа. Что ему сказать? Еще неделю назад она в отчаянии призналась ему в безумной любви к Дамиону Таннеру. И теперь он подумает, услышав ее признание, что Дамион ей вовсе не нравится. Что еще он может подумать? И тогда сочтет ее за безответственную, легкомысленную особу, не иначе. А как сказать ему о своей готовности взяться за «Вистерию», не признавшись в том, что настойчивые ухаживания Дамиона подталкивают ее к принятию такого решения?

— Для ответа тебе потребуется много времени? — тихо поинтересовался Адам, принимая затянувшуюся паузу за мучительные колебания.

— Мне не так-то легко найти ответ, — призналась Линн.

Она уставилась на свои руки, напрасно надеясь, что на нее сойдет озарение. Помимо сложных взаимоотношений с Адамом ей было нелегко принять это важное для ее будущей жизни решение за такой короткий срок. Родители вкладывали в гостиницу свои силы и способности в течение почти сорока лет жизни, в нее вложены и все их деньги, и у нее нет уверенности, что она сумеет вести дело так, чтобы оно приносило доход. Ведь будет ужасно, если она возьмется за управление семейным предприятием и потерпит убытки.

— Мне требуется побольше информации, Адам, — сказала она, выгадывая время. — Решить тут все не так просто. Когда нужно дать ответ родителям?

— Как я уже сказал, срок истекает днем в субботу. Завтра во второй половине дня у меня намечена встреча с ответственными сотрудниками из «Комплекса», корпорации, которая сделала предложение о покупке. Ее контора находится в Нью-Джерси, возле Принстона, где фирма построила свой флагманский отель. Не желаешь поехать со мной? Поговоришь с сотрудниками «Комплекса», узнаешь о новшествах, которые они намерены ввести в «Вистерии». И тогда тебе, вероятно, будет легче принять решение.

— Да, — поспешно сказала Линн, вздохнув с облегчением. По крайней мере в ее распоряжении есть несколько часов, и она сможет привести хоть в какой-то порядок растрепанные чувства и мысли. — По-моему, идея просто блестящая, Адам. Когда мне нужно быть готовой к отъезду?

— Мне придется заехать за тобой в половине четвертого, если мы хотим выбраться из города до часа пик. Ты сможешь уйти с работы так рано?

— Да. Я объясню Дамиону, важна мне эта поездка. Он поймет.

— Тогда решено. — Адам посмотрел на часы. — Уже почти час ночи. Ложись-ка спать, иначе тебе не понадобится больше накладывать вокруг глаз лиловые тени.

— Ты мне вежливо намекаешь, что я ужасно выгляжу? — поддела его Линн.

Он быстро посмотрел на нее, и на миг ей показалось, что за его бесстрастным взглядом промелькнуло глубокое чувство. Но оно тут же пропало.

— Ты вовсе не ужасно выглядишь, — произнес он ровным голосом. Затем взял пиджак и направился к двери.

Линн машинально побрела за ним. Он ласково обнял ее за плечи, прижал к себе, как тысячи раз до этого. Но на этот раз голова Линн запрокинулась назад, глаза закрылись, тело напряглось в ожидании поцелуя.

Его губы небрежно прикоснулись к ее щеке. Очень холодные и очень равнодушные.

— Доброй ночи, Линн. Приятных тебе снов. — Голос лучился дружелюбием. — Завтра увидимся.

Адам вышел из квартиры прежде, чем она сумела раскрыть глаза. Захлопнув дверь, Линн не запирала ее до тех пор, пока звук его шагов не затих.

Затем повесила кольцо цепочки на крюк, приложила ладонь к губам. Они распухли и пылали, хоть Адам и не дотронулся до них. Она приложила ладони к щекам. Те тоже пылали. Два вечера назад она сумела убедить себя, что вовсе не хочет, чтобы Адам поцеловал ее. А теперь поняла, что занималась самообманом.

Минута шла за минутой, бесконечные и бессчетные, прежде чем она нашла в себе силы пошевелиться. Подойдя к дивану, разложила его. Почистила зубы, умылась, затем вернулась к постели и встала перед ней, глядя на подушки и не видя их.

Потом рухнула на диван и уставилась в потолок. Вероятно, только у нее на Манхэттене нет трещин на потолке. Пожалуй, она единственная на Манхэттене женщина, которая в субботу вообразила себя влюбленной в одного мужчину, а в следующий четверг — в другого. Тем более что этот второй ее давнишний друг.

Линн перекатилась на живот, размышляя над тем, умирал ли уже кто-нибудь от неутоленного физического желания. Нужно не забыть и посмотреть об этом в каком-нибудь альманахе или энциклопедии. У нее зашевелились подозрения, что она станет первой в новой статистической графе. И если Адам не поцелует ее — по-настоящему — завтра вечером, ее тело скорее всего взорвется.

Она прислушалась к своему сердцу, которое стучало как молот, казалось, задевая ребра, и удивилась, сколько еще оно будет биться с такой силой, прежде чем произойдут необратимые последствия. И понадеялась, что оно выдержит еще двадцать четыре часа. Ей надо постараться дожить до той минуты, когда Адам займется с ней любовью.

Будильник зазвонил в шесть часов утра, но он не был ей нужен. И без того этой ночью Линн не сомкнула глаз.