Вскоре после ужина лакей объявил, что прибыл с визитом лорд Эдуард де Бомон. К тому моменту произошли следующие события: Пенелопа удалилась к себе в спальню в сильнейшей истерике; леди Маргарет произнесла несколько проповедей на тему о коварстве и неблагодарности Люсинды; сама же Люси всерьез подумывала, не следует ли ей последовать примеру Пенелопы.

Атмосфера в доме Ларкинов достигла высшей точки накала. После того как лорд Трисс проводил Люси домой и предупредил леди Маргарет, что вечером явится с визитом его племянник, разразилась настоящая буря.

Убедившись в вероломстве сестры, Пенелопа залилась слезами, объявила, что жизнь ее погублена, и поклялась, что во рту ее больше не будет и маковой росинки. Непоколебимость своего решения она подтвердила тем, что отказалась есть парную рыбу и чуть было не отказалась от шоколадного эклера, приготовленного французским шеф-поваром, сменившим гнев на милость, к десерту.

За чаем леди Маргарет пыталась соблазнить Пенелопу ванильными пирожными, причем небезуспешно. Затем в течение трех с половиной часов мачеха и Пенелопа громогласно предавались скорби о понесенной утрате: баронском титуле, огромном состоянии, богатым поместьям и завидному положению в обществе. Сам лорд Эдуард в этом перечне не фигурировал.

К ужину трагедия достигла кульминации. При этом никто не обратил внимания, что Люси за весь день ничего не ела — лишь выпила чашку чаю. Роняя слезы в черепаший суп, Пенелопа горевала из-за того, что отныне лишается такого преданного поклонника.

— Кто же оценит по достоинству чудесное шифоновое платье, которое привезли вчера от мадам Пиноше? Да я теперь его и носить не стану!

Эта мысль окончательно подкосила несчастную девушку. Даже шоколадное пирожное было не в состоянии ее утешить. Плач перешел в рыдания, рыдания — в полноценную истерику. Люси, Роза и миссис Берт унесли Пенелопу в спальню, побрызгали ей в лицо холодной водой, а потом полчаса успокаивали ее. Наконец страдалица уснула.

Вниз Люси спустилась совершенно обессиленная. Мачеха с удрученным видом сидела на диване, в непосредственной близости от коробки с шоколадными конфетами.

— Ах, Люси, у тебя поистине нет сердца. При виде слез твоей сестры мои нервы пришли в совершеннейшее расстройство. Я не в силах выносить ее рыдания.

— Она уже не плачет, матушка.

— Слава Всевышнему! О, мое бедное, храброе дитя! Подумать только, какую змею взрастила я на своей груди, — переключилась она на падчерицу. — Вот как ты платишь мне за доброту! Вот какую гадину пустила я на порог своего дома! Низкая змея, лишенная сердца!

Люси, слышавшая эту формулировку уже не в первый раз, попыталась вспомнить, как устроена кровеносная система змеи, но так и не вспомнила. Девушка думала о своем, прислушивалась к происходящему снаружи и вот наконец услышала долгожданный звук — подъехала карета. Леди Маргарет продолжала шипеть, но теперь ее бормотание слилось в неразборчивый фон. Люси отчетливо услышала, как откинулась подножка кареты, как по мраморным ступеням застучали каблуки. Вот звякнул медный молоточек, низким голосом пророкотал что-то привратник. Шаги по коридору. Дверь распахнулась — дворецкий объявил о приезде лорда Эдуарда де Бомона. В следующую секунду раздался голос самого Эдуарда. Затем сердце девушки заколотилось так оглушительно, что она больше ничего уже не слышала. Господи Боже, он пришел!

— Добрый вечер, леди Маргарет. Спасибо, что согласились принять меня в столь поздний час. Добрый вечер, мисс Ларкин.

Люси попыталась изобразить улыбку и хотела протянуть руку, но, увы, тело отказывалось ей повиноваться. Она окаменела от ужаса, вжалась в диванную спинку.

Как обычно, Эдуард понял ее состояние без слов. Он подошел, решительно взял девушку за руку и наклонился, так что теперь они стали очень похожи на голодного удава и загипнотизированного кролика.

— Сегодня вы еще очаровательней, чем обычно, мисс Ларкин.

На это полагалось бы сказать: «Спасибо, милорд», но из горла мисс Ларкин вырвался лишь странный, хриплый звук, более всего напоминающий скрип несмазанной дверной петли.

Леди Маргарет шумно вздохнула и поднялась на ноги. Боже, насколько изящнее вела бы себя в таких обстоятельствах Пенелопа! Однако теперь горю не поможешь, придется делать хорошую мину при плохой игре. Свадьба будет громкая — ведь женится самый богатый и завидный жених во всем Лондоне. Подавив раздражение, леди Маргарет протянула гостю обе руки и кокетливо улыбнулась:

— Лорд Эдуард, ваш дядюшка сообщил мне, что вы хотели бы обсудить с нами нечто совершенно особенное.

Слава Богу, хоть барон вел себя как положено — не то что падчерица. Леди Маргарет подумала, что в качестве зятя, пусть даже мужа Люсинды, он будет совсем неплох. Держится с достоинством, кланяется элегантно, речь ведет учтиво.

— В самом деле, миледи, я прибыл к вам по делу особого свойства. Мне хотелось бы обсудить с вами будущее вашей падчерицы. Полагаю, лорд Трисс уже говорил вам, что я прошу руки и сердца мисс Ларкин.

Изящным жестом леди Маргарет предложила ему садиться:

— Она перед вами, милорд. Видите, как застенчиво она улыбается, как трепещет от счастья ее сердечко.

Непредвзятый наблюдатель, должно быть, охарактеризовал бы наружное состояние мисс Ларкин несколько иначе — вид у девушки был такой, словно она сейчас с перепугу спрячется под диван. Однако лорд Эдуард, к счастью, ничуть не был поколеблен малодушием своей избранницы. Он еще раз взял ее за руки, нежно потянул на себя и отвел к окну. Открылся вид на вечерние лондонские улицы; вдали катился одинокий кеб. Леди Маргарет осталась возле дивана, однако портьера и китайская ширма, огораживавшая оконную нишу, создавали иллюзию некоторой интимности.

— Мисс Ларкин, — тихо произнес Эдуард. — Могу ли я надеяться, что вы окажете мне честь, согласившись стать моей женой?

У Люси внутри все сжалось от возбуждения, надежды и страха. После стольких часов нервного ожидания она так и не придумала, что будет говорить. Теперь, когда ее мечта осуществилась, Люси утратила дар речи.

Имеет ли она право выходить замуж за человека, который делает предложение из чувства долга? Вот именно — из чувства долга. Сама она давно уже поняла, что всей душой любит этого непостижимого человека — не купца Рашида и не светского хлыща, а того Эдуарда, который совмещает в себе обе столь несхожие ипостаси.

Итак, с ее чувствами все ясно, но что творится в душе Эдуарда? Его поцелуи были исполнены неподдельной страсти, а стало быть, он находит ее привлекательной. Однако можно ли надеяться, что его чувство достаточно серьезно? Ведь известно, что у мужчин страсть и любовь — не одно и то же. А вдруг Эдуард ее не любит? Вдруг он делает предложение лишь потому, что не хочет скомпрометировать Люсинду Ларкин?

Эдуард невесело улыбнулся:

— Вы разбиваете мне сердце своим молчанием, мисс Ларкин. Я-то надеялся, что получу ответ сразу. Соглашайтесь, и вы сделаете меня счастливейшим из смертных.

Кажется, он говорил искренне. А если прикидывался, то столь искусно, что пусть бы продолжал врать так же виртуозно всю оставшуюся жизнь. Если Люси так и не догадается, что ее обманывают, то какая, в сущности, разница? Девушке ужасно хотелось верить, что брак с этим человеком принесет ей счастье. Но сначала нужно было выяснить его подлинные чувства. Крепко стиснув обе его руки, Люси взглянула ему в глаза:

— Почему вы хотите на мне жениться, милорд?

Он на миг смешался и пробормотал:

— Потому что я люблю вас больше жизни.

Но слова эти были сказаны таким тусклым, невыразительным тоном, что Люси ни капельки не поверила. Конечно же, он будет врать и дальше — этого требуют приличия.

Решено, нужно ему отказать. В конце концов, у нее есть деньги, она может прожить независимую жизнь, сделать много хорошего… Собрав в кулак всю свою волю, Люси твердым голосом начала:

— Я вам очень благодарна, милорд. Вы оказываете мне высокую честь, однако…

Тогда он поднял затянутую в перчатку руку и провел пальцем по ее щеке. Люси запнулась, завороженная взглядом его бездонных глаз.

— Не отвергай меня, Люси, — прошептал он. — Пожалуйста.

Но Люси уже не могла остановиться. Она слышала свой голос, доносившийся словно откуда-то издалека:

— Так вот. Я благодарна вам, милорд, за оказанную мне высокую честь… И с удовольствием принимаю ваше предложение.

Эдуард судорожно вздохнул, поднес ее руку к своим губам и впился в нее поцелуем. В его глазах Люси прочла жар страсти, и в ней сразу же пробудился такой же пламень. Какая ей разница — любит он ее или нет. Лишь бы только оказаться с ним в одной постели.

Хриплым от волнения голосом он сказал:

— Я сделаю все, Люси, чтобы вы были счастливы. Клянусь вам.

— Надеюсь, милорд, мы будем счастливы оба.

Он взял ее за запястье, и Люси вся затрепетала.

— Сегодня утром вы назвали меня просто «Эдуардом». Мне ужасно хочется услышать это еще раз.

Она смотрела на него, вспоминая разговор, произошедший совсем в иных обстоятельствах.

— Имя — мощное оружие, милорд. Мне говорил один умный человек, что обращаться с ним нужно осторожней.

Эдуард улыбнулся, тоже вспомнив купца Рашида, и прошептал по-пуштунски:

— Ах, англичанка, вы, британцы, не боитесь называть человека по имени. Так окажи же мне эту небольшую услугу.

При звуках знакомого голоса, голоса Рашида, кровь закипела у нее в жилах. Желание припасть к его груди стало таким сильным, что по телу огненной волной прошла дрожь. Люси резко отвернулась и прижала ладони к пылающим щекам.

— Назови меня по имени, Лю-си, — прошептал он. — Скажи, что хочешь стать моей женой.

И она тоже ответила ему по-пуштунски, ибо говорить правду на этом чужеземном наречии было гораздо легче, чем по-английски:

— Да, Эдуард, я хочу стать твоей женой.

— Ну вот и отлично, — довольным тоном резюмировал он. — Не будем тянуть со свадьбой.

Свадьбу назначили на пятнадцатое июля, то есть через три недели и один день с момента, когда было сделано официальное предложение. Приготовления шли полным ходом, чему немало способствовали объединенные усилия лорда Трисса и леди Маргарет.

Мачеха Люсинды сполна проявила свои недюжинные организаторские способности, хоть на душе у нее скребли кошки. Обидно было думать, что такой замечательный жених достался нелюбимой падчерице, а бедняжка Пенелопу осталась ни с чем. Леди Маргарет все время разрывалась между двумя противоречивыми чувствами: с одной стороны, ей хотелось произвести впечатление на лондонский свет, с другой — испортить падчерице всю свадьбу.

— Это просто возмутительно — назначать свадьбу сразу же после обручения, — набросилась она на Люсинду как-то утром. — Ты только подумай, Люси, что станут говорить люди? Что они подумают! Провоцировать сплетни — вот как это называется.

— Разумеется, люди подумают, что я беременна, — с возмутительным безразличием ответила на это падчерица. — Скажите лучше, матушка, как нам быть с копченой лососиной?

— «Беременна»? Девушки из приличной семьи таких слов не произносят! Так что ты спрашиваешь про копченую лососину?

— Матушка, успокойтесь, к счастью, я не беременна. Пусть ваши приятельницы, если они умеют считать, подсчитают месяцы. До рождения ребенка пройдет никак не меньше девяти. — И на одном дыхании продолжила: — Шефу надо сказать, что к свадебному завтраку обязательно должна быть подана копченая лососина. Я, например, ее очень люблю.

Позднее леди Маргарет доверительно сообщила своим близким друзьям (примерно сорока дамам), собравшимся послушать, как Амелия Фулкс играет на арфе:

— Она совершенно не думает о приличиях! Представляете, собирается обойтись без белого платья! Говорит, что белое ей не к лицу. Между нами говоря, это сущая правда. Однако, по крайней мере, она могла бы сделать вид, что все еще невинна! Бедняжка Пенелопа ведет себя очень великодушно, собирается своим присутствием (она будет подружкой невесты) несколько скрасить неприличие. Конечно, Пенелопе придется надеть что-нибудь розовое — иначе сравнение будет слишком уж жестоким.

— Представляю, как бесится эта Пенелопа из-за того, что Бомон достался ее сестрице, — пронзительным шепотом заметила вдовствующая герцогиня Эшфордская своей соседке. — Уж она крутила хвостом, вертела, а все равно у нее ничего не вышло.

Леди Маргарет кинула свирепый взгляд на неделикатную герцогиню и заявила:

— Моя Пенелопа слишком благоразумна, чтобы выходить замуж за человека, который половину времени проводит неизвестно где. Моя дочь доверит свою жизнь лишь такому джентльмену, который способен оценить ее деликатную душу.

— Ну-ну, — пробурчала герцогиня. — Тогда в женихах недостатка не будет. По части тонкости и деликатности девчонка похожа на телеграфный столб.

И в самом деле несчастная Пенелопа довольно быстро оправилась от удара судьбы. Двое суток она предавалась истерике, а затем решила, что будет куда правильнее делать вид, будто лорд Эдуард де Бомон ничуточки ей не нравился и она вовсе не собиралась выходить за него замуж. Срочно понадобился новый ухажер, и Пенелопа остановила свой выбор на достопочтенном Перегрине Питерсхэме. Мистер Питерсхэм был младшим сыном графа, имел приличное состояние и обладал типично британской светловолосой миловидностью. К тому же он был художником.

Леди Маргарет тоже сочла, что мистер Питерсхэм вполне может заменить неверного лорда Эдуарда. Во-первых, он был почти так же богат, а во-вторых, его картины уже трижды выставлялись в Королевской академии. Пенелопа и леди Маргарет были абсолютно равнодушны к искусству, искренне полагая, что писать картины — пустая трата времени, когда можно то же самое сделать при помощи фотографической камеры. Однако мистер Питерсхэм обладал в обществе репутацией светоча культуры, а это было очень важно. Леди Маргарет стала приглашать его на все многочисленные празднества, предшествующие бракосочетанию, мысленно прикидывая, сколько времени понадобится молодому человеку, чтобы созреть до предложения. Неплохо было бы, например, сыграть вторую свадьбу к Рождеству…

Пока же нужно было как следует подготовиться к свадьбе падчерицы.

В тот день с утра небо было затянуто тучами, но обошлось без дождя, и леди Маргарет заявила, что это «добрый знак». Мачеха твердо взяла штурвал в свои руки, справедливо полагая, что ей предоставляется великолепный случай блеснуть в глазах общества. Жаль, конечно, что невеста не та, но тут уж ничего не поделаешь.

К десяти часам все главные действующие лица предстоящей церемонии собрались в гостиной, поджидая, когда спустится невеста.

Пенелопа, которой очень шло розовое кружевное платье, напропалую флиртовала с мистером Питерсхэмом, проявлявшим к этому времяпрепровождению куда больше энтузиазма, чем лорд Эдуард. Правда, молодой человек уступал барону в умении сыпать комплиментами, но сегодня утром он сказал, что Пенелопа «сладенькая, как пирожок с вареньем», и это было для мистера Питерсхэма явным прогрессом.

Люси появилась ровно в десять часов, сопровождаемая епископом Сиренчестерским, который взял на себя роль посаженого отца. Сегодня почтенный прелат не выглядел сонным и вообще имел вид весьма довольный.

В дверях Люси на несколько секунд задержалась. В подвенечном платье цвета слоновой кости она казалась чудесным, стройным видением. Кружевная вуаль опускалась на лицо, увитая маленькими живыми розами и веточками плюща, На платье не было ни кружев, ни рюшей, но обшитые жемчугом швы подчеркивали женственность и грациозность фигуры. Смуглая золотистая кожа и пышные волосы, вспыхивавшие искорками в неярком свете пасмурного утра, придавали невесте экзотичный и сказочный вид.

В гостиной воцарилось гробовое молчание, потом Пенелопа воскликнула:

— Боже, Люси, да ты просто красавица!

— Спасибо, Пенелопа, — ответила невеста, невольно улыбнувшись простодушному удивлению сестры.

— Да, милая, ты сегодня очень хороша, хоть платье, на мой взгляд, и простовато, — признала мачеха, поддавшись внезапному приступу честности. — Однако этот цвет тебе идет. Может быть, ты поступила не так уж глупо.

— Лорду Эдуарду ты наверняка понравишься, — вздохнула Пенелопа. — Он любит такой покрой платья.

Люси очень надеялась, что Пенелопа не ошибается. Эдуард должен раз и навсегда забыть о тощей афганской рабыне и видеть перед собой только соблазнительную элегантную леди. Не хватало еще, чтобы его любовь к ней основывалась на жалости.

Невеста села в карету вместе с епископом, Люси была в таком напряжении, что не узнавала знакомых улиц. Кортеж направлялся к популярной среди аристократии церкви святой Маргариты в Вестминстере.

Взяв невесту за ледяную руку, епископ ласково сказал:

— Я знал вашего отца, Люси, и относился к нему с искренним восхищением. Я уверен, что сегодня он счастлив, взирая на вас с небес.

— Молю Бога, милорд, чтобы мой брак не оказался ошибкой.

— Я знаю Эдуарда с детства, дитя мое. В юные годы он был невероятным сорванцом, но без малейших признаков подлости или жестокости, а когда подрос, то стал настоящим мужчиной. Правда, я предпочитаю не интересоваться родом его занятий. Епископы англиканской церкви не могут одобрительно относиться к прихожанам, которые половину своей жизни живут по мусульманским законам.

— Эдуард рассказывал вам о своих поездках в Индию?

— Он говорил лишь, что выполняет какие-то задания своего дяди. Подробностями я не интересовался, опасаясь, что услышу какие-нибудь вещи, которые меня расстроят. Эдуард — человек достаточно одинокий, дорогая. Такую уж он выбрал себе службу. Он не привык откровенничать, но я уверен, что он вас по-настоящему любит. Иначе он не предложил бы вам руку и сердце.

Люси молчала, и епископ, взглянув на нее проницательным взглядом, добавил:

— Он приучил себя ни перед кем не обнажать душу. Рано или поздно он раскроется перед вами, я уверен. Наберитесь терпения. В конце концов, он тоже человек, и потому не сможет противиться магии вашей улыбки.

Люси недоверчиво рассмеялась:

— Хотелось бы вам верить, милорд.

Карета остановилась перед церковью. В этот самый миг из-за тучи выглянуло солнце, окрасив потемневшие от времени стены в живой и теплый цвет. Пока лакеи откидывали подножку, епископ скороговоркой сказал:

— Дитя мое, лорду Эдуарду нужна совершенно особенная жена, и у меня такое ощущение, что вы как нельзя лучше подходите на эту роль. Желаю вам обоим счастливой жизни, полной радости и приключений.

Радость и приключения. Эти слова звучали у Люсинды в ушах, пока она медленно шла к аналою. У ступеней алтаря ждал Эдуард, стройный и элегантный в сером, ладно облегающем фигуру фраке. Церковь была переполнена, но Люси не видела никого, кроме своего суженого. Когда она приблизи-лась к нему, он взял ее за руку и улыбнулся такой сияющей, восхищенной улыбкой, что на глазах у невесты выступили слезы. За последние дни она немного научилась понимать своего жениха, и выражение его лица уже не казалось ей таким непроницаемым. Глаза Эдуарда были темными — но не от любви к таинственности, а от с трудом сдерживаемой страсти. Он произнес брачный обет глубоким, звучным голосом, но Люси заметила, что пальцы, надевшие на нее кольцо, слегка подрагивали. Значит, эта торжественная церемония взволновала его не ме»ьше, чем ее!

Викарий проникновенным голосом сказал:

— Милорд, миледи, теперь вы стали мужем и женой. Поцелуйте друг друга.

— С огромным удовольствием.

Эдуард приподнял ее вуаль, нежно улыбнулся и целомудренно чмокнул Люси в щеку.

— Потом мы повторим это еще раз, и уже по-настоящему, — прошептал он, выпрямляясь.

Лицо невесты залилось краской, но сердце сладостно заныло. Может быть, епископ все-таки прав, и Эдуард действительно ее любит. Боже, как хотелось бы в это верить!

Лорд Эдуард де Бомон и его молодая жена прибыли в поместье Риджхолм, что в графстве Суссекс, послеполуденным поездом. На станции молодоженов поджидали два экипажа и с десяток слуг. В Риджхолм-холле у мраморной колоннады выстроились в ряд еще тридцать слуг, приветствовавших хозяина и хозяйку низкими поклонами.

Общее мнение прислуги было таково: новоиспеченная леди де Бомон чудо как хороша собой. Такой завидный жених, как господин барон, мог себе позволить выбрать самую лучшую невесту, и, судя по всему, он не промахнулся. Однако главная экономка сказала по секрету дворецкому, что госпожа баронесса не очень-то похожа на настоящую англичанку.

— Впрочем, особа она, по всему видать, приятная, — признала экономка. — Улыбнулась, каждому сказала доброе слово. Другая бы на ее месте повела себя иначе.

— Посмотрим, что будет через несколько недель, — рассудительно ответил на это дворецкий. — В первый день медового месяца всякая заулыбается.

— Вы думаете, они влюблены друг в друга? — оживилась экономка. — Что ж, бывает и такое.

— Не знаю, миссис Дорси, ей-богу, не знаю. За ужином я прислушивался к их разговору. Такое ощущение, что им совершенно не о чем поговорить. Все о свадьбе да о свадьбе, как будто чужие какие. Она ему: «Я была так рада снова встретить кузена Бертрама. Сто лет его не видела». А его светлость в ответ: «Шампанское было замечательное. И фазан удался». Тут она покивает, помолчит, и разговор заходит о погоде. По-моему, они обсудили каждое облако, какое появлялось на небе.

— Да, это странно, — согласилась экономка. — Но этих аристократов никогда не поймешь.

Дворецкий извлек из кармана часы:

— Пора подавать им чай. Господин сказал, в малую гостиную. А потом отправятся в спальню. Скажу вам по правде, миссис Дорси, не больно-то они радуются этому обстоятельству.

Люси и в самом деле думала о предстоящей ночи с ужасом. С момента венчания она последовательно прошла следующие стадии: от радостного любопытства через оцепенение к болезненной нервозности. «Если не произойдет чуда, — угрюмо думала она, — первую брачную ночь я проведу, обсуждая особенности английского климата».

Разговор в поезде был уже несколько скованным, но это еще можно было понять: в конце концов, оба еще не привыкли к своему новому состоянию. Люси думала, что со временем они расслабятся и между ними установится истинная близость.

Перед ужином супруги разошлись, чтобы переодеться, и Люси надеялась, что эта вынужденная пауза поможет ей взять себя в руки. Все будет хорошо, говорила она себе, пока Роза безмолвно раздевала ее и прятала шелковую шляпу со страусиным пером в коробку. Эдуард знает, как себя вести, говорила себе Люси. Он мужчина опытный, всякое повидал. Наверняка Эдуард найдет способ разрядить обстановку.

Однако, к глубочайшему разочарованию молодой супруги, спальня, в которой предстояло свершиться великому событию, выглядела весьма негостеприимно: огромная, сырая, со стенами, обитыми тоскливым зеленым бархатом, спальня по части уюта могла бы соперничать с Центральным вокзалом. За окном пошел дождь, и в доме стало совсем серо и уныло. Даже Роза, всегда такая жизнерадостная, испуганно озиралась по сторонам, похожая на городскую мышку, которую злая судьба забросила в деревенские просторы.

А больше всего Люси перепугалась, увидев гигантскую старинную кровать. Ложе возвышалось на позолоченных ножках, подозрительно смахивая на какой-то чудовищный эшафот.

В отличие от большинства девушек ее круга Люси испытывала живейший интерес к таинствам супружеской жизни. Судя по ощущениям, которые она испытывала, целуясь с Эдуардом, можно было предположить, что эти самые таинства при определенных обстоятельствах могут быть не лишены приятности. Но чудовищная постель свидетельствовала об обратном. Люси вспомнила, как плакали афганские невесты перед первой брачной ночью, какими измученными и окровавленными выползали они из супружеской спальни наутро.

Вдруг она ошиблась в Эдуарде? Вот о чем думала Люси, вытираясь полотенцем, которое подала ей Роза. А что, если окажется, что Эдуард сам ничего толком не знает и не умеет? Вдруг он сделает ей больно? Многие дамы втихомолку шептались, что всю свою жизнь вынуждены терпеть домогательства своих ненасытных мужей. Роза расчесывала своей хозяйке волосы, а Люси всерьез подумывала, ке слечь ли ей на всякий случай с приступом острейшей мигрени.

Возможно, все бы и устроилось, если бы молодым дали возможность спокойно поужинать вдвоем, но, к сожалению, шеф-повар решил отличиться и закатил банкет с пятью переменами блюд. Со всех сторон топтались лакеи, а дворецкий имел вид настолько устрашающий, что по сравнению с ним Флетчер показался бы сущим агнцем. Каждое слово, которым обменивались Люси и Эдуард, становилось достоянием по меньшей мере десяти пар чужих ушей. Вот почему беседа получилась крайне вымученной. Боже, тоскливо думала Люси, ну что еще можно сказать про погоду? Насколько Афганистан в этом смысле предпочтительнее: там или жаркий сезон, или холодный, один день похож на другой, и потому разговор о погоде лишен всякого смысла.

Когда кошмарный ужин закончился, Эдуард не покинул свою супругу, отказался от бренди и сигары, а вместо этого сопроводил Люсинду в малую гостиную, где весело пылал камин.

— Я попросил Тиммса, чтобы он подал сегодня чай пораньше, — сказал Эдуард, опускаясь в кресло. — Представляю, как вы устали после этого утомительного дня. Должно быть, вам хочется пораньше лечь в кровать.

«Что ответить? — всполошилась Люси. — Согласишься — он еще подумает, что жене не терпится предаться утехам любви. Или, может быть, он ничего такого в виду не имеет и даст ей возможность поспать одной?» Люси сама не знала, действительно ли она хочет отсрочить церемонию посвящения в таинства брака.

Чувствуя, что сейчас разрыдается или расхохочется, она подумала, что в жизни еще не испытывала таких мук при ответе на самый простой вопрос.

Эдуард избавил ее от страданий:

— О Господи, Люси, это просто смешно! — вскричал он, вскакивая на ноги.

Несколько раз пройдясь взад-вперед по комнате, он опустился на колени возле ее кресла и нервно провел рукой по шее.

— Люси, будем откровенны друг с другом. Еще один разговор о погоде, и это может плохо отразиться на нашем здоровье! Или со мной, или с вами случится апоплексический удар. Ей-богу, мы уже обсудили каждую каплю дождя, упавшую сегодня с неба.

Люси слабо улыбнулась:

— Мы еще не успели сравнить английский дождь с индийскими ливнями.

— Только не это! — Эдуард взял ее за руку и слегка потер ей ладонь. — Мы теперь муж и жена, нам нужно научиться быть честными друг с другом. Я не хочу воскрешать в вашей памяти скверные воспоминания, но я могу себе представить, что вам пришлось вынести за годы плена. Неудивительно, что предстоящая ночь вас пугает.

Он поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал.

— Люси, пообещайте мне, что никогда не будете воспринимать меня как вашего мучителя. Я ни за что не хочу пугать вас или делать вам больно…

Не договорив, он вскочил на ноги и раздраженно воскликнул:

— Тиммс, что там еще?!

— Чай, милорд.

— Оставьте поднос около камина. И вот еще что, Тиммс…

— Да, милорд?

— Нам с баронессой больше ваши услуги сегодня не понадобятся.

— Слушаюсь, милорд.

— Тиммс!

— Да, милорд?

— Закройте за собой дверь!

Дворецкому понадобилась целая минута, чтобы убраться, и за это время, к глубокому огорчению Люсинды, едва наметившаяся доверительность растаяла бесследно. Эдуард уселся на диван и угрюмо уставился на пылающие поленья.

— Нальете мне чаю? — спросил он.

— С удовольствием.

И тут Люсинде пришла в голову гениальная идея. Она налила из серебряного чайника душистый китайский чай, пересекла комнату, и, опустившись перед Эдуардом на колени, прошептала по-пуштунски:

— Угодно ли будет господину добавить в чай сахару?

Эдуард важно кивнул, два или три раза шумно отхлебнул и отставил чашку в сторону.

— Спасибо, но сахара не нужно, — ответил он на том же языке. — В твоем присутствии чай и так сладок. Выпьешь ли ты из моей чашки?

— Если тебе будег угодно, господин.

Она не поднялась с колен, и Эдуард поднес чашку к ее губам. Когда Люси допила до дна, он поставил чашку в сторону, наклонился и крепко взял ее за руки.

— О свет моей жизни, — тихо сказал он. — Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива. Ты счастлива, Люси?

— Очень счастлива, господин.

— Да будет так всегда, о женщина моего сердца.

— Быть твоей женой — уже счастье, — сказала Люси, думая, что на цветистом, певучем языке афганцев говорить гораздо проще, чем по-английски. Должно быть, Эдуард чувствовал то же самое, потому что вновь заговорил на пушту:

— Мое сердце бьется быстрее, когда я вижу красу моей любимой, — сказал он и провел пальцем по ее щеке. — О прекраснейшая из женщин, я тону в томной неге твоих глаз.

Прикосновение его руки обжигало ей кожу, пульс забился учащенно. Охваченная дрожью удовольствия, Люси откинула голову назад, чтобы Эдуард мог ее поцеловать. Глаза она закрыла, и в следующий миг ощутила, как его палец обрисовывает контур ее губ.

— Посмотри на меня, красивейшая из женщин, — нежно приказал Эдуард. — О, владычица моего сердца, посмотри на меня еще раз, а потом я тебя поцелую.

Веки были такими тяжелыми, что Люси с трудом открыла глаза и увидела устремленный на нее обжигающий взгляд Эдуарда. Нежность на его лице сменилась страстью, смуглые черты исказились от прилива чувственности. Люси коснулась рукой его лица, но Эдуард перехватил ее пальцы и прижал их к своему сердцу.

— О самая восхитительная из женщин, послушай, как бьется мое сердце. Я схожу с ума от желания.

Пораженная собственной смелостью, Люси положила его руку на свою пышную грудь:

— Послушай и ты, господин, как стучит мое сердце. Я с нетерпением жду мига, когда буду тебе принадлежать.

Эдуард впился в нее взглядом и после долгой паузы, судорожно вздохнув, накрыл ладонями ее груди, а большими пальцами слегка провел по соскам. Те немедленно напряглись, но у девушки не было времени как следует привыкнуть к этому новому ощущению, потому что в следующий миг Эдуард притянул ее к себе.

Глядя на нее сверху вниз затуманенными глазами, он прошептал:

— О свет моей жизни, твои губы сулят мне райские наслаждения. Напои меня своей сладостью.

Не встретив ни малейшего сопротивления, Эдуард потянулся к ее устам. Когда их губы соприкоснулись, Люси инстинктивно почувствовала, что этот поцелуй будет непохож на прежние. На сей раз Эдуард не сдерживался, не выказывал ни малейших колебаний. Он неспешно вкушал медовую сладость ее рта, а Люси ощущала странный, не поддающийся описанию голод, но не знала, как этот голод удовлетворить. Почувствовав ее реакцию, Эдуард удвоил пыл лобзаний, и у нее закружилась голова от чувственного дурмана.

— Лю-си, мы не можем здесь оставаться, — хрипло прошептал он, вырвав ее из забвения.

— А куда мы должны идти? — пролепетала она, охваченная лихорадкой.

— В спальню. В кровать.

Он встал, легко поднял ее на руки и понес к двери. Однако дверь распахнулась сама, и лакей с каменным лицом сказал:

— Спокойной ночи, милорд. Спокойной ночи, миледи.

— Спокойной ночи, Джеймс, — беззаботно откликнулся Эдуард, но Люси, увидев слугу, побагровела от смущения и забарахталась в объятиях мужа.

— Эдуард, что он подумает? — в ужасе прошептала она. — Немедленно отпустите меня. Я пойду сама!

Его глаза весело блеснули.

— Ты уверена, что сможешь идти, дорогая? Значит, я слишком плохо тебя целовал. Когда поднимемся наверх, попробую еще раз.

Он быстро поднялся по лестнице, неся Люси на руках. В спальне ждала горничная. Увидев свою госпожу в столь непривычном виде, она испуганно ахнула:

— Доброй ночи, Роза, — поспешно сказал ей Эдуард. — Сегодня ваши услуги баронессе не понадобятся.

— Хорошо, милорд, — пролепетала Роза. — Приятной ночи… То есть, я хотела сказать, спокойной ночи, миледи.

Бедная Люси была готова умереть от стыда.

— Эдуард, ради Бога! Выпустите меня!

— Конечно, любимая.

Он шагнул в спальню и закрыл за собой дверь ногой. Потом положил Люси на постель, а сам сел рядом. Откинул прядь с ее лба, наклонился и тут же поцеловал волосы.

— О Боже, Люси, — сказал он очень серьезно. — Как долго мечтал я заняться с тобой любовью. Поцелуй меня, любимая. Ради всего святого, поцелуй меня.