За последние несколько часов леди Аделина и Шарлотта претерпели столько испытаний, что они даже не возмутились, когда главный евнух принялся их осматривать. А ведь еще недавно его дотошность показалась бы им оскорбительной!

По-видимому, удостоверившись, что новенькие его не опозорят, главный евнух позвал двух вездесущих служаночек, которые закутали леди Аделину и Шарлотту с ног до головы в шелковые покрывала и закололи тонкую ткань булавками, усыпанными драгоценными камнями.

Довольно хмыкнув, главный евнух слегка расправил складки бледно-розового покрывала, накинутого на Шарлотту, и властным жестом приказал женщинам идти за ним по узкому коридору. Шествие замыкали служанки. Зачем? На случай побега пленниц? Шарлотта сочла эту меру предосторожности излишней. Коридоры дворца напоминали лабиринт, да и ворота, выходившие во внешний мир, наверняка были наглухо закрыты и зорко охранялись, так что улизнуть им бы все равно не удалось. Не говоря уж о том, что у них с тетушкой не было денег, и они понятия не имели, куда надо бежать, так как совершенно не знали города.

Коридор упирался в массивную деревянную дверь, красиво украшенную блестящей медью. Главный евнух поднял жезл, постучал им в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.

Голоса. Мужские голоса. Стало быть, эмир не один. Может, это хороший знак?.. Сердце Шарлотты забилось так гулко и часто, что ей пришлось усилием воли задерживать дыхание, иначе она могла бы задохнуться. Главный евнух подтолкнул жезлом ее и леди Аделину к порогу, приказывая им встать за своей спиной. Затем схватил их за головы и заставил смотреть прямо перед собой, недвусмысленно давая понять, чтобы они не смели глазеть по сторонам.

– Бог с ним, не будем расстраивать этого неотесанного чурбана, – пробормотала леди Аделина, покорно плетясь за главным евнухом. – Прибережем жалобы до встречи с эмиром. Он единственный, кто может нам помочь.

Шарлотта гораздо меньше уповала на добрую волю эмира, но возмущаться поведением евнуха тоже не стала, так как уже научилась не заострять внимания на более или менее безобидных мелочах. Она молча следовала за тетушкой, глядя вперед. Ноги ее ступали по мраморному мозаичному полу почти бесшумно, поскольку Шарлотте выдали сафьяновые туфли с загнутыми носками, в которых она чувствовала себя страшно неуклюжей.

– Будем надеяться, что эмир говорит по-английски, – возбужденно проговорила леди Аделина. – А то мне до смерти надоел французский и этот… как его… османский. Что то, что другое – не язык, а тарабарщина какая-то!

«Господи, какая разница, на каком языке говорит эмир? – с тоской подумала Шарлотта. – Надо молиться лишь об одном: чтобы у него было сегодня несварение желудка. Тогда ему будет ночью не до пленных девственниц».

Господи, а что если… что если эмир решит позвать на ложе сразу двух англичанок? Неужели ее заставят смотреть, как он будет бесчестить тетушку? Боже правый, если б она хотя бы знала, что это такое, как мужчина бесчестит девственницу! Может, этого нельзя сделать сразу с двумя?! Да, наверное, такое вряд ли возможно…

Мысли Шарлотты скакали с пятого на десятое. Она вдруг осознала, что служанки куда-то исчезли. Их место заняли двое мужчин, оба чернокожие и почти такие же высокие, как главный евнух. Впрочем, неудивительно. Они ведь уже не в гареме, на женской половине дворца, а на мужской, и тут прислуживают мужчины. Только главному евнуху, этому ненастоящему мужчине, вероятно, позволяется переходить из одного крыла здания в другое.

Процессия остановилась возле возвышения, подобного тому, которое имелось в главном зале гарема. Евнух отошел в сторону, и Шарлотта подняла взор. В эту минуту она почти радовалась, что на нее напялили покрывало. По крайней мере, благодаря этому не было видно, что все ее тело сотрясала дрожь.

На возвышении находилось трое мужчин, и взор Шарлотты, естественно, прежде всего, устремился на того, кто был ей знаком. Сэр Клайв Боттомли сидел в резном кресле. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Рядом с сэром Клайвом возлежал на подушках, положенных на некое подобие громадного лонгшеза, пожилой человек – по-видимому, эмир. В ногах у него сидел мальчик, державший в руках серебряный кубок. По меньшей мере с полдюжины роскошно одетых слуг выстроились вдоль стен по обеим сторонам от помоста.

Однако ни эмир, ни сэр Клайв не приковали надолго внимания Шарлотты. Взгляд ее обратился на высокого, угрюмого турка, стоявшего подле эмира. Он не шевелился и не произносил ни звука, но чувствовалось, что этот человек царит в зале. На мужчине было алое одеяние, расшитое драгоценными каменьями, а на голове – тюрбан, увенчанный павлиньими перьями. Надменно взглянув на Шарлотту и ее тетушку, турок всего на миг задержал на них взор и, слегка подняв подбородок, равнодушно уставился вдаль.

Сердце Шарлотты сперва застыло, а потом затрепыхалось в груди – того и гляди вырвется наружу.

«Боже! Боже! – почти теряя сознание, подумала она. – Мужчина, стоящий за эмиром, это же принц! Принц Карим Александр!»

Сердце забилось медленней, каждый его удар причинял теперь Шарлотте боль. Кровь словно застывала в жилах, девушкой все больше овладевало отчаяние. Только теперь Шарлотта поняла, какие огромные надежды она возлагала на то, что принц вызволит ее с тетушкой из беды. Хотя «мистер Александр» вел себя на корабле далеко не лучшим образом, ей все же не верилось, что он способен бросить на произвол судьбы женщин, которые спасли ему жизнь.

Теперь же она осознала всю глубину своего заблуждения. Сэр Клайв сидел в кресле – первом кресле, которое Шарлотта увидела во дворце эмира. Следовательно, он тут почетный гость, а разве эмир принимал бы сэра Клайва с почетом, если бы тот и вправду похитил принца, как казалось вначале? А коли никакого похищения не было, неминуемо напрашивается вывод, что сэр Клайв и «мистер Александр» действовали заодно. И, стало быть, «мистер Александр» предал ее с тетушкой самым что ни на есть подлым образом.

И все же Шарлотту невольно притягивал холодный аристократический профиль человека, который неподвижно, как изваяние, застыл подле возлежавшего на подушках эмира. Казалось, лицо принца высечено из шотландского гранита. В этом лице не было ни малейшего сходства с тем, кого Шарлотта знала как «мистера Александра». Даже не верится, что этого сурового, надменного аристократа она выхаживала, словно ребенка, у которого был жар. И что он цеплялся за ее руку и умолял не покидать его. И уж совсем невозможно себе представить, что однажды солнечным, погожим днем они поехали на прогулку, любовались английским сельским пейзажем, радовались, отыскав документы, и весело хохотали, спрятав свою находку от пронырливого архидиакона.

«Так мне и надо! Нечего было обманывать священнослужителя!» – мрачно подумала Шарлотта.

Разве она оказалась бы сейчас в таком плачевном положении, если бы вовремя призналась во всем архидиакону? Нет! Скорее всего, она бы уже обручилась с ним и выбирала бы себе приданое, на радость своим братьям и их женам.

Шарлотту начал душить истерический смех. Да, если тебе предлагается на выбор стать наложницей шестидесятилетнего эмира с непроницаемым, как у древнего идола, лицом или благопристойно выйти замуж за сорокалетнего ханжу-архидиакона, замужество начинает казаться прямо-таки заветной мечтой.

– Не бойся! – прошептала леди Аделина. – Я уверена, что сабли у этих турок тупые.

– Я бы на это не рассчитывала, – тоже шепотом откликнулась Шарлотта.

Главный евнух сердито выступил вперед и резко взмахнул жезлом, приказывая им умолкнуть. А затем упал на колени перед эмиром, явно умоляя простить дерзких женщин, которые осмелились заговорить, не дожидаясь, пока к ним обратится их господин.

Эмир в ответ вяло повел рукой. Вид новых наложниц не возбудил в нем ни малейшего сладострастия. Эмир вообще не обратил на женщин внимания. Такое впечатление, по крайней мере, сложилось у Шарлотты. Главный евнух, согнувшись чуть ли не пополам, попятился к стене и стал рядом с другими слугами, а сэр Клайв вскочил с кресла и, спустившись с помоста, подошел к Шарлотте и леди Аделине. Он тоже низко поклонился эмиру и торжественно произнес:

– Ваша светлость, прошу меня извинить, что я буду говорить на моем родном языке. Я делаю это лишь потому, что слишком плохо владею вашим языком и, кроме того, уверен, что ваш сын принц Карим Александр сумеет гораздо лучше меня донести до вас смысл моих слов.

Сэр Клайв посмотрел на Александра и недобро усмехнулся:

– Надеюсь, вы не откажетесь быть моим переводчиком, принц? Только не забывайте, я худо-бедно умею изъясняться на вашем наречии.

Тут принц Карим впервые вышел из оцепенения. Он прижал руку к сердцу и учтиво склонил голову перед англичанином.

– Ваше желание для меня закон, сэр Клайв.

Шарлотте почудилось, что в тоне принца промелькнула ирония. Однако выражение его лица не изменилось. Он обратился к отцу и быстро заговорил, по-видимому, переводя эмиру начало речи сэра Клайва.

Судя по всему, эмир не принадлежал к числу людей, которые бурно выражают свои чувства. Выслушав принца, он повернул голову к сэру Клайву и что-то лаконично ответил.

– Ваше превосходительство, отец просил передать вам, что он вас слушает, – перевел принц.

Сэр Клайв льстиво заулыбался и поклонился, хотя на самом деле у него чесались руки отходить плеткой старого болвана, развалившегося на подушках.

– Ваша светлость, вы проявили безграничное великодушие, оказав мне гостеприимство, – продолжал сэр Клайв, одергивая жилет. Портной содрал с него за шитье бешеные деньги, и сэр Клайв переживал, что от бесконечных поклонов узкий жилет разлезется по швам. – Но, к моему прискорбию, я вынужден попросить у вас разрешения покинуть дворец завтра утром, ибо у меня еще есть важные и неотложные дела в Стамбуле. Сегодня ваш привратник отказался отпереть ворота и выпустить меня.

Шарлотта вскинула голову, и они с тетушкой обменялись удивленными взглядами. Сэр Клайв явно не лгал. По-видимому, он тут тоже пленник.

Когда Александр принялся переводить ответ отца, его голос звучал абсолютно бесстрастно.

– Его светлость настоятельно просит вас отдохнуть после долгого путешествия, сэр Клайв. Отец говорит, что не отпустит вас, пока вы полностью не восстановите силы и не оправитесь от треволнений, выпавших на вашу долю за последние несколько недель. Пожалуйста, не обременяйте себя пустяковыми делами, будь то торговля или политика. Погодите немного, вы же только что прибыли в наш прекрасный город. Его светлость покорнейше просит рассказать, какие неотложные дела ждут вас в Стамбуле, и обещает сам позаботиться об их выполнении.

Сэру Клайву ужасно хотелось наброситься на эмира с кулаками. Его сдерживало лишь присутствие вооруженных слуг.

– Ваш отец слишком добр, – сквозь зубы процедил он, – но, к сожалению, эти дела требуют моего личного присутствия. А посему, как мне ни прискорбно лишаться гостеприимства эмира, завтра утром я вынужден буду покинуть дворец.

В глазах принца Карима промелькнули насмешливые искорки, когда он переводил сэру Клайву ответ эмира.

– Мой отец советует вам запастись терпением, сэр Клайв, ибо терпение – великая добродетель. И вдобавок он обращает ваше внимание на то, что великий визирь занемог и временно не принимает гостей.

Пухлые щеки сэра Клайва побледнели. Разрази гром этих проклятых азиатов! Как он передаст великому визирю секретные документы, если его не выпустят из дворца? И, кстати, откуда стало эмиру известно, что срочные дела, о которых шла сейчас речь, связаны с великим визирем? Вроде бы он, сэр Клайв, не просил глашатаев трезвонить по всему городу о том, что ему дважды заплачено за возвращение принца Карима в Стамбул. А ведь документы представляют ценность для великого визиря только в том случае, если о них никто не знает. Проклятие! Дернула же его нелегкая связаться с этими лукавыми турками!

Сэр Клайв решил действовать напрямик. Он был уверен, что принц еще не успел побеседовать с отцом наедине. Одно хорошо у этих турок: здесь слуги знают все тайны своих хозяев и без колебаний делятся ими со всеми желающими. Сэру Клайву достаточно было подслушать, о чем сплетничали рабы и евнухи в бане, и он выяснил все, что ему требовалось: хотя эмир и Карим обменялись любезностями, как положено по местным обычаям, однако эмир наотрез отказался поговорить с сыном с глазу на глаз.

Сэру Клайву это было на руку. Значит, главное – выбраться из дворца, пока принц не отравит слух эмира глупыми, бессмысленными россказнями про какие-то перестрелки, побои и похищение. Конечно, отношения эмира с сыном далеко не самые лучшие, но все-таки в здешних краях семейные узы играют огромную роль, и вряд ли эмир благосклонно посмотрит на человека, который чуть не убил его единственного сына… Но с другой стороны, если заинтересовать старого козла прелестями Шарлотты Риппон, все, быть может, не так уж и безнадежно?.. Ходят слухи, будто бы эмир, увлекшись очередной красоткой, торчит в гареме круглыми сутками. А пока он будет предаваться любовным утехам с новой наложницей, можно попытаться улизнуть из дворца. Сэр Клайв был даже готов поступиться гордостью и перелезть, как мальчишка, через каменную ограду.

Сэр Клайв воспрял духом. Да, он поступил мудро, когда решил захватить с собой Шарлотту Риппон! Таким образом, он убивает двух зайцев: и избавляется от опасной свидетельницы, и преподносит эмиру в подарок новую игрушку. Даже эта старая зануда, леди Аделина, неплохо смотрится под розовым покрывалом. Надо отдать должное азиатам: они не дураки и умеют одеть женщину так, чтобы выгодно оттенить ее прелести.

Губы сэра Клайва растянулись в улыбке. На сей раз ему не пришлось кривить душой. Он и вправду был очень доволен своим широким жестом.

– Ваша светлость, как вы, наверное, помните, я получил от вас приказ разыскать вашего сына, принца Карима Александра, и убедить его вернуться в Стамбул. Я не только выполнил это приказание, но и привез вам подарок. Эти две англичанки украсят ваш роскошный гарем. Они обе хороши собой, особенно юная, она просто непревзойденная красавица. Одни ее волосы и цвет лица чего стоят! Я не сомневаюсь, что столь искушенный знаток женских прелестей, как ваша светлость, по достоинству оценит чары юной англичанки. Ее кожа напоминает свежий персик, а волосы – червонное золото.

И сэр Клайв сделал шаг по направлению к Шарлотте, намереваясь поднять покрывало, чтобы эмир мог насладиться ее красотой. Однако принц Карим метнулся к нему быстрее молнии.

– Не смейте снимать покрывало с этих женщин, если вам дорога жизнь. – Голос Карима звучал спокойно, но грозно.

Сэр Клайв опешил и опустил руку. Когда же до него дошел смысл происходящего, негодяй возликовал. Значит, он все-таки был прав! Принц действительно увлечен Шарлоттой Риппон и, несмотря на свою азиатскую выдержку, не сумел скрыть, насколько для него невыносима мысль о том, что Шарлотта украсит ложе его отца. Ну и пусть злится! Пусть лопнет от злости!

Сэр Клайв достаточно хорошо знал правила этикета Оттоманской империи и понимал, что принц не в состоянии выручить Шарлотту Риппон и леди Аделину из беды. Ах, как приятно видеть чужое унижение и беспомощность! Право же, он не зря кормил этих женщин во время путешествия! Теперь он вознагражден.

Глаза сэра Клайва злорадно вспыхнули.

– Дражайший принц! Неужели вы настолько не уважаете эмира, что хотите лишить его подарка? О, разве так ведут себя любящие сыновья?! Эмир будет вами недоволен… Ну что ж, хоть я и недостаточно владею вашим языком, мне придется самому сообщить его светлости о моем даре.

И сэр Клайв, очень довольный собой, объяснил эмиру на ломаном турецком языке, что две прекрасные женщины, стоящие перед ним, предназначаются для его гарема.

Эмир смерил оценивающим взглядом Шарлотту, мельком посмотрел на леди Аделину и устремил взор на принца.

– Ты хотел мне что-то сказать по поводу этого подарка, Карим Александр?

Гневный огонь, пылавший в глазах Александра, мгновенно потух. Лицо его вновь стало бесстрастным. В присутствии отцовских слуг он не должен выдавать своих истинных чувств. Спасение Шарлотты и леди Аделины зависело от него одного, и Александр понимал, что не может их подвести. Какой смысл предаваться теперь сожалениям, сетовать на плохие отношения с отцом, раскаиваться, что он не сумел помешать сэру Клайву осуществить злой замысел? Эмир отказался от беседы с глазу на глаз, и значит, придется решать все прилюдно. Другого пути не осталось. Можно, конечно, винить почти во всех своих бедах отцовскую гордыню, но это будет несправедливо. Разве он, Карим Александр, ни в чем не виноват? Он ведь так увлекся делами греков, что стал в родном доме чужим, и они с отцом совершенно не понимают друг друга.

Александр упал на колени перед диваном эмира. Сердце принца бешено забилось в груди, но он поспешил уверить себя, что это ничего не значит. Ну что за радость опекать Шарлотту? Чему тут радоваться? Это ведь сплошные неудобства – и только!

– Досточтимый отец, – промолвил Карим, поднимаясь с колен. – Простите, что я не перевел последних слов вашего гостя, сэра Клайва Боттомли, но дело в том, что тут очень серьезное недоразумение. Эти две англичанки спасли мне жизнь, и я перед ними в неоплатном долгу. Кроме того, они происходят из весьма знатного рода, приближенного ко двору английского короля. Поэтому обижать их было бы неразумно. Сэр Клайв привез этих женщин для вашего гарема, но он не может подарить их вам.

Эмир щелкнул пальцами. Мальчик-слуга тут же вскочил с подушки и протянул ему серебряный кубок.

– Почему не может? – спросил эмир.

Александр был бы рад сказать, что, по английским понятиям, это посягательство на честь и достоинство женщин, но подозревал, что при всем своем уме отец его не поймет, слишком чужды ему такие представления. Дар, преподнесенный гостем, нельзя отвергнуть. А посему остается единственный путь – убедить отца, что женщины несвободны и не могут быть ему подарены. Александр набрал полную грудь воздуха и выпалил:

– Во-первых, вы должны знать, досточтимый отец, что сэр Клайв Боттомли вовсе не друг вам. И мне тоже. Этих женщин он вам предлагает из недобрых побуждений, желая причинить мне великое зло. Я пообещал жениться на юной Шарлотте Риппон. Дама постарше – ее тетушка, которая, согласно английским обычаям, сопровождает племянницу на родину будущего супруга. Я пообещал братьям Шарлотты Риппон заботиться о ней и о тетушке. Соответствующие бумаги уже подписаны. Шарлотта Риппон – моя невеста, осталось только сыграть свадьбу. Вот почему вы не можете взять ее себе.

Эмир приподнялся на подушках, в его темных глазах промелькнул интерес.

– Все бумаги уже подписаны? То есть, сын мой, ты уже женился на этой англичанке?

Александр поспешно прикинул в уме, что лучше: солгать или сказать правду. Собственно говоря, он уже так изолгался, что одной ложью больше, одной меньше… Но, в конце концов, принц все же решил, что обманывать отца в этом вопросе бессмысленно, и чистосердечно признался:

– Нет, досточтимый отец. Мы обручились, как положено по обычаю ее страны, но брачной церемонии не было. Шарлотта Риппон все еще девственна, однако мы связали друг друга клятвой, как принято у нее на родине.

Эмир внимательно вгляделся в бесстрастные – пожалуй, даже преувеличенно бесстрастные – черты сына, и в душе его зародилась огромная радость, чуть сдобренная лукавой усмешкой. Хвала Аллаху! Наконец-то Александр Неуязвимый позволил женщине угнездиться в его сердце! И при чем тут честь или долг? За внешне спокойными речами Александра скрывалась бешеная страсть. Эмир безошибочно угадал, что его сына снедает страстное желание обладать Шарлоттой.

Эмир посмотрел на женщин. Любопытно, чем уж так прельстила Карима Александра эта англичанка?.. Последние три года эмир много читал, и ему было известно, что в Англии, как и в других европейских странах, женщин не держат взаперти, вдали от мужчин. Естественно, Александр много раз видел лицо Шарлотты Риппон и даже подолгу беседовал с ней наедине. И все-таки удивительно, что его сын, у которого было столько наложниц, наконец-то нашел женщину, способную пробить стену его равнодушия! Наверное, она не только красива, но и умна, вот почему ей удалось разжечь в его сердце пламя желания, решил эмир. И тут же сказал себе, что надо было найти сыну жену-иностранку гораздо раньше, как только умерла малышка Фатима. Домочадцы думали, что Александр не хотел жениться, так как не мог ее забыть, но проницательный эмир понимал истинную подоплеку происходящего. Александру претила мысль о женитьбе по законам Оттоманской империи. В первый раз он женился исключительно из чувства долга. Да, принц оплакивал жену, умершую при родах, но то была не настоящая утрата. Он просто жалел юную женщину, безвременно ушедшую из жизни, и слабенького младенца. Малыш не смог одолеть джиннов, и они задули еле теплившийся огонек… Да, вполне вероятно, что, не будь угрозы второй подобной женитьбы, Карим Александр не покинул бы дом и не оказался бы среди греческих повстанцев.

Он должен поговорить с сыном! Не обязательно завтра, но надолго откладывать тоже не стоит.

Может, у Александра были веские причины перейти на сторону греков… Все-таки в глубине души он человек благородный, пусть порой и совершает необъяснимые поступки. А этот шакал, сэр Клайв, наверное, за всю свою жизнь не совершил ничего достойного! Что ж, если сэр Клайв хочет подарить ему англичанок, а Александр хочет на одной из них жениться, понятно, кому следует отдать предпочтение…

Эмир допил гранатовый сок, подслащенный медом, и встал с дивана, довольный тем, что его уход выглядит так драматично.

«Ты стал на старости лет актером», – насмешливо сказал он себе и сурово нахмурился, скрывая довольную улыбку. Может, он и доживет до появления внуков…

Эмир насладился тишиной, воцарившейся в большом зале, и торжественно произнес:

– Принц Карим Александр! Я даю тебе свое отцовское благословение. Свадьбу сыграем через три дня. С завтрашнего утра начинайте приготовления.

Александр учтиво поклонился.

– Будет исполнено, досточтимый отец. Ваше благословение для меня великая честь.

– Завтра явись в полдень в мои покои. Мы поговорим о предстоящей свадьбе и о прочих вещах.

Александр поднял голову и с некоторым вызовом встретил взгляд отца.

– Досточтимый отец, я горю желанием рассказать вам о том, чем мне довелось заниматься в последние три года, когда я был вдали от родины.

Эмир резко отвернулся и направился к дверям, не обращая внимания на мальчика-слугу и на полдюжины телохранителей, следовавших за ним по пятам. Уже скрывшись за шторой, которая отделяла личные покои от зала для аудиенций, эмир услышал визгливый голос сэра Клайва. Англичанин требовал перевести ему разговор принца с отцом. Эмир улыбнулся и подумал: «Интересно, что бы сказал этот напыщенный болван, если бы узнал, что я неплохо говорю по-английски?»