— Мейсон и Марк выясняют отношения. — Круз отказывает в чувствах Иден и остается верен Сантане. — СиСи и София решают вернуть утраченное счастье. — Лайонел и Августа Локриджи в предвкушении победы, их мирный разговор прерывается появлением Гранта. — Мейсон отказывает Гранту.

После разговора с отцом, Мейсон чувствовал себя не лучшим образом. Победа не принесла ему облегчения. Он понимал, что это победа — временная. Но та энергия, которая накопилась в Мейсоне за целый день, еще не нашла выхода.

Он подъехал к ближайшему таксофону и позвонил Марку: его телефон молчал.

"Куда сейчас пойти? — подумал Мейсон. — Ехать к кому‑нибудь из знакомых — слишком поздно".

Он решил отправиться в "Ориент–Экспресс". Еще издалека, с шоссе, он увидел горящие огни больших окон.

Музыка уже давно стихла, разговоров почти не было слышно. Мейсон подошел к стойке бара, но тут он увидел, что у противоположного конца стойки сидит, понурив голову, Марк Маккормик. Перед ним стояла почти допитая бутылка виски. Марк сжимал в руке стакан.

Маккормик бросил косой взгляд в сторону Мейсона и не проронил ни слова. Тот некоторое время колебался — подходить ему к Марку или нет, но рано или поздно — Мейсон понял это — они должны поговорить еще раз. Ведь Мейсон чувствовал: ни Мэри, ни Марк не говорят ему всей правды до конца.

Он неспеша подошел к Марку и опустился на вертящийся табурет рядом с ним. Как ни подготавливал себя Мейсон к разговору, все равно он начал с колкости:

— А ты, Марк, не выглядишь победителем.

— Не твое дело, Мейсон, — обозленно ответил Марк и отпил большой глоток.

Он тяжело вздохнул и отставил стакан в сторону. Мейсон заметил как дрожат руки Марка и это его обрадовало.

— Если ты думаешь, что я пришел только позлить тебя — ошибаешься.

— Ты не мог знать, что я здесь.

— А где же, Марк, тебе еще быть?

— Я мог находиться в отеле.

— Я звонил туда и, как понимаешь, не застал. Марк, завтра слушается дело о расторжении брака между тобой и Мэри и ты должен быть в форме.

Марк назло Мейсону вновь взял стакан и поднес его к губам.

— Конечно, я благодарен тебе за заботу, но за себя привык решать сам.

— Марк, я не хочу неприятностей.

— Вот это уж точно, что я от тебя видел, Мейсон, так это одни неприятности.

— А ты большего и не заслужил.

— Не волнуйся, я буду на слушании дела.

— С похмелья? — строго спросил Мейсон и тут же поймал себя на мысли, что, в общем- то, он не имеет морального права говорить с Марком в таком тоне.

Но и извиняться желания не было. Это выглядело бы смешно, а смешным Мейсон казаться не хотел ни в чьих глазах. Он чувствовал себя сегодня победителем, хотя в глубине души оставался неприятный осадок.

Марк передумал пить, он отставил стакан и повернулся к Мейсону.

— Как я понимаю, ваша спешка из‑за того, что вы хотите пожениться еще до рождения ребенка.

Мейсон кивнул.

— И я решил вам помочь.

— Хорошо, — пожал плечами Мейсон, — наконец- то, от тебя будет хоть какая‑то польза.

— Насчет пользы и вреда ты бы, Мейсон Кэпвелл, лучше помолчал.

— Я, Марк, немного волновался из‑за того, что Мэри встречалась с тобой одна.

Марк коротко рассмеялся, но тут же улыбка исчезла с его лица. Он пристально посмотрел на Мейсона. Тот от этого взгляда смутился.

На дне стакана оставалось еще немного виски и Марк нервно допил его.

— Ты зря, Мейсон, волнуешься, ведь Мэри все еще моя жена.

— Но она никогда не была такой по существу — это чистая формальность, — возразил ему Мейсон.

— Говори, говори, Мейсон, но пока она еще моя законная жена.

— Марк, ты же сам знаешь, это не так. Она с самого начала должна была быть моей. Ваш брак — ошибка.

— Можешь говорить, что угодно, но сейчас закон на моей стороне.

— У нас будет ребенок, — наконец, привел свой последний аргумент Мейсон.

— Да, — Марк ехидно улыбнулся, — у вас с Мэри будет ребенок. Точнее, у нее.

— Что ты хочешь этим сказать? — Мейсон Кэпвелл напрягся.

— А я ничего тебе больше не скажу. Думай сам.

Марк заглянул на дно пустого стакана. Его глаза светились сумасшедшим огнем. И Мейсон только сейчас заметил, насколько Маккормик пьян.

— Я сейчас не собираюсь говорить с тобой о серьезных делах, — сказал Мейсон.

— Тогда можешь идти. Зачем меня искал? Если считаешь, что я пьян, то ошибаешься.

— Я бы не сказал, что ты, Марк, трезв.

— Может, я и выпил немного лишнего, но я, Мейсон, волнуюсь. Сегодняшние разговоры мало способствовали успокоению.

Марк отвернулся от Мейсона и посмотрел в пустой зал ресторана.

— Мне кажется, — сказал Мейсон, — тебе нужно вернуться в отель. Завтра слушание дела.

— Ты уже говорил об этом.

— Я буду напоминать тебе много раз, пока ты не отнесешься к этому серьезно.

— Я понимаю, — Марк расплылся в улыбке, — кто‑то теряет, а кто‑то находит. Ты отнял у меня Мэри и теперь собираешься стать счастливым отцом.

— Не вижу повода для колкости, — Мейсон хотел подняться, но Марк резко обернулся.

— Подожди, посиди еще немного.

— А что ты собираешься делать? — спросил Мейсон

— Кэпвелл, — виски уже допил, а начинать новую порцию, по–моему, не имеет смысла. Быть более пьяным, чем ты сейчас, уже нельзя.

— Мой ум трезв, — отрезал Марк, — и рассуждаю я здраво. Вот ты говоришь о ребенке, о том, что хочешь дать Мэри счастье. А по–моему, Мейсон, ты думаешь только о себе. Ведь ты даже не удосужился узнать, что у меня на душе, о чем я думаю. Я был вам безразличен — тебе и Мэри — и только когда во мне возникла надобность, вы вспомнили о том, что существует Марк Маккормик, и я прилетел на ваш первый зов. Я готов броситься на помощь. А ты, Мейсон, считаешь, что это я обязан тебе и Мэри.

Мейсону не хотелось продолжать глупый разговор, но другого выхода у него не было.

— Я бы и не вспомнил о тебе, Марк, если бы не ребенок. У меня не было ни малейшего желания слышать и произносить твое имя.

— А вот это зря. Я могу сказать тебе прелюбопытную вещь, — Марк замолчал и опустил голову на руки.

Мейсон сидел в напряжении. Он чувствовал, что Марк теперь созрел для того, чтобы сказать то, о чем молчал раньше, то, о чем не говорила ему Мэри.

И Марк, не поднимая головы, произнес:

— Постарайся, Мейсон, быть хорошим отцом. Возможно, ребенок мой.

— Что ты сказал? — почти выкрикнул Мейсон, но Марк только махнул рукой.

— Ты же сам сказал, Мейсон, я — пьян. Так почему ты сразу поверил мне? Не слушай мои бредни. Иди и думай — правду я сказал или нет.

Иден и Том уже порядком отъехали на машине от бара вдоль побережья. Но Иден вдруг вскрикнула:

— Том, мы возвращаемся!

— Что такое? — удивился парень. — Что‑то случилось?

— Нет, ничего не случилось, но мы должны вернуться. Ты оставишь меня возле бара, а сам уедешь.

— Но мы же с тобой собирались навестить совсем другое место.

— Извини, Том, но я передумала. Мне очень важно быть там.

— Неужели свидание? — Том развернул машину и они вновь направились к бару.

— Нет, Том, это сложно объяснить, я сама не могу понять себя до конца. А тем более сделать так, чтобы понял ты. Извини, я испортила тебе вечер.

— Ничего, — Том пожал плечами, — я уже привык к твоим выходкам и они мне кажутся вполне нормальными. Я, честно говоря, Иден, удивился, если бы этот вечер прошел нормально.

Том подъехал почти к самому бару и остановил машину. Иден, не дожидаясь пока он откроет ей дверцу, выскочила на улицу.

— Может тебя подождать?

— Нет, не надо, я останусь здесь.

— А как ты доберешься? — изумился парень, — я все‑таки подожду.

— Нет, уезжай, — Иден замахала руками. Том пожал плечами, развернул машину и уехал.

На пустынном в это время суток шоссе он разминулся с другой машиной. Том оглянулся и увидел, что машина остановилась возле бара, из нее вышел мужчина.

"Все‑таки свидание, — прошептал Том, — а может..".

Он съехал на обочину, остановился и выключил габаритные огни.

— На всякий случай подожду, — сказал он сам себе и, опершись подбородком на спинку сиденья, стал смотреть сквозь заднее стекло на освещенную площадку бара.

На террасе Иден осмотрелась: ни Сантаны, ни Кейта не было.

"Неужели Джина соврала? — подумала Иден, — я сюда приезжаю уже второй раз и никого нет. А может, они спрятались и тот шепот, доносящийся из темноты, принадлежал им? Нет, если бы они меня увидели, то вели бы себя более скрытно".

Она взялась руками за парапет и ощутила его холод, ветер налетал с океана и холодил открытые плечи.

Она услышала шум подъезжающей машины.

"Наверное, Том вернулся, — решила она, — я все‑таки недостаточно решительно отправила его".

Скрипнул настил и за спиной у Иден раздались тяжелые шаги. Она не выдержала и обернулась.

Перед ней стоял Круз, он выглядел растерянным. Встретить Иден в такое позднее время вдалеке от центра города было удивительно.

— Иден? — удивился он.

— Я… — Иден осеклась.

— Что ты тут делаешь? — резко перебил ее Круз. Иден некоторое время молчала, молчал и Круз. Они и

без слов понимали, в чем дело. Иден поправила вечернее платье и сказала:

— Может быть, это и не мое дело, но я, Круз, не могу сдержать себя…

— Почему ты слушаешь всякие сплетни, Иден?

— Но Джина была так убедительна, — Иден не выдержала разгневанного взгляда Круза.

Она опустила глаза и принялась теребить в руках вышитый бисером ридикюль. Зеркальные бисеринки вспыхивали в свете фонаря и гасли.

— И что? Убедилась? — насмешливо спросил Круз.

— Да нет. Видишь, здесь никого нет, — Иден повела рукой, как бы демонстрируя Крузу, что здесь безлюдно. — А ты, Круз, что тут делаешь? — наконец- то, догадалась спросить она.

Пришла очередь смутиться и Крузу.

— Сантана была немного не в себе, я беспокоюсь за нее. И проезжая мимо, решил посмотреть…

Мужчина и женщина замолчали. Тишина стала слишком уж гнетущей.

— Я бы не сказала, что хотела бы застать их здесь, — призналась Иден.

— Тогда почему ты пришла? Иден замялась.

— Все‑таки, многое из того, что сказала Джина — правда.

— Она сплетница.

Наконец, она нашла в себе силы посмотреть Крузу прямо в глаза.

— Я не могу жить без тебя, Круз, я устала постоянно приносить себя в жертву. Я хотела бы, Круз, чтобы Сантала была слабой, это дало бы право быть слабой и мне. Ну хоть самую капельку, хоть чуть–чуть…

— Иден! — воскликнул Круз.

— Я не хочу больше этого, я не хочу притворяться, не хочу, чтобы притворялся ты. Неужели, Круз, ты еще этого не понял? Ты понимаешь меня, Круз?

Мужчина кивнул.

— Да, Иден, это не сложно понять. Я не хочу притворяться, что не люблю тебя и делать вид, будто ты не любишь меня.

— Ну почему, Круз, ты сам не хочешь сказать мне об этом?

Круз молчал. Легкий ветер шевелил его волосы. Иден сделала к нему шаг навстречу, но Круз остановил ее взмахом руки.

— Нет, если ты не хочешь — я не подойду к тебе, Круз, но я обижусь. Согласись, это глупо, если женщина говорит тебе такие слова, а ты оставляешь их совершенно без внимания.

— Иден, остановись! — прошептал Круз, — я не могу этого сделать.

— Как хочешь, — пожала плечами Иден, — я сказала тебе и мне стало легче. Теперь ты решай.

— Это ты, Иден, можешь почувствовать себя слабой. Может и Сантана имеет на это право, а я — нет; — Круз повернулся и двинулся к выходу.

Иден покорно пошла за ним.

Сгустившиеся сумерки наполнились звуками цикад, шумом слабых волн и шелестом листьев. СиСи и София стояли возле парапета, взявшись за руки. Официант возле стойки подумал, что о нем уже давно забыли.

Конечно, можно было подойти и напомнить СиСи и Софии, что уже очень поздно, но ему не хотелось нарушать покой и размеренный разговор этой немолодой пары. Он еще раз взглянул на часы: уже прошел целый час с того времени как должна была кончиться вечеринка.

Официант зашел за стойку и принялся готовить себе кофе. Он позволил себе расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, но сел спиной к СиСи и Софии, чтобы те этого не видели. Он сидел и отхлебывал свой кофе, время от времени поглядывая в небольшое зеркальце, укрепленное над кофеваркой.

"Все‑таки люди смешные существа, — рассуждал он, — мне сейчас они кажутся старыми и все их ухаживания и заигрывания воспринимаются как паясничанье обезьян. Но если вспомнить как я смотрел на тех, кому было по тридцать лет, когда мне было двадцать, то впечатления остались теми же. А теперь мне тридцать три и я не считаю себя старым. И все‑таки я им завидую. Хорошо дожить до таких лет и не потерять молодость души. Наверное, я старше их, хотя и выгляжу моложе. А кофе я сварил отвратительный. Почему‑то для других у меня всегда получается вкусный кофе, а для себя никак не могу сделать то что нужно".

Официант досадливо отодвинул чашку, застегнул верхнюю пуговицу и вновь посмотрел на СиСи и Софию. За то время, пока он пил кофе, казалось, они не поменяли позы.

Официант с тоской посмотрел в сторону города. Огни уже поредели, наверное, половина населения Санта- Барбары легла спать. Ущербная луна отражалась в океане и тонкая серебряная дорожка, изборожденная волнами, пролегала от горизонта к СиСи и Софии. Казалось, не будь парапета, они вдвоем, взявшись за руки могли пойти по ней.

"Все‑таки она чудесная женщина, — подумал официант. — Интересно, кем она была в молодости? Киноактрисой? Манекенщицей? У нее и теперь стройная фигура и уверенные грациозные движения".

Страшно хотелось пить и официант налил себе стакан минеральной воды.

— Вот так всегда, — пробормотал он себе под нос, — никогда не хватает времени, чтобы по- настоящему отдохнуть, полежать на пляже.

"Работаю допоздна, а днем сплю. Но ничего, кто‑то поднимается рано, и рано ложится спать. А я должен работать, когда все отдыхают и спать, когда можно работать. Наверное, они счастливы сейчас так, как давно уже не были счастливы — стоит лишь посмотреть на взгляд женщины, на выражение лица мужчины..".

Официант бросил взгляд на столик. Свечи в подсвечниках выгорели почти до конца, лишь только фитили мерцали в чашечках, заполненных расплавленным воском. Осторожно ступая, чтобы не отвлекать СиСи и Софию, официант заменил свечи. Но как ни старался он двигаться тихо, СиСи его услышал и обернулся. Он немного недовольно скривился и сделал ему знак рукой, чтобы тот удалился.

Официанта долго упрашивать было не нужно: он вновь вернулся за стойку и присел. Теперь из‑за мраморной столешницы виднелась только его лысеющая макушка.

— Ты чем‑то обеспокоен? — спросила София. СиСи пожал плечами и улыбнулся.

— Да нет, я задумался.

— Наверное, у тебя беспокойные мысли.

— Нет, я ни о чем серьезном, в принципе, не думаю. Так приятно стоять на берегу и ничего не делать.

— Ничего не делать? — усмехнулась София, — по–моему, ты только что пытался меня уговорить.

— Уговорить? — СиСи рассмеялся, — тебя не очень сложно уговорить, ты сама идешь в мои объятья.

— Нет, еще посмотрим, — София отошла от него на полшага в сторону, — теперь, после твоих слов, все придется начинать сначала, меня не так- то просто взять.

СиСи взял Софию за руки, но та к нему так и не подошла. Мужчина замер, прижимая ее немного прохладные ладони к своей груди.

— Дорогая, мы с тобой долго — очень долго жили как во сне.

— Но это был приятный сон, — возразила София.

— Все равно сон, жизнь лучше. И теперь, дорогая, этот сон кончается, еще немного и мы проснемся.

Легкий румянец выступил на щеках Софии. Руки ее дрогнули и СиСи ощутил, как ее пальцы становятся теплее и теплее.

— Теперь, дорогая, уже ты согреваешь меня.

— Тебе ведь приятно? — улыбнулась София.

— Конечно, иначе бы я не держал их на своей груди.

— А я чувствую как бьется твое сердце: тук, тук, тук… — загадочная улыбка блуждала на устах Софии, но ее глаза говорили совсем о другом.

Ее взгляд был прост и ясен. Все ее желания читались легко и СиСи сразу их понял. Он немного сильнее сжал пальцы своей бывшей жены.

— Мы с тобой, дорогая — отличная пара. Не знаю, найдутся ли на земле еще люди, которые столько времени ждали друг друга.

СиСи отпустил руки Софии и обошел столик. Он внимательно осмотрел фигуру Софии, которая не потеряла своих классических форм, а даже стала еще более красивой и женственной.

Она стала еще более привлекательной чем была в молодости. И СиСи ощутил, как в нем нарастает желание овладеть этим телом.

София повернулась в пол- оборота и ее серьга блеснула в лунном свете.

"Боже мой, как она красива! — подумал СиСи, — где я был раньше? Почему за делами и за заботами не вспоминал о ней? Почему понадобилось несчастье, чтобы я одумался и вновь сумел увидеть красоту?

София словно прочитала его мысли и кивнула головой сама себе.

— Теперь о чем ты думаешь? — спросил СиСи.

— Конечно, и ты догадываешься о чем. Нам не нужно разговоров и мы понимаем друг друга без слов.

— Когда сливаешься с природой, София, этого и не нужно. Ветер, шум волн, шелест листвы, вот эти маленькие огоньки на свечах согрели мне душу и я оттаял. Раньше мне казалось, что у меня вместо сердца кусок льда. Но тогда я не понимал этого и только теперь ощутил как тает этот холодный лед.

— Да, СиСи, я чувствовала под пальцами холод, исходящий из груди, и я победила его. Если хочешь, я отогрею твое сердце дыханием.

София подошла к своему бывшему мужу и легонько поцеловала его в щеку. СиСи даже немного смутился, не ожидая таких нежностей от Софии.

Женщина, чтобы как‑то успокоиться и сосредоточиться, отошла на несколько шагов от СиСи и посмотрела туда, где темнел океан. Она вспомнила, что когда‑то уже такое было, возможно, с ней, возможно, с СиСи. Но сейчас она не хотела рассуждать и думать с кем и когда она переживала подобные ощущения: ей просто было очень хорошо, она находилась в блаженном состоянии.

Казалось, океан шумит только для нее, звезды в темном южном небе сияют только для нее и ущербная луна заливает своим призрачным светом этот мир тоже специально для нее, потому, что ей сегодня хорошо как никогда. Вернее, так уже когда‑то было, когда‑то ей довелось пережить подобные ощущения, но это было так давно, что София уже почти забыла их. А сейчас все повторилось вновь и кровь закипела в ее жилах, румянец залил ее щеки, глаза засверкали. Она как будто помолодела на много лет.

Она чувствовала себя не зрелой женщиной, а юной девой, неопытной и прекрасной, еще неискушенной. Ночь и лунный свет только помогали ей в этом, а мерцающий свет свечей усиливал ощущения, обострял их. А соленый ветер, прилетавший с океана, дурманил и кружил голову. В нем угадывался запах растений, цветов.

Наконец, успокоенная, уверенная в том, что может держать себя в руках, София обернулась к СиСи.

— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — загадочно произнесла она.

СиСи немного склонил голову на бок, словно бы вслушиваясь в музыку слов своей бывшей жены. Он смотрел на нее так, как будто видел впервые.

От этого лунного света, от мерцающего света свечей она вновь показалась ему молоденькой девушкой, а может быть и от шампанского, которое ударило ему в голову. Но сейчас он не хотел разбираться в чувствах, не хотел ничего выяснять. Он смотрел на Софию и любовался ею.

Ему хотелось как можно дольше продлить ощущение взаимопонимания, удержать его. Ведь он понимал, что все слова, сказанные теперь, разрушат хрупкое чувство, унесут его словно легкий бриз.

— Это правда, — сказал СиСи, — лучше нам уже никогда не будет и не было. Все что случилось с нами раньше — это сон, пусть и прекрасный, а сейчас с нами происходит… жизнь.

СиСи приблизился к Софии, обнял ее, нежно поцеловал в лоб.

— Может быть, СиСи. Но мне кажется — это сон, самый прекрасный сон в моей жизни.

— А ты хочешь, дорогая, чтобы этот сон стал явью? Но вместо ответа София только плотнее прильнула к нему и СиСи ощутил на своей шее ее горячее дыхание. Он слышал легкий, немного дурманящий запах ее тонких духов, ее шелковистая кожа касалась его щеки.

СиСи не выдержал и вновь поцеловал свою бывшую жену. Та, запрокинув голову, посмотрела ему в глаза.

— А ты такой же красивый как прежде, — прошептала она.

— И ты тоже, — ответил СиСи, — ты такая же прекрасная как раньше. Нет, София, ты даже лучше.

— Ты мне льстишь, — улыбнулась женщина.

— И не думаю.

— Нет, ты, СиСи, пытаешься меня соблазнить, но тебе это так легко не удастся, — София улыбалась.

— А я- то уж думал, что я успел соблазнить. Я благодарен тебе, София…

— За что?

— Я никогда в своей жизни не был так честен и искренен в словах, в поступках — как сегодня. Я тебя никогда не переставал любить, София, и самое страшное — понял это только сейчас. Раньше я обманывал себя, уверял, что между нами все кончено. Зачем я думал об обидах, о плохом? Ведь стоило вспомнить хорошее, вспомнить нашу любовь и все могло бы измениться, лед в наших сердцах растаял бы раньше, все пошло бы по–другому.

София, запрокинув голову, слушала слова СиСи. Они ее ласкали, приводили в трепет и СиСи коснулся пальцами ее щеки. Он нежно провел по шелковистой коже, немного задев камень на серьге. Тот качнулся и яркий блик проплыл по щеке Софии. И СиСи захотелось словить этот неуловимый блик губами.

Он нагнулся к Софии и поцеловал ее в щеку.

— Ты, по–моему, слишком нежен для мужчины.

— А я слишком долго оставался твердым, — возразил ей СиСи.

— Это тебе только кажется.

— Нет, София, я в этом уверен, и с каждой минутой, с каждым годом прожитой жизни я чувствую, что прежде ошибался. А вот сейчас… сейчас я настоящий.

— СиСи, я хочу слушать. Мне нравятся твои слова, но лучше не говори.

— Почему?

— Я боюсь, что вместе со словами уйдут наши чувства. Хотя, все женщины любят слушать признания в любви. Слушать, понимаешь?

— Да, София, я это понимаю и готов повторять свои слова бесконечно, готов убеждать тебя, чтобы ты поверила… Поверила — что было раньше — неправда.

— Неправда?

— Да, да. Неправда.

София немного отклонилась от СиСи, сделала полшага и замерла. Она напряглась, ожидая услышать самое сокровенное, самое главное. И СиСи не заставил себя ждать. Он тоже подался навстречу женщине, его рука нежно коснулась щеки Софии.

— Я хочу тебя… — очень тихо произнес СиСи Кэпвелл.

София, склонив голову на бок, смотрела прямо в глаза своего бывшего мужа, ее губы трепетали как лепестки розы под порывами предгрозового ветра. И СиСи это увидел он почувствовал, что губы приоткрылись для него — для его поцелуя

Он медленно очень медленно наклонялся к Софии, а она не отстранялась, она ждала И вот их губы соединились Они соединились очень тихо, очень нежно, как будто два цветка в одном букете

Едва коснувшись друг друга, они вновь разошлись в разные стороны Слова готовы были сорваться с уст Софии, но она вздохнула и промолчала. СиСи вновь склонился к ней, но на этот раз его поцелуй был более долгим, более страстным.

Вдруг налетел резкий, но теплый порыв ветра. Язычки пламени на свечах дрогнули и погасли. София испуганно прильнула к СиСи

Не бойся, дорогая, ведь я с тобой. А я и не боюсь, мне все это непривычно, как будто впервые, как будто этого никогда ни с кем до меня не происходило.

— Конечно, никогда ни с кем этого не происходило, — глядя прямо в глаза Софии сказал СиСи.

Он смотрел как мерцают звезды в ее больших, широко раскрытых глазах.

— София, я тебя люблю, поверь мне.

София не отвечала. Она только сильнее сжала руку СиСи.

— Давай сейчас поедем домой.

София вздрогнула Она очень медленно отстранилась от СиСи, но он держал ее за руки и двигался за ней. София приостановилась, запрокинула голову и страстный поцелуй СиСи догнал ее теплые трепещущие губы.

Официант облегченно вздохнул, увидев, что СиСи и София движутся к выходу. Он смотрел вслед удаляющейся паре, мужчина и женщина шли неспеша, обнявшись.

В самом начале аллеи они остановились и несколько мгновений прислушивались к звукам ночи, к шуму океана, к шелесту листьев, к протяжному крику ночных птиц Они, запрокинув головы, смотрели в бездонное черно- бархатное небо, усыпанное крупными звездами и россыпью мелких звездных осколков, складывающихся в причудливые фигуры.

Официант неотрывно любовался ими.

"В конце концов, — подумал он, — этот вечер не прошел для меня даром. Пусть я и задержался дольше оговоренного, но зато я видел их — по настоящему счастливых людей?.. Интересно, будут ли они так счастливы завтра утром? Или это снизошло на них как наваждение, как болезнь? Может, у каждого в жизни бывает такой день, когда нужно прощать обиды и примиряться".

Он с таким интересом следил за этой немолодой парой, что даже не подошел к телефону, который внезапно зазвонил на стойке. СиСи обернулся на этот резкий звук и официант, боясь нарушить идиллию, просто снял трубку и отложил в сторону.

— Алло! Алло! — доносился из трубки взволнованный женский голос.

Но официант и не думал подносить трубку к уху. Он боялся, что звук его голоса может спугнуть счастье чужих ему людей.

СиСи улыбнулся и поддержал Софию под руку. Потом он нежно обнял ее за талию и она прижалась к нему, склонила голову на плечо и они очень медленно, как во сне, двинулись по освещенной луной аллее, туда, где поблескивал шикарный автомобиль.

Темные угольные тени тянулись за СиСи и Софией как странный шлейф, как струится фата за новобрачной. Изредка в этой темной тени вспыхивали яркие звездочки ночных насекомых.

СиСи все теснее и теснее прижимал к себе Софию, но та не отстранялась — она была покорной и податливой, буквально льнула к СиСи. И он это чувствовал, он слышал, как бьется его сердце и как бьется сердце женщины, идущей рядом.

Он нежно поддерживал ее под локоть, ветер развевал волосы Софии и они щекотали щеку и шею мужчины. Глаза Софии смотрели как будто вовнутрь себя. И СиСи это заметил. Он чувствовал, о чем думает сейчас София, он чувствовал, что она хочет ему сказать что‑то важное, такое, что давно уже носит в душе, но раньше не было времени и раньше она не могла это высказать.

СиСи открыл дверь автомобиля, помог Софии сесть. Она подобрала подол своего вечернего платья, шелк сверкнул в луче фонаря.

СиСи сел в машину и автомобиль плавно и беззвучно покатил к дому Кэпвеллов.

Круз Кастильо стоял в гостиной своего дома. Напротив него находилась Иден.

— Я не понимаю, зачем ты пришла со мной? — сказал Круз.

— Неужели ты не можешь понять? — возразила на это Иден.

Круз ничего не ответил. Он смотрел на женщину, на ее сверкающее блестками платье, на то, как она нервно перебирает цепочку, подвешенную к ее блестящему ридикюлю. Ему страстно хотелось рвануться к Иден, обнять ее, поцеловать, но чувство долга сдерживало его.

Он не мог безрассудно отдаться соблазнам, ведь он не волен был поступать сообразно своим желаниям. Поэтому Круз держался напряженно и скованно. А вот Иден…

Она перестала уже сопротивляться своим желаниям, но только гордость удерживала ее от того, чтобы не броситься на шею Крузу.

До мужчины долетал запах ее духов, он дурманил, кружил голову, не давал думать и сосредоточиться. Ему хотелось броситься к Иден, зарыться в ее светлые волосы, обо всем на свете забыть и провалиться в прекрасное забытье.

Вдруг лицо Иден стало напряженным, глаза сверкнули. Она, наконец- то, поняла, что Круз борется со своими чувствами и не хочет им всецело отдаться. Ей показалось, что стоит ей чуть–чуть подтолкнуть его, спровоцировать — и тот не удержится, он раскроется, не сможет более оставаться спокойным.

— По–моему, Круз, — сказала она, — мы совершили в жизни большую ошибку, потому что связались с чужими нам людьми.

Круз нервно дернулся, но нашел в себе силы подавить первый порыв желания. И он выдавил из себя:

— Ты хочешь, чтобы я делал вид, будто у меня нет жены, будто я не женат на Сантане? Но это невозможно, я не такой, Иден, и ты бы не хотела, чтобы я таким был.

Иден выслушала эту запутанную фразу, но уловила из нее только одно: то, что Круз еще не готов соединиться с ней, что ему нужно время, нужен толчок.

"Но как сделать этот толчок? Как можно ускорить развитие событий? — лихорадочно соображала Иден, — по–моему, я совершила все, что могла и теперь у меня в запасе осталась только собственная гордость. Да, я могу унижаться перед ним, могу упасть на колени и молить о милости. Ну а если и тогда он не захочет, что я стану делать?"

От напряжения на виске Круза билась синеватая жилка. Иден не отрываясь смотрела на эту пульсирующую черточку.

"Он волнуется, — радостно подумала Иден, — еще немного и он не устоит. Ведь я намного лучше Сантаны и он, я уверена, любит меня, он не сможет бороться долго. Теперь я нанесу ему смертельный удар!"

Иден закусила губу. Она пристально посмотрела в глаза Крузу. Тот боялся отвести взгляд.

— Но ведь у твоей жены роман с другим? — холодно проговорила она.

Иден сказала это зло, но в то же время щадя гордость и достоинство своего любимого.

— Не знаю, — растерянно ответил ей Круз и потупил взор.

Ему и Иден было известно абсолютно точно, что Сантана изменяет ему.

— Круз, не нужно обманывать ни себя, ни меня, ведь именно поэтому ты пришел в бар на пляже, ведь ты поверил Джине, она была убедительна, неправда ли?

Мужчине нечего было возразить и он отвернулся, прикрыл глаза, сжал кулаки.

Иден отбросила со лба прядь волос, вскинула голову: она решила быть честной до конца.

"И пусть Круз думает о ней что хочет. Но сегодня она скажет все, что накипело у нее на душе, она не будет сдерживать себя ни в желаниях, ни в словах, она поведет себя по–новому, не так как прежде. И может быть, это поможет ей. Круз смягчится и тогда они соединятся в одно неразделимое целое".

— Ты совсем не ценишь себя, Круз.

— Почему?

— Сантана тебя не стоит. Она не стоит даже мизинца твоей левой руки.

Круз хотел сказать, хотел ответить, но, заскрежетав зубами, сдержался: молчание далось ему с трудом. Он стоял, прикрыв глаза и прижавшись спиной к стене.

Иден со злорадством видела как плохо сейчас Крузу, она чувствовала, что начинает побеждать и до победы осталось совсем немного.

"Еще немного верных и резких фраз и Круз не устоит перед ней, он окончательно будет сломлен, откажется от своих дурацких принципов и будет принадлежать ей и только ей — сегодня и всегда".

Иден подобралась. Она казалась себе в это мгновенье львицей, готовой к прыжку за добычей, которая может убежать, может исчезнуть. Ее глаза горели, в душе неистово кипели чувства, страсти захлестывали ее, раздирая душу на мелкие клочья. Она смотрела на Круза, видела подрагивающую жилку на его виске.

Иден отбросила свой ридикюльчик, цепочка, жалобно звякнув, свисла со стола.

— Я не верю, что она мне изменяет, — с трудом выдавил из себя Круз, сверкнув глазами.

Его брови буквально сошлись над переносицей, образовав грозную складку, но на Иден это не подействовало.

Она, ничуть не смягчившимся голосом, резко бросила в лицо Крузу:

— А если бы ты, Круз, наверняка знал, что Сантана тебе изменяет, это что‑нибудь изменило бы в наших теперешних отношениях?

Круз задумался.

Иден ждала ответа. Она верила, что вот сейчас, в эту минуту, решается ее судьба. Она боролась за свое счастье, она молила бога, чтобы он ниспослал Крузу разум, чтобы он смог бесповоротно отказаться от своих идиотских принципов, которые мешают ее счастью и счастью Круза. Иден в этом была убеждена.

— Мне не важно, что говорят и думают другие. Я всегда поступаю в соответствии со своими личными принципами и убеждениями, — сказал Круз, не глядя в глаза Иден.

Он как бы боялся, что когда их взгляды встретятся Иден его победит.

— Но ведь думать и делать — это совершенно разные вещи, неужели ты этого не понимаешь?

— Пусть другие делают что хотят, а я буду поступать так, как считаю нужным, — отрезал Круз.

Он хотел сказать убедительно, хотел своим ответом остановить этот болезненный для него разговор, но ему все равно хотелось, чтобы Иден говорила с ним, чтобы она продолжала произносить слово за словом, причиняя его душе неимоверную боль.

Но эта боль, какой ни была жестокой, все равно была сладостной.

— Ты будешь это делать, даже если станет больно? — немного более спокойным голосом прошептала Иден.

— Извини, — Круз оттолкнулся спиной от стены и резко прошел в глубину гостиной.

Он буквально как ветер прошумел рядом с изумленной Иден и она в это мгновенье услышала его запах, услышала запах одеколона Круза. Ее ноздри возбужденно вздрогнули, глаза сверкнули.

— Круз, у Сантаны наверняка роман и ты даже не представляешь себе, как я этому рада.

Фраза, брошенная Иден, буквально хлестнула Круза по щеке. Он обернулся и сейчас его глаза зло сверкнули, буквально впились в Иден.

Если бы он мог обладать магической силой, то тогда его взгляд пригвоздил бы Иден к стене. Но она не сдавалась и сверкающие взгляды Круза на нее не действовали. Вернее, они действовали, но не так, как рассчитывал Круз, они подстегивали Иден высказаться до конца, излить свою душу, выплеснуть все свои чувства на Круза, буквально искупать в них этого мужчину, который так стойко и упорно сопротивляется ее чарам.

— Знаешь, Круз, а я рада. Рада буквально всему, что может освободить тебя от нее. Я даже обрадовалась бы… — здесь Иден запнулась.

— Ну говори же, говори, — бросил Круз.

— Признайся, Круз, признайся, ведь ты тоже испытываешь такие чувства?

Лицо Круза окаменело, жилка перестала дергаться, взгляд казался остановившимся. Иден показалось, что Круз впал в странную прострацию, что ее слова околдовали мужчину.

Сердце Иден радостно дрогнуло: она почувствовала, что близка к победе, что еще один шаг, последний напор, последних несколько обличительных фраз и она сможет освободить Круза, вырвать его из объятий идиотских принципов, по которым он решил построить свою жизнь вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что сейчас и он и она могут быть счастливы. Ведь Иден знала — Круз ее давно любит, ей было нестерпимо видеть, как в его душе борются любовь к ней и дурацкие принципы, чувство какого- то мистического долга. И она накапливала в своей душе слова, которые скажет Крузу, которые сдвинут его и выведут из оцепенения, растопят стену льда, стоящую между ними.

Иден и Круз молчали.

Женщина чувствовала, что она победила, поэтому позволила себе слегка расслабиться. Иден прислушалась к биению своего сердца, потом к шелесту листвы.

За раскрытой дверью дома глухо шумел океан, его волны мерно накатывали на берег одна за другой и уходили вновь, чтобы через мгновенье обрушиться на песчаный берег с новой силой.

И вдруг Круз и Иден услышали далекий, но громкий радостный смех. Иден напряженно прислушалась и ей показалось, что смеются мужчина и женщина и смех их полон счастья и радости.

"Боже, какие счастливые люди! Они идут, обнявшись, по берегу океана и смотрят на яркие звезды… бегут по мокрому песку и громко смеются. Как бы я хотела сейчас бежать по берегу океана вместе с Крузом, чтобы его сильная рука сжимала мою ладонь, чтобы он тащил меня, а я отталкивалась от мокрого песка и прохладные волны накатывали на мои босые ноги".

Смех внезапно оборвался, и Иден увидела, как заблестели от влаги глаза Круза. Ей стало жаль его, но еще больше жаль ей было саму себя.

Она тяжело вздохнула: нужно произнести последние слова, которые добьют Круза, сломают. Но Иден щадила его гордость, она оттягивала время…

В "Ориент–Экспресс" продолжался тяжелый и нервный разговор Мейсона Кэпвелла с Марком Маккормиком. Они напоминали двух бойцовских петухов, которые застыли друг перед другом в желании броситься один на другого, унизить, уничтожить и победить.

Мейсон крепко сжимал в руке тяжелый стакан, суставы его пальцев побелели, он весь напрягся. Казалось, толстое стекло не выдержит — стакан разлетится тысячью осколков в разные стороны.

Марк слегка откинулся назад, бросил на Мейсона взгляд, полный негодования и презрения. Но Мейсон выдержал этот взгляд, его глаза сверкнули, губы скривились и он буквально процедил в лицо Марку:

— Очевидно, вы плохо изучили этот раздел медицины и совершенно не понимаете, откуда берутся дети, — Мейсон цедил слово за словом, он буквально выплевывал их в лицо Марку.

— Мейсон, я знаю что говорю — возможно, это мой ребенок.

Мейсон улыбнулся еще более презрительно, он уже не скрывал своего явного отвращения к Марку, но все равно вынужден был продолжать разговор. Ситуация складывалась так, что без объяснения дальнейшее счастье Мейсона и Мэри было невозможно.

Марк, который еще за полчаса до встречи с Мейсоном чувствовал себя очень пьяным, сейчас протрезвел. Он весь подобрался, готовый до конца защищаться, а если будет нужно, то и с кулаками броситься на Мейсона и победить, вырвать победу.

— Марк, но ведь ты должен прекрасно знать, ребенок не может быть твоим.

— Я не хотел об этом говорить, но ты, Мейсон, меня вынуждаешь, — помогая себе нервными жестами руки бросил Марк.

— Марк, ты хочешь затормозить развод? Зачем ты нам мешаешь? Зачем ты мучаешь Мэри?

— Я ничего не собираюсь тормозить, я отстаиваю свои права. Мейсон, неужели ты еще не понял? Я оберегал покой Мэри, а не мучил ее, я хотел сохранить ее маленькую тайну, но ты сам, Мейсон, не хочешь оставить меня в покое. Я сделал все, что вы от меня хотели: уехал, бросил любимую женщину и теперь вынужден защищать свои права. Ведь тогда, Мейсон, я не знал о ребенке, но это кардинальным образом все изменило.

Марк протрезвел окончательно и Мейсон потерял свой последний козырь в игре.

— Я не могу видеть твою самодовольную рожу, — скрежеща зубами проговорил Марк, — ненависть так и выплескивалась из него.

— Ты можешь обманывать себя, но меня обмануть тебе не удастся. Я прекрасно знаю Мэри, она никогда бы не позволила тебе прикоснуться к ней.

— Это не твой ребенок, — Марк Маккормик гнусно улыбнулся.

От этой улыбки Мейсону сделалось не по себе: холодок пробежал по его спине и он внезапно понял, что Марк говорит правду, вернее то, что может быть правдой.

Он почувствовал это, но ему не хотелось верить, Мейсон желал как можно дольше не знать правды, заблуждаться, ведь если бы Марк не врал, это означало бы, что Мэри обманывает его, а тогда — должен произойти крах.

Все, с таким трудом построенное Мейсоном, разваливалось у него на глазах и он почувствовал непреодолимое желание напиться, забыть обо всем, не видеть Марка, не видеть Мэри, своего отца.

Чаша терпения Мейсона была переполнена, нервы его сдавали, но он еще нашел силы сдержаться, сделал последнее отчаянное усилие сохранить если не спокойствие, то по крайней мере, создать его видимость. А Марк, почувствовав, что Мейсон сдается, продолжал хлестать его словами, заставляя вжиматься в кресло.

— Все что ты говоришь, Мейсон, справедливо, но справедливо до определенного момента…

— До какого? — еле слышно спросил Мейсон, хотя уже знал ответ.

— Это справедливо до того, как ты соблазнил Мэри. Наш брак, Мейсон, не состоялся, но потом, когда ты соблазнил ее, наш брак стал реальностью. Мэри, в самом деле, не хотела подпускать меня к себе, но потом… — Марк сухо рассмеялся, — она сделала это, не знаю уже зачем. Может, она хотела сравнить меня и тебя, Мейсон? Не знаю, в чью пользу получилось сравнение, но ребенок может быть моим. Это реальность и ты не отмахнешься от нее, Мейсон, сколько бы ни старался.

Мейсон прикрыл глаза. Он нервно поднес стакан к губам и выпил его залпом.

Марк самодовольно улыбнулся. Он со злорадством отметил, как дрожат руки Мейсона и как стакан ударил его по зубам.

В глубине зала, занятые своим разговором, буквально Щебетали счастливые Лайонел и Августа Локриджи. Они пили шампанское, предчувствуя свою победу над мистером Кэпвеллом.

Августа ради такого случая вырядилась чрезвычайно экстравагантно: ее голову повязывал ярко- красный платок, сколотый большой брошью, на пальцах блестели огромные перстни. Она манерно держала тонкий бокал в левой руке и позванивала по нему одним из перстней.

Лайонел любовался своей бывшей женой, а Августа, в свою очередь, с восхищением смотрела на Лайонела. И хотя в ресторане уже почти никого не было, все равно они играли на публику, словно бы готовились вновь вступить в большую жизнь, готовились оказаться словно на сцене — на виду у всей Санта- Барбары.

Лайонел приподнял свой бокал.

— Августа, как сказал бы отец — все в жизни — сделка, так что выпьем за сделку!

Он пригубил бокал и блаженно закатил свои маслянистые глаза.

— Чудесное шампанское, Августа, ты не находишь?

— Просто у нас прекрасное настроение, а когда хорошо на душе — все кажется прекрасным и красивым.

— По–моему, Августа, в твоих словах есть перебор, невозможно быть одновременно красивой и прекрасной.

— Но сегодняшний день именно такой.

— Еще не известно как все сложится.

— Я не выношу пессимистов. И не надо сейчас спорить, иначе мы с тобой рассоримся.

— А кто собирается спорить? Ссоры нам ни к чему, — улыбнулся Лайонел, — мы прекрасно поладили.

— Как видишь, Лайонел, дела вновь объединили нас. Смотри, может, мы еще и поженимся вновь.

— Не знаю, — задумался Лайонел, он поднял свой бокал за ножку тремя пальцами и прикоснулся дном к срезу бокала Августы.

Хрусталь издал тонкий прозрачный звук, который отлетел от их столика и погас в глубине помещения.

— Тебе не кажется, Августа, этот звук напоминает звук колоколов?

— Нет, — пожала плечами Августа, — по–моему, он больше напоминает звон денег.

— Что ж, может быть, и так. Этот звук тоже прекрасен, дорогая, как прекрасна и ты.

— У тебя довольно неуклюжие комплименты.

— Я всего лишь вернул тебе твои же слова. А неужели ты, Августа, не хотела, чтобы твой профиль отчеканили на монете?

— А ты бы хотел видеть мой профиль на монете?

— Такие монеты я собирал бы с удовольствием. Я бы хотел, Августа, чтобы нас изобразили на одной монете, на аверсе тебя, а на реверсе — меня.

Августа засмеялась и пригубила свой бокал.

— Наконец- то, ты стал чуточку сообразительнее.

— А по–моему, я всегда был сообразительным. Сегодняшний вечер этому доказательство. Еще немного, Августа, и я смогу вернуть все, что отнял у меня Кэпвелл

— Кстати, дорогой, о сделке. Надеюсь, твоя мать поймет нас и поймет, что отец одобрил бы ее. Она получит взамен того, что у нее отняли, все сразу

— Но мою мать будет тяжело подготовить к тому, что ее муж оказался обыкновенным мошенником.

— Ну и что? — изумилась Августа, — зато она получит назад дом и все остальное, что имела.

Мирный и радостный разговор Лайонела с Августой прервало появление Гранта.

Он был как всегда элегантен, слегка улыбался и с презрением смотрел на окружающих. Чувство собственного превосходства читалось в его взгляде. Он вальяжной походкой прошел к столику, за которым сидели Локриджи. Грант уже чувствовал себя хозяином положения. Все в Санта- Барбаре начинало двигаться согласно его планам. Ему оставалось сделать несколько точных и уверенных движений, чтобы низвергнуть брата, достигнуть своей заветной цели.

Грант Кэпвелл грациозно подставил стул и подсел к столику.

— О, Грант, присаживайся! — с опозданием предложил Лайонел, — мы как раз только что собирались заказать еще шампанского, чтобы сообща отпраздновать такое радостное событие.

— Ты хочешь сказать, нашу победу? — Грант улыбнулся в седые усы.

— Конечно, победу, — поддержала разговор Августа, — хотя эта победа имеет слабый привкус горечи. Ведь Ти Макдональд потеряет благодаря нашим стараниям свою хорошую репутацию.

Грант развел руками.

— Что же поделаешь? Ни одна война не обходится без жертв. Кстати, Лайонел, а где Мейсон? Он привез то, что обещал?

— Пока нет, — отрицательно покачал головой Лайонел, — но он знает, где нас можно найти. И я ожидаю его появления с минуты на минуту. Думаю, документы будут с ним. И тогда мы сможем расправиться с СиСи.

Лайонел ради торжественного случая тоже был одет чрезвычайно элегантно: белый дорогой костюм, серебристо- серый галстук и изящные золотые запонки в манжетах накрахмаленной рубашки.

Если бы Грант знал, что Мейсон находится так недалеко — всего в каких‑нибудь двадцати ярдах от него — он бы обязательно подошел к племяннику и узнал как идут дела. Но Мейсон сидел в баре и из‑за перегородки Грант никак не мог увидеть его…

… а Мейсон и Марк разговаривали не так громко, чтобы привлечь внимание Гранта и Локриджей. Каждую фразу мужчины произносили с нескрываемым презрением друг к другу

— Ты мерзавец, Марк. Негодяй! — со злостью сказал Мейсон, — и все, что ты сказал о как будто бы вашем ребенке, о Мэри, к правде не имеет никакого отношения и поэтому я с полным основанием говорю — ты мерзавец.

— Ты можешь сам спросить у Мэри, — совершенно спокойно и хладнокровно ответил Марк, — мне ты можешь не верить, но ей — будешь вынужден поверить. Неужели, Мейсон, ты не понимаешь, что выдумать такое я не в состоянии. Ты спроси ее только прямо, без обиняков. И она обязательно тебе ответит правду. Ведь Мэри не умеет врать. Она может недоговаривать но обманывать — никогда. Я ее знаю получше твоего, Мейсон.

— Ты все это придумал, мерзавец, — буквально выдавил из себя фразу Мейсон.

Он захлебывался от ненависти к Марку. И, если бы не его воспитание, он уже давно бы набросился на него с кулаками. И чтобы не сорваться, не развязать драку, Мейсон спрыгнул с вертящегося табурета, двинулся к выходу из бара.

Но Марк остановил его окриком.

— Мейсон, подожди.

— Я знаю, Марк ради достижения своей цели ты готов на все.

— Все‑таки, Мейсон, ты спроси об этом Мэри. Как‑нибудь поинтересуйся, и она скажет тебе правду. Навряд ли ты ею утешишься, — Марк повернулся и заказал себе еще один виски.

Мейсон презрительно хмыкнул, вышел из бара в зал ресторана.

Марк, поняв, что Мейсон сейчас собрался делать, поспешно обратился к бармену:

— Виски подождет, дайте мне скорее телефон. Марк понимал, что наступило время упреждающего удара, который изменит расстановку сил в его пользу. Он прижал к уху телефонную трубку и лихорадочно начал набирать номер, боясь, что Мейсон опередит его…

…а в ресторане продолжался оживленный разговор Гранта Кэпвелла, Лайонела и Августы Локриджей. Не взглянув ни на Лайонела, ни на Гранта, мимо их столика прошествовал разгневанный Мейсон.

Грант, не договорив начатой фразы, осекся и сорвался с места:

— Вот он! Вот он! — крикнул Грант и без извинений бросился вслед за Мейсоном.

— Мейсон, подожди.

Но Мейсон, не обращая внимания на слова дяди, спешил к телефонной кабинке.

Грант догнал его, когда тот уже, приложив трубку к уху, набирал номер, забыв бросить в автомат монетку. Осознав свою оплошность, Мейсон принялся рыться в карманах пиджака.

— Ты нашел то, что я просил, Мейсон?

— Не сейчас, Грант, — Мейсон лихорадочно продолжал искать монеты.

— Мейсон, но ты же понимаешь, брат оклеветал меня и ты должен был найти документальные подтверждения этому.

— Но не сейчас, Грант, теперь мне не до этого. У тебя есть пара монет, — спросил Мейсон, его глаза были полны просьбой.

Грант, увидев его безумный взгляд, сперва подумал, что Мейсон пьян, потом решил, что случилось какое- то несчастье и инстинктивно отшатнулся — так лихорадочно горели глаза Мейсона и так нервно он рылся в карманах пиджака в поисках монет.

— Наконец- то, вот они, — Мейсон уже не обращал внимания на Гранта.

Он вбросил пару монет в таксофон и вновь принялся набирать номер.

Грант ударил ребром ладони по рычагам.

— Поговоришь позже. Ты нашел документы или нет?

Взгляд Мейсона сверкнул такой злобой и ненавистью, что Грант убрал руку. Ему показалось, что Мейсон сейчас бросится на него и начнет бить.

— Мы же договорились с тобой, Мейсон. Ты должен был найти документы.

— Иди ты к черту! Я должен позвонить. Грант вновь опустил рычаги аппарата.

— Убирайся к черту! — закричал Мейсон. — Дашь ты мне поговорить или нет?

Он схватил Гранта за запястье и сбросил его руку с рычагов. Грант понял — лучше оставить сейчас Мейсона в покое. Может быть, после этого срочного телефонного звонка он остынет.

И в этот момент Грант отметил для себя: "Мейсон — настоящий Кэпвелл. Мы все такие нервные, напористые и упрямые. Если что‑то стоит у нас на пути, то мы не обращаем внимания на преграды, мы все преодолеем. Как сейчас преодолел я. Мне остался один шаг до цели и я его сделаю..".

Пока Грант и Мейсон пререкались друг с другом, Марк Маккормик уже успел дозвониться до поликлиники. Трубку подняла медсестра.

— Алло! Это поликлиника? — спросил Марк.

— Да.

— Позовите, пожалуйста, Мэри. Медсестра отложила трубку и позвала:

— Мэри, тебя к телефону.

Мэри, которая в это время укладывала лекарства на полки большого стеклянного шкафа, повернулась:

— Кто? Ты не знаешь? — спросила она, явно ожидала звонка от Мейсона.

Медсестра пожала плечами.

Мэри подбежала к аппарату и взяла трубку. На ее губах играла счастливая улыбка.

— Мейсон, это ты?

— Нет, это Марк.

Улыбка на лице Мэри тотчас погасла. Лицо женщины сделалось напряженным, в глазах появилась тревога.

— Марк? Ты? — растерянно спросила она и трубка дернулась в ее руке.

— Мэри, только пожалуйста, не бросай трубку.

— Марк, мы же с тобой договорились, что встретимся позже.

— Мэри, кое‑что произошло, мы должны встретиться немедленно.

— Какие изменения? В чем дело?

— Мейсон знает, что мы с тобой переспали, — холодно сказал Марк.

Мэри побледнела, ее лицо стало растерянным, руки задрожали.

— Мэри, если ты не хочешь мне отвечать, то я еду — жди.

Не дождавшись ответа, Марк повесил трубку. Мэри стояла, не зная что делать с гудящей трубкой. Она растерянно озиралась, как будто искала помощи.

— Боже, боже мой, — шептала Мэри, — зачем он это сделал? И почему я не сказала Мейсону сама, раньше Марка? Что сейчас будет?

Наконец, Мэри положила трубку. Но тут же телефон зазвонил вновь. Мэри механически схватила трубку:

— Алло, поликлиника.

— Мэри?

— Мейсон?

— Я говорил с Марком.

— Я знаю, он только что позвонил мне. Прости меня, Мейсон.

— Так значит, это правда…

Лицо Мейсона залила смертельная бледность, губы задрожали.

— Я говорил с Марком, — повторил он, глаза Мейсона увлажнились.

Но Грант не мог больше ждать. Он дернул Мейсона за полу пиджака.

— Мне казалось, Мейсон, что ты хочешь достать СиСи не меньше, чем я, — злым шепотом сказал Грант.

Мейсон опустил трубку и прижал микрофон к груди.

— У тебя есть возможность отомстить за свою мать, за Памелу.

— Уйди отсюда, от меня, Грант! Иначе я не знаю, что сделаю, — прошипел Мейсон.

А Мэри, не зная, что Мейсон не слышит ее в этот момент, продолжала говорить:

— Мейсон, я понимаю, каково тебе сейчас, я представляю, каково тебе было услышать это от Марка. Конечно, я давно должна была сказать тебе все сама. Но я надеюсь, что ты еще сможешь понять меня. Простишь, если узнаешь, как все было на самом деле.

Но Мейсон ничего этого не слышал. Он опустил трубку и зло смотрел в глаза Гранту, который тряс перед его лицом указательным пальцем.

— Ты же мне поклялся, что доберешься до этих чертовых архивов. Найдешь то, что мне нужно, выудишь бумаги.

— Грант, иди к черту! Слышишь, иди к черту! Я не хочу тебя знать! — Мейсон кричал, закрыв глаза, настолько ненавистным стал ему Грант.

— Мейсон, Мейсон, — позвала Мэри, но трубка молчала, — отвечай в конце концов, Мейсон. Почему ты молчишь? Я хочу слышать твой голос. Что случилось? Не молчи, только не молчи.

Мэри вслушивалась, но ничего не могла разобрать из далеко звучащих голосов. Подумав, что, может быть, телефон отключился, Мэри несколько раз ударила по аппарату. В трубке что‑то зашипело, тогда в отчаянии она нажала на рычаги аппарата. Телефон отключился и в трубке раздались короткие гудки.

Дежурная сестра, которая деликатно вышла из кабинета, лишь только услышав первые фразы разговора, вновь вернулась.

— Извини, Мэри, но там срочное дело. Вызывают к больному. Ты можешь выйти?

— Ты не знаешь, что случилось с телефоном? — растерянно спросила Мэри, глядя в глаза дежурной сестре.

Но потом она тихо выругалась на саму себя. Нужно было бежать к больному. Она положила трубку, так и не дождавшись ответа Мейсона, и вылетела из приемного покоя в коридор.

— Хорошо, Мейсон, я, наконец, оставлю тебя в покое — сказал Грант, — но только на время. Запомни, я никуда не уеду, пока не выясню всего. Я не уеду, пока не получу от тебя документальное подтверждение предательства твоего отца.

— Хорошо, Грант но сейчас я не хочу тебя видеть уходи.

Мейсон прижал трубку к уху, Грант вышел из кабинки.

— Мэри! — закричал Мейсон, но в трубке слышались гудки, — Мэри! — еще раз закричал Мейсон, хоть и понимал, что связь прервана.

— Зачем? Зачем ты бросила трубку? — прошептал Мейсон, — ведь мы так и не успели поговорить Ведь я тебя люблю, Мэри, неужели ты этого не понимаешь? — прошептал Мейсон и со злостью бросил трубку на рычаг аппарата.

Массивная дубовая дверь родового дома семейства Кэпвеллов медленно распахнулась и СиСи пропустил вперед Софию которая грациозно поддерживая подол вечернего платья, переступила порог.

— Ну вот, мы и дома, — подбоченившись и довольно оглядывая свои владения произнес СиСи.

София тоже радостно улыбнулась, глядя на знакомые стены, на знакомые вещи. И ей показалось, что она видит все, что находится вокруг нее в новом свете.

Она напрягла свою память и тут же всплыло воспоминание: очень давно она точно так же, но впервые, переступила порог этого величественного и загадочного дома Она тогда, точно так же как и сейчас, надеялась, что испытает в этом доме счастье.

СиСи, мне кажется, что сейчас мы с тобой только- только поженились и ты меня впервые ввел в свой чудесный дом.

— Да, конечно, я это помню, — СиСи скрестил на груди руки и улыбнулся, — мне кажется, что тогда на тебе, София, было что‑то серебристое, сверкающее, легкое, элегантное. Мне не изменяет память? — СиСи посмотрел на счастливо улыбающуюся Софию.

София кивнула, хотя она прекрасно помнила, что на ней было совсем другое платье.

"Но зачем разочаровывать СиСи, ведь он так счастлив и доволен жизнью"

А СиСи не унимался: он широко раскинул в стороны Руки, как бы предлагая все, что есть в его доме своей любимой женщине.

— Ты знаешь, София, тогда ты была так красива и элегантна, так воздушна и легка, что я… Извини, София, сейчас я несу какую- то чепуху…

— Да нет, СиСи, продолжай, ты знаешь, как мне приятно все это слушать!

— Ты хочешь, чтобы я продолжал вспоминать?

— Ты всегда умел говорить, а тогда…

— Когда? — переспросил СиСи.

— Когда я впервые вошла в этот дом, мне так нравилось тебя слушать… Я была буквально очарована твоими речами, ты был обаятелен и прост, а я волновалась и переживала… И не могла выдавить из себя ни единого слова. Это было очень смешно.

— Послушай, дорогая, ты говоришь о том вечере? Ты тоже его вспоминаешь?

— Конечно, разве можно забыть? Ведь это было только один раз в жизни.

София качнула головой, тяжелые камни в серьгах тоже качнулись и ослепительные блики сверкнули в полумраке гостиной.

"Боже, как она хороша! — подумал СиСи — и эта женщина будет моей. Она была моей и вновь будет моей, но теперь — навсегда".

Но он не сказал этого, только подумал, и улыбнулся своим тайным желаниям.

— София, я тебе хочу признаться: в тот вечер у меня как у ребенка от страха дрожали поджилки.

— А теперь?

— Теперь? — мужчина задумался, ухмыльнулся, схватил Софию за руку и буквально увлек в глубину гостиной. — Ты была тогда кинозвездой.

— Я? СиСи, не преувеличивай, может быть, маленькой кинозвездочкой.

— Да нет, ты была настоящей кинозвездой — ослепительной, элегантной, прекрасной. Мне казалось, я никогда в жизни не видел женщины красивее тебя. София, поверь мне, это чистая правда.

— Ты преувеличиваешь.

— Да нет, София, я смотрел все твои фильмы, читал все газеты, где писали о тебе, читал журналы с рецензиями на твои фильмы.

Он, не выпуская рук Софии, развернулся к ней лицом. София смущенно потупила взор, румянец заиграл на ее щеках.

— София, я был очарован тобой. Да что тогда?

СиСи нервно качнул головой.

— Что тогда? Я и сейчас очарован тобой.

Мужчина и женщина помолчали некоторое время, потом СиСи сказал:

— Не бойся, София…

В его голосе прозвучала такая страстная мольба о прощении за все ранее совершенные ошибки и обиды, причиненные этой женщине, что София дрогнула, а на ее большие лучистые глаза навернулись слезы.

В полумраке гостиной ее глаза сверкали сильнее и ярче, чем бриллианты в серьгах.

— СиСи, у нас с тобой столько всего было в жизни… столько разного, что я уже почти ничего не боюсь, — София смотрела на своего бывшего возлюбленного слегка снисходительно, но в то же время ласково и покорно.

— А теперь круг замкнулся? — спросил СиСи.

— Да, да, круг замкнулся, — София протянула свою дрожащую руку к СиСи.

Мужчина тут же схватил ее трепетную ладонь и сжал в руках.

— София, ты даешь мне шанс. Я его так ждал. Я его так хотел, — глядя в бездонную темноту глаз Софии, говорил СиСи. — Я всегда мечтал о том, чтобы ты вернулась, я ждал этого момента и в ожидании испробовал всякого, но не нашел утешения. Я наполнял свой дом вещами, я окружил себя людьми, мне казалось, жизнь идет, а она, София, стояла… или проходила мимо — не знаю. Но только сейчас я понял — моя жизнь была пуста без тебя.

— Да, ты умеешь соблазнять, — улыбнулась София и наклонила голову.

— Не надо говорить таких слов, мне больно, я так виноват перед тобой!

— Но я и не безгрешна, ты тоже многого не сможешь простить мне, — улыбнулась женщина.

— Неужели мы должны что‑то прощать друг другу?

— А без прощения не бывает любви.

СиСи поднялся на одну ступеньку повыше, София сделала неуверенный шаг. Ей хотелось последовать за СиСи, но она колебалась.

— СиСи, тебе не кажется, что прошлое невозможно вернуть?

— А давай мы попробуем это сделать. Или ты вновь боишься меня?

— Да, СиСи, я вновь боюсь, но теперь не тебя, я боюсь себя.

— Почему? — изумился СиСи. — Неужели ты думаешь, что я не люблю тебя больше?

— Нет, — улыбнулась София, — я боюсь себя. Я могу показаться тебе глупой…

— Это я глупец. Я окружал себя людьми, вещами, а мир оставался пуст — в этом моя глупость. Я думал, что они хоть как‑то смогут заменить тебя, но все это не так — тебя заменить невозможно.

София слушала СиСи и ее губы подрагивали, а с длинных ресниц уже готовы были сорваться две крупные слезы.

— Но ты для меня осталась самой желанной женщиной.

София склонила к плечу голову, прислушиваясь к звукам голоса СиСи. Они ласкали ее слух, они проникали глубоко в душу и там, внутри женщины, уже начинал разгораться жаркий огонь.

— Ты всегда была для меня самой желанной женщиной, самой желанной из всех… — нежно говорил СиСи.

СиСи почувствовал, что словами он уже не может выразить все, что творится в его душе и он сделал шаг навстречу Софии, опустившись на одну ступеньку ниже.

Их лица встретились, дыхание слилось в одно целое. СиСи нежно, как бы боясь разбудить, поцеловал Софию в глаза — вначале в левый, потом в правый. Он почувствовал своими влажными губами как тонко и нервно подрагивают ее длинные ресницы.

— Ты неповторима, София, ты ни на кого не похожа, — шептал СиСи, прильнув к уху женщины, — ты неповторима. — Пойдем наверх.

— Говори, говори, СиСи, я хочу слышать твой голос, он у тебя почти не изменился, он почти такой же как много лет назад.

— Много? — вдруг спросил СиСи.

— Конечно много, мне кажется, что я не слышала этих слов целую вечность — тысячи лет.

— Теперь ты будешь слышать их каждый день, каждое мгновенье, — он уткнулся лицом в пышные волосы Софии, он купался в их запахе.

СиСи все теснее и теснее прижимал к себе Софию. Она не только не вырывалась, она льнула к нему, сделавшись мягкой и податливой.

Между Крузом и Иден воцарилось напряженное гнетущее молчание. Первым не выдержал Круз. Он буквально сорвался с места, желваки забегали по его скулам.

— Иден, я все равно не скажу тебе того, что ты хочешь сейчас услышать, не скажу, — прошептал Круз.

Иден подалась вперед. Она приблизилась к Крузу и смотрела прямо ему в глаза.

— Круз, но я хочу, чтобы ты это сказал.

— Что, Иден, что ты хочешь от меня услышать? — уже не выдерживая нервного напряжения прошептал Круз.

— Я хочу, чтобы ты сказал: Иден, я желаю — уйди из моей жизни, я не хочу тебя больше видеть.

Иден с трудом произнесла эти слова, она ожидала, что сейчас сердце Круза дрогнет и он рванется к ней, обнимет, прижмет к своей груди и поцелует. Но Круз остался стоять на месте — ни единый мускул не дрогнул на его мужественном лице.

Он смотрел поверх головы Иден, туда, где за окном ветер шевелил листву деревьев, где плыл в темном южном небе бледно–лимонный осколок луны, ослепительно сверкая среди россыпей крупных звезд.

Иден облизала пересохшие губы, которые на несколько мгновений сделались твердыми. Ее язык не хотел выговаривать слова, но она, напрягшись, произнесла:

— Скажи, Круз: Иден, я хочу, чтобы ты ушла из моей жизни, я тебя больше не люблю и не желаю видеть.

— Ты эти слова выучила? — немного издеваясь произнес Круз.

Его голос окреп, он звучал твердо и казалось, ничто не сможет поколебать его уверенность в своей правоте.

— Иден, это как раз те слова, которые ты мне сказала раньше.

— Слова? — прошептала Иден.

— Да, да, это именно те слова, которые ты мне сказала, уходя от меня к Керку.

— Но я вышла за него с одной только целью… только с одной целью, Круз… — не выдержав нервного напряжения буквально сорвалась и почти выкрикнула Иден, — я вышла за него, чтобы защитить тебя! Это была ошибка, а ты сейчас повторяешь ее, повторяешь с Сантаной, — глаза Иден грозно сверкали.

Круз вспылил, он вскинул руку и потряс указательным пальцем прямо перед лицом Иден.

— Не говори так, не говори, Иден, — закричал Круз, — ведь ты ничего не знаешь!

Но Иден уже было тяжело остановиться. Она разозлилась, глаза ее горели, губы нервно подрагивали. Она отшатнулась от Круза и посмотрела на него взглядом, полным боли и негодования.

— Неужели ты не доставишь мне удовольствие? Неужели ты даже не скажешь, что хотел бы быть со мной? — закричала Иден.

Круз взвился. Он прикрыл глаза, тряхнул головой и прокричал:

— Иден, Сантана моя жена и я поклялся перед богом! — Круз запрокинул голову и взглянул вверх, — я поклялся уважать ее и быть с ней.

Когда Круз кончил говорить, его голова устало опустилась на грудь Казалось, из него ушло последнее дыхание и он совершенно обессилел.

— Послушай, — уже тихо сказал Круз, — если я нарушу собственную клятву, то как же мне жить дальше?

Иден посмотрела на Круза вопросительно.

— Все правильно, ты дал клятву, но эта клятва была дана при других обстоятельствах, ведь ты не хотел тогда жениться на ней, — Иден сказала это спокойно, убежденная в своей правоте.

— Иден, а вот это уже не твое дело, — тихо ответил Круз, сделав шаг в сторону.

— Ах так! — на губах Иден мелькнула едва заметная улыбка, — значит, это не мое дело и я всю жизнь обречена жить без тебя? Ты это хотел сказать? И ты это называешь не моим делом?

Залетавший в открытую дверь ветер шевелил белокурые волосы Иден. Круз помимо своей воли залюбовался этой светлой волной, которая мягко покачивалась у груди Иден.

— Я не хотел тебя сделать несчастной, — тихо, сдавленным голосом произнес он.

— Нет! Это ты ее хотел сделать счастливой! — громко и зло закричала Иден, неотрывно глядя в глаза Круза, словно хотела испепелить его своим взглядом. — И что! Что! Круз, ты хочешь сказать, это у тебя получается? Но ты подумай, ведь у нее один день горше другого, каждый ее день полон слез. Конечно, она прекрасно знает, чувствует, что ты любишь меня.

— Иден, — уже прокричал Круз, — если ты не ценишь мои обещания, то уважай хотя бы свои. Ты мне обещала, что никогда не будешь вмешиваться в мою личную жизнь — никогда, — повторил Круз.

На лице Иден появились разочарование и боль, но она смогла подавить в себе эти чувства. Она, глянув в глаза Крузу, спокойно, уверенно и тихо сказала:

— Но ведь мы, Круз, не можем друг без друга, и поэтому я не могу сдержать обещания.

Иден сказала спокойно, но от этого спокойствия все перевернулось в душе Круза. Его глаза странно блеснули, в них появились влажные блики. Волевое лицо нервно дернулось и его исказила гримаса боли.

Он попытался собраться, найти слова, которыми сейчас можно еще все остановить, у него был шанс попытаться предотвратить сложное объяснение в любви, прекратить тяжелый для него разговор, хотя Круз понимал, что может быть, это один из самых важных и самых желанных разговоров в его жизни.

— Иден, я давал клятву, я давал обещания и я их сдержу. И если я тебе не безразличен, то постарайся и ты сдержать свои обещания, клятвы.

От этих слов лицо Иден буквально окаменело. Слеза задрожала на длинной реснице, готовая сорваться и побежать по щеке. Иден отвернулась от Круза и прошла к двери, но вдруг резко остановилась, немного наклонив вперед голову. Длинные белокурые волосы свесились, прикрыв ее лицо.

— И не надо плакать, — тихо в спину ей произнес Круз, — сегодня ты испробовала почти все, но как видишь — не помогает.

Иден не выдержала, она отбросила тяжелую волну волос набок и не оборачиваясь, произнесла:

— Не смей, Круз, не смей со мной так говорить, я тебя прошу, — Иден повернулась, на ее глазах блестели крупные слезы, а губы подрагивали от обиды на любимого человека, от обиды на брошенные им слова. — Вспомни, Круз, когда ты пришел ко мне, ты тоже плакал и умолял не прогонять тебя, помнишь?

— Да, Иден, я это прекрасно помню, но то была Другая жизнь, совсем другая, мы были не теми. И все еще тогда могло сложиться к лучшему, но сейчас… — Круз беспомощно развел руками.

Но на Иден это не подействовало. Она чувствовала, что любит Круза, даже не чувствовала, она была уверена в том, что Круз для нее — самый дорогой на земле человек. И она страстно желала быть с ним, страстно хотела принадлежать только ему одному.

Она была уверена — в ее жизни все будет прекрасно. Иден знала: только она сможет принести счастье Крузу, сделать его жизнь полноценной и насыщенной.

Она несколько минут растерянно молчала, перебирая длинными пальцами сверкающую цепочку ридикюльчика. Круз тоже молчал, потупив взор.

— Что же мне делать, Круз? Что мне делать? — прошептала Иден.

Ее губы подрагивали, она была готова сию же минуту заплакать.

— Ну что же мне делать, Круз, ведь я люблю тебя… Неужели ты хочешь, чтобы я исчезла? — шептала Иден дрожащим голосом.

Круз уже был готов сорваться, броситься к Иден, прижать ее к себе, утешить, погладить по мягким шелковистым волосам. Но последним усилием воли он подавил в себе этот порыв и остался стоять на месте.

— Я хочу, чтобы ты, Иден, не усугубляла ситуацию.

— Понятно, — зло выкрикнула Иден, — ты хочешь, чтобы тебе было полегче. Ну что ж, тогда иди, возвращайся к ней, — Иден говорила настолько страстно, что сердце Круза было готово вырваться из груди.

Ни Иден, ни Круз не видели, что за дверью стояла Сантана и внимательно вслушивалась в их разговор. Они не видели, как дрожали ресницы Сантаны, как зло кривились ее губы, как нервно она сжимала кулаки, впиваясь длинными ногтями себе в ладони. Они не видели Сан–тану, они думали только друг о друге.

Круз боролся со своими чувствами.

— Мне кажется, что ты, Иден, поступаешь сейчас ужасно непорядочно, — выкрикнул Круз и отошел от Иден на несколько шагов.

И тогда Иден, сверкнув глазами, бросила свой последний аргумент: она сказала то, что хотела сказать уже очень давно, то, что боялась произнести.

Это случилось как бы само собой, потому что у Иден уже не было никаких аргументов. Она посмотрела прямо в глаза Крузу и тихо, ломающимся голосом, прошептала:

— Я хочу тебя, я хочу тебя, Круз…

В ее голосе было столько страстной мольбы, что Круз вздрогнул, но тут же собрался и тихо, ровным голосом произнес:

— До свидания, Иден, до свидания, иди домой. Круз понимал, что оставаться сейчас рядом с Иден опасно — его силы воли может не хватить и он может не удержаться. Поэтому он резко развернулся и заспешил прочь от любимой женщины.

Иден нервно прижала свой сверкающий ридикюльчик к груди, слезы покатились из ее глаз и она стремительно покинула место, где они только что разговаривали с Крузом.

Сантана посмотрела вслед Иден. В ее взгляде было уважение, ненависть, непонимание и зависть.

А чета Локриджей все так же продолжала сидеть за столиком ресторана. Лайонел с такой же любовью смотрел в глаза Августе, а та улыбалась ему в ответ. Они подняли высокие хрустальные бокалы на длинных тонких граненых ножках и чокнулись.

Поднеся бокал к губам, Лайонел подмигнул Августе.

— На деньги Кэпвелла я скуплю произведения искусства, а потом ты их выставишь в своей галерее, — как бы угадав мысли своего бывшего мужа произнесла Августа.

— Конечно, — кивнул Лайонел, бережно поставил бокал на стол и развел руки в стороны, — конечно, Августа, ты очень догадлива.

— Как всегда, — ответила бывшая жена. — Я обязательно выставлю эти картины для всеобщего обозрения, чтобы все вновь узнали — они принадлежат Локриджам, а не Кэпвеллам или кому‑либо еще.

— Ты молодец, Лайонел, — сказала Августа, делая маленький глоток пенящегося напитка из искрящегося хрустального бокала.

— А тебе, дорогая, я куплю шикарное платье, — Лайонел уже видел Августу в новом роскошном платье, он уже ощущал на себе завистливые взгляды мужчин и женщин, которыми те будут провожать их чету при входе в ресторан, в театр или в клуб.

— Дорогой, хоть я и не принадлежу к семейству Локриджей напрямую, твоя мысль мне нравится. Спасибо, Лайонел, я тебя люблю.

Августа, приподняв бокал, послала бывшему мужу воздушный поцелуй и сделала глоток шампанского.

— А еще я отправлю тебя на Таити в сопровождении персонального гида и храпящего спутника.

Августа улыбнулась, показав свои прекрасные ровные белые зубы.

— Если только с тобой, — она прочла мысль Лайо–нелла в его глазах.

Лайонел раскованно улыбнулся:

— Ну конечно со мной. Я думаю, это будет замечательная поездка.

— Возможно, дорогой, очень хочется в это верить. Они вновь чокнулись тонким хрусталем бокалов и

прислушались к мелодичному звону.

— У нас, Августа, может появиться возможность выполнить давнюю мечту.

— Какую?

— Неужели ты забыла? Мы ведь всегда мечтали заняться любовью под водой.

— Как под водой? — захохотала Августа.

— Под водой, дорогая, на глубине где‑нибудь, у кораллового рифа в окружении экзотической растительности, в окружении огромных ярких рыб.

Лайонел и Августа переглянулись.

— Лайонел, ты большой выдумщик и фантазер.

— Почему же, Августа, рыбы будут плавать вокруг нас, касаться наших тел своими плавниками, смотреть на нас обнаженных…

— Неужели ты еще помнишь все наши юношеские чудаческие задумки?

— Конечно помню. Послушай. Лайонел, но ведь мы можем утонуть, — лицо Августы сделалось чересчур серьезным и настороженным, но в глазах горел веселый огонек.

— Конечно же, дорогая, можем и утонуть, — так же серьезно ответил Лайонел.

— Знаешь, Лайонел, — выкрикнула Августа, — наконец‑то мне пришла в голову трезвая мысль.

Услышав о трезвости. Лайонел тут же вытащил из ведерка со льдом бутылку шампанского и попытался наполнить бокалы вновь.

— Нет–нет, не спеши, не делай этого, — запротестовала Августа, пытаясь удержать Лайонела, — не спеши.

— Почему? — вопросительно посмотрел на свою бывшую жену Лайонел.

— Сейчас все поймешь.

— Ну что ж, тогда говори.

— А что, если нас унесет в одинокой лодке в открытый океан?

— Нас с тобой унесет в лодке? Да это же будет просто великолепно! Это будет прекрасно! Я об этом только могу мечтать, — ответил Лайонел, восхищенным взглядом оценивая свою спутницу.

— Послушай, Лайонел, а если нас закружит суета сует? Все эти суды, бумаги — все не так просто, как мы с тобой думаем.

— Спокойно, спокойно, Августа, — Лайонел положил свою ладонь на руку Августы, — этим пусть занимается Грант, пусть встречается с Мейсоном, ждет его, обо всем договаривается. А у нас с тобой, Августа, есть дела куда поважнее.

— Ты имеешь в виду питье, шампанское? — Августа подняла за граненую ножку свой бокал и бросила на Лайонела быстрый испытывающий взгляд.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Мне кажется, что хорошо бы сейчас сделать кому‑нибудь приятное.

Августа непонимающе смотрела на Лайонела.

— Кого ты имеешь в виду?

— Я думаю, стоило бы обо всем рассказать Минкс, ведь она столько из‑за всего этого натерпелась.

Августа понимающе кивнула в ответ.

— Да, Лайонел, мне кажется, если в ближайшее время Минкс вновь не переедет в твой дом, то тогда она может всадить в зад СиСи очередной заряд.

Стыдясь своих слов, Августа кокетливо прикрыла рот рукой и опустила взгляд.

— Может, зря я об этом заговорил сейчас? — ласково и весело произнес Лайонел.

Августа захохотала, она явно поддерживала его во всем. Мужчина и женщина вновь сдвинули бокалы, вновь над столом завис мелодичный хрустальный звон.

У стойки бара Мейсон уже пил третью порцию виски, когда к нему подошел Грант и опершись рукой на стойку посмотрел в бледное лицо Мейсона, в его холодные глаза: в них читались боль и обида.

— Мейсон, мне не нравится то что ты делаешь. Мне не нравится как ты себя ведешь, — укоризненно посмогрел на стакан с виски Грант, — но, кажется, нам надо поспешить, потому что если СиСи что‑нибудь пронюхает он уничтожит документы. Неужели ты этого не предвидел?

Мейсон тяжело опустил голову и оторвал стакан с виски от губ. Он ударил им о стойку бара. Грант вздрогнул, но продолжал:

— Мейсон, это надо сделать немедленно неужели ты ничего не понимаешь? Ведь в этих бумагах заключается очень многое.

Мейсон отвернул голову в сторону и процедил сквозь зубы:

— Послушай, Грант, если ты сейчас от меня не от станешь, то я сам возьму и сожгу эти бумаги, я превращу их в пепел, — растягивая слова, говорил Мейсон, глядя на дно пустого стакана.

— Ладно, Мейсон, не хотелось бы об этом говорить но я многое знаю про твою замужнюю подругу

Мускулы на лице Мейсона дрогнули, но он не повернул голову и даже не посмотрел на Гранта.

— И еще, Мейсон, я знаю о том, что твой отец СиСи отказался ей помочь, понимаешь? Он не хочет, чтобы Мэри получила развод. Так вот, Мейсон, конечно, я согласен, ты можешь сидеть здесь и пить сколько тебе взду мается. Ты можешь выпить все напитки этого бара, опустошить все бутылки, но это совершенно бесцельное времяпровождение. У тебя, Мейсон, есть в запасе и другой шаг..

— Что? — Мейсон повернул голову и посмотрел на дядю Гранта

— Ты можешь подняться, пойти и отомстить СиСи. Отомстить за все, что он тебе сделал.

— Знаешь, Грант, твои данные устарели. Отец не самое главное в моей повестке дня, — сказал Мейсон и опрокинул стакан на стойку.

Из стакана вытекло несколько капель янтарной жид кости. Мейсон посмотрел на бармена, тот заспешил вновь наполнить его виски.

— Твой отец, Мейсон, забрал себе все деньги и всю возможную власть. Если его сейчас не остановить, то ты Мейсон, и дальше будешь находиться в таком же положении как твоя мать, как Памела.

Мейсон смотрел на Гранта и на его скулах ходили желваки.

Грант, увидев реакцию Мейсона, понял, что близок к достижению цели.

— Я знаю, что ты любил мать, знаю, Мейсон. И еще я знаю, ты ненавидишь СиСи за то, что он с ней сделал, — глаза Гранта сверкали ненавистью.

Мейсон вдруг сделался очень спокойным, казалось, даже хмель ушел и он сейчас смотрит на Гранта совершенно трезвыми глазами.

— Памела не могла бороться с ним, она была не в силах. Но ведь ты, Мейсон, можешь бороться со своим отцом, ты знаешь, что сейчас необходимо делать, — Грант взглядом искал поддержки в глазах Мейсона, но тот смотрел на него спокойно и равнодушно.

Поняв, что дальше с Мейсоном говорить бесполезно, Грант несколько раз кивнул головой и покинул того в одиночестве.

Бармен подал Мейсону наполненный стакан.

— У вас что‑то случилось? Нужна моя помощь? — вежливо осведомился бармен.

— Да нет, приятель, ты мне уже ничем помочь не сможешь.

— Подумайте, а может я смогу что‑либо для вас сделать?

— Конечно, ты можешь для меня сделать еще очень много, приятель — наполни стакан.

Бармен посмотрел на Мейсона, как бы оценивая, сможет ли этот мужчина вылить еще, но решил с ним не спорить, наполнил стакан виски и подвинул его по мраморной отполированной стойке.

— Ну вот, теперь, вроде бы, неплохо. Можно попытаться бороться, — прошептал Мейсон, — спасибо тебе, приятель.

Но бармен был уже занят другими посетителями: он быстро откупоривал бутылки, встряхивал никелированный шейкер, смешивал коктейли.

"Счастливый человек, — подумал Мейсон, — у него нет никаких проблем, у него, наверное, все хорошо с женой, если у него она есть. А если нет жены, то все хорошо складывается с любимой девушкой. А если у него нет и любимой девушки, то все равно, ему куда легче, чем мне, ведь его никто не обманул так, как обманули меня".

Мейсон одним глотком выпил порцию виски, слегка поморщился и придвинул второй стакан.

— Почему? Ну почему мне так не везет? — шептал Мейсон, — почему какой‑то мерзавец Марк смог причинить нам столько боли? Я сам виноват, я сам во всем виноват, во всех бедах.

Этими словами он попытался убедить себя в том, что Мэри здесь ни при чем, что вся вина лежит только на нем — на Мейсоне.

Он поднял бокал с виски, заглянул в его дрожащую золотистую глубину.

"Ну что ж, мне теперь остается только одно — виски, алкоголь. Это единственное, что может еще спасти меня и успокоить, унять расшатавшиеся нервы. Конечно, успокоить оно может, но в состоянии ли виски, алкоголь, что‑либо изменить в моей жизни? Изменить в лучшую сторону?$1 — горько рассуждал сам с собой Мейсон.

"Боже, какой же мерзавец этот Марк! Неужели все то, что он рассказал — правда? Нет, этого не может быть! Ведь Мэри совершенно не такая как другие, совершенно не такая. Она словно неземной человек и такого банального несчастья с ней произойти не могло бы$1 — пытался уговорить себя Мейсон, но он уже понимал, что все, что сказал Марк и все что он услышал от Мэри — правда.

"Возможно, в деталях Марк и соврал, возможно, но в деталях. А в общем? В общем, это может быть правдой и ребенок, которого собирается родить Мэри, не его, Мейсона, а Марка".

От этого Мейсону сделалось совсем уж горько. В душе скребли кошки и мужчина, хотевший остановиться — больше не пить, вновь взял в руку хрустальный граненый бокал, крепко сжал его, но настолько сильно, что у него побелели суставы пальцев.

"Боже мой! — прошептал Мейсон, — что же мне сейчас делать? Кто может мне помочь? Никто. Никто тебе не поможет, Мейсон, кроме самого себя".

Мейсон выпил виски и посмотрел в потолок, где вертелся огромный пропеллер вентилятора.

"Жизнь идет, все вертится, все изменяется. У кого‑то изменяется к лучшему… Да, у меня изменяется только к худшему и час от часу не легче. Мне с каждой минутой все тяжелее, все сложнее разобраться в том, что происходит".

Мейсон поднял руку и звучно щелкнул пальцами, подзывая бармена. — Слушаю вас.

Мейсон кивнул на пустой стакан.

— Что, еще виски?

— Да, приятель, и желательно двойной, чтобы тебе не ходить дважды.

Бармен пожал плечами и налил.

— Так может, я могу вам чем‑нибудь помочь? — осведомился он.

— Нет, приятель, ничем ты мне не поможешь.

— Я могу вызвать такси.

— Такси? А куда на нем ехать? — спросил Мейсон.

— Не знаю, — пожал плечами бармен, — домой, а лучше всего к любимой девушке.

— К любимой девушке… — процедил сквозь зубы Мейсон, — к любимой девушке. Я хотел бы поехать к любимой девушке, но обстоятельства складываются так, что я решительно не могу к ней поехать.

— Она уехала? — спросил бармен.

— Нет, приятель, она еще не уехала, но вот–вот уедет, а я останусь один. Она, мой друг, уже складывает вещи, вернее, она уже сложила свои вещи и возможно, садится в самолет.

— В самолет?

— Да, приятель, она улетает от меня туда… — Мейсон кивнул в потолок, — а я остаюсь здесь, — он пальцем указал в пол, — здесь, на земле. Я остаюсь без нее, понимаешь?

— Понимаю, но мне кажется, что не стоит из‑за этого так сильно расстраиваться.

— Возможно, не стоит, мне хотелось бы не расстраиваться, но как видишь, ничего не получается. Может, выпьешь со мной? — обратился он к бармену.

— Нет, спасибо, я нахожусь на работе и пить мне не положено.

— Ну смотри, тогда — за твое здоровье, — Мейсон поднял граненый бокал и в два глотка осушил его. — Ну вот, теперь мне чуть–чуть стало легче, — у него подрагивали губы.

СиСи и София стояли в гостиной дома Кэпвеллов, держась рука за руку. Наконец, София освободила свою ладонь и прикоснулась к плечу СиСи.

— Дорогой, мне кажется, мы немного торопим события, немного спешим, — нежным голосом, очень ласково произнесла она.

— Ты так думаешь?

— Да, — София пожала плечами.

— А мне кажется — опаздываем, это надо было сделать намного раньше, вернее — должен был сделать я. Я обязан был увидеть тебя и все понять.

— СиСи… — София что‑то хотела сказать, но бывший муж ее остановил.

— Мы с тобой так долго этого ждали, мы оба знаем — что‑то должно произойти. — СиСи взял руку Софии и увлек ее к лестнице, ведущей на второй этаж.

София, пройдя несколько шагов, остановилась. СиСи недоуменно посмотрел на нее.

— Извини, дорогая, это действительно надо было сделать раньше, но, как ты знаешь, я все люблю и предпочитаю делать по–своему.

— Я это знаю. СиСи, — София улыбаясь смотрела на него.

— Я так тебя хочу… — произнес СиСи, — и ты меня хочешь, я это знаю.

Мужчина смотрел в глаза женщине. Глаза Софии отвечали на его вопрос полным согласием.

— Пожалуйста, пойдем наверх.

София несколько мгновений колебалась, но потом медленно подала свою изящную руку СиСи и безропотно двинулась за ним следом.

— Пойдем, пойдем наверх, — шептал СиСи, когда они медленно поднимались в спальню.

Прямо у входа в дом Сантана остановила выходящую оттуда Иден. Женщины посмотрели друг на друга.

— Сантана? — произнесла изумленная Иден.

— Да, это я.

Вопрос застыл в глазах Иден.

— Сантана, но ведь твоей мамы сейчас нет в доме.

— Я пришла не к матери, я пришла к тебе, Иден, — сказала Сантана.

— Ко мне?

Сантана кивнула, отвечая на немой вопрос Иден.

— Мне кажется, Иден, тебе понравится то, что я тебе скажу.

Иден пожала плечами.

— Говори.

— Я устала бороться, — сказала Сантана, — я устала от борьбы.

Не понимаю.

— Нет, ты все прекрасно понимаешь. Тебе нужен Круз, — Сантана смотрела на Иден, — и вот я тебе его отдаю. Бери, бери его, Иден, — Сантана резко развернулась и ушла от крыльца дома Кэпвеллов.

Иден застыла на месте Она пыталась обдумать, сообразить, зачем Сантана с ней так разговаривала, зачем и почему в ее голосе звучали нотки победительницы. Иден эта весть показалась ошеломительной и в тоже время радостной. Она почувствовала как сильно забилось сердце в груди, как горячей волной по телу пробежало желание. Она тут же развернулась и заспешила в "Ориент Экспресс".

София сбросила вечернее платье, надела серебристо–белую шелковую ночную сорочку и, стоя у зеркала, снимала украшения, поправляла волосы.

Дверь ванной комнаты распахнулась и вошел СиСи. Он посмотрел на Софию, которая отошла на несколько шагов от зеркала, и замер

— Ты так же красива как в день нашей свадьбы, — прошептал СиСи, с восхищением глядя на фигуру своей бывшей жены, на матово поблескивавший шелк ее ночной сорочки.

София улыбнулась

— Ты даже стала еще красивее, если, конечно, это возможно.

София положила руку на плечо СиСи. Он наклонил голову набок и нежно поцеловал ее пальцы.

— Ты тоже, СиСи, очень красив и сделался лучше, чем был прежде

СиСи засмеялся

— Это неправда.

— Ну отчего же, правда — ты красив.

— София, это сорочка Иден? прикоснувшись кончиками пальцев к гладкому шелку поинтересовался СиСи.

— Нет, моя, лукаво улыбнулась София, ты забыл, СиСи?

— Забыл? Возможно и забыл.

— Это моя сорочка Я одевала ее только один раз, в нашу первую ночь

— Почему я ее не помню?

— Не знаю, СиСи. Но я надевала ее в нашу первую брачную ночь.

Лицо СиСи стало напряженным, он прикрыл глаза, как бы пытаясь отыскать в глубинах своей памяти образ той, молодой Софии. Он пытался вспомнить их первую брачную ночь, вспомнить серебристый шелк ее ночной сорочки. Наконец, он вспомнил.

— Это поразительно, София, мне кажется, время остановилось, все вернулось на свои прежние места.

— Нет, все нормально.

— Просто чудо какое‑то! Подарок судьбы, — сказал СиСи, приближаясь к Софии.

Мужчина и женщина нежно обнялись. Но София вдруг встрепенулась, уперлась руками в грудь СиСи и отстранилась от него.

— Ты что, София, все еще сомневаешься?

София хотела что‑то сказать, но СиСи не дал ей этого сделать.

— Не сомневайся, я тебя люблю.

— Знаешь, дорогой, — сказала София, — мы совсем не те, кем были раньше и это очень хорошо. Я ценю честность, которая появилась в наших отношениях.

Она отступила на несколько шагов от своего бывшего мужа.

— Я не хочу ею рисковать, СиСи, мне очень дорога честность в наших отношениях.

— И я не хочу, — не понимая, куда клонит София, проговорил мужчина.

— Я хочу тебе кое‑что рассказать, — начала София, глядя в глаза СиСи, — а потом ты решишь сам и…

— Да…

София задумалась.

- …ты решишь сам, а я пойму твой ответ. Поверь мне, СиСи, я пойму любой твой ответ.

СиСи напряженно слушал Софию.

На стойке бара "Ориент Экспресс" перед Мейсоном стояло четыре пустых стакана, пятый он держал в руке, когда к нему подошла Иден. Мейсон посмотрел на свою сестру и криво усмехнулся.

— Что, Мейсон, ты опять взялся за свое? — с горечью в голосе прошептала Иден.

— Отойди, Иден, — равнодушно проговорил Мейсон Кэпвелл.

— Я‑то думала, ты покончил с запоями, — ласково, как бы пытаясь остановить брата, сказала Иден.

— Отойди, — повторил тот.

— Мейсон, что с тобой случилось? У тебя плохое настроение?

Мейсон пожал плечами.

— Послушай, Иден, если хочешь провести со мной душеспасительную беседу, то ты опоздала — ее провели без тебя. А если ты хочешь меня отсюда выгнать, выставить, то не спеши — я уйду сам.

Иден положила руку на плечо Мейсона.

— Пошли…

— Успокойся, Иден.

— Я вызову такси, тебе нельзя сейчас садиться за руль автомобиля.

— Я тебя прошу, успокойся, — Мейсон расслабил узел галстука и сделал глоток виски.

Иден потянулась рукой к телефону, Мейсон остановил ее порыв.

— Если бы, Иден, ты знала все, то не спешила бы обеспечить меня транспортом, — спокойно сказал Мейсон.

— Это как‑то связано с твоим интересом к бумагам тридцатилетней давности, не так ли, Мейсон?

Иден смотрела в глаза Мейсону как бы пытаясь найти в его взгляде ответ на свой вопрос.

— Я как раз ждала, когда ты, Мейсон, будешь трезвым, чтобы спросить об этом.

— Иден, этот день, возможно, никогда уже не придет, — горько произнес Мейсон, убирая руку сестры со своего плеча. — Но знаешь, Иден, я сейчас тебе скажу кое‑что очень важное.

— Ну что же, скажи, я с удовольствием послушаю, — ответила Иден.

— Так вот, дорогая, легенда об империи СиСи Кэпвелла, о его безграничной власти построена, к сожалению, на обмане, — голос Мейсона звучал разочарованно, — и я с этим ничего не могу поделать.

— Я тебя не понимаю, Мейсон, — улыбнулась Иден.

— Я заработаю кучу долларов для Гранта, для еще одной паршивой овцы из семейства Кэпвеллов, для любимого и дорогого дядюшки Гранта, — с горечью в голосе сказал Мейсон и отвернулся в ту сторону, где по его расчетам должен был сидеть за столиком с Локриджами Грант Кэпвелл.

Иден тоже посмотрела в ту сторону, но никого не увидела.

— Ты его еще не встречала? — спросил Мей–сон.

— Видела.

— Привыкай, Иден, скоро тебе доведется видеть его очень часто. А все из‑за чего?.. — из‑за того, — как бы рассуждая сам с собой говорил Мейсон, — что когда‑то очень давно наш отец, СиСи, обманул своего брата и выставил его отбив у Гранта Памелу — мою дорогую и любимую мамочку.

— Мейсон, — начала Иден, — я не понимаю о чем ты говоришь и поэтому могу дать только один стоящий совет.

— Он действительно, стоящий?

— Да, по–моему — это хороший совет.

— Тогда я тебя выслушаю, говори.

— Я хочу, чтобы ты собрался и поехал домой. Если хочешь, вызову тебе такси.

— Нет, не в этом дело, — ответил Мейсон, — завтра, Иден, ты обо всем прочтешь в газетах, — очень горько сказал Мейсон.

— Ну что ж, спасибо тебе за доверие, — ехидно улыбнулась Иден.

— Послушай, могу дать тебе один ценный совет, даже более ценный, чем тот, который дала ты мне.

— Слушаю тебя, Мейсон.

— Если "Ориент Экспресс" не записан на тебя, то поспеши это сделать, — коротко сказал Мейсон. — И еще: я бы немедленно связался с юристом, но никому, Иден, не говори, что я тебя предупредил.

Мейсон попытался подняться с высокого табурета, но тяжело качнулся и, возможно, рухнул бы на пол, если бы Иден не подхватила его под руку — не поддержала.

— Мейсон, успокойся, присядь.

— Да, я вижу, что немного пьян, — сказал Мейсон, — и сейчас, пожалуй, позволю тебе вызвать такси.

— Дай мне телефон, — коротко бросила через плечо бармену Иден.

Тот быстро подвинул к ней старомодный черный аппарат, Иден схватила трубку и уже начала было набирать цифры, но остановилась.

— Мейсон, у меня возникла другая идея — давай‑ка я лучше позвоню Мэри.

— Нет, — резко сказал Мейсон и положил ладонь на рычаги аппарата, — нет, нет, Иден, только не это. Что‑что, а Мэри звонить совершенно ни к чему. Не звони ей, — зло закончил Мейсон.

— Вы что, поссорились? — воскликнула Иден. — Да? Поссорились, Мейсон? — она попыталась заглянуть в глаза брату, но тот отвернулся от нее. — Послушай, Мейсон, если вы поссорились, то ни в коем случае не надо вымещать зло на отце — он здесь ни при чем.

Дорогая серьга в ухе Иден ярко сверкнула и колючие блики больно ударили по глазам Мейсона. Он вновь отвернулся от сестры.

— Нет, Иден, мы, к сожалению, не ссорились, — процедил Мейсон.

— Но тогда в чем дело? Возьми и позвони ей, — испытующе глянула в глаза Мейсона Иден. Мне кажется, она нужна тебе сейчас.

— Слушай, — оборвал ее Мейсон, — я сам прекрасно знаю, что мне нужно сейчас, понимаешь? Мне надоели все советы, Иден, не давай мне советов, ведь твоя жизнь, — немного смягчившись продолжал Мейсон, — не лучше моей, — он покачал головой, глядя на сестру. — И если ты, сестра, действительно хочешь мне помочь — вызови такси, я тебя прошу.

Мейсон, собрав всю свою волю, тяжело поднялся, качнулся, но удержался, с усилием оперся на высокий табурет и неторопливо двинулся к выходу из "Ориент Экспресс".

Иден хотела было рвануться и броситься за ним вслед, но удержалась. Она схватила телефонную трубку, сорвала ее с рычагов и принялась набирать номер. А Мейсон на выходе из бара вновь столкнулся с Грантом. Казалось, тот специально никуда не уходил из ресторана, чтобы дождаться Мейсона и вновь поговорить с ним.

— Мейсон, — спокойно начал Грант, но его голос дрожал и Мейсон почувствовал, как тот нервничает.

— Ты еще здесь? А куда ушли твои кровожадные друзья? — ехидно улыбаясь осведомился Мейсон.

— Они ушли осматривать дом Локриджей, — ответил Грант.

— Ну что ж, тогда можешь сказать, что они вправе начинать ремонт.

Мейсон тяжело покачнулся, но Грант удержал его.

— Не трогайг не трогай меня! — высвободившись от цепких рук Гранта прошипел Мейсон и вышел из "Ориент Экспресс".

Иден, не дозвонившись до Мэри, положила трубку и зло посмотрела на телефон, как будто это он был виноват в том, что она не смогла связаться с Мэри. Несколько минут Иден молча просидела, глядя на черный телефон — она боролась с собой. Но потом сорвала трубку и по памяти быстро набрала номер. Трубка подрагивала в ее руке. Она теснее прижимала ее к уху.

В доме Круза Кастильо пронзительно зазвонил телефон. Круз подошел и сорвал трубку.

— Алло! — бросил он невидимому абоненту.

— Это Иден.

Круз вздрогнул и заскрежетал зубами.

— Послушай, я хочу у тебя попросить прощения. Извини меня за то, что я вела себя так неосмотрительно. Но если у тебя появится желание позвонить мне, то я еще очень долго буду в "Ориент Экспресс".

Круз молчал. Через несколько мгновений Иден продолжила извинения.

— Мне не надо было этого делать, совсем не надо было этого делать, — она прервала связь.

А Круз так и остался стоять. Он так и стоял, прижимая телефонную трубку к груди, пока дверь не распахнулась и в гостиную вошла Сантана.

— Можешь мне и не говорить, я и так все прекрасно поняла.

Круз посмотрел на Сантану.

— Это Иден тебе звонила?

Круз, ничего не ответив, положил трубку на рычаги аппарата.

Иден, подперев голову руками, осталась сидеть за стойкой бара.

А Круз вышел в другую комнату. Он не хотел сейчас видеть Сантану, не хотел с ней разговаривать и объясняться, Ему было очень тяжело.