Леса вновь начали источать темные потоки неприятельских отрядов, но юноша по-прежнему владел собой и был спокоен. По его лицу скользила улыбка при виде того, как вздрагивают и пригибаются солдаты, когда над их головами пролетают с протяжным воем пригоршни снарядов, брошенные чьей-то гигантской рукой. Встав во весь рост, он невозмутимо следил за началом наступления на те синемундирные части, что дугой охватили подножье ближнего холма. Юноша хорошо видел отдельные участки ожесточенной битвы, потому что его полк не стрелял и дым не заслонял поля сражения. Какое это было облегчение - узнать, наконец, откуда исходят звуки, все время гремевшие у него в ушах.

Неподалеку от их позиции два синих полка вступили в схватку с двумя вражескими полками. Происходило это на окруженной со всех сторон деревьями поляне. Полки наносили и принимали удары, как борцы, побившиеся об заклад, кто кого. Ружья стреляли с неимоверной быстротой и злобой. Противники вряд ли помнили сейчас, во имя чего воюют, они самозабвенно тузили друг друга, словно на цирковой арене.

Взглянув в другую сторону, юноша увидел на диво подтянутую бригаду синих: она шла, явно намереваясь выгнать неприятеля из лесу. Едва она скрылась из виду, как лес наполнился устрашающим ревом. Кругом все загудело. Вызвав к жизни эти неописуемые звуки и найдя их, видимо, слишком уж громкими, бригада бравым шагом вернулась, нисколько не нарушив равнения шеренг. В ее марше не было и намека на спешку. Полная самодовольства, она, казалось, надменно грозит пальцем воющему врагу.

Слева, на откосе, выстроился длинный ряд орудий, чей хриплый и свирепый лай предупреждал о врагах, которые, готовясь в лесу к новой атаке, затевали мелкие, изматывающие своей бессчетностью, схватки. Круглые алые жерла пушек плевались багровым пламенем и столбами густого дыма. Порою можно было даже различить, как вокруг них копошится орудийная прислуга.

Позади, среди рвущихся снарядов, безмятежно высился белый дом. Лошади, целый табун, привязанные к длинной жерди, бешено рвались с недоуздков. Взад и вперед сновали какие-то люди.

Схватка между четырьмя полками все еще длилась. Почему-то в нее никто не вмешивался, и свой спор они решали сами. Еще несколько минут они остервенело и грозно палили друг в друга, потом полки в светлых мундирах отступили, а синемундирные начали орать. Юноша увидел, как среди лохмотьев дыма весело затрепыхались два знамени.

Но вот воцарилась многозначительная тишина. Синие колонны зашевелились, немного продвинулись и, остановившись, выжидающе уставились на онемевшие поля и леса. Тишина была торжественная, как в храме, слышалось только отдаленное буханье какой-то неугомонной батареи, надоедливое, точно гомон расшалившихся мальчишек. Солдатам казалось, что из-за него их напряженный слух не уловит вступительных выкриков новой атаки.

И вдруг пушки на холме подали рокочущий сигнал тревоги. В лесу возобновилась ружейная перепалка. С поразительной быстротой она сменилась низким ревом, от которого загудела земля. Ни на миг не прекращался грохот снарядов, рвущихся в гуще передовых частей. Тем, кто был в центре сражения, чудилось, что это грохочет сама вселенная: в одном из малых созвездий что-то сломалось, и теперь весь гигантский механизм скрежетал и лязгал. Юноша оглох. Его уши уже не воспринимали звуков.

На склоне холма, по которому вилась дорога, носились дикие, обезумевшие толпы людей, шумно приливая и сразу откатываясь. Эти мощные волны враждующих армий в предуказанных точках с бешеной силой обрушивались одна на другую. Они то вздымались, то опадали. Порою ликующие клики и вопли возвещали решительную победу одной стороны, но мгновение спустя другая сторона так же громко вопила и ликовала. Один раз юноша увидел, как кучка серых фигур кинулась, подобно собачьей своре, на дрогнувшую цепь синих. Раздался злобный вой, и вот серые уже убегают с изрядной добычей в виде пленных. А потом он увидел, как синяя волна с таким неистовством обрушилась на серое препятствие, что, казалось, стерла его с лица земли, оставив после себя лишь изуродованный грунт. И во время всех этих стремительных и смертоносных бросков то вперед, то назад люди орали и вопили как маньяки.

За какую-нибудь изгородь, за укрытие позади купы деревьев они сражались как за троны из чистого золота или за усеянные жемчугом покровы. Эти желанные прибежища все время подвергались стремительным набегам и переходили из рук в руки, словно мячи во время состязаний. Боевые знамена всплывали то там, то тут, подобные клочкам багряной пены, и определить по ним, чья взяла, юноша не мог.

Как ни потрепан был полк юноши, но, когда пришел его черед, он отважно вступил в бой. Едва солдат начали поливать свинцовым дождем, они взвыли от бешенства и боли. Пригнув головы к вскинутым ружьям, с лютой ненавистью целились во врагов. Потом гневно лязгающими шомполами проворно забивали патроны в дула. Желтые и алые вспышки неустанно пробивали стену дыма, выросшую перед полком.

Стоило солдатам окунуться в сражение, как они мгновенно покрылись слоем копоти. Так черны и грязны они еще никогда не были. Эти чернолицые люди с горящими глазами ни минуты не стояли спокойно, то наклоняясь, то выпрямляясь и что-то бормоча себе под нос. Они были похожи на неуклюжих, уродливых чертей, отплясывающих джигу среди клубящегося дыма.

Лейтенант, успевший вернуться в полк после того, как ему сделали перевязку, извлек из тайников памяти порцию совсем новых и весьма внушительных ругательств, уместных в столь крайних обстоятельствах. Он хлестал спины солдат связками бранных словечек, запас которых был у него явно неисчерпаем.

Юноша, который так и остался знаменосцем, ничуть не тяготился бездельем. Он весь превратился в зрение и слух. Перед ним, грохоча, развертывалась великая трагедия, и он глядел на нее, всем телом подавшись вперед, широко открыв глаза, непроизвольно гримасничая. При этом губы его что-то шептали, иногда с них срывались бессмысленные восклицания. Он так погрузился в созерцание, что забыл и о себе, и о знамени, которое спокойно осеняло его голову.

В опасной близости к полку появился многочисленный отряд врагов. Они были отчетливо видны - высокие сухопарые люди с возбужденными лицами, торопливо, большими шагами идущие к спасительной изгороди.

Увидев, что им грозит, солдаты сразу перестали повторять однообразные бранные слова. Секунду длилось напряженное молчание, потом все как один вскинули ружья и дали дружный залп по неприятелю. Офицеры еще не успели скомандовать, как рядовые, почуяв опасность и не дожидаясь приказа, выпустили на волю стаю пуль.

Но враги, опередив их, уже добежали до спасительной изгороди. Они проворно залегли за ней и, надежно укрытые, начали поливать синих свинцом.

А те собирались с силами, готовясь к тяжелому бою. На темных лицах порою сверкали стиснутые белые зубы. В матовом море дыма покачивалось множество голов. Враги, защищенные изгородью, издевательски смеялись, выкрикивали колкие словечки, но полк угрюмо отмалчивался. Как знать, может быть, во время новой атаки солдаты вспоминали, что их припечатали кличкой мусорщиков, от этого им становилось особенно горько. Они готовы были любой ценой удержать занятую позицию, отбросить торжествующих врагов. Стреляли с молниеносной быстротой и безмерной озлобленностью, искажавшей их лица.

Юноша твердо решил не двигаться с места, что бы там ни случилось. Стрелы презрения, вонзившиеся ему и сердце, породили в нем непостижную и невыразимую ненависть. Он уверил себя, что лишь тогда довершит свою месть, когда его изувеченное мертвое тело будет, истлевая, лежать на поле брани. Вот какую жестокую кару изобрел он для генерала, окрестившего их «стадом баранов» и «мусорщиками», потому что, лихорадочно решая вопрос, кто же все-таки виноват во всех его тревогах и терзаниях, он всякий раз вспоминал человека, столь незаслуженно подарившего ему эти звания. И безотчетно верил, что его труп будет стоять перед глазами этого человека, как вечный и жгучий укор.

Полк нес большие потери. Стонущие синие фигуры то и дело падали на землю. Сержанту из роты юноши пуля пробила обе щеки. Мышцы были прорваны, челюсть бессильно повисла, обнажив полость рта, где пульсировало месиво из крови и зубов. Сержант с каким-то жутким упорством все время пытался закричать. Наверное, ему казалось, что стоит завопить - и он сразу перестанет так мучиться.

Потом юноша видел, как сержант шел в тыл. Он как будто нисколько не ослабел. Быстро шагал, бросая по сторонам безумные, молящие о помощи взгляды.

Иные падали прямо под ноги товарищам. Кое-кому удавалось отползти в сторону, но многие так и оставались неподвижно лежать, скорчившись, приняв самые немыслимые позы.

Один раз юноша поискал глазами своего друга. Увидел какого-то молодого человека, закопченного, встрепанного, буйного, и понял, что это и есть тот, кого он ищет. Лейтенант тоже был невредим и стоял на своем посту позади роты. Он все еще сквернословил, но чувствовалось - его запас брани совсем истощился.

Огонь, изрыгаемый полком, тоже начал хиреть и затухать. На удивление зычный голос, который гремел из поредевших рядов, быстро ослабевал.